Историческая справка для не знакомых с циклом, к которому относится этот рассказ: Вэлтмор, Черный Бродяга - имя меча. Это один из так называемых Великих Клинков, которых было всего пять, один из них Ардат - Лезвие Смерти. Остальные три: Колвот - Сокровище Войны, Рангдор - Чаша Гнева, и Кнорбут - Вершитель Судеб. О четырех упомянутых клинках сохранились какие-то сведения, часто легендарного характера, о том, кто, когда и почему их сотворил и каким образом погиб от сотворенного меча. Черный Бродяга - единственный из Великих Клинков, о котором не известно вообще ничего. Единственный достоверный факт из его истории - он верно служит избранному им роду, пока не покинет его по каким-либо причинам, но человек, последним в роду владевший Черным Бродягой, становится неупокоенным духом. Его дальнейшая судьба в качестве призрака зависит от того, каким был человек при жизни: либо это злой дух, который пакостит в меру своих возможностей до тех пор, пока его каким-либо образом не лишат этих возможностей, либо это дух-хранитель, о котором складывают легенды, тысячелетиями вдохновляющие на подвиги живых героев.
Страж Перевала.
(из цикла "Черный Бродяга")
- Мы не удержим границу, государь!
Отчаяние в голосе главнокомандующего было настолько глубоким, что король нахмурился. Его раздражало любое проявление возвышенных чувств - любви к Отечеству, любви к родителям... любви вообще. То есть чувств, ему недоступных, а потому принимаемых за манерность. Взять вот этого щеголя... хотя нет. На щеголя главнокомандующий в эту минуту походил меньше всего: сапоги заляпаны грязью, плащ заляпан грязью, даже лицо заляпано все той же грязью. Не мог умыться и почиститься, сразу полез к правителю, пользуясь своим правом беспрепятственного доступа к венценосной особе.
Так вот взять этого бывшего щеголя, обтрепавшего на границе свои блестящие перышки. Нет бы привести себя в порядок, войти согласно этикету и четко доложить, что границу удержать невозможно, каковы причины, что требуется сделать и так далее. Нет, врывается весь в грязи, пачкает дорогой дустанский ковер, чуть ли не заламывает руки и причитает как плакальщица над гробом... противно.
- Внятнее, пожалуйста, - сухо сказал король. - Что вы, как актер в дешевом театре, трагедию мне тут разыгрываете? Границу мы не удержим. Я понял. Что дальше?
Оскорбленный главнокомандующий выпрямился, сверкнул глазами, но все-таки взял себя в руки.
- Армия разделена, ваше величество, - так же сухо доложил он. - Почти треть войск вынуждена держать под контролем границу с Дустаном, тамошний царь высказывался за войну с нами. И это лучшие войска. А то, что мне оставили для обороны, медленно, но верно оттесняют вглубь страны. И еще нужно контролировать перевалы на границе с Кохаром, иначе оттуда нам ударят в спину.
- Что вы предлагаете? - король потянулся к туалетному столику, взял бархатную подушечку для полировки ногтей.
- Я предлагаю любым путем заручиться гарантией нейтралитета с Дустаном. Иначе мы проиграем эту войну. Разделив армию на три фронта, победить невозможно. На перевалах оставить только башенные гарнизоны, гонцов и голубятников. В случае угрозы со стороны Кохара голубь или гонец успеют предупредить основные силы о нашествии, и дальше перевала мы их не пропустим.
- Это все? - равнодушно спросил король, полируя ноготь на большом пальце.
- Это все, что может спасти государство, ваше величество!
Король снова поморщился. Этот главнокомандующий несносен. Выскочка. Дурной актеришка. Конечно, с ним приходится считаться - все-таки его род чуть ли не старше королевского, но что это за тон? Государство! Какое государство, когда шатается трон? Вот если бы он сказал, что это может спасти короля, пафос был бы более приемлем. Даже почти терпим. Никакого понимания у человека...
Король поднял на главнокомандующего блеклые глаза.
- Очень хорошо. Вот вы и поедете в Дустан. И любым путем добьетесь нейтралитета. Иначе вам лучше не возвращаться. На сборы я даю вам сутки. Можете идти.
- Но... я же не дипломат, ваше величество. И армию сейчас нельзя оставлять.
- Пошлите гонца и назначьте наиболее толкового генерала, которого знаете, на свое место. До вашего возвращения он уж как-нибудь продержится. Если у вас получится добиться нейтралитета, вы со свежими войсками придете ему на помощь и выбьете с нашей земли захватчиков. Прощайте.
Главнокомандующий молча поклонился и вышел. Король неприязненно смотрел ему вслед, пока не закрылась дверь, потом вздохнул и дернул шнурок звонка. Вошел камердинер.
- Уберите, - король указал на грязные отпечатки сапог на пышном ворсе ковра. Камердинер тихо исчез и вернулся с дюжиной слуг. Испачканный ковер проворно скатали и унесли - сушить и чистить, узорчатый каменный пол застелили другим ковром. Все это время король тщательно полировал ногти, пытаясь подавить раздражение.
У него были причины для неприязни. Вернее, всего одна причина, но зато очень весомая. Недовольство главнокомандующим возникло давно...
Юный принц, наследник престола Сериджа, отчаянно скучал. Турнир, устроенный в его честь молодым лордом Канбора, самой большой и богатой сериджийской провинции, ничем не отличался от множества других таких же турниров. Закованные в броню воины выходили и выезжали на турнирное поле, демонстрировали чудеса ловкости и храбрости, пыхтели и потели, громыхая железом о железо, гоняли друг друга от одного угла к другому. Наконец самый потный, пыльный и помятый воин поднимался к королевской ложе, в которой искренне радовался окончанию этого утомительного зрелища принц, получал свою награду - коня, меч или доспех, и отправлялся лечить синяки и ушибы дурно пахнущими мазями, наливаться пивом и дешевым вином в ближайшей таверне, в компании таких же потных и пыльных собутыльников, и хвастать своими подвигами.
Вся беда заключалась в том, что принц едва ли не с рождения был лишен способности испытывать какие бы то ни было возвышенные чувства. Была ли в том повинна дурная наследственность, как-никак король и королева приходились друг другу достаточно близкими родственниками, или же кто-нибудь наслал на королевский род проклятие, судить трудно. Но принц не воспринимал стихов, не видел в музыке ничего сверх пустого сотрясения воздуха, посмеивался в душе над трепетом влюбленных сердец и решительно не понимал, что привлекательного находят рыцари в турнирах.
Принц изящно зевнул, прикрываясь кружевным платочком, и с тоской посмотрел на нещадно палившее солнце. Судя по его положению, конца турниру пока не предвиделось. На поле два пеших воина усердно стучали по щитам боевыми дубинами. Успех был переменным, но в конце концов один неудачно отбил удар противника, второй воспользовался этим и поверг оплошавшего наземь. Следующая пара была конной. Боевые скакуны храпели, рыли копытами землю, сверкали налитыми кровью глазами и производили впечатление очень опасных животных, от которых лучше держаться подальше. Принц продолжал скучать, пока не узнал по щиту всадника в вороненом доспехе хозяина турнира, Холека Канборского. Тот явно не скучал - гонял противника по всему турнирному полю, нещадно погоняя его коня шлепками своего меча.
Вот меч Холека и вывел наконец принца из его обычной апатии. В конце концов, не столь часто встречаются черные клинки...
Остаток турнира принц оживленно наблюдал за подвигами черного рыцаря. Тот был воистину несокрушим - любого, кто осмеливался бросить ему вызов, громил в пух и прах, и очевидно становилось, что быть ему чемпионом собственного же турнира. Желающих скрестить с ним оружие вскоре не осталось, герольды единогласно провозгласили его чемпионом, и Холек поднялся в королевскую ложу. Принц ждал этого момента с огромным нетерпением. Ему очень хотелось взглянуть на черный меч, показавшийся таким необычным.
Вручая лорду приз турнира - клинок кохарской ковки, вещь дорогую и редкостную, принц как бы между делом заметил:
- Лорд, я обратил внимание на ваш клинок, и мне показалось, что он черен. Не удовлетворите ли вы мое любопытство? Мне хочется посмотреть на него поближе.
Лорд не увидел в просьбе принца ничего странного, охотно отстегнул от пояса ножны и передал ему. Принц почти благоговейно принял оружие и чуть не выронил - изящный и легкий на вид клинок оказался невероятно тяжелым. То-то противники от его ударов разлетались, как кегли. А Холек вертел им, как тростинкой...
Принц наполовину извлек меч из ножен и с трудом сдержал возглас восхищения. К хорошему оружию, как и ко всему прекрасному, он был совершенно равнодушен, но этот клинок его сразил. Он залюбовался матовой вороненой сталью, по которой бежали диковинные узоры. Они менялись в зависимости от угла зрения, и казалось, что меч струится, как поток в узком русле. Под самой крестовиной стояло незнакомое клеймо: круг абсолютной черноты, прорезанный золотым зигзагом. То ли молния, то ли знак поворота пути... Это не было обыкновенное оружие, пусть даже и очень редкой работы. Это было нечто большее. Разница между кохарским клинком, подаренным лорду, и этим, на который принц боялся даже дохнуть, была такой же, как между нарисованной радугой и настоящей. Только настоящую радугу нельзя взять в руки...
- У такого сокровища должно быть имя, - уверенно сказал принц. - Как вы зовете его, лорд?
- Я зову свой меч его настоящим именем, - спокойно ответил Холек. - Это Вэлтмор. Черный Бродяга.
И принц едва не выронил клинок во второй раз.
Ах, как сладко замирало сердце в те давние, давние дни, когда он был ребенком и мог радоваться и грустить, любить и ненавидеть! Как трепетало оно, крохотное детское сердечко, когда ворчливые няньки поддавались на его уговоры и соглашались рассказать на ночь очередную сказку. И как часто среди этих чудесных историй мелькало имя Черного Бродяги, волшебного меча, дарующего своему владельцу неуязвимость! Как мечталось потом, какие дивные снились сны, в которых он был непобедимым рыцарем, сражающим врагов, одаряющим друзей, во главе великой армии берущим одно за другим сопредельные государства! В этих снах в его руке был Вэлтмор. Черный Бродяга. Меч-убийца, меч-хранитель, забирающий душу того, кому служил...
Детские сказки почти забылись. Любить и радоваться принц давно разучился. Но ненавидеть он еще мог. И ненависть к тому, кто присвоил его детскую мечту, вспыхнула в сердце принца, равнодушном ко всему возвышенному...
Одно дело - слушать сказки. И совсем другое - держать на ладонях стальную легенду, свидетеля седой древности. Он не боялся потерять свою душу. Он полагал, что души у него просто нет, а потому Черный Бродяга для него будет совершенно безопасен. Он уже видел себя завоевателем мира, попирающим ногами короны гордых владык...
- Я был бы весьма вам признателен, лорд Холек, если бы вы подарили мне этот меч.
- Сожалею, мой принц, - вежливо, но непреклонно ответил Холек, забирая Бродягу из рук несостоявшегося повелителя Вселенной. - Я не мог бы отдать его вам, даже если бы захотел. Черный Бродяга сам выбирает себе хозяина, и против его желания отдать его просто невозможно. Он убивает тех, кто пытается взять его насильно, и я никогда себе не прощу, если с вами что-нибудь случится.
Поклон лорда был вежлив до невозможности, но ответный поклон принца ухитрился превзойти его в вежливости. Лорд взял свой приз и ушел. А принц на всю жизнь возненавидел Холека, лорда Канбора, укравшего смысл его жизни. И ненависть эта не стала слабее со временем.
Король очень надеялся на то, что владелец Вэлтмора со своей задачей не справится. Тогда можно будет на законных основаниях казнить его. Или сослать, конфисковав имущество - и в числе прочего Черного Бродягу. Или просто прикончить под шумок, когда вражеская армия будет штурмовать столицу, и скрыться. Владеющий Вэлтмором непобедим - это король знал твердо. Конечно, жаль будет расстаться с троном и короной, но в конце концов, жизнь стоит дороже самой славной из корон. С Вэлтмором можно будет начать все сначала... Надежда была небезосновательной - по донесениям агентов, царь Дустана даже мысли не допускал о невмешательстве. По его мнению, королевство Серидж вообще следовало стереть с лица земли за то, что сериджийскому владыке отдавали долю добычи грабители дустанских торговых караванов. За то, что их не трогали... Возможно, с точки зрения царя, это и позор. А с точки зрения короля - прямая выгода. В конце концов, кто же откажется от дустанских товаров только за то, что будет смотреть сквозь пальцы на дорожные шалости?..
Вечером королю доложили, что главнокомандующий отбыл с посольством в Дустан, не задержавшись в столице и часа. Даже сутки промедления казались ему гибельными. Король выслушал, пожал плечами и велел подавать ужин.
Осенняя распутица - проклятие для путешественников, но сериджийский посланник не уставал благословлять ее. Если бы не раскисшие дороги, холод и отсутствие подножных кормов, конница Перулы уже ржала бы у самых стен столицы. А так был шанс успеть остановить ее хотя бы в паре дней пути от сердца Сериджа.
Холек Канборский торопился как мог. Он менял лошадей на каждой станции, гнал их нещадно, так что конюхи только головами качали, принимая поводья измученного животного. От нелестных высказываний в адрес всадника их удерживал только вид Холека - не менее измученный, чем у коня. Было очевидно, что так издеваться над бессловесной тварью его вынуждает не жестокость, а необходимость. И очередной конюх, покачав головой, уводил дрожащую лошадь в конюшню, чтобы поручить ее заботам лекаря, а сам выбирал и заседлывал самого выносливого и крепкого жеребца, и вел его к дверям, где уже нетерпеливо переминался забрызганный грязью до самых бровей путник.
Путь, на который и в хорошую погоду тратили не менее месяца, Холек одолел в три недели, загнав до полусмерти не менее полусотни лошадей. Последняя споткнулась и рухнула в изнеможении уже в воротах Румалы - столицы Дустана. Почувствовав, что лошадь падает, Холек успел вынуть ногу из стремени и соскочить на землю. Пошатываясь от усталости, он предъявил подоспевшей страже свой знак посланника, попросил позаботиться о коне и отвести себя во дворец, где он мог бы доложить о своем прибытии.
- Этому коню можно помочь только одним способом, - в точности как конюх покачал головой стражник, осмотрев животное. - Перерезать глотку, чтобы сократить его мучения.
- Но, может быть, он еще выживет? - с надеждой просил Холек. - Это хороший конь, не хотелось бы его потерять.
Стражник снова покачал головой.
- У него уже кровь из ноздрей сочится, господин. Легкие порвались. Он не поднимется, захлебнется кровью. Это был очень хороший конь, если смог бежать, когда у него уже лопались легкие. Но он не встанет. Позвольте, я ему помогу. Нельзя, чтобы животное так страдало.
- Помоги ему, - тихо сказал посланник, отходя в сторону и отворачиваясь, чтобы скрыть сострадание. Впрочем, это ему не удалось - глазастые стражники увидели и одобрительно переглянулись за его спиной. В Дустане любили лошадей, и то, что сериджиец так переживает смерть своего коня, изрядно возвысило его в их глазах.
Холек не видел ничего, но не мог не слышать происходящего. Когда послышался хрип и животное забилось в агонии, плечи посланника дрогнули. Закаленный воин, он бестрепетно убивал в бою и людей, и коней, но вот так добить умирающего коня, пусть даже из милосердия - это было выше его сил. Даже смотреть на это он не мог себя заставить, и так стоял до тех пор, пока лошадь не затихла.
- Все, господин.
Холек повернулся. Коня уже споро тащили куда-то, зацепив за ногу веревкой. Окровавленная голова бессильно моталась, словно мертвая лошадь возражала против такой бесцеремонности. К посланнику подвели коня.
- Садитесь, господин. Мы проводим вас ко дворцу.
Препоручив посланника заботам дворцовой стражи, привратники вернулись к своим товарищам. Холека отвели в покои, предназначенные для особ его ранга, отдали несколько распоряжений прислуге и унесли знак посланника - овальный медальон с гербом Сериджа, - для предъявления царю. Прислуга засуетилась, Холека едва ли не силком раздели, унесли промокшую грязную одежду, принесли сухую чистую, два крепких парня приволокли огромный медный чан и споро натаскали в него горячей воды. Понимая, что едва ли его призовут к царю сию минуту, посланник с неописуемым облегчением погрузился в щедро приправленную мыльным корнем и душистыми маслами воду. Натруженные мышцы горели, ноги ныли так, что он с трудом нашел в себе силы дойти до покоев ровным шагом, не спотыкаясь и не хромая, как опоенная лошадь. Дустанцы слыли большими знатоками целебных ароматов, и теперь боль и усталость постепенно уходили, растворяясь в благоуханном тепле. Холек расслабился, почти задремал, и даже не сразу осознал, что чьи-то руки умело разминают ему шею и плечи.
Спохватившись, он открыл глаза, покосился через плечо - и чуть не утонул от неожиданности. Рядом с ним, ничуть не смущенная, стояла совсем юная девушка, почти не одетая по сериджийским понятиям, и улыбалась, наблюдая за кашляющим гостем. Подождав, пока Холек отдышится, она знаком велела ему отвернуться и продолжила свое занятие. До крайности смущенный, посланник краснел и старался забраться в чан поглубже, пока девушка не попыталась добраться до тех частей тела, которые он от нее так старательно прятал. Холек не выдержал, выскочил из чана и спасся бегством за занавесом своей спальни. Схватив первое же шелковое покрывало, которое попалось под руку, он кое-как завернулся в него и выглянул из алькова. Очень удивленная девушка стояла возле чана и явно ничего не понимала.
- Ты знаешь мой язык? - спросил Холек.
Девушка кивнула.
- А говорить умеешь?
Девушка прыснула в ладошку и снова кивнула.
- Тебя зачем ко мне послали, милая?
- Господин устал, - сказала девушка. - Нужно снять усталость. Иначе завтра все будет сильно болеть. Пусть господин успокоится и разрешит мне помочь ему.
Холеку невольно вспомнился стражник, который хотел помочь загнанной лошади. Он живо представил себе такую картину: с очаровательной улыбкой девушка достает нож и... помогает посланнику Холеку Канборскому обрести вечный покой. Нет уж, спасибо. Даже если принять во внимание то, что в этих прозрачных шелковых тряпочках и ножа-то не спрячешь... К тому же кто их знает, этих дустанцев, позволишь себе принять такую помощь, а наутро выяснится, что ты царевну обесчестил. Договаривайся тогда о нейтралитете с воронами, болтаясь в петле на городской площади...
- Видишь ли, меня смущает то, что ты почти раздета, и...
Холек не договорил. С каждым его словом глаза девушки расширялись все больше, пока не заняли ровно половину лица. С выражением полнейшего недоумения она оглядела себя и повернулась к посланнику.
- Господин, я не понимаю, - совершенно искренне сказала она. - Я одета. У нас все так ходят...
Пришел черед Холека таращить глаза. Если у них так ходят все, а нравственность в Дустане, как он слышал, весьма строгая, и девушку, потерявшую невинность до брака, замуж никто не возьмет, как они вообще ухитряются хоть одну взять в жены девственницей? В Серидже так одетая девственница оставалась бы таковой до первого же встречного мужчины. Пламя Бездны, да у нее же все видно!
Холек в очередной раз залился краской. Девушка озадаченно смотрела на него.
- Кажется, я понимаю, - сказала она. - Господин не знает наших обычаев. У нас не зазорно показывать свое тело, особенно если есть что показать. Стыдно показывать тело, если оно уродливо. Такие люди носят одежду, похожую на вашу. И еще слуги, потому что им то и дело приходится выходить на улицу, а там сейчас прохладно...
- И что, если девушка в такой одежде ходит по улице, мужчины смотрят на нее без... вожделения? - спросил ошарашенный посланник, садясь на одну из раскиданных по полу подушек. Девушка без малейшего смущения уселась напротив.
- Наверное, если бы так ходили не все, смотрели бы. А если можно любоваться всеми девушками, зачем вожделеть? У нас этому просто не придают значения. К тому же если человек задумал жениться, он всегда может увидеть, не имеет ли девушка телесных изъянов. А девушка видит, нет ли изъяна в мужчине.
- А... мужчины - они тоже так ходят?
Девушка пожала плечами.
- Летом у нас довольно жарко, - сказала она. - Какой смысл им носить плотную одежду и изнурять свое тело?
Холек с трудом закрыл рот и порадовался, что не приехал в Дустан летом. Если бы в воротах Румалы он наткнулся на толпу полуголых мужчин и женщин, ничуть не стесняющихся своего вида, на том бы его миссия и завершилась - он бы просто не пережил этого зрелища.
Наутро Холек проснулся с легкой ломотой во всем теле. Безмерная усталость изнурительного пути отступила, и он порадовался, что не щадил себя во время военных походов. Будь он главнокомандующим только по названию, неизвестно, удалось бы ему выдержать эту безумную скачку. Впрочем, еще вопрос, в выносливости ли Холека крылась причина того, что он сейчас не стонет при каждом движении. Вчера девушке удалось уговорить его закончить массаж. Он несколько раз краснел и не позволил размять наиболее деликатные места, сильнее всего пострадавшие в дороге от постоянного контакта с седлом. В душе он очень удивлялся тому, что у нее сам вид обнаженного мужского тела не вызывает ни малейшего смущения, но сама процедура пришлась ему весьма по вкусу. Вольностей Холек себе не позволил - легкомысленная одежда отнюдь, видимо, не означала легкомыслия в поведении, да и не похоже было спокойствие девушки на бестрепетность опыта, скорее это было бесстрастие невинности. Постепенно сериджиец расслабился под ее чуткими пальцами, задремал и не заметил, когда она бесшумно выскользнула за дверь. Но, возможно, именно ей он обязан своим сравнительно сносным состоянием.
Он поднялся, нашел у постели свою высушенную и вычищенную одежду, проворно оделся, содрогаясь при мысли, что его могли вырядить по дустанской моде, поискал что-нибудь съедобное, не нашел и задумался было о гостеприимстве, которым славился Дустан. Но прислуга здесь явно владела искусством чтения мыслей - почти немедленно в покои вбежали несколько девушек, наряженных в прозрачные шелка, принесли подносы с фруктами, напитками и местными кушаньями, источавшими восхитительные ароматы. Особенно привлекательно выглядела дымящаяся горка рассыпчатой болотной пшеницы с янтарными зернами в целую фалангу длиной, тушенной с кореньями, овощами и пряностями. Увенчанное целой мисой жареного мяса и щедро политое подливой, это блюдо заставило изголодавшегося сериджийца сглотнуть слюну. Поблагодарив, посланник уселся за низенький столик, уставленный подносами, и ни одно блюдо не обделил своим вниманием. Легкое золотистое вино в высокогорлом чеканном кувшине привело его в прекрасное расположение духа, и он начал подумывать о дустанских обычаях с гораздо большей приязнью, чем накануне, когда, как оробевший юнец, прятался от девушки за занавеской.
Холек проводил взглядом смешливую девичью стайку, убегавшую с пустыми подносами за драпировку, заменявшую дверь. Вчерашней девушки среди них не было. Почему-то это его опечалило. Холек поднялся с подушки, подошел к окну. Внизу, во дворе, стражник водил кругами запаленного коня. Видимо, прискакал очередной гонец...
Будь Холек дипломатом, он бы, наверное, постарался как-то ускорить события, поискать во дворце союзников, поторопить с приемом... Он не был дипломатом. Он был всего лишь воином. Поэтому просто ждал, только однажды подозвав слугу и попросив узнать, передали медальон царю или нет. Слуга вскоре вернулся, сообщил, что медальон у царя, и ушел по своим делам. Посланник вернулся в отведенные ему покои, и долго стоял у окна, наблюдая, как бегут по плитам двора грязные ручейки. Глубокой осенью погода и в Дустане далека от совершенства, и Холек порадовался летнему теплу дворца, где девушки даже зимой могут разгуливать в прозрачных до неприличия шелках...
На третий день стражники в парадном убранстве принесли Холеку его медальон - царь призывал посланника к себе.
Холек шел за стражниками по длинным извилистым переходам. Стены и потолок, щедро украшенные резьбой, мозаиками и росписью, местами скрывались за коврами и драпировками. Иногда из-за них слышались смех или музыка, и можно было догадаться, что там скрывается вход в чьи-нибудь покои. Чаще было тихо, но значило ли это, что за ними голая стена? Может, кто-то просто молча стоял у окна и смотрел на дождь за окном, дожидаясь своего часа?..
- Холек Канборский, посланник Сериджа! - провозгласил невидимый глашатай. - Войди и передай царю слова своего государя!
Царь сидел в удобном кресле возле жаровни, распространявшей приятный аромат. Больше в царском кабинете не было ни души, но Холека не обмануло безлюдье: за драпировками, в изобилии покрывавшими стены покоя, мог прятаться полк писцов, секретарей, и целая армия слуг. Жестом царь подозвал к себе остановившегося сразу за порогом Холека.
- Скажи, что привело в мой дворец главнокомандующего сериджийской армии?
- Суровая необходимость, государь. От имени короля Сериджа я прибыл просить о нейтралитете и благодарен за скорый прием.
- О нейтралитете? - живо спросил царь. - Разве мы воюем?
- Нет, государь. Но моему королю стало известно, что эта война может начаться в самом скором времени.
- Возможно. Почему это так тревожит твоего государя?
- Его это не тревожит, - честно ответил Холек. - Это тревожит меня.
Каким бы ни был ответ, которого ожидал царь, он услышал вовсе не то, чего ждал, судя по неприкрытому изумлению, отразившемуся в его глазах.
- Ты очень удивил меня, посланник, - сказал царь, откидываясь на спинку кресла. - Значит ли твой ответ, что ты не полномочный представитель короля?
- Мой медальон был в ваших руках, государь.
- Да, верно, - кивнул царь. - Твои полномочия вне сомнений. Но то, что ты сказал... как может быть, что военачальник печется о безопасности государства больше, нежели его правитель?
- Я не знаю. Но это так.
Царь молча рассматривал посланника.
- Король Сериджа получает дань с грабителей караванных троп, - сказал он наконец. - Из-за него разбойничьи шайки множатся, как трупы в чумном городе. Я предлагал ему навести порядок на дорогах его королевства. Он надо мной посмеялся. Должен ли я снести его насмешку? Моему роду две тысячи лет, полководец. Должен ли я позволить тому, чей род не старше полутысячи лет, осмеивать честь моих предков?
- Для моего короля ничего не значит древность рода, - покачал головой Холек. - Но мой народ не оскорблял вас, государь. Разве кровь и страдания простых земледельцев, ничего плохого не сделавших Дустану, помогут вам забыть обиду?
Царь с новым интересом посмотрел на посланника.
- Но войны не бывает без жертв, - заметил он.
- Воевать можно по-разному, - отозвался Холек. - Много ли потеряет Дустан, если перестанет торговать с Сериджем и пустит караваны в обход сериджийских границ? Скорее всего, немного, а если учесть потери на караванных тропах, то, пожалуй, даже в чем-то и выиграет. Серидж в этом случае как раз потеряет очень много. Скорее всего, остальные правители последуют вашему примеру, и караваны вообще перестанут ходить через земли Сериджа. Мое государство лишится изрядной доли своего дохода.
- Ты очень странный посланник, - задумчиво сказал царь. - Ты предлагаешь мне причинить вред твоему государству вместо того, чтобы запугивать меня численностью армии и умением твоих солдат сражаться. Почему?
- Потому что армия Сериджа велика, и воины мои - одни из лучших, - тихо ответил Холек. - Но никакая армия не сможет победить, если три границы из пяти в огне. Конница Перулы уже, наверное, под стенами Севанжи. Перевалы на границе с Кохаром - вечная головная боль. Если еще и Дустан нападет на нас, Сериджу не устоять...
- Ты очень странный посланник, - повторил царь. - Как ты полагаешь, что после таких слов сделает разумный правитель?
Холек смотрел спокойно.
- Разумный правитель подумает: а нужна ли ему такая головная боль? Разбойники на караванных тропах - это неприятно. Но толпы беженцев из разоренной страны куда неприятнее. Даже если победителю удастся договориться с Перулой и Кохаром о разделе Сериджа, Перула и Кохар окажутся под боком у разумного правителя, и щит Сериджа больше не будет прикрывать его границы. И когда конница Перулы заржет у ворот Румалы, а кохарские клинки загремят о доспехи дустанских воинов, не задумается ли тогда разумный правитель, что разумнее было бы дать Сериджу выстоять, чтобы и впредь волны набегов разбивались о копья его рыцарей?
- Ты очень странный посланник... - в третий раз, но уже совсем по-иному повторил царь. - Ты не лжешь и не изворачиваешься. Почему?
- Потому что я воин, а не дипломат, государь.
- Что тебе сказал твой государь, посылая ко мне?
- Что я должен добиться нейтралитета любой ценой.
- А если ты его не добьешься?
- Тогда я умру.
- Я мог бы взять тебя заложником. Мне нужны честные люди.
- Чести моей это не сохранит. А выгоды Дустану не принесет никакой.
- А какую выгоду Дустану принесет нейтралитет?
- То, что рыцари Сериджа по-прежнему будут стоять между Дустаном и Перулой, достаточная выгода.
- Мой гонец доложил, что ты по прибытии из армии не провел в Севанже и половины дня, сразу пустился в путь. Он так и не смог тебя догнать. Ты спешил так, что загнал не одного коня. Зачем тебе лично нужен нейтралитет, полководец?
- У границы с Дустаном стоят лучшие мои войска, государь. На случай, если начнется война. Если Дустан согласится на нейтралитет, я смогу бросить эти войска против конницы Перулы. Тогда мы победим. Против королевской конной гвардии перульцы не выстоят. Это сейчас единственное спасение для тех, кто ни в чем не провинился перед царем Дустана. Я служу не королю Сериджа. Я служу самому Сериджу. И я обязан защитить тех, кто кормит и одевает меня.
- Сериджу не повезло с королем, - сказал, вставая, царь. - Но ему повезло с главнокомандующим. Я не дам нейтралитета. Но когда Серидж падет, я позабочусь о том, чтобы твой народ пострадал как можно меньше. И от моих войск, и от войск Перулы. А Кохар я постараюсь не пропустить за перевалы.
- Это окончательный ответ? - спросил Холек.
- Не вижу ничего, что могло бы убедить меня передумать. Но ты можешь остаться. Я не стану неволить тебя служить мне. Ты мог бы открыть воинскую школу или найти себе дело по душе...
Холек поклонился, выпрямился и медленно расстегнул пояс с ножнами. Древний клинок лег к ногам удивленного царя.
- Мой долг - вести армию в бой. Я не могу остаться, государь, но от всего сердца благодарю вас за предложение. Примите этот меч в знак моей признательности. Если вы позволите, я отправлюсь в путь немедленно.
Царь поднял ножны. Ему не нужно было объяснять, что он держит в руках - он узнал и клеймо, и клинок.
- Черный Бродяга... Не знал, что ты владеешь этим сокровищем... Почему ты оставляешь его мне? Владеющий Вэлтмором непобедим!
- Увы, государь, это всего лишь легенда. А кроме того, этим мечом страстно желает завладеть король. Он одержим стремлением к власти над миром. Когда я вернусь, меня казнят, а клинок король заберет себе. Боюсь, это ввергнет Серидж и сопредельные страны в такие беды, что даже падение королевства - не худшее из возможных бедствий. Я не хочу, чтобы легендарный меч попал в нечистые руки. Пусть лучше им владеет человек благородной души...
- Тебя не страшит гибель? - спросил царь.
- Нет, государь. Последний в роду, владевший Черным Бродягой, становится неупокоенным духом. Для меня не скоро кончится жизнь, как бы ни был близок конец земного пути. Я еще послужу своему народу...
Несколько минут в царских покоях стояла тишина. Наконец царь нарушил ее.
- Если в твоем королевстве рождаются такие люди, как ты, оно заслуживает лучшей участи, чем пасть под копытами перульских коней. Отправляйся в путь, полководец, и смело уводи королевскую гвардию от моей границы - войска Дустана не перейдут ее. Но если ты вернешься без Вэлтмора, хоть и с нейтралитетом, защитит ли это тебя от гнева твоего государя?
- Я не знаю, - ответил Холек. - Но это уже не важно.
Царь еще немного помолчал.
- У меня здесь есть дева, которая изъявила желание выйти за тебя замуж. Ты ведь не женат?
Посланник так растерялся от неожиданной смены темы, что не сразу нашелся с ответом.
- Я не женат, государь, - сказал он наконец. - Но я в смятении. У нас разные обычаи, и мне непривычно, что дева принимает такое решение, даже не зная меня...
- Она тебя знает, - спокойно возразил царь. - Она делала тебе массаж в тот вечер, когда ты прибыл в Румалу.
- Но... - Холек растерялся окончательно. Мало того, что его собрались женить, едва спросив, нет ли этому помех, так еще и на девушке, которая делает массаж усталым путникам. Спору нет, девушка хороша собой и умна, но... - Но, государь, я не уверен, что это будет достойно...
- Тебя смущает, что ты ниже нее родом? - уточнил царь. - Ничего, это не препятствие. Ты лорд-управляющий провинцией, это почти царевич по нашим понятиям. К тому же она согласна покинуть Дустан и жить в Серидже, так что это препятствие отпадает.
Ниже нее родом?! Пламя Бездны, кто тогда она такая, что сериджийский лорд по сравнению с ней - безродный?! Действительно царевна, как ему тогда подумалось? Вот был бы скандал, если бы он и впрямь принял ее за девушку для развлечений...
Царь явно считал, что молчание - знак согласия.
- Вот и хорошо, - сказал он, хлопая в ладоши. Этот жест был знаком Холеку: так дустанские купцы скрепляли сделку, и после этого ее нельзя было расторгнуть. Смятение посланника перешло в легкую панику, когда на пороге появились невозмутимые стражники.
- Проводите лорда в его покои, - велел царь. - Пусть он напишет приказ армии и запечатает его своей личной печатью. Вызовите кого-нибудь из сериджийских рыцарей-странников, их тут несколько человек съехалось на турнир, пусть отвезет приказ тем войскам, которые стоят у границы. И пошлите кого-нибудь за сериджийским священником...
Вот так и получилось, что в путь Холек тронулся не немедленно, как собирался, а спустя два дня, и не один, а с молодой женой. Брак был заключен двумя священниками, сериджийским и дустанским, которые, хоть и косились друг на друга, но старались перещеголять соперника в пышности и торжественности обряда, и дело свое сделали в лучшем виде. Отныне брак лорда Холека и двоюродной племянницы царя, царевны Илис, был законным и для Сериджа, и для Дустана. Илис изъявила желание путешествовать верхом, чтобы муж не скучал в одиночестве, и Холек с удовольствием подчинился этому решению. Конечно, он полагал, что девушка быстро устанет, и тогда все равно придется покупать карету, но пока есть возможность двигаться быстро, этим следовало воспользоваться.
Однако сериджийца ожидало приятное разочарование. День шел за днем, а изнеженная на вид царевна не проявляла признаков усталости, с неизменной грацией управляя своей чистокровной кобылой, была весела, как птичка, по утру, и с не меньшим оживлением щебетала вечером, спешиваясь у постоялого двора и внушая очередному невежественному конюху, как следует обращаться с их лошадьми. Конюх, на своем веку перевидавший чистокровных дустанских скакунов никак не меньше, чем царевна - полуголых мужчин в жаркий сезон, ухмылялся в усы, соглашаясь со всем, что она скажет, и уводил лошадей в конюшню. А царевна уже инспектировала кухню, требуя самых лучших блюд для своего супруга.
Только к концу дороги, когда впереди замаячили стены Севанжи, древней столицы Сериджа, Холек начал понимать, зачем царь так поспешно окрутил его со своей племянницей. Илис была гарантией того, что король не свернет шею своему главнокомандующему, когда тот явится без Черного Бродяги. Одержимый или нет, тот не мог не понимать, что без нейтралитета с Дустаном Серидж обречен. И даже одержимый король едва ли позволит себе сорвать гнев на зяте дустанского государя.
Осторожные расспросы в пути позволили Холеку узнать, что визит царевны-массажистки для дустанского дворца - обыденное явление, обычное проявление гостеприимства. А заодно проверка посланника на то, какой это человек: не оскорбит ли хозяев, не начнет ли выведывать тайное? Ступая на мраморные полы дворца, Холек, сам того не зная, уже имел славу человека достойного: привратники, сдавая гостя дворцовой страже, упомянули, что посланник очень переживает гибель своего коня и даже не смог сам его добить.
Когда сериджиец, вопреки печально известному темпераменту своих соплеменников, сбежал из чана, он только укрепил хорошее мнение о своей персоне. Когда, вопреки всем принятым в дипломатии правилам ведения переговоров, говорил с царем откровенно, он внушил к себе невольное уважение. А когда отказался остаться и подарил царю древний клинок, святыню своего рода, царь, поначалу без особого восторга воспринявший просьбу своей племянницы выдать ее замуж за посланника, решил, что лучшего мужа для своенравной девицы ему не найти. И сироту, оказавшуюся на его попечении, пристроит удачно - все-таки лорд-управляющий, не нищий бедняк, и рода знатного, да и самому свежеиспеченному супругу она голову сохранит... скорее всего.
На тот случай, если король все-таки обезумеет окончательно и попытается свести счеты с Холеком, юная супруга имела совершенно определенные инструкции, которыми с обожаемым супругом делиться вовсе не собиралась. Но чем все кончится, представляла хорошо. Как и Холек, король наследников не имел. А если трон вдруг опустеет в разгар войны, кому быть новым правителем? Разумеется, тому, кто одержал победу и спас государство от разорения, какие могут быть сомнения? Не то чтобы Илис так уж стремилась стать королевой - каково приходится супруге царя, она видела ежедневно, и влезать в такое же ярмо не рвалась. Ей вполне хватило бы и замка в провинции, для которого она уже запланировала полный ремонт и переделку в соответствии со своими представлениями о красоте и уюте. Но если придется...
Никому, даже царю, даже нежно любимой тете, заменившей маленькой Илис безвременно умершую мать, она не рассказывала о странных, повторяющихся каждый месяц снах, в которых являлся к ней некий человек в чужеземной одежде. Она не могла сказать, молод он или стар, красив или невзрачен, потому что лицо его представало как бы затуманенным. Но душу этого человека она видела ясно, и не спутала бы ни с какой другой. И знала всем существом своим, что этому человеку она предназначена. Потому и отказывала всем женихам, приводя в отчаяние царя, не знавшего, как ей угодить.
И когда мимо драпировки, за которой она пряталась, прошел сериджийский посланник, изможденный, грязный и промокший, сердце гулко ударилось о ребра: он! Она смотрела, как он уходит по коридору, роняя с дорожного плаща грязные капли на дорогие ковры, и задыхалась от счастья и ужаса...
И теперь, когда свершилось предначертанное, она готова была не то что короля - весь мир с дороги убрать, лишь бы ничто больше не грозило тому, кто едет с ней рядом на чистокровном скакуне и хмурится, обуреваемый какими-то пока не понятными ей тревогами. Но это пока... Илис улыбнулась и поправила край вышитого плаща. Определенно в этой странной одежде есть своя прелесть...
Холеку нелегко было свыкнуться с мыслью, что это хрупкое создание, так неожиданно навязанное ему царем - его жена. Он как-то не задумывался о том, что ему уже за тридцать и что пора бы озаботиться наследником. О какой свадьбе мог он думать, когда ему приходилось метаться от границы к границе, чудом поспевая отбивать вторжения кохарских фаланг и перульских орд, чтобы тут же через всю страну торопиться к дустанской границе, а оттуда - еще куда-нибудь, где опять земля загорелась под ногами...
Но в те редкие мгновения, когда он успевал помечтать о семье и домашнем уюте, грезилась ему совсем не сцена возле купального чана в дустанском дворце! Он мечтал о турнире, на котором завоюет сердце прекрасной дамы, за которой придется долго ухаживать и совершать в ее честь всевозможные подвиги... если на них останется время между боями, конечно. Потом она наконец даст свое согласие, и будет праздник, и крестьяне Канбора будут пить эль нового урожая за здоровье молодых...
Что ж, подвиги можно совершать и в честь супруги, крестьяне охотно выпьют и за такую пару - им все равно, за кого пить, лишь бы налоги не повысились, а сердце, похоже, завоевывать уже нет надобности - стоит только послушать, как прекрасная дама распекает повара: по ее мнению, травяной отвар, снимающий усталость, недостаточно горяч, мясо слишком жесткое, а посуда нечиста.
Такая забота трогала, но и слегка раздражала - не ребенок же он, в конце концов! Однако за время пути Холек уяснил, что лучше предоставить Илис кудахтать над ним сколько заблагорассудится - так будет спокойнее и ему, и сопровождающим. И он только посмеивался втихомолку, когда перепуганная служанка мчалась перемывать ложки, повар жарче раздувал огонь и отбивал мясо деревянной колотушкой, поругиваясь вполголоса. Может, Илис и была царевной, и делала массаж усталым посланникам, и была не в меру заботлива, и покомандовать любила не хуже генерала, которому дали сотню новобранцев, и даже в строгой сериджийской одежде ухитрялась выглядеть ничуть не менее соблазнительной, чем в своих прозрачных шелках, но именно такая жена могла и привести в порядок изрядно запущенное хозяйство в канборском замке, и приструнить обленившихся слуг. Оставалось смириться с этим и научиться получать удовольствие...
Сказать, что король разгневался - значит не сказать ничего. Королевская конная гвардия прибыла от дустанской границы как раз вовремя, чтобы отбросить от городских стен и погнать назад в Перулу дикую степную конницу. Прибывший с войсками рыцарь передал известия из Дустана - нейтралитет заключен, и Холек, по слухам, заплатил за него своим волшебным клинком. Король был потрясен настолько, что несколько дней ни с кем не разговаривал.
Самым убийственным было то, что лорд не оставил ему ни одной лазейки. Король сам приказал заключить нейтралитет любой ценой. Любой. То есть и ценой Вэлтмора. И казнить его за это нельзя - лорд исполнял приказ. То, что при этом рухнули все надежды короля, роли уже ни для кого не играло - кроме самого короля, разумеется. И что теперь делать? Черного Бродягу царь не отдаст, на это даже рассчитывать не приходится. Казнить Холека не имеет смысла - он и так все равно хуже, чем покойник, последний из своего рода владевший Вэлтмором. Что с ним ни делай, как умрет, призраком станет. Еще являться начнет по ночам, чего доброго, и неизвестно, кому в итоге будет хуже... Куда ни кинь, всюду клин. И весь месяц, в течение которого главнокомандующий пробирался по раскисшим дорогам Сериджа, король наливался дурной злобой от отчаяния и безысходности.
Он решил измыслить для лорда Канборского такое наказание, которое будет хуже смерти. Оставалось придумать, какое. Когда очередной гонец донес, что Холек едет с большим караваном, и сопровождает его дустанская девица необыкновенной красоты, король понял, что выход найден.
Он даже не стал призывать Холека к себе немедленно по прибытии. Пусть отдохнет с дороги в своем роскошном столичном доме, пусть потешится богатыми дарами и своей смуглой красавицей. Он долго ждал. Он может подождать еще немного...
Наутро по прибытии Холек явился во дворец без всякого приглашения. Вместе с дустанской девицей, чем немало удивил короля.
- Я выполнил ваш приказ, ваше величество, - доложил Холек, входя в кабинет короля в сопровождении своей спутницы.
Король молча смотрел на них. Сначала с ног до головы оглядел главнокомандующего, задержавшись взглядом на поясе, где вместо ножен Черного Бродяги висел кохарский клинок. Потом с видом ценителя окинул взглядом девушку.
- Хороша, - сказал он наконец. - Поздравляю, у вас отменный вкус. Вы прекрасно справились с моим поручением, господин главнокомандующий. Думаю, вы не хуже справитесь и с другим. Разведка доносит, что возле перевала Туру, с кохарской стороны, видели подозрительные отряды. Скорее всего, именно оттуда будут прорываться основные силы кохарских войск. Я поручаю вам немедленно принять под свое командование гарнизон укреплений на перевале, привести в полную готовность, и удерживать перевал до тех пор, пока угроза не минует. Что касается вашей дамы... - он снова с удовольствием осмотрел стройную фигурку красавицы, - на перевале она вам не понадобится. Для такой феи там неподходящие условия. Думаю, я смогу найти для нее что-нибудь получше, чем солдатская койка.
Король осекся. Что-то явно было не так. Не могла дустанская рабыня, подарок, игрушка смотреть на короля с такой очевидной, полной высокомерного презрения холодной яростью.
- Милый, я не поняла - ты меня привел к королю или к работорговцу? - ледяным тоном спросила девушка.
- К стыду моему, это король Сериджа, - ответил Холек.
- К стыду?! - привстал король.
- А почему я должен гордиться королем, который требует жену лорда в наложницы? - Холек смотрел с не меньшим презрением, чем дустанка. - Или священные узы брака уже ничего не значат для вашего величества, что вы готовы оскорбить не только меня, но и близкую родственницу царя Дустана, царевну Илис и мою законную жену?
В бессильной ярости король откинулся на спинку своего кресла. Так значит, она не подаренная рабыня! Она царевна и его жена... Ах, как жаль! Такое было бы приятное дополнение к задуманному - представлять, как беснуется ненавистный лорд высоко в горах, думая о своей рабыне, согревающей постель короля! Увы. И то, что Холек привез из Дустана, скорее всего, не отобрать - наверняка окажется приданое его жены... Что ж, достаточно и того, что прославленный полководец всю жизнь проведет в занюханной дозорной башне, стерегущей подступы к перевалу. Потому что угроза со стороны Кохара не минует никогда. Это будет пострашнее любой пытки...
- Мои извинения, леди, - холодно сказал король, равнодушно отворачиваясь от Илис. - Подарки, привезенные посланниками, предназначаются королю. В том числе и живые подарки. Гонец, который принял вас за подаренную рабыню и не потрудился навести справки, будет наказан. Владения вашего мужа в вашем распоряжении до тех пор, пока он командует укреплениями Туру.
- Мой дядя не передавал подарков для вашего величества, - так же холодно ответила Илис. - Он считает, что вы и так достаточно получили от пригретых вами разбойников. А мой долг жены - находиться рядом с мужем, где бы он ни был. Даже в военном походе. Прощайте.
И она стремительно, но с достоинством вышла за дверь. Не прощаясь, Холек последовал за ней, оставив короля задыхаться от ярости.
Даже личный приказ короля немедленно отправляться к месту службы не мог послужить причиной для того, чтобы не заехать в свой замок, благо было по пути. И уже через пару дней подковы скакунов звонко защелкали по подъемному мосту канборского замка под приветственные крики гарнизонных рыцарей. Илис с удовольствием осматривалась по сторонам. Поля, мимо которых они проезжали, были хорошо вспаханы под зиму, и крестьяне в добротной, крепкой одежде раскидывали по бороздам навоз, чтобы после весенней запашки паровые поля получили свою долю удобрений. Деревья в садах были ухожены, стволы смазаны варом от вредителей и обвязаны колючим лапником от грызунов. Скот в стадах, несмотря на позднюю осень, еще бродивших по склонам холмов, был упитанным, мохнатые и коренастые крестьянские кони бодро рысили по прихваченным морозцем дорогам с возами сена и хвороста, и не казались изможденными непосильным трудом. Везде чувствовалась заботливая хозяйственная рука. И замок, несмотря на постоянное отсутствие хозяина, не выглядел заброшенным. Неприступные стены, носившие следы былых штурмов, нигде не осыпались, крепкая кладка обтесанных диких камней внушала почтение, вода во рву местами расходилась кругами, и порой случайным всплеском выдавала наличие рыбы. Значит, в ров не спускали отходы, если там могла жить рыба, и это защитное сооружение в летние месяцы станет источником не заразы, а разнообразия на столе.
Церемониал представления новой госпожи был прост: Холек, поднявшись на высокое крыльцо своего дома, обнял жену за плечи и на весь двор сообщил, что теперь в Канборе есть хозяйка, леди Илис, и за ее здоровье нынче вечером будут пить все желающие. Желающих оказалось столько, что задрожали стены. Смущенная и обрадованная Илис слегка поклонилась тем, кто собрался во дворе, и пообещала хорошо заботиться о замке и его обитателях. На том все и кончилось. То, что новая леди Канбора родом дустанка, никоим образом не повлияло на отношение к ней людей Холека. Раз он на ней женился, значит, она того стоит, и так тому и быть.
Едва помывшись и переодевшись с дороги, Холек прошел в свой кабинет. Пока слуги суетились в пиршественном зале, накрывая огромные столы, он хотел выслушать отчет управляющего. Хорошо зная характер своего господина, тот уже стоял у секретера с кипой бумаг в руках, готовый отчитаться по любому вопросу.
Судя по всему, рассказанному управляющим, дела шли неплохо. Через полчаса довольный Холек хотел уже отпустить его, но тут в кабинет впорхнула его супруга, посвежевшая и счастливая, и с нерешительной улыбкой посмотрела на незнакомого мужчину.
- Милая, это мастер Руман, наш управляющий, - представил ей незнакомца Холек. - Мастер, это леди Илис, моя супруга и с сегодняшнего дня - госпожа Канбора.
Илис просияла.
- Мастер Руман, позвольте поблагодарить вас за ваш труд! - защебетала она, пожимая управляющему руки - принятый в Дустане способ выражать свою благосклонность. - Вы превосходно заботитесь о поместье! Ваши сады вне всяческих похвал! Я видела даже, что у вас в Канборе сумели вырастить такие нежные сорта...
Мужчины, захлебнувшиеся в потоках излияний, только хлопали глазами. И если Холек, за время пути немного пообвыкшийся с многословной манерой супруги высказывать свое восхищение, еще как-то ориентировался в замысловатых комплиментах Илис, то управляющий уже и не пытался хоть что-нибудь понять. Но по его глазам было очевидно, что отныне за леди Илис он готов положить душу, стоит только попросить. За все время своей жизни он едва ли получил и сотую долю тех похвал, которые расточала ему дустанская царевна.
Она бы, пожалуй, еще долго расхваливала управляющего, но запахи, доносившиеся из приоткрытой двери, становились все привлекательнее, и Холек не выдержал.
- Моя прекрасная леди, - сказал он, привлекая к себе расщебетавшуюся супругу, - я рад, что тебе по душе пришелся человек, который столько для меня сделал и которого я непростительно мало хвалил. Но у меня есть еще совершенно замечательный повар и целая гвардия поварят, и мне хотелось бы, чтобы они получили свою долю твоих восторгов! А заодно и моих!
- Мастер Руман, вы присоединитесь к нам? - спросила, ловко ускользая из объятий мужа, Илис.
- Разумеется, но чуть попозже, - ответил за управляющего Холек, поймал жену за руку и торжественно повел ее в зал.
Конечно же, и повар, и поварята, и солдаты, и слуги, и горничные - все, кто имел отношение к канборскому замку, попали под фонтан дустанского красноречия. И к концу дня в замке не осталось ни одного человека, равнодушного к источнику этого многословия. Холек смело мог оставить свою жену в замке - гарнизон скорее зубами перегрыз бы глотку кому угодно, вплоть до короля, чем позволил бы обидеть госпожу. Безусловно, сдержанным на вид сериджийцам непривычным было такое откровенное излияние чувств. Но пресловутому сериджийскому темпераменту оно пришлось куда как по душе. Госпожу нельзя было не любить. И любить - в привычном для сериджийца смысле - было тоже нельзя. Люди Холека быстро нашли выход из этого тупика. Они стали ее обожать.
Холеку очень льстило решение супруги отправиться с ним к перевалу. Хоть он и отдавал себе отчет, что оно может быть вызвано не только любовью к нему и нежеланием расставаться, но и страхом. Илис, при всей ее самоуверенной говорливости, наверняка боялась остаться одна в чужой стране, да еще с большой вероятностью однажды увидеть у ворот королевский стяг. Но все-таки в одном Холек был с королем полностью солидарен: зимний перевал - не место для слабой женщины. И неважно, что она за все время пути ни разу не пожаловалась на усталость. Она была женщиной. Она уже могла носить под сердцем его будущего наследника. И рисковать их жизнями он не имел ни малейшего желания. А король... что ж, если бы король в один прекрасный день заявился под стены замка, то обнаружил бы, что впустить его без разрешения господина никто не может. И что за разрешением этим придется ехать к самому господину. А если бы он и решился на штурм, то был бы неприятно удивлен. Потому что штурмовать замок ему пришлось бы в одиночку. Холек был абсолютно уверен, что никто из королевских рыцарей не пойдет на штурм стен, за которыми укрылась женщина. Тем более, если эта женщина ни в чем не виновата. А если бы и была виновата, спрос не с нее, а с ее мужа. За которым, опять же, надо ехать на перевал...
И поэтому Холек, проведя в замке всего два дня, на третий рано утром тихо поднялся, стараясь не разбудить жену, собрался, взял небольшую свиту, заранее предупрежденную о времени отъезда, и уехал, оставив для Илис короткое, но полное нежных слов письмо. В котором обещал скоро вернуться.
У Холека были все основания для оптимизма. По всем приметам, зима обещала быть суровой, а значит, очень скоро перевалы закроются. Торчать всю зиму на перевале, через который невозможно пробраться не то чтобы армии - небольшому отряду, не имело ни малейшего смысла. Всего-то и требовалось съездить туда, немного погонять гарнизон, тихо спивающийся от безделья, проверить готовность укреплений к обороне, подобрать основные силы и разместить их в предгорьях, наладить сообщение войск с гарнизоном на случай, если какой-нибудь сумасшедший военачальник рискнет своей армией и полезет под лавины - и можно отправляться домой. К любимой - теперь уже несомненно любимой супруге.
Собственно, так и вышло. Почти так...
Холеку пришлось потратить почти два дня, чтобы из всех потрепанных в последней войне отрядов набрать наиболее потрепанные, но умелые. Их он и отправил охранять предгорья, изучать местность, отдыхать, набираться сил и пополнять свои ряды новобранцами и странствующими рыцарями. Заодно направил гонцов к соседним перевалам, чтобы там знали, куда слать за подмогой в первую очередь.
Когда небольшой отряд Холека поднялся в предгорья, им стали попадаться следы недавних стоянок.
- Кто-то поднимается перед нами, господин, - сказал один из воинов, потрогав кострище. - Пепел еще даже не остыл.
- Кто это может быть? - спросил Холек. Сам он искусством чтения следов не владел и всегда немного завидовал тем, для кого они - открытая книга.
- Три всадника и две вьючных лошади. Это может быть гонец короля. Или гонец из замка. К сожалению, здесь на тропе уже почти один голый камень, если бы встретились более четкие отпечатки, я бы мог посмотреть на клеймо подковы. Может быть, какой-нибудь бесстрашный торговец, которому нипочем зимние перевалы. Сожалею, господин, больше ничего сказать не могу. Но если мы поторопимся, то догоним их еще до перевала...
До перевала неизвестных путников догнать не удалось. Когда редкий лес только начал сменяться стлаником, пошел первый снег. Он становился все гуще, и скоро отряду Холека пришлось встать на ночевку: дальше путь проходил над ущельем, тропа становилась узкой и опасной, и в сгустившихся сумерках, задернутых плотной пеленой снегопада, любой неосторожный шаг мог закончиться полетом в пропасть. Это место называлось Нитью Пряхи - слишком часто именно здесь обрывалась нить жизни беспечных странников...
Первый снег редко бывает таким обильным, но даже в этом случае он должен был прекратиться к утру. Воины быстро утоптали площадку, натаскали сухого стланика, нарубили лапника и поставили походную палатку. Пока один разводил костер, остальные задали корма лошадям и занялись приготовлением ужина.
Ночевка прошла спокойно. Снег прекратился к полуночи, и на рассвете, когда Холек выбрался из палатки, его встретило ровное сияние безупречной белизны. Кони всхрапывали, принюхиваясь к снегу под копытами, отфыркивались от попавших в ноздри снежинок. Рыцари уже суетились у костра. Пролежавший ночь под снегом хворост трещал и отчаянно плевался снопами искр и струйками сизого смолистого дыма, но горел достаточно жарко, чтобы вскоре обеспечить отряд нехитрым завтраком. При свете дня Нить Пряхи уже не являлась такой опасной для тех, кто хорошо ее знал, нужно было только внимательно следить, чтобы лошадь все время прижималась левым боком к скале. Это было совсем нетрудно сделать - достаточно просто свесить обе ноги на правую сторону.
Все следы исчезли, но к полудню, когда потеплело и снег начал стремительно таять, а опасный участок остался далеко позади, следопыт нашел место ночевки едущих впереди путников.
- Они уже в дне пути от нас, - сказал он. - Нить Пряхи прошли до снегопада, и после него успели вон сколько отмахать... Думаю, завтра утром они будут уже на перевале.
Потепление было недолгим. Уже к вечеру заметно похолодало, и вскоре в воздухе запорхали первые крупные снежинки.
- Так мы в снегу утонем еще до перевала! - ругнулся Холек, слезая с коня. - Тащимся, как хромая улитка!
- А что, улитки бывают хромые? - удивился следопыт. - Впервые слышу.
- Бывают, бывают, - ворчал Холек, растирая взмокшего коня куском мягкого войлока. - Раз мы именно так тащимся, значит, точно бывают...
- А что, хорошее название! - тут же съехидничал оруженосец лорда, распаковывая вьюк с палаткой. - Рыцари вечно выдумывают всякие названия для своих отрядов - то "Метатели молний", то "Орлы бури" какие-нибудь! На турнире чего только не наслушаешься! Но до такого еще никто не додумался: перевал Туру защищает грозный рыцарский отряд "Хромые улитки"!
Пока паренек зубоскалил, воины расчистили площадку для палатки.
- Ага, - тут же подхватил кто-то, вытаскивая оруженосца вместе с палаткой в круг. - Верхом на боевых слизняках! Никаких стеноломов не надо - эта штуковина сама без проблем на стену вползет, только пристегнись покрепче, чтоб не упасть! Уйди-ка из-под ног, малявка, а то втопчем в снег ненароком, неудобно будет на твоих мослах спать...
- Да уж, тебе бы что помягче! - не остался в долгу оруженосец, проваливаясь в снег за пределами лагеря. - Всех служанки уже знают, какое на конюшне сено душистое, или еще не все?
Под хохот рыцарей, уворачиваясь от покрасневшего воина, паренек побежал к лошадям, но рухнул, споткнувшись о невидимый под снегом камень. Шумная возня в сугробе закончилась тем, что Холек разогнал борцов и отправил обоих чистить лошадей.
Растирая войлоком коня, оруженосец огляделся, убедился, что Холек помогает натягивать палатку и в их сторону не смотрит, и шепотом позвал:
- Айдек!
- Ну что тебе еще? - пропыхтел из-под конского брюха воин. - Некогда мне с тобой болтать, похоже, Стриж ногу сбил...
- Где? - бросив войлок, оруженосец склонился над конским копытом. Лишних коней в отряде не было, поэтому любая травма лошади - дело очень серьезное. Особенно в горах. Особенно когда закрываются перевалы...
- Сам не пойму - то ли засечка, то ли трещина в копыте. Снег налип, не разберу, а почистить не дает... точно ногу бережет. Ранек, ты что-нибудь в этом смыслишь?
- Дай-ка, я посмотрю, - оттеснил оруженосец Айдека. - Ты по конюшням только служанок валять горазд, а я с детства ковалю помогал. Ну-ка...
Почуяв опытную руку, конь замер и позволил поднять себе ногу и осмотреть ее. Ощупав сустав, юноша не нашел никаких повреждений. Значит, причина крылась все-таки в копыте... и это было очень плохо. Поврежденный сустав можно забинтовать и почаще делать остановки, чтобы не перегружать больную ногу. Но поврежденное копыто бинтуй не бинтуй - наступать на него лошадь едва ли сможет.
Ранек аккуратно, чтобы не причинить лошади ненужной боли, начал отковыривать с подошвы копыта смерзшийся снег. Начал с пятки - самое мягкое и уязвимое местечко, чаще всего страдавшее на горных тропах. Он облегченно вздохнул, увидев, что там все в порядке, и начал расчищать стрелку. Туда мог воткнуться острый камешек, это тоже было бы неприятно, но уже намного лучше, чем треснувший копытный рог. Такой камешек достаточно вытащить, промыть ранку крепким кохарским вином и залепить горной смолой, а потом обвязать куском войлока - и через несколько дней лошадь забудет, что нога болела.
Стрелка тоже была цела. Оставалось только самое худшее. Вздохнув, Ранек принялся за подкову и край копыта. Конь дернулся, но ногу не вырвал. Значит, больно, но не слишком. И крови в намерзшем на подкову снегу нет. Может, и обойдется...
Пальцы настыли, едва двигались, но останавливаться было нельзя. Подкову оруженосец с трудом, но расчистил. Гвозди на месте, ни один не кровит, и подкова не болтается. И копытный рог в полной целости. А ногу конь тем не менее бережет. В чем дело?
Воины уже обратили внимание на возню возле лошади. Холек, явно обеспокоенный, направился к ним.
- Что там у вас? - окликнул он издали.
Ранек не ответил. Потому что нашел наконец причину. Под подковой поблескивало золото. Быстро вытащив нож, он кончиком лезвия поддел и вытащил помеху. На его ладони лежала подвеска от женской серьги. И Ранек душой своей мог бы поклясться, что никто в Серидже не носил серег с подвесками в виде виноградных листочков. Никто, кроме одной-единственной женщины, несколько дней назад ставшей госпожой Канбора...
Подвеска скрылась в поясе оруженосца.
- Ничего, господин, - сказал Ранек, отпуская ногу коня и поворачиваясь к лорду. - Камешек попал между копытом и подковой. Все в порядке, Стриж не захромает.
Ранек и сам себе не смог бы объяснить, почему промолчал о найденной подвеске. Но почему-то был уверен, что поступил правильно. Причин, по которым госпожа пустилась в такой опасный путь, могло быть множество. Она могла соскучиться по мужу. Она могла бежать от королевских войск, штурмующих замок. Ее могли, наконец, попросту обокрасть и сбежать, и подвеску потеряла вовсе не она, а вор. В любом случае на перевале они обо всем узнают. Но именно на перевале, а не до него, на опасной горной тропе, где каждый неосторожный шаг может стать последним. Лорд испугается и занервничает, и это может сыграть свою роковую роль...
И Ранек молчал до самого перевала. До тех пор, пока у самой башни их не встретил капитан гарнизона, веселый и смущенный одновременно, и не воскликнул, широким жестом приглашая всех войти:
- А вас тут ждут, мой лорд!
Холек долго не мог решить, чего же в нем больше - злости, страха или радости. От одной мысли о том, что его жена в сопровождении всего одного солдата и своей служанки ехала по горным тропам и пробиралась над Нитью Пряхи, ему становилось дурно. Но при виде сияющей, щебечущей Илис он решительно не мог злиться - губы предательски сами собой растягивались в радостной улыбке. Он соскучился по ней и был искренне счастлив, что она не стала дожидаться его возвращения. Что же до солдат его отряда и башенного гарнизона, то они преклонялись перед ней, навсегда плененные красотой и отвагой супруги бывшего главнокомандующего. И не один из них подумывал о том, чтобы после своего срока службы жениться на дустанской девушке. Царевна! - подумать страшно! - и едет на зиму глядя в горы только для того, чтобы повидать мужа! Сериджийки не были столь самоотверженны...
Когда наутро Илис поднялась на дозорную башню, Холек был еще раз удивлен. Он мог ожидать чего угодно - сочувствия в адрес полководца, которого загнали в такую дыру, вздохов о том, как трудно будет в долгие зимние месяцы отрезанному от страны гарнизону, но такого...
- О небо, Холек, посмотри, как здесь красиво!
Потрясающе немногословно для привыкшего к ее красноречию Холека. Но сколько чувства вложила она в эти слова!
Посмотреть и впрямь было на что. Острые зубцы вершин сверкали серебром в тени и золотом там, где их озаряло восходящее бледное солнце, таинственно мерцали хрусталем ледников - и все это великолепие не нарушалось ни строчкой следов, ни дымком, ни движением. Замерший, торжественный и безмолвный покой вечности... И то, что эта картина, всегда потрясавшая Холека, не оставила равнодушной дустанскую царевну, привычную к теплу и роскоши царских покоев, словно сделало ее еще роднее и ближе. Холек был бы, наверное, очень разочарован, если бы девушка не увидела этой красоты.
- Ты мог бы стать королем, - сказала Илис, продолжая смотреть вокруг широко открытыми глазами. - Но здесь понимаешь, что власть ничего не стоит. Правители уходят и приходят, одна династия сменяет другую, а горы молчат... и реки бегут там, в низинах, и им нет дела до того, кто сидит на троне... Я с радостью останусь здесь с тобой, Холек, и никогда не стану жалеть об этом.
- Ты действительно этого хочешь? - спросил Холек, осторожно привлекая к себе жену. Она обернулась, окатив его волной сияния, исходящего из восторженных синих глаз.
- Хочу. Сады Дустана прекрасны, и леса Сериджа величественны и полны тайн. Но горы... Здесь только я и поняла по-настоящему, что такое жить. Когда кони шли над самой пропастью и я знала, что каждый мой вдох может стать последним, я поняла, что до сих пор и не жила еще, а словно спала. И я благодарна судьбе за то, что она позволила мне проснуться! Ах, какая это была дорога, Холек! Голый камень, стремительно обрастающий льдом, тишина вокруг, и снег с потемневшего неба...
Холек прижал ее к себе.
- Как ты могла так рисковать, глупенькая? Ты подумала о том, что я мог остаться вдовцом, едва женившись? А если бы твой конь оступился там, на Нити? Даже тела твоего мы бы не нашли...
Илис стремительно отстранилась.
- Ты думаешь, я боялась? - удивленно спросила она. - Холек, мы не умеем бояться смерти! Мы страшимся только бесславного конца! Да, мне было бы жаль покинуть этот мир такой молодой, и оставить тебя одного. Но и только. А кроме того... даже если бы это и случилось - подумай, какая гробница, даже самая роскошная в мире, сравнится с великолепием такого погребального чертога? - и она обвела горы взмахом тонкой руки. Широкий рукав накидки из драгоценного меха снежного тигра сверкнул серебром в лучах солнца. - Я не боялась, Холек. Я жила... впервые в жизни.
Она вдруг погрустнела.
- Только сережку сломала, - неожиданно жалобно произнесла она, дотрагиваясь пальцем до уха. - Мамины серьги, все, что у меня осталось от нее... Подвеска оторвалась. Я потратила полдня, чтобы найти ее, и так и не нашла... Как думаешь, весной, когда снег растает, она найдется?
- Обязательно, - утешил ее Холек. - Я даже думаю, что весны ждать не придется.