Леж Юрий : другие произведения.

Перекресток

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Действие романа происходит в неком параллельном мире. Но как и в нашей жизни, здесь замешано и перепутано в странном клубке: немного стрельбы и анархии, затаившаяся на окраине уездного города наземная база орбитальной космической станции, живущие среди людей инопланетяне-эмигранты, краткое путешествие к иным мирам, любовь без многословных признаний и "жестоких" страстей.

   Юрий Леж

ПЕРЕКРЕСТОК.

Фантастический роман

...На хрупких переправах и мостах,

На узких перекрестках мирозданья...

В.Высоцкий

  

Часть первая.

Тень

Радиола стоит на столе,

Я смотрю на тень на стене.

Тень ко мне повернулась спиной,

Тень уже не танцует со мной.

И.Кормильцев

1

   Ранним утром провинциальный вокзал, казалось, еще дремал, невзирая на то, что весь городок уже давным-давно проснулся и с неторопливой деловитостью вечного захолустья занялся своими, раз и навсегда, со времен дедов и прадедов установленными делами. Даже прибытие столичного поезда не очень-то оживило вокзальную жизнь. По странной прихоти железнодорожников проскочив полутора часами ранее столицу губернии и оставив там большую часть пассажиров, поезд привез в уездного статуса городок лишь жалкую горстку здешних жителей, вернувшихся после разрешения каких-то своих, казавшихся им чрезвычайно важными, делишек в столице метрополии.
   Видимо, с умыслом переждав, пока схлынет жиденький ручеек высадившихся из плацкартных вагонов местных пассажиров, проберется по выщербленному асфальту старенького, давно требующего ремонта перрона к глубокому и мрачному подземному переходу, ведущему мимо старинного, в стиле барокко, здания самого вокзала на грязноватую, пустынную привокзальную площадь, на ступеньках когда-то роскошного, но ныне сильно обветшалого вагона первого класса, наверное, больше по традиции, чем по необходимости прицепляемого к составу, появилась миниатюрная девушка с роскошной, нарочито взлохмаченной копной натуральных платиновых волос, в узеньких брючках, обтягивающих стройные, худенькие ножки, в короткой кожаной курточке поверх простенькой белой футболки. Перед собой блондинка толкала объемистый и на вид тяжелый чемодан на колесиках, при этом всем своим видом - и лицом, и жестами - изображая крайнюю степень недовольства жизнью вообще, и этим ранним утром, и провинциальным вокзалом в частности, впрочем, внимательный физиономист легко определил бы, что девушка гораздо больше играет недовольство, чем недовольна на самом деле. Однако, ни физиономиста, ни вообще кого-то из людей, способных так тонко оценить ситуацию, на платформе в этот момент не оказалось. Лишь две взъерошенные, неухоженные дворняги привычно валялись у зияющего зева подземного перехода, но они не стали даже подымать своих собачьих голов, видимо, априори сообразив, что ничего съестного от выходящей из вагона блондинки им перепасть не может, а остальные проблемы дворняг мало интересовали.
   Несмотря на внешнюю миниатюрность и капризно надутые губки взбалмошной, богатенькой барышни, блондинка вместе с объемистым чемоданом непринужденно и ловко спустилась по неудобной и крутой вагонной лесенке на низкую платформу. Следом за ней на выщербленном асфальте появился невысокий, казалось бы, невзрачный, худощавый, но жилистый мужчина возрастом ближе к сорока, чем к тридцати годам, одетый еще проще и незамысловатее своей спутницы в дешевый, но аккуратный костюмчик серовато-зеленого оттенка, помятую, но чистенькую рубашку без галстука. Короткая стрижка абсолютно седых, но удивительно густых волос и очки в тонкой, золотистой оправе завершали его облик, про который любой бы человек, прочитавший хоть пару детективных романов, сказал бы - без особых примет.
   Оглядевшись по сторонам так, будто она не сделал то же самое с высоты вагонных дверей, девушка в сердцах плюнула на асфальт и покачала лохматой головкой:
   - Ну, надо же... мало того, что тащились всю ночь, слушали эту пьяную орду соседей по вагону, так теперь и не встречает никто... что ж это за городишко такой...
   - Не капризничай, Ника, - посоветовал из-за её спины мужчина. - Публики все равно нет...
   - Да зачем мне публика? - все-таки наигранно всплеснула руками блондинка, продолжая играть. - Куда нам теперь? ты вот бывал в этом городе? знаешь его?
   - Бывал, - кивнул мужчина. - Сейчас выйдем на привокзальную площадь, возьмем такси, доедем до гостиницы, и ты успокоишься и отдохнешь...
   - Лучший отдых - это когда ты не устаешь, - парировала собственной сентенцией блондинка. - Надо было лететь самолетом... или в этакие медвежьи углы и самолеты не летают?
   - Летают... - начал было седой, но в этот момент из подземного перехода появился явно местный житель, невысокий толстячок в отличнейшем костюме, роскошном по провинциальным меркам галстуке с золотой булавкой, и заспешил, зацокал высокими, немужскими каблуками по старому асфальту по направлению к вышедшей из вагона парочке.
   Появление встречающего, а это был именно он, заставило спутника блондинки Ники отказаться от повторения своих аргументов в пользу путешествия именно поездом. В конце концов, провести ночь в уютном, со старинным комфортом обустроенном спальном вагоне гораздо лучше, чем подвергаться досмотру в аэропорту, прибыв туда за два часа до посадки, потом мучиться в узких, неудобных креслах почти час, и еще столько же, если не больше, выбираться из местного аэропорта, причудливой фантазией местных властей вынесенного едва ли не на тридцать верст в сторону от городской черты.
   Приблизившись к встречаемым, толстячок неожиданно тоже начал играть на отсутствующую публику. Широко раскинув в стороны коротенькие ручки с пухлыми, украшенными золотыми перстнями пальцами, он внятно, хоть и негромко, заголосил, задекламировал, казалось бы, заранее выученную роль персонажа второго плана:
   - Боже! Она приехала! Она в нашем городе! Сама божественная Ника!!! Вы простите, что не успел встретить вас в вагоне, эти железнодорожники вечно меняют расписание на полчаса, за ними уследить невозможно, но все-таки я успел, чтобы лично лицезреть, так сказать, великолепную Нику, прибывшую к нам...
   - Достаточно, - с легкой брезгливостью поморщилась блондинка. - Я все поняла и прониклась сердечностью встречи. Хорошо хоть никаких торжественных мероприятий с репортерами не случилось. Сейчас вы проводите нас в гостиницу, я хочу отдохнуть после сумасшедшей ночи в этом поезде. Кстати, как вас величать?
   - Андроний Велибрус, к вашим услугам, - попытался изобразить почтительный поклон толстячок, но вышло у него это по-клоунски неуклюже и забавно.
   Ника все-таки сдержала невольный смешок и кивнула на замершего за её плечом мужчину:
   - Это мой поверенный в делах, Мишель. Все деловые переговоры будут идти только в его присутствии, а еще лучше - просто с ним в мое отсутствие...
   - Какие переговоры, королева! - воскликнул толстячок, масляно поблескивая небольшими глазками и вновь раскидывая руки. - Мы заранее, заранее согласны на любые условия!!! Что вы, что вы... одно только ваше присутствие украсит наш фестиваль, сделает его незабываемым и респектабельным...
   Девушка сдержанно хмыкнула, лесть ей, конечно, нравилась в любом, даже таком неприкрыто-неуклюжем виде, но ведь не ранним же утром на выщербленном асфальте провинциального перрона, да еще и при полном отсутствии публики.
   - Мне нравится ваш деловой подход, Андрон, - сказала блондинка, изящно и непринужденно отстраняясь от собственного чемодана. - Давайте продолжим в том же духе, но уже в гостинице. Надеюсь, в вашем городе имеются приличные апартаменты?
   - Лучшая гостиница в вашем распоряжении, - заверил её толстячок, прижимая руки к сердцу, но почему-то даже не думая подхватывать ручку чемодана. - Любой номер - для вас, какой изволите...
   И он завертел головой, будто ожидая кого-то и - точно - из подземного перехода появился коренастый, мощный мужик в деловом костюме, сидящем на нем, как седло на корове.
   - Быстренько, быстренько, Виталик, - отчаянно замахал руками толстячок. - Прими багаж у наших дорогих гостей и - к машине, к машине...
   Не обращая ни малейшего внимания на окружающих, ни слова ни говоря, даже не поздоровавшись для приличия, названный Виталиком легко, будто спичечный коробок подхватил объемный чемодан Ники и резво зашагал обратно к переходу, видимо, других путей к привокзальной площади здесь не было. А вот поверенный Ники свой небольшой чемоданчик, больше похожий на модный нынче канцелярский "кейс" изрядного размера, носильщику не доверил, а понес сам следом за перестуком двух пар каблуков: мужских толстячка и женских, фантастических по высоте, блондинки.
   Идущий рядышком с Никой толстячок, казалось, не закрывал рот ни на секунду, восторгаясь блондинкой, своим городком, прелестями провинциальной жизни и слегка, как бы походя, завидуя жизни столичной с её разнообразием, и только оказавшись в тоннеле подземного перехода, Мишель сообразил, что вся словесная мишура встречающего предназначена лишь для того, чтобы хоть немного прикрыть собой грязь в углах, едва заметное освещение подземелья и резкий, устоявшийся годами запах собачьей, кошачьей и человеческой мочи, царивший в переходе. Грязноватой, запущенной была и привокзальная площадь, большая, но пустынная, наверное, не только в этот ранний час. В дальнем её уголке стоял старенький, с облупившейся краской бортов автобус, добирая в свое чрево припозднившихся с выходом из вагонов пассажиров поезда, возле остановки красовалась, в духе нового времени, похожая на сказочный, игрушечный теремок палатка, правда, закрытая ставнями, изукрашенными довольно-таки абстрактными народными орнаментами. Еще одна машина - старинный североамериканский "бьюик" с огромной мордой капота и зализанной задней частью, выпуска, наверное, двадцатилетней давности, красовался совсем рядышком у выхода из вонючего подземелья. Именно к нему, следом за необщительным Виталиком и устремился толстячок, обрадованный тем, что приехавшие гости ни слова не сказали про ущербность местного тоннеля, будто и не заметили провинциальной грязи и специфических запахов.
   Загрузив чемоданы в багажник, и устроив Мишеля на переднем, рядом с водителем Виталиком, сидении, толстячок расположился вместе с Никой сзади. И тут же, едва автомобиль тронулся с места, с назойливостью прожженного гида, принялся трещать о местных достопримечательностях, заключавшихся, прежде всего, в старинной крепости, сохранившейся едва ли не в первозданном виде аж с самого раннего Средневековья. Впрочем, чтобы не обижать интересный все-таки в своей истории городок, надо заметить, что посещать его и пожить здесь, вдали от суеты и вечных интриг метрополии, любили многие оставившие свой след в имперской истории люди.
   Изредка деликатно позевывающая Ника откровенно не обращала никакого внимания ни на городские прелести, ни на восторженные отзывы о них Андрона все те двадцать минут, пока автомобиль неторопливо, по столичным, конечно, меркам, добирался от вокзала до гостиницы. А вот Мишель внимательно разглядывал улицы, по которым их провозили, будто сверяя их нынешнее состояние с уже имеющимися в памяти впечатлениями, оставшимися после посещения городка в недавнем прошлом.
   Здание, к которому доставили гостей, оказалось спрятанным в маленьком, коротком переулочке-тупичке, отходящем от центральной городской площади, украшенной махиной средневековых, тщательно, но давненько отреставрированных и уже изрядно обветшалых городских ворот и громадой современного здания единственной, как думал ранее Мишель, местной гостиницы. Но, как оказалось со времени его последнего посещения городка, маленький двухэтажный особнячок в тупике превратился во второй временный приют для особо почетных или просто денежных гостей города. И приют этот резко отличался от общей провинциальности и старинной патриархальности города. Это и Мишель, и Ника почувствовали сразу же, едва ступив за порог гостиницы. В маленьком вестибюльчике, оформленном в модном нынче стиле "техно", не было ни обязательных когда-то пыльных пальм в кадках, ни громоздкого барьера-стойки, за которой скрывались гостиничные администраторы со времен, наверное, византийских постоялых дворов. Изящные журнальные столики с миниатюрными телеэкранами на них, громоздкий, представительный диван в черной коже, вьющиеся по стенам синтетические, но отлично сделанные лианы, оживленные кое-где и живыми цветами в небольших горшках. И небольшая, вовсе не бросающаяся в глаза дощечка с полутора десятком гнезд для ключей, обустроенная в уголке. Возле дощечки сидела на тонконогом, незаметном глазу стульчике тут же вскочившая при появлении гостей девушка в очень короткой юбчонке и белоснежной блузке с фирменной вышивкой названия гостиницы над левым небольшим кармашком.
   - Доброе утро! Я так рада видеть вас в нашем городе!!! Милость прошу... - прощебетала девушка, но её служебный восторг приостановил Андрон, резко скомандовавший:
   - Багаж давайте сразу в номер, - и пояснил Нике и Мишелю: - Трехкомнатный люкс для милейшей дамы и однокомнатный вам, господин поверенный...
   - Стоп-стоп!!! - возразила, казалось бы, до сих пор совершенно не слушающая толстячка блондинка. - Какой-такой отдельный однокомнатный номер? Что за чудеса? Вы свою провинциальную щепетильность бросьте, тоже мне квакеры нашлись... Мишель будет жить в моем номере, и вовсе не потому, что мы будем спать вместе, а просто - мне так удобнее, и я так хочу. Кстати, надеюсь, вторая кровать в трехкомнатном люксе имеется?
   Простейший, казалось бы, вопрос ввел в минутное замешательство не только имеющего к гостинице косвенное отношение Андрония, но и девушку-администратора. Казенная восторженная улыбка сползла с её лица, она побледнела, покраснела, тихонько ойкнула, ухватившись рукой за подол своей юбчонки, но все-таки через минутку скомкано пояснила:
   - Нет... кровать одна, но там есть два диванчика, очень удобных, хотя мы можем, если желаете, переоборудовать и доставить вторую...
   - Не надо ничего доставлять, - барским жестом оставила девушку Ника. - Мишель прекрасно расположится на диванчике, это же вам не на голом бетонном полу в гараже...
   Блондинка слегка повернулась к сопровождающему её поверенному и хитренько подмигнула ему, мол, помнишь, как оно было в тот раз? Во всяком случае, иначе истолковать её движение вряд ли было возможно.
   - ...значит, договорились, вещи - в мой номер, - скомандовала девушка и с упрямой, чуть ехидной лаской обратилась к Андрону: - А вы уж будьте так добры, расскажите местным репортерам, особо интересующимся моей личной жизнь, что с Мишелем я не сплю, а просто делю один номер, нам так удобнее и привычнее.
   Ошеломленный неожиданным, пусть и таким незначительным нарушением некоего негласного регламента и тем напором, с каким это нарушение совершила Ника, толстячок послушно кивнул, в глубине души, конечно, понимая, что своим поведением блондинка в очередной раз дает повод к и без того уже многочисленным сплетням о себе.
   Сообразив, что чуть было не возникшая совершенно не по её вине проблема решилась как бы сама собой, девушка-администратор быстро пришла в себя и продолжила задолго до приезда гостей сочиненный и отрепетированный монолог:
   - Ресторан и буфет у нас работают круглосуточно, дежурные блюда можно получить или заказать в номер в течение пяти минут, меню вы найдете в номере, кроме того, мы можем предложить услуги парикмахерской, салона красоты, массажиста, сауну или, по желанию, русскую баню...
   - Отлично, - кивнула одобрительно Ника. - А еще лучше будет, если в ближайшие часов пять-шесть к нам в номер никто не будет стучаться или звонить с разными назойливыми предложениями от продажи Библий до девушек легкого поведения... кстати, они нам совсем не нужны, можете разочаровать свой постоянный контингент... Надеюсь, запрет на репортеров будет соблюден в точности, как мы договаривались заранее?
   - Разумеется, уважаемая, разумеется, - закивал, как китайский болванчик, Андроний. - У нас все-таки не столица метрополии и даже не губернский город, своих мы знаем наперечет и уже предупредили, а всех приезжих будем контролировать особо тщательно. Не волнуйтесь...
   - Это репортерам надо будет волноваться, - чуть высокомерно сказала Ника. - Если попадутся мне на глаза в ненужное время, да еще и с ненужными вопросами. Ладно. А где мы встретимся к вечеру, чтобы подписать контракт и прочие бумажки? Вам же не стоит напоминать, что по факсу я отправила лишь предварительное согласие на участие в фестивале...
   - Здесь. Здесь, в гостинице. Тут отличная комната для переговоров, да и идти вам никуда не надо будет, - поспешил успокоить её толстяк. - Как только отдохнете, решите, что пора позаниматься делами, позвоните мне, вот...
   Он неловко вытащил из нагрудного кармана пиджака визитку и протянул её Нике, но стоявший, казалось бы, на изрядном отдалении и совершенно не слушающий их разговор Мишель ловко перехватил твердый бумажный прямоугольник, на котором красивым, готическим шрифтом кириллицей и по латыни были написаны имя-фамилия, род деятельности, название конторы, а на обратной стороне - многочисленные телефоны Андрония: домашний, служебный, клубный, ресторанный и еще полудесятка мест, где можно было застать толстячка и днем, и ночью.
   - Там скоро и переносной появится, обещали к концу года и у нас связь наладить, мы в этом проекте тоже участвуем, финансово... - явно гордясь своей причастностью к последним достижениям техники, сказал толстячок.
   - Какие у вас обширные интересы, под стать фигуре, наверное, - с милой язвительностью, как королева пажу, улыбнулась Ника и начала было подыматься на второй этаж по узкой, но шикарно отделанной мрамором и бронзой лестнице, как её задержал еще один вопрос Андрония, заданный вполголоса, будто исподтишка, с оглядкой на уже отошедшую на свое постоянное место девушку-администратора:
   - Скажите, а как теперь, ну, в свете этого и вообще всего, ну и так далее... - толстячок замялся, пытаясь сформулировать слишком уж нетактичный, по его мнению, вопросец, но справился с собой и выпалил: - Антона Карева теперь ждать на фестивале или не стоит?
   - О, боги!!! Опять... - округлила глаза Ника. - Как у вас, здесь, все просто и легко. Если мужчина и женщина живут в одном номере, значит, спят вместе, а если спят вместе, но третий тут лишний... Антон непременно приедет, думаю, он уже давно в пути и стремительно приближается к вашему городку. А вместе мы не приехали потому, что у каждого существует, кроме личной, еще и общественная жизнь. Антон задержался в столице по концертным своим делам, это гораздо важнее и для него, и для меня, чем совместная ночь в мерзко скрипящем и стучащем вагоне старого поезда...
   То ли толстячку показалось, то ли язвительная блондинка и в самом деле под конец своей язвительно-обличительной речи показала ему дразнящий розовый влажный язычок, но тут же она развернулась на каблуках и бойко застучала ими о мрамор... За ней незамедлительно последовал и Мишель, вот только до тех самых пор, пока он не поднялся по лестнице и не скрылся за поворотом, Андронию казалось, будто с седого, коротко остриженного затылка буровят его внимательным, пристальным взглядом холодные глаза поверенного в делах...

2

   За спиной Максима вздыхал пневматикой, лязгал металлом, визжал электродвигателями, сверкал отраженными от высоких, под потолком, окон огнями сварки, беззлобно, от души, матерился и топал грубыми, промасленными башмаками многих десятков ног затихающий на обеденный перерыв цех. Максим свою норму за полсмены сделал чуть раньше срока, потому и станок выключил, и стружку обмел минут за десять до того, как и остальные пролетарии начали закругляться. Протирая руки ветошью, Максим первым из всего цеха вскарабкался по крутой металлической лестнице на второй этаж, к бытовым помещениям, крикнул в открытую дверь конторки мастера, что б тот принял сегодняшний продукт, и отправился по длинному, пока еще тихому и пустынному коридорчику в самый его конец, к душевым и раздевалке, откуда несло странной смесью запахов металла, машинного масла, грязного белья, пота, дешевого табака и крепкого одеколона...
   В душевой не шумела вода, не толкались, переругиваясь, друзья-приятели по смене, как это обычно бывало в конце рабочего дня, и Максим спокойно, не торопясь, занял свое любимое, самое дальнее от входа место у глухой стены, подальше от окошка, из которого традиционно поддувало холодным сквознячком. Раздеваясь и вешая на крючки над металлической, грубо сваренной лавкой, покрытой какой-то синтетической доской, свою промасленную робу, Максим приметил среди многочисленных обмылков, лежащих на полочках под душевыми кранами, довольно большой кусок не размякшего, но и не кажущегося на первый взгляд деревянным, мыла. Шагнув в эту кабинку, отделенную от других толстой кирпичной стеной, обложенной полуобколотым ветхим кафелем, Максим включил горячую воду и долго-долго просто стоял под струями, выгоняющими из тела привычную усталость. Будь сейчас вечер, душевая уже наполнилась бы народом, постепенно сдающим смену, воздух загустел бы от запахов машинного масла и мужского пота, от крепких выражений и незамысловатых шуток, но в середине дня один лишь Максим усердно тер о синтетические волокна мочалки такое же синтетическое, плохо мылящееся мыло.
   Пролетарий неторопливо и тщательно смыл с себя последствия законченной на сегодня рабочей смены, кое-как обтерся плохо впитывающим влагу полотенцем и, пришлепывая незашнурованными ботинками, прошел в раздевалку, полупустую, гулкую, заставленную по периметру высокими металлическими шкафчиками с маленькими личными замочками. Бросив на стоящие в центре помещения лавки грязную робу, Максим открыл свой шкафчик с простеньким казенным замком, достал относительно чистые брюки, рубашку, свитерок и куртку, разложил одежду на куске из того же шкафчика извлеченного полиэтилена, и присел на лавку, устроив себе маленький перерыв перед одеванием. Обтерев руки куском валяющейся кругом - и на полу, и на лавках, и на шкафчиках - ветоши, Максим достал из кармана куртки хорошие, по его собственным меркам, сигаретки, курить которые в цеху во время смены означало тоже, что и просто раздать их даром всем работающим рядом, но вот в относительном спокойствии и одиночестве раздевалки такое себе можно было позволить.
   Лениво, отдыхаючи и смакуя, Максим докурил сигаретку, а потом, сменив ритм движений, резво притоптал её рабочим ботинком, быстро оделся, повесил в шкафчик робу, поменял тупорылую, разношенную и пропитавшуюся станочным маслом обувь на приличные остроносые черные полуботинки и, стараясь не касаться руками перил, а плечами стены, спустился со второго этажа к выходу из цеха.
   Асфальтовую дорожку между угрюмыми, погромыхивающими металлом заводскими корпусами заливало полуденное солнышко, ощутимо пригревая через куртку. Максим постарался побыстрее проскочить территорию завода, мало ли кто встретится из бездельничающих в обеденный перерыв знакомцев или приятелей, но уже возле самой проходной, на Максима наскочил все-таки приятель, живущий с ним в одном доме и частенько затаскивающий в свою компанию любителей крепко выпить, потискать доступных девчонок из их заводского же квартала, поиграть в домино или картишки. Вовка, завидев Максима, почему-то оживился, хотя выглядел перед этим буквально серо-зеленой бледной тенью. Видимо, вчера вечерком Вовка крепко приложился к бутылке, и сегодняшнюю утреннюю часть смены отстоял через силу, частенько прерываясь на блёв. Конечно, в таком состоянии ни о каких нормах выработки и речи быть не могло, потому, видно, оставшийся без денег Вовка и обрадовался встрече с соседом. Ведь тот не пил вчера, а значит, нормально отработал, может даже и с перевыполнением, что давало ощутимый прибавок к зарплате.
   Вот только самого Максима такая встреча не обрадовала. Не было у него никакого желания сейчас общаться с крикливым, развязным парнем, считающим себя во всем и всегда правым, но - почему-то предпочитающим и пить, и жить на халяву. На оживленные помахивания руками и призывы: "Макс! Макс! Здорово! Давно не виделись! Пойди сюда, чего скажу..." Максим отвечать не стал, только вяло махнул рукой и побыстрее проскочил проходную, низенькую пристройку к древнему, заросшему у подножия мхом, бетонному забору завода с длинным, на половину не работающим рядом "вертушек" и стариками-вахтерами с обеих сторон, скорее уж - данью традициям, чем реальной охраной, контролирующей не столько вход-выход по пропускам, сколько пронос на территорию спиртного в рабочее время.
   Сразу за проходной Максим свернул влево, на узенькую тропочку среди зарослей полудикой облепихи, сирени и жимолости, ведущую прямиком к центральной улице их промышленного района. Обычно домой он ходил другой дорогой, по плохо, но все-таки асфальтированному, в темное время чуток освещенному переулку, приводящему через полтора километра прямиком к торцу его дома, но сейчас, желая избавиться от назойливой компании Вовки, который вполне мог устремиться следом, в надежде выпросить денег на опохмеление, свернул с привычного пути, теряя время, но сберегая нервы. За высокими стенами кустов царил странный дневной полумрак, будто отгораживающий Максима от действительности, от заводского шума, солнечного света, предстоящего короткого отдыха.
   Старинная, но никогда не бывшая достопримечательностью города, центральная улица промышленного района в любое время суток была похожа на оживленный муравейник, в котором каждый житель-муравей занимается своим, крайне важным для него, делом, не обращая внимания на других, иногда откровенно мешая им, но упорно не желая этого замечать. Кучками по пять-десять человек стояли подростки, покуривая, поплевывая на асфальт, громко обсуждая или друг друга, или проходящих мимо девчонок и девушек, иногда взрываясь непонятным истерическим хохотом, или все сразу замолкая на несколько минут. Когда они перемещались с места на место, после них оставался на асфальте полностью заплеванный пятачок, на который брезгливо было и вступить обычному человеку. Мимо этих маленьких кучек, не обращая на них внимания, шли с работы-на работу, в магазины или по каким иным своим делам люди, пробегали бездомные собаки, проезжали немногочисленные автомобили. Среди машин на проезжей части выделялись своей разбитостью и неухоженностью автомобили мелких торговцев и коммивояжеров, древние, как сам промышленный район, появившийся в городке еще во времена расцвета Империи. Иногда среди этого автохлама проезжали ухоженные, среднего класса машины начальников цехов, служащих заводоуправлений, хозяев небольших дешевых лавочек и магазинчиков, обильно заполонивших первые этажи выходящих на улицу домов. Совсем уж редкими были роскошные, но сильно подержанные авто местной верхушки: управляющих филиалами крупных банков, которые обслуживали рабочие кварталы, руководителей производств, главарей небольших, но очень влиятельных здесь бандитских шаек. И - как яркие, незабываемые кометы пролетали мимо прохожих шикарные автомобили искателей приключений и любителей "сходить в народ" из далекого центра города. Такие всегда провожались завистливыми, восхищенными, ненавидящими и слегка обалдевшими взглядами.
   Максим неторопливо шел по улице, стараясь особо не шарить по сторонам глазами, чтобы не напороться на кого из знакомых, да и интересного тут ничего не было, все по-прежнему, как и неделю назад, когда он выходил на Центральную прогуляться с компанией сильно в тот момент подвыпивших товарищей. Но сейчас Максим был трезвым, да и домой после смены надо было бы попасть желательно поскорее, потому пролетарий старательно не глядел ни на бездельные группы подростков, ни на спешащих по своим делам прохожих. Но - Вовка, приметивший его возле проходной, будто сглазил - пройти по улице спокойно ему не позволили. От старинного с высоким цоколем одноэтажного дома с когда-то яркой, а с годами потускневшей, облупившейся и обветшавшей вывеской "Клуб", что расположился на противоположной стороне улицы, пролетария окликнули:
   - Макс! Максик!
   Кричала стоящая в сторонке от входа в клуб девчонка лет не больше семнадцати, большеротая, курносая, с коротенькими, торчащими в разные стороны волосами неопределенного, пегого цвета, одетая в очень короткую и узкую юбочку, обнажающую длинные, но по-подростковому худые и чуть нескладные ножки, затянутые в черные сетчатые чулки, и в короткую ядовито-оранжевую куртку на пару размеров больше, чем нужно, поверх простенькой и мешковатой футболки серо-бежевого оттенка. Сейчас так одеваться было модно, хоть и не понимал Максим, сам совсем недавно вышедший из подросткового возраста, смысла этих нарочитых балахонов и мешковатых штанов у совсем юных обитателей заводского района. Да и ту яркую раскраску лица, больше пригодную на вечерних улицах девицам определенной профессии, что была на зовущей его знакомой, он тоже воспринимал с трудом. А девушка слегка подпрыгивала на высоких каблучках и почему-то задорно махала руками, и Максим невольно притормозил, приостановился и помахал ей в ответ, со второго только взгляда признав свою недавнюю и, как он считал, временную подружку - Таньку, которая две недели назад, ни мало не смущаясь, сама напросилась пару раз переночевать, после чего несколько раз вместе с Максимом пьянствовала в компании Вовки, а потом на три дня куда-то исчезла без предупреждения. Может быть, из-за этого пренебрежительного исчезновения Максима особо не озаботила её судьба, чай, не ребенок, не пропадет, такими девахами рабочий район был заполнен всегда, и ничего плохого с ними не случалось, но вот этой встречи среди дня он просто не ожидал и приостановился, глядя, как Танька, чуть боязливо оглядевшись по сторонам, перебегает улицу.
   С разбегу она почти врезалась в него, обхватила за шею, полезла было целоваться, но спохватилась, что размажет ярко разрисованные губы и просто легонько потрепала Максима, прихватив за ширинку, демонстрируя прохожим, что не просто так набросилась на парня, такой стиль приветствия при встрече с некоторых пор широко распространился среди едва вышедших из детского возраста бывших мальчиков и девочек, и тоже не вызывал особых восторгов у пролетария, что, впрочем, не помешало ему приобнять Таньку и похлопать её по тощей попке. При этом Максим чуть заметно поморщился, от девушки на километр несло запахом чего-то спиртного вперемешку с дешевыми духами, не очень здоровым потом и еще чем-то неприятно-раздражающим...
   - Макс, пошли со мной, - затараторила девчонка. - Мы там так бесимся, кругом все свои, Миха какую-то новую дурь принес, говорят - полный мрак, китайцы и дуремар в комплекте... короче, выпад опупенный, только тебя не хватает...
   Разговаривая, Танька продолжала машинально трогать Максима за куртку, будто бы боясь, что он исчезнет, как приведение, а Максим постарался отодвинуться с самого проходного места, где его уже пару раз толкнули в спину прохожие, чтобы не мешал людскому движению.
   - А ты что - со смены? - дурачась, догадалась Танька. - А чего так рано? Но все равно - это хорошо... значит, ты при деньгах, пойдем же, попрыгаем, а потом - к тебе... или хочешь, к Вальке, у нее сегодня групповичок намечается, шикарно будет... человек пятнадцать собиралось, придет, как всегда, хорошо, если половина...
   - Я спать хочу, устал, - категорически отказался Максим, с трудом прерывая тарахтение подружки. - А ты, что ж, попрыгай без меня пока...
   - Устал-устал, - слегка надулась Танька. - День на дворе, чего уставать-то? а у Михи дурь новая, говорят, враз всю усталость снимает, можно сутки напролет дергаться. Да и скучно без тебя будет у Вальки, там же половина импотентов, ничего не могут...
   - Найдешь того, кто сможет, - попробовал обнадежить её Максим. - А я, в самом деле, на ногах едва стою, так уж получилось, полторы смены подряд - не игрушки...
   - Ну и ладно, тогда одна пойду еще попрыгаю, - согласилась Танька. - А без тебя все равно к Вальке не пойду, там противно одной, если без своего парня, лезут все без спроса - нравится мне, не нравится... а я тебе изменять не хочу с кем попало, только если в ротик, а это не измена, вообще, а так - забава, ты тоже так считаешь? А я потом к тебе приду, как выспишься, ладно?
   - Приходи, - чуть обреченно согласился Максим, с трудом всерьез воспринимая болтовню девушки и предполагая, что к тому моменту, когда Танька напрыгается в клубе, его уже не будет дома, или она сама забудет про собственное желание.
   Не то, чтобы он не хотел поваляться с этой разбитной и простецкой девчонкой в постели, но сейчас Максиму было не до забав, а предыдущие встречи с Танькой заканчивались не только койкой, но пьянкой, да еще пару раз всякими безвредными для окружающих безобразиями, вытягивающими силы не хуже, чем смена у станка.
   - Ладно, я тогда побежала...
   Танька, на прощание, опять прихватил крепкой ладошкой мотню Максима, тут же легонько потрепала его по щеке и бросилась через дорогу обратно, ко входу в клуб, ловко увернувшись от проезжавшей в этот момент по улице машины. Максим машинально проводил её глазами, собираясь уже двинуться дальше, но когда девушка подбегала к клубным дверям, старинным, массивным и даже на взгляд тяжеленным, неожиданно пролетарий ощутил сильный толчок под ногами, будто кто-то ударил снизу, из-под асфальта, с огромной силой фантастической, невероятных размеров кувалдой. Гулкий, будто колокольный "бум" и непонятный хрустящий треск от этого удара внезапно заложил уши, и, пошатнувшись, Максим с трудом удержался на ногах. На его глазах вдруг из закрытых изнутри ставнями окон клуба вырвались и тут же погасли языки оранжевого, шумного пламени, как бы, взлетела, приподнялась крыша здания и тут же лениво, не торопясь, обрушилась вниз, а стены, поколебавшись в задумчивости, начали медленно, нехотя, складываться внутрь... От опускающейся крыши, от рушащихся стен во все стороны летели разнокалиберные обломки, куски странной арматуры, а вслед за ними - искры от загорающихся обломков, дым, пыль, жуткие крики пока еще живых, уцелевших в момент взрыва, людей...
   В бегущую уже по тротуару Таньку попал причудливый осколок непонятно чего величиной с пачку сигарет, но плоский, будто специально вытянутый. Он плашмя, сильно ударил по виску девушки, сбив с ног и отбросив её в сторону проезжей части. Все это Максим увидел, будто в замедленной съемке, вместе с тем ощутив странное оцепенение, заполнившее на доли секунды его тело в момент взрыва. Не дожидаясь, пока упадут все осколки, уляжется пыль, сообразят что-то люди, застывшие в растерянности рядом с ним, Максим метнулся через дорогу, будто и не было позади на самом деле изнурительных полутора смен у станка, и с разбегу привстал на колено возле Таньки. Девушка была жива, прерывисто дышала, и крови ни на голове, ни на теле её не было, вот только лицо сильно посерело за эти мгновения, и это было видно даже из-под густого слоя дешевой косметики. "Ох, ты ж, как оно... - с замиранием сердца подумал Максим, зачем-то ощупывая плечи девчонки. - А чем же её в сознание-то привести?" Но времени на размышления теперь уже не было, приходилось действовать по наитию, диктующему, что лучше всего будет удирать отсюда как можно быстрее и дальше, и Максим с трудом поставил бесчувственное тело на ноги, обхватил его за талию и потащил через дорогу в сторону от продолжающего разгораться клуба...
   Еще на половине пути через дорогу, пролетарий тем кусочком сознания, что осталось хладнокровным и бесстрастным в эти критические секунды, приметил, как бессильно волочившиеся по асфальту ноги девушки начали тормозить и заплетаться друг за друга, и тут же Танька застонала - противно, длинно, с подвыванием. А через пару десятков секунд, когда Максим подтаскивал девушку к стене дома на противоположной от клуба стороне дороги, она уже осознанно перебирала ногами и стонала еще противнее и заунывнее, да еще и издавала подозрительные звуки, сильно похожие на позывы к рвоте. Едва только Максим приостановился, переводя дыхание, как Танька, будто тряпичная кукла, согнулась, сломалась у него в руках и залила асфальт небогатым, скромненьким содержимым своего желудка. Похоже было, что не ела толком девушка со вчерашнего обеда, а то и подольше... но, несмотря на это, блевала она долго, натужено, кряхтя, откашливаясь, стоная, дергаясь в руках Максима, пока, наконец-то, не истекла желудочным соком и желчью... Только тогда Танька сумела приподнять голову и слабеньким голоском полуумирающей спросить:
   - Что это меня?
   - Клуб рванули, - коротко ответил Максим, чувствуя, как начинают дрожать пальцы. - Зацепило тебя осколком...
   Танька с трудом, дергано, как марионетка в неуверенных неловких руках, выпрямилась, старательно удерживая равновесие, и Максим увидел, что едва ли не всю правую сторону её лица покрывал темнеющий буквально на глазах синяк, припухающий у виска и спускающийся почти до подбородка.
   - Тебе, пожалуй, прыгать сейчас трудно будет, - фальшиво-бодрым голоском сказал Максим, изображая из себя какого-то экранного героя, но просто не находя других, собственных слов в такой необычной для него ситуации. - Да и клуба уже нет...
   Танька, видимо, не до конца понимая слова парня, хотела кивнуть, но сморщилась и опять, было, склонилась к асфальту, но из желудка уже нечему было выходить, и она просто поперхала, покашляла надрывно, а потом, переводя дыхание, спросила:
   - И чего дальше-то?
   - Пойдем, ко мне отведу, - пожал плечами Максим, сам еще толком не понимая, что же, в самом деле, надо предпринимать. - Там отлежишься, может, полегче будет, не в больницу же тебя сдавать...
   - Ладно, - смиренно согласилась Танька, утомленная бесплодными позывами к очищению желудка. - В больницу, в самом деле... нельзя...
   Таким, как она, или даже сам Максим, нечего было делать в дешевой больничке, единственной на весь заводской район, где из медикаментов в изобилии присутствовал только йод старых, имперских запасов, а из персонала - дряхлые, бесполезные уборщицы с ужасающим характером и совсем юные врачи, практикующиеся на безответных пациентах.
   - Тогда цепляйся крепче, - посоветовал Максим, сам плотно и сильно обнимая девушку за талию.
   Кое-как передвигая ногами и постоянно цепляясь каблучками за трещины старого асфальта, Танька заплетающейся походкой зашагала рядом с Максимом подальше, подальше от продолжавших гореть обломков клуба. За спинами обнявшейся, будто настоящие влюбленные, парочки резко тормозили машины, водители которых остановились поглазеть на остатки строения, собирались кучками любопытствующие прохожие. Где-то далеко-далеко, едва ли не на границе промышленного района, послышались булькающие звуки пожарных сирен, а из-за поворота появилась тройка не спеша шагающих полицаев с короткими дубинками и блестящими, никелированными наручниками у пояса. Даже завидев пожар, обломки клуба и начинающуюся образовываться поблизости толпу, стражи правопорядка не стали торопиться... потому что первыми оказались на их пути и привлекли внимание Максим и Танька... но после короткого, профессионального осмотра издали, полицаи не стали подходить к парочке, привычно заметив облеванный край танькиной юбчонки, трезвые, злые глаза Максима и его неброскую, простую одежду пролетария. С таких, как эти, получить было нечего, даже если и прихватить в участок "за нарушение общественного порядка", да еще был реальный риск попасть под очередной блёв явно перебравшей дешевого вина или новомодной дури девицы, а это уже будет порча казенного имущества без особой на то необходимости, и химчистку начальник участка может и не оплатить...
   Так что, Максим проволок девушку мимо полицаев без волнительных вопросов и разъяснений и тут же свернул за угол дома, чтобы уйти с центральной улицы и проходными дворами пробраться к своему жилью. Здесь, в пустоте едва освещаемых солнышком дворов, то и дело сходя хоть и с плохонького, но асфальта на утоптанную землю, Танька совсем сбилась с ноги, едва удерживаемая теряющим силы Максимом. Она вполголоса слабенько ругалась, но так, что ей мог бы позавидовать и иной мужик, то и дело сгибалась пополам, отхаркиваясь и кашляя, но все-таки упрямо передвигалась. "Оказывается, есть в ней что-то... упорное, нашенское... - с легким, абстрактным удивлением подумал пролетарий. - Подыхает, а ползет вперед... надо же, никогда бы не подумал..."
   Когда Максим увидел в одном из двориков пустую, относительно чистую лавочку, он посчитал это подарком судьбы. Кое-как усадив Таньку и пристроившись с ней рядом, Максим достал свои хорошие сигаретки и с облегчением закурил, отдыхая и переводя дыхание. Танька, медленно то открывая, то закрывая глаза, но, похоже, ничего не видящая вокруг, принюхавшись, хрипловато спросила, не поворачивая головы:
   - Куришь? дай дернуть пару затяжек, может, легче будет?
   - Легче не будет, у тебя сотрясение, да еще и контузия, наверное, - ответил Максим, повторяя когда-то слышанные в каком-то фильме или вычитанные в какой-то книге чужие слова, но сигаретку девушке передал.
   Она с трудом, едва попадая неверными движениями рук в нужное место, пристроила фильтр между опухшими от удара губами, затянулась, и тут же склонилась к краю скамейки, едва не выронив сигарету, под приступом удушающего кашля. Максим придержал Таньку, что бы она окончательно не сползла с лавочки, и перехватил из её рук и неторопливо докурил свою сигарету, ожидая, когда утихнет кашель, и девушка будет способна двигаться дальше.
   - Пошли, что ли... - сказал пролетарий, через силу поднимая себя и следом девчонку с такой уютной и удобной лавочки. - Надо идти...

3

   Привыкшая за пятнадцать последних лет своей богемной и разъездной жизни спать в чужих постелях, Ника отлично придремала на широком, в меру мягком, упругом и очень удобном гостиничном ложе и проснулась от неожиданного, громкого и почему-то тревожного грохота за двойной, звуконепроницаемой по обещаниям, рамой гостиничного окна. На обычный грозовой гром это было как-то не очень похоже, да и полуденное небо за окнами, пусть и подернутое осенней паутинкой облаков, казалось чистым и безмятежно спокойным. Лениво, как сытая, довольная собой и жизнью, маленькая, ухоженная кошечка, блондинка потянулась, разминая слегка застывшие во сне мышцы и прислушиваясь, как она привыкла, к собственным, первым возникающим после сна желаниям. Невнятная тревога, вызванная разбудившим её грохотом за окном, моментально спряталась куда-то на задворки сознания, и Ника почувствовала себя хорошо отдохнувшей, выспавшейся и - голодной. И это чувство, чувство голода, заставило её, будто и в самом деле маленькую хищницу, легко вскочить с постели, привычно зайти наощупь домашние туфельки на высоченных, так любимых девушкой каблуках и пройти в маленькую, пристроенную к спальне ванную комнатку, вторую в номере, оборудованную только умывальником, биде и унитазом.
   Тщательно и неторопливо умывшись, Ника ощутила, что готова сейчас слопать целиком жареного бегемота небольших размеров и, чтобы не откладывать исполнение такого экзотического желания в дальний ящик, она поспешно прошла через спальню в небольшую, уютно оформленную пусть и все в том же "техно"-стиле гостиную.
   - Интересно, что это тут грохочет средь бела дня, как бутылки в мусоропроводе? - лениво, изображая из себя избалованную людским вниманием, капризную блондиночку, спросила Ника, едва появившись на пороге гостиной.
   Расположившийся на удобном кожаном диванчике, которому предстояло стать его основным пристанищем на ближайшие дни, Мишель неторопливо отложил в сторонку книжку в ярком, пестром переплете и поглядел на девушку. Спала Ника всегда голой, каким-то загадочным образом ухитряясь раздеться даже после самой жуткой, кромешной пьянки, и сейчас, ни мало ни смущаясь присутствия Мишеля, она даже не подумала накинуть на свое точенное, изящное тело хоть какую-нибудь одежку. Впрочем, обнаженную Нику навидалась большая часть совершеннолетних и не очень мужчин и в метрополии, и в провинции, но вот такой - без сценической раскраски лица и, зачастую, тела на нее могли посмотреть разве что очень близкие друзья.
   - Не искушай меня без нужды... - чуть насмешливо пропел Мишель строку старинного романса, разглядывая девушку без того особого "возжелания", что обыкновенно зарождалось в глазах большинства мужчин, и только после этого ответил на вопрос: - Похоже на какой-то взрыв на окраине городка... тут же огромная промзона, оставшаяся с лучших времен Империи... военное производство... надеюсь, на наших планах этот взрыв никак не отразится...
   - Ну-ну, - кивнула привычно взлохмаченной головкой Ника. - А ты читаешь Карева? Почему не новый роман?
   Фамилия автора и название произведения, несмотря на пестроту обложки, были хорошо видны на отложенной в сторонку книге.
   - Новый роман я уже читал, - деловито и сухо ответил Мишель. - А сейчас почему-то захотелось перечитать "Намордник для зверя". А ты, как всегда, очень хочешь кушать спросонья?
   - Я хочу не кушать, а жрать, - задорно подтвердила Ника, пересекая комнатку изящным шагом профессиональной танцовщицы и бросая свое тело на диванчик рядом с Мишелем.
   - Это нормально, - рассудительно кивнул поверенный в делах. - Вечером в поезде ты едва что-то поклевала в тамошнем ресторане, а сейчас уже далеко за полдень перевалило...
   - Вот только не утомляй меня точным временем, - предостерегла его блондинка. - Давай хотя бы здесь, в провинции, чуток абстрагируемся от хронометража, ладно?
   - Хорошо, - скупо улыбнулся Мишель. - Кулинарную разведку я уже провел и даже заказал для себя обед, а для тебя завтрак, больше похожий на обед. Как оказалось, здесь очень неплохой выбор морепродуктов...
   - ...и ждать этого заказа придется до морковкиных заговоров, - в тон мужчине продолжила Ника.
   - А вот и нет. Еще три четверти часа назад все было готово, - порадовал девушку Мишель. - За пару минут наши блюда разогреют, ну, те, что надо разогревать, и подадут. Осталось решить - куда? Хочешь спуститься в ресторан?
   - К черту! - решительно замотала головой Ника, обдавая Мишеля легким ветерком с ошеломляющим запахом волос, женского тела и еще чего-то трудноуловимого и вовсе не передаваемого словами. - Это ведь - худо-бедно одеваться надо...
   - ...конечно, желательно было бы, - без тени улыбки съехидничал поверенный в делах. - Провинциалы могут тебя неправильно понять, но, что еще хуже, могут понять совершенно правильно и выстроиться в очередь к дверям ресторана...
   - Не ерничай, а то сожру тебя самого и не посмотрю, что костлявый и жесткий...
   Худощавого и жилистого Мишеля назвать костлявым можно было лишь в дружеской шутке, дозволяемой близким людям. Да и вообще, шутить с поверенным в делах вряд ли пришло бы в голову кому-то из посторонних, настолько холодным и равнодушным, далеким от мирских удовольствий выглядел обыкновенно этот седой, строго и скромно одетый мужчина.
   - Хорошо-хорошо, - усмехнулся Мишель. - Не ешь меня, Красная Шапочка, я тебе пригожусь... вот, позвоню сейчас и попрошу, чтобы наш завтрак-обед накрыли здесь, в столовой, ну, а ты, пожалуйста, в процессе обслуживания не рассекай голышом перед официантками...
   - А ты уже выяснил, что это будут официантки, а не официанты? - засмеялась довольная предвкушением скорого обеда Ника. - Ладно-ладно, я пока займусь собой, ведь после еды найдутся, как всегда, неотложные дела...
   - Найдутся, - согласился Мишель, подымаясь с диванчика и отходя к угловому маленькому столику на тоненькой металлической ножке, к телефону. - Надо бы с контрактом разобраться, это ведь я отдыхать приехал, а тебе - работать...
   - Мне - фестивалить, - пробурчала в спину уже Мишелю девушка, дождалась, пока он подымет трубку и начнет перечислять, что надо бы подать в их столовую, третью комнату номера, и после этого сама направилась обратно в спальню, разбираться с прихваченной с собой в поездку косметикой и наводить "порядок на лице"...
   ...Специально ли подгадала Ника, или так получилось случайно, но едва лишь дверь в номер закрылась за парочкой очень прелестных, высоких и длинноногих, молоденьких официанток, как блондинка появилась на пороге столовой, хищно раздувая ноздри.
   - Еда... много... - неразборчиво пробормотала она, усаживаясь за стол и жадно хватая вилку.
   На столе царило огромное блюдо, заполненное ровненькими полосками-рядами отварных креветок и кальмаров, маленьких осьминогов, мидий, филе нерки и еще какой-то рыбы. По сторонам блюда как-то уже скромненько смотрелись тарелки с душистыми отбивными, горячим картофельным пюре, зеленым горошком, а так же бесчисленные, казалось, соусники с майонезом, кетчупом, соевыми подливами, солонки и перечницы... На самом краешке стола примостились два запотевших хрустальных графина, нет, не графина - графинища с апельсиновым и яблочным охлажденными соками.
   Наверное, сказать, что всего, выставленного на стол хватило бы для скромного, но сытного ужина бригаде грузчиков из городского речного порта, было бы преувеличением, но пяток работяг с любого провинциального завода можно было бы накормить запросто. И хозяйственный гостиничный повар, передав официанткам заказ, уже деловито прикидывал, как можно будет использовать остатки продуктов для кормежки более простых и непривередливых гостей или персонала, но...
   Слово "диета" маленькая блондинка не знала никогда в жизни. Все, что попадало в её организм легко и непринужденно переваривалось и покидало его, не откладываясь ни каплей жира под ровной, ухоженной кожей. Казалось, Ника, как некий автомат, просто перерабатывает пищу в энергию без каких-то особенных последствий для себя, и чем больше она поглощала еды, тем более энергичной, задорной и вызывающе хулиганистой становилась. Впрочем, и голодной девушка была не менее задорной и хулиганистой, был бы только повод.
   Скромный не только во внешнем виде и поведении Мишель утащил на свою тарелочку с небольшой котлеткой и горкой отварной гречки пяток креветок, десяток полосок кальмара и пару кусочков красной рыбы, а с оставшимися яствами предоставил возможность справиться блондинке, и никаких сомнений в том, что она безжалостно расправится и с рыбным ассорти, и с огромной отбивной, и с гарниром, и с графином сока, у поверенного в делах не было.
   Ела Ника жадно, быстро - едва заметно глазу мелькали, исчезая с блюда и тарелки кусочки морепродуктов, рыбных деликатесов, мяса и картошки, но при этом на удивление изящно и деликатно. И за все время обеда, ну, или завтрака, если судить по времени пробуждения блондинки, она не сказала ни слова. Впрочем, едва отложив в сторону вилку и нож и как-то совсем простецки, по-домашнему, потянувшись всем телом и сытно похлопав себя по так и оставшемуся плоским и симпатичным животику, Ника моментально распланировала предстоящие несколько часов собственной жизни:
   - Мишель, после такого обеда, спасибо тебе за заботу, чтоб я без тебя делала, тянет на сигары с ликером... Но! сигары, конечно, в гостинице найдутся, да и ликера, небось, море разливанное, но, думаю, мы обойдемся сигаретами и алкогольной абстиненцией... Надо бы встретиться с этим толстячком Андронием и окончательно закрыть все вопросы по программе пребывания в городе... Как ты?
   - Да, - кивнул Мишель, аккуратно и тщательно вытирая практически чистые губы салфеткой. - Я позвоню нашему здешнему антрепренеру... ты будешь готова через полчасика?
   - Я уже готова, только покурю и оденусь, - ответила Ника и, лукаво улыбаясь, предложила: - А может быть, не стоит одеваться?
   На эту реплику поверенный в делах предпочел не реагировать, зная, что после сытного, обильного обеда, ну, или завтрака, блондинка всегда пребывает в слегка расслабленном, добродушном настроении, и ей вовсе не хочется хулиганить, эпатировать и даже шокировать окружающих своим поведением, а все слова об этом остаются только словами. И пока он созванивался и договаривался о встрече, пока толстячок добирался до гостиничной комнаты переговоров, Ника, по неистребимой женской привычке, перемеряла и отвергла с полдесятка прихваченных ею с собой откровенных и не очень нарядов, остановившись в итоге на довольно-таки скромных для нее шортах песочного цвета, облегающих попку и самое начало бедер, как вторая кожа, и рубашку мужского фасона, яркого, лимонного цвета, которую блондинка не стала застегивать на изящные маленькие перламутровые пуговки, а просто завязала узлом на животе. Высоченные каблуки, без которых девушка уже не представляла своей жизни, и дополнительно разлохмаченная гривка пепельно-платиновых роскошных волос дополняли её и без того соблазнительный образ. Соблазнительный настолько, что Андроний, по сути своей работы привыкший к разным сценическим фокусам, явственно и довольно невежливо сглотнул набежавшую слюну, увидев Нику, входящей в комнату переговоров.
   Эта комната когда-то, видимо, была подсобкой или чуланчиком для хранения хозинвентаря, но рациональные хозяева гостиницы, решившие извлечь доход и из такого помещения, отремонтировали её, обставили в "техно"-стиле канцелярской мебель, навесили фальшивые окна на глухие стены и установили великолепный климатизатор, поддерживающий чуть прохладную, бодрящую, но в то же время комфортабельную атмосферу, долженствующую помогать переговаривающимся сторонам придти к единому мнению, устраивающему всех, а заодно, безусловно, и оплатить предоставленные им удобства.
   Все откровенно похабные мысли Андрония, разглядывающего коленки, и не только, Ники, и пытающегося забросать блондинку пикантными вопросиками о личной жизни многих столичных знаменитостей, почему-то непременно привязывая их личную жизнь к жизни девушки, отчетливо отражались на его лице, но привычно равнодушная к такому вот мужскому вниманию блондинка ловко меняла направление разговора, старательно обходя возможные подводные камни и скользкие зигзаги предложенных тем, пока поверенный в её делах быстро, будто бы мельком, просмотрел разложенные на столе листы контракта на участие в фестивале. И через десяток минут бесцеремонно перебил вязкую, похожую на игру дипломатов, беседу толстячка с Никой:
   - Замечательный контракт, если в нем подправить парочку пунктов...
   - Что вы, как подправить? - вернулся в действительность от такого близкого - руку протяни - соблазнительного тела блондинки Андроний. - Всё уже согласовано с организаторами... и мэр в курсе, и полицмейстер...
   - Да и пусть будут в курсе, - согласно кивнул Мишель. - Мы же никоим образом не против мэра и полицмейстера... просто вот эти пунктики, восьмой и двенадцатый, надо дополнить. Любое выступление возможно после предварительного осмотра сценической площадки и устранения замечаний по ней, буде таковые возникнут. И - всякое приватное выступление будет проходить по согласованному моей клиенткой сценарию, каковой должен быть ей предоставлен заранее, ну, за пару дней до выступления...
   Толстячок окончательно отвлекся от Ники, пытаясь изо всех сил сосредоточиться на словах поверенного, чтобы понять их "второй" смысл, возможную каверзу и те трудности, которые неизбежно возникнут при внесении изменений в согласованный с городской верхушкой текст контракта. Сейчас такое легкое и приятно возбуждающее в начале присутствие на переговорах блондинки категорически мешало Андронию собрать в кучку разбежавшиеся мысли. Тем более, что он не ожидал от этого сухаря в очочках ни такой дотошности, ни такого влияния на Нику. Обыкновенно столичные и не только "звезды" и "звездочки" всех мастей и рангов мало что понимали в бумажном оформлении их звездности, но при этом на советы адвокатов, поверенных и просто друзей старались не обращать внимания. "Ох, не зря она таскает с собой этого засушенного Геракла", - в легкой тоске успел подумать толстячок, а Мишель в этот момент, верный своему принципу "добивания" противоположной стороны, добавил:
   - И неплохо было бы увеличить сумму гонорара процентов на семьдесят... восемьдесят... Все-таки, имперская знаменитость...
   - Увеличить? Это невозможно, - едва не вскочил со своего места толстячок, стоило лишь помянуть в разговоре деньги. - Мы и так хотели просить уважаемую госпожу...
   Его взгляд в сторону блондинки был наполнен удивительнейшей смесью простой мужской похоти и некого уничижительного ощущения, что слова о просьбе "уважаемой госпожи" не более, чем простое желание купчика дополнительно нажиться на покупателе.
   - Просить, конечно, вы можете о чем угодно, - согласился Мишель, подпуская в голос песчаной сухости. - Тем более, в контракте очень удачно не оговорено общение с прессой, а значит, моя клиентка от этой обузы освобождена, и Нике не придется отбиваться от изуверских вопросов "гиен пера"...
   - Как же? а предварительная пресс-конференция? Да и окончательная, по итогам фестиваля!!! - почти вскричал толстяк. - На присутствие такой звезды на этих важных мероприятиях мы очень рассчитывали, без нее же, ну, никак нельзя...
   - Все это должно оговариваться в контракте, - строго заявил Мишель, слегка приподымая седые брови. - Иначе - не подлежит обсуждению. Кстати, стоимость интервью зависит от продолжительности оного, количества и качества задаваемых вопросов, личности репортера, солидности издательства и еще от многих других причин. Импровизация не исключается, но не должна превышать десяти процентов от общего объема разговора...
   - Вы меня без ножа режете, - в провинциальном стиле закатил глаза Андроний. - Исправление контракта, увеличение оплаты, сценарии приватных выступлений, да еще и согласование с репортерами вопросов... это же невозможно сделать не только за день до начала фестиваля, а и за две недели...
   - Если у вас возникли непредвиденные трудности с оформлением документов, - веско и холодно заметил Мишель, - то моя клиентка готова их понять и не выставлять неустойку за срыв возможных выступлений. Мы с удовольствием переедем из гостиницы в загородный санаторий и будем просто наслаждаться отдыхом, телетрансляцией вашего фестиваля, а возможно и посетим некоторые его мероприятия, тем более, тут всего-то двадцать километров. Санаторий все еще функционирует, насколько мне известно?
   - Санаторий - да, работает и пользуется известностью, там сейчас... - растерянно начал было сбитый с толку толстячок, но тут же перебил себя: - Нет-нет, не надо никуда уезжать, что вы!!! Мы решим все вопросы оперативно, я сам, лично, немедленно пробегусь по организаторам, расскажу, постараюсь убедить... а вы оставайтесь пока здесь, в гостинице... мало ли, может быть, кто-то из организаторов пожелает встретиться, поговорить лично, попробовать убедить в чем-то...
   - Как же так, Андрон? Вы нас чуть ли не под домашний арест сажаете, фи... - звонко высказалась Ника, как бы подхватывая эстафетную палочку разговора у своего поверенного. - У вас такой прелестный город, столько достопримечательностей, да и, наверное, есть ночные заведения, а мы должны, как привязанные, сидеть в номере...
   - Нет-нет, что вы, не как привязанные, просто хотелось бы знать, где вы будете, чтоб найти, ну, если что-то понадобиться, без излишних проволочек... - путано заговорил Андроний, сгребая со стола аккуратно разложенные Мишелем экземпляры контракта и небрежно запихивая их в отличного качества кожаный портфельчик с серебряной монограммой "А" размером едва ли не с ладонь.
   - Вам же сам полицмейстер и помогает, - лукаво засмеялась Ника, нарочито путая, кто же кому оказывает помощь в организации фестиваля. - Неужто он в своем-то подведомственном городе не сможет отыскать парочку приезжих, которые совсем не думают прятаться от него?..
   Но Андроний, что-то бормоча себе под нос, видимо, не очень лицеприятное для гостей, особенно для Мишеля, уже пятился задом наперед к двери, ежесекундно, как китайский болванчик, кивая головой и громко отдуваясь, как после тяжелого физического труда.
   - Таперича, когда этого надоедалу сплавили... - сказала Ника, подняв глаза в потолок, едва толстячок покинул комнату переговоров, и шум его дыхания смолк в гостиничном коридоре.
   - ...открывать дамский магазин не будем, - в тон ей подхватил известную цитату Мишель. - И, вообще, шляться по местным модным лавкам даже тебе не имеет смысла.
   - Почему же? - удивилась Ника. - Вот в одну из поездок, совсем уж в глухой медвежий угол, почти на берег Ледовитого океана, я в местной лавочке набрела на такую удивительно изящную шаль...
   - Предлагаю скоротать время за чашкой чая, - решительно оборвал фантазии блондинки Мишель.
   - Кофе! Только кофе!!! - нарочито воскликнула девушка. - Вообще, Мишель, это мне бы надо заботиться о цвете лица и пробавляться жиденьким зеленым чайком, но - я люблю кофе... крепчайший, с пенкой, с ароматом на всю комнату...
   - А к кофе - пяток бисквитных пирожных, - поддразнил Нику поверенный в её делах.
   - Кстати, да. После обеда у нас не было десерта... - надула губки блондинка.
   - Для тебя это был не обед, а завтрак, а после завтрака десерт не положен, - сухо засмеялся Мишель. - Ладно, давай прогуляемся в местный буфет, оценим кофе и чаеварство гостиничных кулинаров...

4

   До старого, построенного еще во времена расцвета Империи дома, в котором жил Максим, они брели проходными дворами и короткими, узкими переулками почти час из-за постоянных позывов к рвоте Таньки, когда приходилось останавливаться, пережидать, потом восстанавливать равновесие и снова ползти, едва передвигая ноги. Сказывалась на скорости их передвижения и как-то резко навалившаяся на пролетария усталость, последствия не только полуторной смены, но и происшествия со взрывом клуба, контузия девчонки, враз превратившейся из бойкой и живехонькой в полупарализованную и разбитую. Вообщем, увидев перед собой привычный, тихий дворик с маленьким, отполированным тысячами ладоней доминошным столиком в самом дальнем его уголке, обветшалые, но крепкие кирпичные стены древней пятиэтажки, Максим не просто обрадовался, у него, как бы, открылось второе дыхание. И - самое, наверное, сложное за время пути: втащить девушку на третий этаж, куда она в лучшие времена вспархивала, как птица, без остановок на площадках, не держась за перила облезлой лестницы, - прошло на удивление легко, хоть и не без должного напряжения.
   Видимо, заслышав в подъезде невнятную возню и негромкие голоса, а скорее всего - просто почувствовав приближение Максима, дверь им открыла старенькая, но еще очень бойкая для своего возраста женщина маленького росточка, закутанная в длинный и теплый домашний халат, в аккуратном, беленьком, "старушечьем" платочке. Она жила здесь уже восьмой год, с того времени, как погиб отец Максима, а своей матери пролетарий никогда не знал, говорили, что она умерла то ли родами, то ли сразу же после. Старушка не приходилась ему прямой родней, так, седьмая вода на киселе, как это водится в небольших поселках, где она родилась и прожила большую часть своей жизни, откуда вели свою родословную и отец, и дед, и прадед Максима, и где все приходятся друг другу немножко родственниками. Моментально ставшая "тетушкой Марией" для всего двора, а чуть позже - и квартала, а через пару лет и всего промышленного района, для Максима она была просто "теткой" и сызмальства относилась к будущему пролетарию легко и спокойно, поругивая его за ребячьи шалости и подростковые хулиганства, старательно, но как-то исподволь, вроде бы даже и незаметно, наставляя на "путь истинный", но никогда не ворча долго и нудно, а уж тем более, без дела, и не цепляясь к мелочам. Чего тетка категорически терпеть не могла, так это пьяных и буйных, развеселых, без стопора и хоть маломальских границ, гулянок, откровенно признаваясь, что досталось ей от бывшего покойного мужа и его друзей с лихвой. Впрочем, к спокойному, без буянства и заскоков, подвыпившему Максиму эта нелюбовь не относилась. Тем более что никаких веселых компаний он в дом не водил, предпочитая развлекаться в гостях у друзей или в каких-нибудь городских заведениях, мало ли в районе трактиров, кабаков и новомодных кафе... А частенько, с некоторых зрелых пор пролетария, ночевавшие в его комнате подружки вели себя прилично и в чем-то даже скромно, развеселое, а иной раз и разнузданное, истинное лицо свое демонстрируя в клубе или на квартирах подруг и знакомых.
   Увидев еле передвигающую ноги в объятиях Максима Таньку, но, не почуяв запаха спиртного, напрочь улетучившегося из желудка девушки по дороге, подумав сперва про новомодную у молодежи дурь, но тут же приметив посиневшую половину лица девчонки, тетушка Мария взволнованно прижала к груди маленькие, сухие ладошки.
   - Ох, и где ж её так? и кто это так? и почему? Ты не молчи... - начала она с порога забрасывать вопросами Максима, но тот, отодвигая собой тетку с прохода, только пояснил коротко:
   - Клуб на Центральной взорвали, слышала уже?
   - Да как не слышать? - удивилась вопросу тетушка Мария. - Грохнуло-то как... а по радио и телевизору по сию пору не сказали ничего, будто тишина кругом, а как кто и где ворует, так всегда рассказывают и показывают на загляденье...
   Старушка телевидение и радио не уважала из-за постоянно льющихся с экранов и из динамиков потоков лжи и странных, извращенных представлений о жизни, но, имея в комнатке собственный маленький телевизор и мощный радиоприемник, смотрела и слушала все передачи подряд с утра и до вечера с изрядными, впрочем, перерывами на приготовление завтраков, обедов и ужинов для Максима, которого иначе, чем по имени, она никогда не называла. Впрочем, посчитать тетушку Марию глупой и недалекой, выживающей из ума старушкой мог только совершенно не знающий её человек, да и то, пожалуй, только в первые пять минут общения с нею.
   - Значит, там её этак вот приложило-то, - констатировала тетка, внимательно оглядывая еще раз Таньку, и мягко, но твердо скомандовала: - Давай-ка, Максимушка, тащи девку в кухню, там и...
   Что там, на кухне, предстояло делать с девчонкой, кажется, совершенно поплывшей, очутившись в квартирке пролетария, тетушка Мария не договорила, резво устремившись к себе, в маленькую комнатушку, которая была едва ли не вдвое меньше занимаемой Максимом. "Мне уже много не надо", - говорила она в ответ на замечания кого из соседей или предложения самого пролетария поменяться местами.
   Комнатка тетки была ближайшей к парадному входу, а дальше - по узенькому коридорчику - располагались ванная, туалет, комната Максима и - неожиданно большая, уютная, в любое время года теплая и вкусно пахнущая кухня, безоговорочная вотчина тетушки Марии, в которой молодому человеку разрешалось сделать разве что бутерброд, да и то - пока не увидела тетка. "Вот помру, будешь сам себя кормить и поить... кое-как... как обычно все мужики кормятся", - ворчала она в ответ на попытки пролетария хоть в чем-то помочь ей в кулинарных делах.
   Пока Максим протаскивал узким коридорчиком окончательно расклеившуюся Таньку в кухню, усаживал, как бы, поудобнее и придерживал её на стуле, норовящую то и дело улечься лицом в выложенные на столешницу безвольно расслабленные руки, тетушка Мария приволокла из своей комнатки с десяток разных пузырьков и скляночек, живенько, но аккуратно вывалила их на большой обеденный стол и, присев, принялась разглядывать наклеенные этикетки, в большинстве своем - рукописные, сделанные ею когда-то собственной рукой.
   - Видать, контузия крепкая у нее, - сказала тетка, после своих пузырьков очень внимательно осмотрев Таньку, как-то профессионально, по-врачебному, приподняв ей веки обоих глаз и жестко ощупав скулу, отчего девушка встрепенулась и чуть не в голос заорала от боли. - Зато и челюсть цела, да и височная кость тоже. Синяк сойдет, сотрясение пройдет, а кости целы, уже хорошо... кроме головы, нигде её еще не задело?
   - Да, кажись, нет, - неопределенно пожал плечами Максим. - Пока шли, ноги двигались, руки тоже, вроде как, не отнялись...
   - Кажись-не кажись, отнялись-не отнялись, - ворчливо, но по-доброму, передразнила его старушка. - Ладно, попозже посмотрю, а так - и в самом деле, не похоже, чтоб еще где и чего было...
   Будто бы читая деревенский ведовской заговор, тетушка Мария болтала еще о чем-то непонятном, перемежая свою речь то ли медицинскими терминами, совсем Максиму незнакомыми, то ли просто давно забытыми словечками маленьких поселков и деревень, одновременно смешивая в чистом стакане по десятку-другому капель из разных пузырьков.
   - Дай-ка водички, чайник на плите еще теплый, - попросила тетка пролетария, с усталым напряжением следившего за её манипуляциями, и тут же, очень запросто, без перехода, поинтересовалась: - А кому ж это понадобилось клуб взрывать, а Максимушка? С чего бы это? ведь тихо у нас тут последние годы было...
   - Может, он и сам рванул, - неуверенно, будто подумал вслух, сказал парень. - Коммуникации-то там древние, при царе Горохе еще прокладывали и газ, и электричество, с тех пор - кто их ремонтировал?
   - С больной головы на здоровую спихиваешь, - насмешливо прокомментировала его предположение тетушка Мария, разбавляя водой из чайника капельную смесь в стакане. - Что-то чудится мне, неспроста всё это... неспроста и не к добру... эх-хе-хе...
   - Сон видела? - уточнил Максим, с отроческих времен к сновидениям старушки относящийся с полной серьезностью, ведь не раз и не два по своим снам она предсказывала ему результат завтрашней дворовой драки с точностью до каждого синяка... да и позже, иной раз, увиденное тетушкой Марией ночью, совпадало с происходящим на следующий день до деталей.
   - Видела... не видела... - пробормотала сосредоточенно тетка, будто бы заглядывая куда внутрь самой себя. - Ничего не видела, честно скажу, а все равно - чувствую... ну, да ладно...
   Старушка слегка взболтала содержимое стакана и поглядела сквозь него на свет в кухонном окне, как бы, оценивая качество раствора.
   - Давай-ка, девонька, выпей, - аккуратно поднесла она стакан к губам Таньки, которая все это время пребывала в прострации, ничего не видя и не слыша из происходящего вокруг нее на кухне.
   - Вывернет её опять, - с сомнением сказал Максим. - Всю дорогу выворачивало, да и в подъезде икалось еще... может, тазик из ванной принести?..
   - От этого не вывернет, - уверенно сказала тетушка Мария, легко, каким-то профессиональным движением запрокидывая голову Таньке и быстро вливая в рот лекарство.
   Удивительно, но, даже не поперхнувшись, девушка сглотнула содержимое стакана и медленно пошевелила мутными, серыми глазами, переводя взгляд с кухонной стены на сидящего рядом Максима.
   - Вот и хорошо, - скупо улыбнувшись, прокомментировала старушка, отправляя опустевшую посудину в мойку. - Теперь бы её уложить, да сутки-двое не тревожить вовсе, а там - поглядим еще, как пойдет... Искать-то её, тревожиться не будут?
   - Да кому она нужна, - махнул рукой Максим, зная, что ночи, проводимые Танькой дома, где вместе жили её мать с отчимом и еще две младшие, сводные сестры, были редкими ночами.
   - Тогда пусть у нас отлеживается, - согласилась тетушка Мария и предложила: - Может, её ко мне положить? ты ж ведь после "полуторки", а с утра опять к этим, своим... ну, собирался... отдохнуть бы тебе надо...
   - А она что ж - кусаться будет и спать мне не даст, - усмехнулся Максим, глядя, как голова Таньки медленно и тяжело клонится к столу.
   Он успел подхватить её, на удивление аккуратно, чтоб не причинить ненароком боли, и очень во время, чтобы, не приведи бог, девушка еще разок не приложилась тем же местом теперь уже о столешницу.
   - Ну, тебе-то виднее, кто там из вас кусаться будет, - чуть снисходительно сказала старушка, пряча улыбку. - Вот только, чтоб в постели не баловали лишку, ей сейчас лучше поменьше резких движений делать...
   - Да и мне тоже, - с юморком поддакнул Максим, подымаясь со стула и легко, будто набитую ватой куклу, подхватывая на руки практически бесчувственное тело девушки.
   Преодолеть путь от кухоньки до своей кровати было не так-то просто, как показалось пролетарию в первый момент, и не столько девчонка в усталых, но все-таки крепких, привычных к тяжестям руках мешала, как узкие проходы в квартирке, где нормальному человеку и одному-то, без громоздкой ноши, частенько развернуться было затруднительно. А Танька, даром, что тощая и в бессознательном состоянии, оказалась на диво громоздкой и неудобной для проноса по коридорчику. Впрочем, Максим справился, хоть поднапрячься и пришлось, а тетушка Мария вслед за ним прошла в просторную, скудно обставленную комнату, как бы, морально помогая своему хоть дальнему, но все ж таки родственничку, но остановилась у самых дверей.
   - Ты её раздень, что ли... - посоветовала она, глядя, как Максим мягко роняет Таньку на постель и с легкой гримасой на лице распрямляется. - Юбчонку, вон, застирать надо, пока не присохло всё, да и исподнее тоже не лишним будет...
   - Сам застираю, моя, небось, гостья, - попробовал было возразить парень. - Чего ж все на тебя-то?
   - Женская рука в стирке ловчее будет, - заупрямилась старушка, и Максим понял, что сопротивляться её пожеланию бесполезно, железный в чем-то характер у тетушки Марии. - Да и не по баловству это, по баловству я бы и говорить не стала, а раз так получилось...
   - Хорошо, - кивнул пролетарий. - В ванную отнесу...
   Разговор закруглился, и, чтоб не смущать Максима, тетушка Мария удивительно вовремя и тактично выскользнула из комнаты, дабы не становиться свидетельницей раздевания то ли спящей, то пребывающей в забытьи девушки. Проводив взглядом родственницу, Максим уселся возле кровати на стул, с наслаждением сбросил, наконец-то, тесноватые ботинки и с удовольствием закурил, хоть немного морально и физически отдыхая от пережитого. Перекурив, он неторопливо и, как-то неожиданно для самого себя - вовсе не возбуждающе и совсем не эротично, а то ли по-медицински, то ли по-семейному, будто после двадцати лет совместной жизни, расстегнул и стянул с Таньки юбочку, осторожно, не желая потревожить, скатал с тощих ног чулки, подумав, снял сразу с худенькой попки и маленькие трусишки. А вот с курткой пришлось изрядно повозиться. Обмякшее, бесчувственное тело девушки мешало, а любое прикосновение в районе её головы вызывало тихие, но удивительно душераздирающие стоны. С футболкой же оказалось не просто сложно, а головоломно, в самом деле, как же её снять, не задевая пострадавшего места... Максим, повозившись с десяток минут, не меньше, и поняв, что ловкости и умения его рук попросту не хватает, плюнул в сердцах и разрезал последнее прикрытие танькиного тела ножницами. "Потом найду что-нибудь взамен, - решил парень, забрасывая превратившуюся в тряпку одежду под кровать. - Ну, или куплю, пока деньги есть..." Задвинув вслед за тряпкой поглубже туфли девушки и свои ботинки, он сгреб в охапку и быстро отнес в ванную, слава богу, по дороге не встретив старушку, всё, снятое с подруги.
   Вернувшись в комнату и стараясь не глядеть на худенькое и угловатое, покрытое "гусиной кожей" тело Таньки, Максим осторожно передвинул его к стене, вытянул из-под девушки накроватное покрывало и, следом, шерстяное одеяло и бережно укрыл её. Вновь присел рядом, закурил, прислушиваясь к выровнявшемуся, хоть и хрипловатому слегка дыханию и легким всхлипам, будто Танька заново переживала во сне или забытьи происшествие возле клуба.
   Через пару минут, приканчивая жадными затяжками сигаретку, Максим до конца прочувствовал, как отяжелела его голова, как гудят натруженные ноги, как сильно тянет в сон... не сопротивляясь, да и не желая сопротивляться, он быстро разделся до трусов, аккуратно сложив свои вещи на стул возле кровати, и юркнул под одеяло, стараясь особо не прижиматься к девушке, чтоб случайно не потревожить её во сне...
   "Что-то там тетка говорила про "сильно не баловаться"..." - успел подумать он, но мысль сама собой замерла в голове на полуслове, придавленная тяжелым, усталым нырком в безвремение сна...
   ...ему привиделся бесконечный осенний лес, переливающийся нарядными красками увядания, шуршащий опадающей листвой, легким ветерком, играющим меж стволами деревьев, журчащий пронзительно чистым ручейком, плескающийся волнами маленького лесного озера, спрятавшегося за густыми зарослями жимолости и лещины... откуда-то со стороны бил по ноздрям вкуснейший запах прогорающих дров и чуть-чуть подпаленного, истекающего соком мяса... на недалекой березе истошно, заполошно голосила возмущенная чем-то сорока... и длилось это блаженство - без ежедневной спешки, без привычного запаха разогретого машинного масла, без металлического скрежета и визга станков, без угара нечастых вечерних посиделок - длилось вечность, такую же, как голубоватое, чуть потемневшее перед закатом небо...
   За секунду до пробуждения Максиму показалось, что счастливый и безмятежный, такой сказочный осенний лес его сна вдруг накрыло черной, удушливой и плотной волной непонятного до конца, но очень внятно выраженного во сне горя... И парень проснулся, весь похолодевший от непонятного предчувствия неизбежного. В комнате было еще светло. Видно, проспал он совсем немного, пару-тройку часов, не больше, а рядом, как-то странно уткнувшись лицом в стену, лежала Танька. И, чуть пошевелившись, Максим вдруг ощутил ледяной холод её ног под одеялом... и сердце его забухало так, словно только что он взбежал пешком, без передышки, на десятый этаж соседнего дома, кончики пальцев будто бы онемели, и веки категорически отказались опускаться, чтобы прикрыть с испугу глаза... Медленно-медленно, будто преодолевая огромное давление, пролетарий чуть-чуть повернул голову и пристально вгляделся в выглядывающие из-под одеяла остренькие подростковые плечи, обтянутые синеватой кожей... Одна... две... три... секунды... и сам похолодевший от страха не хуже покойника, Максим на исходе третьего мгновения заметил, наконец-то, как едва-едва дрогнули на вздохе плечи Таньки... и тут же обругал себя: "Идиот беспамятный!!! Сколько вместе спали и не только спали... мог бы и запомнить, что у нее руки-ноги вечно, как ледышки, как бы тепло в квартире не было... и с чего бы это у меня после спокойного сна такие дурные мысли?"
   Максим быстро поднялся с постели, поддернул семейные трусы и, окончательно проснувшись и придя в себя, поспешил в уборную уже с легким сердцем. Видимо, тетушка Мария ожидала его появления, она умела точно угадывать время пробуждения своего дальнего родственника, и скромненько подкарауливала его на выходе.
   - Беда в городе, - огорошила пролетария старушка.
   - Что случилось-то? - не очень и поверил сперва её словам Максим, мало ли, вдруг объявили по телевизору, что цены на электричество или газ поднимут, или - отменят фестиваль, которого тетушка Мария ждала с вполне понятным любопытством провинциалки.
   - Сам глянь...
   Старушка цепко ухватила паренька за запястье и буквально потащила в свою комнату, к слабо мерцающему экрану древнего черно-белого телевизора. Максим послушно последовал за тетушкой Марией, зная по опыту, что будет проще выслушать новости от диктора, чем в пересказе дальней родственницы.
   "...Специально для имперских и губернских военных, полицейских и прочих... напоминаю: посмотрите в архивах, что такое Промзона, и не спешите бросать на убой лучшие части особого назначения. Никто из нас, анархистов, не хочет умирать или убивать ни в чем неповинных обывателей города, но если дело дойдет до конкретных боевых действий, мы не будем церемониться, размышлять и дополнительно предупреждать кого бы то ни было..." - говорила с экрана страшненькая на лицо чернявая девица на дикторшу похожая так же, как сам Максим на благородного дворянина в седьмом поколении.
   - Вот, такое уже который час крутят, - закивала головой старушка. - Музыку какую-то непонятную дадут на полчасика и - опять повторяют, как заведенные. Понял, Максимушка? Анархисты нынче в городе и - точно по твою душу прибудут...
   - Почему ж непременно по мою-то душу? - попробовал возразить пролетарий, подтягивая снова трусы. - Им городское начальство нужно, а я - кто такой? токарь обыкновенный, ну, по фрезерному делу могу чуток или там по сверлильному...
   Максим явно не выспался, да и ледяные конечности Таньки не добавили ему бодрости и ясности мышления. Примерно так, но в других, более народных выражениях и сказала ему об этом тетушка Мария.
   - Ты, прям, как дитя неразумное... а то, думаешь, соседи не знают? да весь квартал, что там квартал - всему району известно, что ты, голубчик, в эту самую Промзону, как в соседский сарай, когда захочешь, шастаешь... и глазки тут удивленные не делай, люди, они ведь такие, пусть молчат, за своего держат, да ты и есть свой, а только - всё видят и знают...
   Взяв паузу, чтоб чуток передохнуть после искреннего и страстного монолога, старушка повернулась спиной к телевизору, по которому уже демонстрировали какой-то видовой фильм под классическую музыку, и слегка подпихнула Максима пониже спины:
   - Шагай, давай, на кухню, бродяжка ты этакий... думать теперь надо, когда за тобой эти анархисты-антихристы явятся, и что тогда делать будем...

5

   В маленьком и очень уютном буфете, обставленном вопреки остальному гостиничному интерьеру тяжелой дубовой мебелью под антиквариат, Мишелю и Нике подали удивительно вкусный кофе, именно такой, как любила блондинка: с пенкой, пьянящим ароматом, крепкий, сваренный от души. И - чай, такой же ароматный, только уже совсем по-своему, и, несмотря на ехидное замечание девушки в адрес поверенного, дегтярного, почти черного цвета. Мишель за своим цветом лица не следил и предпочитал, по возможности, употреблять очень крепкий напиток. Конечно же, Ника затребовала к кофе полдюжины пирожных самых разных сортов. "На пробу", - пояснила она своему спутнику с жадным аппетитным блеском в глазах. "И куда в нее столько вмешается, а еще интереснее, куда всё съеденное и выпитое девается, - задумчиво отхлебнул из тонкого стеклянного стакана в изящном мельхиоровом подстаканнике глоток ароматного цейлонского в смеси с индийским чая Мишель. - Сколько помню Нику, всегда ела, как грузчик после смены, ни в чем себе не отказывая. И никогда не злоупотребляла ни зарядкой, ни спортом, а про слово "диета" даже и не слышала... Бог, как обычно, несправедлив, давая кому-то всё, а кому-то - мучения, чтобы сохранить к тридцати годам хоть капельку внешней юной привлекательности..."
   - Какая прелесть... - едва ли не промурлыкала Ника, низко склоняясь над "корзиночкой" и быстрым, розовым язычком, жадно, как в детстве, слизывая кремовую розочку, украшающую верхушку пирожного...
   - Получаешь удовольствие? и без меня? - раздался негромкий, но отлично слышимый в маленьком, тихом помещении буфета голос.
   У входа, с легкой смешинкой в глазах, застыл памятником самому себе Антон Карев. Повыше среднего роста, длинноволосый, настоящей вороной масти, с правильными чертами лица и пронзительно-голубыми глазами известный романист был одет в плотную, даже на взгляд тяжелую кожаную куртку, такие же брюки, заправленные в невысокие, "десантные" сапоги с застежками на голенищах.
   Ника подняла лохматую головку, в янтарных, кошачьих глазах её плеснулась долгожданная искренняя радость, но - тут же исчезла под слегка насмешливыми словами:
   - Ты, как обычно, к шапочному разбору, Антон... позавтракали мы давным-давно, а сладким я даже с лучшими друзьями не делюсь, сам знаешь - жадная я...
   - А я на сладкое не претендую, - веско сказал, как отрезал, Антон, одним движением, будто скользнув по льду на коньках, оказавшись возле буфетной стойки. - Мне бы горького...
   И замершей в напряжении, как кролик под взглядом удава, девушке за стойкой романист весело скомандовал:
   - Джина! Двести, в один стакан и очень быстро... Кстати, у вас прелестный буфетик, барышня... А тебе, Мишель, пламенный привет от работников пера и клавиатуры!!!
   - Ты не исправим, - нарочито вздохнула Ника, покачивая головой.
   - У меня абстиненция, - пояснил Антон, ловко выхватывая из руки буфетчицы большой стакан, благоухающий запахом можжевельника. - Считай, не пил полночи, все утро и вот - до сих пор...
   - И чем же ты таким занимался все это время? - подозрительно спросила Ника, демонстративно разглядывая очень заметно заляпанные дорожной грязью наружные стороны брюк и рукава куртки романиста.
   Подняв вверх указательной палец левой руки, мол, слышал, не торопите, сейчас отвечу, Антон с жадностью припал губами к стакану с джином, ополовинил его в два глотка, удовлетворительно крякнул, слегка мотнув головой, и сказал, обращаясь к Нике, но поглядывая при этом на буфетчицу:
   - Эх, закусить бы сейчас поцелуем в алые губки...
   - Размечтался... - с легкой нарочитой брезгливостью сморщила носик блондинка. - Сначала скажи, где был и что делал...
   - Да к тебе я рвался всем сердцем, легкими, почками, печенью и остальными частями тела, - засмеялся Антон, усаживаясь, наконец-то, за столик и водружая недопитый стакан с джином среди вазочек с пирожными, сахарницей, блюдцем с лимоном и чашкой кофе.
   От Карева сильно пахло потом, кожей куртки, дорожной пылью, машинным маслом и крепкими сигаретами, пачку которых он немедленно извлек из кармана и бросил на столешницу. И был романист весь каким-то сильным, крепким, земным и простецким, особенно на фоне леденящего спокойствия Мишеля и пусть нарочитой, снобистской брезгливости, изображаемой Никой. И руки у него были сильными, мужскими, неухоженными, хоть и с ровно и коротко постриженными ногтями, но - не писательские руки, работящие.
   Блондинка легким, едва уловимым движением накрыла своей ладонью ладонь Антона, обозначая принятое у них при встрече вместо устных приветствий рукопожатие, и пристально посмотрела в глаза своего мужчины.
   - Про то, как концерт задержали, да не просто, а аж два раза, вы и так знаете, - улыбнулся Антон. - Звонил и тебе, и Мишелю из гримерки. Значит, поезд наш - тю-тю, пришлось выдумывать на ходу, как бы поскорее вас догнать, тем более, в столице мне после концерта и делать-то нечего было... Прямо на ходу, на сцене, считай, договорился с нашим клавишником, он же старый байкер, отошел, правда, немного от их регулярных развлечений, но мотоцикл всегда на ходу, разве что - заправиться пришлось по дороге...
   - Ты - на мотике прямиком из столицы? - удивленно покачала головой Ника, широко раскрывая глаза. - И во сколько же ты выехал, бедолага?
   - Ночью не рискнул, - сознался Антон. - Все-таки, лет уже пять за рулем не сидел, отвык совсем. Рассвело чуток, и - сразу рванул вслед за вами...
   - Долго как-то получается, - неожиданно вмешался в разговор Мишель, скорее по своей бухгалтерской привычке подмечать неточности, чем желая уличить собеседника в некой преднамеренной лжи.
   - Долго - это не то слово, - согласился Антон, кивая, как послушный ребенок. - Ну, во-первых, дороги у нас, сами знаете, какие... но не это главное, я бы в городе был уже сразу после полудня, если бы не одно приключение...
   - После полудня я только проснулась, - серьезно сказала Ника. - Ну, не томи, что там у тебя случилось? Не можешь без приключений?..
   - Как бы это приключение нам всем не аукнулось, - сказал, понизив голос, Антон. - Уезд в блокаде...
  
   ...Это только в шикарных видовых фильмах главный герой, ну, или кто попроще, пусть и второго плана, но тоже - высокий, красивый и благородный, лихо оседлав мотоцикл, мчится по бесконечной трассе, ловя лицом встречный ветер, и испытывает от этого движения непередаваемое наслаждение. Попробовали бы режиссеры, да и сами исполнители ролей посидеть хотя бы часок в седле, не меняя позы, сосредоточив все свое внимание на стелящихся под колеса колдобинах и камнях, пожалуй, резко изменили свое мнение о прелестях передвижения на двухколесном транспорте. А если делать это еще и после длительного, вытягивающего все силы концерта, буйной, почти бессонной ночи, после шумной ресторанной компании и какой-то невнятной, полной намеков и недоговоренностей застольной беседы с непонятным, но очень опасным человечком, желавшим всенепременно отговорить его от поездки на фестиваль, но отговорить так, чтобы Антон принял его желание за свое... пожалуй, после таких событий поездка на мотоцикле за полтысячи верст покажется чем-то сродни пыткам. И это - невзирая на цель, приз в конце пути в лице маленькой, лохматой и ставшей за последние полтора года такой близкой блондиночки.
   Сосредоточившись на серой, полной неровностей ленте шоссе, стараясь во время заметить и объехать возможное роковое препятствие, будь то просто мелкий камешек или серьезная, сто лет не ремонтированная выбоина, Карев, чтобы не потерять концентрации и не впасть в некую нирвану однообразного движения, думал о Нике. Мысли о ней всегда возбуждали, придавали дополнительный тонус, беспокоили и тормошили.
   Кем стала для него за полтора года знакомства известная своей раскрепощенностью, ну, или распущенностью, то ли актриса, то ли модель, то ли и то, и другое сразу, про которую в кругах снобов говорили, сморщив носы: "Та самая, которая...э-э-э-э...", и неопределенно водили в воздухе указательным и средним пальцами... Вместе они не жили, то есть, как говорят замудренные собственными знаниями юристы, совместного хозяйства не вели, хотя и встречались, и ночевали или дневали, в зависимости от обстоятельств, то в его, то в её квартирах частенько, а иной раз выбирались в гостиницы или санатории, на природу, бывали вместе в ресторанах, на некоторых полусветских приемах в салонах друзей и приятелей, которых у Ники оказалось гораздо больше, чем у вроде бы не менее известного и скандального романиста. И как-то незаметно, без особых внешних признаков задорная и хулиганистая блондинка, любительница поэпатировать "почтеннейшую публику" разного рода вполне безобидными, но не укладывающимися в рамки общепринятой морали и норм поведения выходками стала близкой и - настолько, что уже полгода спустя после их знакомства Антон перестал смотреть на других женщин. Нет-нет, смотреть-то он смотрел, даже иной раз с интересом, мог и поболтать на рискованные темы, потанцевать, хоть и не любил этот самый процесс, мог и поцеловаться, пообжиматься, как говорили во времена его детства, но - не более того. В постель Карева тянуло только с Никой. И хотя она никогда не говорила ничего подобного, как-то интуитивно Антон чувствовал, что с девушкой происходит нечто то же самое, и другие мужчины, как самцы, ей стали неинтересны. При этом и он, и она старательно делали вид, что совершенно не задумываются о будущем своих отношений, живя, как бы, одним днем, избегая при общении между собой слов о любви и прочих телячьих нежностях, но где-то в глубине души отчетливо понимая, что они просто нашли друг друга... наверное, еще и для того, чтобы вот сейчас известный романист Антон Карев летел по пустынной трассе на мотоцикле, одолженном для такого случая у одного приятеля, наматывал на колеса пятьсот с лишком верст, только для того, чтобы побыть несколько дней рядом с Никой...
   Занятый такими вот мыслями и внимательным слежением за ближним к колесу полотном дороги, Карев чуток увеличил скорость на очередном подъеме - вся дорога шла по взгоркам и ложбинам, то взлетая на пару-другую десятков метров вверх, то опускаясь - и едва оказавшись на вершине, приметил далеко впереди, на следующем взгорке, умело оборудованный блокпост, перегораживающий трассу парой легких бронетранспортеров. Первой, инстинктивной реакцией Антона было желание немедленно прижаться к обочине, бросить мотоцикл и затаиться, понаблюдать за неожиданно возникшим на его пути препятствием, он даже вильнул было к краю дороги, но во время спохватился, что едет по совершенно мирной, пусть и не очень хорошо знакомой имперского значения трассе, с совершенно мирными намерениями, и прятаться от кого-то в такой ситуации было бы глупостью. "Может, какие учения у ребятишек, ну, или ловят кого", - подумал Антон, окончательно подавляя намертво вбитые в подсознание давно оконченной воинской службой рефлексы.
   Но по мере приближения к заставе первоначально легкое волнение Карева не уменьшалось, несмотря даже на то, что он очень быстро опознал в бронетехнике начавшие поступать на вооружение еще в его бытность на службе легкие "парашютные" бронетранспортеры знакомой до боли камуфляжной окраски, приметил изредка мелькающие между броней фигурки в солдатских мундирах и даже чуток восхитился, как умело, грамотно были выставлены громоздкие машины поперек дороги: как раз в таком месте, где возможный съезд на обочины для объезда был максимально затруднен.
   На его приближение - а шум мотоцикла это вам не пение лесных птичек, которое можно не заметить или просто не обратить на него внимания, увлекшись своими делами - никто на блокпосту не отреагировал до тех самых пор, пока Антон едва ли не уперся передним колесом своего "коня" в мощное, армированное, говорят, то ли вольфрамом, то ли керамикой колесо бронетранспортера. И только когда Карев сбросил до минимума обороты двигателя, почему-то не решаясь окончательно заглушить его, из-за приземистой, но очень внушительной вблизи машины вынырнул невысокий, молоденький солдатик.
   - Стой! Вертай назад! - скомандовал он ломающимся все еще голоском и очень серьезно, без тени сомнения, взял наизготовку автомат, легким взмахом ствола указывая мотоциклисту, куда именно тому надо бы двигаться...
   - А вот уж хрен тебе, "сопля", - резко ответил Антон, осторожно перебрасывая через седло затекшую в пути ногу.
   Карев не хотел ни грубить, ни вообще как-то конфликтовать с неожиданно возникшим на его дороге солдатиком, но слова бывшего унтер-офицера парашютных войск вырвались автоматически. Только так он, как старший по званию и сроку службы, мог обращаться с едва-едва отслужившим полгода новобранцем своих же, пусть уже и бывших, но так и оставшихся родными войск. А полевой мундир парашютиста, пусть и второго срока носки, изрядно потрепанный и сидящий пока еще на пареньке, как на корове седло, Антон разглядел сразу же.
   Чуть подрастерявшийся солдатик уже было потянулся одной рукой к простенькому шнурку, заправленному в нагрудный карман, обычно на таких шнурках висели сигнальные свистки, выдаваемые часовым, но неожиданно покраснел, как уличенный в онанизме школьник, перехватил покрепче автомат и крикнул, почти срываясь на визг:
   - Вертай назад, хуже будет, стрелять начну...
   И для пущей убедительности своих слов звонко передернул затвор.
   "Вот дела..." - с веселой злостью подумал Антон, наблюдая, как выбросился из патронника матово блеснувший медью цилиндрик с заостренным концом. - Так у него еще и оружие наготове... с чего бы это вдруг? не Лаос какой-нибудь здесь... вот интересно, хотя бы на предохранителе автомат стоит?.."
   - Зови начкара, фикус домашний!!! - чуток подражая своему оппоненту, заорал и Карев. - Или хочешь до дембеля сортиры зубной щеткой драить?!? Устрою враз на счет "три"...
   Антон, конечно, понимал, что услышанные из уст постороннего штатского человека привычные армейские словечки вряд ли помогут изменить незыблемую позицию часового, просто своими криками они неизбежно должны были привлечь внимание остальных парашютистов, наверняка распологающихся в бронетранспортерах или где-нибудь еще поблизости и сейчас потешающихся над стычкой первогодка с напористым штатским. И расчет Карева оправдался. Сперва послышалось гулкое в чреве бронированной машины кряхтение, покашливание и шмыгание носом, через пяток-другой секунд - бурное шевеление и невнятный мат, и только потом - мягкий, ловкий прыжок, касание подошвами земли где-то на противоположной стороне брони и хрусткое, сладкое потягивание. Как верно сообразил Антон, некто, облеченный должной армейской властью, мирно дремал, а заслышав шум, решил-таки покинуть свое убежище и вышел из бронетранспортера через боковой, обычно резервный, узкий и неудобный люк.
   Проснувшийся начальник вышел из-за бронетранспортера совсем не с той стороны, откуда ожидали его появления и часовой, и Карев. "Ай, молодец, вот это я понимаю..." - успел подумать Антон, глядя, как вроде бы лениво почесываясь и приглаживая взъерошенные со сна волосы, сначала чуть-чуть, на четверть корпуса, а потом, вглядевшись хотя бы мельком в происходящее, и целиком, выдвигается из-за брони удивительно знакомая физиономия со слегка оттопыренными ушами, круглыми глазами и заметным шрамом пониже левого виска. Очень похожий на солдатский, потертый и заношенный мундир, берет под левым погоном, маленькие, зеленые звездочки на пестрой камуфляжной ткани...
   - Э-э-э... а-а-а... Фатей, что за посторонние на посту? - прочистив горло, строго спросил офицер, глаз не спуская с Антона, даже поясную кобуру расстегнул, вроде бы незаметно, во время почесываний и потягушек.
   - Проехать мне надо, вот почему, - нагло опередив часового, заявил Антон. - А вы тут понаставили свои телеги, "рывки" хреновы... У нас что - очередная революция или просто веселый путч?
   - Нехорошо говорите, господин хороший... - зло прищурившись, как бы спросонья, отозвался было офицер, но тут же широко распахнул глаза и неожиданно заорал: - Тоха?!!! Тох-тох-тох!!! Мать твою через два этажа с переворотом в центр мироздания!!!
   Однако, вопреки законам жанра, встретившиеся через много лет в такой необычной обстановке мужчины не стали братски обниматься и тискаться, как имеет обыкновение изображать кинематограф. Карев и офицер обменялись крепким рукопожатием, да еще романист, от чувств, позволил себе похлопать свободной рукой по плечу бывшего сослуживца по взводу.
   - Фатей! Фикус домашний! - вновь вскрикнул капитан, обернувшись к солдатику, который, видя такую задушевную встречу своего ротного с подозрительным, казалось бы, посторонним, взял автомат к ноге и отшагнул чуток в сторонку. - Хотя, нет, ты ж на посту... свисти разводящего, кто там сейчас? Прохор?
   - Так точно, унтер-офицер Прохорской! - бодро, как и подобает новобранцу, отрапортовал солдатик, вытаскивая из нагрудного карманчика свисток.
   И уже через минуту капитан распоряжался, обращаясь одновременно к Антону и подошедшему унтеру из сверхсрочников, обладателю необычайно пышных усов:
   - Проша, плащ-палатку, два энзэ, посуду приличную - вот туда, к лесочку... Эх, а ведь мы с тобой последний раз лет восемь назад виделись, верно?.. ты тогда еще стриженным был, да? помню-помню... Проша, не забудь из моего отсека... бутылочку, ту самую... и поаккуратнее с ней, это тебе не гранаты... вот сейчас и расскажешь, как эти годы провел, а у меня - что: служба есть служба. Подъем-отбой, стрельбы-прыжки, лето-зима... что у нас там есть еще? огручики-помидорчики? И пусть маринованные, тащи... идем, Тох, идем, здесь пост, место не простое, освященное Уставом и традициями, а там - лесная полянка, только и всего...
  
   - ... и ты говоришь, что со столицы спиртного во рту не было ни капли? - перебила рассказчика Ника. - Ой, врешь, Карев, я тебя насквозь вижу...
   - Кто о чем, а Ника - всегда за правду, - улыбнулся Антон. - Не пил, хотя, губы, каюсь, смочил, чтобы человека не обижать. А капитан Ликус все правильно понял, он всегда догадливым был, а тут - чего ж не догадаться...
   - А в какой мы оказались блокаде? - задрала светлые, густые бровки девушка, возвращая разговор к главному.
   - Если я правильно понял, в полной, - разъяснил Карев. - По дорогам, да и без дорог стоит восемнадцатый парашютный полк. Приказ внятный и непонятный, как обычно у военных бывает: "Всех впускать, никого не выпускать". Хотя, насчет "впускать" - это для красного словца... не будь на блокпосте Ликуса, и мне пришлось бы косогорами и буераками пробираться через заслоны...
   - Имперские военные блокировали уезд? - недоверчиво переспросил Мишель, впиваясь взглядом в лицо романиста. - С какой это стати?
   Вопрос совершенно неожиданно прозвучал совсем по-другому, будто скромный поверенный в дешевом костюмчике цвета "фельдграу" негромким, но внятным стальным голосом прогромыхал: "Почему я не знаю!?!"
   - А много ли знает даже и ротный командир? - мгновенно насторожившись, осторожно ответил Антон. - Мне еще повезло, что наш мир так тесен, с этим парнем мы служили срочную в одном взводе... я вот после дембеля ушел в богемную жизнь, а он - остался в парашютистах. Теперь вот целой ротой командует, весь из себя такой важный, что даже и не узнал меня сначала... конечно, я - и волосы отрастил, и в коже весь, как какой-нибудь экстремист... или экстремал...
   Вообщем, по дружбе старой меня без лишних разъяснений пропустили и даже стрелять вслед не стали, хотя такой приказ по полку имеет, я Боре Ликусу верю. А подняли их ночью по тревоге и перебросили на границы уезда по срочному распоряжению аж Генерального Штаба, хотя, вряд ли кто и из полкового начальства распоряжение это живьем видел. Держат они до нового приказа блокаду - вот и всё. Настроение у офицеров, конечно, аховое, тем более, применять боевое оружие при попытках пересечения границы уезда с любой стороны им не просто разрешили, а вменили в обязанность. То есть, стреляй - не хочу, и тебе за это ничего не будет, только по головке погладят, да еще, может быть, конфетку дадут. И не подставляют их, такие вещи старые офицеры, тем более парашютисты, чувствуют еще до приказа. Тут все серьезно. Не игрушки какие..."
   Антон прервался, глотнул, на этот раз поменьше джина, достал и раскурил сигаретку, как-то непривычно застенчиво для него пуская дым в сторону от сидящей напротив Ники. Блондинка, оценив его жест, махнула рукой и сама потянула из пачки Карева сигарету. Оказавшийся, как обычно - к месту и кстати, Мишель щелкнул неведомо откуда появившейся у него в ладони зажигалкой.
   - Вот так... съездили, пофестивалили, - задумчиво произнесла Ника, затягиваясь крепким, но вкусным дымком. - А почему же Андроний этот жирный ничего нам не сказал? Сам не знает?
   - Думаю, не только Андроний... ни мэр, ни полицмейстер, ни губернатор ничего не знают, - с нехорошей задумчивостью в голосе сказал Мишель. - Да и большинство Имперского Государственного Совета то же, полагаю, не в курсе...

6

   По узким коридорчикам, по старым, обшарпанным и крутым лесенкам и тесным переходам с этажа на этаж, по маленьким, захламленным костюмерным и просторным, для местных и заезжих звезд, гримеркам, по студиям, конторским, техническим помещениям небольшого городского телецентра хаотично, суетливо и бестолково перемещалась небольшая орда кое-как одетых, давно немытых, но во всю бряцающих оружием, по делу и не по делу дергающих затворы бывших люмпенов, недоучившихся студентов, разорившихся и обозлившихся на весь белый свет лавочников, а то и просто обыкновеннейших бандитов-налетчиков, примкнувших к "общему делу". Кто-то в душевном порыве давал выход своей ненависти, громя прикладом карабина дорогостоящую телевизионную аппаратуру, кто-то активно шарил по ящикам попавшихся на глаза столов и шкафов, разыскивая что-то более ценное, чем бесконечные деловые бумаги, завернутые в обрывки газет бутерброды, канцелярская мелочь. Некоторые из инсургентов вытаскивали из укромных закоулков и едва ли не за волосы стаскивали вниз, в подвал, в первые минуты налета укрывшихся по щелям сотрудников и сотрудниц телецентра. Отчаянно кричали грубо схваченные женщины, брыкались и кряхтели под ударами кулаков и прикладов мужчины, переругивались между собой анархисты-люмпены, вплетали умные словечки в матерщину бывшие студенты...
   По затоптанному, в считанные минуты ставшему грязным, заплеванным и покрытым непонятным хламом полу, старательно перешагивая через лужицы разлитого кофе и кровавые сгустки - последствия разбитых чашек и носов - Анатолий Климовский, известный в подполье под кличкой Кудесник, с обреченным спокойствием и легким налетом философского равнодушия размышлял, ну, почему же так происходит - где бы ни собралось более полудесятка анархистов, будь это хоть и одни женщины, непременно образуется грязюка, мат, вонь и бардак в самом плохом значении этого слова.
   Внимательно поглядывая при этом по сторонам, Кудесник все-таки едва не столкнулся с толкающим перед собой расхристанную блондиночку в испачканной блузке и местами рваных брючках здоровенным мужиком в грязно-черном пиджаке на голое тело и знаковой черной повязкой вместо рукава, на котором её вряд ли можно было бы различить, повязанной на голове. Невольно шарахнувшись в сторону, невысокий, худенький Кудесник вляпался в явно горячую еще лужу разлитого кофе, чертыхнулся негромко и услышал откуда-то со стороны зовущий его голос:
   - Кудя, Кудь, валяй сюда, тут тебя...
   Из небольшого аппендикса в конце коридора призывно махал руками с зажатыми в них громоздкими пистолетами кто-то очень знакомый, но так и не узнанный Кудесником с первого, да и второго взгляда тоже.
   Быстро скользнув к зовущему вдоль стены, анархист шутливо ткнул неузнанного знакомца остреньким кулачком в живот:
   - Чего разорался?.. думаешь, всем интересно знать, кто я такой?
   Впрочем, внушать даже азы конспирации этой шумной, бестолковой и с трудом подчиняющейся только грубой силе, зычному голосу и автомату в руках толпе было бесполезно, это Кудесник знал с самого начала лихой и нелепой атаки на городишко. Хорошо хоть никаких воинских частей постоянной дислокации в округе не было, а местные полицейские геройствовать и класть жизни на алтарь отечества не стали, а то бы не видать сводному отряду инсургентов не только телецентра, телефонной станции, вокзала, но и самых окраинных кварталов, как своих ушей.
   Отодвинув с дороги продолжавшего туповато, хоть и подвижным, но столбом, стоять на проходе подозвавшего его анархиста, Кудя уточнил, кивая на расположенную совсем рядом с поворотом в коридор дверь:
   - Сама, что ли, интересовалась?..
   - Сама-сама, - закивал боевик, обратившись всем телом к прошедшему за его спину Кудеснику вместо того, чтобы продолжать контролировать происходящее снаружи аппендикса. - Ты... ну, это... скажи ей, Кудя, что я тебя нашел...
   Сдержавшись, чтобы не заржать в полный голос над почти детской наивностью боевика, от души желавшего отметиться перед руководством, Кудесник чуток снисходительно похлопал его по плечу. Выглядело это еще смешнее, в боевике роста было чуток поменьше сажени, да и в плечах он выглядел внушительно по сравнению с невзрачным Кудей, но непонятное, а оттого еще более начальственное положение Климовского в анархисткой иерархии, внушала боевику искреннее уважение, каковое внушает обычно простым мастеровым человек в пиджаке, чистой сорочке и при галстуке.
   - Ладно, ладно, скажу, - пообещал Кудя. - А ты за коридором-то смотри, не зевай, пусть сейчас тут все свои, но - мало ли что...
   Вдохновленный обещанием отметить его перед "высшей инстанцией", боевик послушно закивал, вскинул стволами к плечам, как видел когда-то давно в каком-то фильме, пистолеты и уткнулся туповатыми глазами в продолжающий жить бурной и бестолковой жизнью коридорчик телецентра.
   Едва лишь Кудесник переступил порог совсем маленькой комнатки, больше похожей на подсобку уборщицы или завхоза нагромождением швабр, веников, пустых ведер и накинутых на них ветхих тряпок, с низеньким журнальным столиком в глубине, у едва заметного окошка, как навстречу ему, на выход, деловито, с чувством собственного достоинства, но в то же время заметно спеша, выдвинулся громоздкий, медведеподобный человек в пестром и добротном, камуфляжном комбинезоне. Пришлось сторониться, иначе быть Куде сметенным с дороги негласного личного драбанта, денщика и начальника охраны своей нынешней, хотя и временной, но однозначно строгой и серьезной руководительницы, одного из лидеров инсургентского анархистского движения. Злые языки поговаривали, что был этот мужчина не только хранителем, но и ублажателем тела своей подопечной, да еще и с привлечением специально для этой цели подобранных туповатых боевиков, но чего только не наболтают люди... впрочем, в среде анархистов такие вот развлечения не считались противоестественными, и сам Кудесник частенько принимал участие в свальном грехе, расслабляясь и отдыхая после напряженной акции или же просто бесясь от безделья томительного ожидания новой. Но сейчас, с привычным вниманием оглядевшись, никаких следов естественных или противоестественных страстей Климовский в комнатке не заметил, и стоило только на вид неуклюжему, но удивительно проворному и ловкому телохранителю покинуть помещение, обратился к той, что встречала его, располагалась в удобном кожаном кресле у столика, откинувшись на спинку и задрав ноги в хороших хромовых сапогах на столешницу:
   - Чего это он, как оглашенный, меня увидев, на выход бросился-то?
   Небольшая, худющая, черноволосая женщина хрипловато засмеялась, сбрасывая ноги со стола. Хоть и молодая еще, вряд ли старше тридцати, но внешне малопривлекательная, с длинноватым носом, узкими, вечно плотно сжатыми, будто запечатанными, губами, маленькими, но яркими, карими глазами, горящими необузданной внутренней энергией, и неожиданно роскошной вороной шевелюрой, женщина махнула рукой, одновременно приглашая Кудесника присаживаться и чувствовать себя, как дома, и поясняя быстрый выход своего телохранителя:
   - Застоялся паренек, пусть разомнется, побегает... Ты-то уже набегался, кажись?
   Климовский кивнул. С момента проникновения в городок разрозненных групп инсургентов ему пришлось изрядно пометаться по улочкам и переулкам, пытаясь хоть как-то скоординировать их действия и заставить хотя бы изначально воздержаться от посещения винных и ювелирных лавок в историческом центре.
   - Отольются мышкам слезки, - по-своему утешила подуставшего, но все еще бодро держащегося на ногах Кудесника женщина. - Присаживайся, в ногах правды нет, хочу тебе еще поручение дать...
   Пока анархист подтаскивал из укромного уголка простецкую деревянную табуретку, окрашенную на редкость ядовитой расцветки красно-коричневым суриком, и устраивался поудобнее возле столика, чернявая атаманша извлекла откуда-то у себя из-за спины плотную коробочку папирос бледно-зеленого с черным окраса, ловко запалила спичку и выпустила к потолку клуб ароматного, вкусного дыма.
   - Дельце к тебе вот какое... пока испанец, Сервантес наш, со своими ребятами налаживает прямую связь с властьимущими в метрополии, а Орлик гоняется за мэром, полицмейстером и прочими местными букашками, ты загляни тут в одну гостиницу, её недавно открыли, для очень таких, знаешь, важных и богатеньких приезжих. Все-таки, фестиваль, как бы, на носу, вдруг кто и приехал из сильно известных, сам понимаешь, такие заложники всегда пригодятся, хотя и вряд ли ты там кого найдешь, скорей уж это так - для очистки совести...
   Кудесник, не скрывая, иронически хмыкнул. Совесть и инсургенты даже в его понятиях были вещами мало совместимыми друг с другом, но дотошность и внимание к мелочам атаманши радовали, и сам Кудя предпочитал на акциях быть доскональным и въедливым, может быть, именно эти черты характера частенько и сохраняли ему жизнь.
   - Гостиничка рядом с Центральной, в тупичке, возле Ворот, ну, да сам найдешь, вот адресок и схемка...
   Атаманша резко склонилась над столиком, отведя в сторону руку с зажатой в ней папироской, и, поискав среди кучки пестрых ярких брошюрок, двинула в сторону Кудесника рекламный проспектик.
   "Ох, и ничего ж себе - гостиничка, - равнодушно подумал Кудя, мельком проглядывая глянцевые листки с фотографиями внутренних интерьеров и описанием предоставляемых гостям города удобств. - Деньги, небось, немерянные в отделку вгрохали..."
   - В гостинице особо не шали, но дай местным понять, что и я, и Сервантес там на ночь остановимся, пусть в этом уверены будут, - продолжила инструктаж черноволосая.
   "Ага, остановятся они, как же, - про себя прокомментировал Кудя. - Что Анаконда, что Сервантес - они из тех, кто предпочитает не спать мягко, а встать утром живыми и без наручников, выберут себе домишко невзрачнее, а то и вовсе общежитие какое, там и перекантуются до утра..." Единственно, в чем ошибался прозорливый анархист, так это в том, что атаманше инсургентов вообще предстояла ночевка в городе.
   - Из гостиницы прошвырнись по ближайшим аптекам. В центре их должно быть много. Найди мне кокаин... только кокаин, чистый, лучше, чтоб в порошке, чтоб со всякими стекляшками не морочиться, - пояснила Анаконда, вновь откидываясь на спинку кресла - Никаких синтетиков, никаких опиатов не надо, даже не думай, Кудя. И гашиш тоже - к чертям. Только "серебряную пыль".
   "Вот сейчас, - понял анархист. - Сейчас будет главное, ради чего Анаконда меня искала и ради чего затевала весь этот разговор, а может, и не только разговор..."
   - Как стемнеет... - атаманша взяла небольшую паузу, будто и сама не решаясь выговорить последующие слова вот так - сразу и без напряжения. - ...если всё сложится... пойдем в Промзону...
   - Накой это..!? - невольно вырвалось у Кудесника.
   Городская Промзона - осколок былого величия имперского военно-промышленного комплекса - пользовалась дурной, жутковатой славой далеко за пределами не только здешнего уезда и губернии, но, пожалуй, и самой империи. Что уж там творили в свое время давно почившие в бозе умнейшие химики, физиологи, биологи, бактериологи, украшенные офицерскими, а то и генеральскими погонами - доподлинно неизвестно, но рассказывали про их труды иной раз такое, что нервный, впечатлительный человек мог бы и не уснуть, услышь эти истории на ночь.
   Нервным и впечатлительным Климовский не был, но и его отнюдь не тянуло в загадочные лабиринты заводских корпусов, лабораторий и подземных хранилищ, кое-где заброшенных и обветшалых, а кое-где продолжающих сохранять внешнюю первозданную чистоту и строгость строений.
   - Есть там игрушки, до которых можно добраться, - немного помолчав, пояснила все-таки Анаконда очевидное. - Понимаю, что страшновато... сама боюсь, но - пока испанец будет имперцам глаза отводить, как бы, переговорами, мы должны успеть прихватить эти вещицы... И вот тогда... тогда и поговорим со всеми по-настоящему...
   Маленькие глазки анархистки сверкнули жестким, всепожирающим огнем, и Кудя даже поежился невольно, представляя на секунду, как будет разговаривать с противниками Анаконда, имея в руках "игрушки", от которых человек в считанные минуты покрывается нарывами и гниет на глазах... или впадает в прострацию, ничего не соображая, пуская слюни и забывая иной раз дышать... или это будут синеватые, мерцающие лучи, как раскаленный нож масло, режущие броню танков, сбивающие самолеты... или до сей поры стоящие на боевом дежурстве чудовищные ракеты, способные за полчаса полета достичь любой точки земного шара... или... или... или...
   Да мало ли что еще рассказывали о страшных и загадочных изобретениях имперских ученых, позволивших в давние времена сохранить имперскую гегемонию на планете.
   "Это что же получается, - невольно выходя из привычно равнодушного состояния, подумал Кудесник. - Выходит, Анаконда добралась-таки до тех самых заветных архивов, про которые как-то рассказывал испанец Сервантес... но он-то болтал, как о легенде, которую усиленно муссируют на Западе, а получается, что все так оно и есть на самом деле... ох, и что же теперь будет?.."
   Впрочем, в мыслях своих анархист слегка поспешил. Никто еще не выложил на блюдечке с голубой каемочкой перед атаманшей страшное оружие прошлого, успешно забытое за время упадка Империи. И до его боевого применения путь был также далек, как от земли до луны. А в данный момент, сейчас, ему предстояло посетить гостиницу для богатых, пошарить в окружающих аптеках, а потом...
   - ...потом придешь на запасную явку, - услышал Кудя сквозь пелену голос Анаконды. - Мы её не раскрывали даже сейчас, а хозяин... он мне много чем обязан... и проведет до самых закоулков Промзоны... он - непростой человек, хотя и живет обычной жизнью и не особо притворяется при этом...
   ...облепив, будто экзотические плоды, увядающий, но все еще пышный куст сирени, оживленно, как ни в чем ни бывало, чирикали, переговариваясь между собой, то и дело перелетая с ветки на ветку, толкаясь и переругиваясь, городские, невзрачные воробьи. По чистому, блеклому небу плыли белесые паутинки высоких и далеких облаков. Где-то на соседней улице громко переругивались между собой инсургенты, то ли что-то не поделившие, то ли затеявшие выяснение старых, запутанных отношений.
   Кудесник с легким недоумением огляделся по сторонам. Ошеломленный неожиданным разговором с атаманшей, а главное - целью, поставленной ею перед собой, им, Кудесником, и всем инсургентским рейдом, он с трудом соображал, зачем и что он делает, и плохо помнил, как выбрался из узких лабиринтов шумного телецентра на улицу.
   "Это ж в какую нас всех бездну затянет, ежели в руки Анаконды попадет хоть одна имперская "игрушка", - успел с непонятным самому себе трепетом подумать анархист в унисон хриплому, едва доносящемуся из далеких уже окон телецентра голосу, вещавшему: "...чую с гибельным восторгом - пропадаю, пропадаю... Чуть помедленнее, кони, чуть помедленее... не указчики вам кнут и плеть..."
   От предвкушаемого падения в бездну Кудесника отвлекли приближающиеся голоса... не задумываясь, анархист мгновенно сунул руку за спину, где под ремнем, прикрытый ветхой рабочей спецовкой, прятался тяжелый армейский пистолет. В выставленной напоказ отличной офицерской кобуре Кудя обычно таскал зубную щетку, бритву, мыло, что бы не нагружать карманы и не отягощаться из-за такой мелочи вещмешком во время рейдов.
   Но тревога оказалась напрасной. Из-за угла ближайшего домика, будто телка на обычнейшей, бельевой, уже измазанной грязью, кровью и соплями веревке, тройка явно бывших студентов тащила слегка упирающегося, несильно, но заметно избитого представительного мужичка лет сорока, судя по внешнему виду и одежде - явно купчика средней руки. Купчик особо не сопротивлялся, только усиленно растирал по рукавам когда-то приличного пиджака кровь, слезы и сопли с лица, а студенты уж очень нарочито громко спорили между собой, что же теперь делать и как поступить...
   - ...я что ж, как обезьяна, буду по фонарным столбам лазать? - возмущался один из них, высокий, худой, с ссадиной на лбу, явно заработанной еще до появления в городе, одетый в просторный балахон почти до пят, больше всего напоминающий средневековую монашескую рясу грязно-бурым цветом и грубостью ткани.
   - А кто полезет? - резонно, как ему казалось, возражал второй, маленький и щуплый, но чрезвычайно живой, постоянно находящийся в движении, будто пританцовывающий на месте. - Ты - инициатор, тебе и исполнять, а мы просто помогаем...
   - Сходи вон - в скобяную лавку, - посоветовал третий, как на подбор среднего роста и средней же комплекции. - Возьмешь там стремянку повыше, да и веревку хорошую, с этой, гляди, и сорвется жиртрест, вон какую морду-то наел...
   - Эй, молодцы, - мгновенно отрешившись от всех предыдущих мыслей, негромко, но с повелительными интонациями, как он умел это делать, окликнул их Кудесник; все равно кого-то надо захватить с собой в гостиницу, не одному же ходить по неизвестным помещениям, да и мало ли какая охрана может быть у очень важных или богатеньких гостей городка. - Не рано ли начали развлекаться? Или уже свой квартал зачистили от полиции? Кто тут у вас командует?
   Оборвавшие на полуслове оживленную дискуссию студенты Кудю тут же признали за своего, вот только ни один из них не смог сообразить: где же, когда и при каких обстоятельствах видел этого шустрого мужичонку. Тем не менее, личность анархиста почему-то ассоциировалась у них с начальством, пусть и не самого высокого ранга, поэтому тот из студентов, кто был посмелее и поактивнее, хоть и меньше всех ростом, пояснил без особого на то смущения, вызванного тем, что их застали в ненужное время в ненужном месте:
   - Вот, наказываем гада-эксплуататора, как и положено... чтоб другим неповадно было, значит...
   - За что хоть наказываете? - подчеркнуто равнодушно спросил Кудесник, роняя своим вопросом искру надежды в душу избитого купчика, впрочем, искра эта погасла уже через минуту, анархиста судьба наказуемого не волновала, на студенческую троицу у него были свои, немного корыстные планы.
   - Девчонку он обрюхатил, - пояснил все тот же самый смелый и самый маленький из троицы.
   - Мужицкое дело, что тут такого? - продолжил было с усмешечкой Кудесник.
   - Так, считай, что насильно... заставил, пока ей хозяином был... - договорил итоги скорого и вряд ли справедливого самопального расследования щуплый.
   Климовский на мгновение задумался. При всем его равнодушии к чужим судьбам, избитый купчик мог бы снасильничать разве что лягушонку в городском пруду, да и то, если б та не стала сопротивляться, а девчонка, скорее всего, сама прыгнула к нему в койку в расчете заполучить что-то от богатенького и слабого на нажим мужичка, от женщин и не такого можно ожидать. Да вот в чем-то просчиталась, а может, и не нет, кто знает... а эти наивные ребятишки, другого слова он подобрать не смог, может быть, впервые в жизни с оружием в руках устанавливающие свою - и только свою! - справедливость, откровенно перестарались, устраивая поспешный самосуд над безвредным тихоней. По-хорошему бы, по уму, следовало гаркнуть на них командирским голосом, и всех троих отправить к их атаману, чтоб не разгильдяйничали, когда их же товарищи устанавливают контроль над городом и проверяют полицейские участки, военный комиссариат, дома мэра, его помощников и других чинуш на предмет оружия и куда более боеспособных мужчин, чем этот купчик... Но у Кудесника сейчас были совсем другие задачи, да и, что греха таить, большая часть анархистов пришла в город отнюдь не с возвышенными целями, а эти - хотя бы откровенно не грабят, а лишь мстят, хоть и месть у них личная и непонятно за что...
   Приняв решение, Кудя взмахнул рукой и резким, неприятным даже самому себе голосом полувыкрикнул:
   - Ладно-ладно, это всё чепуха, понимаете... - и тут же, меняя интонацию и понизив голос едва ли не до шепота, поинтересовался у щуплого: - твоя, что ль, подружка-то была? знает она, что ребенка без отца оставить хотите?..
   И увидев чуть растерянный, но четкий кивок в сторону высокого, с ссадиной на лбу, мол, за друга стараемся, завершил:
   - ...вот то-то же... - и вновь высоким, принизывающим голосом: - А сейчас - бросьте, бросьте... со мной пойдете... все трое... ты - старший...
   И снова усмехнулся, видя, как послушно выпускает веревку из рук высокий, как отталкивает в сторонку застывшего столбом купчика средний, и как выдвигается поближе к нынешнему своему начальству щуплый студентик. Его-то, как раз, Кудесник приблизил к себе неслучайно, он вообще редко что в жизни делал случайно, без умысла, а тут, прямо на дороге подвернулся такой шикарный вариант. Во-первых, на разные задания, где приходилось волей-неволей светить свою внешность, анархист предпочитал ходить не с парой здоровяков, способных уложить с одного удара быка, и не с полудюжиной автоматчиков, а кем-то, хотя бы по комплекции, напоминающим его самого. Этот нехитрый, вообще-то, трюк, зачастую так запутывал свидетелей, что они с большим трудом могли не только что опознать злодея, но и составить самый примитивный словесный портрет. Кроме того, мальчишка-студент уже успел раздобыть где-то в городе прямо-таки роскошную кожаную куртку тонкой, отличной выделки, с серебряными молниями и заклепками на ней и выглядел теперь вполне солидно, чтобы при случае сойти за начальника, особенно в сравнении с неказисто одетым в старенькую рабочую спецовку Кудесником. Ну, и последнее, хотя и не маловажное, что еще больше подчеркивало псевдозначимость студента, это пистолет-пулемет иностранного, как бы не швейцарского производства, очень удобный в руках, с хорошей кучностью и дальностью боя, но - абсолютно нестандартными патронами...
   - ...меня зовут Вольф, - своим привычным голосом, но чужим именем представился Кудесник, понимая, что делает это абсолютно напрасно, но не в силах побороть многолетнюю конспиративную привычку, тем более, в присутствии чуть-чуть, пока еще недоверчиво заблестевшего глазками купчика, чудесным для него образом избежавшего, казалось, неминуемой смерти. - Некоторые, правда, добавляют приставку "вер", но это будет неправильно...
   И Климовский хмуро, сурово улыбнулся, именно так, по мнению недоучившихся студентов-мстителей, и должен был улыбаться закаленный подпольем и годами нелегальной жизни настоящий боевик-анархист.

7

   Едва оказавшись в номере следом за блондинкой и её поверенным, Антон прямо у порога начал спешно раздеваться: рванул с плеч, будто опостылевшую, куртку, с треском, отрывая пуговицы, содрал рубашку и, опершись рукой о стену, стянул сапоги...
   - Куда это вы так торопитесь, мой друг? - с милой язвительностью спросила Ника, отступив подальше, в глубину гостиной, и аристократически сморщив носик.
   И в самом деле, запашок после снятия сапог по номеру пополз не самый приятный.
   - В душ!!! Только в душ, - заявил Карев, расстегивая ремень на брюках. - После такой поездки больше всего на свете хочется смыть грязь и пыль...
   - А меня - не хочется?
   Ника сделала изящный пируэт, повернувшись на каблуках вокруг своей оси и при этом фантастическим образом ухитрившись избавиться от своей рубашки и шортиков...
   - Хочется, - откровенно признался Антон, с нарочитым вожделением округляя глаза на подругу. - Очень хочется, но - после душа...
   - Тогда, чтобы не терять времени, я пойду с тобой, - засмеялась Ника, легким движением точеной ножки отправляя свою одежду в угол комнаты.
   - А я - включу телевизор, может быть, проскочит какая информация о том, что же в уезде творится? - сказал Мишель, деловито устраиваясь на диванчике. - Не хочется пребывать во тьме невежества... Кстати, вы там очень долго не воркуйте, голубки, мало ли что...
   - Мы быстренько, - с хитреньким выражением лица пообещала Ника уже от дверей в ванную...
   - Мишель, по дружбе... - попросил Антон, провожая Нику глазами. - Закажи мне, пока мы плескаться будем, носки-трусы, ну, весь мужской комплект, ладно?
   - Узнаю Карева, - суховато засмеялся Мишель. - Сорвался, в чем был, даже не подумав захватить с собой смену белья... как был "рывком", так им и остался...
   ...Откровенно порнографическое содержание происходящего в ванной комнате успешно скрыла плотно подогнанная дверь, толстые стены помещения и шум воды, да Мишель, собственно, и не интересовался этим. Настроив голос на максимальную строгую сухость и резкость, он заказал в службе сервиса гостиницы нижнее белье и пару сорочек для беспечного романиста, благо, определять нужные размеры "на глаз" он умел отлично, а чуть позже, подумав, добавил к предыдущему еще пару бутылок коньяка, лимон, сахар, шоколад и сыр. Дожидаясь обещанного "буквально через пару минут" заказа, поверенный включил телевизор, защелкал по каналам, но ничего интересного не уловил. Все так же врали зрителям, друг другу и самим себе некие, кажущиеся важными и всезнающими комментаторы и обозреватели, все так же мелькали кадры старинных и поновее фильмов, какие-то музыкальные программы... по местному, уездному телеканалу шел в записи разговор мэра с деятелями науки о восстановлении городского, древнего, но давно закрытого и, казалось бы, всеми забытого университета.
   Разочаровавшись в голубом экране, Мишель решил было позвонить кое-кому из знакомцев в столицу, но межгород попросту не отвечал, а гостиничная администраторша на прямой вопрос о причинах такого безобразия печально пояснила: "Не от нас зависит... наверное, что-то на станции, так бывает, хотя и не часто...", интонацией слегка намекая, что вам тут не столица, а уездная глубинка...
   Тем временем, и в самом деле очень быстро, принесли заказанное, сперва коньяк и закуски, следом и нижнее белье для Антона, а спустя каких-то минут двадцать, а может и побольше, Мишель принципиально не отслеживал время "воркования" романиста и блондинки, понимая, что в такой ситуации и секунды для них могут превратиться в часы, в гостиной появились оба, свеженькие, чистые, сияющие, как новенькие, только-только из-под пресса, монетки. Ника привычно обнаженная, с капельками воды на плечах и груди, с чуток повлажневшими, но по-прежнему великолепными платиновыми волосами, и Карев, хотя бы обернувший вокруг бедер гостиничное огромное махровое полотенце, взъерошенный, бодрый и слегка смущенный.
   - Нас тут ждут, - хихикнул Ника, кивая на столик с коньяком. - Вот только зачем лимон? Я его терпеть не могу, ты же знаешь, Мишель...
   - Съешьте по дольке, - серьезно посоветовал поверенный, в душе наслаждаясь, как легко блондиночка попалась на старинный незамысловатый розыгрыш. - Смотреть противно на ваши довольные физиономии...
   - Спасибо за вещички, - со смехом кивнул Антон. - В самом деле, как "рывок" по тревоге, сорвался из столицы - в чем был... Новостей, как понимаю, никаких? Наверное, с них бы ты и начал?
   - Новостей нет, хотя отсутствие связи со столицей из-за проблем на телефонной станции - это тоже новость и не самая лучшая, - кивая, согласился Мишель и добавил: - Буквально пару минут назад по всем телеканалам пошла заставка: виды городка под классическую музыку. Наверное, на местном телевидении тоже возникли какие-то непредвиденные проблемы...
   - Значит, остается только ждать, - подытожила Ника, усаживаясь поближе к коньячному столику и решительно наливая себе половину пузатого объемистого бокала. - А за шоколадки тебе отдельное спасибо...
   - Сладкожорка - твое второе имя...
   Ответить на ласковый выпад Карева блондинка не успела. На телевизионном экране видовой фильм неожиданно резко, без перехода и привычных заставок, сменился изображением телестудии, из которой обычно зачитывали местные новости свои, городские дикторы и дикторши. Вот только сейчас на их месте сидела молодая женщина с роскошными, хоть и в короткой стрижке, угольно-черному волосами, хищным выражением некрасивого, угловатого лица, и пронзительными карими глазами, одетая в пятнистый, камуфляжной расцветки френчик. Чуть нервно положив перед собой на столик руки, девушка легким кивком головы, а главное - глазами спросила кого-то, стоящего напротив нее, за камерой: "Готово? начинать?", откашлялась, хмыкнула совсем не по-дикторски и сказала:
   - Доброго дня горожанам, как принято, я желать не буду. Для многих этот день будет совсем даже недобрым. В городе временно сменилась власть...
   "Анаконда, - мелькнуло в голове Мишеля. - Сама Анаконда..." И - будто досье развернулось перед глазами: "Анна Кондэ, тридцать два года, уроженка столицы. Дочь известного политика, теоретика анархистского движения Поля Кондэ. Родители умерли более десяти лет назад. Образование высшее, юридическое. Еще в Университете примкнула к ячейке сначала национал-анархистов, а позднее - боевому крылу анархистов-народников, несколько раз менявших название своей организации: "Народ и воля", "Народная правда", "Анархия - власть народа" и так далее.
   Участница многочисленных митингов, манифестаций, забастовок и прочих выступлений среди молодежи и рабочего люмпена под анархистскими знаменами. В основном занималась обеспечением безопасности этих мероприятий. Была в числе руководителей и исполнителей десятка террористических актов против высших чиновников Империи и некоторых губерний. Участвовала в захвате анархистами ряда провинциальных городов и поселков.
   Отлично владеет стрелковым оружием, в совершенстве разбирается в тактике партизанских и контрпартизанских действий. Имеет навык работы с самодельными бомбами. Находится в отличной физической форме. Опасна при задержании, применяет оружие, не раздумывая.
   Дважды задерживалась и отбывала предварительное заключение в различных губерниях, и дважды бежала из-под стражи с помощью сообщников и подкупленных полицейских. Имеет обширные связи в среде инсургентов самых разных политических течений и пользуется у них авторитетом.
   Последние полтора года отошла от активной деятельности, принимая участие лишь в некоторых, разовых мероприятиях. По полуофициальным данным из среды инсургентов занималась академическими изысканиями в области теории анархизма и классовой борьбы. По непроверенным оперативным данным, готовила крупную "громкую" акцию, для чего встречалась с рядом серьезных лидеров относительно крупных инсургентских вооруженных формирований..."
   - ...нас попросили придти и навести порядок рабочие Промзоны, которых вы, жители древнего города, перестали считать за людей, поставив в положение неких морлоков, создающих для вас материальные богатства и не смеющих появляться в городской черте в дневное время... - резко отсекая фразы, без ненужного пафоса, но с некой непреклонной уверенностью в правоте собственных слов говорила Анаконда, пристально глядя в камеру, какой-никакой, но опыт телеобращений у нее был. - Администрация города и владельцы многих производств, расположенных здесь, должны не просто услышать и увидеть, а на собственной шкуре испытать, чем чревато такое отношение к пролетариату. Многим из них придется повисеть на фонарях, и это - в самом прямом смысле.
   "Мы отдаем себе отчет, что не сможем держать город под контролем долгое время, но - уйдем отсюда только по собственному желанию, когда наведем свой порядок и сочтем, что этот порядок не будет нарушен сразу же после нашего ухода, - продолжала, будто зачитывать, свой манифест Анаконда. - Специально для имперских и губернских военных, полицейских и прочих... напоминаю: посмотрите в архивах, что такое Промзона, и не спешите бросать на убой лучшие части особого назначения. Никто из нас, анархистов, не хочет умирать или убивать ни в чем неповинных обывателей города, но если дело дойдет до конкретных боевых действий, мы не будем церемониться, размышлять и дополнительно предупреждать кого бы то ни было..."
   - Вот так пофестивалили... - покачала головой Ника, едва только в речи предводительницы анархистов-инсургентов возникла пауза.
   - А что это за Промзона, которой она всех пугает? - заинтересовался Антон, впрочем, не очень-то надеясь на вразумительный ответ ни со стороны Мишеля, ни, уж тем более, блондинки.
   Поверенный сделал легко понимаемый жест, мол, дослушаем выступление, похоже, осталось недолго, и точно, после краткой паузы Анаконда закруглилась:
   - Это сообщение еще не раз передадут в записи, а пока я посоветую мирным обывателям не трепетать, а спокойно выполнять все требования временной власти, ходить, как обычно, на работу и соблюдать комендантский час с восьми вечера до шести утра.
   Последнюю фразу анархистка могла бы и не говорить. Обыватели по предыдущим рейдам инсургентов в другие городки и поселки отлично знали, что самым безопасным местом, пожалуй, во всем уезде сейчас было бы старинное противохимическое бомбоубежище, закрытое изнутри на прочнейшие стальные двери. Но вот беда, вряд ли во всем городе нашлось бы три-четыре человека, знающих его точное месторасположение и умеющих справляться с законсервированным оборудованием спасительного подземелья.
   Тут, без всякого перехода, на экране вновь заколыхались очаровательные виды старинных особнячков, узких переулков, городского, зеленого и тенистого парка с вековыми липами и пестрыми, узорчатыми беседками, вплетенными в заросли жимолости и сирени.
   - Промзона - апокриф времен гегемонии, - сухим, внешне бесстрастным голосом, будто зачитывая очередное, опостылевшее за рабочий день завещание, начал Мишель. - Автоматизированный лабораторный, экспериментальный и производственный комплекс, созданный военными. Эта вот Промзона по слухам и крайне недостоверным рассказам была законсервирована больше полвека назад, когда Империя отказалась от применения в войнах химического и биологического оружия. Примерно тогда же была уничтожена вся документация, относящаяся как к местоположению, так и к научно-практическим изысканиям и серийному производству, осуществляемым на Промзоне. Таким образом, что именно разрабатывали и производили на данном лабораторно-промышленном комплексе не просто государственная тайна, а неизвестность в "черном ящике", но если просто предположить, что это были боевые отравляющие вещества или эпидемиологические болезнетворные бактерии, то угроза анархистов Анаконды очень и очень серьезная...
   - Разве так легко расконсервировать и запустить старинные лаборатории и производство без документации и специалистов? - усомнился Антон, как-то сразу, на веру, приняв и возможность существования апокрифической Промзоны именно в этом злосчастном городке, и возможность глубокой консервации, на десятки лет, сложнейшего оборудования и заводского хозяйства.
   - Нелегко, - сухо кивнул поверенный, соглашаясь. - Но - кто сказал, что среди инсургентов нет ни химиков, ни биологов? Студентов среди них много, а таланты иной раз произрастают и не в такой среде... Кроме того, совсем не обязательно запускать производство. При консервации обязательно должны были остаться пробники, контрольные материалы, эталоны... Думаю, что и пары-тройки таких пробников хватит, чтобы уничтожить не только городок, но и сделать весь уезд непригодным для жизни на десяток-другой лет.
   - Пробники, эталоны давным-давно должны были придти в негодность, - недоверчиво покачал головой Карев. - Мы вон, на службе, патроны пятилетней давности только на стрельбище отстреливали, а на боевые операции свежие брали...
   - Кстати, а ты как эту анархистку назвал? Анаконда? - уточнила, встревая в мужской, казалось бы, разговор Ника.
   - Пробники и эталоны кто-то обязательно обновлял все эти годы, - с непонятным внутренним убеждением ответил сначала Антону, а уже потом обратился к блондинке поверенный: - Это партийная и подпольная кличка. Образована от имени-фамилии - Анна Кондэ и от привычки этой девицы непременно доводить начатое до конца, как удав обязательно дожимает жертву. Ну, и от умения именно так надавить на болевые точки, чтобы добиться своего в любом случае...
   - Какие у нас пошли образованные и эрудированные юристы и бухгалтера, - с нервным смешком сказал Антон, ошеломленный глубокими познаниями Мишеля в, казалось бы, совершенно не свойственных тому областях. - Я вот про эту анархистку ничего и не слышал до сих пор...
   - В столице мне приходится иметь дела и водить дружбу с очень разными людьми, - скупо пояснил Мишель, и всем понятно стало, что расспрашивать его о подробностях таких специфических знаний бесполезно.
   На несколько минут в гостиной номера воцарилась тишина, разве что телевизор по-прежнему наигрывал классические мелодии при показе городских и пригородных пейзажей, а сидящие у столика с коньяком и закусками думали о случившемся, что-то рассчитывая, прикидывая, планируя... впрочем, что можно было спланировать, исходя из таких скудных, общих знаний, как захват городка инсургентами?
   - Антон, ты общался с ротным парашютистов, - прервал молчание поверенный. - Он не говорил, в какое время их подняли по тревоге?
   - Вообще-то, внимания на этом не заостряли, не до того было, - удивленно пожал плечами Карев. - Хотя Боря поминал, что сразу после подъема, даже завтрак сухим пайком выдали... это имеет какое-то значение?
   - В семь тридцать наш поезд совершенно спокойно пересек границу уезда, - пояснил Мишель. - Да и позже, в городке, ничто не предвещало нападения анархистов и блокировки границ... получается - наши военные знали обо всем наперед?
   И вновь, как внизу, в буфете, Нике показалось, что её давний хороший знакомый поверенный в делах смущен и одновременно возмущен - почему не предупредили его?
   - Это что-то меняет в нашем положении? - поинтересовалась, переходя к конкретике, блондинка. - Может быть, кто-нибудь мне скажет, что нам теперь делать? Вот - лично мне?
   - Тебе неплохо было бы хотя бы минимально одеться, - сухо сказал Мишель.
   - Это верно, мало ли куда и с какой скоростью придется перемещаться, - согласился Антон.
   Сам он как-то незаметно за телеобращением и последующим обменом мнениями успел полностью экипироваться, только его сапоги с застежками на голенищах пока еще стояли у входа в номер.
   - Какие вы оба ханжи, - возмутилась девушка. - Если надо, я могу и голой бегать, даже побыстрее получится, чем у вас, и - легче...
   - Да за тобой, голой, вся мужская часть города вприпрыжку побежит, а может еще и кое-кто из женщин присоединится, - искренне рассмеялся Карев. - А нынче нам такая популярность, пожалуй, только повредит...
   - Думаешь, анархисты и нас захотят повесить, как нетрудовой элемент и паразитов на шее общества? - щегольнула чужими лозунгами Ника.
   - Анаконда слишком рациональна, чтобы вешать и расстреливать всех, у кого ухоженные руки, - мрачновато сказал Мишель. - А вот в заложников вы можете легко превратиться, хотя... основной заложник в этой игре - Промзона. Но кто же отказывается от дополнительных козырей?
   Где-то в глубине души бесшабашной и отчаянной блондинки шевельнулся страх. Одно дело - смотреть по телевизору репортажи или диковинные, глуповатые импортные фильмы про захваты заложников, бесцельные расстрелы и прочие зверствования инсургентов на бывших имперских территориях, и совсем другое - неожиданно попасть на место тех несчастных, кому просто не повезло оказаться в ненужное время в ненужном, плохом месте. Ника незаметно передернула голенькими плечами... "когда ни помирать, всё равно день терять" это, оно, конечно, правильно, но становиться бессловесной жертвенной овечкой, теряющей жизнь по неизвестным причинам от рук случайных людей, очень не хотелось. "В самом деле, Мишель прав, - подумала Ника. - Надо бы пойти одеться, сейчас не май месяц, чтоб так просто голышом по улицам рассекать, если что, да и привлекать ненужное внимание ни к чему..."
   Она успела только подняться от столика с коньячными бутылками и сделать маленький шажок в сторону спальни, как в двери номера требовательно, по-хозяйски постучали...

8

   ...Воспользовавшись тем, что управляющий гостиницей, по-старому, привычному - старший приказчик, едва прослушав по телевизору выступление Анаконды, мгновенно прихватил какие-то бумаги и исчез со словами: "Срочно надо хозяину доложить...", администраторша, две официантки и горничная второго этажа, неплохо знавшие друг друга еще до совместной работы, собрались возле ключевой доски, чтобы постараться хоть как-то понять, что же их ждет, чего надо опасаться, а от чего не убережешься, как ни старайся... Собравшиеся вместе из дальних уголков немаленького, вообще-то, дома девушки были очень разными, но всех их объединял высокий рост, длинные ноги и симпатичные личики. Злые языки, из тех, кто никогда не был и не побывает внутри этой гостиницы, утверждали, что при приеме на работу всех официанток, горничных и прочий персонал женского пола, ожидал строгий и тяжелый постельный отбор, и не всякая из кандидаток могла такое испытание выдержать. Впрочем, все это, конечно же, вздор, хотя на самом деле девушек в обязательном порядке предупреждали, что любые, в том числе интимные, запросы постояльцев просто-таки обязательны для исполнения. Да иной раз и сам хозяин, появляющийся в гостинице не чаще двух-трех раз в полгода, и старший приказчик, местный царь и бог при отсутствии владельца, не брезговали позвать в свой кабинет кого-то из обслуживающего персонала "для беседы". Точно утверждать, что же происходило за закрытыми дверями, никто не мог, может быть, девушки просто наушничали хозяевам друг на друга, но...
   - ...они, как гунны какие-нибудь, лавочки, которые на виду, пограбят, машины на улицах пожгут, захватят с собой женщин покрасивее и - уйдут еще дотемна... - убежденно говорила администраторша Валя, предпочитающая при знакомстве с легким жеманством представляться Валенсией, привычным жестом оправляя коротенькую юбчонку.
   - Ой, в каком же журнальчике ты такое вычитала? - язвительно осведомилась одна из официанток, девушка очень эффектная, высокая с большой красивой грудью и короткой стрижкой темно-русых волос. - Нужны им твои лавочки, когда на центральной улице аж пять банков разных вывесками светят, да еще казино, да автосалон... А покрасивше баб искать - других забот у них нету... Ну, поимеют тех, кто на глаза попадется, так разве с тебя убудет?
   - Убудет-неубудет... а где-нибудь в подворотне, да еще и бесплатно - оно как-то не хочется, - брезгливо поежилась вторая официантка, светленькая с рыжинкой, но явно крашеная, может быть, от того казавшаяся повульгарнее и попроще подруг. - Да еще если хором...
   - Зачем им хором? нормальные же люди, был у меня любовник-анархист... - негромко сказала горничная, блондинка с большим ртом и огромными, изумрудными глазами, глянув в которые, их обладательнице можно было простить всё в этой жизни, и тут же добавила, поясняя и будто бы оправдываясь перед подругами: - Там еще, когда в столице жила... так - ничего, обычный мужик, вот только нервный слегка и подозрительный жутко, даже ни разу не ночевал у меня...
   - Сравнила тоже - столица и мы, - хихикнула вторая официантка. - К нам, небось, с соседнего уезда деревенские пришли, вот они и оттянутся, как душа ихняя просит...
   - А может нам... того? - сделала неопределенный жест рукой администраторша. - До поры, до времени-то...
   - Ты - давай того, - не одобрила её предложение блондинка. - А ежели постояльцы чего пожелают? или вернется приказчик, тут же кинется проверять - кто и где. Ты - того, не того, все равно останешься, а мы? под забор? или к вокзалу поближе, может, кто из проезжих и соблазнится раз в неделю...
   Понявшая намек на её теплые отношения со старшим приказчиком, мужчиной хоть и немолодым, но внешне эффектным, себя не запустившим, да и в интимном отношении вполне еще состоятельным, администраторша презрительно зафыркала, слегка покраснев, хотела что-то ответить подругам-завистницам, порезче, пожестче, да так и замерла с разинутым на полуслове ртом.
   В распахнутые настежь, бесшумные, отлично смазанные и притертые двери гостиницы вошли двое. Те самые. И ничего угрожающего, да и особо необычного, в них на первый взгляд, не оказалось. Оба какие-то невзрачные, невысокие, если не сказать - маленькие, остриженные едва ли не наголо, первый - в роскошной кожанке, с громоздким и угрожающим автоматом-коротышкой в руках - шел впереди, будто грудью разводил воду, стремясь побыстрее достичь берега и не обращая внимания на то, что творится по сторонам, уставившись круглыми, птичьими глазищами прямо перед собой, а второй - в нелепой рабочей робе, кажется, только-только вышедший из-за станка, даже не успевший как следует умыться, со сдвинутой куда-то далеко на левый бок добротной офицерской кобурой - все больше шарил глазками по углам, будто искал чего-то, да не находил сразу и принимался искать заново...
   Растерявшиеся, встревоженные девицы, будто стайка длинноногих, пугливых птиц, замерли у ключевой доски, нелепо хлопая испуганными глазами. А инсургенты быстрыми шагами подошли поближе, и бывший студент по прозвищу Леший, идущий первым, требовательно, как ему казалось, оглядел девушек с головы до ног и спросил, пытаясь придать своему голоску грозно-сердитые интонации:
   - Эй, вы... живо давайте... Сколько народу в гостинице? Список проживающих! Где хозяин? Успел удрать?
   На какое-то время воцарилось робкое молчание, хотя администраторша отлично понимала, что отвечать теперь, в отсутствии старшего приказчика, придется ей, ну, не официанткам же, которые и в самом деле не должны отслеживать постояльцев, но подать голос, выставить себя главной, пусть и в таком мелочном деле, Валенсия очень не хотела...
   - Нету у нас списков никаких, - тихонечко, почти шепотком сказала администраторша и кивнула за спину, на ключевую доску. - Номеров-то мало совсем, да и не все заполнены... А хозяев мы вот с девчонками и в глаза не видели, только по вечерам приказчик приходит, кассу, когда есть, забирает и гостиничную, и ресторанную...
   - У вас тут еще и ресторация есть? - оживился, меняя нарочитый гнев на милость, Леший, которому всегда хотелось жрать, да к тому же с утра он не успел еще нигде перехватить ни кусочка, если не считать пары-тройки старых сухарей, пережеванных на ходу во время броска из лагеря в город.
   - Так в любой же гостинице свой ресторан есть, - удивленно глянула на анархистов Валя, уже справляясь с собственным легким испугом и неожиданной застенчивостью.
   - В любой, не в любой - дело третье, - скомкано объяснил свое незнание гостиничных порядков студент и тут же спохватился, вспомнив настойчивый инструктаж Кудесника, стоящего у него за спиной: - Так кто сейчас в номерах? Быстро говори!
   - Пустая гостиница, всего пять номеров занято. К фестивалю должны были еще приехать, - пояснила администраторша, снова, но теперь уже увереннее, кивая на доску у себя за спиной. - Два купчика серьезных с утра еще в городе, как ушли, так и не вернутся до самого ужина, а то и позже, только ночевать придут, они у нас часто бывают, всегда так... Бельгиец какой-то, что-то у нас тут то ли закупает, то ли продает, он сейчас в номере, спит, поди, чем-то траванулся вчера, а может просто перепил, с утра мается, с горшка не слезает, то ли срет, то ли блюет, не поймешь, но врача велел не звать, значит, дело или привычное, или несерьезное, я так понимаю... Молодожены еще, ну, он-то не очень, а она - молоденькая, но не шлюшка, сама, видать, из таких же, богатеньких... ну и - Ника Фортуна, она пораньше на фестиваль приехала, а с ней - поверенный её, какой-то то ли нотариус, то ли бухгалтер...
   Почему-то про появление в гостинице Антона Карева, которое, конечно же, не прошло незамеченным, Валя-Валенсия предпочла промолчать. Впрочем, анархист спрашивал про проживающих, а Карев, как бы, в гостях, если, конечно, не придумает остановиться тут же... хотя, какие сейчас остановки, наверное, думает, как бы сбежать из города поскорее...
   Слушал девушку Леший вполуха, ему-то и дела никакого не было до постояльцев, чтобы там не говорил на улице по этому поводу Кудесник-Вольф, а больше всего на свете хотелось прямо сейчас заглянуть на ресторанную кухню и от души набить живот всякими деликатесами, ну, не будут же в такой гостинице кормить постояльцев яичницей с сосисками и баночным зеленым горошком... но встрепенулся, как рыбка на крючке, едва только администраторша произнесла имя Ники.
   - Что? в самом деле - она? сама? и давно? - попробовал было вновь, как в первые минутки появления, надавить на Валю студентик, но получилось плохо, мешало неприкрытое, жадное любопытство до столичной знаменитости, да еще то, что и он, и Вольф-Кудя с большим трудом дотягивали до девичьих плеч своими макушками и если бы не оружие и грозная, хоть и дурная слава инсургентов, получили бы оба по подзатыльнику и быстро вылетели на улицу без всякой посторонней для девушек помощи.
   - Сама, а то кто же? - удивилась слегка администраторша, но тут же сообразила, что слова второй официантки, Глафиры, начинают хоть в чем-то сбываться, пусть и не похожи были вошедшие инсургенты на деревенских парней из соседнего уезда. - Приехала утром, на фестиваль, как я соображаю, только - заранее... мало ли, может, хотела достопримечательности наши посмотреть или просто - отдохнуть от своих дел...
   Леший, сам того от себя не ожидавший, бросил на притихшего за его спиной Кудесника полный мольбы взгляд. Так малолетний сын смотрит на отца с затаенной просьбой сходить с ним на фильм "детям до шестнадцати" или купить "ну, вот того самого, большого, блестящего и глазастого робота" в отделе игрушек. И Кудя, уже слегка подзаскучавший от бестолковости посещения гостиницы, взгляд этот уловил и понял именно так... и слегка, чуть заметно, усмехнулся, но - вслух сказал твердо и основательно, как и следует говорить стойкому и убежденному борцу с эксплуататорами:
   - Надо проверить, а то вдруг там еще кто?
   - Да нету никого... - возразила, было, администраторша, но тут же ей в живот повыше пупка уперся ствол маленького, больше похожего на детскую игрушку, чем на серьезное оружие, автоматика, оставляя на белоснежной блузке кругленькое, безобразное, расплывающееся пятно ружейной смазки.
   - Пошли, покажешь, - коротко распорядился Леший, возвращаясь к своей роли старшего, и по сиянию его глаз Валенсия всё-всё поняла.
   И то, что никакой этот пацан в роскошной, но явно с чужого плеча куртке не начальник, а так - пустышка с игрушечным, хоть и боевым автоматом, а главный стоит позади и внимательно следит за реакцией девчонок; и то, что меньшому жуть до чего хочется живьем посмотреть на Нику, виденную только в журналах для взрослых, ну, еще, может быть, на киноэкране... А вот старшому было все равно, и он просто снисходительно разрешил своему неразумному помощничку побаловать себя экзотическим для обоих зрелищем.
   Не то, чтобы Кудесник был совсем уж равнодушен к женским чарам, но многолетняя полулегальная жизнь насмерть приучила его никогда не путать дело с удовольствием, и вот сейчас, пусть и ценой пары десятков минут, некоторое удовольствие получить было вполне возможно, особенно, если учесть, что никого более интересного в гостиничных номерах, к сожалению, не нашлось. Можно было бы, конечно, для очистки совести глянуть на молодоженов и бельгийского коммивояжера, но анархист интуитивно поверил администраторше Валенсии в том, что люди это малоизвестные. Впрочем, и сама Ника не представляла для инсургентов ценности, как заложник, вряд ли за нее стали бы торговаться и выпускать из тюрем товарищей по партии или платить денежный выкуп, да и подобного рода шумиха отнюдь не увеличила бы авторитет анархистов, но вот просто глянуть на такую, эротическую знаменитость Кудесник не стал отказываться.
   ...когда в дверь настойчиво, но как-то не по-хозяйски нервозно постучали, Мишель просто жестом отогнал Антона и Нику к стене, чтоб не бросались в глаза из коридора, и сдвинул в сторонку сервированный столик, пряча его от прямого взгляда, и только после этого без тени сомнения на лице, спокойно и смело распахнул дверь.
   Коротышка с круглыми глазами возглавлял маленькую процессию, и самым смешным в нем оказался пистолет-пулемет, достаточно миниатюрный даже для его небольших ладоней, почему-то взятый Лешим поперек живота. Казалось, к красивой кожаной куртке анархиста просто прилип пистолет-переросток, совершенно излишний в абсолютно мирной, чуть расслабляющей атмосфере фешенебельной гостиницы.
   Позади коротышки, возвышаясь над ним на голову, маячила администраторша, уже окончательно справившаяся с первоначальным испугом и растерянностью после появления инсургентов и теперь чуть заискивающе улыбающаяся Мишелю над затылком анархиста, мол, что я могу поделать, раз эти вот, нехорошие человечки, решили потревожить покой таких почтенных гостей...
   И был еще кто-то третий, умело спрятавшийся за спиной администраторши, готовый в любую секунду отпрыгнуть в сторону, покатиться по полу, уйти с линии огня... вот он-то и насторожил Мишеля больше всех, а остальные...
   - Мы... это... проверяем, так сказать, - начал, было, Леший, не успевший подготовиться к своему "выступлению" за короткий путь с первого этажа до номера Ники, да и слегка растерявшийся из-за появления за дверью номера, хоть и ожидаемого, но блеклого и невзрачного, казалось бы, совершенно здесь не нужного, мужчины. - Вообщем, кто тут и зачем, понятно, короче если?
   - Оне на госпожу поглядеть пришли, навроде как... - зачем-то утрируя до безобразия псевдодеревенское произношение, пояснила очевидное Валя, подбородком указывая на затылок анархиста.
   Какую-то долю секунды Мишель раздумывал, оценивая, казалось бы, простенькую ситуацию, потом засушил и без того свой не лишком сочный голос до пустынного суховея и сказал:
   - Госпожа сейчас в ванной, извольте подождать полтора-два часа, я доложу, и она решит, когда сможет вас принять, если, конечно, сможет...
   Растерявшийся, обманутый в лучших своих чувствах, как ребенок, которому пообещали зоосад, а привели в концертный зал, Леший мгновенно забыл, что он представляет здесь новую, пусть и временную анархистскую власть, беспомощно попытался оглянуться через плечо, чтоб увидеть и понять реакцию на слова поверенного своего старшего товарища, но - мешала Валенсия, да и сам Кудесник, мельком царапнув по Мишелю глазом из-под руки девушки, вдруг будто остолбенел, медленно покрываясь мелкими бисеринками ледяного убийственного пота.
   - Ладно, зайдем попозже... - ничего не оставалась делать, как с угрюмой обидой проворчать Лешему, на что поверенный, несмотря на мелкость фигуры, стоящий в дверях непреодолимой преградой, посоветовал, будто песок с ладони на ладонь пересыпал:
   - Позвоните сперва, телефон в номере есть, связь функционирует...
   И, не дожидаясь ответа, быстро, но солидно, без спешки, прикрыл перед носом Лешего дверь. Оказавшись на положении не допущенного даже в барскую переднюю просителя, анархист недоуменно пожал худенькими плечами и теперь уже откровенно, не таясь, оглянулся.
   Администраторша, почему-то донельзя довольная тем, как дали от ворот поворот нежданным и нежеланным гостям-инсургентам, с трудом прятала в сочных губках насмешливую улыбку, мол, так тебе и надо, временщик и недоросль, а вот Кудесник-Вольф стоял бледный, будто увидел за дверью не сухого, седоватого нотариуса, а саму смерть в черном плаще и с косой, мрачно разглядывающую коридор и стоящих в нем людей пустыми глазницами оскаленного черепа. И эта нездоровая бледность анархиста в комплекте с неожиданной неподвижностью настолько впечатлила напарника, что студент рискнул задать ненужный, вообщем-то, вопросец:
   - Чего это с тобой, Вольф?
   - Да так, видать, несвежее что-то в сухпайке попалось, - нашел в себе силы бледно отшутиться Кудесник, даже не обратив внимания, что студентик, вопреки всем инструкциям и наставлениям, данным ему по пути в гостиницу, назвал его по имени, и осторожно, шаг за шагом, начал продвигаться к лестнице на первый этаж, при этом не спуская глаз с закрывшейся двери номера.
   Как он прошел вниз по лестнице, как отдавал распоряжения персоналу и Лешему о предстоящем размещении в гостинице боевиков и, возможно, кого-то из руководства - "...и чтоб пожрать было готово по первому ж требованию!" - как выскользнул, постоянно оглядываясь по сторонам, из здания, не обратив внимания на метнувшегося было к нему за указаниями самого мелкого из студенческой троицы, оставленного перед дверями, и как по-заячьи, петлями, преодолел путь из гостиничного тупичка до улицы, Кудесник запомнил смутно, будто перед этим накатил на пустой желудок солидную дозу плохо очищенного картофельного самогона.
   Обратный путь до телецентра он проделал в полном душевном расстройстве, правда, при этом не забывая регулярно проверяться от возможной слежки, хотя и понимал, что эти меры предосторожности совершенно излишни... то, что так сильно напугало анархиста никогда не покажет своего к нему интереса... до самой последней секунды, до того мгновения, как острый клинок или маленькая пулька не найдут в его теле смертельной точки...
   Давно уже переставший верить в любых богов, Кудесник по дороге еле уловимым шепотом опровергал собственное неверие, молясь искренне и истово, молясь только об одном: чтобы Анаконда не успела покинуть телецентр, ведь где её искать потом, до контрольной встречи на резервной, законсервированной и по сию пору явке, не смог бы сказать ни один предсказатель мира, да что там предсказатель, этого не знала и сама Анаконда, предпочитая перемещаться по городку, и не только по нему, подчиняясь своим внутренним непредсказуемым импульсам.
   Когда в голове Кудесника слегка прояснилось, и мутный, безудержный страх на грани паники очистился, превратившись в призрачную, чистейшую квинтэссенцию страха, не мешающую думать и рассуждать достаточно здраво и логично, он счел, что ему не просто повезло, а повезло сказочно, во-первых, в том, что смог он таки уйти из гостиницы и добраться до телецентра, ну, и, во-вторых, Анаконда все еще пребывала здесь, о чем-то совещаясь с парочкой командиров и местным, городским лидером анархистской ячейки.
   Всех их Кудя и застал в небольшой комнатке, совсем не той, в которой встречался с атаманшей пару часов назад, а до недавнего времени бывшей гримеркой для средней руки актеров, среди зеркал и всевозможных плакатов на стенах. Вход в гримерку перекрывали два здоровенных паренька, бывшие то ли боксеры, то ли борцы вольного стиля на время налета на городок приставленные неизвестно кем к лидерше анархистов в качестве личной охраны сверх постоянных и обязательных драбантов, и старательно, на первый взгляд, эти обязанности выполняющие. Впрочем, одного только старания явно было мало, ведь признав Кудесника и удивленно глянув на его остекленевшие глаза и бледный вид, горе-охранники без слов пропустили странного, но все-таки - своего товарища внутрь.
   - Все... - хрипло, натужено выговорил Клим, едва оказавшись в комнатке, и сделал выметающий жест рукой, вполне красноречивый и доходчивый; и тут же, гулко глотнув набежавшую слюну, едва не сорвался на крик: - Быстрее!!!
   И оба командира примкнувших к общей армаде инсургентов отрядов и местный городской анархист, с удивлением, но быстро, будто мельком, переглянувшись между собой, тем не менее, послушно и безропотно покинули комнатку. Видимо, внешний вид, а - главное, повелительный жест и странный голос Кудесника не давали и малейшего повода усомниться в его полномочиях. А вот Анаконда взволновалась по-настоящему, серьезно. Таким расхристанным, взбудораженным, мутным и просветленным страхом одновременно она своего давнего знакомца и нынешнего помощника никогда еще не видела, и на ум анархистке сразу, интуитивно, пришло угрожающее словосочетание "промывка мозгов", впрочем, тут же отметенное рассудком. Времени с момента расставания с Кудесником прошло слишком мало, чтобы кто-то успел не просто выловить анархиста, но и тщательно обработать его, впихнув в коротко стриженую голову дурные мысли.
   - Ты что ж - в первой же аптеке кокаин раздобыл, еще до гостиницы не доходя? - маскируя свое волнение, насмешливо спросила Анаконда, при этом непроизвольно напрягая ладонь на рукоятке сунутого за пояс и невидимого из-за столешницы пистолета.
   Кудесник как-то невразумительно мотнул головой, и не опровергая сказанного, и не соглашаясь с ним, нашел взглядом на небольшом столике, за которым, собственно, и происходило разогнанное им совещание, бутыль с минеральной водой, жадно, как после километрового кросса, глотнул едва ли не полбутылки единым махом, чуть-чуть продышался, вновь покачал головой и тихо-тихо, обращаясь только к Анаконде, хотя в помещении и так никого не было, сказал:
   - В городе - Серые Тени...

9

   "...он меня узнал... он меня узнал, хотя я его - нет, не встречал и не видел ни разу. И это очень-очень плохо, - все еще сосредоточенно перебирая в памяти сотни человеческих лиц, подумал поверенный, закрывая дверь. - Странно, но, в самом деле, это так..."
   Феноменальной память Мишеля назвать было трудновато, но вот великолепной на лица даже и случайных людей - легко, потому, видимо, его и взволновало это одностороннее опознание его инсургентом, да еще и не из простых, рядовых. Но - ничего уже нельзя было изменить в происшедшем, и надо было сложившуюся ситуацию как-то исправлять.
   - Уходим, - спокойным, ровным голосом сказал Мишель, когда за дверью номера, в коридоре, затихли слышимые только ему голоса и шаги инсургентов и администраторши. - Немедленно. Вещи оставить, как есть. Даже можешь слегка разбросать их по комнате, Ника. Пусть, в случае чего, думают, что ты только-только вышла.
   - Я вещи никогда не разбрасываю, - пожала плечами блондинка.
   - Они этого не знают, - заметил Мишель, раскрывая свой чемоданчик и извлекая из него толстенный томик комментариев к гражданскому кодексу Империи.
   Решившая не терять времени понапрасну, Ника уже скрылась за дверями спальни, чтобы, наконец-то, одеться, потому и не видела, как её хороший знакомый, поверенный в делах, извлек из книги короткоствольный револьвер и быстрым движением метнул его Антону. Романист реакцию продемонстрировал отменную, ловко поймал оружие и внимательно его оглядел прежде, чем сунуть за пояс, под куртку.
   - Парашютистов, хоть и бывших, учить не надо? - чуть иронично, что совсем не вязалось с его обликом сухаря, спросил Мишель.
   - Надо, - в тон ему съязвил Карев. - Научи, где патроны брать, в барабанчике их всего семь штук...
   - Попросишь у меня, - серьезно ответил Мишель, потроша вслед за книгой днище своего чемоданчика.
   Через полминуты в руках у поверенного оказался плоский, миниатюрный пистолет совершенно незнакомой Антону конструкции. В ответ на его прямой, вопрошающий взгляд, Мишель все-таки снизошел до короткого пояснения:
   - Спецразработка, разовый заказ под стандартные патроны, мне с ним привычнее...
   Из спальни появилась в дорожном одеянии - узкие темные брючки, короткая курточка почему-то прямо на голое тело - Ника, как заметил через приоткрытую дверь Карев, успевшая живописно раскидать по широкой постели яркие трусики, шортики, блузки, платки...
   - Куда идем? - деловито осведомилась она, привычным жестом поправляя волосы.
   - На окраину, ближе к Промзоне, - сообщил Мишель, приводя в порядок свой чемоданчик, и закидывая книгу-тайник подальше под диван, чтобы не бросалась в глаза; дай бог, при поверхностном осмотре не заметят, а и, заметив, не обратят внимания, ведь это не обойма к пистолету и не граната. - Там живет человек, который поможет нам укрыться на время...
   - Твой знакомый? - совершенно не нужно, видимо, от общего нервозного состояния спросил Антон.
   - Мой должник, - коротко пояснил Мишель, аккуратно выглядывая из дверей номера в пустынный, тихий коридорчик. - Выдвигаемся... Ника, постарайся несильно стучать каблуками...
   - Пройду - даже ты ничего не услышишь, - гордо шепнула блондинка, пристраиваясь на выход вслед за своим поверенным.
   Последним из номера вышел Антон, аккуратно, без шума, прикрыв за собой дверь.
   В чем-то меры безопасности, предпринимаемые Мишелем, казались излишними, коридорчик был пуст, но уже на лестнице тихо передвигающееся трио столкнулось с официанткой, несущей заказанные вино и фрукты в номер молодоженов, видимо, телевизор не смотрящих и еще не знающих о происшедших событиях. А может быть, просто рассудивших, что их эти события не касаются.
   Темно-русая, с высокой грудью девушка тихонько ойкнула и совсем по-деревенски готова была зажать ладонями рот от удивления и испуга, если бы не поднос с бутылкой и вазами, прикрытыми белоснежными салфетками.
   Шедший первым Мишель очень доброжелательно, как он умел при необходимости, улыбнулся и вполголоса, но без какого-то натуженного, ненужного здесь и сейчас шепота спросил:
   - Анархисты-то где?
   - Один у дверей дежурит, но с той стороны, на улице, - очень быстро пришедшая в себя, проговорила официантка, признав постояльцев, которым не так давно сама же относила в номер коньяк и закуски. - Второй на кухне, которая при ресторане... а еще один ушел, как от вас спустился... быстро так, будто убежал куда...
   Разумеется, в гостинице все уже знали о неудавшемся визите желавшего поглазеть на живую Нику студентика и его то ли начальника, то ли просто старшего товарища.
   - Тебя как зовут? - осведомился Мишель.
   - Тамара я, вот - в седьмой номер несу... - девушка кивком указала на поднос.
   - Тома, а черный ход как раз из ресторанной кухни на улицу ведет? - иезуитски, будто уже и без нее всё знает, но проверяет искренность девушки, уточнил Мишель.
   - Ну, да, - кивнула та, - через кухню прям на соседний проулочек, между домами и выйдете... ой... как же вы выйдите, если там этот мальчишка жрет...
   - А мы его попросим, - улыбнулся Мишель. - Не откажет он самой Нике, я думаю...
   Официантка несмело улыбнулась незамысловатой шутке, но все-таки посчитала необходимым предупредить:
   - У него ж пистолет такой... аж громадный... он нашей Вальке, администраторша которая, им в живот ткнул, всю блузку испоганил каким-то маслом машинным, стервец...
   Видно было, что захватившего кухню анархиста официантка не боится, но чисто по-женски опасается, как бы тот не испортил что и из её форменной одежды.
   - Мы видели, - благодарно изобразил полупоклон Мишель. - Но пистолет - это не беда, он же не с пистолетом в руках, вместо вилки, кушает... а ты, Тома, неси заказ и про нас забудь, будто и не встречала. Ведь могла же ты чуток пораньше коридором пройти?..
   Официантка с готовностью закивала, подтверждая, что поступит именно так, как попросил её об этом Мишель, и, слегка смутившись, будто выдает нелюбимым в народе полицейским свою подружку-подельницу, чуть сконфуженно сказала:
   - Они тут того... говорили, что, вроде, начальство свое ждут... наверное, квартировать у нас будут, ну, их начальники то есть...
   - Значит, мы удачно прогуляться собрались, - еще раз кивнул благодарственно Мишель. - Не люблю всякое начальство поблизости от себя... ты ведь тоже, Тома?
   - Да уж... - вздохнула официантка, искренне соглашаясь.
   - Совет тебе, - серьезно сказал поверенный. - Заказ в номер отнесешь, уходи-ка ты домой, так оно надежнее будет. А пока - иди, иди, не стоит людей задерживать...
   И он слегка, едва касаясь женского тела, направил Тамару мимо Антона и Ники, и та, не оглядываясь, быстро зашагала к седьмому номеру, к ожидающим своего заказа молодожёнам. Дождавшись, пока девушка скроется за дверями, Мишель резко взвинтил темп передвижения и буквально через полминуты оказался во главе своей маленькой колонны уже у входа в ресторанную кухню. Здесь, в широком и коротком переходе из пустынного зала, заполненного строгими, в белоснежных скатертях столиками, поверенный остановил Антона и Нику понятным и простым жестом - "ждать, быть готовыми к неожиданностям", а сам как-то невероятно ловко скользнул в ароматные запахи, распространяющиеся из ярко освещенного помещения.
   - Чудеса... - едва слышно прошептала Ника, легким движением головы разметав по стене свою роскошную гриву волос. - ...никогда ничего такого от Мишеля не ожидала...
   "Есть много, друг Горацио, на свете..." - хотел, было, процитировать Карев, но не успел. Из кухни совершенно обыкновенной, спокойной походочкой вернулся поверенный, на ходу поправляя галстук.
   - Идемте, идемте, - позвал он. - Нет смысла нам тут задерживаться дольше необходимого...
   Ника и Антон не так уж часто оказывались в подсобных, не предназначенных для приема пищи, помещениях ресторанов, потому, проходя, с легким любопытством разглядывали разделочные столы вдоль стен, встроенные холодильники, большую газовую плиту с вытяжкой над ней в центре просторной комнаты и парочку поменьше - в углах, а кроме того - огромное, просто невероятное количество всевозможных кастрюль, сковородок, дуршлагов, подносов, тарелок и тарелочек, ножей, вилок, ложек, поварешек. Все это разнообразие сияло чистотой, металлическим и фаянсовым блеском, и как-то скромно, почти незаметно в этом сиянии устроилось на простеньком стульчике в углу маленькое, худенькое тельце, одетое в роскошную кожаную куртку с серебряными молниями и заклепками. Кроме бесчувственного, а может быть, и безжизненного тела бывшего студента в кухне никого не было, хотя и казалось, что множество людей только-только ушли отсюда, вывалив на разделочные столики груды овощей, куски неаккуратно нарезанного хлеба, сыра, буженины, грудинки и еще какой-то снеди. С трудом верилось, что все это мог натворить всего лишь один человек...
   Стараясь не всматриваться в уголок и не задавать ненужных сейчас вопросов, блондинка и романист быстро прошли следом за Мишелем к двойным дверям черного хода, ведущего на тихую соседнюю улочку, к аккуратным, чистеньким, совсем и не скажешь по первому взгляду, что - мусорным, бакам, стоящим у глухой гостиничной стены. Здесь, в дневной тишине и спокойствии провинциального городка ничто не говорило о происходящих событиях, заставляя невольно расслабиться, почувствовать себя в безопасности. Но Мишель мгновенно вернул своих спутников к тревожной действительности.
   - Молодец, Ника, - сдержанно похвалил он девушку. - Сам бы не видел, никогда бы не поверил в то, что по кафелю на таких каблучищах можно пройти бесшумно...
   И в самом деле, по звонкому полу кухни блондинка проскользнула, как тень, кажется, от сапог Антона было гораздо больше шума, чем от трехвершковых каблуков её туфелек.
   - Умею, когда надо, - ответила Ника, отнюдь не польщенная похвалой, а более встревоженная своей, и не только, судьбой. - А что теперь?
   - Теперь, подождите здесь, возле баков, слава богу, помойкой от них не сильно несет, - попросил Мишель. - Я гляну, как там, дальше, обстановочка, и вернусь через минутку...
   И вновь, как и несколько минут назад перед кухней, скользнул вперед, к тихому перекрестку, похожий на призрака, тень человека, стремительно и незаметно двигающуюся вдоль стен домов.
   - Отойдем, - чуть тронул за рукав девушку Антон, увлекая её к широкому стволу старой, непонятно как сохранившейся у стены дома, возле удивительно аккуратных металлических баков, липы. - Тут не так заметно...
   - Как думаешь... - начала, было, Ника, но Карев её перебил:
   - Думаю, что Сильвестр с меня шкуру снимет за свой мотоцикл, ведь его же бросить здесь придется, и хрен еще найдешь потом, а если и найдешь, то в таком состоянии...
   - Отдашь деньгами, - пожала плечами блондинка. - Если выберемся...
   - Хорошо сказала, - одобрил её "если" суеверный в этом отношении Антон. - Так о чем ты?
   - Как думаешь, Мишель этого... ну, анархиста на кухне... он его... убил? - с трудом, будто выжимая из себя слова, смогла выговорить девушка.
   Карев чуть нервно пожал плечами, для него такого вопроса не существовало, выучка парашютистов предполагала не оставлять за спиной врагов, способных нанести удар.
   - Спроси у него сама, - предложил Антон.
   - Спрошу, если будет момент, - серьезно пообещала Ника.
   Но с моментом пришлось подождать. Вернувшийся и в самом деле буквально через минутку Мишель повел своих спутников через проходные дворы, узкие переулки, короткие, казалось бы, тупички и сквозные подъезды прочь от гостиницы и, вообще, от центра города.
   Со стороны могло бы показаться, что они просто-напросто несколько странно прогуливаются по городу, то ускоряя шаг, то надолго задерживаясь у перекрестков, поджидая, пока пройдут мимо или простые обыватели, или шумно галдящие для собственного подбодрения небольшие группки инсургентов. В такие минуты Антон, сжимая под курткой рукоятку револьвера, старался своими плечами загородить Нику, что, вообщем-то получалось у него очень неплохо, учитывая миниатюрность девушки, а вот Мишель, казалось, не испытывал никаких беспокойств, совершенно непринужденно глазея по сторонам, будто разыскивая нужный ему, хорошо знакомый, но куда-то - вот беда - запропастившийся дом.
   И хотя никто из невольных путешественников не обращал внимания на местные достопримечательности и особенности городской архитектуры, в скором времени Антон и Ника заметили, как небольшие, двух-трехэтажные старинные особнячки с палисадниками, вычурными и не очень фасадами, сменились угрюмыми, больше похожими на казармы строениями темного, бывшего когда-то красно-бурым кирпича. Пышные, хоть и по-осеннему увядающие кусты сирени и жимолости становились все более чахлыми и невзрачными, обязательные клумбы с яркими высокими георгинами и астрами, приземистыми бархатными ноготками превратились в участки сухой, будто выжженной земли, покрытой кое-где серой, пыльной травой.
   Примерно через час таких вот, казалось бы, бесцельных блужданий Ника, не страдающая женским географическим кретинизмом, все-таки окончательно потеряла ориентировку в городе. Конечно, при необходимости она смогла бы выбраться обратно к гостинице самостоятельно, затратив на обратный путь вдвое, а то и втрое больше времени, но в данную, конкретную минуту объяснить самой себе, где же она находится, блондинка уже не смогла бы. Тем более, что в последние минут двадцать Мишель, похоже, водил её и Антона вокруг одного и того же дома, то увеличивая, то сжимая круги, видимо, приглядываясь к общей обстановке в квартале прежде, чем навещать своего знакомого в такой компании, да еще и с просьбой об убежище на какое-то время.
   Но на окраине городка было тихо. Инсургенты сюда даже не заходили, пройдя к центру с восточной, противоположной стороны, да и не интересовали их на самом деле рабочие кварталы, угрюмые старые дома-казармы, дворики с чахлыми кустами и вечная пыль. В центре, среди лавок и лавочек, среди ресторанчиков и кафе, банковских отделений и богатых домов псевдозащитники пролетариата чувствовали себя гораздо увереннее и спокойнее. И это - несмотря на полицию, которая, говоря по чести, никаких беспокойств инсургентам не доставила.
   Наконец-то, Мишель остановился в маленьком, пыльном и пустынном дворике, возле отполированного поколениями доминошников небольшого, добротного столика, пристроившегося в дальнем уголке, и попросил своих спутников:
   - Подождите здесь... и не волнуйтесь, если долго не будет, там - безопасно, но парой фраз не отделаешься, на четверть часа разговоров будет, не меньше...
   Ника понятливо кивнула и с удовольствием уселась на узенькую лавочку у стола, откинувшись спиной к стене дома и вытянув уставшие ноги... все-таки какими бы они ни были тренированными, а часовое блуждание по городским улицам давало себя знать. Мишель неторопливо и деловито, слегка поглядывая по сторонам, ушел в сторону дальнего подъезда, а рядом с блондинкой аккуратно пристроился Антон и предложил, пошарив за пазухой:
   - Коньяк будешь?
   - Зачем спрашиваешь? - возмутилась Ника. - Конечно, буду...
   - Держи...
   Карев протянул девушке извлеченную из-за пазухи початую бутылку того самого коньяка, что они распивали еще в номере гостиницы. Ника с усталой жадностью припала к горлышку...
   - У-ф-ф-ф!!! - выдохнула она через десяток секунд, проглотив изрядное количество обжигающей и бодрящей жидкости. - А ты в своем репертуаре, Карев. В то время, когда вся страна в едином порыве - ты припрятываешь коньячок... молодец.
   - Наш же коньяк, - засмеялся Антон. - Я не мародерничал, взял свое, пока ты одевалась. Видишь, как пригодилось-то...
   - Очень пригодилось, - искренне кивнула Ника, отхлебывая еще разок из бутылки и возвращая её романисту.
   - Очень-то пузырем не размахивай, - принимая коньяк, назидательно заметил Карев. - Увидят - в момент набегут халявщики, как мухи на... мёд. Я такие дворики знаю...
   - Кто сейчас набежит-то? - устало отмахнулась блондинка. - В городе такое творится... а вот, кстати, думаешь, Мишель нас специально так вел, чтоб мимо всяких ужасов, что по телевизору обычно показывают, проскочить? Или так получилось?
   - Тебе по ящику напоказывают, - проворчал Антон, и сам причащаясь коньячком вслед за подругой. - Все на самом деле не так страшно, да и творится-то всегда в центре, где власти местные живут, где деньги крутятся, а тут... тут тишина, работа, отдых.
   И тут же, будто подгадав с опровержением слов романиста, из приоткрытого окна второго этажа на весь двор раздались визгливые женские крики, перебиваемые басовитым мужским голосом, посылавшим женщину в очень хорошо знакомые каждому взрослому места. Следом загрохотала разбиваемая посуда, с жутким взрывным звуком хлопнула дверь внутри квартиры, и из ближайшего подъезда, прямиком к столику, буквально выкатился невысокий, крепенький мужичок с остатками волос вокруг блестящей от пота лысины. Тяжело отдуваясь после буйного разговора то ли с супругой, то ли просто с сожительницей, отзвуки которого и были слышны из окна, он извлек из кармана застиранного спортивного костюмчика помятую пачку папирос, от души, в сердцах, дунул в мундштук одной из них и обратился к Антону, моментально пересевшему на столик так, чтоб заслонить собой слишком уж бросающуюся в глаза даже в дорожном, скромном для нее одеянии Нику:
   - Огоньку не пожалей... - и, глубоко затягиваясь, будто глотая свежий воздух, вырвавшись из душного подземелья, кивнул затылком на свое окно: - Видали? И - главное - из-за чего!! Тьфу, скверная баба...
   И, уже успокаиваясь, отходчивый, видать, мужичок, хоть и взрывной, изложил:
   - Выпили с корешками, ну, со своими же, с заводскими, да и не так, чтоб выпили, просто по стаканчику пропустили, мне ж сегодня, ну, вот через пару часов, на смену... а она, как понесла, чуть запашок учуяла, куда там японскому цунами... и - на кой, спрашивается, ей это нужно... вот твоя бы - стала бы так?..
   Мужичок кивнул за плечо Антона на откинувшуюся к стене Нику.
   - Нет, - душевно засмеялся романист, - не стала бы, она б сама со мной выпила...
   Теперь не было смысла прикрывать девушку, и Карев, слегка отодвинувшись, позволил мужичку рассмотреть её без помех, и внешний вид Ники произвел на аборигена положительнейшее впечатление.
   - А что, похоже, и правда, - сказал он. - Красивая у тебя баба, знаешь ли, на одну столичную штучку похожа...
   - Не просто похоже, - засмеялся совсем уж простецки Антон, доставая из-за пазухи остатки коньяка...
   Ника глотнула и протянула бутылку аборигену, давай, мол, причастись за знакомство. Тот принял емкость безоговорочно, даже с некоторым благоговением во взгляде:
   - Дорогой, наверное? откуда такое?
   - Брось, один раз живем, - засмеялась в этот раз Ника.
   - Ну, я совсем чуток, работать скоро, - оправдался мужичок и в самом деле отпил немного, пару глотков, и тут же закатил глаза от удовольствия, зачмокал губами, затряс головой.
   - А вы, ребята, к нашим или просто зашли посидеть-выпить? - уже по-свойски, расположившись на скамеечке напротив Антона и Ники, без всяких дурных мыслей поинтересовался лысый абориген.
   Не ожидавшие такого вот прямого вопроса, да еще и с простейшей подсказкой, ни блондинка, ни романист не успели даже переглянуться, чтоб хоть как-то согласовать ответ, как в это время у столика появился Мишель, совершенно таинственным образом ухитрившийся пройти через весь двор незамеченным.
   - Мы к Паше зашли, дома он, ждет, - ответил за Нику и Антона поверенный абсолютно нормальным, хоть и деловитым голосом.
   - Паша - парень правильный, с мозгами, - авторитетно кивнул абориген, как бы со своей стороны одобряя визит. - Привет ему от меня, а если чего надо будет, заходите ко мне запросто, сами знаете, где живу... меня Феофаном зовут, а так - во дворе, да на работе - по-простому, Федей...
   - Привет передадим, - согласился Мишель.
   - Зайдем, надо будет, не поскромничаем, - пообещал Антон.
   Подкуривая оставленными романистом спичками очередную папироску, Федя засмотрелся вслед уходящим к подъеду, чисто по-мужски обратив особое внимание на аккуратную, изящную даже под брючками попку девушки, и подумал: "А ведь точно похожа она на эту... столичную... как бишь... Нику!"

10

   Анаконда отшатнулась на спинку стула, дернувшись, как от удара, и замерла без движения... секунду, другую... Кудесник впервые за все время общения с атаманшей анархистов видел, как она с трудом справляется с собой, пытаясь погасить внезапно возникшую панику, острыми огоньками мечущуюся в её глазах.
   Медленно-медленно выдохнув, будто перед этим махнула стопку чистого, неразведенного ректификата, девушка осторожно, как-то боязливо даже, положила на столик руки, накрепко сцепив между собой пальцы, чтобы не выдать их дрожь. И очень тихо, заглядывая в глаза Кудесника, спросила:
   - Ты точно ничего не нюхал и не курил? - и тут же одернула сама себя: - Верю, верю... давай без обид, не психуй... очень уж... сам понимаешь. Не верю, что кто-то узнал про мои планы... ну, не могу верить - и всё тут...
   Помолчав еще с полминутки, анархистка спросила, и вновь - излишнее, ненужное сейчас:
   - Ты это... точно? и откуда? кто видел Теней - не выживают...
   - ...иногда - выживают, - серьезно усмехнулся Кудя, хоть немного, ненадолго почувствовав себя в относительной безопасности здесь, в самом центре инсургентского гнезда, под прикрытием десятков вооруженных людей, и потянулся в этот раз за бутылкой коньяка, благо, и она стояла на столике и была плотно закрыта, чтобы ни капли ароматного напитка не пропало впустую. - Я вот видел, своими глазами, а теперь - уже два раза, и все еще живой...
   ...он сидел, зажавшись, стараясь превратиться в невидимый и неслышимый комочек плоти в малюсеньком промежутке между мусорными баками, наполненными откровенно воняющими, не убираемыми дня три-четыре уже отходами человеческой жизнедеятельности. И при этом сам Кудесник был похож на такой же вот отход, излишний в жизни продукт, пригодный разве что к безоговорочному истреблению огнем и металлом.
   Грязный, с потемневшим от пыли и гари лицом, в превратившейся в унылые мрачные тряпки одежде, в сапогах одного цвета с городской, пропитанной машинным маслом и бензином утоптанной морщинистой землей, Климовский сливался с мусорными баками в единый пестро-серый с буроватым отливом фон. И не было ничего удивительного в том, что остановившийся у стены дома, далеко-далеко от мусорных баков, как хотелось надеяться анархисту, мужчина в городском камуфляже, позволяющим его обладателю почти сливаться со стеной, выделяясь разве что вороненым стволом небольшого пистолета-пулемета в руках, не замечал притаившегося инсургента. Тем более, на всякий случай, хоть и не верил он в такие мистические премудрости, Кудесник упорно повторял про себя заклинание-заговор: "Я просто тряпка, большая, грязная тряпка, старый чехол от матраса, засунутый между бачками. Я не живой, я не человек, не дышу, не двигаюсь, не смотрю вокруг и ничего не вижу и не замечаю..." Суеверные, как большинство играющих со смертью людей, инсургенты говорили, что такие вот слова сильно помогают от чутких Теней, буквально улавливающих чужие, напитанные страхом мысли... Врали всё, небось, как всегда, врали даже самим себе... но... "я просто тряпка... большая... грязная... никому не нужная тряпка..."
   Повторяя по-детски примитивное, ничего не значащее заклинание, Кудесник старательно и упрямо гнал от себя другие, посторонние мысли, особенно те, что касались захвата этого поселка городского типа, обороны его от насевших как-то вдруг и с разных сторон губернских полицейских частей и - неожиданного появления странных людей в специальном камуфляже.
   Ничем не похожие на былинных богатырей, скорее уж щуплые и невысокие, хотя явно жилистые, сильные и выносливые, экипированные по последнему слову воинской науки и практики, эти люди прошли через оборонительные порядки анархистов, как раскаленный нож, сквозь масло, оставляя за собой брызги крови и мозгов, притихшие мертвые тела и - самое страшное - слухи. Слухи о неуязвимости, слухи о безжалостности и беспощадности, слухи о полнейшем равнодушии к убиваемым, раненным и просто посторонним людям, попавшимся на их пути.
   При этом никто из обороняющихся анархистов не был целью для Серых Теней. Они просто шли сквозь ряды недоучившихся студентов, люмпенов, профессиональных бунтарей, серьезных бандитов, мелких жуликов и прочего сброда, исполняя основную задачу, поставленную для них кем-то из высшего командования: безоговорочно уничтожить штаб и главарей инсургентов. Остальные были просто мелкой, досадной помехой на пути.
   Окончательно замерев в тихом испуге, как замирает крошечная пташка, ощутившая на себе грозную тень хищника, Кудесник из-под полуприкрытых век, боковым зрением, чтобы ни в коем случае не выдать себя прямым взглядом, исподтишка наблюдал, как Серый, не спеша оглядевшись, прислонился плечом к стене дома, резким движением снял с головы защитный шлем с затемненным забралом и вытер со лба бисеринки пота тыльной стороной затянутой в перчатку ладони. И шлем, и перчатка тоже были раскрашены в городской камуфляж, позволяющий Серому оставаться незамеченным на фоне старой, обветшалой, избитой дождями и выжженной солнцем стены дома. Худощавое, простое, без особых примет лицо, короткая стрижка сероватых, в тон камуфляжа, волос - только чуть позже Кудесник догадался, что волосы Тени были просто седыми - и внимательный прищур глаз... Уже через пару секунд боевой шлем скрыл от анархиста мельком виденное и запомнившееся на всю жизнь лицо...
   - ...это был он, такое не забывается, - завершил своё коротенькое воспоминание Кудесник. - Не признать - невозможно, и меня прямо там, у номера, в холодный пот бросило... сама понимаешь...
   Анаконда молча кивнула, трудно было не понять... и невозможно забыть простенький, невзрачный конвертик, закинутый в почтовый ящик конспиративной квартирки... про которую, казалось, не знала ни одна живая душа.
   Плотные, разноцветные листки фотобумаги выпали из конвертика и рассыпались по старенькой, затертой клеёнке, накрывающей обеденный столик на маленькой кухоньке в тесной, предназначенной лишь для разовой ночевки, квартире.
   Изуродованные до неузнаваемости тела и чаще всего нетронутые, искаженные болью и лютой злобой на собственных палачей лица хорошо знакомых Анаконде людей, соратников по борьбе, иной раз и более близких, чем просто соратники, были сфотографированы почти профессионально, четко и ярко. Кого-то можно было опознать лишь по татуировкам, особым приметам, цвету волос...
   Анаконда до конца своих дней не забудет тот жуткий, иррациональный страх, что полностью завладел её существом при просмотре фотографий, и то, как захотелось в тот момент исчезнуть, зарыться, как можно глубже, под землю, чтобы и следов её здесь не осталось, чтобы никто не смог найти и сделать с ней подобное... Но! страх страхом, на это, очевидно, и рассчитывали те, кто подкидывал снимки по никому неизвестному адресу... но Анаконда никогда бы не смогла выделиться, стать тем, кем она стала в подполье, если бы не сила воли и умение управлять своими эмоциями. И тогда, и сейчас атаманша смогла пересилить собственную натуру, не поддаться страху и минутной панике...
   - Черт, черт, черт... и еще раз черт!!! - только и позволила она себе выругаться вполголоса, дополнив слова кратким размышлением о том, что тщательно продуманный и выверенный по времени план проникновения в Промзону теперь летит куда-то в бездну со скоростью курьерского поезда.
   Перегнувшись через столешницу, Анаконда резким движением выхватила из рук Кудесника бутылку с коньяком, привычно обтерла ладонью горлышко и отхлебнула изрядный глоток, потом вернула бутылку анархисту и уже совершенно, казалось бы, спокойно, уверенно уточнила:
   - Почему ты решил, что они здесь по наши души? Если это так, вряд ли бы мы сейчас спокойно разговаривали с тобой... у любого человека, даже если это Серая Тень, есть - должна, обязана быть - какая-то личная жизнь, любимое занятие, отдых от работы...
   - Сама-то хоть на минутку веришь в то, что говоришь? - сморщился, будто съев пол-лимона, уточнил Кудесник, неожиданно тоже ощутив, как быстро бежит время, необходимое для принятия нужного и правильного решения. - Они могли только-только появиться. Никто же не знает толком, откуда они брались в те, прошлые разы, как входили в город, где группировались, чтоб нанести удар...
   - Да, что правда, то правда, - согласилась Анаконда. - Информации у нас по этим убийцам - ноль. А жаль... Но все равно, понимай, как хочешь... чувствую, что раз они еще - здесь и сейчас - ничего не начали, то и не начнут в ближайшее время... а то, что ты одного опознал... может быть, просто случайность? в самом деле, не призраки же они, должны где-то жить, работать, ну, в промежутках между акциями, я имею в виду... С кем он там, в гостинице-то, остановился? один?
   - Нет, - с невольным вздохом косвенно подтвердил размышления анархистки Кудесник. - Он, вроде как, при этой столичной штучке, ну, которая - Ника. Ей-то как раз самое место на фестивале... тут всё стыкуется, но... Тень в нотариусах? Не верится как-то...
   - Хорошо, - слегка прихлопнула ладонью по столу Анаконда, за время этого короткого разговора она успела прокрутить в голове ситуацию с разных сторон и пришла к единственному, как ей казалось, верному решению. - Делаем теперь так... сперва погоди меня минутку...
   Атаманша быстро поднялась из-за стола и выскочила за двери комнатки. Впрочем, заскучать в одиночестве Кудесник не успел, девушка вернулась и в самом деле буквально через минуту.
   - С патронами как у тебя? - деловито спросила Анаконда, вытаскивая из небольшого вещмешка, примостившегося в уголке гримерки на изящной тумбочке, пару пачек фабричной упаковки пистолетных патронов.
   - Нормально у меня, как всегда, - подозрительно хмыкнул Кудесник. - В серьезную перестрелку, что ли, собралась?
   - Перестрелки вообще не намечается, - ответила анархистка. - Просто мы прямо сейчас пойдем в Промзону, не дожидаясь вечера... надо опередить всех, если кто-то что-то и пронюхал...
   ...в подвале телецентра, на грязном, пыльном полу сидели и лежали человек сорок-пятьдесят, определенных инсургентами в заложники, мужчин и женщин. Пяток слабеньких, в двадцать, наверное, свечей, лампочек под жестяными, самодельными абажурами с трудом разгоняли влажный полумрак и позволяли разглядеть происходящее, хотя, впрочем, разглядывать было особо и нечего. Работники телецентра - от ведущих, местных обозревателей и репортеров до секретарш различного уровня и швейцаров от входа - уныло замерли в позах обреченного ожидания. Казалось, никто из них даже не шевелится, и все движение исходит лишь от шестерки охранников, приглядывающих в подвале за порядком. Двое их них встретили Анаконду и Кудесника у самого входа, сразу же за обитой железным листом и потому кажущейся массивной и солидной дверью. Еще парочка изнывала от скуки, полутьмы и сырого, вонючего воздуха, располагаясь вдоль стен, на самом, пожалуй, освещенном месте, а последние, как бы, прикрывали небольшую, едва заметную дверку в дальнем углу подвального зала.
   Атаманша, а следом за ней и Климовский, по-хозяйски прошли сквозь заложников, при необходимости бесцеремонно отпихивая ногами тех, кто оказывался на их пути, при этом, старательно не обращая внимания на вопросительные взгляды, хмыканье и покашливание охранников, старающихся привлечь к себе внимание начальства, но так и не рискующих впрямую спросить: "А долго нам здесь еще..."
   За маленькой дверцей в углу подвала скрывалась самая настоящая слесарная мастерская, полная тисков, напильников, шведских ключей, каких-то непонятных водопроводных кранов и краников, ветоши и машинного масла в самых различных емкостях. Кое-где вдоль стен, на вбитых попросту гвоздях, висели засаленные, рваные телогрейки, грязные рабочие халаты и еще какое-то барахло, дотрагиваться руками до которого без отвращения вряд ли бы смог и самый небрезгливый человек. А одну из стен, совсем, как в сказке про деревянного мальчика, выструганного из полена, занавешивала огромная для такого помещения афиша откровенно порнографического содержания, покрытая по углам многочисленными масляными отпечатками чьих-то пальцев.
   - Гляди, внимательно гляди... - кивнула на нее Анаконда.
   Кудесник хмыкнул из-за спины атаманши, мол, чтобы посмотреть на такие картинки, вовсе не обязательно тащиться в подвал, но анархистка уже уверенным движением опытного престидижитатора срывала со стены афишку, демонстрируя своему спутнику скрывающуюся за ней очередную, совсем уж миниатюрную дверцу.
   - Подземный ход, - кратко пояснила Анаконда. - Еще со средневековых времен... лет десять назад его даже реставрировать хотели, да денег, как всегда не хватило, забросили эту задумку и про ход забыли... только - бумажки в архивах остались, а теперь нам - очень пригодится...
   Тайный выход из телецентра, прокопанный в те времена, когда и телевидения-то никакого не было и в помине, да и здание на этом месте стояло совсем другое, был узок и приземист настолько, что даже щуплому Кудеснику пришлось идти по нему, сгорбившись и постоянно касаясь локтями замшелой каменной кладки стен. Захватившая с собой мощный, но миниатюрный фонарик анархистка шла первой, то и дело чиркая макушкой по потолку и невнятно ругаясь себе под нос.
   Через минут двадцать, выбравшись на поверхность в подвале простого жилого дома, Анаконда, отряхиваясь от пыли и паутины подземелья, сказала, подмигивая своему спутнику:
   - Вот так, примитивно, но действенно. Для всех - мы не уходили из телецентра. Для особо любопытных - спустились в подвал, то ли заложников помучить, то ли еще по каким делам, может, золото добытое припрятать... А на самом деле... выходит, что предки были кое в чем поумнее нас...
   Завершив свой короткий монолог таким неожиданным пассажем, атаманша заспешила наверх, на улицу, через нагромождение старых, развалившихся комодов, проржавевших панцирных сеток от кроватей, разбитых велосипедов и прочего хлама, заполняющего подвал. Эти давно отслужившие свой срок вещи лучше любой специальной маскировки прикрывали вход в подземелье.
   На пустынной улице - рабочий день, да еще и этот налет анархистов заставили большинство обывателей, даже самых отчаянных любителей свежего воздуха, попрятаться по домам - Анаконда и Кудесник довольно быстро сориентировались и двинулись в сторону законсервированной, известной только им явки, стараясь не попадаться на глаза небольшим группкам инсургентов, по-прежнему, как и несколькими часами ранее, шатающимся по улицам в поисках то ли давно уже истребленных или задержанных полицейских, то ли лавочек и магазинчиков побогаче, то ли просто - в поисках приключений на свои не слишком уже трезвые головы. Пару раз по дороге Кудя откровенно кивал своей спутнице на близлежащие аптеки, памятуя о её задании достать кокаин для прогулки в Промзону, но Анаконда небрежно отмахивалась и, в конце концов, пояснила:
   - Да есть у меня энзе, не пропадем, если что, а светиться сейчас в этих кварталах - не нужно...
   Потратив еще какое-то время, они незаметно для окружающих добрались до того самого тихого дворика, в котором всего часом назад, никак не больше, уже побывали Ника, Антон и Мишель, разыскивая нужного им человека, знакомого и "должника" поверенного блондинки. Сейчас маленький провинциальный дворик выглядел еще тише и безлюднее, чем раньше, но тишина эта не была тем, прежним безмятежным покоем, блаженным елеем разливающимся в стороне от происходящего. Напряжение буквально разливалось в воздухе и ощущалось так же явственно, как солнечный свет, голубизна неба и сердитое, заполошное чириканье городских воробьев. Причиной тому были два трупа, лежащие неподалеку от того самого подъезда, в который Мишель пригласил своих спутников совсем недавно. Даже не приближаясь к ним, Кудесник легко распознал в убитых драбантов Анаконды, очень уж характерными габаритами и одеждой отличались они от прочих инсургентов, тем более - от аборигенов городка. Быстро, куда там вычислительным машинам, скалькулировав в уме возможный риск засады неподалеку от трупов, анархист, не таясь, подошел поближе. Н-да... уж... один из драбантов пулю встретил лицом, и теперь оно напоминало страшную кровавую маску... а другому - повезло, если такое слово не прозвучало бы издевательски, пуля попала ему чуть выше переносицы, оставив лишь маленький чернеющий след. И - очень похоже было, что трупы никто не трогал, так и лежали они здесь все то время после роковых выстрелов.
   - Я их послала вперед, чтоб обстановку прощупали, да и помогли, если надо, нашему человеку... - расстроено сказала Анаконда в спину Кудеснику. - Тут ведь не все так просто с выходом в Промзону...
   - Ничего бы они не помогли, - чуть гундосо прояснил ситуацию высокий и худой мужчина с уныло обвисшими кончиками длинных усов, как-то незаметно, хотя и не старался он скрываться, подошедший к анархистам. - Они до меня даже не дошли... я уж потом догадался, что от вас...
   - А кто их? - поинтересовался Кудесник, сообразив, что обмен паролями сейчас выглядел бы попросту смешно и нелепо, ну, кто бы еще стал подходить к ним так - в открытую, без опаски и настороженности?
   - Не знаю, кто это, - пожал плечами длинноусый. - Один - невысокий, худой, в сером костюмчике, в очочках, вылитый бухгалтер, только что счет подмышкой не хватало и нарукавников. А с ним - девица, ну, очень вся из себя, хоть и одета неброско, маленькая такая, но эффектная. И мужик, ну, думаю, не совру, что из бывших парашютистов или спортсмен какой, очень уж фигуристый на их фоне. Да и одет - в кожу с головы до ног. Стрелял, похоже, серый, он первым шел, но так ведь я оружия у них в руках ни у кого не видел, может, и "рывок", кто знает...
   - С-с-серый... это же... - Кудесник с трудом сдержал внезапно прорвавшееся в речи заикание, но вот резкую бледность лица сдержать не смог.
   - Может, и не тот, - одернула его Анаконда, вовсе не обязательно, вообщем-то, постороннему человеку знать о Тенях в городе, но тут же, и сама, занервничав, уточнила: - А наш Маячок? Все нормально? Где он?
   - Так он их и увел, только шел в серединке, вроде как, они его прикрывали, - чуть удивился хозяин явки, сразу не сообразив, что о главном-то он и не сказал, впрочем, кто его знает, где оно сейчас - это главное.
   Теперь настал черед бледнеть атаманше.
   - Ушел? Куда? увели?
   - Увели или сам, не поймешь, но шел, кажись, свободно, - поделился виденным длинноусый. - А куда... хоть и знаю, наверное, куда, да только оттуда его уже не достанешь, пока сам не вернется. Предупреждал же об этом, брать надо было здесь...
   Анаконда, бессильно уронив руки вдоль тела, с резким выдохом длинно и затейливо выругалась. А что же ей еще оставалось делать? Впрочем, подобное развитие событий она, невзирая на такую, очень расстроенную реакцию, похоже, все-таки предусматривала. Отвернувшись от убитых, она рассеянным, задумчивым взглядом оглядела дворик и указала на доминошный столик в дальнем углу:
   - Ладно, идем-ка вон, присядем, в ногах правды нет, - кивнула она Кудеснику и хозяину явки. - Надеюсь, тут никто полицию вызвать не додумался?
   - У нас полицейских не вызывают, - пожал плечами длинноусый. - Дворник, разве что, в труповозку позвонит, куда ж еще их девать? Да, небось, нынче в городе для труповозки работы и без того с лихвой... ну, пошли, что ж теперь-то...

11

   Дверь в квартиру была незапертой, и они сразу же прошли внутрь, через маленькую, едва развернуться двоим, прихожую по узкому коридорчику в просторную кухню. Здесь за большим, дедовским, наверное, еще столом, покрытым затертой, изрезанной, старенькой клеенкой, сидел худенький молодой паренек в потрепанной, домашней курточке на голое тело, чуток взъерошенный то ли после сна, то ли из-за визита нежданных гостей, с откровенным любопытством разглядывающий вошедших. В уголке, возле громоздкого, старинного холодильника, опершись поясницей о подоконник и сложив руки под грудью, стояла опрятная маленькая старушка, возраст которой, так сразу, на глаз, определить было затруднительно.
   - Вот, мои друзья, которым надо помочь, - как-то неуверенно, совсем не похоже на себя, буркнул Мишель, чуть отходя в сторону и пропуская вперед, к столу, Нику и Антона.
   Глаза молодого человека на пару секунд широко распахнулись от удивления, он слегка приоткрыл рот, как бы, собираясь что-то сказать, но тут же передумал и плотно сомкнул губы, стараясь не икнуть нарочито, как было заведено в их дворовой компании при проявлении крайней степени изумления. Сразу стало ясно, что юноша признал и Антона, и Нику, а те почему-то почувствовали ужасную неловкость от такого вот узнавания, будто и не привыкли они постоянно, практически в любом обществе, быть в центре людского внимания. И неловкая эта пауза вдруг затянулась на несколько томительных, долгих минут, пока Максим окончательно не убедился, что видит своих именитых гостей не в сладком, вожделенном сне, не на экране телевизора и не на эстраде, а в собственной кухне.
   - Что ж ты сразу-то не сказал... - высказал пролетарий вполне справедливый упрек Мишелю.
   - Ну, значит, представлять их вам не надо, - не отвечая на риторический вопрос, сказал поверенный. - А вот вас им - обязательно... Это - Максим, единственный человек в этом городе, кому я могу доверять безоговорочно.
   Смущенный такой краткой, но содержательной характеристикой, пролетарий поерзал на стуле, явно размышляя о том, стоит ли встать и поклониться, или все же лучше ограничиться легким кивком головы, не поднимаясь с места? Правда, времени на размышления подобного рода Мишель ему не дал, тут же, указав на старушку, продолжавшую безмолвно и неподвижно стоять у окна:
   - Мария Семеновна, в промышленном районе известна всем, как тетушка Мария. Дальняя родня Максима.
   - Вот ты мне и задачку задал, Миша... - покачал головой юноша, видимо, уже окончательно пришедший в себя после шокирующего знакомства. - Как же таких людей прятать?
   Максим откровенно почесал в затылке, и этот простецкий, не демонстративный жест каким-то образом в одно мгновение разрядил некую напряженность, возникшую при появлении на кухне Антона и Ники.
   - А зачем нас прятать? - уточнил Карев, бесцеремонно, но не нагло, а как-то по-свойски, как он умел делать, усаживаясь на свободную табуретку возле стола.
   - Ну, не совсем, чтобы прятать, а просто найти местечко, чтоб вам переждать бузу с анархистами, - чуть сумбурно, как умел, пояснил Максим. - Их же, чтобы там по телеку атаманша не говорила, из городка с боем выбивать будут, а вам - какой резон под пули попадаться... Я верно мыслю, Миш?
   - Абсолютно, - кивнул Мишель, вновь превращаясь в сухого, корректного и деловитого поверенного. - Тем более, Антон, когда в город ехал, видел, как весь уезд блокировали парашютисты. Без стрельбы не обойдется, и хорошо еще, если только стрельбой нынешнее дело обойдется...
   - А может быть и хуже? - заинтересовался пролетарий.
   - Не знаю. Анаконда, лидер анархистов, рвется в Промзону, и это - как сигнал, что может быть всякое, - пояснил Мишель. - Особенно - ей в ответ, от имперских властей...
   - У меня вам оставаться нельзя, - сказал Максим, обращаясь к Антону, и тут же пояснил: - Анархисты ко мне уж точно заявятся, если в Промзону собрались...
   - Это ж почему? - полюбопытствовал романист, хоть и понимал, что влезает не в свое дело, и задавать такого рода вопросы не стоило бы.
   - А потому, что шастает он в эту самую Зону, как в свой сарайчик на огороде, - отозвалась за родственника старушка. - А еще потому, что в районе про это все знают, да и как не знать? тут все, как на ладони, все друг про дружку знают...
   - Да еще и не факт, что никто из твоего же ближайшего окружения не работает на анархистов, - заметил в тон тетушке Марии Мишель. - Скорее всего, наверняка работает, пусть и не явно, без всякой там агитации и прочего...
   Максим и старушка быстро и понимающе переглянулись, именно об этом они говорили буквально за несколько минут до появления в квартирке поверенного. Выходит, что не только они, знающие свой район кто с детства, кто почти десяток лет, пришли к такому выводу, но и человек, вообщем-то, посторонний, но достаточно умный и в таких делах неплохо разбирающийся.
   - ...и к друзьям вас не пристроишь, - продолжил свои размышления вслух пролетарий. - Ребята, конечно, надежные, никто из них ни к полицаям, ни к анархистам не побежит хвастаться, но... между своими - не удержатся. Еще бы! Сам Карев в гостях... Я уж не говорю про госпожу Нику...
   Тут Максим не выдержал, неуклюже приподнялся над столом и поклонился блондинке, как кланяются обыкновенно очень уважаемому человеку, от которого зависят или которому сильно чем-то обязаны в жизни.
   - Перестань, терпеть этого не могу за сценой - махнула рукой девушка и, будто в подтверждение своих слов, ловко и чуть игриво присела на колени к Антону, слегка поерзала попкой, устраиваясь поудобнее, и попросила юношу: - Давай проще, ага?
   - Ладно, - смутившись, отозвался Максим. - В схороне каком вас прятать тоже бесполезно... нет, конечно, есть у меня парочка мест, про которые никто не знает, даже, вон, тетька, но, все равно, люди увидят, как вы по району бродите, разговоры пойдут еще интереснее, значит, и анархисты искать будут сильнее, перевернут тут все, им же только повод дай побезобразничать...
   - Чего вокруг да около ходишь, - неожиданно вновь вмешалась старушка. - С собой возьмешь, все равно ж идти туда собирался утром, так поспешишь малость и сейчас прямо двинешься...
   От досады ли, что такая простая и доступная мысль сразу не пришла ему в голову, от удивления ли, но Максим замер на пару секунд с полуоткрытым ртом, потом искренне, от души, хмыкнул-крякнул, и все присутствующие сообразили, что пролетарий борется сейчас с единственным лишь желанием - грохнуть кулаком по столу, чтоб хоть так разрядиться...
   - Не крути, Максимушка, - продолжила тетушка Мария. - Перед самим собой не крути. Про "нельзя" и остальное - забудь на время, ведь уже бывало такое... я хоть и не видела сама, но - знаю...
   - Да я ведь... - начал было в ответ пролетарий, но его слова перебил легкий, едва слышимый скрип дверей и неуверенные шлепки босых ног по полу.
   Все как-то вдруг, разом, оглянулись в коридорчик. А там, придерживаясь рукой за стенку, неуверенно, будто только-только научившись ходить, передвигалась худенькая, по-подростковому еще угловатая, девица с пегими, взъерошенными волосами и страшной, налитой кровавой синевой всех оттенков маской вместо лица. Из-за отсутствия своей одежды поднявшаяся с постели Танька воспользовалась мятой клетчатой рубашкой юноши, и то, что в иной момент выглядело бы утонченно эротически, сейчас казалось жутковатым и безобразным. Сил на то, чтобы застегнуть пуговицы, у девушки не хватило, и всем, сидящим и стоящим на кухне, была видна отливающая синевой кожа впалого, худого животика, чуть выпирающий лобок, покрытый не так давно пробившимися волосками, тощие, неуклюжие в движении ноги...
   - Я это... тут... ну, по нужде, - с трудом выговорила Танька, поворачиваясь к сидящим левой, уцелевшей стороной головы, чтобы хоть как-то разглядеть гостей Максима, ведь правый глаз у нее окончательно заплыл и ничего не видел совершенно.
   - Да куда ж ты вскочила-то! - успела всплеснуть руками тетушка Мария, как Таньку повело в сторону, и она начала падать, заваливаясь вбок и назад...
   Неуловимо для постороннего глаза Мишель в какие-то доли секунды оказался рядом с девушкой, но даже он не успел подхватить падающее тело, а только лишь смягчил его нежелательный контакт с крашеными досками, на руках уложив Таньку на пол. В ту же секунду раздался грохот, особенно сильный в тишине, установившейся на кухне, отодвигаемого стула - Максим, хоть и запоздал, но безучастным свидетелем оставаться в такой ситуации не смог...
   Под мягко, но все-таки упавшей девушкой начало расплываться темное пятно, мочевой пузырь не выдержал встряски, но Максим был уже рядом, подхватил Таньку на руки и шагнул к своей комнате, а вслед ему, в спину, донеслись слова старушки:
   - Уложи её обратно, да побудь там чуток, чтоб снова вскочить не удумала, а я пока приберу здесь...
   Ловко и очень быстро для своего преклонного возраста тетушка Мария вытянула из ванной комнатки пару тряпок, тазик и принялась за дело, на ходу объясняя чуть испуганным, замершим вполоборота, как успели среагировать, на неожиданное происшествие гостям:
   - Её этак накрыло, как клуб взорвался... контузия сильная, лежать да лежать надо, а её, видишь, понесло... за что не люблю молодежь - всё геройствуют, горшок попросить, небось, стыдно было...
   Никто из гостей не стал уточнять ничего про взрыв, не время было выяснять такие подробности, лишь Мишель подумал, что теперь всё становится на свои места, и те проблемы, на которые пожаловался, было, вскользь пролетарий, когда поверенный первый раз на несколько минут заглянул к нему в квартиру, проявились в полной мере и оказались действительно личными проблемами Максима.
   Минут через пять натуженного молчания и быстрых переглядок между Антоном и Никой, пока старушка прибралась в коридорчике и ушла следом за дальним родственником в его комнату, вернулся Максим, уже переодевшийся из домашнего в простенький легкий свитерок и чистую, даже отглаженную явно с любовью и заботой обычную рабочую спецовку буро-зеленого цвета. Не присаживаясь к столу, а просто прихватив с него свои сигареты и коробок спичек, пролетарий кивнул гостям:
   - Ну, пошли...
   - Куда? - остановил его Мишель.
   - Как это? - не сообразил сразу Максим. - В Промзону пойдем, надо людям укрыться... да и у меня теперь там дела срочные образовались... а с Танькой пока тетька посидит, она так сказала...
   - Нет, ты не понял, - сухо улыбнулся поверенный. - Куда идем из подъезда - влево, вправо, ну, и дальше...
   - А-а-а-а, вот ты про что, - протянул юноша. - Так не беспокойся, я поведу...
   - Ты не поведешь, - строго сказал Мишель. - Ты пойдешь с Никой, замыкающим - Антон... поведу я. Итак - куда?
   - Раз Мишель говорит, так и пойдем, - поддержала своего поверенного Ника, прихватывая едва не шарахнувшегося в сторону от такого контакта молодого человека под руку. - Мне с тобой, может, приятно пройтись будет... А Антон в таких случаях не ревнивый, правда, ведь?
   Карев поморщился на нелепость последних слов блондинки, но списал их на волнение, охватившее их всех в необычной ситуации. Максим пожал плечами, на лице его явно читалось: "К чему такие сложности? Не в кино, небось...", но спорить и возражать он не стал.
   - Как выйдем - направо, в соседний двор, - пояснил он, слегка косясь на прижимающуюся к нему Нику. - Потом, дальше, еще вправо, но чуток, через двор пройдем, а там трансформаторная будка, к ней...
   ...Уже в подъезде, неторопливо спускаясь следом за Никой и Максимом, Антон сказал негромко:
   - Что-то это всё мне напоминает...
   Это были его едва ли не первые слова за все время пребывания в квартире пролетария. Так мало в компаниях романист ни разу на памяти своей подруги, не говорил.
   - Очередную главу твоего романа? - не удержалась, чтобы не съерничать блондинка. - Или сценарий сериала?
   - Джунгли... - серьезно ответил романист, отбивая у девушки охоту к дальнейшему обсуждению его слов.
   Сказал и - как накликал. Они не прошли от подъезда и пяти саженей, как навстречу, как раз из того самого дворика, куда направлялась их маленькая импровизированная колонна, вышли двое высоченных, широкоплечих парней с черными повязками на левых рукавах почти одинаковых, как униформа, добротных синих костюмов. Шедший позади Антон успел всё понять, сообразить, что не просто так драбанты Анаконды - хоть и не мог знать, что это именно они - появились здесь, а Ника и Максим ни в чем не разобрались, посчитав, наверное, появление парочки анархистов вполне естественным явлением, вроде городских воробьев, бездомных кошек или бродячих собак. Но никто из них как-то среагировать просто не успел. Прозвучали два очень негромких хлопка, будто где-то неподалеку открыли подряд, с замедлением в миллисекунды, две бутылки шампанского, и лицо шедшего первым драбанта брызнуло кровью, и сам анархист стал медленно заваливаться назад и вбок, пытаясь хоть как-то, рефлекторно, задержать свое падение. Второй же упал навзничь без всяких попыток, будто толкнули его сильно в грудь, сбили с ног одним ударом.
   - Не смотреть! - строго скомандовал, чуть повернув назад голову, Мишель. - Идем мимо, внимания не обращаем...
   "Сильно сказал, - подумал Антон, скашивая глаза в попытках разглядеть, куда же попал поверенный Ники второму инсургенту. - У нас так на весь батальон разве что один ротный мог скомандовать - чтоб даже мысли малейшей не возникало о неподчинении..."
   Проходя мимо упавших и старательно исполняя приказ Мишеля, Максим сильно побледнел, будто только сейчас прочувствовав до конца случившееся, а вот Ника простучала каблучками вполне равнодушно, можно было подумать, что при ней едва ли не ежедневно с таким профессионализмом отстреливают инсургентов.
   "Кстати, о профессионализме, - задумался на секунду Антон. - Двигается простой нотариус очень умело, а уж стреляет - так и просто слов нет... интересно, его всему этому еще в бухгалтерском колледже выучили, или специальные курсы для поверенных в делах существуют?.." Завершить обдумывание романист не успел, одернув сам себя, чтобы не потерять концентрацию и внимание, ведь если навстречу им попалась парочка анархистов, то в соседнем дворике вполне могли поджидать еще человек пять, и тогда пока еще не побывавший в действии ствол Карева очень даже понадобится.
   Но в соседнем, как две капли воды, по мнению приезжих знаменитостей, похожем на предыдущий, дворике было тихо и пустынно. Попытавшийся предсказать дальнейшие действия поверенного, Антон решил было, что он поведет их вдоль стены дома, прячась за густыми, разросшимися без должного ухода в настоящие джунгли, кустами сирени, но - ошибся. Как ни в чем ни бывало, Мишель двинулся через двор напрямую, по протоптанной тысячами ног дорожке. "И верно, чего метаться? В районе тихо, выстрелы вряд ли кто услышал, а услышал, так и внимания на хлопки не обратил. Да и не могли анархисты, если они, конечно, к Максиму шли, выдвинуть сюда взвод, такие дела тайком творят, без многочисленных помощников, с которыми потом делиться надо будет", - опять отвлекся от окружающей обстановки Антон. Хорошо, что его расслабленность и минутная задумчивость не принесли никакого вреда, но сам романист все-таки пожалел об этом, отметив про себя, что стал терять те запасы психологической и физической формы, которые дала ему служба в парашютных войсках.
   Массивная, из темного красного кирпича, побитого ветрами, дождями, снегом, изрисованного мальчишками, с высоким цоколем потемневшего от времени бетона, трансформаторная будка выглядела так, будто стояла здесь, за поворотом высокого старого дома, с начала времен и строили её едва не параллельно с египетскими пирамидами. Но самым главным достоинством строения - и Мишель, и Антон это отметили сразу - было то, что ни из окон дома, ни из дворика оно не просматривалось. Со всех четырех сторон, в каждой из стен, были сделаны невысокие арки, прикрывающие тяжелые, когда-то окрашенные в черный цвет металлические двери. Максим уверенно, по-хозяйски, показал влево, а когда вслед за поверенным подошел к дверям, вытащил из кармана штанов прикрепленный к металлической, солидной на вид цепочке плоский белый ключ.
   Тяжелая, со слегка проржавевшими петлями защитница промзоновской тайны открылась на удивление легко и бесшумно. Максим шагнул внутрь помещения первым, хозяйским жестом пошарил где-то слева от входа и зажег свет. Следом за ним, почему-то разволновавшись и толкая друг друга, стремясь побыстрее скрыться за стенами, прошли Антон и Ника, а замыкал - Мишель, предварительно профессионально-внимательным взглядом окинув окрестности.
   - Дверь просто прихлопни, - попросил его пролетарий. - Там автоматическая защелка...
   Антон огляделся. Непонятного для него назначения металлические шкафчики виднелись по углам в слабеньком освещении единственной лампочки "двадцатки" над той самой дверью, через которую они вошли внутрь. В центре маленького зала громоздилось нечто цилиндрическое, снабженное непонятными циферблатами с подвижными или мертво замершими стрелками. Пара огромных рубильников замерла в поднятом, верхнем положении в пазах-прорезях на поверхности металлического кожуха трансформатора. И всё это хозяйство непрерывно тихонечко гудело равнодушным, механическим гулом, а из ребристых вентиляционных щелей тянуло горячим воздухом с запашком разогретого машинного масла.
   - Он что ж - рабочий? - с легким удивлением поинтересовался Антон.
   - Конечно, - недоумевающе пожал плечами Максим. - Как же иначе? Иначе тут бы давно притон какой организовали... такие помещения в районе не простаивают впустую...
   - И... что же дальше? - поинтересовалась Ника, чтобы не смущать пролетария отодвинувшаяся от него поближе к Кареву.
   - А дальше - поедем в Промзону, - пожал плечами пролетарий.
   - Поедем? Это как? Верхом на трансформаторе? - насмешливо уточнила блондинка, задавая вопросы за своих мужчин, которым показаться технически неграмотными перед Максимом не хотелось.
   - Стоп, - попросил поверенный. - Что там будет?
   Его несколько странный вопрос каждый расшифровал, разъяснил себе по-своему, но все поняли, что Мишель озабочен сейчас только лишь степенью безопасности предстоящего путешествия.
   А еще - ставший в последние часы непредсказуемым и загадочным сухарь-нотариус брал для себя маленькую паузу на раздумье: не нужно ли ему остаться в городе? Впрочем, через час-другой на улицах уездного центра должны были появиться парашютисты, а может быть и - штурмовики из имперских батальонов. И тогда начнется такая зачистка, что чертям станет тошно, недаром же уезд блокировали еще с утра так, чтобы никакой излишней информации, да и её носителей, отсюда не просочилось наружу. В городских, уличных боях значение одного человека практически нулевое, да и не получал Мишель никакого задания на участие в этих действиях, сам себе поставив задачу лишь на обеспечение безопасности Ники и Антона. Кстати, их, а главное - его, опознанного одним из инсургентов, исчезновение из гостиницы и в целом из поля зрения захвативших городок анархистов сыграет только в плюс... Мишель, приняв правильное решение, резко и как-то очень заметно для окружающих моргнул, отгоняя лишние уже мысли.
   - Увидите...
   Пролетарий кивнул себе за спину, на металлический гудящий цилиндр трансформатора, и, повернувшись к нему, положил руку на маленький, не бросающийся в глаза пультик с десятком кнопок, смонтированный в небольшом углублении. Следом за этим Максим ловко понажимал что-то и... цилиндр будто распался, раскрылся, как распускаются цветы под солнцем, на две половинки. При этом трансформатор продолжал гудеть, перемигиваться огоньками и дрожать нужными стрелочками циферблатов, как ни в чем ни бывало. А раскрывшаяся сердцевина цилиндра оказалась заполненной блестящей, зеркальной кабиной, вызывающей ассоциации с чем-то ослепительно чистым, стерильным и при этом невероятно технически сложным.
   - Там будет сказка... - улыбнулся Максим блондинке, зачарованно глядящей на чудо-кабину.
   - Страшная? - деловито осведомился Мишель, поправляя под пиджачком кобуру с пистолетом.
   - Почему же непременно страшная? - пожал плечами пролетарий. - Просто сказка... так что - ничему не удивляйтесь...

Часть вторая.

Госпожа инспектор

Вей, бей, проруха судьба,

Разбуди слов рябиновый слог.

Постучи в дверь, пораскинь снег

По лесам век, да по полям рек.

Кто-то не волен зажечь свет,

Кто-то не в силах сказать нет,

Радугой стелется судьба-змея,

Пожирает хвост, а в глазах лед.

А в груди страх, а в душе тоска,

Больно, ей больно, да иначе нельзя.

Но только вей, бей, проруха судьба,

Разбуди слов рябиновый слог.

Постучи в дверь, пораскинь снег

По лесам вех, да по полям рек.

И.Сукачев

12

   В кабине лифта, куда следом за Максимом шагнули его незваные гости, как-то сразу стало тесновато, хоть и казалась она, на первый взгляд, просторной, едва ли не больше по объему, чем скрывающий её трансформатор. Как-то невольно забившись в уголок, отгороженная от входа плечами своих спутников, шедшая первой за пролетарием, Ника с легким волнениям огляделась по сторонам. Мишель, по въевшейся, видимо, уже в кровь привычке, вошел в лифт последним и теперь внимательно приглядывался к внутренней обшивке кабины, оказавшейся отнюдь не металлической, как показалось снаружи, а выполненной из какого-то странного пластика - ослепительно, зеркально блестящего, но - теплого на взгляд. А Антон первым делом обратил свое внимание на пару странных крупных кнопок, расположенных возле самых входных дверей и снабженных пояснительными, тоже крупными и длинными стрелками, указывающими вверх и вниз.
   Поймав его взгляд, Максим кивнул ободряюще и нажал легким прикосновением всей ладони на нижнюю кнопку. Ника слегка напряглась, ожидая привычного, пусть и едва заметного начала движения кабины, но... ничего не произошло. Ни легкого плавного рывка, ни еле слышного, гудящего шума заработавших механизмов. Только пролетарий, как ни в чем не бывало, подбадривающе кивнул блондинке, видимо, пока еще не рискуя подмигивать столичной штучке и знаменитости.
   В кабине было светло и ярко, но свет непонятным образом рассеивался, не резал глаза, не казался неприятным, а по зеркальным, так похожим на металлические панелям пробегали едва уловимые простым глазом плавные цветные сполохи, будто где-то там, в сердце механизма, в эти мгновения зародилось и пыталось выплеснуться наружу северное сияние.
   - Вот и всё, - сказал Максим через десяток секунд напряженного молчания. - Можно выходить...
   Наверное, он знал какие-то приметы или просто отсчитывал про себя время движения, потому что в этот момент двери лифта бесшумно и плавно открылись, предлагая пассажирам выйти совсем в другом месте, а вовсе не в том, в котором они вошли в кабину.
   После яркого внутреннего освещения лифта в небольшом, прохладном вестибюле, отделанном темно-красным, с чуть желтоватыми прожилками мрамором показалось сумрачно, но через несколько мгновений глаза привыкли к новому освещению, и уже легко можно было разглядеть невысокий, покрытый изящной лепниной потолок, отполированные стены с вмонтированными в них светильниками, переливающимися чуть потускневшей бронзой, блестящий, будто только что застеленный мрамором, пол и - такие знакомые взгляду, такие привычные поручни двух эскалаторов, поблескивающие убегающей в бесконечность резиновой черной лентой перил...
   "Это что?.." - слегка недоумевающим взглядом спросил у пролетария Мишель. В ответ Максим только пожал плечами, будто демонстрируя свое неумение объяснять очевидное, и хозяйским кивком пригласил всех пройти вперед...
   Едва они отошли от лифта шагов на пять, как двери за их спинами бесшумно сомкнулись, и если бы не исчезнувший позади источник яркого света, никто бы и не заметил, что они теперь отрезаны от поверхности - настолько плотно, без малейшего намека на соединение прилегали друг к другу половинки дверей, снаружи отделанные темно-красным, идеально сочетающимся с мрамором стен пластиком. А перед Никой, идущей чуть впереди остальных, то ли пропустивших её из вежливости, то ли по старинной мужской привычке первой в неизвестность пускать женщину, оказалась привычная, хотя и совершенно новенькая, свежая, без неистребимых следов сотен тысяч ног бегущая дорожка. Не останавливаясь, не испытывая даже тени сомнения, блондинка спокойно шагнула на эскалатор, слегка придерживаясь рукой за скользящие одновременно с дорожкой перила, а вслед за ней на узкую движущуюся лестницу встали и остальные.
   В таком положении, стоя практически в затылок друг другу, говорить было неудобно, да и не хотелось никому из незваных гостей Максима начинать разговор о том, куда же он завел их. И Ника, и Антон, да и Мишель тоже ожидали увидеть скорее уж подземный цех, или заставленную древней, фантастической аппаратурой лабораторию малопонятного назначения, но никак не этот небольшой вестибюльчик и привычный эскалатор, правда, опускающий их очень глубоко под землю. "Может быть, таким и должно быть преддверие Промзоны? А мы всё бредим стереотипами..." - думал Карев, старательно вглядываясь в едва светлеющее впереди пятно. А поверенного в делах в этот момент мучил совсем другой вопрос. Конечно, веря пролетарию, понимая, что тот ни в коем случае не хочет подводить ни его, ни знаменитых гостей, Мишель все-таки снова и снова возвращался мыслями к изолированности лифта, опустившего их под землю, от возможного проникновения посторонних...
   Едва ступив в огромный, саженей на пятьдесят, если не больше, в длину, подземный зал, Ника издала негромкий, мгновенно прервавшийся возглас - она тут же справилась с собой и поспешила отойти чуть вперед и в сторону от эскалатора, чтобы не мешать своим спутникам. Впрочем, они тут же оценили реакцию блондинки, каждый по-своему поддержав её. Антон коротко и смачно выругался, недоверчиво вертя головой, Мишель сказал что-то похожее на "ай-яй-яй...", лишь один Максим, видящий подземелье не впервые, оставался спокойным и в чем-то даже равнодушным, при этом вполне понимая увиденную им реакцию сопровождаемых.
   Вместо заводских цехов, складов, подсобок и раздевалок, таинственных лабораторий и секретного оружия, громоздящегося на полках, под землей оказался - дворец. Отделанный светлым, трех тонов, мрамором пол, высоченные, наверное, трехсаженные арки, как бы подпирающие белоснежный свод потолка. В промежутках между арками на потолке красовались мозаичные панно, изображающие природу, людей, технику, гражданскую и военную, наверное, еще времен расцвета Империи. Во всяком случае, ничего знакомого для себя ни Антон, ни Мишель не увидели в этих картинках, а Ника знатоком автомобилей, мотоциклов, танков, бронетранспортеров и летательных аппаратов, конечно же, не была. Вот оценить изящные мраморные узоры на полу, великолепно инкрустированные белым и желтым металлом псевдоколлонны арок, красоту мозаик на потолке блондинка могла, пожалуй, получше своих спутников.
   - Вот она какая - сказка! - пожалуй, громче, чем следовало бы, воскликнула Ника.
   Голос её многократно отразился от стен и потолка пустого помещения подземного дворца и вернулся обратно, к едва слышно шелестящему за спиной блондинки эскалатору.
   - А что я говорил, - довольный произведенным эффектом, негромко подтвердил Максим. - Просто сказка, без всяких страхов... А вообще-то, это обычное метро...
   - Какое метро? - возмутилась, сама не очень-то понимая - почему так эмоционально, девушка. - Вот это чудо - метро? Максим, ты не был в столице? Ты не видел заплеванные станции? Жуткие, душные, низкие, едва голову поднять, переходы? Толпы народа?
   Ника давным-давно уже пользовалась метрополитеном в столице лишь при крайней необходимости, и вовсе не из снобизма или брезгливости, просто давящие, узкие, приземистые помещения, небрежно и безыскусно облицованные кафельной плиткой иной раз вызывали у нее острые приступы клаустрофобии, чего никогда не случалось в других замкнутых и даже очень неприятных для нее помещениях. Блондинка понимала, что дело тут вовсе не в ней и её психике, а в той особой атмосфере, возникающей в столичной подземке, построенной на скорую руку, с экономией на всем и вся, вплоть до станционного освещения.
   - В столице не был, - согласился пролетарий. - Вообще, из города всего пару раз уезжал, да и то недалеко и ненадолго. А имперское метро видел в кино, хоть какое-то представление имею. Но все-таки... это тоже метро.
   Он кивнул вправо, к краю подземного зала, где синели сочной окраской два длинных, в десяток саженей, высоких вагона с темными, неосвещенными изнутри салонами.
   - Ты хочешь сказать, что нам туда? - повернув голову в сторону вагонов, деловито, будто и не он вовсе только что замирал в восхищении от красоты подземного царства, уточнил Мишель. - Дальше - поедем?
   - Да, - кивнул Максим. - Понимаете, я, конечно, мог бы обо всем рассказать еще там, наверху, но... вы понимаете теперь, почему не рассказал?
   - Да кто бы тебе поверил, - грубовато, но верно высказался за всех Антон Карев. - Про такое рассказывать нельзя, только видеть... А - что же дальше? Или это уже и есть та самая Промзона, которой в столице пугает детей анархистка Анаконда?
   - Ну... и да, и нет, - замявшись, попробовал пояснить Максим. - Тут... как бы начало. А остальное... ну, в самом деле, лучше все-таки увидеть...
   - Да, ладно-ладно, - успокоил, кажется, слегка разволновавшегося пролетария романист. - Я ж так, для беседы спросил, раз всё увидим сами, то торопиться с рассказами не стоит...
   - Но вот одно я хотел бы уточнить, - деловито, в своем привычном стиле, вмешался в разговор Мишель.
   Они уже неспешно перемещались по роскошному мраморному полу к затемненным вагонам, создавая вокруг себя звуковую ауру из скромного цоканья женских каблучков, шарканья мужских подошв, шелеста расстегнутых курток и неожиданно громкого в пустоте поскрипывания сапог Карева. В изначальной, первозданной тишине подземелья эти звуки казались полными жизни.
   - Так вот, насколько реальна возможность прорыва вслед за нами инсургентов? - уточнил поверенный.
   - Ни на сколько, - пожал плечами Максим. - Сюда пройти без меня никак не реально. Вот только не спрашивай - почему. Я тебе многое объяснить не смогу, и сам не знаю или не понимаю. Но вот твердо знаю, что вскрыть люк лифтовой шахты невозможно. Скорей уж эту шахту можно обрушить, но и обрушить её без нескольких тонн взрывчатки и опытных взрывотехников не получится... почему?.. ну, так задумано... изначально.
   Пролетарий искренне развел руками, старательно изображая на лице недоумение, непонимание и правдивость сразу. Впрочем, сомнений в правдивости своего ведущего Мишель не испытывал, но вопрос он задать должен был, даже понимая всю его бессмысленность.
   ...видимо, снабженные фотоэлементом двери вагона при приближении людей раскрылись сами собой с легким, едва уловимым шипением пневматики и не будь в подземелье такой тишины, нарушаемой лишь звуками шагов четырех человек, никто бы этого шипения не услышал. Одновременно с открытием дверей вагон осветился изнутри мягким, похожим на лифтовой светом, совершенно отличным от освещения платформы, вернее, подземного зала-дворца, очень уж словечко "платформа" не подходило к тому месту, где сейчас находились незваные гости Максима.
   Изнутри вагон был оборудован в "гостином" стиле. Жесткие и не очень удобные лавки-сиденья, так хорошо знакомые простым столичным жителям, в одной трети салона были заменены на таких же размеров, но даже на взгляд удобные, мягкие диванчики, впрочем, изготовленные без каких-то особых изысков, разве что, покрытие на них напоминало искусственную замшу. В центральной части вагона были установлены небольшие столики, окруженные вмонтированными в пол высокими стульями, а по стенам, вместо широких окон, громоздились плоские, чтобы не занимать много места, буфеты с посудой, напитками и легкой, консервированной закуской. Любым гостям сразу становилось понятно, что рассчитывать тут можно только на самообслуживание. А вот последняя треть салона была... библиотекой. И именно туда, к таким же, как в центре, плоским шкафчикам едва не рванулся Антон Карев, испытывающий к книгам вообще и чужим библиотекам в частности, просто-таки мистическое влечение.
   - Да там ничего, вообщем-то, интересного, - остановил его душевный порыв Максим. - Классика от Древней Греции до прошлого века, так, не собрания сочинений, а по паре-другой романов, ну и немножко из современного... ваши... ну, то есть, твои книжки там тоже есть, это уж я натаскал, пусть стоят, хотя - вряд ли их кто здесь когда-нибудь читать будет...
   Последнюю фразу пролетария не только Антон, но и все остальные поняли совершенно правильно. Библиотека в вагоне предназначалась на тот случай, если придется кому-то долгое время отсиживаться здесь, в подземелье, а чтобы случилось такое, обстоятельства должны быть поистине уникальными. Впрочем, поделиться друг с другом этими мыслями, да и порасспрашивать себя об увиденных чудесах Максим своим спутникам не дал.
   - Вы садитесь, давайте, - скомандовал он, указывая на столики. - Если хотите что выпить-закусить, спросите, я тут лучше ориентируюсь, и - пора дальше двигаться...
   - И долго? - уточнил Мишель, имея в виду время путешествия до некой конечной станции.
   - Минут десять, - пожал плечами Максим, видно было, что он если когда и хронометрировал подобную поездку, то было это настолько давно, что не отложилось в его памяти.
   - Тогда, наверное, обойдемся без застолья, так? - полуспросил поверенный у своих спутников, и не удержался, чтобы не задать общий вопрос: - А потом?
   - Потом - наверх, - скупо пояснил пролетарий. - А там - считай, что почти на месте...
   Он шагнул к встроенному в стену вагона ярко-красному, заметному с первого же взгляда рубильнику, больше всего похожему на привычный стоп-кран, оглянулся на устроившихся за столиком своих гостей и - повернул рукоятку...
   Стремительно набирая скорость, два вагона странного подземного поезда устремились в тоннель... В этот раз, в сравнении с лифтом, плавное начало движения и набор скорости ощутили все путешественники...
   - Странно как... ни перестука по рельсам, ни шума... - сказал через несколько минут напряженного молчания Антон.
   - Да что тут странного? - пояснил Максим. - Звукоизоляция хорошая, и рельсы сплошные, стыков нет, вот и не стучит, не шумит... такое и в столичном метро сделать можно, правда, дороговато, конечно, выйдет, но - вполне реально...
   - Интересно, а что во втором вагоне? - спросила Ника. - Может, стоило туда зайти или - нельзя? А, Максим?
   - Да здесь всё можно, - радушно, как настоящий гостеприимный владелец окружающих чудес, заулыбался пролетарий. - Раз сюда попали, считайте себя хозяевами, только ничего интересного во втором вагоне нет, он просто спальный, ну, тоже, как библиотека, на всякий случай...
   - Спальный? это хорошо... - с нарочитой похотливостью облизнула губки блондинка, демонстративно пиная под столиком Антона. - Слышишь, Карев, какую мы с тобой возможность упускаем?..
   Максим после этих слов и движений девушки почему-то густо покраснел, старательно отводя в сторону взгляд. И это его смущение идеальнейшим образом разрядило обстановку.
   - Не обращай особого внимания, Максим, - вступился за пролетария поверенный Ники. - Это у них "больная" тема, тем более, в таких-то вот обстоятельствах...
   - Если бы что-то было больное, не было темы, - поддержал легкую пикировку Антон. - А пока ничего не болит, надо пользоваться моментом... правда, сейчас момент неподходящий...
   - Сам ты - неподходящий!!! - нарочито возмутилась блондинка, напоминая романисту свою любимую приговорку: "Нет неподходящих мест и неподходящего времени, а бывают лишь неподходящие к этому месту и времени люди..."
   ...за таким пустым и хорошо разряжающим нервную систему разговором десять с лишком минут подземного путешествия пролетели незаметно, и вагоны, плавно притормозив, вкатились... нет, второго подземного дворца на "конечной" станции не было. Больше всего это место напоминало тот маленький вестибюль перед эскалатором, в который гости пролетария попали при выходе из лифта. Темный мрамор, встроенные в стены светильники, чистый и свежий, будто только-только прибранный к их приезду пол и - убегающие наверх ступени эскалатора.
   Эти ступеньки и подвезли путешественников к тесному тамбуру с двойными стеклянными дверями, за которыми волновался под легким осенним ветерком... лес. Обыкновеннейший пригородный лесок из березок, осин, густого кустарника и редкого вкрапления темных разлапистых елей. Прямо от стеклянных дверей вглубь леса уходила ухоженная, заасфальтированная дорожка.
   - Я ж сказал - почти на месте, - улыбнулся Максим, увидев привычный пейзаж за стеклом, и пригласил: - Пойдемте, пойдемте...
   Двери при приближении людей автоматически скрылись в стенах и особый, совершенно неповторимый запах осеннего леса встретил пролетария и его незваных гостей. После свежего, чистого, но - стерильно-кондиционированного воздуха подземелья запах опавших листьев, далекой хвои, запах грибов и прелой травы едва ли не опьянял...
   Эмоций оказалось гораздо больше, чем слов, потому, молча пройдя с десяток шагов по асфальтовой дорожке, резко поворачивающей впереди, в гуще кустарника куда-то вправо, Мишель, оглянувшись на прозрачные двери, увидел очередное чудо Промзоны. Ни дверей, ни узкого, тесного тамбура за ними уже не было, а черное полотнище дорожки выходило прямо из-под густых зарослей шиповника и жимолости... Все-таки успевший заметить легкий, профессиональный взгляд Мишеля пролетарий радостно расхохотался.
   - Предупреждал, предупреждал ничему не удивляться, - сказал он, быстрыми шагами возвращаясь обратно к тому месту, где должны были находиться выпустившие их в лес двери. - Оптический обман, только и всего, Миша...
   Максим уверенно, ладонью вперед, приложил руку к пестрой мешанине еще зеленых, уже желтоватых и окончательно покрасневших листьев и... они мгновенно раздвинулись в стороны, утопая в невидимых стенах появившегося перед глазами тамбура.
   Так же быстро вернувшись в голову маленькой колонны, против чего Мишель уже не возражал, понимая, что сейчас они находятся довольно далеко от города, от непосредственной опасности со стороны инсургентов, пролетарий прошагал до поворота дорожки и тут на несколько секунд застыл, что-то обдумывая про себя...
   - А давайте срежем угол? - предложил он невольно сгрудившимся вокруг него гостям. - Через лес, напрямки? Тут и пяти минут не будет...
   - Так и пошли, - согласился за всех Антон.
   Но Максим вопросительно посмотрел на Нику, точнее, вниз, на её ножки и - высоченные каблучки.
   - Только, как оно... - замялся юноша. - Вам-то, то есть, тебе на шпильках по лесу?
   - Я на этих шпильках могу и по горам лазить, - с нарочитой надменностью отозвалась блондинка и тут же сменила тон: - А если и не смогу пройти, ты же меня на руках отнесешь, верно, Максим?
   Ника сделала игривое, кошачье движение подластиться к пролетарию, но тот чуть было не шарахнулся от нее в сторону, донельзя смущенный её нарочито фривольным поведением.
   - Найдется, кому тебя понести, и без Максима, - суховато одернул девушку Мишель, понимая, что к выкрутасам блондинки и её бесцеремонному, пусть и беззлобному, эпатажному поведению пролетарий попросту еще не привык.
   Ника небрежно махнула рукой и двинулась прямо через густой кустарник, окружающий асфальтовую дорожку... следом за ней, стряхивая пожелтевшие листья с ветвей, прошли Максим и Антон, и лишь поверенный в делах, казалось бы, просочился через заросли, как привидение, не тронув ни веточки, ни листика, и в очередной раз обратив на себя этим внимание романиста.
   Земля в лесу оказалась достаточно сухой и жесткой, чтобы каблучки Ники не увязали в ней безвозвратно, поэтому ничто не задерживало движения, и уже минут через пять, как, впрочем, и обещал Максим, деревья и кустарники начали редеть, в просветах между ними заиграло закатное солнышко, и послышался едва уловимый, где-то совсем за гранью слышимости, плеск воды. Не теряющий природной бдительности Мишель уловил слабенький, с трудом ощутимый запах дыма, но не стал тревожить своих спутников, только, незаметно со стороны, насторожился и прихватил правой рукой борт пиджачка, поближе к скрытой кобуре, чтобы не терять драгоценных долей секунды, при необходимости доставая пистолет. А еще через минутку, ни от кого не скрываясь, треща ломкими сухими ветками и шелестя опавшей листвой под ногами, вся компания вывалилась из зарослей на небольшую полянку на берегу маленького, будто сошедшего с изящной картины импрессиониста лесного озерка.
   Чуть правее, в маленькой прогалинке среди зарослей ив плескались, облизывая все еще зеленую у воды травку, серебристо-серые волны, и от них веяло бодрящей свежестью и легким холодком надвигающегося осеннего вечера. А на противоположной стороне, под развесистым, будто из древней сказки появившемся здесь дубом, исходили жаром и синими язычками пламени в странном, из гладких, плоских камней сложенном мангале, малиново-черные, подернутые кое-где седым пеплом древесные угли. Над ними на блестящих металлических шампурах томились, дожариваясь, куски мяса вперемешку с колечками лука и помидор, и едва только чуть-чуть, неуловимо, вздохнул ветерок, как аромат слегка обгорелого на открытом огне, сочного шашлыка, неощутимый в глубине леса, как-то резко, сразу ударил в ноздри. Почти посередине полянки весело потрескивали дровишки, прогорая в большом, но почти бездымном костре, обложенном по периметру закоптелыми, вросшими в землю кирпичами. А напротив озерка, у густой, непроницаемой стены жимолости и лещины за массивным, вкопанным в землю столом, заставленным разнообразной посудой и бутылками, сидели...
   - Вот так сказка... - шепотом выдохнула Ника, вытаращив и без того немаленькие свои глаза...

13

   Мясо было просто великолепным, в меру прожаренным, не пересушенным и не обгоревшим над углями, истекающим соком и жиром, еще обжигающее, когда его только-только взгромоздили, нанизанное на шампуры, в центр стола, сдвинув предварительно под него простенькие фаянсовые тарелки, чтобы не измазать дубовую столешницу. Но - все равно измазали, как ни старались быть аккуратными, но на такие пустяки никто не обращал внимания. На свежем осеннем воздухе, да под хорошее красное вино свежеподжаренного мяса, казалось, можно было съесть неограниченное количество, только подавай, да и чтобы запить его требовалось изрядно вина.
   Положив глаз на очередной шампур, Ника прихватила с большого блюда половину сочного, казалось, светящегося изнутри лимона, быстрыми движениями обрызгала мясо великолепным соком и через секунду уже впилась острыми зубками в буквально тающий во рту кусочек отлично замаринованной свинины. Легким, совершенно не показавшимся вульгарным движением блондинка обтерла с подбородка капнувший туда жир и, оставив очередную серию отпечатков своих пальчиков на простом стеклянном стакане, глотнула, запивая, изрядную дозу коньяка.
   "Вот это я понимаю - сказка", - подумала слегка опьяневшая девушка, оглядывая застолье.
   Ей показалось, что где-то в далеком прошлом остался первоначальный шок от встречи нежданных гостей и удивленных хозяев, довольно-таки продолжительная церемония знакомства, видимо, и рассчитанная на снятие стресса у вывалившихся из леса на поляну путешественников, невольно оказавшихся втянутыми в странную компанию людей и нелюдей. Сейчас, за столом, под шашлык, фрукты, вино и коньяк они общались, разговаривая с ближайшими соседями совершенно свободно, и даже не удивлялись хорошему знанию русского языка иными.
   ...- А что ж хозяин ничего о себе не рассказал сразу? - негромко спросила совершенно осмелевшая от простоты царящих за столом нравов Ника у своего соседа, похожего ростом и широкоплечестью на сказочного гнома, а вот серой, морщинистой кожей, лопоухими, тонкими ушами и небольшим хоботком вместо привычного носа - на маленького слоника; звали соседа нолс Векки Смоналли Рей, причем, как объяснил хозяин застолья - да и вообще, как постепенно выяснялось, всей Промзоны - словечко "нолс" означало всего лишь самоназвание коротышек с далекой землеподобной планеты.
   - А он у нас скромный гордец, и считает, что начальника сто восемнадцатой базы все должны знать в лицо, - гундосо пояснил Векки, осторожно подсовывая под свой хоботок кусочек мяса, сдобренного по рецепту Ники лимонным соком. - Но забывает, что его номер сто восемнадцатый... хотя, в самом деле, в этом районе пространства он - царь и бог для всех космонавтов. Так у вас говорят?
   - Точно, - кивнула Ника, в глубине души не переставая удивляться не только правильному произношению, но и умелому, к месту, использованию гномом местных идиом.
   - Конечно, если каждый выход из подпространства - это игры судьбы, то центр техобслуживания - иной раз просто единственный шанс на спасение, - закивал, замотал хоботком Векки. - А вообще-то, наша работа скучная. Старт, разгон, нырок в "тоннель", выход... вот тут и бывает, наверное, самое интересное... потом торможение, остановка, диагностика всех систем, ремонт, если надо, отдых и - снова старт... Хотя, чего зря грешить, самое интересное, конечно, на планетах...
   "Не зря про него начальник сто восемнадцатой сказал, что гномик большой любитель экзотических диковинок, - подумала Ника. - Конечно, на разных планетах можно увидеть много такого, что кажется невиданным и неслыханным дома..."
   ...- Ты же сам бухгалтер, как Василь Андреич сказал, - пояснял очевидное Мишелю единственный человек из космических гостей - Иннокентий Вершинин, высокий и стройный, хоть и скрывал очертания его тела сплошной сине-зеленый, переливающийся комбинезон, светлоглазый и светловолосый, на первый взгляд, совсем еще молодой. - Понимаешь, что где-то выгоднее возить готовые изделия, где-то - сырье, полуфабрикаты, ну, а иной раз и рабочую силу, хотя - это чрезвычайная редкость, гораздо чаще мы перевозим специалистов, а это же - не сотни тысяч, хорошо если просто сотни, а то и несколько десятков человек...
   Мишель послушно кивал, прихлебывая из стакана вино. Он, не будучи ни гурманом, ни обжорой, насытился быстрее всех, и теперь основное внимание уделял одновременно разговору с экспедитором - да-да, именно так звался по должности Иннокентий - космического транспорта и наблюдению за остальными участниками застолья. Впрочем, наблюдение это поверенный вел, скорее уж, из чистого любопытства, чем по необходимости, ведь и интуиция, и осознанный, пусть и очень быстрый анализ обстановки говорил о полной безопасности для всех его временных подопечных.
   - Инно очень переживает, даже - влюблен в свое дело, - гортанно, будто выкрикивая слова, вмешался в разговор синекожий ворблан Гефестифион Марнесский, больше всего похожий на помесь фэнтезийных вампира и эльфа из низкопробных романчиков своими рубиновыми глазами, тонкостью губ, сухопаростью и вытянутыми вверх острыми ушами, чуть прикрытыми белесыми длинными и жидкими волосами.
   Едва ли не с первых слов первоначально общего разговора Мишель заметил, что звездачи, как называл их начальник сто восемнадцатой, обращаются друг другу, категорически сокращая имена и даже не думая произносить то, что у иных заменяло фамилии. Гефестифион, хоть и капитан, казалось бы, командир всей компании, был просто Гефом; экспедитор Иннокентий - почему-то не Кешей, но Инно; нолс Векки Смоналли Рей - врач, биолог, лингвист и немножко загадочный исследователь - оказывался Веком, а ящероподобный, с желто-зеленой чешуйчатой кожей штурман, инженер, технолог шносс Ягосковалиторност - Яго. Вот этот Яго общался с незваными и нежданными гостями, да и со своими товарищами меньше всех, больше слушая, старательно отводя в сторону взгляд выпуклых ярко-желтых глаз с вертикальными зрачками-щелками. Поначалу Мишель подумал, что ему просто трудно лишний раз выговаривать человеческие слова из-за строения гортани и голосовых связок, но очень скоро убедился, что ошибается, говорить Яго мог вполне нормально, правда, с сильным пришепетыванием.
   ...- Никогда бы не подумал, что после Сумеречного города меня можно будет чем-то удивить, - откровенно признался Антон, отдавая должное мясу и вину. - Да тем более - здесь, в провинции, пусть все эти легенды о Промзоне и интригуют, но увидеть вместо законсервированных военных цехов и лабораторий такое...
   - Ты бывал в Сумеречном городе? - заинтересовался ворблан, и слегка опущенные кончики ушей его встали торчком.
   - А про него и за пределами планеты знают? - удивился романист, всем телом поворачиваясь к синему. - Никогда бы не подумал...
   - Знают-знают, - со своего края стола подтвердил начальник сто восемнадцатой. - Про такую флюктуацию пространственно-временных полей не могут не знать, уникальное, однако, местечко...
   - Странно, а почему ж его тогда не исследуют ваши... - Карев слегка замялся, подыскивая словечко, но окружающие поняли его и без продолжения.
   - Еще как изучают, - недовольно хмыкнул Василь Андреевич. - У меня половину вычислительных мощностей отобрали под это дело. Вот только нам туда, в Сумеречный, хода нет. Все это делается дистанционно, а уж датчиками там, думаю, каждый дом, каждое дерево увешано...
   - А я там был и - не заметил, - откровенно захохотал Антон, больше веселясь над собственным остроумием, чем над возможной ненаблюдательностью.
   - Везунчик, - завистливо прогундосил со своего места Векки. - Тут шляешься с планеты на планету, на которых все тихо да гладко, а как попадешь к интересному месту - тут тебе и запрет обязательный... А ты - вон, где побывать исхитрился...
   - А я там не один был, - решил похвастаться и своей подругой тоже романист. - Ника всегда со мной в Город ездила, ей тоже там любопытно было...
   - Ника! и ты молчишь?.. - едва не подпрыгнул на своем месте гном, обращаясь к соседке. - Ника, расскажешь? Как там? что? а?
   Любопытство его было настолько понятным, человеческим, и в чем-то даже детским, что Ника не сдержалась, расхохотавшись от души. Обещать вслух она ничего не стала, но, отсмеявшись, многозначительно кивнула и вновь потянулась за коньяком. Демократичность и простота застолья была еще и в том, что каждый из присутствующих самостоятельно наливал себе спиртное. Впрочем, непринужденная обстановка и свежий воздух не позволяли ни человеческим, ни иным организмам излишне опьянеть, да и не всякий иной организм воспринимал этиловый спирт "правильно". К примеру, ворблан с первых же секунд беседы предупредил об этом.
   - Вино для меня - просто жидкость, - кивая на играющий рубиновыми отблесками стакан, сказал он, обращаясь прежде всего к Антону и Мишелю, Ника пристроилась подальше от него. - Конечно, приятная на вкус, питательная и витаминизированная, но - абсолютно не опьяняющая. Поэтому, не берите с меня пример по количеству выпитого. Да, и не обращайте внимания на Яго, он не абстинент, но этиловый спирт для его организма примерно то же самое, что метиловый для вашего. Василь, я правильно помню местную биохимию?
   - Абсолютно, - подтвердил тогда его слова начальник сто восемнадцатой, мужчина очень приметный, благодаря ухоженной, окладистой темно-русой бороде и неожиданному здесь, на лесной полянке, фраку, ну или очень похожему на фрачную пару черному костюму, резким контрастом смотрящемуся на фоне космических, цвета морской волны, переливающихся комбинезонов, а гном Векки прогнусавил вполголоса, как бы ставя точку в разговоре:
   - Зато у меня метаболизм, считай, человеческий, да и генетически я тут самый близкий к приматам...
   ...- послушай, Векки, а у вас только мужчины, в смысле - самцы, в космос летают? - подняла Ника жгущий её изнутри вопрос.
   - Летают... - чуть пренебрежительно проворчал в хоботок нолс, гнусавя сильнее обычного. - Летают птички, а по космосу - ходят! А у нас просто экипаж так подобрался. Вот встретила бы ты ворбланский экипаж, тоже бы спрашивала, мол, одни синие в космосе разгуливают?..
   ...уже изрядное количество пустых винных бутылок перекочевало со стола вниз, к массивным дубовым ножкам, больше напоминающим маленькие столбы, наполовину опустела без малого двухлитровая бутыль коньяка, улетели в мусорное ведро пакеты из-под яблочного и апельсинового сока. И сочные осенние сумерки легли на лесную полянку как-то незаметно для собравшихся, увлеченных беспорядочной, интереснейшей для обеих сторон беседой.
   "Ну, вот, старался, даты подгонял, фестиваль устраивал, чтоб ребятишки хоть чуток развеялись после рейса-то, - ворчал себе под нос начальник сто восемнадцатой, отходя от стола к затухающему мангалу, чтобы проверить угольки. - А тут эти анархисты, чтоб им... всегда так, если планируешь что-то хорошее, видно, судьба... но - нет худа без добра, вот Максим молодец, и не хотел, вроде бы, а каких гостей привел..." Пожалуй, Василь Андреевич был прав, вряд ли кто еще из аборигенов так спокойно, не восторженно и по-свойски воспринял бы общество иных, как восприняли его побывавшие в Сумеречном Городе Ника и Антон. Да и характер Мишеля не позволил ему выплескивать из себя бьющие через край эмоции.
   К шерудящему в процессе своего ворчания самодельной кочергой угли в мангале Василь Андреевичу тихо, тенью на фоне шумного поведения остальных собравшихся, тоже поднявшихся из-за стола и что-то продолжающих, в иные моменты очень горячо, обсуждать, проскользнул Максим.
   - Дядь Вася, я вот чего... - негромко, но с какой-то неожиданной внутренней убежденностью сказал пролетарий. - Мне очень нужна ваша аптечка, та, из чрезвычайки.
   - Что-что? - удивленно отвлекся от своего дела начальник сто восемнадцатой. - Для чего? хотя, понимаю, что не для похвальбы перед друзьями и не для передачи кому-то еще... я тебя с рождения знаю... да, Максим, извини, мысли чуток путаются, выпили-то немало...
   - Я помочь должен одному человеку, - еще тверже сказал юноша. - Наши врачи - где они, да и будет ли толк? Про ваши аптечки знаю, что поможет.
   - Так, так... так, - сказал Василь Андреевич, энергично растирая лицо ладонями. - Вопроса с аптечкой нет, кому ж её доверить, если не тебе... а теперь, давай подробнее: что случилось? Как будешь применять? Да, а успеешь обернуться-то туда-обратно? В городе неспокойно...
   - Не просто неспокойно, в городе его ждут, и возле трансформаторной, и в квартире, - сказал веско незаметно появившийся рядышком Мишель. - А помочь надо твоей подруге, верно?
   Максим кивнул чуть удрученно, на вмешательство поверенного Ники в свои сугубо, как он считал, личные дела, пролетарий не рассчитывал.
   - У девушки сильнейшая контузия, - продолжил сухим, сдержанным тоном профессионального медика Мишель. - Я её видел, хотя и не осматривал внимательно, но... опыт у меня есть, думаю, да, с нашими врачами, да еще если из рабочего района, шансов у девушки на нормальное восстановление маловато...
   - Как же ты извернешься, Максим? - удивленно спросил начальник сто восемнадцатой, имея ввиду первую часть фразы поверенного. - Из наших никого дать не смогу, большая часть персонала на базе, диагностику делают, а звездачей даже информировать об этом - забудь думать! Случись с ними что в моей зоне ответственности, служить мне потом до конца дней на каком-нибудь глухом астероиде, да и не дело это - таких людей под лишний риск подводить, им и на работе его хватает...
   Мишель, понимая, что Василь Андреевич за разговором просто тянет время для обдумывания ситуации, не спешил, позволяя гостеприимному хозяину выговориться... Но тут их отвлек шумный, как-то не вяжущийся со всей спокойной, умиротворенной обстановкой окончания застолья, разговор на другом конце полянки, возле очищенного уже от остатков недоеденных продуктов могучего стола.
   Верная своему авантюрному характеру и привычке доводить всё ей неясное или непонятное до логически стройной схемы, да еще будучи изрядно подвыпившей и шокированной встречей с иными, Ника сперва просто продолжила мини-допрос нолса Векки по поводу женского присутствия в космосе...
   ...- а нужна какая-то специальная подготовка, чтобы стать звездачом? - хитренько поинтересовалась блондинка у размякшего от спиртного и приятного дамского общества, пусть и чужой расы, нолса. - У нас вон, даже простых летчиков так готовят - мама не горюй! Да что там летчиков, Антон служил парашютистом, так и там их гоняли в хвост и в гриву, чтобы могли и себя преодолеть перед прыжком, и не забыть, пока летят, зачем их все-таки сбрасывают...
   Конечно, Ника была права, зная про подготовку "рывков" из первоисточника, а про летчиков - от разного рода знакомых и друзей, связанных с авиацией хотя бы косвенно.
   Заинтересовавшись невинным, казалось бы, разговором, вокруг девушки собрались все иные, подтянулся и Иннокентий, даже Антон, привычный к разнообразию в поведении подвыпившей блондинки, и тот прислушался...
   - Конечно, нужны определенные физические кондиции, - попробовал было объясниться Иннокентий. - Что бы там ни говорили, но при разгоне-торможении перегрузки частенько превышают норму...
   - Вот такие - годятся?
   Выговаривая эти слова, Ника безо всяких, казалось бы, усилий, даже с какой-то чуть ехидной улыбочкой, сделала вертикальный шпагат, на всякий случай, правда, прихватив левую, поднятую ногу ладонью за щиколотку.
   - Ух... - громко выдохнул слоноподобный гном, приходя в восхищение; еще бы, его телосложение не позволяло сделать ничего подобного, даже если тренироваться с детства.
   А чешуйчатый Яго, кажется, еще больше выпучил свои и без того выпуклые глаза. Похоже, и он не мог себе представить, как выполнить подобный трюк без предварительной разминки, разогрева мышц, при этом - улыбаясь отнюдь не нарочито, а искренне, и не испытывая никаких неудобств от неестественной для потомков приматов позы.
   - А такие?.. - продолжила блондинка, легко опустив ногу и быстро, порхаючи, отбежав от собравшихся вокруг нее мужчин в дальний уголок полянки.
   Там она замерла на пару секунд и стремительно рванулась обратно переворотами вперед, успела крутануть переднее сальто где-то посередине пути и эффектно остановилась в паре вершков от ворблана.
   "И это всё на таких каблучищах?" - успел было подумать Иннокентий, восхищенный стремительностью и отточенностью движений девушки, но тут же заметил, что хитренькая блондинка отнюдь не горела желанием переломать себе ноги, её туфельки, сброшенные на удивление незаметно для присутствующих, покоились у ног Векки, тихо шелестящего в восторге ушами в самом прямом смысле этих слов.
   - Браво, браво... - развел в стороны руки синелицый то ли эльф, то ли вампир, выражая таким образом свое восхищение.
   Лицевые мышцы ворбланов были на порядок менее развиты, чем у людей, потому выражение лиц синекожих при любых обстоятельствах казалось абсолютно бесстрастным, а свои эмоции эти иные предпочитали выражать жестами рук.
   - Но что же ты хочешь, показывая нам возможности своего тела? - спросил командир экипажа, озвучивая общую мысль чужих, да и единственного среди них человека.
   - Возьмите меня с собой, - спокойно и нахально заявила Ника. - Как говорил Векки, вы сейчас загляните на пару планет, сдадите там груз и - вернетесь сюда через неделю, максимум - десять дней. Вот и прокатите меня...
   Наверное, изначально понимая, что все идет к такой вот экзотической и невероятной просьбе-пожеланию, никто из иных до конца все-таки не верил, что блондинка рискнет её озвучить. Но, как оказалось, нахальства и настырности, хитрости и женского обаяния Нике было не занимать, чтобы добиться неожиданно возникшей перед ней такой заманчивой, фантастической цели.
   - Мы - не прогулочный, экскурсионный лайнер и не возим экскурсантов, - немного тавтологично построив фразу, но все-таки решился возразить за всех товарищей неожиданно вступивший в разговор ящер. - И, кроме того, полет - удовольствие не из дешевых, чем вы собирались расплачиваться за такой круиз?
   Ему показалось, что найдена вполне приемлемая форма отказа, разве могла блондинка предложить в оплату что-то, кроме местных денег или тех женских побрякушек, которые испокон веков самками всех планет считаются за ценности?
   - Вы берете меня с собой по точкам двадцать семь, сто сорок три и обратно на сто восемнадцатую... - нарочито затягивая разговор и демонстрируя свое относительное знание предмета, сказала Ника. - А я... рассказываю вам про то, как побывала в Сумеречном городе вместе с Антоном!..
   И, сделав необходимую паузу, чтобы иные и Иннокентий осознали всю заманчивость её предложения, добавила:
   - Рассказываю - под запись...
   "Ника сегодня щедра, как никогда", - подумал Антон, с самого начала этого разговора уверенный в том, что природное обаяние, наравне с расчетливостью и настырностью, присущие его подруге, не оставляют ни малейших шансов на отказ для иных. А уж помня про прямо-таки физиологическую неприязнь блондинки к фотографированию и видеосъемке вне работы, её предложение записать свой рассказ звучало верхом щедрости и доброго расположения к партнерам.
   - Да! да-да-да! - загундосил из-за спин товарищей Векки, еще бы, для собирателя инопланетной экзотики не только познакомиться с существом, побывавшим в таинственной, едва ли не единственной в природе пространственно-временной флуктуации, но и послушать живой рассказ об этом - стало бы жемчужиной его коллекции.
   Но один нолс, естественно, ничего не решал в общих для всего экипажа и корабля делах.
   - Без записи ты на корабле не сможешь сходить и по естественной надобности, - прошелестел деловито Яго. - Но я - не возражаю...
   Чешуйчатый, наряду с обязанностями штурмана, хрониста, инженера отвечал еще и за общую безопасность корабля и экипажа, был своего рода контрразведчиком, если, конечно, такой человеческий термин возможно применить к смешанной компании и совершенно мирному космическому судну. Но в вопросах взаимоотношений с аборигенами той или иной планеты, а уж тем более, к взятию на борт пассажиров, его мнение было не менее весомым, чем мнение капитана. Впрочем, синекожий ворблан не заставил себя долго ждать и чисто по-человечески кивнул головой в знак согласия, ему не меньше нолса было интересно послушать историю путешествия Ники в Сумеречный город.
   Оставался не высказавшимся лишь Иннокентий, и он приоткрыл было рот, чтобы от всей души заявить: "С такой женщиной - хоть в коллапсар с разгона!!!", но во время остановился, вспомнив об Антоне, явно не деловом спутнике Ники, и не стал заострять внимания, насколько понравилась ему блондинка, как женщина.
   - Одобряю, - сказал Иннокентий после секундного размышления.
   ...- Так-так-так, а ну-ка, товарищи!!! - раздался голос Василь Андреевича со стороны, от мангала, где он закончил короткий и тихий обмен репликами с Максимом и Мишелем. - "Ужин на траве" закончился, желающие посмотреть на ночное небо при свете костра могут вернуться сюда через пару часов, когда окончательно стемнеет, в лесу всё затихнет, а пока - все под крышу...
   Ника обратила внимание, как сразу же после этого подобрались, посерьезнели звездачи, как внимательно обвел полянку взглядом Яго... еще бы, все-таки, какой бы ни была дружественной обстановка и отношение к ним, никто из иных ни на секунду не забывал о том, что они находятся на чужой планете.

14

   Тихо-тихо, предательски, скрипнула рассохшаяся половица под ногой. Мишель, хоть и ожидавший этого, но понадеявшийся на авось, только ниже опустил голову, скрывая лицо в тени и продолжая осторожно, неторопливо двигаться дальше. А громоздкий, кажущийся великаном драбант оторвал свой взгляд от стакана вина и, кажется, даже ухмыльнулся в душе. "А говорили - вряд ли, вряд ли..." - вполголоса пробормотал, как бы, себе под нос, но явно с расчетом на слушателей телохранитель, с внимательным прищуром вглядываясь в появившуюся в узеньком коротком коридорчике перед кухней худенькую невысокую фигурку в чем-то, похожем на рабочую спецовку. Превышающий тихонечко, незаметно вошедшего в квартирку не очень-то и ожидаемого здесь пролетария ростом и шириной плеч раза в полтора, драбант Анаконды, оставленный в засаде так - на всякий случай, поднялся из-за стола, от бутылки дешевого, крепкого вина, едва ли не урча от удовольствия, как сытый кот. Вот она - настоящая, реальная возможность отличиться перед атаманшей, показать себя не только на простынях, оказать важную и такую нужную услугу, задержать ловко ускользнувшего, но все-таки зачем-то вернувшегося в свой дом врага великолепной хозяйки... Драбант с легкой ленцой, но стремительностью большого хищного зверя, поднялся из-за стола, шагнул навстречу пролетарию, уже видя, как сграбастает за воротник маленькую фигурку, как прижмет того к стене и окликнет своего напарника, по наущению дотошного Кудесника засевшего в комнате старушки... Он даже не успел понять, что ошибся, не успел разглядеть быстрого движения и едва ли успел ощутить прикосновение холодного металла к коже, а следом за ним - острую, беспощадную боль в сердце и бесконечную темноту в глазах...
   Мишель, постаравшийся в ответ на ворчание драбанта изобразить на губах жалкую испуганную полуулыбку застигнутого за онанизмом школьника, умело придержал сползающее на пол тяжелое тело, одновременно вырывая из груди покойника тонкий черный стилет. Но, черт побери, старание его избежать шума, оказалось напрасным. В комнате тетушки Марии грохнуло массивным, большим телом об пол так, что стекла во всей квартирке зазвенели, будто от близкого разрыва снаряда. Привычным скользящим движением, Серой Тенью, Мишель переместился к полуоткрытым дверям, на ходу меняя в руке стилет на плоский, маленький пистолетик.
   - Что там у вас? - негромко окликнул он Антона, взявшего на себя зачистку этой комнаты.
   - Порядок, кажись, этот готов, - чуть натужено, хрипловато отозвался Карев.
   В слабо освещенной одним только серо-синим экраном работающего телевизора комнатке было видно, как он склонился над громоздким, неподвижным телом второго драбанта, коснулся его шеи, проверяя пульс.
   - Во время вы как, ребятки, - подала знакомый голос тетушка Мария откуда-то из глубины. - Я только-только собиралась Танюшку проведать, как она там, а как выхожу, так и этот за мной непременно... вот бы в коридоре столкнулись...
   Если судить по голосу, её, казалось, совершенно не взволновала быстрая и жестокая расправа с анархистами в собственном доме, будто случалось это регулярно, как, к примеру, появление здешних друзей и подруг Максима.
   - Не беда, и в коридоре бы справились, - успокоил, как мог, старушку Мишель, понимая, что такая схватка с насторожившимся хоть немного противником могла бы грозить серьезными неприятностями, и, как минимум, гораздо большим, нежелательным шумом. - Кто-то еще в квартире есть?
   - Эти только были, да и менять их, кажись, не собирались, разве что - когда все уходить из города будут, - блеснула наблюдательностью тетушка Мария, бочком обходя распластавшееся на полу своей комнаты тело и появляясь в дверном проеме. - А вы что ж - без племянника моего?..
   - С ним, - опроверг её предположение поверенный в делах и попросил Антона: - Ты перетащи обоих куда-нибудь в уголок, ладно?
   Романист послушно кивнул, все еще пребывая в постбоевом шоке от молниеносной схватки с драбантом. Все-таки бывший парашютист сильно отвык за долгие мирные годы от чужой смерти, крови, убитых врагов...
   Мишель, не теряя даром времени, приоткрыл входную дверь и негромко позвал оставленного на лестнице выше этажом и притаившегося там, в подъездном полумраке, пролетария:
   - Максим, давай, заходи...
   Еще в лесу, когда поверенный в делах твердо и жестко взял на себя командование предстоящим возвращением в город, они договорились, что получивший во временное пользование у начальника сто восемнадцатой точки спецаптечку инопланетян Максим останется в сторонке, а в квартиру, в сто процентов организованную Анакондой засаду, первыми войдут Мишель и Антон. А попытавшегося, было, спорить пролетария осадили тяжелыми и не совсем корректными аргументами о полной его профнепригодности к боевым действиями в городских условиях. "Ты - наш проводник, ну, и лекарь для своей девчонки, - бесстрастно и убедительно, как он умел, резюмировал короткий спор Мишель. - Поэтому не лезь первым, от тебя, покойного, толку не будет, да и нас потом совесть загрызет..." С совестью поверенный, конечно, погорячился, сказал ради красного словца, но в остальном его слова были справедливыми и привычно продуманными.
   ...Как оказалось, из подземной, роскошной станции инопланетного метро был еще один выход на поверхность, служебный или резервный, называй, как хочешь. Темные, узкие и крутые лестничные пролеты выводили в подвал старого, заброшенного дома в соседнем квартале. И уже оттуда...
   ... - Я пока подстрахую, - деловито сказал Мишель, устраивая возле входной двери легкую баррикаду из швабры и пустого ведра, найденного в ванной. - Но вы там - недолго по возможности.
   Вошедший в квартиру Максим понимающе кивнул и, стараясь не обращать внимания на Антона, выволакивающего с натуженным пыхтением из комнаты тетушки Марии громоздкое тело убитого им лично драбанта, быстро прошел в свою.
   Фонари в тесном дворике их дома давно уже стали просто декоративным украшением, потому комната утопала в густой ночной темноте, но пролетарий включать свет не стал, зачем? и так мог найти на ощупь всё, что нужно и не нужно, и сразу подсел на постель, к притихшему телу пострадавшей подружки.
   - Помочь чего? - заглянула из коридора тетушка с лишним вопросом.
   Максим понимал, что ей очень хочется посмотреть, что же за чудо-лекарство притащил родственник от своих загадочных друзей из Промзоны, потому и кивнул, приглашая:
   - Помогать-то не надо, но заходи, конечно, лишней не будешь...
   - Она так всё время, как вы ушли, - кивнув на неподвижную Таньку, посетовала старушка. - То ли тут, то ли уже нет... я, грешным делом, разок даже подумала - отходит девчонка-то...
   - Типун тебе на язык, - грубовато отозвался Максим, вовсе не желая обидеть родственницу, но очень уж неприятной показалась ему сама мысль о том, что они могли не успеть.
   "Все-таки, надо было сразу возвращаться, взять аптечку и - назад", - подумал он и тут же сообразил, что при таком развитии событий они вполне могли столкнуться в квартире или возле дома не с парочкой расслабившихся винцом в спокойной засаде драбантов, а с десятком-другим настороженных и готовых ко всему анархистов во главе с самой Анакондой. И тогда не помогли бы ни опыт, ни боевые качества ни Мишеля, ни Антона, а уж о сам себе, как бойце, Максим и вовсе был самого невысокого мнения.
   - Ладно, сейчас наверстаем... - несуразно сказал пролетарий в продолжение своих мыслей.
   Извлеченный из кармана спецовки синевато-серый прямоугольник аптечки размером побольше ладони и такой же плоский чуть засветился в темноте небольшим белесым экранчиком. Максим откинул с девушки одеяло, невольно прислушиваясь к её, казалось бы, исчезающему дыханию, и уверенно, будто бы привычно, но все-таки с внутренней душевной робостью и надеждой, приложил прибор к обнаженному бедру Таньки. Вот так - на практике, этим аппаратом он пользовался впервые в жизни, хотя и знал о нем давным-давно, не раз видел, держал в руках и даже слышал разные истории про фантастические последствия его применения чуть ли не до воскрешения из мертвых.
   - И чего теперь-то? - спросила тетушка Мария, с жадным любопытством вглядываясь в мерцание экранчика.
   - А - ждать будем, - чуть нервно ответил пролетарий. - Эта штучка сейчас наберет анализов, сравнит с эталоном, а потом - скажет, как лечить...
   - Прям-таки и скажет человечьим голосом? - язвительно засомневалась старушка, у которой с души тоже слегка отлегло при виде пусть и несолидного по размерам, но явно не имеющегося у местных врачей аппарата.
   - Ну, не скажет, а напишет, - поправился Максим. - Она и большую часть лечения проведет, только разве что хирургическое вмешательство нужно - этого она не делает, а лекарства всякие сама собой в организм вводит...
   Повторяя слышанные от начальника сто восемнадцатой слова, пролетарий отчаянно, до прикушенной губы, до истовой веры в богов и их бесконечные силы, старался не выдать своего внутреннего трепета. Почему-то еще совсем недавно посторонняя, совсем малознакомая девчонка оказалась сейчас очень дорогой и близкой для Максима.
   ...Намучившийся с тяжеленными драбантами, в каждом по шесть пудов, не меньше, Антон подошел к входной двери, возле которой будто застыл неподвижно поверенный в делах, и подрагивающими руками прикурил сигаретку.
   - Потом мы куда, думал? - поинтересовался романист.
   - Максим - на базу, - легонько пожал плечами Мишель. - У него смена, пропускать нельзя. А мы... зависит от его девчонки.
   - В каком смысле? - сразу не сообразил Антон.
   - В каком она будет состоянии после лечения, - пояснил поверенный. - Сможет сама передвигаться, себя обиходить, так проводим её домой, где живет. Все-таки, аптечка эта - вещь не простая, сам понимаешь, вдруг - и поставит на ноги сразу, ну, а если нет...
   - Сам понимаешь, что - нет, - ухмыльнулся Карев. - Небось, контузии видел не раз, да и побольше, чем я... тут никакая инопланетная техника не поможет, разве что - накачает стимуляторами, но, думаю, такое в ней не предусмотрено, это вещица не боевая, явно гражданского назначения, хотя, может быть, я и ошибаюсь...
   - Всякое видел, и контузии потяжелее, и не только, - неожиданно послушно согласился Мишель. - А насчет аптечки, ты прав. Думаю, придется нам с тобой возле девчонки застрять, должны же хорошие люди помогать друг другу.
   Антон задумался, подбирая слова, что бы сказать в ответ что-нибудь слегка язвительное и чуток юморное на счет "хороших людей" и "помощи друг другу", но в эту секунду мигнул, слабея, свет в кухне. И тут же, следом, погас экран телевизора в комнате тетушки Марии. Квартирка погрузилась в полный беспросветный мрак.
   - Опа, - тихонько проговорил поверенный, включая фонарик, непонятно как оказавшийся в его руке и быстро, уверенно разбирая совсем недавно собственноручно возведенную и уже не нужную в полной темноте баррикаду у двери. - Кажется, с электричеством проблемы начались, как и положено, теперь бы нам тут не застрять совсем уж надолго...
   Антон не успел спросить, что и почему положено, а Мишель уже выглянул за дверь, быстро, Тенью, пробежался вверх-вниз по лестничным маршам подъезда, присматриваясь и прислушиваясь к соседским квартирам. Но оттуда не доносилось привычных возмущенных голосов, может быть, потому, что большинство жильцов уже давно видели третьи сны или были в это время на работе, в ночной смене, а скорее из-за того, что все они отлично поняли причину отключения света и притихли в настороженном ожидании.
   Вернувшись в квартиру, Мишель сразу же заглянул в комнату пролетария.
   - Долго тут еще? - поинтересовался он.
   - Не знаю, - отозвался Максим, склонившийся над экранчиком аптечки. - Тут такая абракадабра пошла, наверное, и нормальный врач не разберет... хотя кое-что понять можно...
   Мишель подошел ближе и через плечо парня попытался вчитаться в довольно быстро бегущие мелкие строки. Уловил только: "...внутримышечно, три раза в день, через шесть-семь часов... полный покой... хорошее питание...", перевел взгляд на лицо девушки и неожиданно встретился с её открытыми глазами... Вернувшаяся из забытья Татьяна, кажется, плохо понимала, где и в какой компании находится, и даже не пыталась разобраться с этим.
   - Как самочувствие? - стандартно спросил поверенный в делах, изображая на лице все равно невидимую в темноте улыбку.
   - Уже - так себе, - попыталась в ответ улыбнуться Танька, но только скривилась в гримасе то ли боли, то ли непомерной усталости.
   Из невидимой глазу щели из-под светящегося экранчика аптечки ночной бабочкой выпорхнул маленький листик, заполненный четкими, даже в темноте хорошо различимыми буквами... но Мишель все равно подсветил себе фонариком, перехватывая из рук юноши бумажку, на ощупь показавшуюся скорее неизвестным пластиком, задумался на секунду, вчитываясь...
   - Максим, отсюда надо уходить поскорее, - снова обратился поверенный в делах к пролетарию. - Электричество выключили, и хорошо, если только в промрайоне... но, думаю, во всем городе, значит - пора...
   - Вот так - спешно? и куда? - растерянно спросил Максим, прилаживая показавшую все, на что она способна, аптечку обратно, в карман спецовки. - Её же трогать нельзя пока... там с самого начала написано было... насчет транспортабельности... ограниченная она...
   - Надо, чтобы наши труды даром не пропали, - жестко сказал поверенный. - Немного потревожить Таню придется. Можно было бы избежать этого, сам понимаешь, я бы не настаивал, но сейчас... Уходить будем, как показывают в кино, врассыпную... Тетушка Мария, вы найдете себе приют на время где-нибудь поблизости?
   - Это... как это?.. - даже немного растерялась старушка. - Куда ж я из дома?.. да тут такое творится, а как же они...
   Впрочем, кивок на Максима и Таньку был, скорее, символическим. Родственница пролетария, пока говорила совсем необязательные, пустые по сути своей слова, уже сообразила, куда и к кому она может напроситься в гости на неопределенное смутное время.
   - Максим, тебе надо возвращаться в Промзону, - твердо потребовал поверенный, чем тоже вызвал неудовольствие и волнение пролетария. - Там тебя ждут, а здесь ты будешь только привлекать ненужное внимание... Антон, спустись на улицу, там, если влево от подъезда, у соседнего дома стоит машина, надеюсь, заправленная, сможешь завести и подогнать поближе?
   Романист хмыкнул и растерянно пожал плечами. Машины он не угонял уже лет десять, а может и побольше, но вряд ли растерял навыки, но вот попытку вырваться из города на автомобиле оценил, как слабую.
   - Ладно, подгоню, а потом? - спросил он у Мишеля.
   - А потом - уедем отсюда, - в тон литератору отозвался поверенный, и Антон сообразил, что тот просто не хочет говорить о давно продуманной конечной точке их предполагаемого маршрута.
   И вовсе не потому, что не доверяет старушке или пролетарию, но - исходя из золотого принципа: "не знающий не выдаст", да еще и привычного суеверия "загад не бывает богат".
   - Пойдемте, тетушка Мария, - подхватив под руку старушку, Мишель направил её на выход из комнаты и попросил остающихся: - Ребята, вы тут поцелуйтесь, попрощайтесь, хоть и ненадолго, но все же... что-то мне кажется, на улице вам будет не до того... ладно?
   Проводив взглядом сумрачные тени выходящих из комнаты, Максим склонился над девушкой и как-то неловко, будто первый раз, чмокнул её в щеку... и тут же ощутил у себя на шее маленькую неожиданно крепкую ладошку. Таня притянула к себе паренька и нешуточно впилась в его губы поцелуем...
   - Ух, ты, - перевела она дыхание через полдесятка секунд. - А правда, что у нас, тут, вчера сама Ника была?.. или это у меня такие глюки от этого сотрясения?..
   - Правда, - кивнул Максим, удивляясь и резкому, страстному поцелую и такому неожиданному повороту в мыслях девушки.
   - А с ней еще этот... любовник её, писатель... как его... Карев! тоже был?.. - в темноте показалось, что у Таньки в глазах зажглись задорные, азартные огоньки, а ведь только что помирала, вот и не верь после этого в инопланетные медицинские достижения. - Что ж ты раньше не говорил, какие у тебя знакомые, Макс!?..
   - Я и сам с ними только вчера познакомился, - пожал плечами пролетарий. - А с Антоном ты сейчас вместе поедешь...
   - Хоть автограф у Ники взял? - даже не уточнив, куда и зачем она поедет, продолжала переживать свою непонятную встречу со знаменитостями Танька. - Или за сиську потрогал?.. ах, ну, дела... они тут, а я - вся такая, как из жопы достанная...
   Максим, стараясь сделать это незаметно, фыркнул от смеха. Провинциальная девчонка, разукрашенная синяком в половину лица и едва не умершая от сильнейшей контузии так искренне, откровенно расстраивалась из-за своего внешнего вида...
   - Ты... это... по дороге-то не шали, - стараясь говорить серьезно, попросил юноша подругу. - Тебе рано еще, надо отлежаться, да укольчики поделать, так просто всё не пройдет...
   - Я - как мышка, - заверила его Танька. - А этот, Антон который, мужчина убойный, небось, бабы на него вешаются гроздьями... э! ну, нет, Макс, не подумай чего, я так, просто, без смысла...
   - Ладно, - согласился с подругой парень. - Давай лучше пока оденемся... Возьми вот, штаны мои спортивные, в юбке-то несподручно тебе будет, да и жалко её, а штаны - старые...
   Максим поднялся с постели, шагнул к шкафу, и это движение, да еще темнота комнаты скрыли от него убийственную гримаску на полусинем лице девушки. Она представила, как будет выглядеть в глазах знаменитого романиста в чужих, мужских, да еще старых полушароварах, и не смогла сдержаться. Впрочем, Таньке все-таки хватило сотрясенного ума, чтобы промолчать в этот момент...
   ...Пока Антон вспоминал свои юношеские навыки угонщика, слава богу, автомобиль был без премудрых, ставших недавно модными в столице противоугонных устройств, и почти с полным баком бензина, а молодежь миловалась на прощание в темной комнате Максима, Мишель с показавшейся необыкновенной легкостью вытащил из квартиры и сложил на площадке верхнего этажа тела драбантов, а тетушка Мария повздыхала над запачканными кровью полами:
   - Это ж ведь сразу бы замыть надо, потом въестся - не отскоблишь... да как в темноте-то...
   - Потом, когда оно будет - это потом, наверное, лучше полы в квартирке совсем поменять, - серьезно посоветовал поверенный. - Криминалистической экспертизы, конечно, никакой не будет, но - береженого бог бережет, да и на душе легче, без чужой крови в жоме...
   Почти одновременно в квартиру вернулся Антон, уверенно кивнув в ответ на быстрый вопросительный взгляд Мишеля, и вышли из комнаты Максим и Таня. Девушка, накаченная стимуляторами из аптечки, выглядела бодро и все время старалась держаться к мужчинам левой, неповрежденной стороной лица, хотя в темноте, чуток рассеиваемой фонариком Мишеля, вряд ли бросался в глаза уже сильно побледневший синяк во всю щеку, но - женщины... они в любое время остаются женщинами.
   Как-то удивительно дружно и организованно, без толчеи и нелепой суеты, они вышли из квартиры и, почти на ощупь спустившись на улицу, остановились у подъезда. Последними перед расставанием словами Мишеля были: "Соберемся здесь, когда всё закончится... если будет невозможно здесь, то - в гостинице, где мы остановились с Никой, если не получится и там - я сам разыщу вас..." Максим рванулся было еще разок обнять Татьяну, но остановился на полудвижении, кашлянул смущенно и первым исчез из виду, ссутулившись, будто прячась от очевидной опасности, ушел вдоль стены дома в темноту... тетушка Мария исчезла еще раньше, едва только выйдя из подъезда, не сказав никому ни слова о том, где же она собирается схорониться в это тревожное время. Но почему-то ни у Мишеля, ни у кого из остальных не возникло и малейшего сомнения по поводу безопасности старушки...

15

   ...По черному ночному городу без малейших проблесков даже аварийного света в домах машину вел сам поверенный, похоже, темнота ему совсем не мешала, во всяком случае, ни габаритных огней, ни фар на автомобиле Мишель не включил, но при этом крутил баранку уверенно, будто вел машину по ноктовизору, различая на дороге все рытвины и ухабы. А устроившийся на заднем сиденье вместе с девушкой, Антон старательно вглядывался в мелькающие мрачные силуэты домов, фонарных столбов и погасших светофоров, будто ожидая оттуда, из тьмы, всевозможных неприятностей, начиная от слепящего света мобильных прожекторов и заканчивая совсем уж свирепым выстрелом из гранатомета. Танька, с первых минут очного знакомства глазевшая на Карева, как на чудо природы, спросила было: "А мы куда?", но тут же притихла и, кажется, сомлела от счастья, едва лишь Антон заботливо придержал её за плечи, когда машину тряхнуло на очередном ухабе давно не ремонтированной дороги промышленного района.
   Осенняя чернота за окнами автомобиля была живой, и не потому, что где-то там, в смутных силуэтах домов сейчас спали, занимались любовью или тревожно прислушивались к тишине люди. Темнота была живой сама по себе, полной чужой, потусторонней жизни, обволакивающей город, заставляющей верить в любые небылицы. Она жила отдельной, своей жизнью, уходя с рассветом и возвращаясь с закатом, лишь слегка разгоняемая искусственным освещением, которого город лишился по чьей-то злой воле...
   А Мишель гнал и гнал автомобиль сквозь эту черноту на выезд из города... до той самой минуты, когда неожиданно, резко притормозив, свернул с относительно широкой и пустынной трассы в проулочек и замер там, заглушив двигатель, внимательно вглядываясь и вслушиваясь в ожившую чужой жизнью темноту. Мимо переулка неторопливо, но уверенно, по-хозяйски, прогромыхал силуэт боевой машины с тонким хоботком ствола на небольшой башенке. Маскировочный синий свет фар тонкими лучами освещал пространство перед ней, а следом, фантастическими, страшными тенями вдоль домов двигались две тройки парашютистов... но - нет, Антон, изо всех сил пытающийся что-то разглядеть во мраке, ошибся с первого взгляда, это были уже не его бывшие сослуживцы, похоже, в город под покровом темноты входили штурмовики...
   - Повезло, - негромко сказал Мишель, обращаясь в основном к Антону, но глядя прямо перед собой в лобовое стекло. - Еще бы минут десять, и из города не вырваться... да и сейчас придется через лес тащиться, на дороге, небось, давно уже твои парашютисты вовсю орудуют...
   ...перед тем, как свернуть на узкую, едва различимую в свете звезд и ущербной луны лесную дорожку, машина, только-только оставив позади последние дома городской окраины, на полминуты замерла на вершине небольшого холмика. Пригнувшись, буквально прильнув к окну, Антон разглядел настоящую фантасмагорию: гирлянды разноцветных ракет, вывешенных по городскому периметру, казались пришедшими сюда из иного мира, где свет и тьма не враждуют, а мирно уживаются друг с другом, допуская существование поглотившей городок черноты и цветных ярких пятен в ночном небе... и легко, будто только вчера уволился со службы, "прочитал" адресованные друг другу сообщения парашютистов: "я здесь", "отодвинься по ракете", "блокпост готов", "пропускаю чужих"... А темнота городского центра вдруг ожила едва слышным, но внятным перестуком выстрелов, всплеском гранатных взрывов, красноватыми росчерками трассирующих пуль...
   "Вовремя... вовремя... вовремя... - в такт раскачивающемуся и подпрыгивающему на лесных кочках автомобилю прыгали мысли в голове Антона. - Как же вовремя мы убрались из города... за какие-то минуты до начала штурма... а сейчас там идет такая резня, что даже представить себе страшно... и хорошо, если только анархистов вытравят, как тараканов... но, как обычно, под горячую руку штурмовиков и парашютистов попадут и случайные люди, те, кто неудачно полюбопытствует происходящим, выглянет из-за угла или просто не откроет двери в ответ на настойчивое требование... да, вовремя, вовремя, вовремя..."
   Попутчица и вольно, и невольно еще сильнее прижалась к Кареву, стараясь компенсировать тряску, но надолго сил у девушки не хватило. То ли инопланетное лекарство перестало действовать, то ли нервное напряжение в комплекте с кочками так сильно сказались, но уже через пяток-другой минут голова Тани безвольно моталась по спинке заднего сиденья, вызвав вполне понятную тревогу в мыслях и действиях Антона.
   "Поаккуратнее надо... хотя - какое там... как он вообще что-то видит в такой темноте, - успел подумать романист, подкладывая под затылок девушки свою руку. - Как филин какой, а не человек... он вообще не человек... Мишель - дьявол во плоти. Надо же было так точно все рассчитать, и не только сейчас, еще в самом начале, когда уходили из гостиницы с Никой... он - будто бы знал всё наперед... ну, точно - дьявол... и - спокойный такой, равнодушный, уверенный, что ничегошеньки-то плохого с ним не случиться..."
   Под такие тревожные, с изрядной долей ненужной мистики и одновременно облегчения мысли, под натуженный иной раз вой автомобильного движка, преодолевающего лесную дорогу, вовсе для него не предназначенную, машина выкатилась из сумрачной, ночной чащобы на опушку очень ярко, как показалось с первого взгляда, освещенную многочисленными огнями старинной дворянской усадьбы, давным-давно превращенной в загородный роскошный, для отдыха и поправки здоровья избранных, санаторий.
   Остановившись в тени деревьев, довольно-таки далеко от входа, Мишель оглянулся через плечо на заднее сиденье и спросил:
   - Таня, как ты? не растрясло?
   - Кажется, не очень... - после короткой паузы, собравшись с силами, чтобы выглядеть пободрее, отозвалась девушка, еще не до конца понявшая, как вести себя с этими, внезапно объявившимися друзьями пролетария.
   - Нормально, я думаю, - постарался поддержать начавшую уже "плыть" девчонку Антон. - За всю дорогу даже не затошнило ни разу... вот видишь, какой хороший Максиму доктор попался...
   - Да уж, - поддакнул поверенный, сообразив, что такое резкое улучшение самочувствия девушке проще всего объяснить не травками и притираниями тетушки Марии, и, уж тем более, не инопланетной странной аптечкой, а стараниями вполне реального местного врача, пусть и не замеченного пострадавшей во время своего беспамятства.
   - Я почему-то так и подумал, что ты нас сюда привезешь, - сказал Антон, чуть отстранившись от Тани и пытаясь со своего места рассмотреть фасад усадьбы через лобовое стекло. - Интересно, кто там так разгулялся? И электричество у них во всю, и музыка громыхает, как и нет ни анархистов, ни штурмовиков в городе...
   - Пир во время чумы, - кивнул поверенный. - Думаю, вся уездная верхушка здесь, а может, еще и кто из приезжих, позаметнее. Так уже бывало в нескольких местах. Об этом и анархисты знают, не все, конечно, только главари, но - не трогают... Знаешь, как - ворон ворону... Ну, да ладно, это пусть их совести касается, нам теперь не до таких тонкостей, как в чужих душах разбираться. Антон, тебе сверхзадача, как говорил один известный режиссер: надо пройти на второй этаж, сразу в номера, причем так, будто ты здесь давно уже обитаешь, а Таню прихватил где-то по дороге, ну... х-м-м, понятно для чего.
   - Это не вопрос, - кивнул Антон, покосившись на притихшую девушку, мол, не обиделась ли на такие намеки. - Пройду, пусть там хоть весь Имперский совет гуляет. А ты?
   - Я за лекарствами и тут же обратно, так что не удивляйся, если увидишь меня в своем номере, и за оружие не хватайся сразу, - пояснил Мишель спокойным тоном, будто собирался пройтись белым днем в соседскую аптечку за аспирином.
   - Не увлекайся, - понапрасну, но от души посоветовал поверенному Антон. - Где сейчас лекарства найдешь, может, лучше - завтра, деньком, в город смотаться будет?
   - Сейчас проще, - не уступил Мишель и остановил собравшегося уже, было, выходить из машины романиста: - Погоди, я вас прямо у входа высажу, думаю, наблюдать и номера машины отмечать сейчас из тамошних некому, а Татьяне все-таки полегче будет...
   ...Из автомобиля девушку Антон достал в самом прямом смысле, кажется, она окончательно раскисла после медикаментозного прилива бодрости в начале их путешествия. Правда, свежий ночной воздух после духоты и бензинового перегара автомобильного салона взбодрил Таньку, и на ноги она встала достаточно твердо.
   - Держись за меня крепче, как сможешь и не напрягайся зазря, пусть лучше подумают, что ты пьяненькая, чем еще что, - попросил девушку Антон, когда они начали подыматься по широким, низеньким ступенькам ярко освещенного и пустынного крыльца усадьбы. - А главное - ни на кого тут не обращай внимания и просто молчи, чего бы ни говорили и не спрашивали...
   Просторный вестибюль санатория, уставленный по периметру кадками с самыми разнообразными заботливо ухоженными растениями и этим напоминающий старинный зимний сад, был пуст, а ритмичная музыка, заглушаемая порой женскими взвизгами, хриплым хохотом, звоном посуды и гулким топотом танцующих ног, доносилась откуда-то из глубины здания. "Это они в банкетном зале гуляют", - догадался Антон, обшаривая напряженным взглядом помещение и пытаясь найти хоть одну живую душу среди кресел, маленьких журнальных столиков, кадок и стволов фикусов и пальм. Так никого и не найдя, романист торопливо подвел буквально висящую на нем девушку к конторке в углу вестибюля и внимательно пригляделся к доске с ключами. Больше половины ячеек были заполнены, хотя, вполне возможно, что кто-то из гостей, даже изрядно подгуляв, предпочитал сдавать ключи с неудобными, массивными брелоками, а не таскать их в карманах. "Значит, придется брать наугад", - решил Антон, на минуту оставляя у стойки Таню и живо выхватывая ключи из самой дальней ячейки второго этажа в надежде, что даже и с объявившимися позже временными обитателями уже занятого номера можно будет как-то договориться.
   На пологой, удобной лестнице, ведущей на верхние этажи, когда девушка окончательно обмякла и повисла в его объятиях теперь уже без всякого притворства, Антон с облегчением вздохнул - идти оставалось всего ничего, пятиступенчатый пролет и с десяток саженей по устланному ковровой дорожкой коридору. Карев немного успокоился и - как сглазил. Облегчение, готовность расслабиться после схватки с драбантами в квартире Максима, тревожного автомобильного марш-броска из штурмуемого уже города, и, казалось бы, никем не замеченного проникновения в санаторий - оказались преждевременными.
   Из дверей ближайшего номера, как чертики из сувенирной табакерки, в тишину коридора с неожиданным шумом, гамом, звоном стекла и никому не адресованными ругательствами вывалилась компания из пары мужчин и пяти девушек. Все они были изрядно пьяны, а какого-то очень хорошо знакомого Антону, но, казалось, насмерть забытого, маленького, бледного до синевы, с покрасневшими глазами мужчину в хорошем, но помятом и заляпанным подозрительными пятнами костюме, в буквальном смысле вели под руки, иначе он, наверное, улегся бы тут же, прямо на красную ковровую дорожку, и уснул пьяным, мертвецким сном. Второй мужчина, широкоплечий, краснолицый, с остатками белесых, блондинистых волос, тщательно взлохмаченных и перепутанных, в непонятном, более домашнем, фальшивого бархата, то ли в пижамном одеянии, то ли в полуспортивной курточке и таких же кургузых, изрядно потертых брюках цвета "маренго", чуть выпученными, пьяными глазами, не узнавая с ходу, уставился на Антона и - вдруг резко отодвинув от себя виснущих на его руках девиц, заговорил, театрально добавляя своим словам пьяно-пафосную наигранную горечь и отчаяние:
   - Карев! И ты, Карев!.. такого не может быть! Мне говорили, что ты здесь, говорили, но я! я не верил! не верил, что Карев может быть здесь и - не найти меня!.. А ты?.. Ты тащишь в номер какую-то девчонку, вместо того, чтобы рядом с другом отдаться Бахусу и разврату... бросаешь всех на произвол судьбы!!! уединяешься, Карев!..
   Принесла нелегкая широко известного в узких кругах непризнанного гения: актера второго плана, в чем-то даже и художника, а временами стихотворителя, - всей столичной богеме известного под прозвищем Жерар Великолепный. "Всё ясно, здесь бесплатно наливают", - с тоскливым отвращением подумал Антон. Любовь Жерара к халяве была притчей во языцех, да еще и умение оказаться в нужное время за нужным столом, чтобы эту самую халяву зачерпнуть обеими руками. Впрочем, любовь к сплетням, да и, чего греха таить, к наушничеству, тоже были характерны для неудачника в жизни, но умело пристроившегося в благодатную нишу юродствования богемного бездельника в маске актера.
   - Жерар, если у тебя есть фонтан, заткни его, дай отдохнуть и фонтану, - в ответ грубо процитировал Карев, стараясь собой загородить пусть и уже увиденную, но до конца не оцененную жераровским цепким взглядом Таню. - Ты ведь в банкетный зал шел?
   - Конечно, а куда в этом диком уголке природы еще можно направиться за благами цивилизации? - попробовал сострить Великолепный, мгновенно, как умеют только профессиональные актеры и попрошайки, сменив трагический тон на бытовой.
   - Так и иди, - кивнув головой, серьезно посоветовал Антон. - А уж я-то тебя догоню, или, думаешь, мне сейчас выпить не хочется?
   - Я вижу, чего тебе хочется! - обличительно тыча пальцем на совершенно теперь невменяемую, едва не теряющую сознание Таньку, возопил возмущенно Жерар. - Вот её тебе хочется и прямо сейчас! Однако шалишь, брат! Не допущу!!! Да я за тобой в номер!.. и присмотрю, чтобы ты там не увлекся, не забыл, понимаешь, о товарищах, будучи вовлечен в безумные плотские игрища... да еще и с малолеточкой!!! Кстати, а где ты такую отхватил? Тут, глянь, одни старые шлюхи...
   И Жерар довольно болезненно ущипнул за грудь первую попавшуюся ему под руку девушку. Та, правда, сквозь зубы, скривив нарочитую улыбку, но захихикала, как бы, радуясь мужскому вниманию. Насчет "старых", Великолепный, конечно, погорячился, но вот профессиональную принадлежность окруживших его девиц оценил верно. Коротенькие, сильно декольтированные платья, при малейшем движении демонстрирующие резинки черных и красных чулочков, высокие каблуки, могучий, небрежно нанесенный макияж, а главное - некие едва уловимые нюансы поведения, готовность угодить клиенту и профессиональные, будто синтетические улыбки сквозь зубы - лучше всяких вывесок характеризовали нынешних спутниц актера.
   Едва слышно замычав, как от мучительной зубной боли, от так не во время проявляемой Жераром назойливости, Антон, тем не менее, нарочито ласково, почти по-приятельски, сказал приставучему юродивому от богемы:
   - Девушка хочет поблевать и подмыться, а не демонстрировать себя на публике прямо сейчас... думаю, тебе такая физиология не интересна... Так что, Жерар, вали в банкетный зал, я тебя догоню... ну, а если не отвалишь, то оторву тебе яйца прямо здесь и просто отволоку их пожарить на здешнюю кухню... соображаешь, какое пикантное блюдо получится? Омлет из яиц Жерара... дамы будут в восторге, думаю...
   Что всегда отличало халявщика и дармоеда Великолепного, так это развитое чувство предвидения собственных неприятностей, благодаря которому он так редко попадал в оные. Вот и сейчас, только что, секунду назад, он был готов вместе с Антоном ворваться в гостиничный номер, перебаламутить всех и всё, облить шампанским сопровождавших его девчонок, лично голым плясать на столе... и вот уже, кривовато, пряча натуральный, без всяких уже розыгрышей и наигрышей испуг, Жерар заулыбался на слова романиста, изо всех сил пытаясь сохранить ранее взятый тон в разговоре:
   - За что всегда тебе завидовал, Карев... ты так гениально притворяешься трезвым, когда выпьешь, что можно даже и не отличить тебя выпившего от трезвого... но чувство юмора при этом теряешь напрочь... ну, не надо отрывать мне яйца... это же часть моего гениального организма, без них организм будет не полон, и вся его гениальность окажется под вопросом, а это уже совсем не дело... да... ну, и девчонки, наверное, расстроятся... все-таки им тоже чего-то перепадает через мой организм и его части...
   Отступая в сторонку, он взмахнул рукой, будто призывая в свидетельницы всю профессионально-шаловливую тройку обступивших его девиц, и как-то скромненько, бочком-бочком, стал пробираться по стеночке к лестнице, ведущей вниз, в вестибюль и, в конце концов, в банкетный зал, куда только что увели под руки - теперь-то, видимо, от злости, Антон вспомнил - миниатюрного и до невменяемости пьяного антрепренера кое-кого из известнейших столичных знаменитостей.
   Подавив в душе волну злости и нетерпеливости в двух шагах от заветной двери при встрече со старым и неприятным знакомцем, Карев с трудом дождался, когда Жерар и сопровождающие его девицы скроются с глаз на ступеньках лестницы и только после этого буквально подтащил Татьяну к номеру, на ощупь пытаясь попасть в замочную скважину изготовленным заранее ключом. И - о, чудо! - терпение его было вознаграждено, номер оказался свободным, это Антон сразу же ощутил по слабенькому запаху пыли, чистого белья и легкой затхлости воздуха внутри помещения.
   Машинально протянув руку со все еще зажатым в ней тяжелым брелоком, Карев нашарил на стене выключатель... и тут же, не выпуская из объятий Татьяну, повернулся к дверям и запер их, оставив ключ в замке. "Теперь пусть стучатся, - со злорадным облегчением подумал Антон. - Двери-то, небось, не сломают, кишка у них тонка, а остальное - мне до лампочки..." Осторожно протащив девушку по узкому, в два шага длиной, коридорчику-прихожей, он огляделся. Номер был попроще, чем тот, что занимала в городе Ника, но также предназначен для одного постояльца, несмотря на огромную двуспальную кровать, полуспрятанную в стенном алькове. Кроме кровати, занимающей господствующее положение в единственной комнате, в уголочке примостился скромный диванчик с изрядно вытертой обивкой, пара самых простых стульев и небольшой столик возле них. Видимо, из-за скромности апартаментов они и не были заняты привыкшими к более роскошной обстановке гостями.
   С облегчением уложив Татьяну на кровать прямо поверх ярко-оранжевого с синими разводами плотного покрывала, Антон заботливо стянул с её ног туфли, правда, небрежно, по-мужски, забросив их после этого под кровать, прикрыл девушку половинкой покрывала и только после этого, прихватив со столика неизменную в любой гостинице пепельницу, присел на диванчик. Закурил и, глубоко, с непередаваемым удовольствием затягиваясь, подумал: "Ну, как там разобидевшаяся Ника? Фырчалка душевная... небось, уже скоро окажется в своем вожделенном космосе... конечно, и я бы не против, но раз уж она первая напросилась... да и бросать одного Мишеля после того, что он сделал для нас, было бы верхом свинства, да и вообще - не по-мужски... парашютисты своих не бросают... а все равно, до жути интересно, как оно там, рядом со звездами..."

16

   "Знаешь, Антон, космос - это непередаваемая, волнующая, божественная, всеобъемлющая, давящая, сводящая с ума, фантастическая... скука... - наверное, вот так могла бы начать рассказ о своем первом пребывании в неведомых далях иных звезд, планет и прочих небесных тел Ника. - Конечно, я сперва думала, что, будучи единственной ничем не занятой на корабле, только я испытываю это чувство, но глядя, как мается Кеша, которого все упорно зовут Инно, наблюдая, как хвостиком бегает за мной по всем помещениям Векки, и отнюдь не для того, чтобы помешать мне что-то сломать или испортить, боже упаси, я тут старалась руками ни к чему не прикасаться, зная, как по обыкновению мне везет влипать в истории, так вот, в итоге я поняла, что рутинные перемещения из точки сто восемнадцать в точку двадцать семь и далее в сто сорок третью навевают на весь экипаж точно такую же скуку. Да и что тут может быть интересного?
   До последнего болтика, до гаечки знакомые помещения, краткое, на час-полтора, увеличение силы тяжести, буквально размазывающее по амортизационному креслу чешуйчатого, но спокойно, хоть и не без неудобств, перенесенное мной; потом часовая невесомость перед входом в загадочное даже для самих звездачей подпространство, которое они называют просто "тоннель"; ну, и многочасовое "зависание", когда отключаются все внешние бортовые системы, не работает любая навигационная электроника, время, кажется, стоит на месте, и остается только либо развлекаться болтовней друг с другом, а для проведшего вместе не один год экипажа это не самое веселое занятие, либо отправляться в спортзал, где механические тренажеры работают вполне исправно, не обращая внимания на потухшие экранчики счетчиков километража, пульса, кровяного давления и состояния внутренней атмосферы.
   Мне никогда еще не приходилось так много болтать, рассказывая о себе, о тебе, о нашем путешествии в Сумеречный город. А слушали меня с удивительной жадностью, как в ранней юности слушают рассказы бывалых людей, успевших походить по морям-океанам, или преодолеть тысячи километров пешком по тайге, даже, на худой случай, просто отсидевших в тюрьме с десяток лет...
   Правда, после выхода из "тоннеля" начинается непривычная суета. Все носятся по кораблю, как угорелые, пытаясь найти неработающие системы, но лучше всех с этой задачей справляется, конечно же, вновь заработавшая электроника, очень быстро подсказывающая и командиру Гефу, и остальным, что же все-таки не так, и какие меры следует предпринимать неотложно для обеспечения живучести, а какие - можно благополучно отложить до прибытия в Центр техобслуживания. Мне думается, что вся эта суета и беготня по коридорам и техническим помещениям корабля после выхода из "тоннеля" не более чем средство борьбы со скукой, рутинностью полетов. Тем более что путь к станции двадцать семь зеркально повторяет уход от сто восемнадцатой: невесомость, торможение с силой тяжести, почти вдвое превышающей нормальную, ну, и сближение, обмен "верительными грамотами", стыковка, стационарная диагностика...
   А вот самое интересное, конечно же, начинается на планете..."
   - Инно, сколько тебе понадобится времени на разгрузку? - попытался оторвать человека от небольшого переговорного экрана ворблан.
   - Сейчас-сейчас, - рассеянно отмахнулся Вершинин. - У меня тут образовалось интересное предложение, хороший фрахт, а вообще-то, думаю, пять-шесть часов, ну, не больше десяти, с учетом возможной догрузки...
   - Есть ли смысл спускаться на планету? - как бы сам себе, высказался чешуйчатый Яго. - Сплошной город, стандартный набор сувенирчиков, стандартные обеды и ужины в стандартных ресторанчиках, сплошная синтетика... здесь даже шашлыки, настоящие, как у Василя, организовать негде...
   - Диспетчер порта дал сводку, сейчас здесь три корабля с нолсскими экипажами, - завертел головой гном. - Надо бы спуститься, вдруг - кого встречу?
   - Ну, да, обязательно встретишь, - ехидно прошелестел Яго. - Двадцать восемь миллиардов человеков, сплошной лабиринт улиц, переулков, площадей и подземных производств... здесь ты непременно встретишь соплеменников, Век...
   - Попрошу сходить со мной Нику, она приносит удачу, - нашелся с ответом гном. - Ей ведь тоже будет интересно первый раз в жизни оказаться на другой планете... Правда, Ника?
   Блондинка отвлеклась от экрана, на котором медленно, неторопливо поворачиваясь к зрителям разными боками, вращалась первая чужая планета в её жизни, сплошь покрытая блестяще серой пеленой городов, изредка прерываемой проплешинами черной, будто выжженной земли и буровато-сизыми вкраплениями океанов. Текстовка в уголке экрана поясняла, что выжженная земля - это огромные свалки промышленных отходов, по большей части - токсичных, а в местных океанах и морях, не говоря уж о реках и озерах, всякая органическая жизнь отмерла уже несколько столетий назад.
   - Конечно, Векки, я с тобой, - немедленно отозвалась девушка. - Зачем же я летела с вами столько времени и верст? Что бы просто посмотреть на экран?
   - И я с вами, - неожиданно вступил в разговор Иннокентий, завершив свои переговоры с какими-то местными уполномоченными. - Правда, только до поверхности, потом мне надо будет сразу окунуться в деловые вопросы...
   Красавчик по всем человеческим меркам, Вершинин был не просто сопровождающим грузы экспедитором, но отличным купцом, умеющим вовремя взять нужный товар и доставить его в нужное место. Впрочем, и у себя дома далекая от торговли и товарно-денежных отношений в целом Ника так и не поняла глубинной сути таких вот операций, так же, как и фактическому отсутствию единых денег в огромной, на сотни планет, галактической то ли конфедерации, то ли просто общем торгово-промышленном пространстве. Кругляшки платины размером в ноготь большого пальца, как рассказывал Геф, были не только обязательны, но и крайне желательным к приему на всех планетах, но - только в розничной торговле товарами и услугами, а вот опт практически существовал на бартере, натуральном обмене, и извлечь из него финансовую выгоду для конкретных индивидуумов было чрезвычайно сложно. Во всяком случае, от обмена нескольких сотен килограммов иридия, доставленных на двадцать седьмую, на сорок тысяч электронных планшетов, которые предстояло забрать с планеты и переправить в следующую "точку" маршрута, ни у кого из экипажа платиновых монеток не прибавлялось, а безналичных банковских счетов, единых для всего галактического пространства, как поняла Ника, не было. Складывалось такое впечатление, что космическими перевозками занимаются энтузиасты-бессеребренники. Впрочем, блондинка прекрасно понимала всю обманчивость своего первого впечатления.
   - Путешественники... изыскатели соплеменников... беспокойные экспедиторы - иронично прошелестел чешуйчатый. - Десять минут на сборы, я пока свяжусь с местной администрацией. И коммуникаторы чтобы не выключать, где вас потом в этих дебрях найдешь? В джунглях седьмой и то проще... Ника, ты поняла?
   Конечно же, последнее замечание относилось только к новенькой, получившей свой коммуникатор, похожий на небольшой блокнотик, набитый под завязку электроникой и совмещающий в себе радиотелефон, записную книжку, маленькую библиотечку, аварийный сигнализатор, аптечку первой помощи и еще много чего, совсем недавно, буквально сразу после выхода из режима торможения.
   - Учту, - серьезно кивнула блондинка. - А мне идти в своем или переодеться, как все?
   Дорожный костюм Ники, состоящий из узеньких черных брюк и короткой кожаной куртки на голое тело, наверное, вызвал бы на этой планете ненужное любопытство со стороны аборигенов, тенденции местной моды никто не отслеживал, да и не считал нужным это делать, потому на секунду задумавшийся Яго решил:
   - Переоденься. Инно, покажи Нике склад... Да, и пока добираетесь до поверхности, освежите в памяти социальное устройство местного общества. Не стоит попадать впросак из-за элементарной забывчивости...
   ... - А чего там вспоминать-то... - ворчал гном Векки, поудобнее устраиваясь в кресле маленького вспомогательного корабля, который весь экипаж именовал "ботом". - Просто тут всё, как дважды два. Промышленная планета, значит, одни производят, другие распределяют и перераспределяют, у вас, людей, всегда так...
   - Ты что-то имеешь против людей? - хихикнула Ника, облаченная в сине-зеленый комбинезон, общую форму звездачей, который, по сути, являлся легким скафандром, защищающим от многих неприятных внешних воздействий хрупкие белковые тела.
   - Как же, как же, - в тон ей ответил гном. - Вечно понапридумываете всяких условностей, классов, прослоек, элит... голову сломаешь, всё запоминать... ты, главное, никуда не суйся, буде какая непонятность или конфликт при тебе случится. Чужой это монастырь, пусть сами и разбираются... А вообще, тут два социальных класса: уорки и гламы. Первые работают, вторые - пользуются плодами труда первых. Есть еще администраторы, они как бы особняком стоят и от первых, и от вторых, но - админов мало, да и в самом деле они-то как раз и участвуют в производстве, только - головой, а не руками-ногами...
   - Ну, хорошо, я никуда не лезу, а если что - прячусь за твоей могучей спиной, Векки, - снова хихикнула Ника, видимо, представив себе, как пытается спрятаться за гномом, пусть и широченным в плечах, но ростом на полголовы ниже миниатюрной девушки.
   Третий пассажир бота, Иннокентий Вершинин, тихонечко сидел в кресле, завистливо прислушиваясь к шутливой и чуть нервной со стороны блондинки перепалке своих спутников. Конечно, с гораздо большим удовольствием, чем все эти встречи и переговоры с местными, распределяющими блага, администраторами, он провел бы время в компании очаровательной и такой раскрепощенной, на его взгляд, девушки, но... предстоящая сделка по транспортировке полуфабрикатов - печатных плат, использующихся в очень большом количестве разнообразных электронных устройств - предполагала серьезное долгосрочное сотрудничество, а Иннокентий с детства был воспитан, как человек, ставящий дело превыше любого удовольствия.
   Полет со станции двадцать семь до одного из трех открытых космопортов планеты: пассажирского, предназначенного в первую очередь для приема туристов, официальных делегаций, крупных экспедиторов, а уж заодно и экипажей кораблей, - прошел в полуавтоматическом режиме и продлился всего четверть часа. После посадки, буквально дверь в дверь, Ника, Векки и Иннокентий прошли в длинный и уныло серый коридор, в самом конце которого их поджидали трое мужчин, одетых, как в униформу, в одинаковые костюмчики стального цвета, в белые сорочки и ярко-бордовые галстуки. Выражение лиц у встречающих было под стать помещению - унылым, сероватым, блеклым и - бесконечно усталым. Впрочем, ожидавшая длительных таможенных и прочих пограничных процедур Ника была просто поражена, когда каждому из экипажа корабля к комбинезону каким-то хитрым способом просто-напросто прикрепили некие "чипы", размером с половинку горошины, удостоверяющие и их личности, и платежеспособность, и местонахождения. "И это - все?" - взглядом спросила девушка у нолса. "Все!" - утвердительно махнул хоботком иной. А потом...
   Настоящим, диковинным, причудливым фейерверком вспыхнули для блондинки чудеса чужой планеты, по уровню технического развития опережающей её родную лет на двести. Тут был и шикарный, на взгляд девушки, вагон то ли метро, то междугороднего поезда, впрочем, принимая во внимание размеры городов, а практически - одного огромного города на планете, и то, и другое сразу. И огромные экраны на стенах, непрерывно транслирующие причудливую, ритмичную музыку, рекламирующие неизвестные косметические средства. И еще множество других мелочей, мгновенно примеченных глазастой, когда это было необходимо, Никой. Через десяток-другой коротких, но очень внятно объявляемых остановок Вершинин покинул вагон, пожелав гному и Нике хорошего отдыха, а нолс пояснил своей спутнице:
   - Мы сейчас на вечерней стороне, это хорошо, днем и ночью здесь не протолкнуться ни в коридорах-улицах, ни в магазинах, только рано утром и вот, как сейчас, вечером можно спокойно пройтись, осмотреться, даже просто поболтать с людьми при желании. Народ здесь общительный, но - только на интересные для них темы: здоровье, отдых, моды, стиль... ну, примерно так...
   - Векки, неужели на всех планетах говорят по-русски? - поинтересовалась блондинка, подразумевая возможный языковый барьер, хотя и слышала объявления остановок на родном языке.
   - Везде, ну, кроме, конечно, нас, иных, - солидно кивнул гном. - Вот только везде - на своем, иной раз не поймешь, что говорят, но если переспрашиваешь - обязательно отвечают, разъясняют. Звездачей, вообще, уважают, ну, или признают ровней в любом обществе на всех планетах. Есть, конечно, и шовинисты, но их так мало, даже специально отыскать трудновато... Ну, вот и мы добрались... пошли, Ника...
   Из вагона они выскочили прямиком на улицу, безо всяких там платформ, эскалаторов, переходов и прочих атрибутов метрополитена или железной дороги. Высоченный, на добрый десяток саженей, если не больше, коридор-улица, освещенный ровным, солнцеподобным светом вел, казалось, куда-то в загоризонтные дали и был усеян народом так густо, что Ника невольно первым делом подумала о том, что же здесь творится в часы "пик", о которых говорил гном.
   По обе стороны улицы открывались бесконечные витрины магазинов, магазинчиков, маленьких лавочек, ресторанов и кафе, закусочных, совсем простеньких забегаловок, в которых можно было получить пару горячих сосисок, чтобы весело, перехихикиваясь то ли с подругами, то ли просто со случайно остановившимися рядом людьми, съесть их прямо на улице, как делала это маленькая, худенькая девчушка, на удивление легко, даже как-то раскованно, на взгляд отнюдь не консервативной Ники, одетая в нечто, напоминающее распашонку, едва прикрывающую маленькие, будто игрушечные ягодички и обнажающую одну грудь с четко и ярко подведенным то ли губной помадой, то ли специальной краской соском. Кроме распашонки, на девчушке еще были туфельки, состоящие из подошвы, пары ремешков и высоченных каблуков. Волосы её светились, переливаясь то серебристой, то зеленовато-синей краской, а обнаженные руки и ноги были украшены множеством самых разнообразных по форме и цвету браслетов...
   - Идем, идем, тут и не такое встретишь, - пробурчал гнусаво гном, слегка подталкивая Нику пониже спины. - Если над каждой такой модницей по десять минут стоять с раскрытым ртом, то можно простоять лет двадцать не сходя с места...
   - Здесь так много модниц? - уточнила немного пришедшая в себя от шума, яркого света, пестроты огней и витрин блондинка.
   - Здесь каждый самовыражается, как может, - разъяснил Векки, отталкивая со своего пути группу молодых... то ли мужчин, то ли женщин, разодетых и загримированных, как цирковые клоуны или мимы. - Зато, если попадешь сюда днем, покажется, что ты в старинной армейской казарме, настолько однообразны все эти наряды, что на мужчинах, что на женщинах...
   - А куда ты меня так упорно тащишь, Векки? - поинтересовалась блондинка, умело уворачиваясь от парочки веселящихся подростков в экзотических нарядах, хотя, если внимательно приглядеться, совместный возраст парочки приближался годам к восьмидесяти...
   - Я показываю тебе местную экзотику, - нарочито надулся важностью гном, его шуточки Ника уже научилась отличать от серьезных слов, чего до сих пор не получалось с Гефом и чешуйчатым, все-таки иные - есть иные. - Вот, например, интересный магазинчик...
   На фоне блестящих, искрящихся, переливающихся рекламными, заманивающими огнями своих собратьев эта витрина выглядела скромно и даже как-то блекло, предъявляя прохожим какие-то потертые коробки, невзрачные маленькие механизмы, больше всего похожие на бывшие в употреблении кухонные комбайны.
   - Ага, так ты приперся сюда ради своей коллекции, а вовсе не ради меня, - засмеялась блондинка, зная, что и нолс привык к её ироничной прямоте.
   - Давай заглянем, Ника, - заискивающе попросил гном. - Тут иной раз бывают такие интересные вещицы...
   Девушка махнула рукой, мол, чего ж с тобой, коллекционером, поделаешь, все вы такие малость чокнутые, даже если у вас вместо носа хобот и генетическое родство с земными слонами.
   Внутри магазинчика переминались с ноги на ногу вдоль настенных стендов с товарами всего-то с пяток человек, причем не разодетых, подобно попугаям или эстрадным звездам на сцене, а выглядящих скромно, даже как-то обыденно - в простых темных брюках, свитерах, клетчатых рубашках. Но Векки к стендам даже не подошел, устремившись сразу к прилавку, за которым скучал в безделии худой, высокий мужчина лет сорок ас высоким гребнем прически из ярко-зеленых, почему-то шевелящихся волос и в богатом, золотом расшитом халате, более подходящем какому-нибудь древнему восточному владыке, одетом прямо на голое тело. Как и большинство встреченных на пути сюда аборигенов, он казался не просто худощавым, а каким-то субтильным, будто совсем недавно перешел из отрочества в юность. Позади продавца, на таком же практически стенде, что располагались и вдоль стен магазинчика, громоздились старые, обшарпанные и надтреснутые экраны каких-то приборов, странная аппаратура в жестяных, помятых и кое-где поломанных футлярах и еще какая-то дребедень, на которую Ника никогда бы не обратила внимания, не будь рядом с ней нолса. А тот, присмотревшись к выставленным на продажу товарам, едва ли не подпрыгнул на месте, вытягиваясь в струнку и пытаясь глазами достать какой-то громоздкий ящик из пластика "под дерево" с мертвым, глухим экраном и небольшой панелью управления в левом нижнем его углу.
   - Ника, Ника, ты только глянь... - тихонечко загундосил гном.
   - Что такое? - волей-неволей пришлось заинтересоваться экспонатом и блондинке, мгновенно узнавшей в нем привычный бытовой предмет. - Подумаешь, старый телевизор...
   - Ты не понимаешь, Ника, - возбужденно зашептал Векки. - Это же один из первых цветных телевизоров, еще полностью на полупроводниках, без печатных схем, с лучевым экраном... такой просто увидеть - сказка, а уж увидеть в продаже - сказка вдвойне...
   Пошептавшись с блондинкой и чуток утихомирив разгулявшийся невроз коллекционера, нолс налег на прилавок грудью и постарался уже поспокойнее спросить подошедшего продавца:
   - Вот там у вас... по левую руку... - этот ориентир трудновато дался гному, у которого сердце располагалось справа, - там что ж, в самом деле старинный телеприемник?..
   - Недавно принесли на продажу, - с небрежной гордостью сказал продавец, будто бы лично годами холил и лелеял раритет в собственной каморке. - Всего десяток монет - и он ваш...
   - Десяток монет? - возмущенно проговорила Ника, бесцеремонно оттесняя в сторонку нолса, хоть сделать это было и нелегко, гном будто прилип к прилавку. - И что ж - это чудо техники за такую цену еще и показывает что-то?
   - Как можно? - удивился продавец. - Его же включают не чаще одного раза в год, мало ли что... сами понимаете. Да и нет давным-давно эфирных передач на тех частотах, которые он может поймать. Да и вообще у нас, по-моему, давно всё телевидение на кабельной сети. Но - внутри полностью сохранена начинка тех самых времен, когда этот телеприемник успешно функционировал...
   - А... э-э-э... - только и успел проговорить нолс, как вцепившаяся ему в рукав комбеза Ника решительно оттащила иного подальше от прилавка.
   Вслед им удивленный продавец успел только выкрикнуть:
   - Тут ваши, нолсы, не так давно были, интересовались уже, хотели, кажется, купить...
   ... - Ты зачем? ты чего? ты куда? - возмущению Векки не было предела, но блондинка твердо и настойчиво вытащила его из магазинчика и только тут тихонечко заорала, с трудом сдерживаясь, чтобы не стукнуть в сердцах кулачком по лысой серой голове:
   - Опупел, слоник!? Векки, ты свихнулся? платить такие деньги за такую рухлядь...
   - Это антиквариат, - не уловив суть обзывательства, попытался возразить гном, высвобождаясь из цепкого захвата женских рук. - Это вообще чудо, что он до сих пор уцелел...
   - Это - чудо? - пренебрежительно пожала плечами Ника, успокаиваясь. - Хочешь, ламповый, черно-белый, да еще и работающий на полную катушку?
   Нолс непонимающе уставился на девушку, как бы говоря своим взглядом: "Такого не бывает, что ты тут еще придумываешь?" Но, мгновенно сообразив, что просто так Ника ничего не говорит, спохватился и уточнил:
   - И откуда ты его возьмешь?
   - Со своей дачи, - великодушно разъяснила блондинка. - Она мне досталась по наследству от прабабушки по материнской линии... вообще-то, я там и не бываю почти, но телевизор этот видела, даже смотрела пару раз из любопытства и от скуки. Нормально показывает...
   Хоботок нолса задрался едва ли не вертикально, что являлось проявлением у этих иных высшего градуса смятения и душевной расстроенности.
   - Ника... это... слишком... но ведь... всё на самом деле?.. - сбивчиво и еще более гнусаво, чем обыкновенно, произнес Векки. - Но ведь такого не бывает, почему же ты об этом молчала всю дорогу, да и там, у себя дома, тоже ни слова не сказала...
   - А ты ни о чем и не спрашивал, - логично, а что еще она могла сказать, ответила Ника. - А по дороге вы почему-то всё больше про Сумеречный город выспрашивали, а не про старую технику, которая у меня на дачке без дела хранится...

17

   Из тяжелого, алкогольного дурмана, который и сном-то назвать затруднительно, Антона вывел слабенький женский писк... и раздавшийся следом ворчливый, негромкий голос Мишеля:
   - Да ладно тебе, уж сколько колю, могла бы и привыкнуть, чего пищать-то...
   - Себе бы поколол столько - узнал, - слабенько огрызнулась Татьяна.
   Это она, собственно, и пискнула, когда тонкая игла шприца проникла в худенькую ягодицу девушки.
   Антон открыл глаза и резко, не давая самому себе времени расслабиться и перевернуться на другой бок, сел на постели, оглядываясь по сторонам шальными, не проспавшимися глазами. Рядышком посверкивала бледненькой попкой Таня, над ней, в позе врача-садиста из дешевого сериала, стоял, слегка склонившись, Мишель, уверенным движением выжимая содержимое тубы шприца в девичью ягодичную мышцу.
   - Ну, вот, Антона разбудила, - попенял девушке поверенный, заканчивая процедуру, резким движением извлекая иглу и прижимая к месту укола маленький комочек ваты, смоченной в ароматном джине.
   - Разбудишь его, если сам не захочет, - все так же нервозно ответила Таня, покосившись на романиста, красными от недосыпа и постоянных возлияний глазами напоминающего разбуженного в неурочное время вампира.
   - Поспишь тут с вами, - поддержал, было, разговор Карев.
   Татьяна бесстыдно перевернулась на спину, подтягивая на ходу трусишки, свою единственную одежду, в которой она пребывала в постели рядом с едва ли не полностью одетым Антоном. "Опять не удосужился даже штаны снять", - с огорчением подумал романист, критически оглядывая себя.
   - Как был, так и упал, - будто прочитав его мысли, прокомментировала девушка. - Зашел, постоял почему-то у окна и - упал...
   - А давно? - обреченно осведомился Антон.
   Для него последние трое суток пребывания в санатории-убежище для беглой городской верхушки и кое-кого из организаторов так и не состоявшегося фестиваля превратились в непрерывную пьянку в местном ресторане, банкетном зале и в номерах неожиданных знакомцев и незнакомцев. Мишель насмешливо называл это операцией прикрытия или дымовой завесой, но и без его язвительности Антон прекрасно понимал, что к закрывшемуся в своем номере известному литератору и скандалисту будут ломиться дел не по делу и санаторная администрация - выяснить, не случилось ли чего плохого, или, спаси высшие силы - трагического, и местная элита во главе с мэром - просто поближе познакомиться и выпить стаканчик-другой в компании столичной знаменитости, и нежданные приятели, вроде Жерара, который в первые же часы пребывания здесь Антона сотворил ему просто бешеную рекламу. Вот и пришлось Кареву большую часть времени проводить за стаканом то джина, то коньяка, то водки... да еще и в такой компании, от которой порой тошнило похлеще, чем от переизбытка спиртного. Антон, конечно, был не дурак выпить, но терпеть не мог, когда это делалось против его желания, да еще с такими неудачными собутыльниками...
   Впрочем, страдал в санатории не он один. Удачно вывезенная из городка девушка пролетария лишь первые полсуток пребывала в относительно беспамятном, болезненном состоянии, а потом... то ли сказалось действие ведовских снадобий тетушки Марии, то ли помогла инопланетная аптечка, а может быть, и прописанные ею препараты, которые колол в худенькую задницу девчонки беспощадный Мишель, а скорее всего - и то, и другое, и третье... но на вторые уже сутки девушка ожила окончательно и теперь просто-таки изнывала от скуки. Ведь уже который день, как в санатории были отключены все радио и телеприемники, а из прочих развлечений крутили в маленьком кинозальчике такие откровенно порнографические фильмы, что смотреть их зачастую было противно и ко всему привыкшей богеме. Да и выходить из номера Татьяне категорически запретил поверенный, понимающий, что в большой и, кажется, постоянно пьяной компании, наверняка, есть люди, просто притворяющиеся загулявшими, но внимательно контролирующие обстановку. Появление неизвестной девчонки, да еще в чужих стареньких спортивных штанах и мужской рубашке вряд ли прошло бы незамеченным, не говоря уж о том, что Татьяне пришлось бы ежесекундно отбиваться от незатейливых, но очень назойливых предложений всех без исключения мужчин, находящихся в старинной дворянской усадьбе.
   А то, что лучше и безопаснее было бы провести время до окончательного освобождения города от анархистов инкогнито, прекрасно понимали и Антон, и сама Татьяна, не говоря уж о Мишеле. Он был единственным из их компании, кто ухитрялся быть невидимым для многочисленных гостей санатория и в то же время свободно перемещаться по всей территории, даже пару раз наведываясь в город.
   ...- Ты уже под утро заявился, - сообщила Таня романисту, тоже усаживаясь на постели и соблазнительно, как ей казалось, без всякого стеснения выпячивая свои маленькие грудки; о болезненных ощущениях в своей тощей попке она, казалось, уже забыла.
   Стесняться Антона и Мишеля девушка перестала с того самого времени, как пришла в себя и поняла, что для её неожиданных спутников ни затрапезная одежонка, ни почти сошедший с лица синяк значения не имеют. Как, впрочем, не имеет особого значения и то, одета девушка или раздета. И если такую равнодушную реакцию Мишеля Таня еще могла понять, почему-то вообразив, что тот каким-то образом относится к славному племени медиков, то индифферентность Антона была для нее полной неожиданностью. Ведь громкая и не очень хорошая слава романиста, как пьяницы и бабника, увлекающегося любой ближайшей юбкой, гуляла не только по столице.
   А вообще, в глубине души Татьяне было ужасно лестно и довольно-таки забавно осознавать, что именно с ней, пусть и достаточно равнодушно возятся самые приближенные к известнейшей, неповторимой и популярной Нике мужчины. Нахальничать в отношении их она себе пока не позволяла, но было это вызвано скорее уж болезненным состоянием девушки и собственной её самооценкой, не позволяющей конкурировать с Никой и другими столичными штучками, а вовсе не природной скромностью.
   Вот и сейчас, демонстрируя едва проснувшемуся Антону обнаженную грудь, Татьяна со смешанным чувством горечи и досады думала, что и в подметки не годятся её все еще подростковые холмики, пусть и с дерзко торчащими темно-малиновыми сосками со зрелой, красивейшей грудью столичной звезды.
   - Хорошо, хоть вообще до номера дошел, - удрученно хмыкнул Антон, стараясь не особо разглядывать прелести спутницы.
   Все это время они спали вместе, в одной постели, куда ж деваться, если второе место, хотя бы относительно приспособленное для отдыха, категорически занял Мишель. А всего лишь на двух стульях или вообще на полу Антону спать вовсе не хотелось. Впрочем, в эти дни романист-бедолага приходил в номер в таком состоянии, что с трудом мог найти саму постель, а о том, что в ней пребывает кто-то еще, кажется, и не задумывался даже при пробуждении, когда у любого нормального мужчины начинается утренняя эрекция.
   - Ладно, друзья мои, у вас, думается мне, совсем не тем сейчас голова занята... - развел их "в углы", как рефери на ринге, Мишель. - Антон, на столе я для тебя лекарство приготовил, только не злоупотребляй...
   Маленький, низкий столик был сервирован со спартанской непритязательностью и даже каким-то аскетизмом: наполовину пустая бутылка охлажденного джина, чистый пустой стакан и рядышком - такой же, но наполненный, похоже, ярким апельсиновым соком.
   - Ты поесть, конечно, ничего не хочешь? - поинтересовался из вежливости Мишель.
   Он организовал для себя и Татьяны питание прямо в номере, "сухим пайком". Колбаса, ветчина, сыр, хлеб, полдюжины пакетов с разными соками, да еще и маленький кипятильник, сахар, заварка. При наличии в номере миниатюрного холодильничка продержаться на таком рационе можно было и не одну неделю. Но вот в Антона после вчерашнего, да и позавчерашнего тоже, не полез бы и самый малюсенький кусочек съестного.
   - Ничего не хочу, - помотал головой несчастный романист, сдерживаясь, чтобы тоскливо, по-волчьи, не завыть от тупой, сковывающей голову боли в висках.
   Кое-как, почти по-стариковски кряхтя, он поднялся с постели и, то и дело прихватываясь за стены, побрел в ванную, приводить себя хотя бы в относительный порядок. Все-таки похмеляться еще до бритья и умывания Карев посчитал ниже своего достоинства.
   А когда Антон вернулся в комнату, в ней царил аромат свежезаваренного чая, постель была прибрана пусть и не очень ловкими, но все-таки женскими руками, Таня приоделась в рубашку своего далекого сейчас друга, а Мишель в неизменном костюмчике "фельдграу", но уже изрядно помятом и потерявшем свой и без того не слишком презентабельный вид, резал за столиком хлеб и ветчину.
   Присев прямо на пол потому, что оба стула из имевшихся в номере уже заняли Татьяна и Мишель, Карев решительно подтянул к себе бутылку джина, чистый стакан, быстро, будто бы стараясь, чтобы спутники не заметили его действий, налил и разом выпил... крепкий можжевеловый дух смешался с ароматом свежего чая и остро пахнущей ветчины, создавая в номере неповторимую утреннюю атмосферу.
   А изнутри доза джина произвела на Антона самое благоприятное действие: взбодрила, сняла головную боль, алкогольную усталость и даже убрала куда-то похмельный адреналин. И - неожиданно возбудила аппетит, о котором, казалось, сам Карев забыл едва ли не с первых часов пребывания в санатории, заглушая естественные потребности организма высококалорийными спиртными напитками.
   Запасливый Мишель только хмыкнул едва слышно, доставая откуда-то из-под столика еще один кусок ветчины, завернутой в соблазнительно похрустывающий пищевой пергамент. Если бы не эта его извечная предусмотрительность поверенного, то кто-то бы наверняка встал из-за стола голодным, и вряд ли этим кем-то был бы Антон. Он умял почти фунт деликатеса, лишь изредка отвлекаясь, чтобы запить его глотком крепчайшего чая из неизвестно откуда взявшейся большой чашки, украшенной изображением бледных роз. Татьяна с легким умилением, как любая женщина, и плохо скрываемой завистью смотрела на романиста. Ей Мишель не позволял пить такой крепкий чай, да и в еде не то, чтобы ограничивал, но не давал набивать желудок до отказа, мотивируя это процессом лечения. Хотя связь между полным желудком и встряхнутыми взрывом мозгами Татьяна, как ни старалась, представить себе не могла.
   Завершил свой стремительный и неожиданный завтрак Антон еще полустаканом джина, блаженно улыбаясь, закурил, и медленно, по дюйму в минуту, отполз, не поднимаясь, от столика к стене.
   - Такое впечатление, что вечерами в ресторане нечего поесть, - заметил Мишель, сооружая очередной миниатюрный бутербродик для Татьяны.
   - Ты не поверишь, но - нечего, - лениво, как сытый удав, отозвался Карев. - Там только закусывают, а ведь закуска - это почти и не еда, верно?
   - Тут ты прав, - серьезно кивнул Мишель.
   - Интересно, а долго нам еще тут париться? - в который уже раз спросила Таня, даже и не надеясь на серьезный ответ от мужчин. - С закуской вместо еды, без телека и даже радио, как в карцере каком...
   - В карцере таких удобств не бывает, - ответил Антон и пояснил: - Сам не сидел, а охранять по молодости пришлось... парашютистов куда только не заносит попутным ветром...
   - А я думала, вы только с самолетов прыгаете, да потом воюете, - искренне удивилась девушка.
   - За всю службу прыгал раз двадцать, - признался романист. - Да из них еще, считай, половина - тренировочные прыжки. Боевых-то, настоящих, всего ничего... А вот прочими армейскими делами назанимался на всю оставшуюся жизнь...
   - В городе еще воюют, - перебил воспоминания Антона поверенный, зная по опыту предыдущего общения, что рассказ бывшего парашютиста может продолжаться часами, а то и сутками.
   - Ночью туда ходил? - поинтересовался Карев.
   - Перед рассветом, когда ты уже вернулся, - пояснил Мишель. - Там как раз затихло всё, но... знаешь, похоже, единое командование у анархистов исчезло еще в первые сутки, а те, кто пришел мелкими группами, со своими атаманами, сейчас с ними вместе и отбиваются от штурмовиков...
   - Все равно - долго что-то, - недоумевающе покачал головой Антон. - На такой городишко...
   - Не знаю точно, но, похоже, штурмовики стараются работать аккуратно, без лишних жертв среди своих, - поделился подробностями поверенный. - Очень уж тщательно шарят по развалинам, по уже зачищенным местам. Ну, так мне, во всяком случае, показалось. А скорее всего, хотят вытравить всех анархистов под корень. Что - раз уж зашли в город две тысячи, так что б и трупов было не меньше... а гораздо больше... гражданские-то под раздачу тоже щедро попадают...
   - Показательная акция? Что б неповадно было? - понял Антон.
   - Да, Промзона - это вам не десяток банковских филиалов и ювелирных лавок, и даже не захват пятерых членов Имперского Совета... - Мишель намекнул на почти забытые большинством сограждан события почти пятилетней давности.
   - Ты хочешь сказать, что всю эту заваруху изначально организовал начальник сто восемнадцатой точки? - усомнился Карев.
   Окончательно потерявшая нить разговора Таня хотела было тяжело, демонстративно вздохнуть, но сообразила, что это не даст ей ничего, кроме легких пренебрежительных взглядов собеседников. Она тихонечко поднялась с места, прошла пару шагов до постели и с удивительным для её худенького тельца шумом рухнула поверх собственноручно застеленного покрывала.
   - А девушка-то права, - скосив на нее взгляд, заметил поверенный. - Разговор наш никчемный, хотя, думаю, в самой заварухе Василь участия не принимал, а вот такая зачистка - явно с его подачи... Ладно, на этом закончим деловые разговоры, так?
   - Закончим, - согласился Антон. - Вывод простой и ясный: здесь придется просидеть еще не один денек... как у кого, а у меня печень, конечно, выдержит, а вот мозги могут и закипеть от таких посиделок...
   - Вздремнешь еще? - кивнул Мишель в сторону постели, делая вид, что не замечает распластавшуюся на ней Таньку. - Или направишься на утренний променад?
   - Дневной моцион уж в таком случае, - проворчал Карев, подымаясь на ноги. - Пожалуй, укладывайся спать ты, а я - прогуляюсь по окрестностям...
   Злачное место, в которое в эти дни неволей превратился санаторий для важных персон, только-только начинал просыпаться после очередной, бурно и со всевозможными излишествами проведенной ночи. Из-за дверей номеров, мимо которых быстрым шагом проходил Антон, слышались капризные, нервные, болезненные голоса, требующие у подруг, друзей, обслуги, а то и просто у самих себя опохмеления, таблеток аспирина, удовлетворения внезапно накатившей страсти, исповеди, а то и причастия со всеми вытекающими последствиями... И только в привычно пустом вестибюле было тихо и гулко, будто на совершенно иной планете.
   Очутившись среди пальм и фикусов, Антон не стал даже и размышлять: куда же податься дальше, - и выскочил на улицу, будто вынырнул из тяжелой, темной воды привычного омута спиртного и пьяных наигранных страстей. За дверями было свежо и пасмурно, сильно пахло преющими листьями, утренний еще, густой туман почти развеялся, задержавшись клочковатой паутиной высоко на ветвях ближайших деревьев.
   Вздохнув полной грудью, Карев неожиданно, с разбега, присел прямо посередине широкой, пологой лесенки, ведущей к украшенному декоративными колоннами крыльцу усадьбы. Прямо перед его глазами, в полусотне шагов, с тихим шелестом ронял на землю пожелтевшие листья великолепный осенний лес, наполняя душу, измученную возлияниями и нервным напряжением последних дней непривычным умиротворением. С удивлением Антон отметил, что даже покурить на свежем воздухе почему-то не хочется, хотя рука привычно потянулась к карману куртки за сигаретами.
   - Здравствуйте, молодой человек!
   Голос прозвучал неожиданно, как гром с ясного неба в осенней тишине. Но неожиданность эта не была пугающей, той, от которой вздрагивают и лихорадочно шарят за поясом, отыскивая рукоятку пистолета. Антон скосил глаза влево, в паре шагов от него стоял пожилой мужчина в застегнутом наглухо длинном сюртуке странного покроя, с чуть помятым, но не ночными оргиями, а скорее уж прожитыми годами лицом, с жиденькой шевелюрой непонятной полуседой окраски.
   - Какое великолепие природы, - продолжил незнакомец, странно грассируя, казалось, перекатывая букву "р" где-то в глубине рта, у самого горла. - Никогда бы не подумал, что смогу вот так, запросто, любоваться осенним лесом, обрывками тумана, серым небом...
   - Вы - кто? - неделикатно прервал Карев странный монолог.
   Неожиданный собеседник, кажется, ни разу не попадался ему на глаза в санатории, да и такой специфический голос Антон здесь точно еще не слышал.
   - Я просто странник, - вежливо ответил пожилой мужчина, разводя руки в стороны, будто показывая: вот такой я, как есть, и ничего с этим не поделаешь. - Проходил мимо, гулял, заметил в лесу эту усадьбу... Вам, наверное, привычно, а для меня - это такая красота, что даже трудно найти слова для её описания. Как жаль, что люди здесь подобрались вовсе не соответствующие этой обстановке...
   Вот так, неожиданно, но совершенно не меняя тона, закончил свою коротенькую речь незнакомец. Антон повнимательнее присмотрелся к нему. Было что-то странное, нечеловеческое во внешнем облике пожилого мужчины, так и казалось - вот-вот из-под остатков шевелюры выглянут блестящие маленькие рожки, а по ногам хлестнет упругий, с жесткой кисточкой на конце, длинный хвост. Может быть, такой облик незнакомца дорисовывали странные, глубоко посаженные черные глаза с непонятной, горящей в глубине красноватой искоркой? Или фундаментальная, общая неподвижность его, вовсе не сочетающаяся со словами о прогулке? Казалось, что незнакомец стоял тут, возле крыльца, всегда, а его просто никто не замечал, как не замечают примелькавшуюся, знакомую до последней трещинки на мраморном лице статую.
   - А вы что же - оттуда? - немного подумав, спросил Антон, неожиданно даже для самого себя указывая на низкое, свинцово-серое небо.
   Незнакомец, внимательно проследив за его жестом, некрасиво, немножко нарочито засмеялся неприятным, дребезжащим смешком.
   - Нет-нет, - ответил он с улыбкой, - скорее уж - оттуда...
   И странный человек указал пальцем вниз, в землю, вернее, в ступени крыльца, на которых он стоял рядом с Антоном. "Что-то не так, что-то совершенно не так у него с руками, - успел подумать Карев. - Вернее, даже и не с руками, а с пальцами..."
   - Вот-вот, и вы туда же молодой человек, - сокрушенно высказался пожилой. - Как увидите что-то непонятное, не укладывающееся в ранее заданные рамки привычного, так и вспоминаете нечистую силу, чистую силу... и напрочь забываете и квантовую механику, и теорию Большого взрыва, и даже кварковую аксиому...
   Антон хотел было возразить, что ничего он не забыл потому, как и слыхом не слыхивал в своей жизни таких вот мудреных слов, но незнакомец уже повернулся к нему спиной и неторопливо, но почему-то очень быстро пошел прочь от крыльца, прямиком в лес, через пожухлую траву поляны... "По морю, аки посуху", - мелькнуло в голове романиста, ему даже на секунду показалось, что трава под ногами пожилого мужчины не мнется, и тот просто скользит над поверхностью земли, лишь символически перебирая ногами...
   "Привидится же такое, - с искренним облегчением подумал Антон, когда спина незнакомца скрылась за густыми зарослями лещины. - И до белой горячки, кажись, далеко, и для алкогольных галлюцинаций рановато..." Он поднялся со ступенек и целеустремленно, будто в бомбоубежище при объявлении воздушной тревоги, направился к незаметному запасному входу в здание, притулившемуся совсем неподалеку, за углом...
   Через маленькую то ли кладовку, то ли подсобку, заставленную пустыми ящиками из-под фруктов, спиртного, консервов, заваленную грязными тряпками и ведрами, обломками швабр, через узкий, едва ли двоим габаритным мужчинам разойтись, короткий коридорчик Карев вышел прямиком в биллиардную и буквально остолбенел на пороге.
   На ярко освещенном зеленом сукне, в центре широкого стола, окруженная белыми шарами лежала на животе, покачивая в воздухе согнутой левой ножкой и подпирая взлохмаченную платиновую головку кулачками обеих рук... Ника. Совершенно обнаженная, лишь в успевших приесться, униформистских черных чулках и туфельках на любимой ею высоченной шпильке.
   Антон не успел еще оправиться от шока внезапной, абсолютно непредусмотренной, невозможной встречи, как блондинка на биллиардном столе зашевелилась, переворачиваясь на бочок, подтягивая к животу длинные, стройные ножки и поворачиваясь лицом к вошедшему романисту... это, конечно же, была не Ника. Да и как та могла оказаться здесь, в санатории, если должна бы пребывать за миллиарды верст от ла... И не похожа совершенно на Нику оказалась эта блондинка. Совсем другое лицо, с ярко выраженными скулами, броским макияжем, чуть раскосыми глазами. Совсем иная фигурка с тяжелыми, слегка обвислыми грудями. Вот только стройные ножки и роскошная платиновая шапка взлохмаченных волос напоминали в ней о Нике. "Кажется, я потихоньку схожу с ума, - подумал Антон, вытирая неожиданную испарину со лба. - Ведь это ж мода была такая чумовая в столице года полтора назад: парики "под Нику". Давно уже это кончилось, а тут, видать, еще только-только начинается..."
   - Мужчина, угостите даму папироской?.. - хрипловато протянула псевдоНика, приподнимаясь над сукном стола, и засмеялась собственной нелепой шутке.
   - Курить вредно, - автоматически ответил Антон, все еще пребывая в легком шоке, но сигареткой девицу все-таки угостил и даже задержался слегка у стола, объясняя ей, почему он не хочет поразвлечься с ней прямо здесь и сейчас.
   Отказ Карева, кажется, даже обрадовал профессионалку, похоже, что оплата и ей, и другим девицам, привлеченным в санаторий для развлечения гостей, шла повременно, и неважно, что они делали в это время: пили вместе с мужчинами водку в ресторане, гоняли шары на биллиарде или ублажали очередных партнеров в постели.
   - А ты - молодец, стойкий, - сказала она на прощание и даже махнула этак заковыристо ручкой, мол, все бы были такими нетребовательными до продажных ласк.
   И только вновь в служебном, подсобном коридорчике Антон сообразил, от чего ж он так пристально засмотрелся на ладонь девицы в биллиардной. Он просто-напросто сравнивал её пальцы с рукой неизвестного пожилого мужчины, встреченного нечаянно на крылечке усадьбы. Карев внезапно остановился прямо посередине коридора, будто налетев на глухую стену. И хорошо, что происходило это днем, чуть позже, когда спустились бы в ресторан жаждущие выпить и слегка закусить обитатели санатория, романиста просто затолкали бы в коридоре снующие из ресторанного зала в кухню и обратно официанты. А сейчас можно было застыть в раздумьях, напряженно вспоминая... и точно, как можно было сразу этого не понять? На длинных больших пальцах неизвестного в глухом сюртуке было три фаланги...
   Ошеломленный собственным воспоминанием, механически передвигая ноги, подобно ничего не видящему и не слышащему лунатику, Антон прошел мимо наполненной ароматами готовящихся блюд кухни, проскользнул через служебный выход в ресторанный, кажется, совершенно пустой зал и тут же направился к буфетной стойке в дальнем углу. Усевшись спиной к буфетчику, одетому привычно в белоснежную рубашку и галстук-бабочку, Карев бросил через плечо, не оглядываясь:
   - Салют, камрад! Джина мне налей... полстаканчика...
   И только после этого повнимательнее пригляделся к залу. В дальнем углу, возле маленького, на двоих рассчитанного столика одиноко сидела женщина, спрятав лицо за собственными ладонями, только глаза, поблескивающие между пальцев, говорили о том, что посетительница не спит прямо так - сидя за столом. Она была абсолютно не похожа на тех девиц, что примелькались Антону за неполные трое суток, проведенных в санатории. Никаких коротких юбок, декольтированных блузок, надоевших черных или красных чулок, никаких каблуков на невысоких сапогах, в которые были заправлены мешковатые брюки цвета "хаки" с камуфляжными пятнами на них. И подобного же цвета курточка на худеньких плечах, из-под которой выглядывала простая темная футболка, шоколадного, кажется, оттенка.
   Еще не до конца пришедший в себя после воспоминания о странной встрече со странным субъектом на ступеньках при входе в санаторий, Карев увлекся разглядыванием новой загадки, непонятной женщины за столиком в дальнем углу ресторана и не заметил, как в зал вошел мужчина чем-то очень похожий на пролетария Максима, чья подруга сейчас изнывала от скуки в номере, занятом Антоном. Невысокий, худенький, одетый в какое-то подобие рабочей спецовки и от того выглядевший на фоне фешенебельного ресторанного зала, как осколок кирпича в окружении самоцветов, мужчина быстро подошел к столику с одинокой женщиной и без всяких разговоров, приветствий и прочих условностей, принятых даже в самом узком кругу, опустился на второй, свободный стул.
   В этот момент буфетчик выставил подле Антона глухо звякнувший толстым донышком о стойку стакан с ароматным джином, и романист непроизвольно отвлекся, чуть отвернулся, прихватывая ладонью заказанное спиртное. А когда вернулся взглядом к заинтересовавшему его столику, чуть не выронил из рук стакан с джином. "День сегодня такой, - лихорадочно подумал Антон. - Сперва чужак какой-то померещился с жуткими пальцами, потом - голая Ника на биллиарде, а сейчас вот..." Женщина за столиком опустила от лица руки... это была Анаконда.

18

   Наверное, Ника и в самом деле приносила удачу, потому как не успела она завершить свой, так соблазнивший нолса рассказ о старинном дачном телевизоре, как с шумом и гамом, совсем не похожем на щебетание и лепетание окружающих их субтильных гламов, из ресторанчика, расположенного практически напротив магазина антикварной техники, вывалились, по-другому не скажешь, сразу с полдесятка гномов, однопланетников Векки.
   - Гей-гей!!! - выкрикнул спутник Ники, подпрыгивая на месте и яростно размахивая руками, будто мгновенно позабыв и про блондинку, и про свой интерес к раритетной электронике.
   Что ж, такая реакция иного была вполне понятной, ведь большинство, едва ли не три четверти, посещаемых планет землеподобной группы населялись людьми: homo sapiens, homo neanderthalensis, даже australopithecus, но все-таки приматами. Ареал же обитания нолсов был и вовсе скромным. Потому встреча соотечественников на далекой планете не могла не порадовать обе стороны.
   Сделав странный, но вполне объяснимый жест "погоди, я сейчас", нолс тараном рванулся через быстро, но плавно перемещающиеся группки хилых в сравнении с ним гламов, и уже через секунду все шестеро иных возбужденно и громко прихрюкивали, гнусавили и даже слегка трубили через свои маленькие хоботы, похлопывая друг друга по плечам, видимо, обмениваясь приветствиями, новостями, да и просто хорошим настроением от встречи.
   Стараясь особо пристально не разглядывать компанию нолсов, одетых, как и её спутник, в комбинезоны-скафандры звездачей, только более темной, сочной, сиренево-фиолетовой окраски, Ника обратила внимание на пристроившуюся неподалеку парочку местных, показавшихся ей на первый взгляд однополыми, гламов в пестрых обтягивающих тело, как вторая кожа, брючках и полупрозрачных голубеньких блузонах-распашонках. С ярко накрашенными губами, подведенными глазами, с нелепыми разноцветными прическами, они непрерывно тарахтели на жутковатой, но вполне понимаемой смеси русского и русифицированного английского, этаком планетном суржике, рассказывая друг другу о проведенном врозь времени. Чуть повнимательнее приглядевшись, Ника все-таки уловила, что один из гламов был девушкой, хотя по разговору это вряд ли можно было понять: и тот, и другая рассуждали о покупках, развлечениях, новом кинофильме, называя его по-местному "стерео", точь в точь, как болтают в её мире две закадычные подружки.
   А потом Ника отвлеклась на призывные жесты Векки, показавшего своими толстенькими пальцами шаги, а вслед за этим межпланетным, как оказалось, движением щелкнувшего себя по горлу и вновь обозначившего шаги. "Понятно, выпить с друзьями хочет", - дружелюбно прокомментировала про себя жестикуляцию нолса блондинка и одобряюще кивнула в ответ, ткнув пальцем себе в ноги, мол, постою здесь, пока ты развлекаешься. Обрадованный гном в окружении однопланетников, двинулся обратно в только что покинутый соплеменниками ресторанчик, то и дело оглядываясь на Нику и, похоже, именно о ней что-то рассказывая соотечественникам.
   Пока блондинка переговаривалась со своим спутником на языке жестов, стоящие поблизости гламы и присоединившееся к ним совершенно воздушное, тонкое и хрупкое созданьице в белом, почти прозрачном коротеньком платьице перешли с обсуждения собственных дел на обсуждение звездачки, причем делали это безо всякого смущения, разве что - пальцами не тыкали в Нику, оценивая крепость её ног, мышцы шеи, профиль и - гордость самой блондинки - гриву пепельно-платиновых волос в небрежной прическе. И хотя практически все суждения аборигенов были восторженно-благожелательными, Ника почувствовала легкое раздражение. "Вот козявки разукрашенные, задохлики хилые, - подумала она, слегка отворачиваясь, будто вглядываясь куда-то вдаль коридора-улицы. - И не пошлешь куда подальше, небось, просто не поймут..." Гламы почему-то очень сильно напомнили девушке ставших многочисленными в последние годы в богемной среде манерных, ухоженных и бездельных мальчиков и девочек, дел не по делу брезгливо морщивших носики и постоянно подкрашивающих губки.
   - Скажите, космо, вы в одном экипаже с нолсами, вам не страшно с ними? - неожиданно обратился напрямую к Нике глам-мальчик.
   Блондинка быстро и демонстративно оглядела его с головы до ног, мол, что это за чудо в перьях решило пристать с вопросом, но какого-то подвоха или насмешки не увидела и не почувствовала, хотя, кто может знать местные подвохи?
   - А что в них страшного? - пожала в ответ плечами Ника.
   - Они такие... грубые, мощные и, кажется, не всегда могут рассчитать свою силу, - наивно хлопая накрашенными глазками, пояснил глам. - Я как-то раз видел, вот тут же, недалеко, в пабе, как нолс разбил прямо об стол бокал с пивом... они сидели втроем и о чем-то заспорили... один рассердился и ударил бокалом об стол...
   - Нет в них ничего грубого, - нарочито небрежно ответила Ника, пытаясь все-таки понять, к чему глам завел этот разговор. - И сил у них не больше, чем у меня... Это вы тут - все хиляки...
   Последнюю фразу она, кажется, сказала зря, во время всего полета, да и уже перед вылетом на планету весь экипаж, будто сговорившись, пусть и в разных формах твердил ей, как молитву: "В чужой монастырь со своим уставом не ходят".
   - У нас культ возвышенного обаяния и утонченности, - совершенно не обидевшись на "хиляков" или просто не поняв уничижительного значения этого слова, ответил глам. - Физическая, грубая сила - это совсем не то, что нужно гламам, в нашем обществе достаточно механизмов, чтобы выполнять разные неприятные, тяжелые работы...
   - Да-да, - как-то внезапно подхватила его слова до сих пор молчавшая, но как оказалось, внимательно прислушивающаяся к разговору его спутница, отличающаяся от мальчика-глама только небольшими грудками, разглядеть которые с первого взгляда Ника так и не смогла. - Сила, грубость, несдержанность - жуткие пережитки прошлого, от которых гламы давно отказались в пользу эстетики и изящества...
   "Похоже, спортом в любом виде они тут тоже не балуются, - подумала Ника, равнодушно пожимая плечами в ответ. - Да и сортиры чистят изящно и эстетично, с обаянием и утонченностью..."
   Обмен мнениями аборигенов со случайно встретившейся "космо" может быть и продолжился бы, но в этот момент все гламы, находящиеся в пределах видимости и слышимости Ники, внезапно затихли и как-то странно напряглись, будто на улицу-коридор набежала тень огромной грозовой тучи. Собеседники блондинки также ощутили нечто, заставившее их мгновенно примолкнуть и, скромно потупив глаза, отвернуться к стеночке.
   По улице могучим ледоколом, перед которым расступаются многовековые льды, двигался совершенно иной по своему типажу мужчина: высокий, мускулистый в сравнении с гламами, коротко остриженный, одетый в простой, грубоватый, серый комбинезон, впрочем, совершенно иного покроя, чем тот, что был сейчас на Нике. Стоящие на его пути гламы шустро разбегались в стороны, как воробьи, заметившие тень пролетающей вороны или крадущегося к их стайке грозного кота, а те, кто не успевал во время ускользнуть от явно неприятного для них соседства, опускали глаза и отворачивались к ближайшим стенам. Хотя, и это не помогало... во всяком случае, одной из миниатюрненьких, хрупких девочек в воздушненькой распашоночке серебристого цвета. Проходящий мимо мужчина небрежным жестом, каким берут надоедливое домашнее животное, прихватил девчушку за длинные золотистые с блестками волосы и потащил за собой, не обращая ни малейшего внимания на тоненькие, болезненные попискивания своей жертвы.
   "Во как, ... - успела подумать и длинно, затейливо выругаться про себя блондинка. - И никому дела нет, зажались по углам, чтоб этот гад их не приметил..." Опускать глаза, прижиматься к стене, а уж тем более - убегать и прятаться Ника и не подумала, с легким волнением ожидая, когда же этот серый хищник со своей жертвой приблизятся к ней.
   - Это уорк, берегитесь, - слабо пискнул от стены кто-то из набравшихся беспримерного мужества гламов.
   - И что?.. - не поняла блондинка. - Он разве кусается?..
   Её юмор трепещущие не столько от страха, сколько от предвкушения этого самого страха гламы не оценили, продолжая, подобно овечкам, сбиваться у стены в кучку и стараясь не смотреть на опасность.
   - Он может все, что только захочет, - решился все-таки проинформировать "космо" кто-то из боящихся.
   - А что он хочет сделать с этой девчонкой? - поинтересовалась Ника, слегка отвлекая себя этим разговором от неизбежности принятия решения о вмешательстве. - Куда он её тащит?..
   - Наверное, хочет насильственного секса, где-нибудь подальше отсюда... уорки всегда тащат жертвы подальше, это инстинкт... с темных, диких времен... - с дрожью и отвращением в голосе сказал глам.
   Блондинка "космо" хотела еще уточнить, почему же не реагируют на такое вот безобразие силы обеспечения правопорядка, но в этот момент уорк заметил её. И, ни секунды не колеблясь, направился прямо через пустынную улицу к Нике.
   "Повезло, - чуть отстраненно, будто и не о себе, подумала блондинка. - И решать теперь ничего не надо..."
   Приблизившийся уорк остановился, внимательно разглядывая маленькими, глубоко посаженными глазками внешне спокойную звездачку, бесстрашно встретившую его взгляд и не думающую убегать и прятаться или униженно жаться к стене. И тут же, небрежно легким взмахом свободной правой руки попытался схватить Нику за волосы. Блондинка увернулась легко, просто качнув головой, даже не двигаясь с места, и именно эта легкость на грани небрежности почему-то взбесила уорка. Он тяжело задышал, пытаясь, таким образом, хоть частично выплеснуть свою внезапную ярость, и уже без всяких церемоний, сильно и точно ударил кулаком прямо в лицо звездачке.
   Ника вновь ушла, в этот раз от жестко поставленного удара мужского кулака, скользнув в сторонку и отвечая коротким, но жестоким, чувствительным тычком в локтевой сустав уорка. И её удар оказался на удивление удачным. Мужчина взвыл от нестерпимой боли в нервном узле, и рука его обвисла, на несколько минут лишившись способности к движению. Мгновенно сообразив это, уорк выпустил из левой ладони волосы несчастной гламы, тут же бесчувственной тушкой свалившейся у его ног, и начал разворачиваться в сторону Ники всем телом. И тогда блондинка ударила ногой...
   Может быть, будь его правая рука в рабочем состоянии, уорк сумел бы прикрыться, блокировать хлесткий, с места, удар сильной, тренированной бесконечными танцами и утомительным позированием ножки Ники, но... носок туфельки с отвратительным хрустом врезался в открытое горло аборигена, ломая хрящи, сминая трахеи и бронхи в бесформенную, кровавую массу... Уорк поперхнулся, захлебываясь собственной кровью, успел лишь ухватиться левой рукой за горло и, лишенный дыхания, рухнул на тротуар рядом со своей неподвижной до сих пор жертвой. Еще пару минут, не больше, он шевелился, хватаясь рукой за горло и суча ногами, бесполезно борясь за жизнь, но вскоре судорожно дернулся в последний раз и затих...
   "Вот дела... это я его что же - убила?.." - потрясенно подумала Ника.
   - Ты лихая, как настоящая нолса! - послышался рядом восторженный гнусавый голосок Векки. - Мы все видели, просто не успели. Ты уже сама все решила...
   Судорожно оглядевшись, блондинка поняла, что она стоит в окружении шестерки гномов во главе со своим знакомцем Векки, возле их ног лежит бездыханное тело уорка и все еще притворяющееся бессознательным тельце освобожденной от насильственного секса в темном уголке гламы.
   - Но сейчас начнется самое интересное, - продолжил гном излишне бодреньким тоном. - Набежит всякая милиция-полиция-безопасность, и будут решать, что с нами делать...
   - Почему - с нами? - автоматически уточнила Ника, начиная поглубже вдумываться в смысл того, что она - и только она! - успела натворить.
   - Потому что мы стоим рядом с тобой и никуда не уйдем, - несколько неловко сформулировал аксиому "звездачи своих не бросают" Векки.
   Улица-коридор начинала оживать после прохода уорка, гламы потихоньку, боязливо отлипали от стен, обшаривали взглядами окрестности, но тут же отводили глаза, наткнувшись на место происшествия, стараясь сделать вид, будто ничего не замечают. Впрочем, природное любопытство и жадность до новых, неожиданных и безопасных приключений все-таки брали верх, и большинство тщедушных, воздушных порождений местной утонченной цивилизации не спешили убраться подобру-поздорову куда подальше.
   - Что у вас случилось?.. - внезапно послышался из нагрудного кармана комбинезона блондинки, из спрятанного там коммуникатора, шелестящий голос чешуйчатого Яго. - Ника, у тебя резкий сбой по всем параметрам организма, и Векки почему-то взволнован больше обычного...
   - Да ничего страшного, - легкомысленно отозвалась блондинка. - Я тут, кажись, одного уорка прибила до смерти, а так - все хорошо...
   - Что ты сказала?.. - требовательно зашелестел Яго. - Где нолс? Почему он рядом, но молчит...
   - Я не молчу, - обиженно отозвался Векки в свой коммуникатор, достав его из кармана и демонстративно выставив на вытянутой руке, позволяя тем самым корабельному штурману и контрразведчику разглядеть в деталях место происшествия. - Было нападение на Нику. Ничем, кстати, не спровоцированное. А она - вот молодец! - уконропупила негодяя-уорка...
   - Только этого еще не хватало, - тихо вздохнул Яго. - Стойте на месте, никуда и ни с кем не передвигайтесь, мне надо связаться с местными админами, ждите.
   Чешуйчатый не стал отключать прямую связь со своими товарищами, просто, видимо, приглушил звук со своей стороны, потому как далее коммуникаторы Ники и Векки выдали лишь несвязное, едва различимое бормотание и похрипывание.
   - И что теперь будет? - настороженно уточнила блондинка, все еще стараясь держаться хладнокровно и разумно.
   - Думаю - ничего особенного, - пожал плечами гном. - Поговорят между собой, решат, что ты права - а ты и в самом деле права! - а потом нам даст взбучку Геф, как и положено капитану, за то, что встряли в аборигенские дела...
   - А милиция-полиция как же?.. - успела спросить Ника.
   В этот момент из ближайших к месту происшествия дверей магазинчиков и ресторанов внезапно вывалился целый отряд с прозрачными пластиковыми щитами и короткими дубинками в руках, одетый явно не по-гламски в какое-то подобие средневековых доспехов с объемными налокотниками и наколенниками. Окружающие девушку нолсы отреагировали моментально, но вовсе не так, как она того ожидала: гномы резво подхватили друг друга под локти, выстраиваясь перед Никой живой стеной.
   - Всем оставаться на местах! - послышался усиленный мегафоном грубоватый голос. - Поднять руки и не оказывать сопротивления силам правопорядка!!!
   - Сам руки подымай, - дерзко отозвался Векки, вставший в один ряд с однопланетниками, но почувствовавший себя сейчас лидером, ответственным за ситуацию. - Тут тебе не гламы волосенки друг дружке выщипали, тут прямое покушение на звездача...
   - Неподчинение законным требованиям власти будет караться в соответствии с действующим законодательством, - как-то очень длинно и неуклюже объявил из-за спин сгрудившегося вокруг нолсов отряда командир этих самых "сил правопорядка".
   - Я тебе покараю... - немедленно пригрозил в ответ Векки. - Я тебя так покараю, что потом сюда, на экскурсию, гламов водить будете, показывать, на что способны злые нолсы, если их рассердить...
   Наступила пауза. Похоже было, что командир "сил правопорядка" не может сам решить, как поступить в сложившейся ситуации и спешно консультируется со своим начальством. А нолсы продолжали стоять, как стояли, невозмутимой, мощной, хоть и невысокой стеной отгораживая свой мир и Нику в нем от нахальных, много на себя берущих аборигенов.
   - Может, мне того... - тихонечко спросила Ника в спину развоевавшегося на словах нолса. - Извиниться, что ли, или еще чего сказать...
   - Вот еще, - фыркнул хоботком Векки. - Это они должны извиняться за то, что тут по улицам всякие дикие уорки бродят и на наших нападают...
   - Как у вас обстановка? - вновь прошелестел из коммуникатора Яго.
   - Стоим с местными полицаями стенка на стенку, - бодро доложил в ответ гном, жестом показывая, чтобы Ника не вмешивалась в разговор. - Они нас боятся, не лезут...
   - И вы не лезьте, - сурово посоветовал чешуйчатый, но в голосе его Ника уловила легкий смешок в адрес похвальбы нолса. - Сейчас подойдет Инно, и все решит... в нашу пользу...
   - Спасибо, - совершенно серьезно отозвался Векки. - Только бы - поскорей, а то скучно тут стоять без дела.
   - Ждите, - только и порекомендовал Яго, вновь не отключаясь совсем, но переключаясь на иные, более насущные и срочные для него дела.
   По счастью, ждать пришлось совсем недолго. Возбужденные необычным происшествием гламы на улице еще не успели преобразоваться в бездельную любопытствующую толпу, рассредоточившиеся вокруг стены нолсов "силы правопорядка" - утомиться в безделии, а сами нолсы - окончательно подогреться, чтобы повоевать с местной несправедливостью, как, разгоняя резкими квакающими сигналами зазевавшихся пешеходов, на открытой платформе, больше всего внешне напоминающей игрушечную детскую машинку, правда, без колес, на широкой, резиновой ленте-транспортере, примчался Иннокентий в сопровождении какого-то не очень важного, по местным меркам, аборигена. Видимо, экспедитор уже имел полное представление о происшествии, возможно, даже успел посмотреть записи с повсеместно установленных видеокамер наблюдения, поэтому, едва покинув свой смешной экипаж Инно потребовал:
   - Кто здесь главный?! Подойдите ко мне!!!
   Похоже было, что и командира "сил правопорядка" так же предупредили о прибытии очередного действующего лица этой трагедии, все больше и больше начинающей напоминать фарс, особенно после того, как переминающиеся с ноги на ногу нолсы начали дружно и решительно притоптывать непонятный никому, кроме них самих, ритм.
   Из-за спин совершенно растерянных местных полицейских выдвинулся одетый в строгий и невзрачный костюм абориген, напомнивший Нике встречавших их в космопорту чиновников в сером и унылом.
   Глядя поверх головы представителя здешней власти, Иннокентий сурово-скучающим голосом проговорил:
   - Через сорок минут наш корабль должен стартовать с важным для вашей планеты грузом, и администратор Верже, ответственный за доставку этого груза на точку сорок три, будет очень недоволен возможной задержкой. Еще больше недовольны будем мы. Вплоть до разрыва всех контрактов с местной администрацией.
   - Но... тут же убийство, - как-то нерешительно попытался возразить экспедитору абориген. - Да еще и уорка. Что будет, если они в ответ потребуют сатисфакции в стократном размере?.. такое уже бывало по гораздо меньшим поводам... Я же окажусь ответственным за бездействие или халатность в принятии мер воздействия...
   - Мозги мне не пудри, - простецки отозвался Иннокентий. - Какое убийство? Самооборона при неспровоцированной агрессии против звездачки - вот, что здесь было. А если у вас не только гламы, но и уорки такие хилые, то лучше бы занялись физическим воспитанием и закалкой дохленьких организмов...
   - Так что же мне делать? - растерянно спросил ошеломленный чиновник.
   - Убрать своих людей отсюда в течение двух минут, - посоветовал экспедитор. - И остальные вопросы порешать вот - с помощником админа, в мы - дислоцируемся на корабль, время не ждет...
   Иннокентий кивнул на приехавшего вместе с ним человечка, больше похожего на настоящего изящного глама в казенной одежде, чем на какое-то официальное лицо. И тут же, бесцеремонно раздвинув плечом стенку нолсов, подошел к Нике.
   - Как ты? - тихонько спросил экспедитор девушку. - Сможешь доехать до корабля сама?
   - А почему нет? - удивилась блондинка, ощущая в душе безмерное облегчение от такого удачного разрешения ситуации.
   - Ну, мало ли... ты все-таки... убила... - замялся с объяснениями Иннокентий. - Наверное, это ты не часто делаешь... делала... у себя... там...
   - Да вообще в первый раз, - призналась Ника. - Но - я же не хотела, да и потом... у меня психика, похоже, покрепче вашей, зведаческой... ну, цивилизация у нас такая... грубая. Жизнь и смерть рядом ходят постоянно.
   - Ну, и хорошо, что все нормально, - чуток смешался от такой откровенности экспедитор и переключился на Векки: - Давай, прощайся со своими друзьями, нолс, пора на корабль...

19

   - "И был вечер, и было утро: день шестой", - с легкой усмешкой процитировал Мишель, оглядывая ставший уже привычным за эти дни облик гостиной в том самом номере, в котором они с Никой остановились так давно и так недавно, еще до анархистского налета.
   - Что - и правда шестой? - вскинул на него слегка ошалевшие глаза Антон, отрываясь от листа бумаги, покрытого замысловатыми каракулями, правками, кляксами и причудливыми геометрическими узорами.
   Такими исписанными, пестрыми листами, как земля за окнами гостиницы желто-красными, осенними, были покрыты едва ли не все горизонтальные поверхности в комнате. Как сам романист ориентировался среди этого рукотворного листопада, сказать трудно, но в нужный момент Карев выхватывал из множества разбросанных тут и там бумаг именно ту, нужную, чтобы внести правки, просто перечитать, уточняя что-то в памяти, или с разочарованием отбросить в сторону.
   - Да нет, день-то сегодня, увы, уже двенадцатый, - пояснил Мишель. - Да только очень уж всё это похоже на сотворение мира... думаю, Господь творил нас в таком же хаосе и неразберихе, иначе б получилось что-то более приличное...
   В своем неизменном костюмчике "фельдграу", но как-то посвежевший, будто умывшийся волшебной росой из сказки сразу же после возвращения из санатория, Мишель смотрелся рядом с взлохмаченным, плохо выбритым Антоном, как пай-мальчик, отличник и гордость школы рядом с хулиганом квартального масштаба.
   - Знаешь, процесс творчества мне всегда казался более эстетичным, что ли, - продолжил монолог Мишель, бесцеремонно сдвигая в кучу с диванчика бумаги и поудобнее усаживаясь в уголок. - Во всяком случае, у Ники это всегда получалось гораздо симпатичнее...
   - Еще бы, - как бы машинально, все еще думая о чем-то ином, согласился Антон. - Ника творит своим телом, а я вот - мозгами... а мозги, если на них глянуть без прикрытия черепушки, зрелище очень не эстетичное...
   "Волнуешься за Нику?" - хотел спросить поверенный. "Как будто ты не волнуешься", - мог бы фыркнуть в ответ Антон. Но это была для обоих некая запретная тема, мужчины предпочитали не говорить о своих переживаниях, глуша их наиболее близкими и доступными каждому средствами: один - творчеством, второй - работой.
   - За твои не эстетичные мозги платят довольно неплохие деньги, - прагматично заметил Мишель.
   - За мозговыделение - платят, - ухмыльнулся Антон, окончательно отвлекаясь от вчитывания в текст собственного сочинения и откладывая лист в сторонку. - Вот взялся бы ты за мои дела, пожалуй, платили бы больше... хотя, честно говоря - тут ведь не перед кем выделываться - я бы и задаром писал. Душа просит что-то из себя излить, рассказать. Вот и пишу. Нет, не вру, не притворяюсь бессеребренником, душе ведь многого не надо. А вот телу... тут тебе и пожрать, и выпить... да еще и с девчонками хочется, пока молодой. Ну, и на мир бы посмотреть, хотя это, скорее уж, как раз для души.
   - Кстати, бессеребренник, а ужинать ты снова здесь будешь? - уточнил Мишель.
   С момента их возвращения, после того, как завезли к тетушке Марии окончательно, кажется, выздоровевшую, но изнывшуюся, надоевшую хуже горькой редьки Татьяну, Карев не выходил из номера. "За эти прошедшие дни все рестораны и буфетные стойки у меня - во где! - выразительно чиркнул он себя ладонью по горлу. - Видеть их не могу... на какое-то время..." Еще бы, ведь ему пришлось отдуваться, отвлекать внимание собравшейся в санатории любопытной и частенько совсем неадекватной публики от укрытой в захваченном на халяву номере контуженой девчонки и поверенного в делах, присутствие которого там без Ники вызвало бы просто ураган ненужных вопросов, размышлений и комментариев.
   А вот Мишель, побывав в некотором подобии нелегального положения, нынче каждое утро и вечер посещал гостиничный ресторан, отдавая должное не только вполне приличной кухне, но и тем возбужденным взглядам официанток и администраторши, которыми его награждали девушки, видимо, крепко запомнившие боевой исход из гостиницы Ники, Антона и самого поверенного. Остальное время, получив в безраздельное пользование мотоцикл Карева, а с ним и абсолютную свободу передвижения, поверенный в делах посвящал краткой, но очень интенсивной работе с какими-то важными для него и подопечной бумагами и бесконечным, казалось бы, визитам в различные городские инстанции, встречам с антрепренерами, организаторами провалившегося фестиваля, еще какими-то людьми, так или иначе относившими себя к миру искусства.
   ...- Ужинать здесь мы не будем, - раздался от дверей знакомый голосок. - Все эти дни только и мечтала о нормальной человеческой еде... и о прелестном беспорядке!
   В дорожных черных брючках и кожаной курточке на голое тело, как ни в чем ни бывало, у дверей номера возникла Ника, по-прежнему слегка, но тщательно взлохмаченная, бодрая и живая.
   - Ну, наконец-то! - выдохнул, будто выпив в один глоток стакан спирта, Антон.
   - Заждались... - негромко подтвердил поверенный и в глазах его блеснул мимолетный огонек искренней радости.
   - Кстати, о беспорядке, - продолжила Ника, жестом останавливая еще не начавшееся красноречие со стороны своего приятеля. - Конечно, хотелось чего-то хаотичного, бездумного, когда приходится долго искать зажигалку, спрятавшуюся под стопкой чистого белья, но - не до такой степени... и если, Карев, в спальне я обнаружу твои носки на тумбочке у кровати... будешь строжайше наказан...
   Тут блондинка изобразила весьма недвусмысленное и пикантное движение бедрами, демонстрирующее предполагаемый способ наказания.
   - Да когда ж это я на тумбочку носки клал? - удивившись такому несправедливому упреку, состроил обиженную физиономию Антон, но тут же, заметив нарочито суровое выражение лица Ники, поспешно согласился: - Ну, бывало пару раз так... но - только после пьянки, когда и себя-то не помнил, куда положил... лучше бы обняла меня при встрече, как положено...
   - Я тебя тоже очень хочу, - кажется, вовсе не обращая внимания на присутствие Мишеля, откровенно заявила блондинка, жадно оглядывая поднявшегося с места романиста. - Там, в небесах, с этим делом напряженка жуткая, да и вообще... не так уж в космосе интересно, как кажется...
   - Не может быть! - категорически заявил Антон, уже откровенно придуриваясь. - Чтобы ты и не нашла себе с кем... такого не бывает!..
   - Смеешься, - с нарочитой горчинкой в голосе ответила Ника. - Издеваешься над бедной женщиной... а там очень даже с этим делом строго. И не только с этим, да и не только там... короче, первым делом мне надо в душ!.. честное слово, допекли меня эти ультразвуковые и ионные устройства без воды. Вот, кажется, и чистенькая совсем, и все в порядке, а воды, простой воды из душа - так не хватало...
   Блондинка уже начала расстегивать курточку, как в их разговор вмешался скромно молчавший в стороночке и откровенно любующийся Никой её поверенный в делах.
   - Вот и хорошо, ребятки, - сказал Мишель, что-то деловито проверяя в своей небольшой папочке с бумагами. - Вы тут пока в душ, да встречу по-своему отметьте, а я схожу на почтамт, надо несколько телеграмм отослать срочных...
   Он исчез за дверями номера с фантастической скоростью, будто преследовал кого из убегающих анархистов.
   - А это что такое? - кивнул Антон на неожиданно появившийся из-под курточки Ники овальный медальон величиной едва ли не в пол-ладони на тонкой серебристого металла цепочке.
   Блондинка терпеть не могла никаких украшений, кроме сценических, предпочитая в обычной жизни свободные шейку, ушки и пустые пальцы, не говоря уж о некоторых совсем ненужных и другим людям излишествах.
   - Потом, - энергично помотала головой Ника, шустро и совсем не эротично освобождаясь от брюк. - Все потом, милый Карев...
   ...потом наступило через полтора часа, когда вернулся в номер истомившийся ожиданием Мишель, и втроем они уселись вокруг низенького столика в гостиной.
   - Ты глянь, какая забавная штучка, - похвастался Антон поверенному, демонстрируя медальон блондинки.
   Самым необычным в комплекте из плоской овальной пластины какого-то темно-серого, со свинцовым, казалось, отливом металла и чуть более светлой серебристой, но с такими же темными тенями цепочки был их способ соединения друг с другом. Никаких привычных ушек, проволочек... на первый взгляд казалось, что последнее звено цепочки своим краем просто плотно прилегает к медальону. Впрочем, точно также казалось и на второй, и на третий взгляд. Да и сама цепочка была единой, без малейших намеков на замочек или еще какое хитрое устройство для запора, а превращалась в длинную "змейку" стоило лишь Нике легонько провести пальцем по одному, знакомому ей местечку.
   - Высокие технологии, - хвастливо заявила блондинка. - Это вам не наша доморощенная ювелирка... Да и металл тоже... не из простых...
   - Интересно... - задумчиво повертел в пальцах медальон поверенный.
   На дальнем фоне тщательно, черными и серыми штрихами изображенной картинки виднелся изящный готического стиля замок с полуопущенным подъемным мостом, суровыми, но красивыми башнями. В небе над замком четко виднелись сразу две Луны: одна едва ли не полная, с чуть-чуть будто обгрызенным тенью краешком, а вторая - едва народившаяся, узким серпом висели в ночном небе. А на переднем плане смотрел на замок странный рыцарь. В доспехах, но с обнаженной головой и откинутым на спину кольчужным капюшоном, с небольшим, легким копьем в правой руке и странным, да что там странным, загадочным и вовсе не подходящим ко всей картинке по стилю маленьким пультом - в левой. И только совсем уж бестолковый и невнимательный человек не смог бы разглядеть сходство между лицом и прической рыцаря и Ники.
   - ...и что за металл? - закончил свою растянувшуюся по времени фразу Мишель.
   - Иридий, - гордо, будто сама только-только открыла этот металл для почтеннейшей публики, заявила Ника. - Редкий, аж жуть, не только у нас на планете, даже на других... и поблагороднее золота в смысле химической инертности.
   - И за что же тебе такой подарочек вручили?.. - с легкой усмешкой поинтересовался Антон. - Мне вот дорогие инопланетяне ничего не дали... впрочем, я с ними никуда и не летал, как некоторые... да и пол у меня не соответствует таким подаркам...
   - Пошляк, а туда же - к звездам рвется...А это совсем не подарочек, а знак, - важно ответила блондинка, едва удерживаясь, чтобы самой не расхохотаться над собственной напыщенностью. - Я теперь здесь не просто так, не хухры-мухры с горы какие-нибудь. Планетарный Инспектор Сто восемнадцатой базы - вот!
   - Это теперь к тебе надо обращаться "ваше превосходительство"? - саркастически хмынул Карев.
   - И на "вы"... - не сдержала заливистого смеха Ника.
   - И что же ваше превосходительство вы инспектировать будете? - дождавшись, когда блондинка угомонится, нарочито серьезно спросил Мишель, возвращая медальон законной владелице. - Надеюсь, не нас с Антоном?..
   Ника бросила на романиста озорной взгляд, а потом почему-то тяжело вздохнула, откидываясь слегка назад, распрямляя плечи...
   - Карева я уже проинспектировала, никаких изменений не обнаружила... однако, однако... Конечно, прозвучит странно... да только вам уже не привыкать. На планете живет довольно много иных. Тех, кто с других планет. Не нолсов там или ящеров каких, как вы видели, все пришельцы человекообразные, от нас с вами их не отличить, пожалуй, разве что - по генетическому коду... Но это уже заумь научная.
   "Вообщем-то, такие вот переселения, особенно если на постоянной длительной основе, а не просто - слетать-посмотреть, официально и неофициально не одобряются и не поощряются. Но! и не запрещаются, разве что на паре-другой планет, но там - по своим, местным обычаям такого нельзя делать. А единственно, что категорически не допускает межпланетное сообщество, так это привнесение на такие планеты, как наша, новейших технологий, механизмов, устройств.
   То есть, хотите жить в Средневековье, к примеру, а есть планеты и с таким уровнем развития, живите, но - исключительно и только, как в Средневековье. И даже не подумайте у себя в поместье, если, конечно, таковое заведете, соорудить ватерклозет. Вот это отслеживается очень тщательно.
   Нет, Антон, не сортиры, я поняла, о чем ты хочешь сказать. Отслеживается возможное использование техники, не соответствующей уровню местной цивилизации..."
   - И где это ты таких умных слов нахваталась?.. - в легкой растерянности почесал в затылке Карев. - Хотя, оно и понятно... Инспектор - это тебе не хухры-мухры с горы...
   Ника отвесила ему шутливый подзатыльник, Антон вновь задумчиво почесал в затылке и продолжил:
   - И что же - у вас, ваше превосходительство, уже есть срочное и секретное задание по выявлению незаконопослушных пришельцев, затаившихся в наших пенатах?
   - Ничего срочного нет, - улыбнулась Ника. - Но то, что работа непременно будет - я почему-то уверена...
   - Ты вот о чем... - протянул Антон, моментально вспомнив...
  
   Уставший, с затекшими и застывшими без движения мышцами Антон, сойдя с мотоцикла, поставленного Никой в углу площадки, подальше от остальных машин, взял с багажника дорожную сумку и дождался, пока девушка наколдует в двигателе что-то противоугонное. А потом они вместе вошли в вестибюль придорожной гостиницы, или мотеля по-новомодному.
   Там, за раздолбанным, даже на вид скрипучим простым письменным столом сидела девица лет тридцати с черной челкой, постоянно лезущей ей на раскосые азиатские глаза. Девица эту челку откидывала, та продолжала лезть, и, казалось, борьба эта будет бесконечной, как сама Вселенная.
   - Вам переночевать? - поздоровавшись, осведомилась девица, отвлекаясь от своей челки. - Или просто отдохнуть пару часов?
   - Мы похожи на любовников, от скуки заглянувших сюда, что бы провести пару часов? - попробовал устало съязвить Антон.
   - А кто вас знает, на кого вы похожи, - равнодушно пожала плечами девица. - Тут, на трассе, много странных людей бывает...
   - Хотя бы душ у вас в номерах есть? - поинтересовалась более насущными проблемами Ника.
   - Душ один, в конце коридора на втором этаже, - деловито пояснила девица. - И это за отдельную плату.
   - Может, у вас и буфета нет? - уже раздраженно осведомился Антон; общий душ на этаже с учетом пяти грузовиков и двух легковушек на стоянке не радовал.
   - Буфет есть, - вновь зачем-то пожала плечами девица. - Сразу за заправкой, только он уже работает с ночной наценкой...
   - Ладно, пусть с ночной, пусть с полуночной, - Антону надоел бесполезный, хоть и вполне информативный разговор. - Давайте нам ключи, дальше постараемся сами разобраться, что к чему...
   - Сначала деньги, - резко отрезала девица. - До утра с вас за одноместный номер пятерка, и плюс десять - залог...
   - Почему это одноместный? - уныло поинтересовался Антон. - Да и какой-такой еще залог требуется?
   - А вы все равно вместе спать будете, или я в людях ничего не понимаю, - нагло заявила девица. - Тем более, двухместных все равно нет, дальнобойщики заняли, а они таких габаритов, что вдвоем на одну постель просто не поместятся, а залог за стоянку, вы же не пешком пришли? У нас такса: за два часа ночью - монада, если уедете рано, то сдачу вам верну, у нас тут все честно, а вообще-то номер за вами до восьми утра.
   - В восемь выгоните? - не удержался и съязвил Антон, рассеянно шаря по карманам.
   - Выгоним, - уверенно сказала девица. - У нас в восемь заезд большой ожидается.
   Не спрашивая ничего про загадочный большой заезд к восьми утра, Антон выложил на стол перед ней десятку, трояк и два номинала, ожидая получить в ответ ключ.
   - А за душ? - лениво спросила девица, упершись маленьким кулачком в скулу.
   - А сразу все посчитать?
   - А вы не просили, - ответила она.
   И тут Антон понял, что девице до смерти скучно, и она просто всячески затягивает время общения с новыми людьми. В самом деле, телевизора в вестибюле не было, радио, судя по тишине, так же отсутствовало, никаких книг или газет на столе или просто поблизости Антон не заметил. Вот девица и развлекала себя, как могла. Видимо, Ника поняла это гораздо раньше Антона и теперь стояла спокойно в двух шагах от стола, наблюдая за вялой перебранкой и явно потешаясь в душе.
   Добавив к выложенным монетам, которые девица не спешила убирать со стола, будто надеясь на то, что гости передумают оставаться, возьмут обратно деньги и уберутся в ночь, еще парочку совсем старых, затертых и блеклых, Антон поинтересовался, впрочем, совершенно не надеясь на успех:
   - А ужин нам в номер кто-нибудь может принести?
   - Может, - охотно отозвалась девица, - но некому. Мне отходить нельзя, вдруг кто-нибудь еще приедет, а продавщица из бара не пойдет, у нее материальные ценности, одного только пива на полтысячи, а может даже и больше.
   - Ну, тогда хотя бы ключи взять, наконец, можно? - утомленно спросил Антон.
   - Возьмите, - достав из заскрипевшего ящика стола, протянула ему девица простенький желтого металла ключ с огромным деревянным брелоком. - На второй этаж идите и там ведите себя прилично.
   Антон хотел было ответить еще чем-нибудь этаким, но Ника, давясь от смеха, потянула его за рукав к лестнице.
   - Вас надо было на пленку снять, - хихикая, сообщила она. - Разговор глухого со слепым... и в цирк ходить не надо...
   - Да уж, - не стал возражать Антон, - вот кому-то жена достанется... если еще не досталась... кольца у нее на пальце, кажется, нет...
   - Может, у нее другие достоинства есть? - не согласилась Ника из чисто женской солидарности. - Постельные или кулинарные...
   Номер встретил их скрипом двери, рассохшимися полами и старой металлической кроватью с панцирной сеткой и голым матрасом. Чистое постельное белье, впрочем, висело здесь же, на спинке кровати. Больше в номере ничего не было, даже тумбочки и стульев, только прибитая к двери с внутренней стороны древняя, как бивни мамонта, вешалка на пять крючков. Бросив сумку на пол возле самого входа, Антон со вздохом упал на матрас, стараясь растянуться как можно прямее и длиннее. Ника пока держалась получше и, присев на корточки возле сумки, начала подбирать принадлежности для душа.
   - Карев, - спросила блондинка, увлеченно роясь в недрах сумки, - ты так и будешь здесь валяться и умирать или пойдем вместе в душ, так быстрее выйдет, а потом добредем до здешнего буфета, что-нибудь выпьем и закусим?
   - Пойдем, - согласился Антон, поднимаясь и начиная раздеваться. - Мне кажется, в тутошней гостинице лучше держаться вместе...
   - Испугался, что девица при входе заговорит тебя до смерти? - засмеялась Ника. - А зачем раздеваешься? Думаешь, в душевой вешалок нет?
   - Вешалок там, наверное, полно, но и людей тоже, - ответил Антон. - А у меня карманы деньгами набиты... Оставлю брюки здесь, все будет меньше соблазнов для воришек...
   - Тогда и я тоже...
   Ника проворно избавилась от одежды и обернула вокруг бедер маленькое полотенце, протянув такое же Антону. Тот покачал головой, оглядывая задорно встопорщившиеся грудки девушки, но послушно повторил вслед за ней раздевание догола. Вот только полотенце ему пришлось поддерживать руками, слишком уж маленьким оно оказалось для его талии и бедер.
   В конце пустого коридора, за дверью душевой, вовсю шумела вода. В маленьких тесных кабинках, рассчитанных на одного человека, не обращая никакого внимания друг на друга и на вошедших новеньких, смывали пыль и грязь несколько мужчин и, кажется, две женщины. Из одежды на крючках-вешалках при входе присутствовали только полотенца, да ключи от номеров с огромными безобразными брелоками. Видимо, мысли о лучшей сохранности личных вещей в номерах посетили не только Карева.
   Ника первой и Антон вслед за ней с трудом втиснулись в ближайшую кабинку, под слабенькие струйки тепловатой воды, и попытались, было, помыться... увы, вместе это дело получалось плохо и чересчур возбуждающе для Антона, и тогда Ника просто выпихнула его наружу, ласково и ободряюще пробурчав себе под нос: "Дождаться ночи не может, кобель..."
   Антон стоял рядом с кабинкой, облокотившись о кафельную стенку, когда мимо него, к вешалкам, прошла высокая, коротко стриженая девица лет тридцати с маленькой крепкой грудью и абсолютно безволосым лобком. Симпатичная такая девица, хотя, Ника все-таки лучше всех... но додумать эту мысль Антон не успел. Провожая чисто мужским автоматическим взглядом упругие движения женских ягодиц, он громко икнул и принялся, не глядя, наугад, нашаривать рукой Нику под душем.
   - Ты чего? - выглянула наружу блондинка. - Нашел чего-то? делиться будем?
   Вместо ответа Антон глазами показал Нике на упругую попку женщины, в этот момент снимающей с крючка свое полотенце. Там, между ягодицами, торчал и покручивался в разные стороны явно живой и задорный хвостик размером в пол-локтя.
   Ника протерла глаза, посмотрела еще раз, повнимательнее, и в этот момент женщина оглянулась через плечо и задорно подмигнула ошалевшей от невиданного до сих пор зрелища парочке, махнув при этом хвостиком, как бы приветствуя их. Тут Антону показалось, что и зрачки ее глаз вертикальные, как у кошки или змеи... Не спеша промокнув воду с плеч и спины, женщины обмотала полотенце вокруг бедер и вышла из душевой, соблазнительно виляя бедрами. Хвостик, успокоившись очевидно, едва заметно трепетал под полотенцем.
   - Ника, давай-ка побыстрее, - нервозно поторопил девушку Антон, прислушиваясь к довольному мужскому уханью и кряканью, доносившемуся из дальних кабинок.
   - Боишься, что вот с таким хоботом кто выйдет и меня отобьет? - не менее нервно засмеялась блондинка, на руках показывая размер хобота. - Залезай, я уже готова.
  
   - ...знаешь, я тоже про этот момент подумала, когда мне начальник Сто восемнадцатой жетон вручал, - будто прочитав чужие мысли, кивнула Ника.
   - Уважаемая госпожа Инспектор! - торжественно провозгласил Мишель. - Предлагаю вечер воспоминаний перенести в местный ресторанный зал, тем более, кормят тут очень прилично, общество по вечерам собирается не буйное, а я ужасно проголодался, да и Антон тоже целый день ничего не ел...
   - Конечно, я вот только переоденусь... - сбрасывая с плеч зачем-то на них накинутую собственную курточку, - не раздумывая, ответила блондинка. - Да и вам, особенно господину писателю, надо бы привести себя в подобающий выходу в свет облик...
   Антон счастливо засмеялся. Все его подспудные тревоги и волнения обернулись ночным туманом, развеявшимся с первыми лучами солнышка: Ника из своего космического дальнего, но краткосрочного странствия вернулась абсолютно такой же, какой она и отправилась туда...

20

   Анаконда очнулась от странного певучего и мощного гула в голове, будто засунули её под медный колокол и ударили в него... раз, другой, третий... Не открывая глаз и пытаясь дышать как можно незаметнее, девушка попробовала определить лишь на слух и обоняние - где же она сейчас находится? Но тут вмешалась боль в вытянутых вверх и связанных где-то там, над головой, затекших руках. И тело странно покачнулось... кажется, она висела... под потолком? На связанных, вытянутых руках, не касаясь ногами пола? И еще слева в бедро резко веяло горячим, почти обжигающим воздухом, а справа била в ноздри тугая, могильная и холодная сырость. Сквозь едва заметно подрагивающие ресницы Анаконда уловила мрачные отблески огня... не электрического света, а живого, настоящего огня. Откуда-то - она так и не успела понять - пахнуло резким запахом раскаленного металла, и жуткая, острая, фантастическая в своей неправдоподобности боль возникла пульсирующим сгустком в правом боку, мгновенно распространяясь на все тело... и смрад паленого мяса заставил анархистку резко, во всю ширь распахнуть глаза... интуитивно, дико, по-животному хотелось кричать от нестерпимой боли, но, как во сне, горло оказалось перехвачено чем-то непонятным, будто заморожено новокаином, и не единого звука невозможно было издать, разве что невнятные, жалкие хрипы...
   Изо всех сил пытаясь хотя бы на вершок отстраниться от зловещего источника боли, действуя на инстинкте, заглушившим в эти мгновения разум, Анаконда, как ей показалось, извивалась всем телом, повешенным за руки, но на самом деле едва-едва смогла шевельнуться... зато увидела, постепенно возвращаясь из мира боли в реальный мир, сумрачное старинной кирпичной кладки подземелье без окон и дверей, освещенное невнятным светом раздуваемой где-то слева жаровни, и - непонятную фигуру в буром балахоне, похожем на монастырскую католическую рясу, какими их изображают в театре или на экране. На голову неизвестный набросил объемный бесформенный капюшон, и разглядеть что-то под ним анархистка просто не смогла бы, даже если сидела в удобном кресле и хорошо освещенной комнате... но сейчас она висела обнаженной, подтянутая к низкому потолку за связанные наверху, над головой, руки, и не касаясь ногами ледяного, покрытого странной влажной пленкой плесени пола.
   А загадочный визави в зловещей рясе и капюшоне слегка качнул головой, и вновь тело Анаконды обожгла боль, сопровождаемая запахом горящего мяса... "Зачем пытать, если я не могу сказать ни слова?.." - мелькнула в голове анархистки мысль и тут же исчезла, поглощенная адскими ощущениями... Она никак не могла вновь потерять сознание, наверное, отдохнула вполне достаточно между очередными порциями пыток, чтобы в полной мере почувствовать болезненные прикосновения постепенно остывающего металла к своему беззащитному телу.
   "Что не так?.. - неожиданно зародилась в мозгах анархистки мысль. - В чем я ошиблась, почему попала сюда... где же тот изначальный прокол..." Как ни странно, мысль эта придала Анаконде силы. Нет, девушка не смогла бороться даже с собственными ощущениями, но они отступили куда-то на периферию сознания, и боль перестала терзать своей свежестью и первозданностью, превращаясь в данность... данность на всю оставшуюся жизнь...
   "Всё началось с Теней... нет, с появления Кудесника со словами о Тенях в городе... - Анаконда мучительно вспоминала, стараясь просто не обращать внимания ни на собственную боль, ни на пристальный, сверлящий её обнаженное беспомощное тело взгляд из-под бурого капюшона... - Я, конечно, не очень-то поверила, но насторожилась... с Тенями не шутят, хотя... были бы тогда в городе настоящие Тени, никто бы не ушел живым из телецентра... А мы ушли. Сразу же, как только появился Кудесник со своей дурной вестью".
   Потом... что же было потом?.. все-таки, надо было идти в Промзону, и Анаконда в первую очередь бросилась к своему секретному, личному фактически, агенту, присматривающему за нужным для похода человечком.
   Они опоздали буквально на десяток-другой минут. Тот человек ушел в Промзону, причем, очень похоже, что сопровождал его кто-то из Теней, если верить описанию, и тому, что двоих очень неплохо подготовленных драбантов анархистки этот кто-то уложил двумя выстрелами. Впрочем, к тому, что проникать в Промзону придется без помощи отслеженного человечка, Анаконда было внутренне готова, вот только неожиданная помеха в лице непонятного осназовца: то ли Тени, то ли нет, - внушала опасения.
   Отвернувшись от убитых, она рассеянным, задумчивым взглядом оглядела дворик и указала на доминошный столик в дальнем углу:
   - Ладно, идем-ка вон, присядем, в ногах правды нет, - кивнула она Кудеснику и хозяину явки. - Надеюсь, тут никто полицию вызвать не додумался?
   - У нас полицейских не вызывают, - пожал плечами длинноусый агент. - Дворник, разве что, в труповозку позвонит, куда ж еще их девать? Да, небось, нынче в городе для труповозки работы и без того с лихвой... ну, пошли, что ж теперь-то...
   - Значит, ушел наш человечек... - сказала анархистка, устраиваясь поудобнее за столиком и оглядывая присевших рядом мужчин. - Пусть себе, мы же знаем - куда, точнее, само местечко, через которое он должен уйти, верно?
   - Толку-то? - пожал плечами длинноусый. - Говорил же вам, что исчезает он в этой... в этом местечке. Куда девается - сам черт не разберет...
   - Вот что, Кудя, - попросила Анаконда. - Сходи-ка ты к нашему любезному хозяину, у него ведь телефон дома есть?.. вот и хорошо, прозвони, вызови сюда Доминика... и еще - человек пять из моих, личных... будешь говорить, напомни им сегодняшний пароль: "Македонец"... так и скажи, мол, мне "македонец" нужен, пусть поторопятся...
   Как ни торопились драбанты, да и сам Доминик, известный в анархистских кругах, как волшебник по сейфам, замкам, шифрам, паролям и прочей конспиративной необходимой мелочевке, но больше часа прошло с момента их вызова к совершенно неприметному, одному из очень и очень многих домов в рабочем районе.
   Двоим из прибывших драбантов Анаконда поручила засаду в доме ушедшего в Промзону местного пролетария, совсем, кажется, еще молоденького парнишки. В квартирке его, правда, оказалась еще и престарелая родственница, и какая-то пострадавшая от дневного взрыва в клубе девчонка, но утихомиривать их не пришлось, обе вели себя, как мышки в норке, тихо и спокойно, а девица, та вообще лежала пластом без сознания, видно, крепко её приложило на взрыве.
   - Конечно, он вряд ли сюда вернется в ближайшее время, - задумчиво напутствовала драбантов анархистка. - Особенно, после такого отрыва... но - чем черт не шутит, пока бог спит...
   Она лично обошла маленькую квартирку, с внешней рассеянностью заглядывая в углы и шкафчики, проверила даже туалет и ванную, и напоследок сказала:
   - Особенно не расслабляйтесь, один пусть за вином все-таки сходит, но - никакой водки или коньяка, не говоря уж о чем другом покрепче...
   Драбанты дружно переглянулись, одновременно одобряя решение своей патронессы и определяясь, кому из них идти за вином. Для их комплекции и привычек бутылочка портвейна на всю ночь была, как слону дробинка, а все - веселее... а то в пустопорожнем сидении в засаде от скуки сдохнешь без вина, карт и девчонок...
   - От вина я бы тоже не отказался, - проворчал от дверей невысокий, лысоватый толстячок с маслеными глазками, одетый в непонятную хламиду, больше похожую на иудейский лапсердак, грязные, в краске и жирных пятнах, штаны с отвислыми коленями и задницей и короткие, растоптанные до безобразия сапоги.
   С таким внешним видом Доминику охотно подавали бы милостыню где-нибудь у провинциальной церквушки, если бы не светящийся в глазах острый ум и сложенные в привычную ехидную усмешку пухлые губки.
   - Твое вино от тебя не уйдет, - строго ответила Анаконда. - У тебя еще работа впереди и - не самая простая...
   - Хочешь сказать - по результатам и оплата? - съехидничал Доминик. - Так за мной результат не залежится, только дело давай, так что можешь сразу гвардейцев своих за коньячком засылать...
   - Никого мне засылать не надо, - рассерженно прорычала анархистка, выталкивая на лестничную клетку специалиста и выбираясь следом сама. - Сначала посмотришь на дело, а там и говорить будем...
   У монументальной, замшелой, старинной, трансформаторной будки в окружении зыркающих по сторонам драбантов, усатого сексота, Кудесника и самой Анаконды, толстячок даже слегка приуныл, мельком оглядев замок:
   - И ради этого меня нужно было звать? Сами могли бы справиться...
   Пара ловких движений отмычкой, неизвестно откуда появившейся в его руке, и Доминик со словами: "Вуаля! Ап! Прошу!" распахнул дверь. Вернее сказать, слегка приоткрыл, потому что тяжеленную металлическую дверь распахнуть также легко, как садовую калитку, не под силу было бы и любому из троих оставшихся драбантов.
   - Ну, всё, дальше я не ходок, - почему-то шепотом сказал длинноусый, подаваясь от дверей назад. - Дальше вы уж сами...
   - Все мы ходоки, - холодно улыбнулась Анаконда. - Был бы не нужен, показал издали и пошел бы домой, так что...
   - Мы так не договаривались... - успел было дернуться сексот, но тут же ощутил у себя под ребром твердый ствол пистолета.
   - А мы никак не договаривались, - усмехнулась анархистка, еще разок, для острастки, ткнув стволом длинноусого. - Так что - пошли дальше...
   А дальше... Непонятного назначения металлические шкафчики виднелись по углам в слабеньком освещении единственной лампочки "двадцатки" над той самой дверью, через которую они вошли внутрь. В центре маленького зала громоздилось нечто цилиндрическое, снабженное загадочными циферблатами с подвижными или мертво замершими стрелками. Пара огромных рубильников замерла в поднятом, верхнем положении в пазах-прорезях на поверхности металлического кожуха трансформатора. И всё это хозяйство непрерывно тихонечко гудело равнодушным, механическим гулом, а из ребристых вентиляционных щелей тянуло горячим воздухом с запашком разогретого машинного масла.
   - Так это что же - всё работает? - удивился, было, Доминик.
   - Не просто работает, - нервно сказала Анаконда, еще разок внимательно оглядывая маленькое помещение. - Вот там где-то, среди этого железа, спрятался нужный мне человечек... а ты, дорогой, поможешь мне этого человечка достать...
   - Как же там можно спрятаться?.. - успел удивиться толстячок, но тут же примолк, сообразив, что вовсе не умные разглагольствования готова сейчас выслушивать выведенная из равновесия атаманша. - Ладно, так ведь это все разбирать придется... а перед этим - отключить, я в сеть под напряжением не полезу. А если отключим, тут полрайона без света останется, небось, тут же электрики набегут... и хорошо, если только работяги...
   - За электриков не волнуйся, - хмыкнул Кудесник из-за спины одного драбанта. - О них найдется, кому позаботиться, ты свое дело делай...
   - Тогда - давайте мне помогать, - решительно поддернул рукава лапсердака Доминик. - Я, конечно, за главного, но и грубая физическая сила будет очень нужна... начинаем... только это - фонари приготовьте, тут сейчас темно будет, как у негра в жопе...
   И толстячок весело расхохотался над заезженной, давно уже несмешной шуткой...
   ...Через несколько часов, когда и на улице стало так же темно, как и внутри трансформаторной будки, усталый, с лоснящимся от пота лицом, чуть дергаными движениями и очень задумчивым взглядом толстячок, давно уже скинувший свой смешной лапсердак, и засучивший рукава уже старенького свитерочка, потянулся в карман штанов за сигаретами и разочарованно сказал:
   - Кажется, мы влипли...
   - Во что? - нервно уточнила теряющая терпение Анаконда, рассеянно подсвечивая по сторонам.
   Вокруг одиноко стоящей почти в центре зальчика стойки с непонятным блоком были беспорядочно раскиданы детали разобранного до основания трансформатора. Изрядно измазанные маслом, ржавчиной, какой-то краской драбанты, пользуясь передышкой, замерли в углу. Кудесник, будто растворившись в темноте, тоже где-то присутствовал, но его было не видно, как не видно и длинноусого, старательно прячущегося от взгляда Анаконды все это время, но все-таки, по мере сил своих, помогавшего в демонтаже оборудования.
   - Это... - Доминик широким жестом показал и на стойку, и на странный, казалось бы, влитый в пол люк идеально круглой формы, вокруг которых были разбросаны парочка кувалд, зубила, какое-то длинное, непонятное сверло. - Всё это - не человеческих рук дело... ты понимаешь?..
   - А чьих? - хмыкнул неизвестно откуда Кудесник. - Ты как сказанешь, Доминик... инопланетян, что ли, тут нашел?..
   - А хоть бы и инопланетян! Да только это не люди делали!!! - внезапно перешел на истерический визгливый крик толстячок. - Видишь - на стойке плата с экраном?!.. это - замок... понимаешь?.. замок... а я даже сообразить не могу, какой у него принцип действия!.. так люди не делают... любые люди!..
   - Стоп! - резко оборвала его Анаконда. - Пусть нелюди, пусть инопланетяне, черти, ангелы или еще кто... но открыть этот люк: разрезать автогеном, взорвать, пробурить алмазным сверлом, - мы можем?..
   - Взорвать? - также внезапно, как начал, прекратил истерику Доминик. - Взорвать, наверное, только чем? Не найдется у нас под рукой столько взрывчатки... а алмазным сверлом... я уже думал. Это на сутки, а то и больше работы, да и еще не факт, что такое сверло справится...
   Анархистка постаралась спрятать в полумраке глаза, чтобы не выдать своего бесконечного душевного разочарования. Она именно здесь, на обломках демонтированного трансформатора, вдруг поняла, что все обрывки документов, выписки из архивов, чудом уцелевшие дневники очевидцев подводили её именно сюда - к этому нечеловеческому люку в полу совсем обыкновенной, человеческой трансформаторной будочки. И не будет у нее теперь отсюда выхода... если...
   - Кудя, ты готов? - позвала наугад анархистка, незаметно для толстячка, драбантов и длинноусого вытаскивая из-под полы куртки пистолет и снимая его с предохранителя.
   - Всегда с радостью, - ответил из полумрака Кудесник, хотя никакой радости в голосе его Анаконда не ощутила, но теперь было уже не до раздумий.
   - Глянь-ка, а это что такое?.. - обратилась она к Доминику, указывая лучом фонарика на маслянистое пятно на самом краю люка.
   - Где?.. это? да это ерунда какая-то...
   Один, два, три и почему-то четыре выстрела в замкнутом, темном помещении оглушили всех. Пороховая гарь резко ударила по глазам, набежала слеза, и Анаконда смахнула её тыльной стороной ладони, в которой был зажат пистолет. Она первым же выстрелом в затылок пристрелила Доминика, единственной виной которого оказалось излишнее знание. За это же поплатился и длинноусый сексот, на которого Кудя почему-то истратил две пули. Ну, а последней Анаконда подвела черту жизни не самого доверенного, хоть и вполне достойного драбанта.
   - Выходи, Кудя, - позвала анархистка своего помощника, так и не появившегося из темноты. - Ты у меня "персона грата"... ты, да вот - они...
   - А этот?.. - ткнул стволом пистолета в сторону третьего, убитого, драбанта все-таки рискнувший появиться перед глазами Анаконды Кудесник.
   - А этот слишком много болтал лишнего, даже когда его об этом не спрашивали, - нервно отозвалась атаманша. - Но теперь это уже неважно...
   - А что важно?..
   - Важно, что мы будем делать дальше, чтобы выжить, - мрачновато ответила Анаконда.
   ...а дальше она оказалась висящей под потолком в непонятном, мрачном подвале, больше смахивающем на средневековое подземелье. И некто в буром балахоне с бесформенным капюшоном на голове, впивался пронзительным, прожигающим взглядом в её глаза, казалось, стараясь достать до самого дна анархистской души...
   И жутко, рывками, болел прижженный раскаленным металлом бок, и слезы непроизвольно катились из глаз, а руки, поднятые высоко над головой, уже перестали ощущаться, будто умершие первыми из всех частей её многострадального тела, но все это показалось Анаконде лишь преамбулой, легким и незначительным происшествием перед тем, чем грозил ей жутковатый взгляд из-под капюшона...
   ... "нет же, нет, нет, нет, - билась в голове анархистки лихорадочная мысль. - Так не бывает. Так не должно быть... мы же ушли, ушли из этой трансформаторной... ушли... в ночь, в темноту... никто не знал - куда, да и не мог знать. Но то место, это же "нейтралка", там ничего плохого быть не может... потому что таковы правила игры..." Правила игры... их она запомнила едва ли не с детства, с первых осознанных разговоров с отцом, с первых запомнившихся контактов в гимназии... с первых...
   Сознание затуманивалось, укутываясь, как ватным одеялом, спасительным забытьем, и только боль изредка напоминала о себе, прорываясь сквозь плотную пелену, через границу небытия... Но даже в полубреду, сквозь плотно сомкнувшиеся веки Анаконда увидела невероятно яркую вспышку света, озарившего подземелье...
   Холодный пот на лбу легко стерся движением неповоротливой, затекшей в неудобной позе руки. В номере было тихо, темно и тепло. Из-за полураздвинутых портьер, из черноты ночного окна лился призрачный свет звезд. Затылок изо всех сил вжимался в повлажневшую от пота подушку.
   Анаконда открыла глаза. Будто стирая с лица липкую, невидимую паутину зловещего сновидения, провела ладонью по лбу, по щекам. Всё было так, как и должно было быть: номер в санатории, ночная, предрассветная тишина за окнами... вот только сон тревожил, не давал покоя. К чему бы он?.. Казалось, выбравшись из города уже сквозь плотное кольцо парашютистов, очутившись в прибежище городской элиты, в "убежище", гарантирующем жизнь и неприкосновенность всем, здесь находящимся, надо было успокоиться, выбросить из головы нервотрепку и ужасы последних дней, неудачу с Промзоной, отдохнуть от бытовых неудобств подготовки к налету на город...
   Рядышком, руку протяни, лежал неподвижно, будто труп, один из уцелевших драбантов. Пожалуй, ему, да еще его напарнику, вызванным тогда к трансформаторной будке, повезло... конечно, все мы смертны, но любой очень хочет оттянуть последний миг, особенно если тебе не исполнилось и тридцати. Вот оба они и оттянули. Да не просто оттянули, попали в уютное гнездышко, полное спиртного, девиц легкого поведения, шальной музыки. И при этом им совершенно не нужно заботиться здесь о сохранности тела своей атаманши. И она ни в чем их не ограничивала, разве что спать заставляла с собой, но и это было приятно, в постели Анаконда сто очков вперед могла дать любой профессионалке.
   "Черт возьми, и чего ж он не шевелится даже? - с легким раздражением подумала анархистка, спросонья присматриваясь в темноте к соседу по постели. - Может, помер?.. как там бывает - рвотой захлебнулся с перепою или еще чего... хотя, кажется, когда ложились, он вовсе был не пьян..." Вытянутые пальцы наткнулись на что-то липкое, неприятное, скользнули по соседней подушке. "Так и есть..." Анаконда брезгливо отряхнула пальцы, одновременно включая стоящий на тумбочке рядом с кроватью маленький ночничок...
   Драбант лежал навзничь, укрытый по грудь покрывалом, потому что анархистка без разговоров забрала себе перед сном общее одеяло, и не шевелился. Сначала Анаконда даже не поняла, в чем дело, и лишь секунду спустя осознала, что голова телохранителя отделена от туловища и лежит на подушке отдельно, только лишь приставленная к плечам. Окровавленная подушка чуть всхлипнула, стоило лишь коснуться её кончиками пальцев, кровь не только не успела застыть, свернуться, но и даже толком впитаться в перья и пух.
   Совершенно ошалевшая Анаконда приподнялась, бездумно усаживаясь на постели и внимательным, сумасшедшим взглядом разглядывая свои окровавленные пальцы. Что-то знакомое и неузнаваемое мелькнуло на периферии зрения, и анархистка отвлеклась от своих рук, глянула в сторону кресла... В нем сидел второй драбант, одетый, как для полуночной прогулки, в теплый свитер, пятнистые брюки, высокие, начищенные сапоги. Вот только куртка висела на подлокотнике кресла. Анаконда успела поморщиться, она за эти несколько дней столько раз напоминала своим телохранителям, чтоб ходили по её номеру без обуви... и только тут она смогла заметить в слабых отблесках ночничка, что свою собственную голову, аккуратно, будто по линейке, отделенную от туловища, драбант держит на коленях...
   И дикий, полный истерики, ужаса и непередаваемого веселья хохот потряс стены одного из лучших номеров санатория...
  
   - Что вы мне скажете, профессор?
   Задавший вопрос был, пожалуй, ровесником седенькому, невысокому и шустрому медицинскому светилу, академику, профессору, автору многих и многих трудов по судебной и не только психиатрии, можно даже сказать - основателю своего собственного, очень сильно отличающегося от предшественников направлению в этой таинственной области человеческих знаний. При этом поинтересовавшийся мнением профессора человек был полной его противоположностью. Высокий, с отлично сохранившейся военной выправкой, горделивой осанкой, хоть и седой, но аккуратно постриженной головой, скупой в движениях и словах. Любой, увидевший его, сразу же делал однозначный вывод: "Генерал!" и, вообщем-то, оказывался прав.
   - Вы бы еще попросили официальное заключение, ваше превосходительство, - собирая в горсть свою жиденькую бородку клинышком, чуть насмешливо отозвался профессор.
   - Бросьте, бросьте, - с легким раздражением перебил его генерал. - Мы с вами в одних чинах, да и нет смысла в этом... я пришел к вам не за официальными документами или актами экспертизы, а всего лишь, чтобы узнать мнение выдающего светила нашей психиатрии на этот случай...
   Профессор, сколь не любил он военных, а уж тем более военных секретных, закрытых от широкой публики и в тайне обустраивающих свои не всегда чистоплотные дела, все-таки был падок на лесть, даже такую неприкрытую.
   - Что вам сказать, батенька? Человеческая психика все еще во многом загадочна и непредсказуема даже для меня... - задумчиво, будто рассуждая на семинаре в кругу учеников, сказал психиатр. - В том, что пациентка не симулирует, у меня сомнений нет, да и не возникали они, пожалуй, сразу, с первого взгляда. Поверьте моему опыту, батенька...
   Что с ней случилось? Почему она пребывает сразу в двух-трех мирах и изредка возвращается в наш, реальный и родной для нее мир - никто вам сказать не сможет. Рискну только предположить, что её кто-то очень сильно напугал. Хотя, положа руку на сердце, не представляю, кто и как смог бы напугать такую... х-м-м... девушку... Но, во всяком случае, в ближайшие месяцы, а то и годы, адекватного поведения от нее ожидать просто не приходится, хотя, думаю, сейчас для окружающих она не опасна... впрочем, буду настаивать, где только смогу, чтобы ее оставили в нашей больнице для дальнейших исследований... прелюбопытнейший, понимаете ли, случай... "
   - Напугал? Сильно? Вот даже как... - хрустнул костяшками пальцев генерал. - А вы знаете, профессор, наверное - как он это сделал, останется тайной от всех, а вот кто - я, кажется, догадываюсь...
   - Бог бы с ними, вашими догадками, - замахал руками на генерала профессор. - Слышать не хочу, а то снова набегут ваши помощнички, станут требовать всяких подписок о неразглашении и тому подобных глупостей... Вот только интересно, а зачем? зачем понадобилось кому-то доводить до такого состояния молодую женщину, будь она трижды противницей власти и соверши самые немыслимые преступления?
   - Зачем? хороший вопрос, профессор, - тонко, едва заметно улыбнулся генерал краешками губ. - Я думаю, вы и сами могли бы догадаться... но - подскажу, чтобы не мучить вас: "Не дай мне бог сойти с ума. Нет, легче посох и сума..."
   И после короткой паузы, не успел еще психиатр до конца оценить откровенность собеседника, генерал добавил:
   - "Да вот беда: сойди с ума, И страшен будешь как чума, Как раз тебя запрут, Посадят на цепь дурака И сквозь решетку как зверка Дразнить тебя придут..."
   - Вы говорите страшные вещи... - тихонько, будто самому себе, сказал профессор.
   Не отвечая и не прощаясь, генерал резко и четко, по-военному, повернулся через левое плечо и быстро вышел из заваленного книгами и рукописями рабочего кабинета профессора...

21

   ...поднявшись из гостиничного ресторана в номер, Ника едва ли не сразу у дверей выскользнула из своего шикарно-развратного, с обнаженной спиной и разрезами едва ли не до талии на длинном подоле сиреневого, с легкими переливами вечернего платья, избавившись от него, будто фокусник-престидижитатор, одним легким движение рук вдоль тела. Как и положено, под таким платьем никакого нижнего белья на блондинке не оказалось, но это ничуть не смутило шедших следом за ней Антона и Мишеля. Они давно привыкли к пикантной манере своей спутницы обнажаться в любой удобный, а иной раз и не самый удобный момент.
   - Мне кажется, я обожралась, - откровенно призналась Ника, не в самой изысканной манере похлопывая себя по ровному, плоскому животику. - Так соскучилась по обычной, земной, человеческой пище...
   Впрочем, кроме её откровенного признания ни что в фигуре девушки не свидетельствовало, что она ухитрилась слопать за ресторанным столиком огромную отбивную с картофельным пюре и зеленым горошком, овощной салат, два десятка королевских креветок, примерно столько же мидий, простенький салатик из кальмара с сыром, да еще и запить все это изобилие изрядной дозой коньяка и лимонного сока. Блондинка никогда в жизни не придерживалась каких-то диет или особого питания, без раздумий лопая все подряд и в неограниченных количествах, благо, природные особенности организма позволяли ей сохранять подтянутую, спортивную фигурку, пережигая белки, жиры и углеводы в жизненную энергию и хорошее настроение.
   Вольготно и непринужденно расположившись на маленьком диванчике рядом с низеньким сервировочным столиком, скромно заполненным сейчас коньячными стаканами, большой емкостью с янтарной ароматной жидкостью и парой пепельниц, Ника благосклонно подкурила от протянутой Каревым зажигалки ароматную папироску с длинным, "женским" мундштуком. Вошедший в номер последним, Мишель привычно подобрал с пола брошенное платье девушки, небрежно закинул его на спинку кресла и уселся туда же сам.
   - ...и вот мне кажется, - проговорила блондинка, на выдохе выпустив изо рта клуб сизоватого дыма и продолжая начавшийся еще за ресторанным столиком разговор. - ...мне кажется, что мы "здесь" совсем мало отличаемся от тех, кто "там"...
   Ника кивнула наверх, будто её собеседникам требовалось какое-то подтверждение, что девушка говорит не о подземных гномах или лесных эльфах, а своих впечатлениях от общения с жителями иных космических миров.
   - "...они - люди как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было... Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или из золота. Ну, легкомысленны... ну, что ж... и милосердие иногда стучится в их сердца... обыкновенные люди..." - щегольнул цитатой из давнего, полузабытого романа Антон.
   - Ты прав, - вполне серьезно кивнула блондинка. - За иных говорить не буду, у них даже физиология другая, но все-таки, думаю, их цивилизации по сути своей мало, чем отличаются от человеческих, как бы они там людей не называли: сапиенсами, неандертальцами, приматами, антропоидами или четверорукими...
   - Но все-таки обычаи, традиции, привычки сильно отличаются от наших, - скорее утвердительно, чем вопросительно сказал Мишель, весь вечер внимательнейшим образом слушавший рассказы Ники, посвященные в первую очередь взаимоотношениям внутри смешанного экипажа.
   - Конечно, тут и говорить не о чем, - согласилась блондинка, кивая. - Одно только сохранение человеческих жертвоприношений одновременно с межзвездными перелетами чего стоит...
   ...огромная рукотворная пещера, размерами, как прикинула Ника, в два, а то и, пожалуй, в три футбольных стадиона с её родины, была до отказа заполнена людьми, но, как ни странно, ни толкучки, ни какого-то ощущения единения, как это бывает среди охваченной единой целью, одним стремлением, собравшейся в одном месте толпы, не возникало. Люди стояли небольшими группами, парами или поодиночке, но каждый из них оставался, как бы, сам по себе, вне пределов общего собрания.
   - Странно, мне кажется, тут совсем не та атмосфера, что должна быть... - негромко поделилась своими ощущениями с Иннокентием блондинка.
   Корабельный купец-экспедитор стоял рядом с ней, одетый в такую же, как на самой девушке, белую, плотную накидку поверх обычного комбинезона звездача, обязательную здесь для всех гостей. Местные жители заранее одевались в светлые, чистые, можно было бы даже сказать - праздничные одежды, если бы не отсутствие ощущения праздника, хорошего, приподнятого настроения среди собравшихся.
   - Не знаю, какой она должна быть, я лишь много слышал об этом, - кивнул, соглашаясь, Инно. - Сам впервые присутствую, а никаких видеозаписей нигде нет, только - редкие рассказы очевидцев и официальные отчеты местной Коллегии Жрецов...
   - Значит, мне в очередной раз повезло? с первого же визита попасть на такое... мероприятие, - чуток замявшись, как же назвать поаккуратнее предстоящее действо, сказала Ника.
   - А ты и правда, везунчик, - согласился белокурый спутник девушки. - Это еще Векки заметил...
   - Жаль, что иных сюда категорически не пускают, - с сожалением вздохнула блондинка, где-то, в глубине души, предпочитающая все-таки компанию нолса Векки.
   - Скажи спасибо, что нас пустили, - серьезно пояснил Инно. - Еще лет сто пятьдесят, назад ни о каком присутствии инопланетян на церемонии не могло быть и речи... только после выхода в подпространство местные все-таки приняли официальную доктрину, что мы с ними одной крови, ну, или одного ДНК... но и до сих пор отбирают сюда гостей по каким-то совсем уж загадочным критериям...
   Несмотря на присутствие под каменной, нарочито грубой, будто бы древней кладки, кровлей не меньше, чем сотни тысяч людей, в пещере было прохладно, свежо и светло. Современные технологии позволяли избежать и духоты, и темноты - наследия прошлых веков, но не изменяли саму суть, сам дух грядущей церемонии. Еще, как успела заметить Ника, с любой точки внутри пещеры отлично просматривался её центр - великолепный, резной камень-алтарь ослепительно белого цвета и, несмотря на кристаллическую свою сущность, кажущийся живым и теплым.
   Едва слышным, звонким, переливающимся сигналом к началу действия зазвучала странная музыка, будто десятки, сотни, тысячи хрустальных колокольчиков запели, зазвенели вокруг людей. Звуки исходили отовсюду и ниоткуда конкретно, казалось, просто наполняя собой пространство пещеры, как наполняет стеклянный сосуд прозрачная родниковая вода.
   Стоящие вокруг звездачей люди встрепенулись, подобрались, подтянулись и замолчали, хотя и до сих пор речь их была совсем негромкой, деловито жужжащей, не мешающей окружающим. Среди бесформенной толпы как-то очень организованно, но без внешнего принуждения или команды, образовалась широкая дорожка, ведущая откуда-то от бледных, белесых стен пещеры к центру-алтарю. И по этой дорожке двинулась процессия из четырех мужчин, сопровождающих совсем юную, маленькую девушку... их молочно-белые, ослепительные балахоны слегка развевались взявшимся ниоткуда рукотворным ветерком.
   "Что за чертовщина", - подумала Ника. Стоило ей только чуток сосредоточиться, сфокусировать взгляд и - спокойные, уверенные в себе, будто вырезанные из старинной красной меди, лица мужчин приближались, становились отлично видимыми, будто находились буквально в паре шагов от блондинки. "Проклятущие высокие технологии, - сдержала рвущееся ругательство Ника. - В такой обстановке, в ожидании дальнейшего, эти чертовы технологии простого человека до инфаркта довести могут..."
   А "музыка небесных сфер" становилась все громче и внятнее по мере приближения процессии к алтарю; и свет, сперва приглушенный, не тревожащий зрения, теперь заливал пространство пещеры с беспощадностью зенитных прожекторов, выделяя каждую складку на одежде, каждую морщинку на лицах людей. А сами присутствующие замирали без движения по мере прохождения мимо них мужчин, окружающих четким квадратом сопровождаемую девушку.
   Только сейчас, когда процессия почти достигла алтаря, Ника решилась взглянуть на центральную фигуру всего этого действа. Одетая в невесомое, укутывающее её от самых плеч до кончиков пальцев босых ног, свободное, бесформенное покрывало, поверх которого шевелились под легким ветерком иссиня-черные, длинные, касающиеся талии прямые и жесткие на вид волосы, идущая к алтарю девушка была совсем-совсем юной, вряд ли старше четырнадцати-пятнадцати, и вовсе не выглядела писаной красавицей. Был у нее слишком длинный нос, во всяком случае, на взгляд Ники, с совсем неженственной явной горбинкой, широкие скулы, маленькие глаза и узкий, едва заметный подбородок, над которым терялись блеклые на фоне красноватой кожи губы. "Младшая, но достигшая детородного возраста дочь одного из соправителей доминирующего на планете государства, - вспомнила блондинка прочитанное еще на корабле описание процесса, казенностью и сухостью своей нарушающее сейчас возникшее непонятно откуда напряжение в толпе и всю невероятно сложную и противоречивую атмосферу в пещере. - Не познавшая еще мужчину или женщину, или иной способ плотской радости, полная сил и физического здоровья, развитая умственно и психически... Выбирается, при наличии нескольких претенденток, путем сложного многоступенчатого жребия. Обязательным условием является прямое кровное родство с соправителем, проверяемое экспертизой ДНК..."
   По мере приближения процессии к алтарю музыка и свет, казалось, заглушили в людях все мысли и чувства, переполнив собой их, взволнованные и спокойные одновременно, души. Но когда маленькая девушка и сопровождающие её мужчины шагнули с сероватого чистого и почему-то абсолютно не скользкого пола на белоснежную платформу-кристалл алтаря, музыка смолкла, а весь зал, казалось, устремился, и не только взглядами, к центру предстоящего действа.
   Белоснежный кристалл в центре пещеры начал медленно, чуть заметно и бесшумно вращаться вокруг своей оси, показывая всем присутствующим, без всякого напряжения или страха, вглядывающимся в происходящее, как девушка, без всякой команды или подсказки со стороны жрецов, одним движением сбросила с себя белый полупрозрачный балахон, оставшись обнаженной. Неожиданно для наблюдавшей за таким редким, особенно для инопланетников, зрелищем Ники, тело девушки не было подростково угловатым, нескладным, как можно было бы судить по её совсем еще незрелому лицу. На алтаре стояла симпатичная, юная женщина с округлостями в нужных местах, с длинными ногами, очаровательными грудями, совершенно женскими покатыми плечами, смугло-красной ровной и гладкой кожей...
   Окружающие девушку жрецы дружно сделали пару шагов в сторону, оставляя её в центре алтаря в одиночестве, и принялись совершать руками странные нелепые движения, более всего напоминающие сказочные колдовские пассы. Послышались непонятные, загадочные слова, усилием современной техники разносящиеся по всей огромной пещере. Некое напряжение, концентрация прямо-таки магической энергии нарастала и нарастала, и Ника еще успела подумать, по опыту своих выступлений отлично чувствуя публику, что весь зал, десятки тысяч людей охвачены единой, трудно уловимой и совсем непонятной для инопланетника мыслью.
   Алтарь продолжал медленно, очень медленно вращаться, а девушка вдруг улыбнулась удивительно просветленной, ждущей чего-то ясного и чистого, почти детской улыбкой. И в тот же миг за спиной у нее возник, материализовался прямо из воздуха небольшой, в рост жертвы, белый косой крест, сделанный, похоже, точно из того же кристалла, что и сам алтарь. Девушка вздохнула полной грудью и - широко раскинув руки и ноги, легким движением прижалась спиной к перекрестью... её выдох, казалось бы, подхватил весь зал, все собравшиеся будто втянули в себя на вдохе только что вышедший из легких девушки воздух. И это странный звук единого вздоха замер, остановился, повис под сводами пещеры...
   Руки и ноги девушки, казалось, прилипли к косым перекладинам без всяких видимых усилий. Она мгновенно оказалась распятой и висела теперь, не касаясь ногами алтаря, поддерживаемая на кресте то ли странной магической силой, то ли некими современными технологиями, позволяющими обходится без веревок, наручников и прочих старинных ухищрений. А в руках жрецов синхронно, как по команде, блеснули хищные, острые лезвия желтоватого металла. Двое из них склонились к щиколоткам распятой, а двое подняли руки вверх, к её запястьям, и одновременно, легко, будто занимались этим всю жизнь, сделали неглубокие надрезы в нужных местах...
   Воспользовавшись возможностями местных высоких технологий и приблизивши именно в этот момент к своим глазам лицо девушки, Ника заметила, как болезненно дернулись губы жертвы от прикосновения металла к беззащитным венам, и опять вспомнила: "Весь процесс проходит без какого-либо наркоза, наркотического или психологического опьянения жертвы... она с самого начала и до последних минут находится в полном сознании и отлично понимает весь смысл происходящего..."
   Спустя секунды, первые капли крови с невнятным, необъяснимым шипением, слышимым в самых отдаленных уголках гигантской пещеры упали на поверхность алтаря и - словно в губку, впитались в белоснежную поверхность, не оставив на ней ни малейших следов. И лицо девушки на кресте изменилось; подавив легкую гримаску боли, она теперь улыбалась блаженной, но вовсе не блаженненькой улыбкой понявшего смысл жизни человека, ощутившего невообразимый взлет своей души в бескрайние просторы вселенной...
   Сочась из вен, кровь капала и капала на чистейшую поверхность белоснежного камня, жертва с каждой минутой улыбалась все слабее и просветленнее, а присутствующих в пещере людей охватывал непонятный, труднообъяснимый экстаз единения с той, что медленно и желанно умирала сейчас на косом белом кресте...
   Частично поддавшись всеобщему чувству, Ника не поняла, сколько же прошло времени с момента первого касания бронзовых лезвий кожи девушки до следующего, финального действа. То ли получив нужный сигнал от сверхчувствительной аппаратуры, считывающей физиологические параметры состояния жертвы, то ли руководствуясь собственным опытом, один из жрецов переместился между нижними перекладинами креста, оказавшись между ног девушки. Сам крест очень плавным, почти незаметным движением отклонился от вертикали, слегка прилег перед главным жрецом, облегчая тому доступ к телу жертвы.
   Мужчина был высок и, наверное, силен... удар бронзового широкого и острого кинжала совпал с резким, жалобным выкриком девушки, последним звуком, который она смогла издать и услышать в этой жизни. А жрец уже резал, надавливал на жестко хрустящие ребра, спеша, стараясь успеть, пока еще бьется живое сердца в почти мертвом теле... кровь теперь уже потоком струилась на белоснежный алтарь и поглощалась им со все возрастающим шипением... низко склонившийся над жертвой жрец уже оставил в покое рукоятку своего страшного оружия и обеими руками искал что-то в раскрытой, безобразной торчащими ребрами и окровавленными легкими груди девушки...
   Рывок... и резкий оборот спиной к кресту... и вот уже бронзовокожий, крепкий мужчина стоит перед многолюдьем собравшихся, вытянув вперед и вверх окровавленные руки, в которых все еще продолжает сжиматься, сбиваясь с ритма, крохотный комочек человеческого сердца...
   Ника пришла в себя лишь от прикосновения к её локтю Иннокентия. Звездач заботливо и внимательно оглядел свою спутницу.
   - Как ты? - уже привычно спросил он. - Сама идти сможешь?..
   Блондинка огляделась по сторонам. В огромной пещере уже не было белоснежного камня-алтаря, не звучала "музыка небесных сфер", не прогуливался свежий, едва заметный ветерок. И из множества людей, собравшихся здесь на кровавый ритуал, остались лишь единицы, занятые какими-то собственными, к произошедшему совсем не относящимися, делами.
   - Мне показалось, что я умерла вместе с ней, - тихо сказала ошеломленная Ника.
   - Я знаю, то есть, слышал, - поправился Инно. - Это обязательное воздействие, но на женщин оно бывает сильнее, на мужчин - слабее, да еще и зависит от индивидуальной физиологии и психологической устойчивости...
   - Не надо заговаривать мне зубы, - резковато попросила блондинка, сильно встряхивая головой, будто отгоняя уже прошедшее наваждение. - Я в полном порядке, какие у нас теперь планы дальше?..
  
   ...- Да, Ника, от таких впечатлений только романы писать... - с чувством протянул Антон, безо всякого вожделения и прочих плотских мыслей оглядывая ладную фигурку своей возлюбленной, привычно и бесстыже закинувшей ноги на столик перед диванчиком.
   - Не боишься, что хлеб у тебя отобью?.. - засмеялась блондинка чуть натянуто, похоже было, что воспоминания недаром прошли и для её закаленной нервной системы. - Не бойся, писать я все равно не умею... все сюжеты и подробности дарю тебе...
   - Спасибо, ласковая, - искренне отозвался романист. - Но такой материал надо обдумать и пережить с десяток раз, сразу за стол, ты знаешь, я не бросаюсь, пусть немножко срастется... в душе...
   - Пусть срастается, - поддакнул с кресла теряющийся в полумраке гостиной Мишель, на него рассказ Ники тоже произвел серьезное впечатление, но поверенный не был бы собой, если б не продолжал заботиться о насущном: - Однако, время уже позднее. Советую вам забраться сейчас в постельку и, без всяких баловств, как следует, выспаться...
   - Почему без баловств? - лукаво удивилась блондинка.
   - А зачем выспаться? - уточнил ожидающий очередного подвоха от Мишеля романист.
   - У вас, дорогие мои, утренний поезд, - пояснил деловито поверенный. - Думаю, чем скорее вы попадете в столицу, тем проще будет объяснить отсутствие Ники на планете... ну, и кроме того...
   - У нас поезд, а у тебя? - мгновенно выхватив суть, перебила Мишеля блондинка. - Остались дела в этом городе?.. или еще где-то и что-то?..
   - Дел в городе у меня не осталось, - терпеливо, как ребенку, пояснил поверенный. - Но, думаю, не стоит бросать здесь мотоцикл одного из товарищей Антона, это раз...
   - А два?..
   - ...а два - это то, что не стоит и вам появляться на столичном вокзале, - усмехнулся Мишель. - Не рассчитывайте, что ваш отъезд отсюда пройдет незамеченным для широкой публики, даже если она, эта публика, не придет провожать вас на вокзал... Я доберусь чуть пораньше, возьму машину и встречу вас на последней, перед столицей, остановке, оттуда уже совершенно спокойно доедем в любое место без назойливой опеки бульварных репортеров и всяких любознательных личностей...
   - Хорошо быть за каменной стеной из серьезных и деловитых мужчин!
   Ника одним движением не поднялась, а буквально взвилась с диванчика, легко подпрыгнув едва ли не до потолка, раскинула в стороны руки, как бы обнимая одновременно и Мишеля, и Антона в знак благодарности, но не удержалась и добавила:
   - Только, прошу, не перебарщивайте, дорогие мои, а то я за вашей опекой совсем разучусь заботиться о себе и очень скоро погибну, как выпущенный на свободу хищник после многолетней неволи...

22

   Максим с трудом разлепил неоткрывающиеся, заспанные глаза и по серому предрассветному сумраку, сменившему непроглядную ночь за окном, понял, что пора вставать. За его спиной слегка зашевелилась Танька, пытаясь, похоже, забиться поглубже в узенькую щелочку между кроватью и стеной. Юноша тронул подругу за голенькое, холодное плечо, одновременно садясь на постели, чтобы преодолеть яростный позыв закрыть глаза и вновь провалиться в безумное блаженство утреннего сна. Девушка протяжно застонала, почти завыла, не желая, ну, никак не желая просыпаться...
   "Укатал я её, - краешком еще не до конца пробужденного сознания подумал Максим. - Или это она меня укатала..."
   Почти сутки они не вылезали из постели, сначала яростно, по-животному удовлетворяя свои чувства друг к другу, потом, утихомирившись, нарочито спокойно, неторопливо, опробуя все известные им позы и позиции, и - вновь, слегка передохнув, страстно, с молодой энергией и задором снова и снова доказывая самим себе собственную неистощимость и влюбленность...
   Но перед этим Максим, томительно лишенный подробностей о происходящем в городе, знающий лишь, что с близкими ему людьми все в полном порядке, почти двое суток после окончания своей смены в орбитальной части сто восемнадцатой базы ожидал на земле прибытия Ники. И как бы ни хотелось ему немедленно, плюнув на все, рвануться в родной дом, чтобы своими глазами удостовериться, своими ушами услышать подробности приключений, пережитых тетушкой Марией и Татьяной, но не исполнить просьбу начальника, именно просьбу! - пролетарий не мог. И как же хорошо, что корабль синекожего Гефестифиона в установленное время вывалился из "тоннеля" и без каких-то видимых повреждений добрался до Техцентра, встав на положенную полную диагностику.
   Сопроводив Нику через совершенно иной, ведущий совсем на противоположный от его дома конец города выход из второй и, наверное, не последней, маленькой ветки метро с великолепными подземными дворцами-станциями, Максим, как и было поручено ему Василь Андреевичем, проводил столичную штучку до самого поворота в маленький переулочек, ведущий к лучшей городской гостинице для богатеньких персон. На возбужденное состояние гостьи, на то жадное любопытство, с которым она буквально впитывала ощущаемое таким родным окружающее пространство города, пролетарий не обратил внимания, занятый своими переживаниями и ожиданием встреч. Впрочем, улицы, по которым они добирались до гостиницы, благо, располагалась та совсем неподалеку от выхода из подземелья метро, мало изменились за время отсутствия на планете Ники. И даже налет инсургентов и последующий вход в город штурмовиков оставили за собой разве что кое-где обитую штукатурку и многочисленные следы-оспины от пуль на фасадах некоторых домов, вокруг которых, видимо, и вспыхивали особо жаркие перестрелки.
   Проводив взглядом соблазнительную фигурку Ники до самых дверей гостиницы, убедившись, что блондинка не вернется тут же по каким-то непонятным причинам, Максим рванулся домой, даже как-то не подумав в сердцах, что вполне может позволить себе после расчета за смену и компенсации за тревоги, связанные с налетом анархистов, взять такси и объездить на нем весь город не один десяток раз.
   А дома... дома его ждала настоящая семейная идиллия...
   Тетушка Мария мирно отдыхала у своего любимого старенького телевизора, просматривая, в очередной раз повторяемый, бесконечный сериал из жизни далеких, заокеанских домохозяек, и перетирала заветные травки, смешивая их с сильно пахнущими скипидаром, кажется, еще камфорой и техническим, чистейшим вазелином, который однажды приволок ей сам Максим, выпросив для хозяйственных надобностей пару литров у начальника сто восемнадцатой. Старушка готовила чудодейственную мазь от радикулита кому-то из разболевшихся соседей. А Танька, за которую пролетарий почему-то волновался в последние дни больше всего, активно гремела посудой на кухне, полностью сменив в кулинарных вопросах тетушку Марию, после дотошных расспросов и принятия практического экзамена со стороны последней, естественно.
   Такой и застал свою теперь уже, наверное, любимую девушку Максим: взъерошенную, с чистым, без грамма косметики и даже остатков синяка, лицом, в своей старенькой, затертой рубашке, по-домашнему одетой на голое тело... и вот если бы не эта рубашка, не мелькающие из-под нее худенькие ягодички, совсем не прикрытые озорные грудки... может быть, они еще и посидели бы втроем, с тетушкой Марией, здесь, на кухне, за чаем с вареньем или даже вместе чинно и неторопливо отобедали настоящей земной пищей, по которой Максим успел привычно соскучиться за смену, но... получилось так, как получилось...
   И теперь, едва проснувшись сам, юноша уже теребил легонько:
   - Танюша, вставай... надо, слышишь...
   - Ты озверел, Максик, - все-таки отозвалась девушка, зарываясь под подушку.
   Казалось, еще секунда-другая, и все худенькое, чуть нескладное еще тельце втянется под жалкий кусочек ситца, набитый пером и пухом.
   - Слышь, но ведь, в самом деле... - проговорил Максим, с трудом спускаясь с кровати и пытаясь скорее на ощупь, чем взглядом отыскать разбросанные по маленькой комнате свои и татьянины вещи.
   Вчера, до самого вечера, пока не угомонилась и легла окончательно спать тетушка Мария, они регулярно выбегали из комнаты то в ванную, то на кухню, то - пару раз и только Максим - к телефону, лишь обернув вокруг бедер полотенца и совсем не утруждая себя даже символическим одеванием, а уж ночью забыли и про полотенца, потому всё, что парочка посрывала с себя в самом первом яростном порыве страсти, так и продолжало пребывать разбросанным по углам.
   Сообразив, что гораздо проще будет отыскать свои вещи в шкафу, тем более, там всегда хранились только свежие рубашки, брюки и нижнее белье, Максим, спотыкаясь, прошел пару шагов от постели и, скрежетнув ногтями по поверхности, противно заскрипел рассохшейся дверцей...
   - Ну, ты совсем! - возмутилась из-под подушки Таня. - Иди, куда хочешь по своим делам, только тихо-тихо, и дай мне поспать еще немного, изверг...
   - Танюша, вставай, нам вместе надо, - жалобно проговорил пролетарий, нащупывая в темноте шкафа трусы, носки, рубашку...
   - Чего?..
   - Проводить наших... э-э-э... - Максим не успел найти слов, а девушка, все еще притворяясь глубоко спящей и несчастной, уточнила:
   - Кого?..
   - Ну, как кого?.. - удивился пролетарий. - Нику и Антона, они же утренним поездом сегодня...
   Он вновь не договорил, ибо с постели взлетел ураган.
   - А чего молчишь? Не мог меня пораньше разбудить? Я же накраситься не успею, да и тебе надо побриться и отгладить брюки, вечно носишься, как фармазон...
   Татьяна моментально, будто и не она пыталась только что скрыться под подушкой, включила в комнате свет, оттолкнула Максима на кровать - "одевайся там" - выволокла из шкафа неожиданную там кучу своих трусишек, лифчиков, чулочков, поясочков, блузок, футболок, юбчонок, брюк, шортиков, каких-то смешных пижамок... "Когда она успела только, - ошеломленно подумал юноша. - И откуда у нее столько барахла?.." Впрочем, по чисто мужской невнимательности к женским вещам, пролетарий не мог заметить, что большинство танькиных вещей изрядно поношены или не совсем подходящи ей размером, значит, скорей всего, достались от подруг или случайных знакомых за полцены или вообще задаром.
   - Ты еще сидишь?.. - искренне, от всей души возмутилась Танька, одновременно прикидывая на худенькие бедра то одни, то другие трусики с таким глубоко задумчивым видом, словно примеряла вечернее платье перед имперским осенним балом. - Марш бриться, нам еще позавтракать успеть, да тетушку предупредить, и еще...
   Максим, слегка ошеломленный таким преображением и внезапной хозяйственностью совсем еще малой девчонки, послушно поднялся с постели и, как был в трусах и одном носке, вышел из комнаты, направляясь в ванную...
   Как бы они не суетилась, как не старалась Татьяна, изображая из себя взрослую, замужнюю и слегка бестолковую от безделья домохозяйку, запутать и сбить с толку своего почти уже гражданского мужа, на вокзал они успели во время, почти за четверть часа до отхода поезда, следующего из уездного городка транзитом через губернский центр в столицу.
   Как уже сложилось годами, да что там годами - десятилетиями, утренний вокзал был пуст, уныл и, казалось, продолжал преспокойно и лениво досыпать, вовсе не отвлекаясь ни на два десятка пассажиров, спешащих к скорому, ни на юную парочку, ворвавшуюся на платформу удивительным, живым глотком свежего воздуха в застоявшейся, осенней атмосфере скверных железнодорожных запахов.
   Одетый в новенький, пушистый свитерок, отлично отутюженные брюки, блистающие чистотой, несмотря на довольно длительное путешествие по городским улицам, ботинки Максим взволнованно вглядывался в длинный ряд зеленоватых и синих вагонов, боясь, что провожаемые успели уже давно и уютненько устроиться в купе, и теперь придется протискиваться тесными коридорами и переругиваться с сонными проводниками, чтобы добраться до уважаемых гостей, покидающих оказавшийся таким негостеприимным для них городок. Рядом с пролетарием подпрыгивала на шпильках Татьяна, одетая хоть и по-молодежному пестро, но все-таки значительно консервативнее, чем всего две недели назад, когда её накрыло взрывной волной у клуба. Черную сеточку чулок сменил спокойный и солидный оттенок легкого бронзового загара; узкую, в обтяг, юбчонку пусть и такая же короткая, но хотя бы немного пошире, не так откровенно демонстрирующая окружающим тощие ягодицы девчонки; а бесформенную футболку цвета беж - красивая, переливающаяся всеми цветами радуги блузка под легкой курточкой-ветровкой серебристого оттенка.
   Как ни странно, но именно девчонка и разглядела первой спокойно курящих у высокой вагонной лесенки провожаемых: Нику в привычных дорожных брючках и короткой курточке поверх белой футболки и Антона в кожаных доспехах и любимых "парашютистских" сапогах с застежками на голенищах.
   - Ой, здравствуйте... хорошо, что мы успели... Максимка ничего не сказал вчера... с утра в такой спешке... - бойко затараторила Танька, едва лишь сблизившись со своим недавним спасителем.
   Совсем не ожидавший увидеть на прощание изрядно надоевшую ему своим нытьем в гостинице девчонку, Карев растерянно улыбнулся, отбрасывая под вагон недокуренную папиросу, а Танька, вдруг осмелев, мол, терять-то все равно нечего, да и кого тут смущаться, чуть привстав на цыпочки, лихо чмокнула Антона прямо в губы. Тут и Максим, наверное, спровоцированный на подвиги дерзким поступком подруги, неожиданно обхватил за плечи Нику и неуклюже, с юношеской неловкостью коснулся губами её щеки...
   - Ой, какие вы... - Ника не договорила - то ли смешные, то ли забавные, то ли просто-напросто трогательные в своей провинциальной заботе непременно проводить гостей... - притянула к себе юношу и азартно прижалась своими губами к его...
   - Все, Максимка, теперь месяц рот не мой и зубы не чисти, - съязвила Татьяна, отвлекая этим внимание от своего поведения. - С самой Никой поцеловался... тебе же теперь вся округа лютой завистью завидовать будет...
   - Как будто я кому рассказывать об этом буду... - проворчал пролетарий, искренне обрадованный и смущенный таким простецким поведением блондинки.
   - Рассказывай-рассказывай, - поощрила довольная Ника. - И я отрицать не буду, что с тобой целовалась, вот только - замнем, при каких обстоятельствах...
   Все четверо дружно рассмеялись.
   - Спасибо, ребята, что пришли, - наконец-то, выговорил протокольную фразу Антон, пожимая руку юноше и слегка приобнимая за плечи Татьяну.
   - Ну, так как же иначе, - не менее протокольно, но от души удивился Максим. - Кажись, не чужими за это время стали...
   - Точно, - согласилась Ника, умело подстраивая свое плечо под руку юноши. - Вот жаль только - фотографов тут нет, запечатлеть нас на память, да так, чтобы без дальнейшего распространения в газетках...
   - Мне в газетки нельзя, - засмеялся Максим. - Не по сеньке шапка, да и Промзона популярности не любит, а вот Танюшка, пожалуй, не отказалась бы...
   - А чего, я хоть сейчас... - легко согласилась девушка.
   На верхотуре вагонной лесенки шелохнулась, скрипнула приоткрытая дверца, и возникший на пороге помятый и невыспавшийся, усатый проводник лет пятидесяти, в не глаженной, старинной форме, носимой им, кажется, последние четверть века без перерывов, оглядев мутноватым взглядом собравшуюся внизу компанию, каркнул с высоты:
   - А ну-ка, молодежь, занимайте свои места, скоро отправление, а провожающих попрошу покинуть перрон...
   - А и правда, пора, ребята, - на удивление покладисто согласилась Ника. - Скоро поедем, да и вам чего тут просто так выстаивать...
   Она на секунду отстранилась от Максима, что-то нашаривая во внутреннем карманчике куртки, достала маленькую бархатную коробочку, в каких обычно держат кольца, серьги и прочую ювелирку, и быстрым движением сунула её в карманчик ветровки Тани.
   - Это тебе, просто на память, - сказала блондинка, еще раз приникла к губам обалдевшего от невозможности такого в нормальной жизни Максима и первой лихо взвилась по ступенькам, ураганом снося со своего пути, не успевшего ничего сообразить проводника.
   Антон, легонько чмокнув в губки Татьяну и еще разок пожав руку молодого человека, без лишних слов последовал в вагон за своей женщиной...
  
   ...когда день уже давно превратился в ночь, а скорый поезд, миновав и губернский центр, и еще множество станций и полустанков на своем пути к столице, разогнался, наконец-то, до хорошей, курьерской скорости, в который уже раз возвратились в купе первого класса из закрывающегося уже вагона-ресторана в хорошем настроении и с бутылочкой коньяка "на вечер" миниатюрная блондинка со своим спутником. Большинство пассажиров в поезде, а следом за ними и проводников, уже спали, чтобы быть пробужденными ранним утром перед въездом в столицу, и никто, казалось, не обратил внимания на прошедшую по вагонам парочку, чему и Ника, и Антон только обрадовались.
   Оказавшись в старинном, но очень неплохо сохранившемся купе с бронзовыми светильниками на стенах, бордовым бархатом обивки вагонных диванчиков, собственным миниатюрным умывальником, отгороженным причудливой ширмой с красными и желтыми драконами, блондинка сбросила прямо на пол свою короткую кожанку и потребовала от романиста:
   - Вот теперь, Карев, мы займемся с тобой развратом... кажется, в поезде мы этого еще ни разу не делали...
   - Да мы и не ездили с тобой вместе в поездах, иначе б давно уже все опошлили, - со смешком отозвался Антон, выкладывая на диванчик, поближе к стенке - мало ли что - бутылку коньяка.
   - Вот и надо бы наверстать упущенное, - с усмешечкой сказала Ника, стягивая через голову белую футболку.
   В слабеньком, чуть даже мрачноватом освещении купе диковинной игрушкой блеснул между очаровательных грудок блондинки серебристый медальон. Карев, усевшийся на диванчик, легонько взял любимую женщину за талию, притягивая к себе... но неожиданно посерьезнел, подхватил с её груди иридиевый овал...
   - Карев, что я вижу! Тебя смущает интимная связь с настоящим планетарным Инспектором или этот знак сам по себе?.. - ехидненько уточнила Ника.
   - Меня смущает то, что вместе с этим знаком нас, похоже, ждут очень интересные, а может быть, и не совсем приятные дела... - едва успел пробормотать Антон, чувствуя, как на последних словах в его губы решительно вдавился твердый, возбужденный, такой знакомый и желанный сосок блондинки...
  

Часть третья.

Простая история

Вы спросите: что дальше? Ну откуда мне знать...

Я все это придумал сам, когда мне не хотелось спать.

Грустное буги, извечный ля-минор.

Ну, конечно, там - рай, а здесь - ад.

Вот и весь разговор.

С.Чиграков

23

   Климовский тяжело, будто после недельной пьянки преодолевая себя, с трудом поднялся с постели, сделал пару шагов по маленькой, узкой мансарде с низким косым потолком и уткнулся лбом в переплет оконной рамы, пытаясь остудить буквально горящую от ночного кошмара голову. В который уже раз за эти два с лишком месяца он видел во сне одно и то же...
   Длинный, широкий коридор с бетонным полом и уходящим в высокую неизвестность потолком, по обе стороны которого расстилалась бесконечная череда клеток с животными, людьми, нелюдью. Между собой клетки перегораживались обыкновенными мощными стенами с привычной бетонной "шубой", мешающей писать, царапать, прислоняться к ним, а в коридор выходили решетки из мощных стальных прутьев, снабженные небольшими, едва пролезть человеку, а где необходимо - и животному, дверцами.
   Его вели по этому ужасному, наполненному запахами звериного логова, человеческих испражнений, протухшей и скисшей пищи людей и животных коридору, вели ловко, умеючи, заломив за спину руки так, что ни о каком сопротивлении и не могло быть речи, а приходилось покорно, послушно идти перед конвоирами, пригнув спину, чуть приподымаясь на цыпочки, чтобы уменьшить адскую боль в заломленных руках. Смотреть по сторонам на несчастных обитателей многочисленных клеток было запрещено, но никакой конвоир не в силах проконтролировать брошенный искоса, в доли секунды, быстрый, привыкший выхватывать основное в столпотворении деталей, взгляд. И Климовский успевал заметить гибкое, черное тело пантеры, мечущееся в клетке уже не в поисках выхода, а просто от безысходности, и свернувшегося клубком в дальнем углу бурого, похожего на грязный взъерошенный мешок, небрежно брошенный на бетонный пол, медведя... и непонятное существо с бледной синей кожей, острыми ушами, красными глазами вампира, неподвижно сидящее скрестив ноги в центре одной из клеток... и обнаженных мужчин и женщин, уныло слоняющихся из угла в угол, пускающих слюну уголками рта или яростно кидающихся на решетку при виде конвоиров... На несколько секунд его останавливают возле одной из клеток, свободной пока, предназначенной именно для него... и Климовский отчетливо понимает, что здесь, в этой клетке, придется ему провести остаток жизни... и чтобы он не говорил, каких обязательств на себя не брал, чего не сотворил - выхода отсюда не будет. Здесь его маленький, персональный, прижизненный ад.
   Но не эта тоскливая, но понятная безысходность во сне вводила анархиста в кошмар. Полуминутная задержка возле свободной клетки позволяла хорошо рассмотреть соседнюю, ту, рядом с которой он и проведет адскую вечность до конца своих дней... в той клетке, тихонечко раскачиваясь, заунывно подвывая в такт движениям корпуса, сидела на голом бетоне пола обнаженная, грязная, неухоженная женщина со спутанными в жуткий колтун волосами, безумными глазами и маленькой грудью... и только очень пристально вглядевшись в нее Климовский смог узнать... Анаконду. И вот тогда по-настоящему звериный, дикий крик начинал разрывать его глотку... "Не хочу!!! Не хочу!!! Не хочу!!!" - изо всех сил, срывая голосовые связки орал он, стоя в приснившемся коридоре, рядом с клеткой своей бывшей предводительницы, пытаясь перекрыть своим голосом вопли других несчастных, запертых в этом душераздирающем зверинце.... Не хочу!!!
   Сон обрывался, и Анатолий Климовский, известный в анархистских, инсургентских кругах, как Кудесник, просыпался с горящей головой, успокоить которую могли только холод и время. И тогда он прижимался лбом к холодному перекрестью оконной рамы, или зачерпывал горстью лед из холодильника, или окунал злосчастную голову в ледяную воду, текущую из-под крана... И так продолжалось с тех самых пор, как он ушел из санатория...
   Тогда его спас ангел-хранитель, по неизвестным причинам позволяющий анархисту выбираться из всяческих передряг в жизни, а может быть, ангелом ему служила собственная наблюдательность вкупе с интуицией, почему-то напрочь отключившейся у Анаконды, едва они попали на "нейтральное поле" загородной бывшей дворянской усадьбы, зону, свободную от боевых действий, в которой максимальной неприятностью грозил стать пьяный ресторанный мордобой с последующим размазыванием кровавых соплей по физиономии и примирением противников. Но, как это бывает в дурных бульварных романчиках, именно здесь, в ресторане, Кудесник заметил как-то ожидаемо, но все равно внезапно появившегося откуда-то из подсобки и занявшего, казалось бы, свое законное, коронное место у стойки буфета литератора Карева. Заметил, но ничего не стал говорить Анаконде, ведь и она увидела этого высокого, черноволосого мужчину с воспаленными от недосыпания и беспробудного пьянства глазами. Увидела и должна была узнать.
   Вместо всяких ненужных, глупых здесь и сейчас разговоров, намеков и даже стреляний глазами в нужную сторону, Кудесник вышел из ресторана, так и не выпив желаемой на опохмел водочки - все неприятные посталкогольные симптомы у него, как рукой, сняло. Заглянув в занятый им номер, поменяв легкие ботиночки, предназначенные для ковровых дорожек санатория на привычные, растоптанные сапоги и прихватив с собой пистолет и пару запасных обойм, анархист спустился на первый этаж, в бездонные, кажется, кладовые этого странного своей гостеприимностью дома, заполненные всяческим имуществом и инвентарем, необходимым для нормального, активного отдыха: от рассохшихся, стареньких лыж и городошных бит до шахматных досок и самой настоящей, но сильно уже попорченной временем и людскими руками рулетки. Здесь Климовский подобрал себе средних размеров запыленную корзинку, а следом, в кухне, неторопливо, но не задерживаясь в раздумьях, заполнил её нехитрой снедью: хлебом, салом, вареными яйцами, щепоткой соли, завернутой в клочок старой газеты. Завершая сборы, положил в корзинку пару небольших бутылочек с минералкой и бутылку водки, не думая, что она пригодится по прямому назначению, скорее уж озаботясь антисептиком.
   С крыльца усадьбы Климовский спускался медленно, боязливо, будто шел под прицелом снайпера - был у него в боевой биографии такой факт - постоянно ожидая пули в затылок. Также медленно, будто бы никуда не спеша, даже как-то игриво помахивая корзинкой, по грибы, мол, пошел человек, он добрался до лесной опушки, и только тут не выдержал и оглянулся. На крыльце никого не было, в окнах, выходящих к лесу, кое-где мелькали полуодетые девицы, вечные спутницы пьяных гулянок местной элиты, но никаких суровых внимательных лиц или стволов винтовок Климовский не заметил и не почувствовал. Но все-таки, продолжая не верить в свою удачу, чтобы не спугнуть её, анархист, едва перебирая ногами, до смешного замедлив свой ход, как на черепахе, вполз в заросли лещины... и едва лишь осенняя, жиденькая листва и ветви кустарника заслонили его спину - Кудесник сорвался и побежал!..
   Он бежал, изредка переходя на быстрый шаг, чтобы передохнуть, спотыкаясь о корни деревьев, продираясь сквозь густые кусты малинника, уклоняясь от бросающихся ему навстречу стволов деревьев, почти час, до тех самых пор, пока интуиция, или ангел-хранитель, или кто там еще, не подсказали анархисту, что опасность осталась позади, за ним никто не гонится, и хотя его отсутствие в санатории уже приметили, особого интереса это ни у кого не вызвало.
   Тогда Климовский, с трудом переводя дыхание после непривычного даже для тренированного, но все равно городского человека кросса, остановился, выбрал для себя поудобнее местечко под низкими, скрывающими от посторонних, даже отсутствующих глаз, еловыми лапами, присел, прислонившись спиной к смолистому, душистому стволу, и на скорую руку соорудил себе бутерброд с салом, запив нехитрое лакомство парой глотков водки прямиком из горлышка бутылки - за жутковатой суетой сборов он совершенно забыл про кружку. Пережевывая невероятно вкусный после пробежки и чудесного спасения обыкновеннейший черный хлеб с салом, Климовский на мгновение задумался - куда же ему податься?..
   Как и у всякого не разового боевика, способного проводить совершенно различные акции, про каждую из которых говоря: "концевая" или "предыдущая", у Кудесника была не одна и не две лежки, о которых не знал никто, и даже он сам предпочитал забывать о них при подготовке и выполнении задания. Лишь потом, по окончании стрельбы, беготни, вскрытия сейфов, отрыва от погони, в памяти всплывали, будто проявляясь, как изображение на фотобумаге, подробности, адреса, имена соседей. Чаще всего в таких местах Климовского знали, как замотанного жизнью, неудачку-коммивояжера, пытающегося изо всех сил протолкнуть где-нибудь в провинции неходовой товар, потому большую часть времени пребывающего в командировках, но, сорвав даже незначительный куш, не скупящегося на угощение. Иногда анархист прикидывался преуспевающим купчиком из новобогатеев, пребывающим в постоянных разъездах по делам, скуповатого, умело экономящего на мелочах, не заводящего ненужных знакомств среди пекарей, токарей и сантехников, как людей ниже себя классом. В любой роли Климовский чувствовал себя вполне уверенно, может быть, в нем пропадал великий дар лицедея?.. Но как бы то ни было, посидев под елкой и успокоившись, анархист выбрал конечную точку своего маршрута. Неудобство в ней было одно: добираться туда надо было через губернский центр, а там сейчас вся полиция, особые службы, да и простые обыватели, перепуганные захватом уездного городка, бдят с удвоенной силой.
   Однако, заранее зная и понимая, что охота на избежавших неприятной участи во время штурма городка силами правопорядка инсургентов будет усиленной и неизбежной, уже проще и легче принять меры, чтобы по-глупому не попасться замотанному службой, злому на весь белый свет полицейскому патрулю или не выдать себя перед особистом, не первый уже день и час наблюдающим за городским вокзалом или аэропортом. Свои шансы уйти от целенаправленной, именно на него, охоты, Климовский оценивал достаточно трезво, и никогда бы в жизни не полез в губернский центр, заранее зная, что его портреты розданы всем патрулям и постовым. Но сейчас такого быть просто не могло.
   Отряхнув с колен хлебные крошки, анархист, не торопясь, покурил, еще разок переложил в корзинке припасы, припрятал, похоронил в сырой земле окурок и направился в сторону губернского города, вовсе не намереваясь пройти пешком, да еще и по лесу все восемьдесят с хвостиком верст, но рассчитывая минут через сорок неторопливого движения выйти к сдвоенной - шоссейно-железнодорожной - трассе. А там подсесть на попутку, или прицепиться к медленно идущему товарняку и таким образом добраться до города. Впрочем, все это было только началом его путешествия...
   ...на шумном, разноголосо галдящем и бестолковом вокзале, похожем, как две капли воды на все провинциальные вокзальчики мира - почему-то Кудесник был уверен, что и в Африке, попади он туда, на вокзале стояла бы такая же суета, гомон и специфические запахи железной дороги, перемешанные с пропотевшей одеждой пассажиров, подпорченными продуктами, жаренными на машинном масле вокзальными беляшами - на губернском вокзале анархист слегка успокоился, даже позволил себе расслабиться и вздремнуть часок в зале ожидания. Выбранный им образ грибника оказался куда более удачной маскировкой, чем думалось изначально. Пару раз вокзальные полицейские, обратив внимание на Климовского, направлялись в его сторону, но, приметив корзинку, стоптанные сапоги и поношенную спецовку, поворачивали с полдороги. А что взять с едущего в лес или из леса человека? Даже документы не проверишь, кто же на грибалку будет брать с собой казенные бумаги, удостоверяющие его личность?
   С документами у Климовского было не совсем хорошо. Конечно, удостоверение личности было подлинным, лишь с переклеенной фотографией, но вот внятно объяснить любому, даже самому простодушному дознавателю, что он делает в чужом городе, не имея здесь знакомых или родственников, способных подтвердить, что Кудесник приехал именно к ним в гости, было бы не просто, как и сослаться на командировку, тягу к перемене мест или любопытство. Но все-таки удачная догадка с корзинкой и слегка затрапезным видом, да плюс еще легкий, вполне допустимый для приличного небогатого человека запашок спиртного, оказались очень успешными.
   Анархист, прикопавший еще при подходе к городу в укромном, но памятном местечке пистолет вместе с обоймами, без лишних волнений и нервного напряжения купил билет на нужный поезд, благо, с деньгами никаких вопросов у него никогда не возникало, потолкался среди отъезжающих и приезжающих пассажиров, перекусил чем-то, лишь издали напоминающим еду, в вокзальном буфете третьего класса и подремал на жесткой лавочке в зале ожидания.
   ...тот самый, ежедневно формирующийся и отправляющийся из уездного городка через губернский в Столицу поезд, на котором добирались до места своих интереснейших приключений и неожиданных новых знакомств Ника со своим поверенным, в связи с известными, но не оглашаемыми широкой публике событиями задерживался на неопределенное время, и пассажиров, не ко времени купивших билеты именно на этот маршрут, вокзальные работники в спешном порядке распихивали по другим транзитным поездам, дублируя места, путая направления, создавая положенную в таких случаях неразбериху, шум и скандалы.
   Климовского это коснулось лишь слегка, он предусмотрительно выбрал себе дальний, транзитный поезд, но, уже оставив в дальнем уголке зала ожидания корзинку с остатками еды, заняв свое, законное, согласно купленного билета, место в плацкарте третьего класса, он стал невольным свидетелем бестолковости железнодорожной службы, впихнувшей в его вагон самую настоящую барыню из провинциальных, переезжающую на зиму с огромным своим багажом, чадами и домочадцами из деревенских просторов в тесноту своего городского дома транзитом через столицу Империи. Такого шума, гама, ругани и вызывающей надменности, переходящей в откровенную брезгливость, в отношении окружающих её людей, анархист не встречал давненько. Будь он не в бегах, не так насторожен и опаслив, непременно бы вмешался в происходящее, поучаствовал, хотя бы из чисто спортивного интереса, но сейчас, забравшись на верхнюю полку, только помалкивал, делал вид, что дремлет, утомленный ожиданием на вокзале, и радовался, что скандальное происшествие не затянется надолго - время в пути до Столицы было ночным, и довольно быстро угомонившись, народ и сопровождающая его барыня потихоньку задремали, кто похрапывая, кто посвистывая во сне дырявыми, простуженными, забитыми табачными смолами легкими...
   ...в Столице, извечно настороженной, недоверчивой и беспечной, Климовский переоделся, сменив потрепанную спецовку на чуть менее потрепанную, но чистенькую и добротную, длинную кожаную куртку и крепкие, неопределенной расцветки брюки, а растоптанные сапоги на хорошие, удобные ботинки - в таких и по городу пройти не стыдно, излишнего внимания не привлекают, да в лесу они вполне пригодятся. Теперь ему предстоял неблизкий, но и не такой уж далекий путь в сторону Сумеречного города, впрочем, к самому феномену, как оказалось - галактического масштаба, никакого отношения не имеющий.
   Хорошо позавтракав перед дорогой, Кудесник, знающий Столицу, как свои пять пальцев, довольно быстро выбрался из вокзального, жизнерадостного, бьющего ключом района на окраину, не позабытую и заброшенную богом и людьми, но все-таки далекую от центра города и его повседневных радостей. Отсюда на попутке - брать такси означало оставлять следы, пусть и такие малозаметные, но если их оставить достаточно, то количество неизменно перерастет в качество, это анархист вызубрил, как таблицу умножения - Климовский добрался до небольшого городка-спутника огромной Столицы, живущего по столичным законам, работающего на Столицу и уже давно ожидающего своего включения в черту города, как бы, в знак благодарности за достигнутые успехи. Почти все живущие здесь люди работали в большом городе, ежедневно тратя на дорогу туда и обратно едва ли не больше половины отработанного времени, но приноровились к такому ритму вечных поездок на стареньких автобусах и электричках с двумя-тремя обязательными пересадками и другой судьбы себе не желали. В городке анархист задержался необычно долго, отыскивая попутчиков в сторону Сумеречного города, в это время года в юго-восточном направлении движение практически замирало, и если летом бывало еще достаточно любителей, в основном из столичных, полазать по окрестностям, искупаться во множестве небольших лесных озер с торфяной водой, пособирать грибы и ягоды, то осенью, с наступлением первых, самых легких холодов, жизнь на трассе замирала, аборигены городка-спутника не жаловали тамошние места, считая их плохими, чуть ли не заколдованными, и удивляясь беспечности рвущихся туда, иной раз сломя голову, столичных обитателей.
   Уже ближе к вечеру Климовский все-таки сумел договориться с одним транзитником, сделать крюк и подбросить его поближе к месту назначения. Поторговаться, правда, пришлось изрядно, хотя уставший от безделья анархист и рад был бы заплатить вдвое больше заломленной суммы, но - опять эта проклятая привычка конспирироваться - соглашение без торга здесь воспринималось, как показатель умственного нездоровья или колоссальных денег у не торгующегося, что по меркам аборигенов было едва ли не равнозначно.
   "А мне-то что, - ворчал водитель могучего тягача с тяжелым трейлером, чем-то напоминающий внешне свою машину - такой же мощный, чуток неповоротливый, на пути которого лучше было не становиться. - Я после сотой версты на восток уйду, там бетонка хорошая, еще от военных осталась, а может, они и до сих пор ею пользуются, только запретов на проезд никаких. А там, еще полсотни верст и - мотельчик есть, из новомодных, с отдельными домиками на двух-трех человек. А уж какие там девки вокруг стоянки крутятся... и на месте обслужат, и с собой захватить можно, были б деньги да желание, а какие и так - в долг, до сдачи груза, не возражают. Красота... а я вот с женой как раз разругался, самое то будет разрядиться, да забыть на недельку про эту проклятую семейную жизнь..."
   Климовский, никогда себя постоянными связями не обременявший, только слушал и кивал в ответ, посматривая на дорогу. Проблемы водителя его не интересовали, так же, как не особо волновали и быстро сгущающиеся сумерки, с каждой минутой он все ближе и ближе прибывал к своей надежной и безопасной лёжке, а приближающаяся ночь лишь давала дополнительный шанс незаметно для ненужных глаз проскочить в "берлогу".
   К тому моменту, как трейлеру пришла пора сворачивать с трассы на Сумеречный город, ехать без включенного ближнего света было уже немыслимо, темная, осенняя ночь властно вступала в свои права.
   Несмотря на нелюдимость и неразговорчивость пассажира, шофер все-таки поинтересовался перед высадкой:
   - Сам-то тут как?.. может, лучше со мной? Задержишься на пару-тройку деньков, отдохнешь со мной за компанию, зато я тебя прямо к порогу довезу, как груз сброшу...
   - Спасибо, - отозвался Климовский, в душе удивляясь на доверчивость и простодушие водителя. - Мне тут совсем рядом, да и места знакомые, всю жизнь, считай, здесь, дойду, не потеряюсь...
   Выскочив из высокой кабины, анархист лихо, будто делал это всю жизнь, захлопнул неудобно расположенную дверцу, дождался, пока стоп-сигналы автомобиля не исчезнут за поворотом, и только после этого углубился в лес.
   Продираться через занесенную опавшей листвой чащобу в полной темноте, лишь изредка подсвечивая себе небольшим, слабеньким фонариком - удовольствием вовсе не назовешь, но Кудесник упрямо шагал, сжав зубы, понимая, что теперь ему некуда торопиться, как было это чуть меньше двух суток назад, когда он лихорадочно удирал из санатория. Оставалось час-полтора ходьбы по лесу и...
   Огонек, горящий в окне далекого пока домика, возник, будто в сказке, в самый удачный момент, когда Климовский засомневался, было - смог ли он верно выдержать в темноте направление. Маленький щитовой домик с невысокой мансардой, прижавшийся к пустынной трассе двумя красными, неразличимыми сейчас колонками бензозаправки, призывно манил керосиновым огоньком окна.
   "Опять, что ли, в районе перебои с электричеством? - подумал Кудесник, уже торопливо, быстрым шагом, устремляясь к заветной цели. - И вода теперь только из колодца, да и бензин, если что, ручным насосом качать..." Электроэнергию в эти места подавали лениво, с большими перебоями, оправдываясь тем, что никому здесь она особенно была и не нужна. Два десятка заброшенных еще лет пятьдесят назад поселков, редкие точки бензозаправки и общепита на пустынной трассе, по которой нормальные люди предпочитали не ездить, но которая всегда была, будто бы законсервированная неведомыми силами Сумеречного города, в отличнейшем состоянии.
   Тишина в округе стояла звенящая, мертвая, и если летом её оживляли мелкие пташки, иной раз - лесные зверьки, то по осени все они успокаивались, начиная активно готовиться: кто к отлету, кто к спячке, - и сейчас непроглядную темноту не нарушал ни один звук.
   Довольный и тишиной, и темнотой Климовский, подойдя к домику, осторожно заглянул сначала в освещенное окошко, потом внимательно, насколько это позволяли внутренние потемки, в неосвещенные. Из трех комнат на нижнем этаже домика свет горел лишь в одной, ближайшей к дверям. Наконец, решив, что достаточно поосторожничал, анархист негромко, но уверенно, как к себе домой, постучал в двери.
   Через пару-тройку минут на пороге, с поднятой повыше над головой "летучей мышью" в руках, появился среднего роста бледный, с впалыми глазами и длинными каштановыми волосами, собранными позади в "конский хвост", мужчина лет тридцати, подслеповато прищуриваясь в темноту. Одет вышедший был в тщательно простиранную, даже, кажется, выглаженную, но старую, ветхую донельзя, давно потерявшую свой естественный цвет рабочую робу и не менее старые, но сохранившиеся гораздо лучше, обрезки резиновых сапог, заменяющие ему галоши, на босу ногу.
   - Ну, здравствуй, Герд, - сказал ему Кудесник. - Как тут живете? Что нового? Как сам, как Зина?..

24

   По невысокому подиуму в глубине небольшого зальчика студии, залитому ослепительным светом юпитеров, двигалась миниатюрная худенькая блондиночка со знаменитой взлохмаченной копной платиновых волос. Кроме волос на блондинке была еще размазанная по телу широкими непропорциональными полосами разноцветная гуашь, кое-где полосы сменялись тщательно прорисованными отпечатками рук, странными концентрическими кругами и простенькими безобразными кляксами.
   Несмотря на этакую фривольность во внешнем виде модели, общая обстановка в зале-студии была деловитая, трезвая и строгая. Полыхали молниями вспышки фотоаппаратов, две девушки в темно-синих рабочих комбинезонах по указанию фотографа: молодого, лохматого, с жиденькой бородкой и сиреневыми кругами под утомленными глазами, выглядевшего изможденным до крайности, - таскали из угла в угол подсветку и декорации-драпировки. Двое немолодых мужчин в противоположном от подиума, далеком, как заморские острова, затененном углу зальчика, стоя возле небольшого резного столика, что-то деловито обсуждали, совершенно не обращая внимания на происходящее за пределами их маленького круга.
   Плавно и чуть заторможено передвигающийся вокруг подиума лохматый фотограф, то приседающий, то встающий на цыпочки, изгибающийся под невероятными углами и что-то при этом показывающий своими худыми руками модели, остановился в полудвижении и глубоко вздохнул. Похоже, у него совсем не получалось то, что он задумывал перед съемкой, и теперь с окончательно расстроенным видом фотограф разочарованно махнул рукой.
   - Ника, милая, - чуть испуганно и бесконечно льстиво обратился он к модели. - Ты не двигаешься, ты просто ходишь, а мне нужно твое, именно твое движение... так, как только ты умеешь...
   - Я на каблуках умею, - хладнокровно парировала Ника. - А без каблуков я просто хожу. Это-то хоть тебе понятно? Мы будем продолжать? или мне уже стоит смыть с себя всю эту чушь?
   Она изящно провела руками вдоль тела, указывая на подтеки и разводы краски. В самом деле, подсохшая гуашь раздражала кожу, доставляя не самые приятные ощущения девушке.
   - Ну, потерпи, - по возможности ласково попросил фотограф, понимая, что результат его стараний сейчас полностью зависит от настроения и капризов взбалмошной модели. - Давай передохнем минут десять, а потом еще раз попробуем? Мне хочется сегодня хотя бы какой-нибудь результат получить, а то ведь потом тебя повторить не допросишься...
   - Конечно, не допросишься, и не вздумай просить, - безапелляционно согласилась Ника. - Если бы знала, что ты меня краской просто обмажешь, как огородное чучело, то сразу бы наотрез отказалась. А то - купилась на заграничные слова: "боди-арт", тут тебе, "роспись по телу", туда-сюда... тьфу, срамота, одно только слово...
   Блондинка на самом деле, не изображая, от души плюнула на подиум и, уже не обращая внимания на лохматого фотографа, помахала рукой одной из ассистенток:
   - Валя, ну, дай мне халатик, что ли? заодно и папироски прихвати...
   Не то, что бы Ника стеснялась находиться обнаженной в студии при фотографе, его специально для успокоения некоторых мнительных моделей приглашенных ассистентках и двух антрепренерах, занятых увлеченным обсуждением собственных дел, но законы жанра требовали в перерыве между съемками непременно облачаться в халатик. Да и сама по себе "роспись по телу" Нике категорически не нравилась, и блондинка инстинктивно хотела спрятать ее и от посторонних глаз.
   Ассистентка Валентина засеменила в уголок зала, где за небольшой ширмой была развешена верхняя одежда, уложен на маленький стульчик единственный предмет нижнего белья Ники и уже заранее приготовлен коротенький, шелковый, цыганской расцветки халатик. Вторая ассистентка подошла к фотографу и о чем-то, видимо, личном стала говорить ему на ухо, для чего долговязому парню пришлось сильно наклониться. Похоже, разговор шел неприятный, то ли о прибавке жалования, то ли о внезапной беременности, фотограф довольно противно гримасничал и морщился, выслушивая девицу.
   Появившаяся из-за ширмы с халатиком и пачкой сигарет Валя не успела пройти и пары шагов в сторону подиума, как от гулкого звучного удара простая деревянная дверь в студию распахнулась, едва не ударившись о стену с размаха. Что-то заворчало, запыхтело, зашелестело и застучало в маленьком коридорчике, расположенном сразу за дверью, и в зале возник высокий, в веселый хлам пьяный, но отлично держащийся на ногах мужчина в светлом, цвета слоновой кости, костюме, держащий на вытянутой руке за шиворот второго, уныло пьяного и еле перебирающего ногами, одетого, как для контраста, в старенький свитерочек и мятые непонятно чем заляпанные брюки.
   Выпустив из рук своего компаньона, который немедленно переместился к стене и попытался там уснуть, старательно соблюдая горизонтальное положение, нежданный гость шагнул к подиуму, подозрительно оглядывая на ходу зал.
   - Ника! - громогласно заявил он, уставившись на разукрашенную блондинку. - Кто тебя так похабно разрисовал? Вот эти, что ли?
   Он обвел широким жестом студию, остановив плавное движение руки на фотографе. Притаившихся в темном углу мужчин, ставших, кажется, в этот момент меньше ростом и значительно уже в плечах, он пока еще не заметил, или умело сделал вид, что не заметил до поры, до времени.
   - Карев, - мгновенно узнав своего любимого, скривила губки блондинка. - Карев, не хулигань, мы тут работаем, в то время как ты прохлаждаешься в пьяном виде неизвестно где. И вообще, если бы я знала, что меня так раскрасят, то не пришла бы сюда ни за какие пряники...
   - Во дела! - с хмельной искренностью изумился Антон. - Это, выходит, тебе такой макияж попросту не нравится? А все равно приходится вот этого пидараса слушать?
   Два быстрых шага и очередной жест в сторону лохматого фотографа плавно перетек в бодрый прихват за грудки и подтаскивание поближе к себе очень невыгодно смотрящегося рядом с романистом изможденного и перепуганного молодого человека.
   - Только слегка, Карев, не убей... - деловито предупредила Ника, спускаясь с подиума навстречу Вале, халатику и папиросам.
   Она знала, что спорить с пьяным Антоном невозможно, впрочем, с трезвым это тоже было затруднительно, но трезвый Карев все-таки не часто распускал руки в отношении мужчин, а вот пьяным частенько забывал рассчитать свою силу в отношении других.
   - Да я и не думал никого трогать, еще вляпаешься, - удивленно сказал Антон, чуть-чуть отпихивая от себя фотографа. - Только посмотреть поближе хотел...
   Это самому романисту показалось, что "чуть-чуть", а фотограф почему-то быстрым, неуправляемым скоком, задом наперед, пересек зальчик и приземлился под столиком, возле которого только что стояли антрепренеры. Те успели предусмотрительно отскочить, но недалеко, да и к тому же обнаружили себя этим движением...
   - А это еще что за онанисты в уголку притаились? - прикидываясь удивленным, бесцеремонно ткнул в них пальцем Антон, не спуская при этом глаз с блондинки. - Поглядываете, значит, за голыми, можно сказать, женщинами?..
   - Господин Карев, не буяньте, - с трусоватым нахальством проговорил один из антрепренеров, пытаясь одновременно спрятаться за спину второго. - Сейчас полицию вызову...
   - Во - законник нашелся, - чуть отвлекаясь от созерцания Ники, пренебрежительно ответил Антон. - А в рыло тебе, законник?..
   - Всё! Сеанс окончен! - звонко выкрикнула Ника, бодро размахивая руками. - Карев, ты чего сюда приперся? и кого с собой приволок? рассказывай, пока я курю, а то потом сразу же пойду в душ... и одна, учти это.
   Антон моментально, как по взмаху волшебной палочки, отвлекся от обрадованных антрепренеров и фотографа, ловко извлек из кармана пиджака зажигалку и, быстренько подойдя поближе, дал прикурить уже облачившейся в халатик и присевшей на край подиума блондинке.
   - Ты Власия не узнала? - чуть укоризненно спросил он любимую женщину. - Видишь, как он устал, бедный, даже в лице изменился. Все время спать норовит завалиться, а спать ему нельзя, потому что иначе я его потеряю. А если потеряю, то, что я потом его жене скажу? Брал-то под честное слово, что верну...
   Пристроившийся у стены Власий то и дело начинал сползать вниз, на пол, вздрагивал при этом всем телом, просыпался, выпрямляясь, и тут же снова задремывал. Ника сочувственно покачала головой, представив себе реакцию жены Власия, если Антон вернет ей своего друга детства в таком плачевном состоянии.
   - Давно вы такие красивые? - уточнила Ника, глубоко затягиваясь ароматным дымком папироски с длинным, "дамским" мундштуком, и сострадательно спросила: - Может, ему, в самом деле, проспаться дать?..
   - Нет, - с пьяной уверенностью заявил романист. - Потеряю - точно. А красивыми мы стали совсем недавно, наверное, еще утром. Или уже к обеду. А который час, интересно?..
   - Карев, ты допился до потери ориентации во времени? - искренне засмеялась Ника. - Скоро, значит, и в пространстве теряться начнешь...
   - Нет, в пространстве я не потеряюсь, даже больше того, найдусь! - с хмельной твердостью заверил блондинку Антон. - Видишь, вот тебя нашел, легко и непринужденно, и сам найдусь в любом пространстве.
   - Ты что, наконец-то, решил проблему с издателями? - заинтересовалась Ника первопричиной такой, казалось бы, неожиданной пьянки.
   - Нет, кстати, наоборот, - бестолково возразил Антон. - С этого все и началось...
   Как выяснилось из дальнейшего, по-прежнему слегка бестолкового, пьяного, местами пафосного и чуток юморного рассказа романиста, он с утра заглянул к своему другу детства, пожелать ему доброго здоровья и успехов в творчестве. Ну, и упросил жену Власия отпустить того на часок в кафе, чтобы поговорить о наболевшем, не стесняясь детей и женщин и не выбирая выражений. Почему сам Антон оказался в ранний час у Власий в светлом, совсем не по сезону и погоде, костюме, больше смахивающим на концертное облачение, чем на повседневный наряд, а Власий пошел в кафе, как был, в домашнем свитерке и стареньких брюках, оказалось покрыто мраком тайны.
   Но в кафе к их столику один за другим начали подсаживаться агенты разных издательств - "Ну, не меньше трех их было", - делая серьезное лицо, заверил Антон. - Шустрые все, как китайские уборщики..." - склоняя романиста к продаже его нового, еще не оконченного произведения именно им, на условиях, якобы, гораздо лучших, чем предлагают конкуренты. Что бы культурно, без матерщины и мордобоя, отвязаться от агентов, Карев не нашел лучшего выхода, чем всех их напоить, что и было с блеском исполнено. Вот, правда, пришлось заодно напиться самому и поить до безобразия друга детства, потому что упрямые агенты ни за что не хотели пить в одиночку. А когда незваные гости были окончательно напоены и куда-то сами собой исчезли, Антон уволок друга из этого кафе в какое-то другое, а потом где-то они поиграли в биллиард, и еще где-то даже пообедали, и к концу этого самого обеда возникла покаянная мысль, что они подло бросили Нику на произвол судьбы, даже не пригласив несчастную девушку с собой, за компанию. Так они начали искать блондинку, объездив все известные Кареву точки, где она могла находиться в разгар рабочего дня. В одной из этих точек им и раскрыли страшную коммерческую тайну. "Ты не обижайся на них, - попросил Антон. - Они долго сопротивлялись, почти десять минут!" Наконец-то выяснилось, что Ника может быть в студии у одного модного нынче фотографа, этого самого лохматого и изможденного, мол, приглашал он ее уже давно, но время выкроить удалось только сегодня.
   - И вот я здесь, у ваших ног! - закончил длинное и не всегда внятное повествование Антон. - Хочу пригласить тебя на ужин, раз уж обед давно кончился. Надо ведь загладить свою вину? И Власий так же считает!!! Поедем?
   - Конечно, поедем, - добродушно успокоила его Ника. - Тем более, с твоим появлением тут и в таком состоянии всякая работа теряет смысл. Погоди секунду, я - в душ, смою всю эту поганую раскраску, а потом сразу - в ресторан! Только, Карев, не трогай здесь никого, ладно? Ну, очень тебя прошу...
   - Что - и девчонок не трогать? - нарочито расстроился Антон, будто только сейчас заметив, как ассистентки исчезнувшего с глаз фотографа, притихшие, как две мышки, возле ширмы, активненьким шепотом обсуждают происходящее.
   - Девчонок можешь потрогать, но в пределах разумного, для оргии рановато, еще не вечер, - нравоучительно сказала Ника, подымаясь с места и громко успокаивая девушек: - Валя, Ксана, вы не волнуйтесь, Карев в пьяном виде только на мужиков агрессивный, а с женщинами он ласковый - всегда...
   Очень скоро вернувшись после душа, благо кабинка с матовыми стеклами находилась здесь же, в зале студии, освеженная и чистенькая Ника застала идиллическую картинку: у входа по-прежнему сползал по стене, вздрагивал и принимал вертикальное положение бедолага Власий; в дальнем, темном углу о чем-то жалобно шептались, поглядывая на дверь, но не рискуя пройти мимо Антона, оба антрепренера и помятый, растерянный фотограф; а в самом центре зала, вытащив непонятно откуда высокий, одноногий табурет, восседал сам его величество Карев, у него на коленях слева и справа расположились ассистентки фотографа, о чем-то горячо нашептывая в оба уха романиста и откровенно лапая его за плечи и грудь. Впрочем, в долгу Антон не оставался, обнимая обеих за и пониже их стройненьких девичьих талий.
   Успокоенная такой миролюбивой картинкой, Ника, не торопясь, оделась за ширмой, и уже цокая высоченными каблуками, подошла к размякшему от пристального и множественного девичьего внимания Антону.
   - Карев, убери руки с женских задниц, - с легкой ласковой угрозой попросила Ника. - При мне лапать еще кого-то - это моветон, как говорят французы, понимаешь, милый?
   - Слушаю и повинуюсь, - мгновенно отозвался Антон, откровенно оглядывая Нику с ног до головы, но убирать руки от девчонок не торопясь.
   Высоченные шпильки каблучков, узенькие черные брючки, обтягивающие стройные и в меру мускулистые бедра профессиональной танцовщицы, блузка-распашонка в инопланетном, гламском, стиле, оттопыренная дерзко стоящими грудками, черная, кожаная курточка нараспашку, псевдосеребряная, лежащая на чуть выпирающих ключицах, цепочка, оканчивающаяся огромным, в пол-ладони овальным медальоном со странным рисунком, а над ним - стройная шейка, огромные, широко распахнутые, изумительные светло-серые глаза на чуть смугловатом личике, и над всем этим великолепием, знаменитая платиновая гривка тщательно всклокоченных волос.
   - Карев, - попросила Ника, заметив его восхищенный и жадно-вожделеющий взгляд. - Теперь застегни на мне брюки, которые ты глазами не только расстегнул, но и уже снял, отпусти со своих коленей девушек и вставай, только весь сразу, а не частями, которые у тебя давно уже встали и без моей помощи...
   Антон легонько шлепнул девиц под попки, заставляя их подняться с его колен, сладко потянулся, разминая чуть затекшие в сидячем положении мышцы, и поднялся на ноги. По его внешнему виду было абсолютно непонятно, каким он притворялся всего полчаса назад: пьяным или трезвым.
   - Идем, Ника, - предложил он ей руку, и, как королеву на балу, повел к выходу из студии.
   Вслед им донесся откровенно восхищенный шепот девиц, застывших возле табурета, и облегченный совместный вздох фотографа и антрепренеров из темного угла...
  
   ...Путь от студии слегка пострадавшего фотохудожника до одного из самых фешенебельных ресторанов оказался жуткой смесью из детского калейдоскопа, американских горок, стробоскопов и трескучей болтовни Карева, видимо, рассчитанной больше на шофера наемного автомобиля, чем на Нику, или тем более - Власия. Море вечерних огней Столицы в буквальном смысле слепило глаза не хуже, чем фары встречных машин, лихие повороты и скоростные обгоны напоминали головокружительный аттракцион, анекдоты романиста - бесконечный утренник в детском саду. И так продолжалось до самого столика...
   Усадив слегка очнувшегося во время переезда и за те полминуты, что успел побывать на свежем воздухе, Власия в кресло и почти насильно влив ему в рот большую рюмку коньяка, Антон облегченно вздохнул - наконец-то, мол - и посоветовал стоящему рядом со столиком официанту во фраке:
   - Никогда не заводи малопьющих друзей. Я бы и сам не заводил, но это друг детства, а в детстве мы, обыкновенно, все малопьющие и только с возрастом обучаемся пить благородный коньяк стаканами.
   Официант понимающе улыбнулся над незамысловатой сентенцией, изготовившись после усаживания Власия и молниеносной беготни за коньяком принять солидный и богатый заказ. В этом фешенебельном, для самых высоких персон, ресторане романиста Антона Карева знали довольно неплохо и не с самой худшей стороны, потому без дополнительных переговоров и театрализованного сопротивления швейцар пропустил вместе с ним неподобающе одетого, практически не способного к самостоятельному перемещению друга и девицу несколько вульгарной, как считалось, для такого заведения профессии и внешности. Впрочем, вечер только-только начинался, а вот если бы компания приехала чуток позднее, часам к десяти, и сюда уже успел до них заявиться кто-то из властной верхушки Империи, то и реакция швейцара могла быть иной, очень уж известным представителям власти не нравится, когда кто-то иной привлекает на публике больше внимания, чем они сами.
   - Теперь можно и поужинать, - меняя откровенно панибратский тон на деловитый, продолжил Антон, все еще обращаясь к официанту. - Значит, чего-нибудь нам для разминки ракообразное? да, Ника? крабов, что ли? под коньяк как-то не очень естественно, но тут ничего не поделаешь, с чего начали, тем и продолжать надо бы... ну, а за крабами пусть будет хороший шашлык из осетрины, но это чуток попозже, как управимся с ракообразными... Все остальное ты уж и сам сообразишь, я правильно думаю?
   - Совершенно верно, не извольте беспокоиться, - согласился официант в старинном стиле, разве что продолжительное "с-с-с" в конце слов не прибавлял, делая быстрые пометки в маленькой записной книжке и послушно кивая головой с идеальным пробором в жиденьких черных волосах.
   - Карев, с чего это ты вдруг перешел на коньяк? - с нарочитой подозрительностью уточнила Ника, когда официант отошел, нет, натуральным образом - беззвучно и невесомо отпорхнул от их столика, не забыв перед этим наполнить бокалы клиентов ароматным благородным напитком.
   - Это из-за него, - с легким страданием в голосе кивнул Антон на друга, мирно посапывающего в кресле. - С утра коньяку захотел, а потом уж и понеслось. В самом деле, что-то не хочется теперь на другие напитки переходить. Наверное, привык уже?..
   Он жизнерадостно подмигнул блондинке, та фыркнула в ответ легким смешком, видимо, в душе припомнив, как привыкал романист к джину, водке, рому... при этом легко и непринужденно отдавая дань крепким и десертным ликерам, хорошему и не очень вину, а иной раз и пиву.
   - ...да и пить что-то иное в обществе прекрасной дамы, предпочитающей крепкие напитки, было бы просто не комильфо, как говорят французы, - закончил реплику Антон тактично, переждав смех блондинки
   - Мелкий подхалим и дамский угодник, - засмеялась в ответ Ника, резко склоняясь над столиком и быстрым жестом ероша короткие волосы на голове любимого. - А мне, кстати, здесь не очень-то нравится, снобистский какой-то ресторанчик, несвободный, и публика все больше, как в тисках... чужой породы.
   - Зато мы здесь в центре внимания, особенно, ты, - резонно возразил Антон, на каком-то метафизическом уровне ощущая, как шарят по такому знакомому и родному телу блондинки многочисленные мужские взгляды. - И кормят здесь лучше, чем в любом другом известном месте, для холостого мужчины и категорически не любящей стоять у плиты женщины - это, безусловно, очень важно. Еще один большой плюс, кресла здесь очень удобные, Власий хоть поспит немного...
   - Так ты из-за кресел сюда пришел, - нарочито разочарованно протянула Ника, чисто по-женски "прихватив" последнюю фразу и испытывая сильнейшее желание забраться в это, действительно удобное кресло по-детски, с ногами. - А Власия надо было домой отправить, зачем ты мучаешь приличного человека?
   - Пусть он хоть немного выйдет из своего пристойного образа хорошего семьянина и малопьющего художника-реалиста, - серьезно ответил Антон и тут же снова озорно подмигнул блондинке. - А то скоро отрастут на спине крылья, как он тогда в обществе появится, крылатый-то, как ангелок?..
   - Да, с крыльями неудобно, наверное, - согласилась Ника, покорно кивая-играя своей гривой платиновых волос. - Хорошо, что нам с тобой это не грозит...
   - Нам, кроме хвоста и рогов, ничего не грозит, - подтвердил её скрытую мысль Антон и обрадовался: - Гляди-ка, нам несут крабов!
   - А как их есть: цивилизованно, по этикету, или как умею? - уточнила ехидно Ника, пока официант с огромным медным подносом тонкой чеканки, заставленным блюдами, тарелками, соусниками и еще бог знает чем, умело лавируя между столиками, стремительно приближался к ним. - Среди такой публики, наверное, только по этикету надо?
   Соседние столики, массивные, солидные под белоснежными скатертями постепенно заполняли такие же массивные и солидные мужчины в дорогих, отлично пошитых костюмах, призванных скрывать любые, даже врожденные недостатки фигуры, а не только возрастное брюшко и дряблые мышцы, в золотых часах и браслетах, с искрящимися бриллиантами в галстучных булавках. И спутницы у них были, в основном, соответствующие: дамы в возрасте за сорок, чаще всего - с излишним весом, в специально пошитых вечерних туалетах, с фантастическим обилием драгоценностей. Любовниц и содержанок, а уж тем более проституток, даже великосветских и дорогих, сюда не водили, ну а буде приведут, дальше вестибюля не пускали, ресторан среди посещающей его публики считался "домашним" и присутствующие вели себя, обыкновенно, очень сдержанно, чопорно и солидно, будто готовясь к съемкам серьезного фильма из собственной, полной забот и трудов на благо Империи жизни. Ника здесь и в самом деле оказалась в центре внимания в первую очередь из-за возраста, несоответствующей местному этикету одежды, а потом уже из-за узнавания, но признавшие ее мужчины не очень-то хотели рассказывать своим спутницам, в каких фильмах и журналах видели красотку-блондинку, потому, будучи уличенными в излишнем внимании, ограничивались чем-то невнятным, мол, на кого-то похожа, да еще и ворчали себе под нос в адрес Карева, что, де, "эта богема совсем не умеет себя вести".
   - А мы потом, после ужина, в сауну поедем, - как извинение за излишнюю чопорность публики, посещающей это заведение, азартно предложил Антон. - Еще и девчонок побольше снимем... представляешь - Власий просыпается, а вокруг него, о ужас! - продажные женщины и в неимоверном количестве!?!..
   - Хулиган ты, Карев, каким был всегда, таким и остался, никак угомониться не можешь, - с нарочитым разочарованием вздохнула Ника. - Все-таки, это твой друг детства, а ты ему такую свинью подложить хочешь?..
   - Я хуже, чем просто хулиган, - покаянно опустил голову Антон. - Я чудовищный негодяй и мерзавец, соблазняющий мирных обывателей и законопослушных художников и превращающий их в диких, безнравственных особей...
   - ...и себе тоже, - поддакнула в тон покаянию блондинка. - Или ты в сауне категорически от девчонок откажешься и даже смотреть не будешь в их сторону?.. в такое чудо я никогда не поверю...
   - А вот там и увидим, - решительно закруглил тему Карев. - Давай приниматься за крабов, у меня уже слюна с клыков капает...
   Ловко орудуя щипчикам, Ника вскрыла панцирь принесенного красного чудовища, занявшего едва ли не полстола, отковыряла рыбной вилочкой кусочек и, обмакнув его в майонез - не тот, что лежит в изобилии в любом продовольственном магазине на потребу обыкновенным людям, а изготовленный здесь, в ресторане, по особому, тщательно оберегаемому рецепту, - и положила в рот нежнейшее сочное мясо. Обращаться за столом с крабами, омарами и прочей ракообразной живностью она научилась еще в младших классах закрытой гимназии, а такое умение с годами не проходит, даже если им и не пользуешься каждодневно. В принципе, при необходимости, Ника легко могла бы поработать преподавательницей этикета для всех присутствующих в этом зале высокопоставленных персон, но вот такую, казалось бы, солидную и утонченную работу она, как раз, и считала ниже своего достоинства.
   - Вкусненько, - сказала блондинка, плотоядно и демонстративно облизывая губки. - Что-то я давно настоящих крабов не ела, спасибо, Карев.
   - Я и сам давно здесь не был, - без всякого стеснения, выразительно обвел вилкой зал Антон. - По старым визитам сюда меня и запомнили...
   - Сейчас тебя в Столице в любом кабаке припомнят, как родного, и любая собака признает, - откровенно поделилась своими соображениями Ника. - Кругом твои портреты, наидостовернейшие рассказы о кровавых схватках с инсургентами и "тайна нового романа". Какую газетку не возьми, даже задницу подтереть нечем.
   - Твоя тонкая душевная организация не позволяет это делать моими газетными портретами? - от души захохотал романист. - Я тебе туалетной бумаги куплю побольше, мало ли, кем еще ты не сможешь подтереться...
   - Остальными я подтираюсь с удовольствием, - язвительно ответила Ника. - И даже, как пишут в уголовной хронике, с особым цинизмом...
   ...Заворочавшемуся в кресле Власию вновь пришлось наливать коньяк, потому что, проснувшись и обведя слегка протрезвевшим, но все-таки еще мутным, изумленным взглядом зал ресторана, бедный художник едва не впал в ступор, будучи абсолютно не в состоянии сообразить, как же он сюда попал. Друг детства и примерный семьянин, конечно, попытался выяснить, что же случилось за то время, пока он пребывал в бессознательном состоянии, но Карев оказался строг и суров: раз не помнишь, то и знать тебе об этом не надо, а вот выпить еще разок обязательно придется. Власий не обиделся и даже без длительных уговоров выпил, и сразу же напомнил, что дома его ждут жена и дети, и если Антон собирается после ресторана в бордель, то пусть отправит его домой, ибо по борделям он не ходок, даже если идти не может. Энергично высказавшись на семейно-бордельную тему, Власий потерял весь запал, снова уютно свернулся в кресле и мирно задремал, даже не заметив презрительные взгляды со стороны сидящих за соседними столиками персон.
   На небольшой эстраде в уголке ресторанного зала, вдали от столиков, чтоб не мешать своим звучанием посетителям, начали появляться музыканты, тут же, на ходу, заигравшие нечто тихое джазовое, не привлекая к себе особого внимания, по очереди, по мере того, как они выходили на эстраду, подхватывая мелодию и ритм. Гитара, контрабас, рояль, саксофон, ударные...
   Заметив брошенный Антоном быстрый взгляд на музыкантов, Ника не удержалась, чтобы не съехидничать:
   - Хочешь при этой вот публике продемонстрировать свое, прямо скажем, виртуозное владение музыкальными инструментами? Простенькая гитара там, в ансамбле, кажется, есть...сыграешь, Карев? а может, еще и споешь какие-нибудь куплеты?..
   - Не превращай меня в скандальное чудовище, - ворчливо ответил Антон. - Зачем же мешать нормальным людям зарабатывать?.. тем более там, среди них, есть мои знакомцы... да и не хочется мне что-то сегодня снова попадать в полусветскую хронику...
   - В других местах ты об этом не думаешь, или на тебя истеблишмент такое воздействие оказывает? - засмеялась Ника, без запинки выговорив новенькое, модное словечко, не так давно вошедшее в столичный обиход. - А как они строго здесь, порядок соблюдают, тебе никто из знакомых даже рукой не помахал...
   - В чужой монастырь со своим уставом не ходят, но вот уж не думал, что ты умеешь ругаться такими непристойными словами, - в тон ей ответил Антон. - И где ж ты тут, в этом стойле, истеблишмент увидела? Хотя, стоп... кажется, как раз сейчас и появился именно истеблишмент, будь он неладен...
   - Что такое? - удивилась блондинка, отслеживая взгляд романиста, устремленный на вход в ресторанный зал.
   - Спокойно, не оборачивайся, - неожиданно серьезным тоном попросил Антон.
   - Ладно, - покладисто согласилась Ника, ловко доставая из внутреннего кармана курточки пудреницу.
   Раскрыв маленькую, изящную шкатулочку, девушка слегка отвела полусогнутую руку влево, внимательно вглядываясь, но не в свое отражение в зеркальце, а на происходящее у высоких полуоткрытых дверей, драпированных бархатными, бордовыми портьерами. А там появился и уже о чем-то переговаривался с мгновенно подлетевшим к нему метрдотелем высокий, представительный мужчина с окладистой, холеной бородой, одетый в хорошо знакомый черный фрак. Начальника Сто восемнадцатой сопровождал какой-то небольшой чин из неизвестного департамента, скорее, играя роль шакала Табаки при Шерхане, чем хорошего приятеля или делового партнера.
   - Хорошо, что Власий спит... - философски вздохнул Антон.
   Ника быстро стрельнула в него глазами, эффектно захлопнула ненужную уже пудреницу и отправила её обратно в карман. А в это время Василь Андреевич направил своего прихлебателя к столику, с легким подобострастием и полным уважением указанному мэтром, а сам решительно, но с некой скромностью, присущей персонам на самом деле значительным, а не представляющим себя таковыми, приблизился к напрягшейся от нехороших предчувствий парочке.
   - Добрый вечер, госпожа Инспектор, - абсолютно серьезно поприветствовал блондинку её крестник в этой экзотической должности. - Здравствуй, Антон...
   Чуть склонившись, Василь плавно подхватил ручку Ники со стола и легонько коснулся губами тыльной стороны её ладони, приведя этим блондинку в едва заметное замешательство: ей уже давным-давно вне работы никто не целовал рук. Тактично делая вид, что не заметил смущения Ники, начальник Сто восемнадцатой обменялся рукопожатием с романистом и без разрешения, на правах старого и доброго знакомого, присел в четвертое, пустующее до сих пор кресло у столика.
   - Как удачно сложилось, - проговорил Василь, как бы невзначай приглядываясь к так и не проснувшемуся художнику. - Давно надо было с вами встретиться, в первую очередь, конечно, с Инспектором, а тут - такой случай... Ника, извини, что отрываю от ужина, но лучше переговорить здесь, чем звать тебя в Промзону всего-то на десяток-другой слов...

25

   - Ох, какие к нам хозяева в гости, - присмотревшись и разглядев в темноте Климовского, ответил Герд. - Здравствуй, Толля! У нас без особых новостей, все хорошо, а что же ты так поздно? Зина спит уже, а я вот засиделся, читаю...
   С первых же дней знакомства, состоявшегося чуть больше года назад, бледный, со впалыми, приметными глазами мужчина называл Кудесника только так - сокращенным именем с заметным, нарочитым выделением двух букв "л". Поначалу это звучало странно, но теперь стало неким своеобразным, впрочем, совсем ненужным паролем.
   - Как смог - добрался, - сообщил Климовский, проходя в помещение следом за Гердом. - Ты Зину не трогай, пусть отдыхает, я тут немножко посижу, чисто символически, и пойду к себе на чердак...
   Мансарда в доме, благодаря архитектурному излишеству в виде узкой, крутой и чрезвычайно скрипучей лестницы, имела отдельный вход. Это очень нравилось анархисту, хотя еще ни разу ему не пришлось пользоваться им в "пожарных" или еще каких не благих целях.
   - Да у нас сейчас и посидеть не с чем, - сокрушенно отозвался Герд, располагаясь за маленьким приоконным столиком, за которым, похоже, и сидел перед появлением Климовского, во всяком случае, именно здесь лежала раскрытая книга, и стоял стакан с чем-то пахучим, ароматным. - Все холодное, только спиртного, как всегда, вдосталь, но ты ведь не будешь с дороги на голодный желудок...
   - Буду-буду, - успокоил его анархист. - А Зину все равно тревожить незачем, завтра утром ей скажешь, что я приехал. Думаю, вы раньше меня проснетесь, хочу отоспаться, устал в дороге что-то, а пока - давай-ка, плесни мне того же, что у тебя в стакане, а потом я возьму баночку каких-нибудь консервов и пойду к себе, там закушу.
   - Конечно-конечно...
   Герд метнулся по малюсенькой комнатке к буфетику у противоположной стены, прихватил оттуда чистый стакан, критически оглядел его на свет, решил, что все в порядке, поставил на столик, а следом вытащил из-под трехногого табурета, на котором сидел сам, бутылку без опознавательных знаков, заткнутую, впрочем, отличной пробкой и наполненную прозрачной с легкой синевой жидкостью. Аромат можжевельника, мяты, чабреца, каких-то еще освежающих, бодрящих трав разлился по комнате с новой силой.
   - Ты не суетись, - попросил Климовский, принимая стакан из рук Герда. - Садись, давай выпьем...
   Спирта в таинственной жидкости было не меньше шестидесяти процентов, он обжигал небо, язык, но тут же эти незначительные ожоги обволакивал легкий привкус летнего луга и можжевельника. Каким образом бледнолицему удавалось не перемешивать ингредиенты в напитке, а доставлять их на вкусовые рецепторы языка каждый в отдельности, для анархиста оставалось вечной загадкой... Впрочем, загадок, связанных с Гердом и Зиной и без спиртного было предостаточно.
  
   Чуть больше года назад, прогуливаясь от нечего делать по окрестным лесам во время очередной отсидки "на дне", Климовский, не находя нужного решения, мучительно размышлял, кому бы из своих знакомых, но абсолютно не причастных к инсургентскому движению, доверить практическое беспокойство о маленькой бензоколонке, прозябающей на краю света, на пользующейся дурной славой трассе ведущей в Сумеречный город. Бывший номинальный хозяин, странный, но бодренький еще старичок, помер в начале лета, на его похороны анархист не успел, да и неважно это было, они не дружили при его жизни, и Климовский числился здесь кем-то вроде друга дальних родственников, иногда наведывающегося отдохнуть от городской суеты и дел в глуши.
   В лесу Климовский и встретил странную парочку - мужчину и женщину - исхудавших, явно оголодавших и даже слегка одичавших, одетых в чудные, безразмерные, серые хламиды с таинственными буквами и цифрами над левым нагрудным карманчиком. "Герд Залов и з... Зина", - представился за себя и промолчавшую женщину бледнолицый, несмотря на летнюю пору и давнее шатание по лесу мужчина. То, как он замялся, называя свою спутницу, от внимания анархиста не ускользнуло, но поначалу он решил, что пришелец ниоткуда просто не знал, как лучше назвать её: полным ли именем или сокращенным. А потом эта странность первой встречи исчезла под нагромождением других...
   Неожиданно расщедрившийся на добрые поступки Климовский вывел из леса, по их собственному признанию, заплутавшуюся парочку, пригласил в дом, накормил чем-то консервированным, для себя готовить каждый день ему было лениво, дал переодеться в старые дедовы тряпки. Ничего женского, естественно, у покойного старичка не нашлось, и Зина выглядела презабавнейше в оказавшихся ей в пору мужских штанах моды прошлого века, в тесной для её груди клетчатой рубашке, но и её спутник смотрелся не лучше в меньших по размеру обносках, больше напоминая в них огородное пугало, чем нормального человека. При этом свои вещи, вплоть до нижнего белья, почти одинакового у обоих, странная парочка не стала стирать, а как-то даже торжественно сожгла за домом, возле небольшого сарайчика. Климовскому тогда показалось, что таким образом они символически избавляются от своего прошлого... Но выглядело это в чем-то немножко забавно...
   На утро анархист еще раз убедился в том, что вытащенные из леса люди не просто странные, а очень странные, но не стал ломать над этим голову. У каждого между ушами полным-полно тараканов и прочих мелких зверушек. И если человек не умеет пользоваться водопроводной колонкой, электрической плиткой, телевизором - то это еще ни о чем не говорит, тем более, человек этот заранее предупредил: "Мы не от мира сего..." Напыщенные поначалу слова с каждой проведенной в обществе странных лесных обитателей минутой подтверждались все ярче и нагляднее.
   "Да и ладно, - подумалось тогда Климовскому. - Подумаешь, из психушки сбежали... Люди они, кажется, не буйные, по-своему разумные, а всяких заскоков и отскоков у каждого хватает, разбери только его поведение под микроскопом..." Невольно ему вспомнилась Анаконда, в те времена еще не прямая его руководительница по совершаемой акции, но уже давно - легенда инсургентского движения, которая ни под каким предлогом, никогда в жизни не позволила бы себе одеть ничего розового, даже никем не видимого нижнего белья. "А эти просто от современной техники шарахаются, - продолжил размышление анархист. - Бывает, кто-то голым по пляжам разгуливает, кто-то защищает права бездомных собак, разве это менее странно?"
   Подумав вечер, полночи и утро, пораскинув мозгами и так, и этак, Климовский решил поселить Герда и Зину в своем "схороне", сделать их официальными хозяевами лежки. И почему-то его предложение было принято ими с бурным, хотя и тихим в проявлении эмоций восторгом. Оформление всякого рода бумаг на передачу собственности влетело анархисту в кругленькую сумму, да еще и затребовало уйму времени, но и того, и другого на тот момент у Климовского было вдосталь, и он с удовольствием занимался поездками к нотариусу, визитами в городской архив, встречами с полицейскими чинами, заведующими бумагами и порядком в этом районе. Самым сложным оказалось выправить документы самим "маугли", появившимися ниоткуда, но и эту для простых людей неразрешимую проблему с помощью прикормленных заранее чиновников удалось решить без особых затруднений.
   Тем временем Герд и Зина обживались в явно непривычной для них среде обитания. От наблюдательного глаза Климовского не ускользнуло, что, будучи совершенно беспомощными в большинстве рядовых, бытовых ситуаций, эта парочка, особенно Герд, отличаются острым умом, дальновидностью и интеллектом. А вот Зина, к счастью для анархиста, оказалась молчуньей, совсем не похожей на современных женщин, умеющих болтать часами и - ни о чем. Впрочем, по сравнению со своим мужчиной, она гораздо быстрее адаптировалась к быту и уже через недельку ловко стряпала что-то на маленькой кухоньке в доме при бензозаправке.
   Устроив незваных, но оказавшихся такими нужными в нужное время и в нужном месте гостей в трех комнатках первого этажа, сам Климовский перебрался в мансарду, соорудив там, на полудесятке квадратных саженей, гибрид спальни и рабочего кабинета. Хотя, сказать по совести, никакого особого кабинета ему не было нужно, даже письменный стол, затащенный наверх с помощью Герда, а еще больше - Зины, оказавшейся значительно сильнее физически своего мужчины, чаще служил обеденным или был завален множеством ненужных анархисту газет.
   Раз в два-три дня Климовский совершал пешие прогулки к небольшому полустанку на железнодорожной ветке, ведущей в Сумеречный город. Там можно было раздобыть пяток-другой свежих изданий совершенно разной направленности, среди которых бывала и нужная анархисту газетка, через объявления в которой его обычно приглашали на очередную акцию. Но брать, на всякий случай, приходилось все, чтобы не бросалось в глаза именно это издание, и теперь газетами был полностью завален стол на маленьком чердаке дома.
   Почитывая газетки, прогуливаясь привычно по лесу и отдыхая, Климовский присматривался к своим новым знакомцам, с одобрением замечая, что бытовые их странности потихоньку исчезают, уступая место странностям духовным, если так можно было выразиться. Во-первых, взаимоотношения мужчины и женщины мало напоминали семейные или даже отношения любовников, давно притертых друг к другу. Молчаливая Зина практически никогда не называла Герда по имени, и даже если ей требовалось от него какая-то помощь или надо было позвать того на обед, женщина предпочитала пройти через дворик к бензоколонкам или сарайчику и тронуть своего мужчину за плечо, чем крикнуть короткое: "Герд, ты мне нужен!" или просто "Иди обедать!" И хотя спали они вместе, но ложились всегда врозь, чаще всего первой - Зина, а часом-другим спустя и Герд. Интимные отношения случались за все время пребывания с ними анархиста пару-тройку раз, и это было настолько очевидно по утреннему сияющему виду Зины и смущенному - Герда, что всегда вводило Климовского в легкий ступор: счастье женщины он еще понимал и воспринимал нормально, но вот смущение мужчины, будто застигнутого за чем-то постыдным, нелицеприятным, на манер юношеского онанизма, - не мог.
   Когда анархисту настало время покидать уютный домик и забавную, странную парочку, чудные "маугли" уже совсем освоились на новом месте, и Климовский уехал на очередную акцию с легким сердцем: заправить раз в сутки, а то и в двое, автомобиль, случайно оказавшийся на пустынной трассе, принять раз в месяц горючее с бензовоза, прикупить на полустанке продуктов, обиходить себя и не дать в обиду возможным, но невероятным в такой глуши жуликам и хулиганам его новые знакомцы уже вполне могли. Правда, по части защиты анархист больше надежд возлагал на Зину, чем на Герда, пару раз убедившись в недюжинной физической силе и решимости женщины.
   Так сложилось, что вернуться в свои лесные бензиновые владения Климовский смог только в середине осени, ни разу не позвонив, не написав, не послав телеграммы, чтобы не раскрывать заветный "схорон" даже перед соратниками. Однако, как ни странно, душа у него за прирученных "маугли" не томилась и не волновалась. В процессе подготовки к акции и во время исполнения, честно говоря, было не до каких-то посторонних мыслей, а уже потом, когда горячка схлынула, и он отлеживался на конспиративной квартире в Столице, анархист неожиданно почувствовал, что с его знакомцами просто все хорошо. Бывали у него иной раз такие вот "приливы" туманных, но однозначных ощущений.
   А вернувшись на бензоколонку, Климовский убедился в который уже раз в жизни, что интуиция его не обманула: у Герда и Зины все было не просто хорошо, а очень хорошо.
   В маленьком сарайчике за домом анархист обнаружил настоящее химическое производство: большой перегонный куб, нечто, напоминающее миниатюрные ректификационные колонны, множество змеевиков, труб, кранов и краников. Все это хозяйство было собрано в сарайчике не для захламления свободного места или коллекции, это все работало, кипело, плюхало, выпуская пар через клапаны, капало и собиралось в самые разнообразные бутылки.
   - Это я от скуки, - честно признался Герд. - Заняться больше нечем, а старые знания и навыки хоть куда-то приложить хочется... вот и сотворил...
   Назвать его творение самогонным аппаратом язык не поворачивался. Это было самое настоящее, заводское, правда, в миниатюре, производство спирта высшего качества, причем, в количествах вовсе не промышленных, продажных. Пара-другая литров в месяц - вот и весь выход мини-фабрики, но далее вступали в действие очередные таланты Герда. Из доморощенного спирта, колодезной воды и всевозможных трав и фруктов он творил ликеры, настойки, наливки, водки изумительного вкуса.
   В жизни к спиртному относящийся равнодушно, но признающий положительные качества ста граммов перед боем или стакана водки с устатку, Климовский был просто ошеломлен предложенной ему за обедом вкусовой гаммой напитков, да и сам обед в исполнении Зины был просто выше всяческих похвал.
   - Да ты ведь, однако, химик от бога, - похвалил Герда анархист, когда они вышли на свежий воздух после еды.
   - Это так, пустяки и любительщина, - отозвался бледнолицый, но было заметно, как приятна ему похвала.
   На какие-то доли секунды Климовский задумался, не обратить ли странного человека в свою "веру", не сделать ли из него химика-взрывника, способного из питьевой соды, уксуса и медного купороса соорудить взрывное устройство, но тут же отмел эти мысли. Взрывчатки и исполнителей в подполье было достаточно, и химики среди инсургентов имелись очень неплохие, а вот расставаться с тщательно оборудованным гнездом-лежкой было бы просто неразумно, особенно если учесть все те старания, что анархист приложил для легализации своих "маугли". Пусть уж лучше потчует своими ликерами и наливками одного Климовского, живет в полной безопасности и неведении и обеспечивает лишь фактом своего существования при бензоколонке спокойный, безмятежный отдых временами изнуренному на акциях инсургенту. Правда, именно после этого случая Климовский аккуратно, через абсолютно проверенных людей, поинтересовался, не случалось ли весной или в начале лета побегов из психушек помещенных туда ученых-химиков, не обязательно с какими-то громкими, известными именами, а хотя бы просто хороших, крепких прикладников... И выяснилась презабавная вещь - в психбольницы практически не попадали химики, кроме доморощенных отравителей или явных шизофреников, вообразивших себя Менделеевыми. Ну, а кроме того, никаких побегов из больниц, да еще сразу двоих пациентов ни весной, ни летом не было зафиксировано. Но головной боли Климовскому это не прибавило, он уже доверял своим знакомцам из леса, проверив их самым простым и действенным способом - временем.
   Это время все и расставило на свои места. Разыскиваемый всеми полицейскими и особыми силами Империи, дерзкий, предусмотрительный, авторитетный, но старающийся изо всех сил оставаться в тени лидеров анархист стал все чаще и чаще, без особой на то нужды, заглядывать на бензоколонку не только, чтобы отдохнуть, но и просто попить ликеров и водок собственноручного изготовления странного бледнолицего мужчины, поговорить с ним о всяких отстраненных материях или о конкретных хозяйственных делах...
  
   Наверное, обо всем этом успел подумать Климовский, выпивая полстакана крепкой настойки со вкусом можжевельника, мяты и чабреца.
   - Хорошо тут, спокойно, - признался неожиданно анархист, отставляя стакан на столик. - Электричества вот не хватает, может, при случае, генератор прикупить?.. не дело это - сидеть при керосинке-то... не прошлый век на дворе. Все равно топливо свое, жги - не хочу...
   - Мне и при керосиновой лампе нравится, - поспешил отреагировать Герд. - А топливо, ну... не знаю, Толля, как ты концы с концами сводишь, только ведь не покупают почти ничего... я неделю назад от бензина отказался, заливать некуда, емкости полны с прошлого месяца.
   - Не во всем прибыль должна быть, - ответил Климовский, думая, что такие вот мысли любому другому человеку, не Герду, должны были придти в голову давным-давно. - Я просто могу себе позволить содержать этот дом, бензоколонку, невзирая на затраты. Прибыль можно сделать и на другом. Ладно, не ночной это разговор, Герд, пойду я наверх... там все, как обычно?..
   - А что может измениться в твое отсутствие? - даже, казалось, удивился бледнолицый. - Зина там пыль стирала, вот и всё.
   Он еще разок обратился к буфетику, пошарив теперь где-то в нижней его части и, скорее на ощупь, чем на взгляд, вытянув оттуда две консервные банки: фасоль в томате и какую-то странную, похоже, импортную ветчину.
   - Сейчас еще хлеба принесу, на кухне он, - шагнул к дверям Герд и на ходу спросил, глядя, как анархист рассовывает по карманам консервы и маленький специальный ножик для их открывания: - Может, и бутылку с собой захватишь?
   - А - давай, - согласился Климовский. - Перед сном полезно, а стаканом в такой темноте тащить - только разливать...
   Бледнолицый, через секунду принеся хлеб, ведь кухонька располагалась рядом, за соседней дверью и была, пожалуй, еще меньше по размерам, чем занимаемая Гердом комната, подсвечивая "летучей мышью", проводил почетного гостя-хозяина с консервами в карманах, с хлебом и бутылкой настойки в руках до лестницы, ведущей с противоположной стороны домика на мансарду, и подсказал:
   - Там лампа слева от входа висит, на гвозде, а спички, полный коробок, на столе лежит...
   - Найду, не беспокойся, - кивнул в благодарность за заботу Климовский. - Все-таки здесь - я дома...

26

   Влажная, обволакивающая духота безмерно раздражала, мешала дышать полной грудью и липла на лицо, как невидимая, клейкая, противная паутина. Зеленое, безбрежное море джунглей, казалось, замерло, яркое и эффектное, как на рекламной картинке, сияющее под нестерпимо палящим солнцем, раскинувшееся до самого горизонта, скрытого стеной зарослей, и уходящее далеко-далеко за горизонт. Но стоило только Нике поднять руку, чтобы отереть с лица выступивший пот, как неподвижная, лаковая, только что неживая картинка ожила, и в нос отвратительным смрадом ударили запахи гниющих растений, трупов мелкой живности, застоявшейся, грязной, протухшей воды... и пришли звуки... немузыкальные, пронзительные вопли обезьян, отчаянные крики пожираемых травоядных, победное, раскатистое, ужасающее урчание насыщающихся хищников... а потом - перекрывая все - ударили по барабанным перепонкам тяжелые, могучие шаги. Огромное, пока еще невидимое стадо слонов двигалось откуда-то из глубины зеленого моря джунглей, сминая все на пути, предупреждая мир о своем приближении громким, отчаянным и грозным гудением тысяч хоботов, топотом десятков тысяч мощных ног. Казалось, могучая и беспощадная волна подымается над погибающими, вытаптываемыми джунглями, волна бед, горя и лишений.
   Все ближе и ближе... вот сейчас, через мгновение, стадо выйдет из-за плотной, зеленой пока стены деревьев, обвитых густыми лианами, и, просто не обратив внимания на попавшегося под ноги человечишку, пойдет, потечет, устремится дальше, увлекаемое древним великим и могучим инстинктом.
   Ника вскинула взгляд к небу и в то же мгновение первые нолсы вышли и как будто замерли перед ней. Огромные, в три-четыре человеческих роста, обернутые вокруг бедер невнятными бурыми мешковинами, с задранными к облакам короткими хоботками, они неистово трубили, готовясь через мгновение продолжить свой путь. Будто стоп-кадр мелькнул на экране, и тут же - серая, огромная масса чудовищных гномов колыхнулась и, не трогаясь с места, вдруг дружно, в едином порыве, притопнула одной ногой... и тут же - второй... И заколыхались в испуге джунгли, потемнело в ожидании беды небо, померкло солнце... титанический топот колебал земные недра, вызывая, казалось настоящее рукотворное землетрясение...
   Блондинка уже с трудом удерживалась на ногах, умело балансируя всем телом при каждом очередном притопе слоноподобных разумных. Ей казалось - еще раз, еще один удар могучих ног - и она полетит на землю, как во множестве слетают сейчас с деревьев недозрелые плоды и яркие зеленые листья. И внезапно - топот и шум затихли, как по невидимой и неслышимой команде, отданной самым авторитетным из вожаков великого стада. Серая монолитная стена плотно, плечом к плечу, стоящих нолсов раздвинулась, расступилась, и вперед вышел... Велли. Опустив в тяжких раздумьях ушастую голову, гном, чудесным образом превратившийся в великана, величавым жестом развел в стороны руки и сказал...
   Услышать речь старого знакомца, вдруг ставшего великаном и вожаком великого стада себе подобных, уничтожающего огромное море джунглей в непонятном и страшном в своей величественности походе, Ника не успела - проснулась в холодном, липком поту, тяжело, прерывисто дыша, судорожно хватаясь за простыню, будто ища в ней, как утопающий в соломинке, спасения.
   "Кто-то мне говорил, что много пить коньяка перед сном вредно, - с тяжелой иронией подумала блондинка, тихонечко приходя в себя от увиденного в небытие кошмара. - Но еще вреднее - не выполнять обещания. Срочно надо перевести со старой дачи телевизор в Промзону, пусть Василь при первом же удобном случае передаст его нолсу, а то искать личной встречи мы с ним будем до конца этого Света и начала нового..."
   Будто разгоняя кошмарное сновидение, Ника широко раскинула руки, отыскивая слева или справа от себя того, кто должен был спать рядом, ну и чудеса! в постели - пусто, она лежит совершенно одна... "И в самом деле, пора завязывать с этим коньяком, - сердито повторила девушка, решительно подымаясь и усаживаясь, поджав под себя ноги, на кровати. - Сама же вчера отфутболила Антона после этой неожиданной встречи в ресторане... чего-то там напридумывала, хотя могла бы и просто сказать, что хочется переночевать одной, в кои-то веки..."
   Сон окончательно прошел, вместе с ним - нелепый кошмар, сердитое настроение и утреннее неудовольствие. Ника нашарила в темноте спальни выключатель ночничка, стоящего рядом, на тумбочке, и чуть-чуть прищурилась в ожидании яркого света...
   "Надо не на кухню бежать с пробуждения за опохмелкой, а вот, вот и вот..." - с удивительной легкостью и какой-то странной радостью подумала блондинка, перескочив с постели к стене и тут же, яростно, с неожиданным желанием и удовольствием, начав любимую гимнастику. Выше ногу, еще выше... растяжка никуда не делась, резче батман, еще раз, опять выше ногу... Она, как заводная кукла, повторяла и повторяла давно заученные, сложнейшие для простого человека движения, выгоняя из организма алкоголь, а из головы - остатки ночного кошмара и глупые, совершенно ненужные сейчас мысли.
   Алкоголь вместе с потом выходил легко, даже, кажется, охотно, а вот мысли по-прежнему гуляли сами по себе в очаровательной лохматой головке. "Черт, черт, черт... не очень-то хочется тащиться куда-то по осенней погоде, по слякоти, да еще в обязательном, считай, порядке... но что поделать? Инспектор ты или так - блондинка? Тем более, должность-то необременительная, за два, считай, месяца - первая поездка... да еще - оплачиваемая, да еще - с приключениями... разве там может обойтись без приключений? Вот только - машину придется у кого-то брать, или лучше в прокате, чтоб лишних сплетен не распускали и не домысливали того, чего нет? А ведь все рано домыслят... Значит, у знакомых... и еще - пару-тройку выступлений придется отменить, но это так - для надежности, вдруг придется задержаться?.. Ох, как хорошо, что сейчас у меня всего-то пять танцев за полмесяца, да и те больше для души, чем за деньги... А по молодости - два раза за ночь, да еще и вечерок где-нибудь прихватывала, а все равно - не хватало... и за квартирку вечно должна была, и на костюмы всегда на еде экономила... Всё, теперь в душ..."
   Горячие-холодные-горячие-холодные упругие, мощные струи воды смывали настоящий трудовой пот, выгоняли остатки сна и лени, бодрили и кружили голову, как ледяное шампанское... слегка промокнув с тела удержавшиеся на коже капельки воды, Ника, привычно обнаженная, вышла в кухню, оставляя на полу влажные следы маленьких ступней...
   "Так, что у нас с завтраком?.. чмок-чмок, бедлога-холодильник, и зачем ты только стоишь здесь, нагоняешь холод в пустоту?.. Даже молока нет, чего уж там мечтать о колбасе и яйцах... Вот какая ты хозяйка... теперь по собственной дурости придется одеваться... ну, как же я не люблю это одевание с утра, когда всему телу так хочется еще поотдыхать без этих глупых оков ткани..."
   Рассерженная сама на себя за пустой холодильник - она уже и забывать начала, когда в последний раз завтракала или обедала дома, не говоря уж о вечных ужинах в ресторанах с легкой руки безалаберного Антона - Ника вернулась из кухни в спальню и зарылась в стенной шкаф, отыскивая из своих одежек то, что не шокирует в такой ранний час уличную публику, и что её саму не будет тяготить и угнетать... Ехидно хихикая, блондинка выбросила на скомканную, измятую постель длинный и широкий, черный с небольшими красными вставками плащ, а потом облачилась в узкие, тонкие шортики, едва прикрывающие попку, и сценический, ярко-желтый плотный лифчик без бретелек, больше похожий на узкую полоску материи, просто прикрывающую грудь. Этот фасончик Ника присмотрела за время краткого пребывания на чужой планете, у гламов, и теперь с охотой использовала его, беззастенчиво присвоив себе авторские права. Накинув поверх "одежды" плащ и встав на любимые четырехвершковые каблуки, блондинка уже в прихожей посмотрелась в зеркало, вздохнула горестно и дважды провела по взлохмаченным волосам массивной массажной щеткой, придавая им привычку, слегка взбудораженную форму. Возле самых дверей она спохватилась и снова обругала себя за безалаберность - совсем забыла про деньги. Конечно, при желании её в любом месте угостили бы и в кредит, и просто за счет заведения, но чувствовать себя кому-то должной Ника никогда не любила, а уж попрошайничать не умела с детства, потому пришлось от дверей возвращаться опять в спальню, а на обратном пути - показать своему отражению в зеркале язык... Когда она вышла на улицу, спрятавшееся за сплошными серыми облаками солнышко уже приближалось к своей высшей точке на осеннем небосклоне.
   Долго раздумывать над тем, куда же податься за завтраком, Ника не стала и, выйдя из подъезда мрачной, массивной многоэтажки, построенной лет сорок назад, свернула в ближайшую подворотню, через которую вышла на широкий, вечно гудящий транспортным потоком проспект, один из самых оживленных в Столице. И хотя он не считался центральной улицей города, и носил скромное и простое название "Южный", но был не менее престижным и фешенебельным, чем короткие и кривые переулочки исторического центра. На первых этажах большинства домов, выходящих фасадом на проспект, располагались, в основном, дорогие ювелирные магазины, филиалы банков, роскошные, для гурманов, рестораны. Ника, бывая на проспекте, всегда искренне радовалась, что окна её квартирки выходят в тихий, сумрачный дворик, а не на это вавилонское столпотворение, смешение языков и народов, не умолкающее ни на минуту ни днем, ни ночью. И вот среди этого роскошества, безумно дорогих автомобилей - черных фраков и вечерних платьев города, - удивительными золушками то здесь, то там притулились маленькие, скромные кафетерии, трактирчики и харчевни, привлекающие не приезжих, богатых провинциалов, не городскую самоназваную элиту или чванливых иностранцев, а местных жителей, с незапамятных времен проживающих в этом районе и не собирающихся менять свое историческое место жительства.
   В одно из таких скромных заведений и заскочила блондинка, особо не выбирая, все равно ни в одном из них она не была завсегдатаем, главное - поближе к дому. Буквально ворвавшись в маленький, полупустой зальчик с шумного, суматошного проспекта, Ника, недолго думая, уселась за столик неподалеку от выхода и лихо закинула ногу на ногу, чувствуя, как буквально прилипли взгляды всех находящихся в кафетерии мужчин к её обнажившимся от резкого движения красивым ножкам; полы длинного плаща разъехались в разные стороны, показывая одну из главных прелестей девушки почти до середины бедра... у двоих явно несостоятельных студентов и парочки каких-то мелких клерков, неизвестно каким ветром занесенных сюда в такое время, едва ли не потекла слюна от открывшегося их подслеповатым и сонным, ленивым глазам зрелища, а Ника даже и не подумала запахнуть плащик, сосредоточившись на несложном заказе, буквально, по словам диктуя подошедшей скромненькой официантке в белоснежной, какой-то прямо праздничной наколке, но сереньком поношенном платье:
   - Яичницу с ветчиной, пару бутербродов с чухонской копченой колбасой, сыр посвежее, кофе двойной, не в смысле объема, а по крепости, без сахара и сто граммов коньяка, получше который, подороже...
   - Доброго вам дня, уважаемая Ника! - неожиданно услышала блондинка над ухом бодренький старческий голосок, едва только официантка отошла от столика. - Вы, как я погляжу, не чураетесь простых заведений для народа?
   "Вот принесла его нелегкая, - подумала девушка, мгновенно узнав по голосу соседа по подъезду, отставного чиновника не из простых, проживающего выше этажом и регулярно при редких встречах отпускающего в её адрес всевозможные комплименты. - Теперь будет зудеть весь завтрак... оно и понятно - скучно дедушке, поговорить не с кем, вот и шатается по забегаловкам в расчете на компанию... самое забавное - без всякого, кажется, меркантильного или еще какого интереса..."
   Невысокий, но подтянутый и бодрый, будто только-только с омолаживающих процедур, сосед стоял рядом со столиком, лишь мельком, как заметила Ника, глянув на её ножки, и ожидал если уж не приглашения за столик, то ответного и не менее церемонного приветствия - обязательно.
   - Здравствуйте, Никандр Савелич, как ваше здоровье? Спина не беспокоит ли? - поинтересовалась блондинка, памятуя, что самая благодатная тема для старичков - их собственное здоровье, ну, еще, пожалуй, падение нравов среди молодежи, но такой темой портить себе завтрак Ника не решилась. - Присаживайтесь ко мне, перекусите что-нибудь за компанию...
   - Спасибо, дорогая вы моя...
   Никандр Савельевич ловко устроился рядом с блондинкой и, будь он чуть помоложе, вряд ли бы сдержался, ограничился лишь победоносным взглядом на студентов и клерков, показал бы им язык или еще чего похлеще на пальцах. Очень уж у старичка был довольный, лихой и задорный вид, мол, знай наших, мы еще - ого-го!
   - ...здоровье мое нынче таково, что и говорить о нем нет смысла, - продолжил сосед, жестом подзывая официантку, ту самую, что приняла заказ Ники, но вовсе не спешила его исполнить, заметив нового клиента и решив, что ходить дважды на кухню смысла не имеет. - Мне стакан кефира, милочка, свежую сдобу, надеюсь, утренняя у вас? И парочку шоколадок, больших, коньячных... Так вот, уважаемая Ника, плюньте вы на мое здоровье и расскажите хотя бы чуточку о себе... вы, кстати, не слишком легко оделись? На улице-то вовсе не лето...
   Он вновь вполне корректно покосился на голые ноги блондинки, потом перевел взгляд на довольно-таки откровенный вырез в верхней части плаща...
   - Да что вы, Никандр Савелич, - пренебрежительно махнула рукой Ника. - Я ведь и на снегу могу голая станцевать, закалка, никуда не денешься, а сейчас вот налегке выскочила перекусить, плохая я домохозяйка, холодильник пустой, вот и пришлось побеспокоиться...
   - Ну, голой на снегу, дорогуша, это все-таки, скорее, работа, а не удовольствие, - назидательно заметил отставной чиновник. - А вот беречь себя в такую погодку все равно надо, даже если не успели вчера закупить продуктов...
   Кажется, он воспринял слова девушки буквально и решил, что под черно-красным плащом из одежды присутствует лишь кожа блондинки. "Не буду его разочаровывать", - хищно подумала Ника, слегка поправляя лацканы, чтобы не демонстрировать соседу, да и остальным собравшимся свой сценический наряд, прикрытый плотной черной тканью... А Никандр Савельевич, ожидая свой кефир и сдобу, не успокоился, совершенно бесцеремонно, по-соседски, уточнив у блондинки:
   - Поговаривают, Ника, что вы почти неделю провели в захваченном инсургентами городе? Во всяком случае, сам слышал такое по телевизору, правда, на этаком желтеньком канальчике, что веры в него - ноль, но, боюсь, дыма без огня не бывает...
   За то время, что они, волею судеб, соседствовали, блондинка несколько раз, для пробы, приоткрывала отставному чиновнику некоторые интересные фактики из своей биографии и текущей работы, но ни разу они не стали достоянием газеток или телепрограмм, получалось, что Никандр Савельевич любопытствовал для себя, ну, может быть, еще пары-тройки таких же пенсионеров, предпочитающих делиться пикантными новостями из жизни известных людей в своем узком кругу. Но сейчас делиться подробностями, а уж тем более - правдой, Ника никак не могла, да и не хотела; пришлось отшучиваться.
   - Ну, что вы, Никандр Савелич, что вы... что делать простой танцовщице среди инсургентов, штурмовиков, парашютистов и прочих военных и не очень людей, - искренне засмеялась блондинка. - Мне вполне, с головой, хватает одного Карева...
   - Ох, не скажите, не скажите, - лукаво посмотрел на нее отставной чиновник. - Мата Хари тоже была танцовщицей...
   - Это когда было, - махнула рукой Ника, очень не любившая, когда её сравнивали со звездами прошлого, особенно - усопшими не по своей воле. - Да и история там темная, как вода во облацех... то ли было, то нет, то ли дождик, то ли снег...
   - Да и бог бы с ней, с историей, - поспешил послушно согласиться сосед. - То, что было - уже прошло, и нет смысла об этом вспоминать, если такие воспоминания не приносят положительных эмоций. Мне вот положительные эмоции приносит общение с вами, а еще большие - лицезрение вашего искусства танца. Может быть, намекнете по дружбе, где вы в ближайшее время собираетесь осчастливить публику? Увы, в газетках, если такое и мелькало, то доверия моего эти объявления, ну, никак не вызывали...
   Наконец-то официантка принесла заказанное, причем - все сразу: и кефир с булочкой отставнику, и яичницу с остальными закусками Нике. На какое-то время разговор прервался, и блондинка, и бывший чиновник с удовольствием приступили к трапезе, чтобы через несколько минут все-таки вернуться к прерванной теме.
   - Должна вас огорчить, Никандр Савелич, - округлила глазки Ника, аккуратно вытирая салфеточкой губки. - В ближайшее время я выступать не буду, увы... открылись совершенно неожиданно личные, семейные дела, в связи с которыми я вынуждена уехать из Столицы на недельку, хотя, может быть, и меньше, не от меня это зависит...
   - Надеюсь, ничего серьезного или, не дай бог, трагического не случилось? - искренне посочувствовал блондинке сосед.
   - Нет-нет, конечно, ничего такого страшного, - утешила готового разволноваться пенсионера Ника. - Просто из города, по телефону или телеграфу такие дела не решаются, необходимо личное присутствие... Да, кстати, о поездке - вы ведь не пользуетесь своей машиной, Никандр Савелич?
   Отставной чиновник когда-то давно, едва ли не в самом начале их шапочного знакомства, не раз и не два сетовал, что у него простаивает автомобиль, подаренный то ли признательными сослуживцами, то ли благодарным государством в знак высокой оценки его заслуг и в связи с отставкой по возрасту. Еще тогда блондинка сообразила, что её сосед, при всей его любви к кефиру и откровенным танцам, исполняемым Никой, не так-то прост, и, как минимум, перед выходом на пенсию командовал серьезным департаментом, а то и несколькими, в сферах достаточно высоких, чтобы получать такие дорогие подарки...
   - Да как стояла, так и стоит в гараже, на Витязей, - сокрушенно покачал головой Никандр Савельевич. - Раз в месяц обычно выгуливаю её от гаража до дома и обратно, чтобы не заржавела окончательно, я ведь больше пешком люблю, или на автобусе, чем вот так - сам за рулем-то.
   "Вот никогда еще не встречала таких странностей у людей, - подумала Ника, слушая пространные разглагольствования старичка. - Автомобиль ему не в радость, лучше пихаться с народом в автобусе или метро, наверное, ему и в самом деле общения просто не хватает катастрофически..."
   - ... вот как иные за машину держатся, - продолжал отставной чиновник, как бы, развивая не высказанные мысли блондинки. - Будто за мамку родную, а я вот что вам, уважаемая Ника, скажу по сути: ездит автомобиль по городу, за рулем у него профессионал-водитель, так этот профессионал работает, а если, к примеру, я поеду - что ж это, уже и отдыхаю, получается? Так что никакого удовольствия мне эта езда не доставляет, поверьте, одна нервотрепка и бесцельные расходы на бензин...
   - А не одолжите ли вы мне своего мучителя на недельку, Никандр Савелич? - обольстительно улыбнулась Ника, по опыту зная, как сложно мужчинам любого возраста устоять перед её соблазнительной, много чего интересного обещающей улыбкой. - А я в обмен, сразу по возвращении, вас приглашу на ближайшее свое выступление...
   - Да что вы, помилуйте, - как-то слишком искренне смутился старичок. - Да я и так, без всяких условий... просто вам услужить, с полным, собственно, удовольствием... вы ведь знаете эти кооперативные гаражи на Витязей? Вот вам ключи, зачем их таскаю в кармане, кто бы мне рассказал... забирайте и пользуйтесь, сколько вам надо, хоть недельку, хоть постоянно...
   Старичок, покопавшись в кармане своего легкого демисезонного пальтеца, из отличнейшего, впрочем, кашемира, Ника в этом толк знала, выложил на столик массивную, тяжеленную даже на вид связку самых разнообразных ключей и принялся снимать с большого кольца один за другим позвякивающие плоские кусочки металла, приговаривая:
   - Это от гаража, это от дверей самого авто, это от зажигания, ах, да, вот еще от багажника, там отдельный замок... надо же было столько запоров для одной-то машинки навыдумывать...
   - Искренне вас благодарю, - воодушевленно приподняла бокал с коньяком Ника. - Все-таки, соседская помощь - великая вещь...
   - На одной земле живем, - обрадовано засмеялся старичок. - Надо, надо помогать друг другу...
   - Ну, раз уж так всё для меня удачно сложилось, - поморщилась блондинка от вкуса довольно-таки дешевого напитка, предложенного ей за лучший. - То я вас покину, дорогой Никандр Савелич. Перед отъездом, как обычно, надо решить столько дел, чтобы потом, по возвращении, они не свалились все сразу, как снег на голову...
   Поднявшись из-за стола, Ника постаралась незаметно выложить на салфетку несколько приготовленных монет, но глазастый отставник категорически запротестовал:
   - Что вы, что вы! Считайте, что это не вы меня, а я вас к столику пригласил, уберите свои деньги... я хоть и давно в отставке, но средствами располагаю, чтобы позволить себе не обременять такую женщину такими мелочами...
   Вышло хоть и несколько коряво и двусмысленно, зато искренне и благожелательно, но блондинка все-таки не стала слушать Никандра Савельевича, поймала за рукав серую официантку, как на грех проходившую рядом, а может быть, просто присматривающую, как бы клиенты не сбежали, не расплатившись, и вручила ей деньги.
   - Никандр Савелич, я и так злоупотребляю вашей добротой, - громогласно заявила Ника на все кафе, быстро склонилась к старичку и чмокнула того в щеку. - Еще раз спасибо, я побежала...
   И постаралась выскочить на улицу до того момента, пока отвисшие от удивления и зависти челюсти бедных студентиков и клерков не вернуться на место... И уже возвращаясь домой по проспекту, через подворотню и удивительно тихий, пустынный дворик, подумала самодовольно: "Вот так-то, господин Карев, пока ты там с похмелюги дрыхнешь, ирод доморощенный, я нашу экспедицию обеспечила транспортом...", а уже подымаясь по гулкой лестнице на свой этаж, озаботилась дальнейшими проблемами: "Теперь бы Мишелю позвонить, пусть поможет с отменой выступлений..."

27

   ...эластичные, мягкие, плотно облегающие, но не стесняющие ступню тапочки, просторные, не мешающие любым движениям ног брюки, длинная, до колен, с широкими рукавами, прихваченными на запястьях тугими резинками, свободная, без воротника, блуза - все серого, мышастого, блеклого цвета, чистое, стерильное, тысячи раз прошедшее обработку ультрафиолетом, специальными микроволнами, убивающими все живое. Теперь, одевшись, просто стоять и ждать, когда подойдет молодой, крепкий мужчина в белом халате, не глядя на тебя потыкает в электронный планшет пальцем, прочитает текст и скажет: "Зет-восемьсот одиннадцать, ты сегодня до обеда должна пройти в кабинеты двенадцать, сорок один и восемьдесят пять. После обеда уточним программу". Это означает, что сегодня у тебя снова возьмут кровь, тебе придется пробежать на движущейся дорожке около десяти километров и пройти комплекс магнитно-резонансного обследования после пробежки. Во второй половине дня будут новые-старые, уже привычные упражнения, тесты, анализы, а вечером и ночью - гипнопедическое обучение и медикаментозные процедуры закрепления введенной информации. И так - каждый день с утра до вечера и с вечера до утра. Ночные часы, наверное, самые приятные, ты их просто не помнишь, просыпаясь утром в установленное время с новым багажом знаний, понятий, рефлексов. В выходной день интенсивность тренировок, анализов, тестов, бессознательной учебы едва заметно снижается, да и обслуживающего персонала, лаборантов, научных работников становится меньше. Люди должны отдыхать, меняя хотя бы раз в неделю привычный ритм и род деятельности. А ты?.. ты всего лишь "зет-восемьсот одиннадцать", хотя и выглядишь, как женщина и позиционируешь себя женщиной, но ты - "зет-восемьсот одиннадцать". И никто из многочисленных лаборантов-мужчин, научных сотрудников и административного персонала не смотрит на тебя, как на женщину. Ты - объект исследований, созданный для исследований, предназначенный для углубленных исследований отдаленных последствий генетического конструирования и евгенической программы укоренного роста. Ты - "зет-восемьсот одиннадцать"...
   У нее не было не только имени, у нее не было и родителей в человеческом смысле этого слова. Был биоматериал: яйцеклетка, десяток сперматозоидов, - был инкубатор, был прозрачный, стерильный бокс, имитирующий матку и ускоряющий природные процессы вынашивания плода в десятки раз. Новые, новейшие, сверхновые, ультрановейшие, абсолютно засекреченные аппаратура, технологии, методики, препараты. У нее не было детства, первые восемь лет жизни "зет-восемьсот одиннадцать" провела в искусственном сне в изолированном боксе, напичканном космической, сложнейшей реанимационной аппаратурой поддержания жизни, искусственного кормления, раздражения мышц. У нее не было отрочества, юности, взросления - из бокса вышла сформировавшаяся физически и физиологически двадцатипятилетняя женщина с биологическим возрастом восемь лет, с чистым, нетронутым мозгом. Но содержимое черепной коробки гоминидов - хитрая штучка, вещь в себе, её очень легко можно заполнить огромным количеством информации: об окружающем мире, человеческом обществе, истории цивилизации, взаимоотношениях людей. Можно даже влить в мозг элементарные навыки домохозяйки и знание великосветского этикета, умение обращаться с огнестрельным оружием и знание звездной навигации, и это не говоря уже о счете, письме, основах религии, искусства, наук.
   Едва появившись на свет, выйдя из восьмилетнего заточения в стерильном боксе и подвергнувшись ускоренной процедуре гипнообучения, воздействию микроволн на определенные участки мозга по новейшей, закрытой для посторонних методике, отрабатывающейся не только на ней, "зет-восемьсот одиннадцать" уже знала о своем предназначении, о структуре исследовательского центра, о категориях работающих с ней и возле нее людей, о том, что подчиняться она должна беспрекословно, выполнять требования ученых и лаборантов четко и детально, разговаривать только тогда, когда спрашивают о её ощущениях и вести себя незаметно во всех иных случаях жизни. Правда, вот таких - иных - случаев в распорядке её дня и ночи не предусматривалось.
   В первые же дни её жизни возник непродуманный заранее вопрос: куда поместить "зет-восемьсот одиннадцать"? В единое общежитие мужских особей, появившихся здесь таким же или почти таким путем, что и она, размещать женскую особь не рискнули. Заложенные природой в миллионолетнем развитии инстинкты можно приглушить, на время подменить условными рефлексами, но полностью отключить - невозможно, тут сама жизнь поставила непреодолимый барьер. И хотя детородная функция и все связанные с ней особенности женского организма у "зет-восемьсот одиннадцать" были предусмотрительно отключены еще в процессе биоконструирования, нахождение её среди самцов непременно сказалось бы на пробуждении инстинкта продолжения рода, причем - с обеих сторон. Помещать же объект в виварий с подопытными животными было бы верхом цинизма и бесчеловечности: "зет-восемьсот одиннадцать" биологически принадлежала к семейству гоминидов. Кажется, кто-то из административного персонала схлопотал вполне заслуженный выговор с понижением в должности на два месяца, отделался замечанием руководитель темы, был предупрежден старший научный сотрудник - непосредственный исполнитель работ. А ее пристроили в узкую, тесную кладовку для инвентаря уборщиков и вспомогательных рабочих, давным-давно пустующую и забытую за ненадобностью - уборку помещений, переноску тяжестей, прочие не очень приятные или опасные работы уже который год исполняли роботы или автоматизированные системы с минимальным участием человека. Так она оказалась среди старинных швабр, истлевших от времени тряпок, слегка заржавленных оцинкованных ведер. В подсобку была установлена узкая кушетка, дистанционные датчики контроля, периферийная аппаратура гипнопедии и микрооблучений, и на этом благоустройство жилья для "зет-восемьсот одиннадцать" было завершено. Впрочем, обладание знаниями о роскошных пуховых перинах, огромных упругих водяных матрасах, шелковом постельном белье и невесомых изящных подушечках вовсе не давало поводов желать этих удобств для себя, ибо существовали они где-то там, в гипотетическом, а не практическом мире "зет-восемьсот одиннадцать".
   Последующие четыре года пролетели в однообразии тестов, анализов, психологических собеседований, тренировок, новых тестов, микрооблучений, специального, абсолютно невкусного, но столь же полезного и калорийного питания, снова тестов, редких, как праздники, официальных испытаний, когда на тестах и тренировках помимо привычных лаборантов и научных сотрудников присутствовали руководители темы, представители заказчика в одинаковых, строгих мундирах с разными знаками отличия на погонах, а дважды - заместители директора центра по науке и технологиям.
   Изначально, как заданное условие, различая находящихся рядом с ней людей, к концу третьего года сознательной жизни "зет-восемьсот одиннадцать" начала и отличать одного человека от другого, сознательно или не очень отдавая кому-то свои симпатии, а кому-то равнодушное послушание манекена. Среди отличаемых ею первыми были научные сотрудники, непосредственно занимающиеся проектом, потом шли врачи и биологи, обследующие её организм и мозг, а замыкали эту маленькую группу лаборанты всех мастей, начиная от операторов роботов-уборщиков и заканчивая группой приготовления пищи.
   Как-то раз, совершенно случайно оказавшись в конце длинного, просторного коридора возле приоткрытой двери кабинета научных сотрудников, "зет-восемьсот одиннадцать" услышала странный диалог вечно серьезного, сосредоточенного и внимательного к ней Герда Залова и слегка взбалмошного, легкомысленного и не настроенного на научную карьеру или еще какие-то успехи в жизни Вадима Роста.
   - ...зря ты ввязался в это дело, Герд, - говорил его напарник по проекту, что-то одновременно пережевывая. - Ты же химик-практик, отличный технолог, вот и варился бы в своем соку, готовил для объектов добавки, специальные коктейли, алкалоидные смеси. Зачем ты вообще ввязался в полный цикл?
   - Сколько раз уже говорили на эту тему, - раздраженно ответил Герд. - Мне интересно сделать "нового человека" своими руками, а не подсовывать чужим объектам кусочки придуманных мной специй для возбуждения боевых качеств.
   - Так ведь - плохо получается у тебя "новый человек", - саркастически хмыкнул Вадим. - Да и к чему было экспериментировать на женской особи, если и с мужскими-то у соседей ничего хорошего, кроме солдат, не получается?
   - А по-твоему надо было ошибочный зародыш вылить в канализацию? - запальчиво возразил Залов. - Уже созданного человека?
   - Во-первых, ни в какую канализацию тебе ничего вылить не даст особый отдел, не забывай, мы - режимный институт, "почтовый ящик", а не кухонная лаборатория твоих знакомцев по учебе в университете, - строго сказал в ответ Рост. - А, во-вторых, в зародыше еще нет ничего не только человеческого, но даже и относительно высокоразвитого биологически. Смесь двух клеток - вот и весь твой зародыш. А, кроме того, разве получившийся "зет-восемьсот одиннадцать" - человек?
   - Человек, - еще запальчивее, чем первый раз, возразил Герд. - Она чувствует, мыслит, рассуждает, как человек, этого достаточно, чтобы я относился к ней, как к человеку...
   - Такими темпами ты скоро дойдешь до мысли переспать с ней, - язвительно засмеялся Вадим. - Или это даже тебе кажется извращением? Ну, не беда, "южане", говорят, уже выращивают специальных женщин для своих порнофильмов, и не брезгуют...
   - Ты все сводишь к простому спариванию, - остывая, сказал, как отрезал, Герд. - Не хочешь посмотреть чуть в сторону, или вперед.
   - А что впереди? - пожал плечами Вадим. - Приемка предварительного этапа с участием заказчиков. Хорошо, если приедет какой-нибудь капитан или майор из Научного управления генштаба, их можно уболтать, угостить, подпоить, уговорить подписать промежуточный акт, а если заявится кто-то из генералитета? Им же подавай результат ощутимый, чтобы увидеть, потрогать и - завтра использовать... вот и зарежут тему, как пить дать.
   - Типун тебе на язык... - успела услышать "зет-восемьсот одиннадцать" заключительные слова Герда, и тут в коридоре появился лаборант из пищевиков, и ей пришлось немедленно двигаться дальше, к кабинету психопатолога.
   Но случайно услышанное, как вообще все увиденное и услышанное за время пребывания в исследовательском центре вне стерильного бокса, она запомнила навсегда. Память у "зет-восемьсот одиннадцать" была также простимулирована, как весь остальной организм.
   А через какое-то время последовало продолжение этого разговор в виде приемной комиссии из сотрудников самого центра-института, представителей параллельной структуры того же медико-биологического профиля и заказчиков, от которых появился в тишине длинных просторных коридоров громогласный, широкоплечий мужчина с кирпично-красным, обветренным лицом и большими яркими звездами на погонах. В основном ему, как догадалась "зет-восемьсот одиннадцать" - генералу, и демонстрировали свои достижения Герд и Вадим в спортивном кабинете, превращенном на время в удивительную смесь полигона и зала для совещаний. Представители такого закрытого "почтового ящика", похожие друг на друга манерами и скучающим, равнодушным видом, как близнецы-братья, несмотря на совершенно различную внешность, лишь заглянули на экран стоящего в уголку терминала, полистали записи в электронном планшете Герда и тихонечко устроились за генеральской спиной у стеночки - отбывать положенное по регламенту время. Сам генерал, честно говоря, тоже не очень-то домогался до способностей "зет-восемьсот одиннадцать", довольно вяло проглядев ряд её физических упражнений, приказав наизусть проговорить характеристики стрелкового оружия потенциального противника и поражающие факторы оружия массового уничтожения. Потом отправил испытуемую в дальний угол и сказал скучающе:
   - И вот на кой вы столько времени и денег потратили? Мужики в соседней лаборатории все равно лучше, крепче, выносливее, так это от природы заложено, её не обманешь. А от этой дуры - что толку? Была бы посимпатичнее, со смазливой мордашкой и длинными ногами, так хоть болт бы ей заправить можно было ко взаимному удовольствию, а так?
   - У нас очень интересные результаты по ускоренному взращиванию и последующему обучению... - начал, было, Герд, подсовывая генералу планшет с графиками, диаграммами и сравнительным анализом.
   Но тот не стал даже вглядываться в научные, скрупулезно собранные и мало ему понятные данные, тряхнул упрямо головой и продолжил:
   - Думается мне, обосрались вы, парни, по полной. Теперь вот хотите, чтобы я ваш ляп прикрыл? Мол, денежки государственные все равно потрачены, так надо бы их списать тихонечко, так?
   Вадим сидел рядышком с Гердом красный, как вареный рак, стараясь почаще приваливаться к спинке стула, уходя с линии генеральского взгляда. Сам Залов взволнованно бледнел еще больше, чем обычно, становясь буквально мелового цвета, но панике пока не поддавался, рассчитывая, что все еще можно исправить. Но оказалось, что - нельзя. Прибывший представитель заказчика имел самые широкие полномочия, звание и должность позволяли ему принять единоличное решение, ни с кем продолжительное время не совещаясь и не советуясь.
   Поднявшись на ноги, генерал прошелся по спортивному кабинету, приблизился к "зет-восемьсот одиннадцать", поглядел на нее повнимательнее, поворачивая в разные стороны, даже деловито, будто у домашней скотинки, ощупал грудь, ягодицы, потом оглянулся на замерших Герда и Вадима, движением указательного пальца подозвал их к себе и негромко, чтобы не слышали представители конкурентов, сказал:
   - Так и быть, волну я подымать не буду, нет смысла вас в порошок растирать, тем более, вижу, ребята вы грамотные, не глупые, но - промахнулись, с кем не бывает. Деньги, конечно, спишем, возьму грех на душу, договорюсь с нашими финансистами...
   Вадим заметно и облегченно вздохнул. Становилось понятно, что генерал и сам не хочет выглядеть идиотом, плохо контролирующим заказ и допустившим разбазаривание государственных средств. Это была уже маленькая победа в негласной и нелегкой борьбе за выживание, оставалось лишь выяснить свою дальнейшую судьбу. Эти-то перспективы и излагал сейчас генерал, по-своему, по-простому:
   - ...но тему - закроете, как бесперспективную, незачем на баб ресурсы переводить. И так они вконец разболтались, кому - тряпки заграничные, кому - круизы на другие планеты, ишь ты, наши пляжи им, видишь ли, не подходят...
   Видимо, в семействе самого генерала сложились не самые теплые и ласковые отношения между ним и женской половиной.
   - А вас, ребята, я, может быть, заберу к себе, дам, на первое время, лейтенантские погоны, должностишки какие-никакие, будете со мной такие вот проекты курировать и отслеживать, вам образования и знаний должно хватить, да и внутри этой каши сами поварились, чтобы понять - где липа липовая вековая, а где - реальная настоящая перспектива. Годится вам такой вариант?
   - Конечно, годится, - поспешил дать согласие за обоих Вадим, он был искренне рад, что без малого десяток лет жизни не прошел впустую, а служба в военном ведомстве сейчас мало чем отличалась от таковой же здесь, в исследовательском центре, вот только платили побольше, а спрашивали порой гораздо меньше.
   Наверное, и Герда устраивало такое предложение, тем более, он и сам гораздо лучше своего помощника видел ту непробиваемую стенку, что устроила природа, не давая сблизить физиологически мужчину и женщину. Если бы не одно "но"...
   - А... с ней теперь как же? - кивнув на "зет-восемьсот одиннадцать", спросил Залов, заранее зная ответ и будучи полностью несогласным с ним.
   - Как же, как же, - чуть раздраженно сказал генерал. - Порядок вы знаете, материал - в утилизатор, документацию - в архив. Думаю, за месяц вполне успеете все свои дела здесь подбить, чтобы хвостов не оставалось, а там и перевод на вас придет, если особисты с проверкой успеют, хотя - здесь же "почтовый ящик", особых придирок к родственникам и предкам быть не должно, раз вы сюда просочились, но - порядок есть порядок, без проверки нельзя...
   Он еще что-то говорил о важности поставленных перед его управлением задач, о том, как хорошо работается сотрудникам под его руководством, а "зет-восемьсот одиннадцать" поймала на себе едва ли не плачущий взгляд Герда и неожиданно вспомнила, как тот ежегодно, в какой-то, наверное, важный для него день приносил ей к обеду ярко-оранжевый, вкусный апельсин, казавшийся изысканнейшим лакомством в сравнении с питательной, но безвкусной едой, наполненной калориями. А еще в редкие минуты, когда они оставались наедине в помещениях лаборатории, он называл её не "зет-восемьсот одиннадцать", а Зиной, смеялся и шутил, что вырастил себе дочь, иметь которую ему не положено было по генетическим противопоказаниям.
   Генерал в сопровождении Вадима уже отошел к столу, за которым насторожились представители параллельного института, а Герд все еще стоял рядом и продолжал смотреть в глаза женщины, а потом совершенно внезапно шепнул: "Я тебя не отдам на утилизацию... ни за что..."
   Она хорошо представляла себе, о чем идет речь. Яркая вспышка света, безболезненный и логический конец ее недолгого существования в этом мире. Так было предрешено задолго до ее появления на свет, и противиться предначертанному было не просто глупо, а бесполезно так же, как пытаться прекратить дождь. Впрочем, о дожде "зет-восемьсот одиннадцать" знала лишь от гипнопедии, но на маленьком своем жизненном опыте убедилась, что людей частенько отличают именно глупые, бессмысленные и бесполезные поступки.
   Она и представить себе не могла, что будет просто укол снотворного, а потом из её еще живого, спящего тела откачают кровь всегда нужной второй группы, извлекут и положат на глубокое хранение в специальные контейнеры сердце, почки, легкие, печень, другие важные и часто требующиеся для пересадки органы, а оставшийся биоматериал сдадут на архивное хранение, чтобы спустя положенные десять лет сжечь в газовой печи, подключенной к генератору, вырабатывающему электроэнергию для нужд исследовательского центра. Ничто не должно пропадать втуне - это отлично знал и Герд, но он не хотел допустить подобной судьбы для своего детища.

28

   Дождь, начавшийся сразу же, как только автомобиль - солидный, черный, комфортабельный, очень представительный внешне и изумительно удобный изнутри - покинул Столицу, немного утихомирился, выродившись в мелкую серую водяную завесу, раздражающую даже больше, чем холодные, косые струи, льющиеся непрерывным потоком с неба. Чертыхаясь в душе на торопыжку Нику, сорвавшуюся из города, на ночь глядя, упрямо пытаясь что-то разглядеть через покрытое мокрой сеткой лобовое стекло и то и дело включающий дворники, Антон, придерживая руль одной рукой, второй извлек из-за пазухи плоскую, но очень объемную металлическую фляжку, кое-как скрутил и уронил на свои колени винтовую пробку, наполнив салон сильным, вкусным запахом настоящего джина...
   - Вот как мы сейчас размажемся о столб по такой дороге... - мстительно сказал блондинка, принюхиваясь и размышляя - сразу отобрать спиртное у Карева или дать все-таки тому сделать глоток-другой.
   - Да мы если и захотим - не размажемся, - угрюмо и недовольно отозвался романист. - По такой погоде и по такой дороге ехать больше десяти верст в час - самоубийство, так что, дорогая, до цели мы будем с тобой тащиться сутки...
   - Не скрипи, как старый дед, - все-таки отбирая у Антона флагу и прикладываясь к ней сама, заявила бодренько Ника. - Понимаю, что ты бы хотел как следует отоспаться, похмелиться и опять отоспаться, чтобы выехать завтра, с утра... вот только завтра с утра ты опять хотел бы похмелиться и отоспаться...
   - Ты из меня прямо алкогольного монстра какого-то сотворила, - проворчал Карев, но сдержался, чтобы не продолжить: "На себя лучше посмотри...", перекладывать вину с больной головы на здоровую, тем более - такую милую и обаятельную, он не любил.
   - Я бы и сама завтра поднялась не раньше, чем сегодня, - примирительно сказала блондинка. - Поэтому и решила ехать, как только добыла машину и договорилась насчет выступлений... а тебе и договариваться не с кем, ты - птица вольная, бесконтрактная...
   - Единственное, пожалуй, преимущество по сравнению со всей нашей поющей и танцующей братией, - волей-неволей пришлось согласиться Антону. - Встал и поехал, когда захотел, ни перед кем не отчитываюсь... но тебя выступления тоже не тяготят, там Мишель уже так все документики облизал, что все равно ты всегда права будешь, даже если совсем не права.
   - Не ревнуй, - весело засмеялась Ника. - Сам его услугами пользуешься, если надо, так что...
   - Какая ревность, - нарочито удивился романист. - Тебя ревновать - никаких нервов не хватит, Отелло в первый же день знакомства с тобой удавился бы... вечно в окружении мужчин, всегда - в центре их внимания...
   - Забыл уточнить, что еще голышом по сцене скачу и на неприличные фотки позирую, - поддержала друга и любовника блондинка. - А вот если я...
   - Стоп! - резко перебил её Карев, сбрасывая и без того небольшую скорость и прижимаясь к обочине. - Быстренько распахни окно, проветрить салон надо...
   Только тут Ника заметила, что за серой пеленой дождя притаилась у края дороги темно-синяя полицейская машина и оттуда к ним двигается некто громоздкий, похожий на чудовищного инопланетного пришельца из дешевого фильма, в бесформенной плащ-палатке с огромным капюшоном.
   Подошедший полицейский откинул капюшон и оказался средних лет мужчиной с живыми, хитрыми глазками и вполне симпатичной, хоть и несколько утомленной дождем и безлюдьем трассы, дружелюбной физиономией. Он низко склонился к предусмотрительно открытому окну автомобиля, намереваясь, видимо, потребовать документы, но, еще не сказав ни слова, натурально расцвел в широкой, радостной улыбке:
   - Ох, бесконечное небо! Какие люди! На нашей трассе!!! Госпожа Ника! господин Карев! Вот чего только на дороге не увидишь, хорошая всё ж таки у меня служба, как бы её не ругали...
   Не разгибаясь, старательно удерживая в поле зрения прежде всего блондинку, он взял под козырек, но тут же вернулся к исполнению своих обязанностей, уточнив:
   - А что ж это вас в такую погоду сюда занесло?.. вот не сидится дома людям... да еще на генеральской машине...
   - Какой генеральской? - удивился Антон, подозрительно взглянув на спутницу. - Ты говорила - у соседа-пенсионера попросила...
   - А то я у всех своих соседей первым делом их чины выспрашиваю, - ехидно ответила Ника.
   - Ладно-ладно, не переживайте, - по-своему понял их размолвку полицейский. - Никандр Савелич просто так, кому попало, свою бы машину не отдал... Вы дальше поаккуратнее, наш пост, считай, последний на трассе, потом верст на сто никого не будет, пустыня в средней полосе, хоть и под дождем...
   Он засмеялся своему удачному сравнению и снова взял под козырек:
   - Приятно было вас увидеть! Счастливого пути!
   - На странной генеральской машине, которую в "лицо" знают постовые дорожные полицейские, два известных, моментально узнаваемых персонажа - лучшей рекламы нашей поездке и не надо, - проворчал Карев, выруливая вновь на покрытую водяной пленкой трассу.
   - Не причитай, как над покойником, - чуть нервно посоветовала Ника. - Мы же не в разведку, в тыл врага идем... ну, то есть едем. А почти с инспекционной проверкой, можно сказать - официально, только инкогнито...
   - Все равно, по мне - лучше бы без внешней помпы и таких вот пожеланий в дорогу, - отозвался Антон, кивая затылком на оставшегося мокнуть под мелким дождичком полицейского.
   ...стемнеть - не стемнело, но сумрачный ненастный день как-то незаметно перешел в еще более сумрачный вечер, хотя дождь практически прекратился, когда генеральский автомобиль отставного чиновника подкатил к странному здесь, будто срисованному из детской книжки аккуратненькому альпийскому двухэтажному домику с красной, промокшей черепицей на крыше. На небольшой огороженной ажурным кованым заборчиком стоянке возле дома было пусто, но в дальнем её углу громоздился, бросаясь в глаза, красный, уродливый шкаф маленькой бензоколонки, а внутри самого помещения горел неяркий свет, и слегка подсвеченная вывеска над дверью завлекала - "Кафе Иллюзия".
   - Пойдем, перекусим, заодно узнаем, можно ли тут переночевать, - сказал Антон, решительно выбираясь из уютного теплого салона под неприятную холодную морось.
   - Не рано готовишься на ночлег? - скептически спросила Ника.
   Она выскочила из автомобиля следом, и теперь старательно изображала некое подобие гимнастики, наклоняясь и изгибаясь, как самая настоящая кошка. Казалось, вот-вот, еще секунда и девушка, издав призывное "мяу!" помчится к домашнему уюту и теплу, манящему светом из сказочных окон кафе.
   - Я, вообще-то, уже четвертый час за рулем, - отозвался Карев, тоже, но с мужской ленцой разминая мышцы. - По такой погоде - это совсем не шутка, хочется нормально отдохнуть, а не тесниться на заднем сидении авто, стоящим под открытым небом... да и удобств - тоже хочется... а не мокрого кустика и холодного ветра в задницу...
   - Вот, что значит - литератор, - завистливо сказала Ника. - Так красиво о теплом сортире больше никто из моих знакомых не мечтает...
   Маленькое, красивое крылечко, все в резьбе по дереву, в отличие от окон кафе было освещено лишь отблесками света от вывески, и Карев не без труда нащупал в сгустившемся сумраке холодную медную ручку двери. В лицо сразу же дохнуло совсем не жилым, неуютным, затхлым теплом забытого, редко прибираемого, захламленного старыми газетами и полуразвалившейся мебелью помещения. Но действительность оказалась лучше собственного запаха. За маленьким, вдвоем не развернуться, тамбуром располагался вполне цивилизованный, оформленный "под старину" зальчик, неярко освещенный, совершенно пустой и тихий.
   Постояв несколько секунд у дверей в необъяснимом ожидании и наугад выбрав себе столик в дальнем от входа уголке, Антон и Ника прошли к нему и устроились на жестких деревянных стульях с резными, красивыми, но неудобными спинками, и тут же, не успел Карев еще выложить на стол коробку папирос из кармана своей "вечной" кожаной куртки, к ним подошла неизвестно откуда взявшаяся, будто вынырнувшая из подпространственного "тоннеля", официантка в коротком форменном платье с изящно вышитым над верхним маленьким кармашком и отчетливо читаемым именем - Игона, и непонятным набором латинских букв вперемешку с цифрами - чуть ниже. Улыбчивая, совсем еще молодая, стройненькая, но как-то по провинциальному простенькая, со светло-русой косой, перекинутой на грудь и свежим, будто только что умытым, веснушчатым лицом.
   - Здравствуйте, люди, - простенько улыбаясь, сказала она, одновременно доставая из кармашка крохотный блокнотик. - Вы к нам просто покушать или будете обедать здесь?
   - А чем ваше "покушать" отличается от обеда? Здравствуйте, девушка, - изображая на лице легкую ревность к официантке, уточнила Ника, а Антон, улыбнувшись в ответ, молча и вежливо поклонился, не вставая из-за стола.
   - Покушать можно яичницу с ветчиной, сосиски с зеленым горошком, - вежливо и отчетливо, будто и не замечая ревности блондинки, пояснила Игона. - А хороший обед надо готовить и начинать с аперитива.
   - Как ты, Карев, насчет начать с аперитива? - игриво подтолкнула Антона в бок Ника. - А потом закусить сосиской?
   - А мясо какое-нибудь есть? чтобы недолго готовить? - поинтересовался Антон, вспомнивший, что мясо последний раз он видел больше суток назад, а в том самом фешенебельном ресторане, где их застал начальник Сто восемнадцатой, подавали исключительно дары моря, продукты, конечно, хорошие, аппетитные и питательные, но в глазах романиста мяса вовсе не заменяющие.
   - Быстро возможно только готовое, если разогреть в особой микроволновой печи, - продолжила улыбаться официантка. - Если вы немного подождете, то наш повар нажарит для вас специально. У него это получается хорошо.
   Была в словах, построении фраз, общем поведении и искренней, казалось бы, улыбке девушки какая-то трудноуловимая странность, но Антон не успел, как следует, об этом подумать, в бок его ткнула, пробивая кожу куртки, рубашку, мышцы и, кажется, доставая до печени холодным, острым кулачком, блондинка:
   - Соглашайся, Карев, давай поедим по-человечески перед подвигами, я бы вот тоже от куска хорошо прожаренного мяса с корочкой такой хрустящей не отказалась... А пока мясо ждем, можно и водки выпить для аппетита, и чего-нибудь солененького пожевать на закуску. У вас здесь что есть солененького?
   - Грибы, рыжики и маслята, и огурцы соленые и маринованные, рыба разная горячего и холодного копчения, - четко, будто зачитывая меню, начала перечислять Игона. - Помидоры и перец сладкий маринованные, икра черная, зернистая и паюсная, икра красная разных лососевых рыб...
   - Опять разорю тебя, Карев, теперь на икру, - задумчиво сказала Ника, делая вид, что пытается вот так, сразу, выбрать что-нибудь из предложенных соблазнительных закусок. - Но сначала все-таки надо определиться с ночлегом, а то с набитым до предела желудком тащиться по буеракам и косогорам, да еще ночью, не очень-то романтично...
   Блондинка резко и пытливо взглянула в безмятежные глаза официантки, но та никак не отреагировала, будто разговор о ночлеге прошел мимо её ушей, и Ника с трудом подавила желание пощелкать пальцами перед лицом девушки, проверяя - не впала ли та в ступор. Впрочем, делать этого не пришлось.
   - У вас тут есть номера для проезжающих? - прямо спросил Антон, обращаясь к официантке.
   Та будто бы напряглась, задержалась с ответом буквально на полсекунды, но теперь ожидающая чего-то подобного блондинка заметила эту непроизвольную задержку.
   - Нет, мы не предоставляем таких услуг, - изобразила на лице радостное сожаление услужливая девушка и тут же замолчала, будто выключилась из общего разговора.
   - А какая-нибудь гостиница есть поблизости? - с легким раздражением уточнил романист, которому эта беседа тоже начала действовать на нервы.
   - Я не могу вам подсказать, - еще более разочарованно, но по-прежнему улыбаясь, сообщила Игона. - Но если вы поедете направо от ближайшего поворота, то можете найти старый поселок. Там живут люди, много людей, не то, что у нас. Вас могут пустить на ночлег, если хорошо заплатить и вести себя смирно.
   - Это недалеко? - все-таки решился спросить Антон, хотя предпочел бы просто плюнуть и прекратить ставший бессмысленным разговор.
   - Я не знаю единиц измерения, - совсем как школьница, не подготовившаяся к уроку, ответила официантка. - Но вы сказали про мясо - его начинать жарить?
   - Начинайте, - бессильно махнул рукой романист. - И водки принесите, теперь выпить еще больше хочется, а из закусок - икру и маринованные грибы...
   - Какую икры и какие грибы? - все с той же радостной улыбкой спросила Игона и, получив гурманское уточнение, что икру хорошо бы черную, зернистую, но если нет, то пойдет и паюсная, а грибочки - маслята, пожелала: - Вы пейте и закусывайте, когда закончите, мясо будет готово.
   Как ни странно, но водка в графинчике, уложенном на бочок в ведерко со льдом, изначально предназначавшемся под шампанское, маринованные грибочки в фарфоровой плошке, икра в хрустальной вазе, сливочное масло, не порционное, а целым, янтарным, слезящимся куском, хлеб на резном деревянном блюде - всё появилось на столе буквально через минуту, будто обслуживала их не единственная официантка в маленьком придорожном кафе, а целый сонм халдеев во главе с мэтром где-нибудь в популярном столичном ресторане. Внешне неторопливо, но удивительно ловко расставив на столике водку, закуски и столовые приборы, Игона остановилась у небольшой стойки буфета, скорее декоративного, чем по-настоящему работающего, и несколько минут спокойно понаблюдала, как Антон и Ника, не откладывая удовольствие в долгий ящик, размазывают по кусочкам свежего хлеба тяжелое желтое масло, накрывают его слоем черной икры, причем именно зернистой, белужьей, цепляют на вилку скользкие, "сопливые" маслята, аппетитно выпивают разлитую по хрустальным лафитникам холодную водку и не менее аппетитно закусывают.
   А едва только по паре рюмочек переместились из графинчика в утомленные поездкой и странным разговором с чудаковатой официанткой организмы, как по небольшому обеденному залу начал распространяться, разгоняя затхлость и тоскливость помещения, несильный, но удивительно стойкий и аппетитный запах поджаривающегося мяса.
   Пока клиенты насыщались, Игона чуть сместилась и теперь стояла наготове возле дверей, ведущих в кухню, и мясо с отварной картошкой, посыпанной мелко порубленным укропом, подала мгновенно, можно сказать, едва только повар дал знать о готовности продукта, а скорее, едва только сидящие за столом "разогрели" аппетит.
   Тут даже Ника недоумевающе подняла взгляд от тарелок, явно удивляясь такому невиданному ею до сих пор в провинции сервису. К мясу Игона поднесла еще пару соусников с каким-то далеко не фабричного изготовления майонезом и томатным соусом, горчичницу и хренницу. Пережевывая ароматное свежайшее - и где они его только взяли поздним вечером - мясо, политое чудесным на вкус майонезом, закидывая в рот рассыпчатую, духовитую картошку, Антон не мог отделаться от впечатления, что он находится в театре, и кормят его, несмотря на отличнейшее качество продуктов, бутафорией. Такого просто не могло быть в этом захудалом, на отшибе стоящем кафе, поздним дождливым вечером и исключительно для двух случайных посетителей.
   Видимо, и Ника ощущала нечто похожее, потому что за все время позднего обеда она, на удивление, не сказала ни слова, лишь изредка бросая совсем уж подозрительные взгляды на обслуживающую их девушку. Кстати, кроме Игоны, никто другой в помещении кафе не появлялся, даже просто не мелькал в дверях кухни, в подсобках, не было слышно и человеческих голосов, только где-то далеко-далеко, на пределе слышимости, похоже, бубнил о чем-то радиоприемник.
   Завершив плотный, сытный обед очередной, теперь уже заключительной порцией водки, Антон с удивлением обнаружил, что графинчик был рассчитан именно на шесть лафитничков, будто кто-то заранее знал, сколько выпьют нежданные гости, хотя этого не мог бы сказать ни сам романист, ни его спутница. А еще - как-то очень уж незаметно, будто по мановению волшебной палочки, а отнюдь не с помощью человеческих рук, исчезали со стола грязные тарелки, вилки, ножи... а следом за ними опустошенные или неиспользованные соусники, икорница и прочая посуда. К концу обеда на столе оставался лишь пустой графинчик из-под водки и массивная хрустальная пепельница, сделанная с таким изяществом, что самое место ей было не в провинциальном придорожном кафе, а в имперском музее декоративно-прикладных искусств.
   - Желаете десерт? - спросила Игона, привычно уже, жизнерадостно улыбаясь, будто сама вместе с клиентами откушала и выпила от всей души.
   - Карев, я сейчас лопну и безо всякого десерта, - остановила раскрывшего, было, рот Антона блондинка и следом намеренно обратилась к официантке: - Спасибо, милая, но мы, пожалуй, ограничим себя в обжорстве. Десертом нам послужит дорога до поселка...
   - Знал бы заранее о таком местечке, непременно захватил бы с собой пару сигар или даже свою трубку с голландским табачком. После такого обеда непременно нужно курить сигары, даже тебе, Ника... - оценил качество блюд романист, посчитавший своим долгом, невзирая на всяческие странности, похвалить и местного повара, и официантку.
   Вот только она комплимента, похоже, не поняла или не восприняла слова Антона, как комплимент. А может быть, сыграло свою роль то, что клиент не обращался непосредственно к Игоне, а говорил, как бы, в общем, для всех, в зал.
   - Сигары - это хорошо, - мечтательно протянула Ника, но тут же словно оборвала себя: - Дорогой, расплатись, пожалуйста, а я подожду тебя в машине... Да, Игона, где тут у вас туалет?..
   ...рассчитавшись и неторопливо выходя на крыльцо, романист никак не ожидал увидеть блондинку уже сидящей в автомобиле, правда, несколько необычно: на переднем сиденье, боком, опираясь на открытую дверцу и поставив на землю свои изящные ножки, Ника нервно, глубоко затягиваясь, курила свою ароматную "дамскую" папироску.
   - Как-то ты быстро "носик попудрила" и остальные свои дела закончила, - сострил Антон, обходя автомобиль и устраиваясь за рулем. - Садись нормально, сейчас ночлег поедем искать...
   - Нормально сяду, - послушно согласилась блондинка, резким движением забрасывая ноги в салон и с силой захлопывая дверцу. - А вот ехать никуда не надо...
   - Предлагаешь провести романтическую ночь в авто? - нарочито почесал в затылке Карев. - А что? очень неожиданно и стильно... правда, как-то по-подростковому, я бы предпочел узкую, скрипучую кровать, но под крышей, однако с тобой...
   - Чтобы я не предлагала, а ночевать придется в машине... - кивнула в тон его словам девушка. - Я глянула через коммуникатор... здесь нет никаких жилых поселков... до самого Сумеречного города - пусто, почти триста верст во все стороны: хоть влево, хоть вправо...
   - Может быть, там люди недавно... хотя, у тебя же разведданные, как из генштаба противника, можно не проверять, - высказал комплимент, скорее, инопланетной технике, чем блондинке, романист.
   - Короче, на настоящий момент живых людей или крупных животных там, куда нас послали - нет, есть развалины, заброшенные шахты, какой-то старинный рудник, закрытый аж двести лет назад, но всё - пустое, - повторила Ника.
   - А зачем же нас... - начал, было, Антон и тут же спохватился: - То есть нас, просто-напросто, послали?.. чтобы не мешали чему-то или кому-то? вряд ли мы стали бы возвращаться и требовать компенсации за бесцельно потраченное время, если бы отъехали отсюда в ночь на десяток-другой верст...
   - И даже больше того скажу, - серьезно подтвердила Ника. - Вправо от ближайшего поворота и в самом деле идет дорога... такая, на которой мы застрянет и просидим в лужах до рассвета, а то и подольше...
   - Вечно с тобой какие-то приключения, - вздохнув, проворчал романист. - Хотя, мне эта официантка как-то сразу не понравилась...
   - ...очень уж она правильно и точно говорит, - подхватила блондинка. - ...и только тогда, когда обращаются прямо к ней... как-то не по-людски, ты не находишь?
   - И все кафе... такого на наших дорогах не бывает, - покивал Антон. - И посуда, и сервис, а народу - никого...
   - Больше тебе скажу, Карев, - перебила-добавила Ника. - Я вот заглянула в местный сортир... не морщись, литератор ты мой, так вот, это не сортир - это Версаль в мраморе, в блистающих бронзовых кранах и со свежими полотенцами...
   - Может, и унитазы малахитовые стоят? - съязвил романист.
   - Унитазы обыкновенные, хотя - чистейшие и новейшие, будто поставили их за полчаса до нашего приезда... ты же знаешь, что, когда надо, я не брезгливая... так вот, в сортире нет запаха. Вообще никакого!..
   - Всё страньше и страньше, - процитировал Антон. - Официантка, говорящая только тогда, когда к ней обращаются, и посылающая нас куда подальше от этого места, изысканная сервировка и отличные блюда, как в лучших столичных заведениях, на совершенно пустынной трассе, теперь еще вот нефункционирующий до нашего появления сортир, и таинственное отсутствие людей, ну, кроме этой пресловутой официантки... кстати, хочешь - добью тебя последней деталью?
   - Добивай, я сейчас ничему не удивлюсь, - милостиво разрешила Ника.
   - За обед с меня взяли, похоже, по ценам двадцатилетней давности... считай - по себестоимости, а то и ниже... и какой же из всего этого следует вывод? - решил подвести итоги романист.
   - Что я приношу удачу не только нолсам, - кивнула блондинка. - Ткнула "пальцем в небо" и - попала... А значит, ночь мы проведем в машине, а удобства, как ты и не мечтал, будут под кустиком... вот только отъехать чуток в сторонку надо бы, не гадить же прямо здесь, у крыльца...

29

   ...После отъезда генерала, подготовки документов промежуточной комиссии, согласования и подписания актов на закрытие темы, после составления и рассылки еще не одного десятка нужных и важных бумаг, будь они хоть исключительно в электронном виде, наступил "час тишины", как иронично звали присутствие на рабочих местах почти уволившихся сотрудников другие служащие "почтового ящика". Герд и Вадим в обязательном порядке приходили на работу, слонялись по коридорам, сидели в курилках, выслушивая институтские сплетни и свежие анекдоты, обедали в общей столовой, опять слонялись по коридорам в тоскливом, но совершенно законном безделье.
   Про "зет-восемьсот одиннадцать", кажется, все окружающие её люди забыли, не приглашали в кабинеты на тесты, не гоняли в спортзале, не брали многочисленных анализов, прекратили сеансы гипнопедии, хорошо хоть не забывали кормить, но порции день ото дня становились все меньше и меньше, похоже, ей доставались остатки не потребленного другими подобными объектами спецпитания. Только Герд стал чаще бывать в каморке, где теперь почти безвылазно пребывала его Зина, он приносил книги, показывал на своем, личном планшете интересные фильмы и почему-то очень много - о других планетах, жизни в давно прошедшие века, чуть ли не при каменном веке. Он не пытался говорить с Зиной, понимая, что отвечать она сможет так, как была запрограммирована всем воспитанием в институте, но просто сидел рядом, иногда обнимая ее, поглаживая по плечам, целуя в затылок, в жесткие, соломенного цвета волосы, которые росли так медленно, что за четыре года едва-едва покрывали её не по-женски сильную шею, это тоже была часть эксперимента - наряду с ускорением общего созревания, замедление роста волосяного покрова на всех участках тела.
   Однажды их застал в подсобке Вадим, привычно изнывающий от безделья, мотающийся по всем кабинетам и лабораториям исследовательского центра, куда он имел доступ, и отвлекающий от текущей работы сотрудников пустопорожней болтовней.
   - Ну, что, не можешь никак решиться? - грубовато спросил он Герда, заметив, как при открывании двери тот отпрянул от "зет-восемьсот одиннадцать". - Ладно, давай я сам, что ли, её отведу...
   И, не дожидаясь ответа, скомандовал, обращаясь к неподвижно сидящей женщине:
   - Встань, следуй за мной!
   - Нет, - крикнул, срывая голос Залов. - Не смей! Я... я это сделаю потом... сам...
   - Эх, Герд-Герд, бедолага, - покачал головой Вадим. - Знаешь ведь, что перед смертью не надышишься, а все оттягиваешь и оттягиваешь, рубить надо сплеча, сразу. Бац - и нет твоей Зины...
   - Какой Зины? - нарочито удивился Залов.
   - Думаешь, никто здесь ничего не знает? - засмеялся Рост. - Мы не слепые, Герд, видим и слышим все. Просто молчим, если это не мешает работе, ну, и не тревожит особый отдел...
   - Вот и молчи дальше, - сердито отозвался Залов. - Не твое дело, как я тут кого называю, а имена даже лабораторным мышам дают, чтобы ты знал.
   - Мышам - да, отчего ж мышам не дать прозвище, - согласился Вадим. - Только это не мышь, и зовут её "зет-восемьсот одиннадцать" именно для того, чтобы не было никаких глупых соплей и прощаний перед утилизацией.
   - Да пошел бы ты... - Герд выругался так, как никогда в жизни еще не ругался, тем более, в стенах института.
   Ошарашенный Вадим промолчал, только недоуменно глянул на Зину, Герда и вышел из каморки, аккуратненько прикрыв за собой дверь.
   - Ну, вот и все, Зина, - сказал обреченно Герд. - Теперь придется торопиться, Вадим, конечно, сразу же не побежит в особый отдел, он - свой парень, но и дожидаться у моря погоды не будет, наверное, чтобы не подставлять меня, придет сюда как-нибудь вечерком или поздно ночью. А ты не сможешь ему сопротивляться, он же работник лаборатории, еще не уволенный, ты обязана ему подчиняться... ладно, у меня все равно уже почти готово...
   Он не уточнил, что готово, молча встал и ушел, и двое суток не появлялся ни в подсобке, ни вообще на работе, предупредив свое теперь уже формальное начальство, что занимается личными делами, связанными со сменой места службы. Какие это могут быть дела - никого не интересовало, теперь пользы исследовательскому центру Герд никакой не приносил, присутствие его было лишь данью традиции.
   Он появился к вечеру третьего дня, сосредоточенный, сильно взволнованный и принес с собой объемистый сверток. Зина послушно встала при виде Герда с кушетки, склонила в знак приветствия голову, но он не обратил на это внимания, хотя всегда, сколько помнила "зет-восемьсот одиннадцать", здоровался в ответ и был вежлив и корректен.
   - Вот, давай, переодевайся, не торопись, но и не задерживайся, - скомандовал Залов, нервно поглядев на свои старинные, раритетные, наручные часы, доставшиеся ему то ли от деда, то ли от прадеда.
   Впрочем, предупреждал он Зину напрасно, скорее, от собственной нервозности, чем по необходимости, все приказы и распоряжения людей "зет-восемьсот одиннадцать" выполняла расторопно и даже охотно. И сейчас, быстро скинув привычно носимую днем серую хламиду, она облачилась в подобную же, но более насыщенного, сочного цвета совсем с другим обозначением и индексом над верхним левым кармашком.
   Герд, казалось, не обратил внимания на обнаженность своей подопечной, да и на что ему было обращать внимание, если он за прошедшее время тысячи раз видел Зину не только без одежды, но в очень даже замысловатых позах в спортивном кабинете, на тренажерах, во время психологических тестов. Да и не в силах он был сейчас думать о чем-то ином, кроме...
   - Надень, как перчатку, - протянул Зине теперь уже де-факто бывший научный сотрудник тонкий латекс.
   Это и впрямь была перчатка, на одну правую руку, из тончайшего, незаметного на ладони материала, но с нанесенными на нее иными папиллярными узорами. За такую вещицу Герд выложил едва ли не все свои многолетние сбережения, ведь изготовление "чужой руки" грозило и исполнителю, и заказчику не просто длительным тюремным сроком, а гарантированной медленной смертью в ссылке на астероидных рудниках. Но Зина этого не знала, она вообще не догадывалась о черновой, нелегальной стороне жизни в Полярной Республике, таких знаний ей не положено было иметь.
   - Идем вместе со мной, - распорядился Герд, когда женщина была готова. - По сторонам не смотри, если кто-то окликнет нас - не отзывайся, говорить буду только я. И, главное, никому не подчиняйся, кроме меня, считай, что происходит самый важный эксперимент в твоей жизни.
   Он кое-как запихал в принесенный пакет старую одежду Зины, пробормотав: "Пойдет на замену, когда еще случай выпадет новой разжиться...", и повел женщину вон из исследовательского центра по длинным, пустынным коридорам, по странным переходам между этажами, обходя заранее известные места возможного скопления сотрудников, работающих во вторую смену.
   Потом был стремительно падающий лифт, в котором Герд попросил спутницу приложить к пульту управления закамуфлированную правую руку, и выход в город через один из многочисленных боковых подъездов, где снова пришлось задействовать чужие отпечатки пальцев. На удачу беглецов никто из знакомых по дороге им не встретился, не перед кем было объясняться, куда это практически бывший работник "почтового ящика" повел использованный и подлежащий утилизации биоматериал на ночь глядя.
   На улице, даже не дав Зине секунды, чтобы оглядеться, Герд буквально впихнул её в стоящую неподалеку от входа машину, сам бросился за руль и рванул с места так, будто за ним, в самом деле, гонится хваленая госбезопасность: страшилка и гроза всех сотрудников "почтовых ящиков" и других, более-менее закрытых учреждений, связанных с государственными тайнами. До этого момента знающая город лишь по фильмам и книгам, что приносил ей Залов, Зина старалась особо не крутить головой, жадно впитывая в себя пролетающие мимо яркие разноцветные огни реклам, разноцветный свет из окон высотных домов, разноцветные толпы горожан, одетых в очень строго однотонные одежды, подобные той, что принес с собой бывший научный сотрудник.
   Автомобиль с беглецами мчался по улицам в общем потоке, ничем не выделяясь среди прочих, как, вообщем-то, и планировал Герд, но вот цель у едущих была слишком разная. Минут через сорок стремительного передвижения, Зина заметила, что поток машин сильно поредел, огни на улицах потускнели, а вскоре и улицы превратились в сплошной, высокий, бетонный забор с проводами сигнализации на гребне. Герд резко вывернул руль, и они оказались в темном, грязном закутке, среди каких-то развалин, пустых объемных коробок из быстроразлагающегося пластика, строительного мусора. "Выходи!" - скомандовал Залов, обегая машину и едва ли не силой вытаскивая Зину наружу, привыкшая к стерильной чистоте лабораторий, к ежедневному ультрафиолету и микроволнам обеззараживателя, женщина просто испугалась такого скопления грязи.
   - Брось в машину перчатку, скорее! - нервно поторопил её Герд.
   Следом за перчаткой в автомобиль полетел серенький брусочек. "Бежим!" - успел крикнуть Залов, но следом, в спины, полыхнуло так, что даже слегка опалило обоим волосы.
   Они долго бродили среди странных, темных строений, без привычной Герду асфальтированной дороги под ногами, без обычных для Зины светлых просторных коридоров, пока, наконец-то, не добрались до ярко освещенной, застекленной прозрачным пластиком будки-проходной, в которой людей заменял роботизированный комплекс. Как оказалось, бывший научный сотрудник был готов и к этому, скормив в приемную щель у массивной двери-вертушки целую кипу заранее подготовленных бумаг.
   Вертушка вывела беглецов в длинный, узкий и тесный коридор какого-то подсобного помещения, и лишь выйдя из него, Герд и Зина как-то сразу, вдруг, попали в пестроту и шум космопортовских залов...
   - Стой здесь, никуда не уходи, - настойчиво попросил, меняя тон на более спокойный, Герд, хотя прекрасно понимал, что Зина и шагу не ступит без его разрешения.
   Сам он исчез в толпе инопланетных гостей, отправившись решать связанные с их побегом неотложные дела, а ошеломленная происходящим, настороженная и изначально недоверчивая к посторонним женщина замерла возле псевдомраморной колонны, во все глаза разглядывая ушастых нолсов с хоботками носов, чешуйчатых, желтокожих шноссов с их характерной, змеящейся походкой, высоких, худых, мрачновато-высокомерных синекожих ворбланов с красными глазами сказочных вампиров. Были в толпе и многочисленные представители семейства гоминидов, одетые достаточно однообразно в комбинезоны звездачей, своего рода - легкие скафандры, самых разных, но обязательно сочных и радующих глаз расцветок.
   Пока Зина с врожденной любознательностью разглядывала прилетевших и улетающих гостей планеты, вернулся Герд, довольный, счастливый и успокоившийся, ну, хотя бы частично и на время.
   - Здесь нас никто не тронет, - пояснил он в ответ на незаданный вопрос Зины. - Межпланетная зона, никаких задержаний, арестов и прочих действий местных властей. И санкции за нарушение очень суровые, даже госбезопасность не пойдет на разрыв контактов с большинством инопланетников. Здесь мы подождем немного, скоро нас примут на борт, и мы улетим отсюда далеко-далеко, где нас никогда не будут искать, ты понимаешь?..
   ...окончательно успокоился и даже расслабился Герд только на корабле нолсов, коренастых, как сказочные гномы, веселых и беззаботных на отдыхе, но очень деловитых в работе. Когда Зина чуть ближе познакомилась с экипажем, то невольно задала вопрос, с какими же сокровищами расстался ее мужчина, если беглецов и нарушителей местной законности мини-слоники решились взять с собой, пренебрегая возможным преследованием и сейчас, и в будущем. Правда, в настоящее время настичь корабль, и попытаться вернуть беглецов было невозможно, то, что вырывалось из объятий притяжения планеты, физически было нельзя вернуть обратно без желания экипажа, а через пару деньков будет уже подпространственный "тоннель" и тогда - прощай, родина!
   Может быть, от ощущения безопасности, может быть, от разрядки напряжения, пережитого во время бегства, а скорее всего, от того, что им досталась одна мизерная каютка-пенал на двоих с единственной же спартанской койкой, Герд не сдержался и под утро - корабельное утро, отсчитываемое по часам, а не вращению отсутствующей планеты - овладел Зиной, которая, впрочем, и не думала сопротивляться, восприняв новый виток их отношений с любопытством и интересом. Можно даже сказать, что плотская любовь, до сих пор известная женщине лишь теоретически, ей понравилась, и на вторую ночь она сама проявила инициативу, но тут уж Герд оказался не на высоте, почему-то посчитав происшедшее едва ли не презираемым инцестом. Если бы не краткий, всего-то недельный, срок пребывания на корабле нолсов, кто знает, чем закончилось для беглецов это невольное "свадебное" путешествие, может быть, полным разладом и непониманием интересов друг друга, может быть, напротив, полным слиянием душ и тел, но через неделю корабль нолсов вынырнул из "тоннеля" неподалеку от Сто восемнадцатой контрольной точки.
   - Вот теперь поторопитесь, - скомандовал самый, пожалуй, высокий из гномов, занимающийся на корабле навигацией и почти равный ростом невысокой Зине. - Самое время вам выбрасываться, пока контакт со Станцией техобслуживания то и дело рвется из-за помех, если повезет, высадку не обнаружат...
   - А если не повезет? - спросил Герд, торопливо собирая по каютке те мелочи, без которых не обходится ни один путешественник, и почему-то всегда в нужный момент оказывающиеся разбросанными, где попало.
   - Не повезет - уже ваше дело, - пожал плечами нолс. - Бот к нам все равно вернется, а обустраивать вас на чужой планете мы не брались.
   Что верно, то верно, в устном соглашении между беглецами и капитаном корабля было четко сказано: "...и высадит на планету без регистрации и прочих документальных формальностей".
   Их втолкнули в тесное, больше всего напоминающее корабельную каютку, пространство посадочного бота, слегка протрубили хоботками на прощание и загерметизировали входной люк.
   - Как мы теперь отсюда выйдем? - спросила немного испуганно Зина.
   Впрочем, Герд тоже был "на нерве", старательно пытаясь выглядеть бодрячком, но весь бледный, будто покрытый мелом.
   - Вот синяя кнопка, - пояснил он своей женщине то, что совсем недавно сам узнал от нолсов. - После посадки нажмем - и выйдем наружу, только сделать это надо будет побыстрее, бот самостоятельно герметизируется и улетает через минуту после касания поверхности, так отлажена у них автоматика.
   - Мы успеем? - почему-то спросила Зина.
   - Конечно, - стараясь вселить уверенность в нее и в себя, ответил Герд.
   На спуске маленькую капсулу трясло, кидало из стороны в сторону, видимо, конструкторы бота меньше всего заботились о комфортабельности полета, всю душу вложив в защиту пассажиров от всяческих неожиданностей и неприятностей в любой, даже чужеродной атмосфере. Но бесконечный, казалось бы, полет от корабля нолсов до поверхности планеты окончился плавным, очень мягким приземлением, которого ни Герд, ни Зина фактически не почувствовали, отреагировав только на зеленую мигающую панельку над выходным люком бота.
   - Кажется, всё, - неуверенно проговорил бывший научный сотрудник исследовательского медико-биологического центра, как-то медленно и задумчиво, будто изо всех сил оттягивая такой долгожданный момент, потянувшись пальцем к синей кнопке.
   В открывшемся проеме зазеленело, внутрь ворвался звук шелестящих листьев, запах чужого воздуха и чуть подгоревшей в месте посадки земли. Герд все не решался и не решался сделать первый шаг, когда его опередила Зина, проворно, светлоголовой ящерицей, выбравшись через узкий лаз люка на поверхность чужой планеты.
   - Милый, выходи, не то я останусь тут одна, - неожиданно позвала она, обернувшись к боту, и, кажется, сама испугалась собственной смелости - первой заговорить с человеком.
   Но еще больше перепугался Герд - остаться в боте, вернуться на корабль нолсов, попасть на Сто восемнадцатую, быть зарегистрированным, открыть госбезопасности свое место пребывания и пустить насмарку все свои старания, а главное - остаться без Зины...
   Он вылетел из посадочного модуля рыбкой, забыв, что встречает его не мягкий надувной, домашний матрас, а жесткая, подсушенная жарким солнцем поздней весны, наполненная корнями деревьев и травы, лесная, чужая земля. Больно ударившись, потеряв ориентировку от неожиданности, с чудовищно бьющимся от волнения и пережитого страха сердцем, Герд быстро поднялся на ноги, и в ту же секунду в грудь ему уткнулась Зина, бросившаяся навстречу, но не успевшая поймать, подстраховать, поддержать любимого. Они невольно обнялись и замерли, не видя и не слыша ничего вокруг...
   А полный весенней, новой жизни лес шумел кронам свежей зелени, щебетал далекими голосами неизвестных птах, трещал валежником под лапами неведомых зверьков и, казалось, даже не обратил внимания на появление еще двоих странных обитателей в своей чащобе, вот только тихий, как вынутая из бутылки с вином пробка, звук взлетевшего обратно, на орбиту, бота насторожил лесных обитателей, да и то ненадолго.
   Неизвестно, сколько так простояли в далеко не дружеских объятиях беглецы, но, наконец-то, Герд кашлянул смущенно, легонько отодвигая от себя Зину, и огляделся.
   - Теперь это наш дом...

30

   Утро оказалось полной противоположностью ушедшего дня. В небе рассеялись тучи, будто и не было их там никогда, засияло, подсушивая землю, лес и серую полосу трассы, солнышко, согрело, как могло воздух, порадовало глаз.
   Выбравшийся из автомобиля в кустики, кряхтящий и пыхтящий, с трудом разминающий затекшие мышцы, Антон вернулся в преотличнейшем расположении духа, будто за те короткие минуты под мокрой, холодной жимолостью успел и умыться, и принять душ, и даже похмелиться.
   Любимую женщину он застал у машины в странной позе: с голым торсом и закинувшей левую ногу на капот, - Ника, привычно разминалась с утра, не обращая внимания на холод, легкую "гусиную кожу", мягкую влажную землю под ногами вместо привычного упругого паркета.
   - Что ты, молодец, не весел? Что головушку повесил? - озорно спросила блондинка у своего друга.
   - Хорошо тебе, - сделал вид, что позавидовал, Антон. - Всё - как с гуся вода... а я уже давно не мальчик, чтобы от ночевки в авто получать удовольствие...
   - Странные у тебя проявления любви бывают, - констатировала Ника, меняя левую ногу на правую на капоте машины. - Ни с того, ни с сего меня гусыней обозвал... я что - так похожа на глупую, неуклюжую птицу?..
   - Ох, вечно ты к словам придираешься, - засмеялся романист. - "С гуся вода" и гусыня - все-таки не одно и то же...
   - А ты бы поаккуратнее со словами, - порекомендовала блондинка, заканчивая утренний "партизанский" комплекс упражнений. - Все-таки, какой-никакой, а литератор, должен цену словам знать...
   - Цену знаю, меньше трешки за слово не беру, - засмеялся Антон.
   - Хвастун, - пожала голыми плечами девушка, - если тебе хотя бы половину желаемого за слово платили, ты бы сейчас рассекал по южным морям на собственной яхте, а не торчал здесь, в осеннем лесу, на чужой машине...
   - Я бы, может, и рассекал, да только некоторые блондинки подписались на труднообъяснимую работу для непонятных инопланетников, - парировал Карев и тут же вернулся к насущным делам: - Наверное, стоит сходить - глянуть, как там дела в кафе?
   - Обязательно стоит, - согласилась Ника. - Сейчас и пойдем, вот только оденусь...
   Она достала из машины свою дорожную, коротенькую курточку и просто накинула её на плечи, потом залезла в бардачок, прихватив оттуда коммуникатор и медальон Инспектора, притопнула по сырой земле каблучком так, что едва не увязла, но ловко извернулась и задорно сказала:
   - Я готова...
   Антон чуток посерьезнел, заметив, что за вещи Ника сунула в карман курточки, и кивнул на едва приметную дорожку, пошли, мол. Вчера, в полной уже темноте, он так удачно нашел в мокром, дождливом лесу и эту дорогу, и эту маленькую полянку совсем неподалеку от трассы, но укрытую от посторонних глаз густыми, пока еще покрытыми листвой зарослями, что заслужил от блондинки не просто похвалу, но и интимное поощрение. Впрочем, без такого "поощрения" спать вместе у них не получалось в любых условиях...
   - Я на тебя смотрю, и мне уже холодно, - полюбопытствовал романист, когда они шли к трассе. - Как ты сама-то не мерзнешь в такую погоду с голой грудью?
   - Чудак ты, Карев, - засмеялась блондинка. - У тебя ведь лицо не мерзнет?.. А чем моя грудь хуже моего же лица, которое тоже не мерзнет?..
   - Ну, временами твоя грудь гораздо лучше лица, - ухмыльнувшись, согласился Антон.
   - Пошляк, - поощрила Ника. - А что еще у меня лучше одно другого?..
   За этой маленькой дружеской пикировкой они незаметно выбрались из леса и остановились на опушке, в сотне саженей от кафе...
   На маленькой стоянке, совершенно пустынной вчера вечером, сейчас громоздился, занимая едва ли не половину её площади, старенький, покрытый потеками дорожной грязи микроавтобус, шикарная, гоночная машина явно зарубежного производства, подержанный, но крепкий, добротный автомобильчик среднего класса и - совершенно неожиданный мопед, больше похожий на детскую игрушку в компании серьезных машин.
   - Ого! - только и сказал Карев.
   А Ника деловито достала из кармана коммуникатор, потыкала пальчиком в экран, почитала, прищурившись, полученную в ответ на запрос информацию, и со вздохом сказала:
   - Ничего это не дает... имена владельцев, аренда, доверенность... все равно, пока не зайдем внутрь, ничего не увидим и не поймем...
   - Предлагаешь лихую кавалерийскую атаку с шашками наголо? - уточнил Антон.
   - Вечно вам, литераторам, лишь бы шашкой помахать, - поморщилась блондинка. - А если там случайные люди собрались? Просто заехали позавтракать, а тут мы - с шумовыми гранатами, осназом и пальбой в потолок?.. тем более, никакого осназа я поблизости не наблюдаю. Давай, просто зайдем, спросим, посмотрим, что ответят, поговорим, а там и решим - что дальше делать...
   - Пойдем, - кивнул романист, совершенно не обижаясь на привычную критику.
   Ника на ходу сунула руки в рукава и до середины подтянула молнию на курточке, чтобы не шокировать с порога, возможно, совершенно ни к чему не причастных людей. А Карев достал из-за пояса армейского образца тяжелый пистолет и демонстративно загнал патрон в патронник.
   - Эх, знала бы я, что ты вооружен и очень опасен, ни за что бы тебя с собой не взяла, - сказала девушка в ответ на его действия. - Спрячь хотя бы пока...
   Антон послушно вернул оружие за пояс, но уже не на спину, откуда его достал, а вперед, чуть слева от пряжки ремня.
   Плохо рассмотренное вчера из-за темноты и отсутствия элементарного освещения крылечко сегодня блистало красотой и - чистотой. Удивительно, ведь если даже предположить, что на каждом автомобиле приехал один человек, то на крыльце должны были бы потоптаться трое-четверо, как минимум, а ни малейших следов грязи от влажной земли, ни просто отпечатков обуви не было. Ника и Антон настороженно переглянулись, а едва лишь романист взялся за ручку двери, как перед ними буквально материализовалась улыбчивая официантка, своим настойчивым движением слегка оттесняя незваных гостей с порога.
   - Здравствуйте, люди! - девушка по-прежнему улыбалась. - Мы сегодня не работаем. И завтра тоже. Поищите в округе какое-нибудь другое прибежище. Если вы вернетесь на несколько десятков верст обратно, к Столице, то...
   "Она нас не узнает, - вдруг понял Антон. - Просто не узнает... или тщательно делает вид, что не узнает... или - не запрограмирована на узнавание... да еще с чего-то решила, что мы едем из Столицы, а не наоборот... ох, леший! так можно бог знает до чего додуматься..."
   - Так, с завтраком прогорели, - в тон официантке сказал романист. - Но хотя бы туалетом вашим мы воспользуемся?.. надоело, знаете ли, под кустиками, да под кустиками...
   Игона - или как её там в самом деле?! - казалось, не обратила внимания на слова Антона и продолжала стоять в дверях, лучезарно улыбаясь.
   - А как долго вы будете закрыты? - спросила, наивно хлопая глазками, Ника.
   - Приезжайте через три дня, - начала было говорить Игона, но тут романист проявил инициативу, шагнул вперед и, вовсе не ласково прихватив девушку за талию, попробовал просто сдвинуть её с прохода...
   Сначала - легонько, будто играючи, второй раз - чуть напрягшись, уже ощущая серьезно противоборство, а потом - уже серьезно, пытаясь оторвать официантку от пола, сдвинуть любой ценой. Но Игона просто продолжала стоять там, где стояла. И никаких мыслей или чувств на лице её не возникло, она сопротивлялась возможному вторжению Карева на уровне инстинктов или... команды?
   Отступив на шаг, Антон уже готов был выкрикнуть сакраментальное: "Прочь с дороги!" и выхватить пистолет, как в этот миг дверь кафе приоткрылась, и кто-то негромко, но очень уверенно сказал:
   - Игона, пропусти людей внутрь. Так вести себя не годится, людям надо иногда уступать...
   Официантка не отступила, не повернулась, не сделала шаг в сторону, освобождая путь, она исчезла с дороги так же, как появилась, будто растворившись в деревянном, крашеном полотнище двери.
   "Вот это да... будто ускоритель включила..." - подумал Антон, первым входя в помещение, но Ника тут же уровнялась с ним, скользнув следом и остановившись при входе в обеденный зал.
   А небольшой зальчик был полон... людьми? Может быть, и людьми...
   Интереснейшие персонажи собрались в это утро за столиками. Внешне похожие, и вместе с тем не похожие на людей. Очень разные, но объединенные чем-то одним, общим и очень странным.
   Романист обратил внимание на сидящую около самого входа рослую, сильную и красивую девушку с короткой, под мальчика, стрижкой густых темных волос. Она полуобернулась к вошедшим, ловя их движение краем глаза. Было в её лице, фигуре, движении что-то очень знакомое, будто уже встречались они где-то, случайно пересекались на улице, в ресторане, на банкете, а может быть, и в более простой, раскованной обстановке... еще до конца не узнав, не сообразив, кто это перед ним, Карев уверенно мог сказать, что между ягодицами этой женщины, прикрытыми блестящими черными брюками, покоится не очень длинный, розовенький, веселый хвостик...
   Чуть дальше за столиками сидели разодетые, как на карнавал, мужчины и женщины: во фраках и вечерних платьях, в рваных бархатных кюлотах и расшитых явно золотой нитью, выпачканных в смоле камзолах, в изящном, но очень уж откровенном нижнем белье и строгом костюме-тройке. Где-то в середине зальчика ногами на стул взобрался карлик... хотя, нет, какой же это карлик - просто очень миниатюрный человек ростом едва побольше полусажени, с пушистыми бакенбардами, в матроске и широченных черных клешах.
   А напротив вошедших, почти в центре зала, стоял солидный, профессорской внешности мужчина с небольшой бородкой, в массивных роговых очках, хорошем костюме и какой-то книгой в руках. Похоже было, именно он отдал команду Игоне пропустить Антона и Нику внутрь кафе.
   - Итак, - сказал "профессор". - Вы убедились, что вас не обманывают, мест за столиками практически нет, и собрались здесь хорошо знакомые друг с другом люди, чтобы без посторонних...
   - Люди? - перебил хозяина Карев. - Вы в этом уверены?..
   - Люди, люди, - снисходительно улыбнулся "профессор". - Homo sapiens, homo erectus, homo heidelbergensis, homo neanderthalensis, но все равно - гоминиды, homo, как ни крути... Надеюсь, наше собрание не нарушает никаких законов?.. ни местных, ни... каких бы то иных, прочих...
   "Профессор" сделал неопределенный жест, покрутив над головой указательным пальцем, похоже было, что он принимал именно Антона за некое облеченное полномочиями лицо.
   - Если вы так уверены в своей законопослушности, то почему бы вам всем не пройти маленькую проверочку? - спросила блондинка, выходя на первый план этой сюрреалистической композиции.
   - Проверочку? - удивленно обратился "профессор" к новому действующему лицу продолжающейся комедии. - Что вы имеете ввиду?
   - Например, на каком основании вы находитесь на этой планете, - с милой улыбкой расшифровала свою мысль нарочито непонятливому "профессору" Ника.
   - У вас имеются на это полномочия? - вновь удивился "профессор" и, чуть поведя рукой вокруг себя, будто обращаясь к присутствующим, добавил: - А если мы все вместе, дружно и согласованно, откажемся их признавать?..
   Напряжение, возникшее в зальчике с момента появления здесь незваных гостей, казалось, достигло своего апогея, и кто-то из сидящих зашевелился, выдвигая из-под себя стул, чтобы удобнее было вскочить и... и что-то сделать, хотя большинство еще не очень хорошо понимали, что именно и - зачем.
   - Не советую, - неожиданно раздался знакомый голос.
   В узком проеме между декоративной буфетной стойкой и проходом на кухню преспокойненько стоял Мишель, привычно одетый в костюмчик "фельдграу", дополненный по сезону коротким блеклым плащом такой же расцветки.
   - Вы хотите сказать... - "профессор" не закончил своей мысли и вдруг позвал, как зовут собаку: - Игона, ко мне!
   В очередной раз ускорившаяся официантка, казалось, должна была просто пролететь и мимо Ники с Антоном, и мимо Мишеля, к тому же стоящего в нескольких шагах от пути её следования, но - внезапно, как на каменную стену, наткнулась на неширокую, но твердо вставшую ей на дороге спину поверенного в делах. Девушка дернулась раз-другой, пытаясь обойти возникшее препятствие слева или справа, но всякий раз натыкалась на то же "фельдграу". Длилась эта непонятная игра буквально доли секунды, и большинство присутствующих не успели не только оценить, но даже и заметить её, но "профессор" отреагировал правильно:
   - Стой, Игона, замри...
   И послушная команде официантка, в самом деле, замерла в нелепом полудвижении, как в старой детской игре.
   Мишель оглянулся на блондинку, легкой улыбкой и наклоном головы пожелал ей доброго утра и сказал сухо и строго "профессору":
   - Полномочий у нас достаточно на проверку любого уровня...
   И вновь взглянул на Нику. Та, наконец-то, сообразила, достала из карманчика курточки овальный медальон и, как монгольскую пайцзу в лицо непокорному, задиристому вассалу, вытянула его в сторону зала, легонько поводя из стороны в сторону, чтобы не только "профессор", но и все желающие из сидящих поближе могли увидеть и понять - с ними не шутят.
   И в раз изменившееся, лицо хозяина выразило искреннее раскаяние, обиду на недопонимание ситуации и принесение извинений одновременно. "Профессор" чуть развел руки в стороны и проникновенно сказал:
   - Госпожа Инспектор! Ну, что же вы сразу-то... а мы на нас... как неудобно получилось!.. мне так стыдно! Присаживайтесь, пожалуйста, сейчас, сей момент вас обслужат...
   Ближайший столик мгновенно опустел, но гоминидам не пришлось стоять вокруг или жаться к стенам, мест в зале было еще предостаточно, чтобы легко разместить троих незваных гостей.
   - Что желаете покушать? выпить? - льстиво, как опытный метрдотель, предложил "профессор".
   - Можете подать все, что угодно?.. - с легкой иронией уточнила Ника, присаживаясь за стол и успевшая подумать о том, как могли бы повернуться события, не объявись тут Мишель... которому она, кстати, не говорила, куда направляется, просто попросив перенести текущие выступления на недельку без особого ущерба её бюджету.
   - Хотите свежую землянику? или отборных устриц? Может быть, столетнего коньяку? - сразу же попробовал огорошить Инспектора чудесными лакомствами хозяин. - Это дело нескольких минут, вы даже не успеете...
   - Землянику вы выращиваете на заднем дворе, а устриц разводите в ванне? - спросил прямо Антон.
   - Что вы, что вы, - заулыбался "профессор", - всего лишь маленькое нарушение давно забытого, исторического запрета... но ведь не будете же вы утверждать, что это чем-то или в чем-то ущемляет бедных здешних аборигенов?..
   Он так красиво сказал, так артистично развел руками, что ему хотелось верить, верить от всей души, будто какое-то маленькое нарушение, посвященное, тем более, самому Инспектору, не стоит и выеденного яйца...
   - Я - аборигенка, - гордо, будто объявляя о своих многочисленных титулах, дающих прямое право на британскую, испанскую и австрийскую короны одновременно, заявила Ника. - И мне не нравится, что кто-то получает хлеб из синтезатора, а кто-то поливает потом землю, мелет муку и месит тесто. У себя дома можете делать все, что хотите, а здесь... здесь существуют правила, изменять которые вы не можете.
   - Ну, я думаю, что на такое нарушение, тем более, раз в год, ради друзей, скучающих иной раз по родным планетам...
   - Вам пункт соглашения, вами же согласованного, а по-нашему - подписанного, зачитать? - Ника, глядя поверх головы "профессора" и даже куда-то мимо его гостей, извлекла из кармана коммуникатор, ткнула пару раз пальчиком в экран и начала занудливо, как на скучном уроке в гимназии: - "...в случае первого применения предметов, технологий или специальных знаний на планетах и в обществах данными предметами, технологиями или знаниями не обладающими, данное деяние наказывается конфискацией предметов, уничтожением технологий и последствий применения знаний в полном масштабе. Повторное деяние, или же совершенное группой разумных..."
   - Вот так всегда, - всплеснул руками "профессор". - Почему, ну, почему же нигде ничего не меняется, и кому-то позволено больше, чем другим?..
   - Откосить хочешь? - ласково уточнила блондинка, теперь уже буквально сверля глазами хозяина кафе.
   - Да что вы говорите, - решив, что терять ему все равно нечего, съехидничал "профессор". - Начальнику Сто восемнадцатой можно выращивать универсальных солдат и отдавать их в аренду правительству страны пребывания, а мне нельзя вырастить простенькую ягодку в синтезаторе исключительно для личных надобностей...
   "Каких солдат, о чем он?" - мелькнуло в голове Ники, но за нее ответил Мишель.
   - Не пытайтесь вбить клин и свалить с больной головы на здоровую, - четко и сухо сказал поверенный. - Никто никого не выращивал, а если вы ориентируетесь на всевозможные слухи и сплетни вокруг группы Серых Теней, то нас просто подбирали и готовили по специальным методикам, да, переданным имперским особым службам начальником Сто восемнадцатой, но изъятой сразу же после подготовки двух таких групп с зачисткой большинства посвященных исполнителей. А ваш синтезатор - капля в море по сравнению с биороботом, тем более - давным-давно просроченным и непригодным к нормальной эксплуатации...
   "Фу, три тысячи чертей, - блеснуло в голове Антона. - Вот, оказывается, как эта официантка называется..." Теперь все, кажется, встало на свои места - и её необыкновенная скорость, и расторопность, и некая неестественность поведения... Даже её особенное обращение "люди" к посетителям. "Интересно, а Мишель откуда... да он же, получается, все это знает уже давно, с первого визита в Промзону! - осенило романиста. - То-то же он в тот вечер долго-долго общался с Василь Андреичем в сторонке ото всех... Я думал, просто договаривался о помощи Максиму, а он еще и о себе успел узнать по полной программе..."
   "Профессор" продолжал стоять в центре зала, но вид у него теперь был потерянный, да и у многих гостей прежде азартные и возбужденные физиономии поблекли. Кажется, в этот момент они предпочли бы находиться где-нибудь подальше отсюда, может быть, даже и на собственной, родной планете.
   - Значит, теперь проверим ваших гостей, обойдем помещение на предмет запрещенной к использованию техники, и - всё, можете продолжить вашу встречу друзей, как и было запланировано, - ласково, как неразумному ребенку, улыбнулась довольная Ника хозяину. - Думаю, никто против такого порядка возражать не будет? Дамы, господа, прошу подходить по одному к нашему столику...
   Блондинка не успела завершить торжественную речь, призывающую инопланетян иметь наготове любые документы и четко, внятно называть свое имя и место рождения по всеобщему каталогу, как её вдруг перебил взволнованный, срывающийся голосок:
   - Не надо проверять... нас всего двое, зачем подвергать всех гоминидов проверке только из-за нас!
   Из глубины зала поднялся среднего роста, бледный мужчина, по местным меркам - лет тридцати, одетый в скучный черный костюм без галстука, тщательно причесанный, можно даже сказать - прилизавший свои длинные, чуть волнистые каштановые волосы, с волнующимися, бегающими глазами вполне нормального серо-зеленого цвета. Следом, с секундной задержкой, будто на воспитательном уроке в гимназии второй участник совершенной шкоды, поднялась женщина в красивом, очень идущем ей по фигуре синем костюме, а весь зал вслед загудел одобрительно, выражая и поддержку, и сочувствие, и признательность.
   "Ей-богу, как дети", - успела подумать, созерцая эту сцену, Ника, но тут же одобрительно кивнула, будто оценивая смелый поступок нелегальных мигрантов, и потребовала:
   - Хорошо. Принимаю ваше чистосердечное признание. Теперь - хозяин, обеспечьте помещение для собеседования, изолированное от любой прослушки... хотя, зачем?
   Она, чуть вытянув шею, глянула в окно, за которым совсем не по-осеннему буйствовало солнце.
   - Выйдем на улицу и поговорим там, - решила блондинка. - Надеюсь, ваши автомобили не оборудованы ничем запретным, способным записать разговор Инспектора с нарушителем?
   Дружное, на выдохе, "нет" еще больше напомнило Нике гимназические годы. Она поднялась с места и, кивнув Антону и Мишелю, направилась к выходу.

31

   В это утро Зина появилась на улице позже мужчин и счастливая - чрезвычайно. "Видимо, перепало ей ночью, - подумал Климовский, наблюдая, как морщится, скрывая и свое удовольствие Герд. - Может, и мне пора на станцию сходить?.. подыскать там кого попроще, на разок-другой..." К интимному процессу анархист относился примерно так же, как к спиртному: понимал его пользу и необходимость в определенных случаях жизни, но в остальное время был совершенно равнодушен. Поэтому за все прошедшее с момента очередного возвращения время не искал себе хотя бы временную подругу и не интересовался на полустанке теми, кто наверняка готов был поделиться своим телом с любым мужчиной за вполне умеренную плату... но, кажется, невзирая на психологическое равнодушие Климовского, физиология его организма начинала требовать своего, не обращая внимания на загруженность мелкими хозяйственными делами. Счастливый вид Зины и смущение Герда лишь подстегнули, слегка спровоцировали его.
   " Вот живут же люди, как люди, пусть и со своими странностями, - продолжил размышлять анархист, стараясь теперь не смотреть на своих "найденышей". - А тут - как загнанный зверь, вечно тебя ловят, норовят подстрелить, да еще во всякие авантюры, вроде Промзоны, впихивают едва ли не силком..."
   О судьбе оставленных в уездном городе инсургентов Климовский не волновался, как не особо его заботила и участь Анаконды, каждый спасается сам с тонущего корабля, кому-то должно было крупно не повезти, тот расстался с жизнью во цвете лет, а кому-то, наверное, не повезло еще больше, им предстоит суд, разбирательство, серьезный срок на северной каторге или - хлеще того, на убийственных радиоактивных рудниках, про которые только-только появились самые зловещие слухи.
   За прошедшие с момента разгрома инсургентов почти два месяца Климовский основательно успокоился, утешая себя мыслью, что не такая уж он и значимая фигура в подполье, чтобы на его поимку бросать все силы полиции и особых служб, исчез один из боевиков, пусть и не самых рядовых, без вести - ну, и слава богу. В немалой степени успокоению, обретению душевного равновесия анархистом способствовала и домашняя атмосфера на бензоколонке, и ликеры Герда, и забавное молчание Зины, кулинарившей день ото дня все лучше и лучше.
   Не сразу, как-то исподволь, постепенно, за завесой общих разговоров его "маугли" рассказали, что обрели новых знакомых. В полусотне верст от заправки какой-то странный, может быть и подобный самому Климовскому, человек открыл придорожное кафе, в котором тоже мало кто бывает. С ним Герд и Зина познакомились, когда тот заезжал заправить машину и заодно поинтересовался насчет разделения "сфер влияния", потому что тоже хотел поставить рядом с кафе бензоколонку.
   - Мы тогда так договорились: пусть ставит, но бензин берет у нас, - рассказывал Герд. - Ему-то это не очень нужно, просто вдруг люди, заехавшие пообедать или поужинать, окажутся без горючего? Не перемещаться же им сюда, за полсотни верст? Пусть на месте и заправятся нашим, считай, бензином...
   - У тебя появляется деловая хватка, - засмеялся Климовский. - Это не к добру...
   - Почему?.. - принявший слова анархиста за чистую монету, удивился Герд.
   - Шутка это, не смущайся, тут никаких особых дел не сделаешь, мертвое место, - пояснил фактический хозяин всего заведения. - Да и не надо тут особых дел делать, мне нравится, когда вокруг тихо и спокойно...
   А по ходу дальнейших разговоров выяснилось, что владелец нового кафе на трассе тоже "не от мира сего", потому Герд и Зина почувствовали с ним некое родство душ и стали раз-два в месяц наезжать в гости. Пригласить к себе нового знакомца они даже не подумали, в сравнении с отгроханным двухэтажным капитальным домом, нижний этаж которого был обустроен под кафе, их щитовое, сборное жилище выглядело бомбейскими трущобами. Но не это смущало обитателей бензоколонки, как правильно понимал Климовский, оба его "маугли" вовсе не гнались за особым комфортом в быту, вполне довольствуясь тем, что есть. Но для приема вовсе не самых близких и длительное время знакомых людей, на самом деле, в щитовом домике условий не было, ладно бы летом, устроить шашлыки на природе, используя строение просто как склад продуктов и спиртного, но по осенней погоде первоочередным был вопрос: где спрятаться от дождя?.. А кроме того, оказалось, что в кафе собирались вовсе не двое-трое гостей, а человек по десять-пятнадцать, а через неделю, как припомнил Герд, должны были приехать еще какие-то чудаки, так что грядущая встреча обещала стать самой массовой с момента присоединения к этому странному сообществу лесных знакомцев Климовского.
   После плотного, очень сытного и вкусного завтрака Зина отправилась на кухню мыть посуду, а Климовский, выйдя на малюсенькое крылечко и закурив привычную после еды папироску, поинтересовался у Герда:
   - А как вы сегодня к своим знакомым попадете? Если на мотороллер рассчитываете, то как бы вам по уши в грязи в гости не приехать, не по сезону транспорт-то... а если пешком, это еще до рассвета выходить надо было, чтобы к позднему обеду поспеть... пятьдесят верст - путь не близкий.
   Среди неожиданных для анархиста приобретений, сделанных "найденышами" за время его отсутствия был и маленький, почти детский мотороллер, больше похожий на игрушку, но в сухую теплую погодку значительно облегчающий путь к тому же полустанку на железной дороге. Вот только, в самом деле, ехать на нем по залитой дождем, не просохшей еще под утренним солнышком трассе было бы верхом нелепости.
   - Обещали нас захватить, - проинформировал бледнолицый. - Как поедут мимо нас еще гости, завернут сюда...
   - А обратно?
   - А обратно как-нибудь, - пожал плечами Герд. - Или хозяин подбросит, если дел у него никаких не будет, или кто из таких же гостей, а то и своим ходом, пешком прогуляемся...
   - Вот погода испортится, будет вам пешком, - засмеялся Климовский. - Зальет, как всю неделю лило, без аквалангов не дойдете...
   По лицу Герда стало сразу ясно, что шутки он не понял, и анархист поспешил перевести разговор на другую тему:
   - А чем ваш друг занимается? Кафе - это так, баловство, если я правильно все понимаю, как для меня эта бензоколонка...
   - Он... х-м-м-м... он профессор философии, - не очень убедительно сказал Герд, по его тону было понятно, что он не врет, но и сам не очень доверяет сказанному. - Наверное, за философские мысли платят неплохие деньги, если он смог устроиться без забот в таком местечке...
   - А чем тебе так нравится это место? - неожиданно спросил анархист.
   Он уже не раз, не два заводил разговоры о том, чем его "найденышей" прельщает жизнь в глуши, без особых, наверное, привычных им удобств, и всякий раз натыкался на риторический ответ: всем этим и нравится. И глушью, и отсутствием удобств, и отсутствием множества людей. Но все-таки надежда как-нибудь так - между делом - понять настоящие мотивы Герда и Зины Климовского не покидала.
   - Свободой, - также неожиданно, как прозвучал вопрос, ответил бледнолицый.
   И не стал продолжать, расшифровывать или комментировать свое единственное слово. Слегка ошеломленный анархист лишь задумчиво покачал головой от такого признания.
   - Толля, тебе не трудно будет одному, если вдруг появится какая-нибудь машина? - вежливо поинтересовался Герд, переводя разговор на другую тему. - Все-таки, мы привыкли, а ты бываешь здесь редко...
   - Справлюсь как-нибудь, - улыбнулся Климовский, почему-то радуясь искренней заботе о себе. - Все-таки я "от мира сего", мне проще...
   - И не забудь, в кухне, на верхней полке, имеется запас табачных изделий для продажи, - продолжил инструктировать анархиста бледнолицый. - А спиртное лучше не продавай никому, у меня тут как-то раз станционные просили - не дал, они обиделись, кажется, но больше никто не приходил...
   "Хоть "не от мира сего", но как непрошеных гостей отваживать сразу сообразил", - вновь порадовался Климовский.
   - ...а я пока схожу, переоденусь, - закончил свой монолог Герд. - Хочется в обществе выглядеть не хуже всех...
   "Интересно, что он такого себе приобрел из одежды? - подумал анархист, провожая взглядом бледнолицего в привычной робе и резиновых сапогах, уходящего с крыльца в комнаты. - По одежде, вернее, по тому, что человек считает приличным в одежде, можно о многом сказать, хотя... эти ребята абсолютно непредсказуемые, наверное, тем и интересны, что непредсказуемость их безобидная..."
   Вернулся Герд очень быстро, видимо, умел еще в своем загадочном мире не заставлять себя ждать. А праздничной для него одеждой оказался довольно-таки приличный черный костюм, чем-то даже напоминающий фрак. Вот только галстука при нем не оказалось: ни бабочки, ни какого-нибудь модненького цветастого, ни классического, более всего подходящего этому костюму.
   - Мне кажется, черный цвет очень неплохо подойдет для почти официального мероприятия? - спросил бледнолицый, чуть-чуть затаив дыхание, как оказалось, оценка Климовским была для него важна. - Вот только галстука я так и не подобрал на станции, там немного их всего было, но очень уж все... не такие.
   - Хороший костюм, - одобрил анархист и заметил, как радостно блеснули глаза Герда. - Строгий, действительно, для официальных мероприятий или для делового ужина. Практически, вечерний. А с галстуком я тебе ничем помочь не могу, иди, пожалуй, так, без него, все равно - хорошо получается... Ну, а Зина?..
   - Знаешь, Толля, мне всегда очень приятно, когда ты интересуешься Зиной, - искренне ответил бледнолицый. - Она для меня не просто... женщина, она была со мной в трудные минуты, но сначала я помог ей, вообщем, там была очень запутанная история, не хочу, чтобы ты вникал во всякие детали, но Зина - последнее связующее звено между мной и тем миром, который мы оставили ради мира этого...
   - Не мельтеши так, - добродушно попросил Климовский. - Лучше покажи, что вы вместе приготовили для нее...
   Смущенная Зина вышла из дома, как на свадебные смотрины, в очень подходящем её плотной, тяжеловатой фигуре костюме из темно-синего, довольно-таки просторного жакета с бледной, голубенькой блузкой под ним и строгой юбки чуть выше колен. Смотрелась она после вечных стареньких мужских брюк и потрепанных рубашек с закатанными рукавами почти королевой. Примерно так и высказался Климовский, ничуть не кривя душой, чем ввел женщину в еще большее смущение. Похоже было, что ей в диковинку находиться в центре внимания именно, как женщине. "Странные они все-таки люди", - в очередной раз подумал Климовский, примечая как-то сразу не бросившееся в глаза несоответствие во внешнем облике Зины, о котором можно было бы и промолчать, но...
   - Вот только сапоги бы сменить на туфли, - все-таки добавил вынужденную "ложку дегтя" в общее великолепное настроение анархист.
   - Да ты что, Толля, это она просто сейчас сюда, в грязь, вышла в сапогах, - почти испуганно оправдался Герд. - Туфли для Зины, хорошие ботинки для меня мы с собой возьмем, я понимаю, что такое обувь...
   Он не досказал до конца фразу, но Климовский понял её смысл: в любом обществе, в этом мире или другом, обувь должна соответствовать общему стилю туалета, и бледнолицый вовсе не забыл об этом, да и назвать его не понимающим приличий и условностей, этикета и этики было бы сложновато.
   Заново переодевшись в привычное, Герд и Зина немного засуетились, уже собираясь в дорогу, видимо, времени оставалось немного, и бледнолицый зазвенел в комнатах своими заветными бутылочками, подбирая те из своих творений, что непременно должны были поразить и самых изысканных знатоков спиртных напитков, а Зина, кажется, привычно хозяйничала на кухне. "Не иначе, мне обед готовит, - с неожиданно теплотой подумал Климовский. - Заботится, чтобы я не сдох тут от сухомятки..." Он продолжал сидеть на крылечке, радуясь раннему осеннему солнышку, тому, что, наконец-то, за последние три дня дождь прекратился, и теперь по улице можно пройтись без надоевшего дождевика.
   ...Кажется, дальше все получилось одновременно: на трассе, рукой подать от домика, появился старенький, побитый, но ухоженный микроавтобус, а за спиной анархиста из дома вышли Герд и Зина. Водитель авто подал длинный, раскатисто прозвучавший сигнал, совсем не вязавшийся с обликом его транспортного средства. Такой гудок, солидный, голосистый, уважающий себя, мог подать какой-нибудь заграничный роллс-ройс в черном лаке, блистающий хромом и шофером в ливрее. В ответ бледнолицый что-то выкрикнул, и Климовский спиной ощутил, как он машет руками, приветствуя прильнувших к окошкам автобуса своих новых друзей-приятелей. А вот Зина по-прежнему была сдержанной на эмоции и абсолютно молчаливой.
   Из чистого любопытства, даже не вставая с места, анархист, в эти мгновения превратившись из Климовского в Кудесника, внимательно вгляделся в пассажиров автобуса и... что-то чужое, совсем-совсем иное, холодное и равнодушное будто полоснуло по всему существу человека. Если бы Кудесник уделял на досуге должное внимание современной фантастике, он сказал бы, что в простеньком микроавтобусе, остановившемся на пустынной трассе возле бензоколонки, сидят пришельцы с Марса или какой иной планеты, невероятным образом перевоплотившиеся в людей и сейчас спокойно разъезжающие по заброшенной трассе на самом земном транспортном средстве. Но от фантастических романов Кудесник был далек и ощутил только присутствие чего-то или кого-то иного.
   "Может быть, Сумеречный город так балует? - с внезапной тревогой подумал Кудесник. - Хотя - далеко до него, и в эти места никогда он свои щупальца не протягивал... но ведь все когда-то случается впервые... не нравится мне эта компания..." Но никакой угрозы, скрываемой опасности, предвестницы неприятностей для него лично, анархист, как ни напрягался, не ощутил.
   Его "найденыши" уже садились в машину, и слышно было, как Герд обменивается с кем-то приветствиями, звонко шлепают ладони одна о другую... и ощущалось, как Зина молчаливо кивает в ответ... Хлопнула дверца, зафыркал двигатель, заведенный, что называется, с пол-оборота, микроавтобус двинулся дальше по трассе, а Кудесник все еще неподвижно сидел на крылечке, будто замороженный чужим внезапным присутствием.
   "К чертям думать, надо посмотреть..." - неторопливо, но уже срываясь с места, все-таки решил Кудесник.
   ...бензина в мотороллере должно было хватить на сто верст, в оба конца, но предусмотрительный анархист наполнил в запас канистру, притянул её к маленькому багажнику веревкой, извлек из тайничка только-только, на днях, смазанный и обихоженный пистолет, сунул его деловито за пояс, на спину, хорошо, что ходит по привычке в рабочей спецовке, можно не беспокоиться о масляных пятнах, и вывел маленького железного "конька-горбунка" на чистый после дождя, почти просохший асфальт трассы...
   Несмотря на хорошую погоду, ласковое солнышко и легкий, почти незаметный ветерок, полтора часа на маленьком, игрушечном мотороллере превратили Климовского в подобного транспортному средству игрушечного монстра, с ног до головы заляпанного грязью - трехдневный дождь, даже завершившись минувшей ночью, оставил на земле и асфальте свои следы.
   ...Судя по спидометру, то место, куда отправились Герд и Зина, должно было вот-вот появиться в сторонке от трассы, и Кудесник сбросил и без того мизерную скорость своего "конька-горбунка" почти до пешеходной...
   Дом под красной, нарядной черепицей он увидел почти за полторы версты, удивился: "Каким же ненормальным надо быть, чтобы здесь организовывать нечто подобное... да и денег, небось, в ремонт и обустройство бывшей заброшенной халупы потрачено было немеряно..." Иногда, впрочем, совсем редко, Кудеснику казалось, что на такие чудачества, как содержание никому не нужной бензоколонки со странными "найденышами" в качестве персонала, способен только он.
   Загнав подальше в придорожные кусты мотороллер, по возможности прикрыв его ветками от посторонних глаз - хотя, какие тут глаза? за все утро, кроме микроавтобуса со странными товарищами Герда и Зины, по трассе не прошло ни единой машины, да и вчера, помнится, проскользнула за пеленой дождя черная тень какого-то авто высокого класса и все, - Кудесник двинулся к дому, обходя его по дуге, чтобы зайти со стороны каких-то, кажется, совершенно не функционирующих хозяйственных построек у опушки подступающего леса.
   Может быть, анархист и пробрался бы поближе, к самому дому, постарался подслушать, о чем таком необычном говорят собравшиеся на первом этаже, в зальчике небольшого кафе, но на пути Кудесник буквально наткнулся на некую эфемерную преграду, остановившую его. Никаких угроз, ничего опасного он не почувствовал, но даже не шестым - седьмым, восьмым или девятым чувством ощутил нечто... пожалуй, больше всего из привычного ему напоминающее сигнализацию. И это остановило движение анархиста буквально на полушаге.
   Оглядевшись, Кудесник выбрал для себя местечко в полусотне саженей от стен домика, на небольшом взгорке, который даже холмиком язык не поворачивался назвать, прилег на удачно здесь оказавшуюся кучку хвороста и решил понаблюдать за происходящим сначала издалека. "Не будут же гости в такую погоду весь день сидеть в помещении, - рассудил Кудесник. - Обязательно потянутся на солнышко, может, просто так, может, покурить и погреться... тогда хоть что-то можно будет понять или, для начала, разглядеть друзей Герда и Зины не в окошке автобуса, а на своих ногах, в движении..."
   Какое-то время вообще ничего не происходило, просто сияло солнышко, ласкал кожу ветерок, подсушивая на ней брызги грязи, иногда пробегали по небу легкие облачка, впрочем, солнышка не задевая, шелестели упавшие листья, даже, кажется, где-то очень далеко чирикала пташка... как долго это продолжалось, Кудесник не мог сказать, сейчас он полностью абстрагировался от времени, чтобы превратить ожидание из нудного и тягучего занятия в простое, бессмысленное лежание на кучке хвороста.
   Но вдруг в маленьком дворике кафе рядом со стоянкой, на которой виднелся уже знакомый микроавтобус, роскошная гоночная машина из каких-то импортных, редко встречаемых на дорогах Империи и старенький, но крепкий еще местный автомобиль не для богатых, мелькнули чем-то очень знакомые фигуры... Сначала Кудесник даже не поверил собственным глазам, слишком неожиданными, лишними, ненужными были здесь эти люди, но... От трассы через дворик ко входу в кафе уверенно, как-то даже по-хозяйски прошли знаменитая Ника, которую первый раз живьем анархист увидел в прошлом году, в Столице, и её не менее известный друг, литератор Карев. И тут же воскресло, ожило в памяти, казалось, погребенное навсегда... ведь именно они должны были находиться в том самом номере уездной гостиницы, где его и еще одного мальчишку из инсургентов встретила на пороге - Серая Тень...
   "Что здесь за сборище такое? - с невольным, подсознательным страхом подумал Кудесник. - И почему это они пришли пешком, а не приехали на машине?.. Может, я не заметил? Нет, себя-то не обманешь, никто не проезжал по трассе..." Впрочем, через какое-то время, когда Ника и Карев скрылись в помещении кафе, до анархиста дошла и спасительная, вернувшая его в относительно нормальное состояние мысль, что танцовщица и романист могли приехать сюда раньше и теперь просто возвращались с прогулки, на которую вышли в ожидании остальных гостей. Но эта мысль показалась Кудеснику похожей на откровенное, боязливое самоуспокоение.
   А еще через полчасика наблюдения на крылечке кафе появились всё те же персонажи, но теперь в сопровождении - Тени. Вот это уже напоминало безумие, странную фобию, паранойю... но пока анархист перечислял про себя известные ему психические заболевания, следом за Никой, Каревым и Тенью на улице появились Герд и Зина.
   Тяжело вздохнув, Кудесник решил, что просто видит чудовищный в своей правдивости сон. Ну, никак и ни за что не могли эти люди собраться вместе... да еще здесь, неподалеку от Сумеречного города, в странном, нелепом кафе на пустынной, давно неиспользуемой трассе.
   После короткого, неслышного издали разговора, Тень деловито, по-хозяйски, пригласил всю странную компанию за маленький, на четверых-пятерых и рассчитанный столик, притулившийся у глухой, без окон, стены дома. Там они просидели долго, очень долго, временами пуская по кругу знаменитую фляжку писателя и, похоже, выслушивая историю жизни Герда, которую тот излагал, судя по жестам и выражению лица, достаточно эмоционально. При этом Кудесник заметил, что и равнодушная, молчаливая Зина нервничает, откровенно чувствует себя не в своей тарелке... впрочем, к концу этого разговора настроение его "найденышей" заметно улучшилось, и Герд стал чаще улыбаться, правда, почти сквозь слезы, и спина Зины, казалось, одеревеневшая в своей прямоте, расслабилась, успокоилась...
   Потом сперва Карев, а за ним и все остальные поднялись из-за столика, двинулись, вроде бы, ко входу в кафе, продолжая разговор, частенько останавливаясь на полушаге... вот только - и как этого Кудесник не заметил сразу? - Серая Тень куда-то исчезла... может быть, его и не было вовсе...
   Но тут, совершенно, как в дурном сне, анархист услышал позади себя голос, деловитый, сухой и шелестящий, как опадающая листва:
   - Не делай резких движений... где твое оружие?..
   ...-...за поясом, - севшим от самого настоящего страха, пробившего всё существо анархиста, хрипловатым голосом честно ответил Кудесник. - На спине...
   И слегка, чуть-чуть, кашлянул, пытаясь прочистить горло.
   - Пусть там и остается, - сакраментально посоветовал Серый. - Руки держи на виду. Будешь вести себя правильно, останешься жив. Или отправишься к драбантам Анаконды...
   - А что с ними? - спросил первое пришедшее на ум Кудесник.
   - Подносят дрова к адским котлам, - любезно пояснил Мишель. - Другую работу, думаю, им и там не доверят.
   - А она сама?.. - зачем-то задал совершенно его не интересующий вопрос анархист.
   - У Сербского Владимира Петровича, говорят, сам профессор ею сильно заинтересовался, - бездушно проинформировал собеседника Мишель. - Загадочный случай с полной сил и здоровья молодой женщиной...
   - Я сейчас обосрусь, - честно признался Кудесник, испытывая на самом деле сильнейшие позывы к этому.
   - Потерпи, недолго, - попросил Серый.
   Каким чудом после этих слов анархист сдержал рвущееся из него дерьмо, сказать, наверное, может только бог, хотя в такой ситуации поминать его имя кощунственно вдвойне.
   - Что здесь делаешь, кого отслеживаешь? - поинтересовался Мишель деловито.
   - Своих... - с трудом подавив невольный кашель, слабенько заперхал горлом Кудесник. - Своих постояльцев...
   - Каких-таких постояльцев? - искренне удивился Мишель, ожидая от встречи со старым знакомым гораздо худшего, например того, что инсургенты все-таки добрались до инопланетных мигрантов и хотят использовать их знания в своих, сугубо корыстных и совсем неспокойных целях.
   Коротко, немного бессвязно, сумбурно Кудесник пересказал историю своей встречи с Гердом и Зиной, их благоустройства на своей лежке, их знакомства со странными людьми и поездки сегодня утром в гости.
   - ...дернула меня нелегкая, - признался в конце рассказа уже чуток осмелевший, пришедший в себя анархист. - Сидел бы сейчас на крылечке, покуривал... решил все-таки понять - кто они такие, зачем...
   - Любопытство сгубило кошку, - задумчиво ответил старой сентенцией Мишель.
   "В то, что инсургент ни на секунду не задержится здесь и больше никогда не появится на этой лежке, отпусти я его живым, не сомневаюсь, - размышлял тем временем поверенный. - И что же тогда будет с инопланетниками? Он же их содержит, обеспечивает всем... эта бензиновая лавочка и четверти расходов не окупает... куда после исчезновения Кудесника денутся Герд и Зина?.. заставить его платить им пожизненную пенсию?.. не заставишь, не такой это человек, чтобы отдавать деньги просто так, за случайное знакомство в лесу..."
   Окончательно осмелев во время раздумий Мишеля от фатальной неизбежности собственного окончания в этом мире, но все-таки из вечного человеческого любопытства желая узнать теперь совершенно ненужное ему, Кудесник спросил:
   - Сейчас-то уже все равно можно... скажи, а они... вот эти... из Сумеречного города? Или как-то с ним связаны?
   "Почему же все равно?" - хмыкнул едва слышно Мишель и неопределенно ответил:
   - И да, и нет...
   "Не может сказать прямо даже без минуты покойнику", - почему-то с обидой подумал анархист.
   - Ты забудь про то, что видел, - спокойно сообщил Кудеснику Серый. - Совсем забудь. И - иди.
   - Что? - едва сдержался, чтобы не вскинуться со своей сучковатой лежанки навстречу обязательной в таком случае пуле, инсургент.
   - Уходи, но помни - в бою пощады не будет, - повторил, как заклинание Мишель.
   И веря, и не веря одновременно - Серые живых не выпускают, но Серые никому ничего и не обещают - Кудесник извернулся на животе, стараясь не смотреть в сторону Тени, ведь так не хочется смотреть на собственную смерть, прополз пяток саженей, лихорадочно отталкиваясь от земли локтями и коленями, приподнялся, все еще усилием воли держа взгляд прямо перед собой, и пошел прочь от странного места, теперь уже не торопясь, чуть ссутулившись, старательно глядя себе под ноги...

32

   Как-то так, наверное, все же не само собой, получилось, что вышедшие на улицу Инспектор с сопровождающими оказались на какое-то время в одиночестве, чем Ника не преминула воспользоваться.
   - Мишель! Очень рада тебя видеть, - улыбнулась она своему поверенному, хотя больше всего на свете хотела немедленно, привычно заорать: "Псих! Бухгалтер-боевик! Ты что тут делаешь?!!! Да еще и без предупреждения!!!"
   Впрочем, блондинка отлично понимала, что такой срыв будет жестокой несправедливостью по отношению к Мишелю, который оказался, как обычно, в нужное время и в нужном месте.
   - И я рад, - протянул поверенному руку Антон. - Ты как нас нашел-то?
   - Взаимно, - чуть скучноватым голосом отозвался Мишель. - Ника просила согласовать её отсутствие в городе на неделю, вот я и решил немного подстраховать. Честно признаюсь, банально следил за вами... в разумных, конечно, пределах.
   - Это хорошо, что в разумных, - ухмыльнулся Антон. - А то бы ты такого наследил ночью, в автомобиле...
   - Ночью я спал, как нормальный человек, да и в вашем авто я бы ничего нового и необычного не увидел, все-таки мне давно уже не пятнадцать лет, - позволил себе пошутить поверенный и обратился к Нике: - Прошу без обид, госпожа Инспектор. Вам по рангу положено сопровождение, охрана и тому подобные прелести статуса. Если ты мне не веришь, уточни у начальника Сто восемнадцатой. Мы с ним договорились, что в первое время я побуду твоим сопровождением и охраной, тем более, ты ко мне привыкла и почти не обращаешь внимания на мое присутствие и, тем более, не нервничаешь на мое буквоедство...
   - Ладно, Мишель, ты же все понимаешь, - махнула рукой Ника, чуть приобняв и в знак примирения чмокнув поверенного в щеку.
   - Вот и хорошо, что хорошо кончается, - обрадовался бесконфликтному разрешению ситуации романист. - А теперь...
   - Отмечать это дело еще рано, - строго сказала Ника, мгновенно поняв, что имеет ввиду Антон. - Нам предстоит послушать истории нелегальных поселенцев. Хотите - верьте, хотите - нет, я сейчас очень волнуюсь, придется ведь как-то решать судьбы людей, причем не впопыхах, на бегу и со стрельбой, когда "война все спишет", а вот так - неторопливо и осознанно... прямо, как судья какой-то...
   - Вот как с ней жить, если она мысли читает? - расстроено обратился к Мишелю Антон. - Ладно, не будем прямо сейчас отмечать, но морально приготовиться к этому следует...
   - Морально - это как? - поинтересовалась Ника, слегка отвлекаясь от собственных размышлений.
   - К машине сходить, прихватить мою фляжку, - пояснил Карев, делая движение на выход со стоянки в сторону трассы.
   - Так я тебе и поверила, - откровенно засмеялась Ника. - Фляжка у тебя с собой, по-моему, даже в бане... вот куда ты её, будучи сам в голом виде, прячешь - это вопрос вопросов... но если уж тебе так невмоготу, хлебни прямо здесь, нечего, как школьник от директора, за угол прятаться...
   - Вот тебе и сеанс черной магии с полным её разоблачением, - захохотал Антон, и даже вечно сдержанный, серьезный поверенный в делах скупо улыбнулся.
   На крыльцо вышел блеклый молодой человек, следом за ним - та самая, невысокая, крепко сложенная женщина не старше тридцати на вид, с короткими, едва до плеч, соломенными волосами и странными, чего греха таить, плотно прижатыми к черепу ушами, хоть и очень похожими на обычные, но меньше человеческих раза в два.
   Быстро отвернувшийся от них Карев вскинул к губам свою знаменитую флягу, и по всей стоянке, будто разносимый солнечным светом, мгновенно распространился запах джина. "Могли бы еще в зале посидеть, - завистливо поглядывая на Антона, подумала блондинка про шрафников-инопланетников. - Мне тоже выпить хочется после глупой стычки с местным хозяином, появления Мишеля, ваших признаний..."
   - Значит так, уважаемые, - решительно распорядилась Ника. - Всем вместе исповедоваться, как бы, не положено, поэтому предлагаю начать с самого храброго, хотя можно и пропустить вперед даму...
   Странная девица, казалось, совсем не слушая блондинку, чуть подпрыгнула и уселась, свесив крепкие спортивные ножки, на деревянные, точеные перила крыльца. А молодой человек замялся, рванулся было вперед, к Инспектору, потом остановился и, опустив глаза в землю, твердо сказал:
   - Нам - нужно вместе, мы же с одной планеты, и прибыли сюда вдвоем... сразу...
   Слова его больше походили на просьбу, и слегка озадачили Нику, ей всегда казалось, что признаваться в чем-то, рассказывать о сокровенном, чего она ожидала услышать от нелегальных мигрантов, все-таки лучше тет-а-тет.
   - В таком случае, мы - тоже все вместе, - блондинка кивнула на Антона и Мишеля, - выслушаем вас вместе. Годится такой вариант?
   Молодой человек активно закивал, соглашаясь, а вот девица по-прежнему продолжала отрешенно сидеть на перилах, никак фактически не реагируя на слова Инспектора, хотя все присутствующие ощутили её внимание к происходящему и полное понимание ситуации. Загадочная нелегалка, кем бы она ни была, явно не относилась к разряду устаревших биороботов, подобно Игоне.
   - Понимаете, она так стесняется, - поспешил оправдать свою спутницу бледнолицый, едва приблизившись к Нике. - Знаете, она же не человек, ну, то есть, человек и генетически, и морфологически, то есть, совсем, как и мы все, но просто...
   - Видимо, не все так просто, - перебила его блондинка. - Давайте не будем усложнять и без того нелегкую ситуацию, я совершенно ровно отношусь и к людям, и к иным, кем бы они ни были... зовите свою... э-э-э... подругу и...
   - ...и давайте пройдем вон туда... - вмешался в разговор Мишель и указал за угол дома. - Там столик и лавки, можно будет присесть и поговорить в обстановке более непринужденной, чем стоя возле машин...
   Молодой человек обернулся и сделал своей спутнице какой-то загадочный знак, больше похожий на букву из азбуки для глухонемых, чем за вполне понятный всем разумным приглашающий взмах руки. Все-таки она и в самом деле внимательно следила за происходящим, несмотря на свой внешне отрешенный вид; в ответ на жест бледнолицего женщина быстро спрыгнула с перил и подошла к стоянке, ни на секунду не задержав всю компанию.
   А идти было - всего чуть-чуть, десяток шагов, и сразу за стеной, под пышным, наверное, по весне, а теперь совершенно оголенным кустом сирени, стоял небольшой, вкопанный в землю квадратный столик, окруженный простыми деревянными лавочками безо всяких изысков, резьбы и прочих придумок.
   Бледнолицый, будто и в самом деле школьник, дождался, пока рассядется за столом "высокая комиссия", и лишь потом пристроился на краешек лавочки сам, причем так, чтобы была возможность в любой момент вскочить... вовсе не для того, чтобы бежать, сломя голову, а просто - отвечать стоя... спутница его села поосновательнее, но, тем не менее, Ника едва ли не физически ощутила и её внутреннюю готовность встать по первому же требованию.
   - Знакомьтесь, - попробовала слегка разрядить обстановку блондинка. - Это Мишель, мой поверенный в делах, немножко юрист, бухгалтер и нотариус, но, несмотря на мирные специальности, с ним лучше не ссориться... это Антон Карев - романист, рокер, фрондер и бретер, забияка и гуляка - как видите, целый букет достоинств... Меня зовут - Ника, и больше никаких титулов. В нашей компании все говорят на "ты", если, конечно, не хотят обидеть собеседников.
   - А я вас... я тебя не узнал, - мгновенно поправился бледнолицый, обращаясь к Антону. - Госпожу Нику - узнал сразу, правда, не очень-то и поверил, что это она сама... а вот вы... ты, не обижайся, совсем не так выглядишь на фотографиях, особенно, которые на обложках книг печатают...
   - Приятно, что меня читают не только местные охламоны, - ответил Карев самодовольно, польщенный, как был бы польщен на его месте любой другой литератор. - А узнавать меня и не надо, что я - звезда какая, как Ника...
   Впрочем, пристальный, требовательный взгляд блондинки перебил этот необязательный разговор. Поймав его, молодой человек смутился, будто начал прямо тут, за столом, ковыряться в носу или чистить уши.
   - Извините, - сказал он. - Извините, просто я совсем не знаком с известными людьми этой планеты, да и своей не очень... вот и увлекся, это же так интересно... Меня зовут Герд Залов, родился, вырос и почти безвыездно жил на планете двести семь по всеобщему каталогу, гражданин Полярной Республики, или просто - Республики. Полярная она не оттого, что расположена на полюсе, дело в том, что само слово "полюс" у нас означает нечто большее, чем просто географическое или физическое понятие, Полюс - это центр, главное, основное... А это...
   Герд с неожиданной нежностью погладил по плечу сидящую рядом с ним девушку, насторожившуюся, будто ощетинившуюся, едва лишь речь зашла о ней.
   - Это "зет-восемьсот одиннадцать", но я её так никогда не называю, - продолжил молодой человек, и все невольно обратили внимания, как названная "зетом" с номером из трех цифр девица явно вздрогнула, будто от удара. - Она - Зина, очень прошу вас называть её только так, а про её порядковый индекс я вспомнил только ради правды. Зина - побочный результат генетических, евгенических, биологических экспериментов, проводимых нашим, теперь уже бывшим нашим, закрытым институтом, которые у нас на планете называются "почтовыми ящиками"...
   - Да не волнуйтесь вы так - оба, - чуть досадливо, но с пониманием ситуации прокомментировала Ника. - Мы здесь люди простые, темные и даже гоминидами друг друга не величаем. И то, что осталось на вашей планете - там и осталось. Понятно излагаю?.. а то уже сама запуталась от умных слов...
   - Да, я уже немножко привык, - согласился Герд. - Вот только Зина...
   - Чем больше ты на ней акцентируешь внимание, тем больше не в своей тарелке она себя чувствует, - вмешался в разговор, помогая нелегалу, Антон. - Начинай рассказывать по существу, а ты, Зинок, давай-ка, перестань дуться, как мышь на крупу... спиртное пьешь?.. на вот, хлебни джина, расслабься и успокойся...
   Романист протянул девушке извлеченную из кармана заветную флягу и поймал на себе укоризненный взгляд Ники, глаза которой откровенно выговаривали: "Всяких посторонних баб поишь, а мне даже и не догадался предложить, подлец, знаешь, что без спроса сама все возьму, но иногда так хочется, чтобы - предложили..." Антон захотел тут же исправиться, объясниться с блондинкой, но спохватился, что такое объяснение заведет их разговор с нелегалами в неизъяснимые дебри, да и не любит Ника винящихся перед ней, в конце концов, могла бы и сама не постесняться гостей планеты и, как обычно, вытребовать глоточек... поразмыслив вот так, Карев решил промолчать.
   Зина осторожно и очень аккуратно, почти не касаясь губами горлышка фляги, глотнула раз-другой, распространяя на собеседников вкусный можжевеловый запах, и Мишель, самый наблюдательный из присутствующих, приметил, как увлажнились глаза девушки, она совсем чуть-чуть покачала головой и абсолютно по-человечески, по-аборигенски, резко выдохнула.
   - Понимаешь, Герд, понимаешь, Зина, - осторожно сказала Ника, выждав с минуту, пока девушка приходила в себя. - Мне, в принципе, неважно, что и как происходило на вашей планете, почему вы оказались здесь... это ваши личные дела. Но вот то, что вы не стали отмечаться у начальника Сто восемнадцатой, как это заведено - уже моя головная боль. Не хотела вам читать лекции, говорить об очевидном, но - вся эта канитель с регистрацией затеяна изначально для того, чтобы среди таких, как вы, не было пропавших без вести. Понимаете, любому из нас совершенно неожиданно может понадобиться помощь, все-таки, мы не в раю живем. А как помогать тем, кого, вроде бы, как бы, и нет?..
   - Что вы, что вы, я, конечно, все понимаю, - поспешил согласиться Герд, обращаясь к блондинке, но одновременно - и ко всем присутствующим за столиком. - Но и вы тоже должны нас понять... ну, вообщем, рассказывать надо с начала, а не с того момента, как мы попали к вам... может быть, тогда вам легче будет понять, оценить...
   ...про учебу в школе, институте, начало своей службы я говорить не буду, в свое время изучал, а теперь уже и практически убедился на своем опыте, что цивилизации неоантропов похожи... сказывается, конечно, культурная и технологическая разница, но физиологически, психологически все мы очень похожи...
   ................................................................................................................
   в словах бледнолицего они увидели длинные, просторные коридоры, высокие потолки, светлые, чистые, солнечные помещения лабораторий, белые халаты, серебристые костюмы высшей биозащиты, изолирующие противогазы, тонкие приборы, электронные микроскопы, еженедельную отчетность, обязательные собрания всех сотрудников, сложные и не очень интриги, мощные газовые печи для уничтожения отбракованного материала без малейшего следа и вредных воздействий на окружающую среду, шикарные машины руководителей, узкие пеналы-квартирки холостяков, бесконечные лифты высотных домов, остекленные переходы огромных магазинов, великое разнообразие продуктов питания, бытовых мелочей, кухонной техники, сумрачные залы кинотеатров, веселые аттракционы, бесконечные телемарафоны, сводки новостей, излагаемых за короткие пятиминутки, затяжные совещания, вынесение вердиктов по открытым и закрываемым темам работ, настойчивое любопытство работников особых отделов, тихий шепот, громкие слова с трибун, крепкий местный табак, огненную водку с перцем, короткие минуты близости с женщинами, долгие размышления о себе, о человеческом, обо всем на свете
   ................................................................................................................
   ... - Вот так все и получилось, - печально сказал Герд, поглядывая на Зину, которая промолчала все это время. - Нас выбросили здесь, с орбиты, на возвратном боте... о том, чтобы зарегистрироваться, объявить себя, я даже и не думал. Понимаете, наша госбезопасность способна на очень многое, чтобы продемонстрировать людям неотвратимость наказания. Конечно, на планете никакой официальной информации о моем бегстве и об исчезновении Зины, наверняка, не было, но... слухи могли пойти, ведь многие меня знали, и вдруг я нигде не появляюсь, фактически - исчез без всяких законных оснований, а такие слухи уже сами по себе - подрыв авторитета власти. Ну, вот, я и решил сразу после посадки, когда мы остались вдвоем на планете - в очередной раз нарушить закон, теперь уже галактический. Выхода другого я просто не видел. А сейчас, стоит вам внести в базы данных Сто восемнадцатой мое имя, как об этом будет известно везде.
   - Ты думаешь, ваши эти... как их... госбезопасники рискнули без прямой санкции начальника Сто восемнадцатой и планетарного Инспектора появиться у нас? - деловито уточнила Ника, лихорадочно соображая, какой же приговор она может вынести, да и стоит ли его выносить злосчастным беглецам.
   - Не знаю, - честно ответил Герд, глядя в глаза блондинке. - Я думаю, что могут. И даже выкрасть меня могут, чтобы потом публично наказать. А может быть, и не станут этого делать. Как там повернулись события, какой образовался расклад после моего исчезновения вместе с Зиной - я не знаю.
   Мне у вас понравилось. Очень свободно, очень... дышится легко. Пусть нет всемирной сети, нельзя прямо так, лежа в постели, посмотреть нужный фильм или включить кухонный комбайн... это мелочи, мелочи. Но я могу ходить там, где захочу, делать то, что захочу, улыбаться, кому захочу... и никто не требует неизбежной отдачи долга обществу...
   У нас это почему-то невозможно, там мы все ведем себя так, как предписано, как положено... и всегда мы должны... что-то, кому-то, почему-то, но непременно - должны. Вот, посмотрите - я просто отрастил длинные волосы. Захотел - и отрастил. А дома... конечно, можно, никто же ничего у нас не запрещает, но - нельзя. Тебя не поймут, станут хуже относиться, раз ты не такой, как все, на работе будут лишний раз перепроверять твои данные, может быть, потеряешь и в зарплате, соседи будут постоянно напоминать, где находится парикмахерская...
   Вы знаете, и Зине здесь хорошо. Она вот молчит совсем не потому, что немая или у нее словарного запаса не хватает на общение - это все фантазии тех, кто отправлял её на утилизацию... А здесь ей ничего не грозит, никто не воспринимает её, как мусор, побочный продукт эксперимента, да и относятся все по-человечески... она же не виновата, что её такой сделали микроскальпели генных инженеров, а не папа с мамой..."
   Вконец расстроенный то ли воспоминаниями о родине, то ли чувством вины за нарушение её законов и всеобщих правил пребывания на чужих планетах, а скорее всего - всем этим вместе, Герд потупил глаза, нахмурился и нахохлился, как воробей на холодном ветру.
   - Все это, конечно, очень интересно, - сказал задумчиво Антон. - Я бы, к примеру, еще с тобой пообщался на предмет ваших обычаев, правил... но - я-то писатель, у меня интерес тут профессиональный, познавательный. А что делать её превосходительству? Госпожа Инспектор тебя обязана депортировать или как там это называется?..
   Карев вопросительно посмотрел на блондинку.
   - Её превосходительство ничего делать не будет, пока окончательно не разберется, насколько безопасна для Герда и Зины их регистрация в базе данных Сто восемнадцатой, - солидно ответила Ника, разве что не надувая от собственной значимости щек, но не выдержала своего же тона и успокоила нелегалов: - Не переживайте так, сейчас, на сколько это получится, догуливайте испорченный мной праздник и возвращайтесь домой. Просьба будет только одна: не исчезайте, чтобы потом вас не разыскивать по всей планете. Или я, или кто-то из моих друзей с вами свяжется в самое ближайшее время, скорее всего, даже до конца этой недели...
   Может быть, выражение лица Ники, может быть весь предварительный, вполне доброжелательный по отношению к нарушителям установленного порядка разговор влили в нелегалов изрядную, живительную дозу оптимизма и веры в людей.
   - Так мы что же - пойдем? - неуверенно спросил Герд, вставая из-за стола. - Мы - свободны?
   - Вы и так были свободны, - проворчала Ника. - Я вас что же - задерживала или арестовывала? Просто попросила поговорить, объясниться, разъяснить непонятное. А теперь вы свободны вдвойне, только не забудьте о моей просьбе.
   - Да куда же мы со своего места? - удивленно засуетился бледнолицый, помогая, правда, чисто символически, Зине встать. - Кому мы нужны, кроме своей бензоколонки? Там так и будем ждать вашего решения...
   Вслед за гостями-инопланетниками встали из-за стола и остальные, то ли провожая, то ли сопровождая злосчастных нелегалов ко входу в помещение кафе.
   - Работа окончена? - поинтересовался Антон, когда Герд и Зина скрылись за дверями. - Наверное, можно и машину подогнать?
   - У тебя там запас джина? - подозрительно спросила Ника. - Когда только успел, кажется, все на моих глазах было...
   - И без всяких запасов - пора бы обратно, - подсказал романист. - Скоро уже полдень, в городе, в лучшем случае, к вечеру будем.
   - Ладно, - согласилась блондинка. - Иди за машиной, а я пока проверю, как этот жук-"профессор" ликвидирует свою технику и что придумал сделать со злосчастным биороботом... Кстати, а где Мишель?..
   А поверенный будто растворился в воздухе.
   ...когда Мишель вернулся на стоянку перед кафе, там, в глубине, у бензоколонок, стоял роскошный черный автомобиль полицейского генерала-пенсионера, вокруг авто нервно покручивая в руках медальон Инспектора, прохаживалась Ника, а Антон деловито придерживал шланг, заливая в бак машины местный бензин.
   - Мишель, только не говори, что ты отходил пописать, - с места в карьер заявила блондинка. - Тебя не было почти сорок минут, можно было десять раз справить все свои физиологические потребности...
   - А что-то случилось? - с невинным видом уточнил поверенный.
   - Ничего, - крутнула возмущенно головой Ника. - Вот только мы уже все мозги сломали: ждать тебя или ты выберешься отсюда так же таинственно, как прибыл?..
   - Нет уж, нет уж, пожалуй, я лучше с вами, - ответил Мишель. - И в дороге веселее, да и поговорить всегда есть о чем...
   - Не иначе, как ты принес нам очередную пакость? - спросил издали Антон, слушавший разговор Ники с поверенным весьма внимательно.
   - Не пакость, но - проблему, - улыбнулся поверенный. - Даже и не проблему, так - проблемку, для госпожи Инспектора такую решить - раз плюнуть...
   - Издеваешься? - подозрительно поинтересовалась Ника. - Ну-ну, издевайся... но не забывай - не всё коту масленица...
   - На масленицу я не претендую, - отозвался Мишель и, решив больше не мучить друзей, продолжил: - Догадайтесь с трех раз, чья это бензоколонка, на которой работали наши нелегалы?..
   - Судя по твоему загадочному виду - Председателя Большого Имперского Совета, - съязвила в ответ блондинка. - Ну, или, как минимум, в лесу после высадки их обнаружил случайно туда забредший по грибы Патриарх...
   - Ви таки будете смеяться, - сильно утрируя еврейский акцент, сказал Мишель, правда, тут же возвращаясь к своему нормальному голосу: - Бензоколонка фактически принадлежала одному очень известному инсургенту... да вы оба его даже слышали, кажется...
   - Не о нем, а его? - удивился Антон. - Это что-то новенькое...
   - Он приходил к нам в номер уездной гостиницы, - пояснил поверенный. - Правда, в момент разговора вы не высовывались на глаза, но голос его слышать могли... Кудесник - так его называют в узких кругах, к которым я близок...
   - Ох, Мишель, от каких только кругов ты далек?.. - в сердцах сказала Ника. - И что из того следует?
   - Следует очень простой и сложный вывод, - охотно подсказал поверенный. - Нелегалы фактически остались без средств к существованию, ты же не думаешь, что единственная бензоколонка на этой трассе способна хотя бы прокормить пару человек даже с самыми скромными запросами? Это была просто очередная "лежка", "нора" инсургента, в которой тот отдыхал между акциями... ну, и, соответственно, финансировал свой отдых и прикрытие.
   - А почему этот твой Кудесник должен отказаться финансировать это место дальше? - спросил Антон. - Кажется, ребята ничего плохого не говорили о хозяине, ни в какие-такие дела он их не вовлекал, хотя вполне мог использовать того же Герда, как химика-технолога...
   - Да встретил я его здесь, - неохотно признался Мишель и тут же, чтобы друзья не подумали о крайних мерах, добавил: - Вот чудила, решил лично посмотреть, с кем дружат его "найденыши". После нашей встречи он вряд ли захочет еще раз побывать в этих местах, разве что, загонят силой...
   - Да уж, после встречи с тобой мало кому еще раз захочется её повторить, - немного невпопад прокомментировал Антон. - Так получается, что это ты и лишил нелегалов источника существования?..
   - Не перекладывай с больной головы на здоровую, - сухо возмутился поверенный. - Было бы лучше, если бы это случилось потом и внезапно?
   Антон с грохотом задвинул на место заправочный пистолет, обтер руки какой-то ветошью, швырнув её куда-то за колонки, и сказал, отвлекаясь от темы:
   - Карета подана, Ваше превосходительство! Куда изволим следовать?
   - Куда-куда, домой, конечно, - раздраженно откликнулась Ника, она даже не представляла себе, что в обязанности Инспектора неожиданно попадет и трудоустройство обездоленных нелегалов. - А по дороге обсудим, кто из нас, на первое время, возьмется помогать этим бедолагам...
   - Как обсудим? - не понял Антон.
   - Ну, на спичках кинем, чтобы тебе яснее было, - возмутилась блондинка, открывая переднюю дверцу. - Долго еще будем тут стоять, как на подиуме?..
   Как обычно, по-женски, Ника была абсолютно права, в окнах кафе, выходящих на стоянку, то и дело мелькали лица любопытствующих инопланетников, желающих еще раз, теперь уже в неформальной обстановке, глянуть на планетарного Инспектора, да и на просто очаровательную, знаменитую женщину - тоже.
   - Не ругайтесь, - примирительно сказал Мишель. - Раз уж я сам эту кашу заварил, то, кажется, я знаю, как её расхлебать...
   - И что же ты молчал сразу? издевался над беззащитной девушкой? - едва удержалась, чтобы не ругнуться неприличными словами, Ника.
   - Да самому только что в голову пришло, - смиренно ответил поверенный. - Так что давайте мирно садиться и трогаться, а по дороге я все расскажу подробно...

Эпилог,

которого могло и не быть

   - Если мы не пошевелим ногами, то очень даже скоро попадем под дождь, - строго высказалась через плечо Ника, обращаясь к своим спутникам. - А ледяной дождик со снегом - не самое приятное в этой жизни...
   - Может вам, госпожа инквизитор, еще и песню строевую спеть? - недовольно отозвался Антон.
   Для его претензий имелись все основания: блондинка налегке вышагивала по лесной, асфальтированной дорожке, ведущей к наземной базе Сто восемнадцатой точки, а романист вместе с Максимом тащили следом за ней громоздкий, очень неудобный в транспортировке на руках ящик.
   - Было бы интересно послушать, как известнейший музыкант и гитарист, исповедующий вполне современный стиль, будет петь солдатские песни своей молодости, - засмеялась Ника. - Я серьезно говорю про дождь, тучки, вон, набежали, пока мы под землей были, того и гляди - ливанет...
   Небо и в самом деле набухло дождем, тем самым, противным, холодным, смешанным с тающим на лету снегом. Конец осеннего сезона выдался удивительно ненастным, холодным и промозглым, и люди с нетерпением ждали заморозков, снега, настоящей зимы, ругая, на чем свет стоит, осеннюю погодку.
   - Не торопи их, - посоветовал идущий последним в импровизированной колонне Мишель. - Скажешь под ногу, поскользнутся, упадут, и - плакал твой ценный груз горючими слезами...
   - Да уж, ценный, - проворчал Антон, который лично вывозил с заброшенной и запущенной дачи, доставшейся Нике в наследство когда-то давным-давно и посещаемой в лучшем случае раз в год, содержимое транспортируемого сейчас ящика. - Такой ценный, что помойка по нему плачет...
   - А, в самом деле, Ника, зачем мы тащим в Промзону эту рухлядь? - осведомился пыхтящий от напряжения Максим, старательно заглядывающий мимо ящика себе под ноги. - Ежели отремонтировать надо или поправить чего - сказала бы, прямо у меня дома, с одним приятелем, мы бы тебе наладили в лучшем виде...
   Пролетарий тоже знал о содержимом ящика, вообщем-то, этот самый ящик он и приспособил для переноски старого, нецветного еще, полностью лампового телевизора. Пожалуй, из всей компании лишь Мишель, присоединившийся к ним уже по дороге в Промзону, пребывал в относительном неведении, но это, честно говоря, как-то не вязалось с образом всезнающего и всеведущего поверенного.
   - Тащите-тащите, - приговорила Ника. - Так надо, а если бы не надо было, то и не заставила бы вас тащить...
   Мишель, защищенный от блондинки двумя мужчинами и громоздким ящиком, жизнерадостно засмеялся, не опасаясь иных кар, кроме словесных, но в этот момент компания вышла из леса к небольшой полянке, на которой вместо полудесятка щитовых домиков, как было это во время первого и пока единственного визита в Промзону блондинки, романиста и поверенного в делах, красовался вполне современный, двухэтажный коттедж из темно-красного кирпича, с большими, "студийными", окнами на втором этаже.
   - Вот делать Андреичу нечего, - проворчал Максим, отвлекаясь от разглядывания дороги под ногами. - Вечно что-нибудь новенькое себе понастроит, чтобы не так привычно было... любит разнообразие товарищ...
   - Я тоже люблю, - откликнулась Ника. - А в такой коттедж и зайти приятно будет, не то, что прошлый раз...
   Прошлый раз уныло промышленный вид щитовых домиков, прикрывающих сверху подземные сооружения станции техобслуживания, просто шокировал блондинку, ожидавшую увидеть в качестве жилья для космических странников дворец Шехерезады - как минимум.
   - Может, в этом доме и под землю лезть не обязательно будет, - проворчал Антон, устремляясь к коттеджу с воодушевлением рабочей лошадки, завидевшей родную конюшню. - Я бы вот на втором этаже пристроился, люблю, чтобы над землей, но невысоко...
   ...встретивший всю компанию в просторной прихожей Василь Андреевич рассмеялся, разводя руками, будто обнимая всех, приветствуя с прибытием:
   - Ника-Ника, если вы всякий раз будете привозить с собой такой груз, мне придется прокладывать узкоколейку от метро до дома... Здравствуйте, товарищи! надеюсь, добрались успешно, без помех и проблем?..
   - Все в порядке, - отдуваясь и пожимая руку начальнику Сто восемнадцатой, ответил за всех Максим.
   - Я больше таких грузов таскать не буду, - заявил Антон, доставая из кармана фляжку с живительной влагой, едва ящик коснулся пола. - Так что, Андреич, можешь не беспокоиться с узкоколейкой...
   - Слабаки, - презрительно улыбнулась Ника. - Всего-то версту протащили, а уж нытья, будто год на каторге оттрубили.
   Блондинка, чуть приподнявшись на цыпочки, церемонно чмокнула хозяина в щеку.
   Лишь Мишель скромно промолчал, обменявшись с начальником Сто восемнадцатой крепким рукопожатием.
   - Сегодня мало гостей со звезд, - приглашая новоприбывших в просторный зал, служащий в доме гостиной, сказал Василь Андреевич. - Только нолс и Иннокентий смогли спуститься с орбиты, слишком серьезные оказались повреждения корабля в "тоннеле"...
   - Надеюсь, ничего опасного? - на всякий случай уточнила Ника, вспомнив, что её полет прошел, как по маслу, без единой задержки на станциях и мало-мальски серьезных поломок систем жизнеобеспечения.
   - Опасного - нет, - махнул рукой начальник Сто восемнадцатой. - Но возни очень много, вот и остались все там, а не особо нужных в такой возне отпустили повидаться со знакомыми...
   Из-за овального стола - великолепного, старинного, резного, как с выставки антиквариата - поднялись навстречу входящим нолс Векки и гоминид Иннокентий. Жарких объятий, крепких рукопожатий, похлопываний друг друга по плечам и спинам не было, хотя приветствия были и теплыми, и искренними. Не успели все рассесться за накрытыми легкими закусками, белым вином и коньяком столом, как Ника, заговорщецки подмигнув нолсу, вытащила в прихожую Максима и Антона, чтобы через пару минут вернуться в сопровождении того самого груза, из-за которого настрадались мужчины по дороге в Промзону.
   Реакция нолса на старенький, но тщательно вытертый от пыли, немножко даже помолодевший, тускло поблескивающий матовым экраном раритет электронной техники была предсказуемой, но очень приятной... особенно - для романиста и пролетария, наконец-то, вознагражденных по заслугам искренней радостью и благодарностью нолса.
   - Ну, что же, товарищи, - обратил внимание собравшихся на себя Василь Андреевич. - Как вижу, все уже налили? Предлагаю выпить за реальное вхождение в должность планетарного Инспектора - нашей очаровательной Ники!!! С почином!!!
   - Спасибо-спасибо, - даже засмущалась слегка блондинка, принимая от Антона бокал коньяка. - Вообще-то, все было довольно просто и без особых приключений, если не считать нытье Карева всю дорогу...
   - Ну, подробности ты можешь не излагать, - засмеялся начальник Сто восемнадцатой. - Однако получилось у тебя очень лихо. Сейчас я даже и не припомню случая, чтобы с первого же раза, без каких-то дополнительных мероприятий и изысканий Инспектор просто поехал и - навел порядок среди мигрантов...
   - Порядок-то наводил Мишель, - отдала должное своему поверенному Ника. - Я просто хмурила брови и топала ножкой, мол, не потерплю и разорю...
   - Если говорить серьезно, - отозвался Василь Андреевич, - то вы все и всё поняли, молодцы...
   - А я с самого начала говорил - Ника приносит удачу, - серьезно высказался Векки. - Если не секрет, а что у вас там случилось с мигрантами? Надеюсь, нолсы не были замешаны?
   Как обычно в таких случаях, иные в первую очередь беспокоились о сопланетниках, особенно это касалось иных не гоминидов: нолсов, ворбланов, шноссов.
   - Мне кажется, Векки, твои соотечественники достаточно разумны, чтобы не пытаться нелегально жить среди Homo sapiens, - ухмыльнулась Ника. - Увы, тут разбаловались наши, человекообразные. И биоробота, давно отработавшего ресурс, притащили, и синтезатором пользовались перед посторонними, случайными людьми. Да еще и нелегалов пригрели, за что отдельное наказание полагается, если я правильно помню...
   - Ты целое гнездо нарушителей в первый же раз накрыла? - искренне восхитился Векки, считающий девушку некой помесью крестницы и собственного талисмана. - Вот и говорите после этого, что я не провидец...
   - Просто они собрались на ежегодные осенние посиделки, - пояснила блондинка. - Мне повезло, не пришлось гоняться за каждым по отдельности... и еще - придумали себе маскировку: встречаться неподалеку от Сумеречного города, мол, странностью больше, странностью меньше - никто и не заметит. А вообще-то - тут заслуга Василь Андреича и его техники...
   - Этак вы скоро друг друга совсем захвалите, - справедливо проворчал Антон. - Давайте лучше еще по коньячку...
   Пока часть компании продолжила обмениваться комплиментами под предложенный романистом коньяк, Векки с неприкрытым восхищением рассматривал, поглаживал и, кажется, глазами полировал будущую жемчужину своей не такой уж маленькой, как могла бы подумать Ника, и довольно известной в определенных кругах коллекции.
   - А включить его - можно? - с замиранием голоса спросил нолс, похожий в этот момент на ребенка, получившего заветную игрушку и интересующегося у взрослых - правда ли с ней можно поиграть, а не просто поставить в сервант для украшения интерьера.
   - Нельзя, - сурово ответила Ника и тут же, не сдержавшись, рассмеялась, увидев испуганно-обиженные глаза гнома. - Чудак, делай с ним, что хочешь, это же твоя вещь... вот только включить и в самом деле - затруднительно, у вас же тут розеток нет...
   В самом деле, активно используя в производстве и быту электричество, иные давным-давно забыли о такой мелочи, как проводная передача оного - розетки, вилки, штепселя и тому подобные устройства в незапамятные еще времена канули в Лету. Но тут на помощь пришел, как связующее звено двух цивилизаций, начальник Сто восемнадцатой.
   - Ох, беда с вами, - проворчал Василь Андреевич, доставая из стенного шкафа, стилизованного под старинный буфет с украшенными изящной резьбой по дереву дверцами, плоскую, размером в ладонь, толстенькую и, похоже, тяжелую коробочку. - Вот, пользуйтесь...
   На одной стороне этого загадочного, в темно-сером пластике, аппарата виднелись отверстия двух обыкновеннейших бытовых розеток. Замирая от восторга, Векки воткнул в одну из них шнур с вилкой на конце, уходящий в недра телевизора, и тут блондинка пожалела малограмотного в древней технике гоминидов иного, щелкнула выключателем на передней панели, и через полминуты, прогрев лампы, экран засветился блеклым сероватым светом, введя нолса в очередной приступ ребячьего восторга. Для полного счастья пришлось поднапрячь Максима, из подручных средств за несколько минут соорудившего переходник от рогатой комнатной антенны, привезенной вместе с телевизором, к мощному приемо-передающему устройству наземного филиала орбитального Техцентра.
   Как-то сразу, внезапно, поймавший первый, общеимперский канал местного телевидения, аппарат неожиданно завопил так громко и пронзительно, что все присутствующие, ну, за исключением, пожалуй, Мишеля, вздрогнули и поочередно выругались, а Ника, как самая привычная в обращении именно с этим чудом техники, мигом увернула громкость, заодно обучая и Векки основам раритетной технической грамотности.
   Отвлекшийся на звук ожившего телевизора, поверенный в делах танцовщицы вернулся к разговору с экспедитором-купцом звездачей и поинтересовался у Иннокентия, каков нынче спрос на других планетах на цирконий и гафний.
   - Есть спрос, такие металлы всегда в цене, это ж, считай, база мобильных лазеров, ядерной энергетики и транспорта... ну, даже трудно сейчас вспомнить те области, в которых гафний не применяется в том или ином виде, - попробовал "на пальцах" объяснить экспедитор-купец. - Вот только у вас его все равно не производят, рано еще, не нужен он вашей промышленности, про остальные области рано еще и говорить, лет через сто-сто пятьдесят, возможно, ваша планета будет в лидерах поставок, но сейчас...
   - Сейчас уже имеется довольно-таки обогащенный концентрат, - невинно пряча глаза в столешнице, сказал Мишель. - Я не химик, не физик, и уж тем более - не промышленный инженер, но краем уха слышал, что гафний добывают из циркониевых руд, а цирконий сейчас получил большое применение в разных отраслях...
   - Если ты про Поглядский комбинат, то опоздал, - вмешался в разговор на правах хозяина Василь Андреевич. - С месяц назад я интересовался, ну, когда предприятие на проектную мощность вышло и стало реально вырабатывать продукцию, соответственно, отходы пошли с гафнием... но там какой-то проходимец уже скупил все "хвосты" - это они так пустую породу называют, для них, конечно, пустая, а при должной обработке...
   - Ты - да не смог перекупить? - удивился Иннокентий, начавший уже догадываться, что поверенный Ники не зря затеял такой перспективный разговор.
   - Вот и не смог, - развел руками начальник Сто восемнадцатой. - Ты же знаешь, я не купец, да и собственно на Станции дел достаточно, а проходимец этот так ловко все организовал, что концов не сыщешь... думаю, жулик это какой-то, очередной граф Сен-Жермен, будет из окатышей браслеты делать и продавать нуждающимся в вечной жизни...
   Участвующие в разговоре, да и прислушивающиеся к нему Ника и Антон, дружно рассмеялись. Последователей знаменитого графа в последние годы объявилось множество, этому способствовал и бурный рост технологий, и применение издавна известных, но до сих пор широко не употребляемых материалов.
   - Ну, так возьмешь у меня обогащенную руду? - поинтересовался Мишель, когда все отсмеялись.
   - Так вот он какой - этот жулик, - вновь захохотал Василь Андреевич. - Как же мне сразу-то в голову не пришло...
   - Да ведь я все-таки в первую очередь бухгалтер, нотариус, юрист немножечко, а уж остальное - побочные занятия, - скромно сказал поверенный, намекая на свою "побочную" принадлежность к Серым Теням.
   - Да, Ника, а как ты решила с нелегалами? - отвлекся от купеческих вопросов начальник Сто восемнадцатой, видя, что блондинку надо спасать от искренних, но назойливых домогательств коллекционера-нолса, иначе ведь всю душу вынет своими приставаниями.
   - А нелегалов я уже пристроила, - хмыкнула девушка. - Вот к жулику и пристроила, чтоб не очень жульничал, куда ж их еще?..
   - Я в смысле регистрации через Станцию, - пояснил, казалось бы, очевидное Василь Андреевич. - Могла бы и захватить если не самих, то хотя бы их кровь или частички кожи...
   - Нет, Василь Андреич, - решительно покачала головой Ника. - Нельзя им регистрироваться, как бы от этого хуже не было, причем, не только им...
   Коротко пересказав начальнику Сто восемнадцатой историю бегства Герда и гомункулуса Зины из Полярной Республики, блондинка ожидала порицания, привычных для нее слов о примате закона над чувствами... но, казалось, задумавшийся в процессе рассказа о чем-то своем, Василь Андреевич резко и неожиданно согласился с принятым решением.
   - Ты права, думаю, права, как всегда, Ника, - сказал хозяин дома. - Иной раз связываться с тоталитарными планетами получается - себе дороже. Не нам их учить, пусть живут, как знают, но избегать необязательных контактов с такими обществами надо стараться. Можешь считать, что я уже забыл о нелегалах, да, честно говоря, не мое это дело - обеспечивать порядок на планете, тут и на Станции забот хватает.
   Он хитро подмигнул блондинке, давая понять, что на этом официальные разговоры о двух непрошедших положенную регистрацию субъектах закончены.
   Правда, у Ники оставалось еще одно небольшое дельце.
   - Векки, мне кажется, ты телевизор оценил? - хитренько поинтересовалась девушка у гнома, который чуть обиженно надулся, едва блондинку отвлек Василь Андреевич.
   - Моя признательность не знает границ, - вновь поблагодарил нолс, изящно задирая хоботок. - Честно говоря, я думал, что ты забыла о своем обещании, ведь это не вещь первой необходимости, да что там первой, конечно, с позиций любого разумного я вполне мог обойтись без этого раритета, но все-таки...
   - Душа коллекционера ныла и приставала к твоему разуму, - поняла Ника. - А ты можешь оказать мне ответную услугу? Я знаю, что вы, нолсы, никогда не теряете связь друг с другом, охотно помогаете другим иным, не бесплатно, но все-таки помогаете, иногда даже в тех случаях, когда другие категорически отказываются, невзирая на расовую и планетарную принадлежность, ну и людям, конечно, тоже.
   - Я уже согласен, говори прямо, - попросил Векки. - Не думаю, что ты попросишь меня нырнуть в коллапсар...
   Эта идиома у звездачей заменяла земные "к черту на рога" или "достать звезду с неба" в зависимости от обстоятельств применения. Ника знала об этом, но предпочла сделать вид не очень понимающей блондинки.
   - Да что ты! мне от тебя таких жертв вовсе не потребуется... - захихикала девушка. - А вот если бы ты, при случае, конечно, рассказал своим сородичам, что на Сто восемнадцатой сейчас трудится Инспектором слабая, беззащитная, но все-все понимающая девушка... я была бы тебе очень благодарна.
   - Это чтобы нолсы впредь не сбрасывали тебе на планету нелегалов, а прямиком обращались к "всепонимающей"? - Векки не надо было расшифровывать пожелание. - Конечно, скажу. Я бы и так сказал, обязательно, ты понимаешь, я же должен похвастаться приобретением раритета перед сородичами, но сейчас - скажу это с еще большим желанием и убедительностью, ведь этого хочешь ты!
   Растроганная искренней, душевной, пусть немножко сумбурной и несуразной речью нолса, Ника поцеловала гнома в серый, шершавый лоб и, чтобы скрыть возникшее смущение, залпом выпила только-только услужливо налитый Антоном бокал коньяка.
   - Дорогая, я тебя уже ревную, - язвительно прокомментировал эпизод романист. - Ты сегодня как-то особенно щедра на поцелуи...
   - Хорошее настроение и общество друзей, которые никогда не подумают ничего лишнего, располагает к непринужденному поведению, - будто зачитав по бумажке, оттарабанила блондинка.
   - Ой, - округлил глаза Антон. - Дай слова списать, пока не забыла...
  
  
  
  
  
  
  
  

1

  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"