Это было время агонии лета. На зеленой еще живой листве проступила желтая проседь, и воздух стал напряженно прохладным, не знойным, расслабленным, как два месяца назад, а колючим, встревоженным ожиданием полугодовой зимней ночи. Тучи раздувались влагой, и ночь пощипывала заморозком последние цветы на лужайках и клумбах - унылое воспоминание иллюзорного лета. Казалось, что ничего этого не было; не было теплых белых ночей, тяжелого аромата лип, голубой акварели над головой и тягучих закатов. Иллюзия. Майя. Морок. Морок, в котором хочется остаться навечно. Осень отрезвляет. Пробуждает брызнувшим в лицо холодным дождем. Осень реальна. И никогда не вводит в заблуждение.
Я с детства не любил этот период года. С конца сентября по ноябрь. Меня постоянно преследовало ощущение какого-то удара исподтишка. Не помню, чтобы со мной происходило что-то особенно плохое именно в это время, но я всегда подсознательно чувствовал, что если что-то и произойдет, то это случится в какой-либо из этих трех месяцев. К моим тридцати шести это ощущение, конечно, значительно притупилось, но подсознательная боязнь осени осталась.
В этом году я решил взять месяц отпуска именно в этот период. В начале октября я должен был вылететь в Вену, где проходил международный форум, на который я был аккредитован, а потом, по истечении этих выматывающих душу и внутренности четырех дней на ногах от одной пресс-конференции к другой, я был свободен, в своем неизбежно стремящимся вниз к земле полете оторванного высохшего листа, чья единственная легко реализуемая цель в конце пути стать пылью.
Плана на каникулы не было. В том смысле, что я уже лет десять, как не бронировал туры и не участвовал в групповых перевозках и экскурсиях. Сейчас в тренде другие впечатления - взгляд изнутри, умение проникнуть в среду и почувствовать новую открывшуюся реальность. Я предположил, что в угрюмые сырые будни осени мне будет уютно в Чехии, тем более, что путь туда не займет у меня много времени, коли я итак буду в том районе старого света. Прага - не самый веселый город, эта восточноевропейская столица является древней декорацией устрашающих легенд, но, если хочется окунуться в средневековый мистицизм, то лучшего места не найти. В общем, доступные достопримечательности и неповторимая атмосфера старого города. Вот собственно такими соображениями я и руководствовался. Я еще ни разу не заглядывал в Чехию, хотя по воле своей журналистской профессии исколесил всю западную Европу, и уже достаточно утомился от капризной старушенции. Теперь же я хотел просто отдохнуть и слиться с улицами одного из ее самых древних городов.
В этот раз я особенно сильно почувствовал, что работа меня уже не просто утомляет, но по-настоящему зомбирует. Не знаю, как я проскочил эти четыре дня, перед глазами все мелькало и суетилось, разные акценты и языки смешались в один мерзкий звук московской подземки, пятичасовые ожидания пятиминутных брифингов вывернули мозг наизнанку, а дежурные перекусы на ногах обострили заработанный со студенческих лет гастрит. В общем, будни журналиста. Я привык.
В первый день отпуска я проспал до обеда и потом, чтобы взбодриться, мне пришлось выпить четыре чашки эспрессо. Из отеля выбрался только вечером, хотел погулять на Карлсплатц и поесть в каком-нибудь баре. Венская опера мерцала в оформлении фонарей, возбужденно ожидая того единственного за день мига, когда нервные туристы наполнят новой энергией ее холлы, коридоры и зал. Разные языки, треск кашемира, стук клатчей, шелест каблуков по ковру, все звуки сольются в одну вибрирующую ноту, и старое здание оживет под звуки итальянских арий.
Я всегда уходил до начала оперы. Где бы я ни был: Ла Скала, опера Гарнье, Метрополитен-опера. Я покупал билет, заходил внутрь за час до начала, и изучал интерьеры, людей, ассортимент кафе (обычно я брал стакан бренди или два, иногда три) и уходил перед вторым звонком, возвещающим о начале действа. Именно тогда, когда начинала собираться основная масса зрителей. Я бы не сказал, что я не люблю оперу, и меня утомляют монотонные голоса артистов, лишающие зрителя возможности распознать хоть пару слов из длинных арий; дело не в этом, я не люблю находиться в многолюдных местах. А опера бывает очень многолюдна, иногда больше чем воскресный базар. И здесь, иногда, больше чем в других местах проявляется человеческая нетерпимость к друг другу. Хотя, это мои личные наблюдения, возможно есть оперы, где бывает приторно от воспитанности и комфортности незнакомых людей.
Но в этот раз я в театр не пошел, устроился в баре напротив, заказал пива, рагу и стал рассматривать гуляющих на улице туристов. И вот, момент настал, опера распахнула двери для желающих причаститься ароматами столетней пыли. Площадь опустела за четверть часа. Зазывалы в красных плащах стилизованных под моду девятнадцатого века сгруппировались у входа, закурили и тут же у одной из урн оставили пачки невостребованных и уже просроченных флаеров на сегодняшнюю постановку. Мимо плавно проехал экипаж, и рекламные листки, скинутые ветром на проезжую часть, под копытами лошади смешались с уличной пылью. Возница принял немного левее, чтобы лошадь не поскользнулась на глянцевой бумаге. Город вместе с площадью окунулся в звенящий тишиной транс, но это только на пару часов, ночью придут совсем другие звуки. После третьего бокала пива роль наблюдателя мне наскучила и я, собрав свои банковские карточки, планшет и очки, вышел наружу.
В Прагу я прибыл к обеду. Еще на подъезде к городу, изучая из окна электрички зеленые холмы Моравии, я радовался хорошей погоде, но стоило мне пересечь границы столицы, как небо разбилось звоном далекого грома. В городе было прохладно, промозгло и болезненно. Я никогда не носил шарфов, но в то мгновение с удовольствием бы последовал примеру модников-итальянцев. Это был как раз тот случай, когда необходимы только две вещи - шарф и зонт. Проскользнув по лужам в метро, я направился на Старе-место, где собирался зависнуть в каком-нибудь мрачном кабачке. Как ни странно, дождь не распугал отважных туристов - на староместской площади все так же толпились люди в надежде поймать удачный ракурс какого-нибудь объекта туристического интереса, или ожидая пока фигурки на знаменитых часах вылезут из укрытия, чтобы совершить свой danse macabre.
Наверно, выглядит странно мое неплохое знание Праги при том, что я никогда не был в Чехии? Все объяснимо - никогда нельзя пренебрегать путеводителями, плюс я уже посетил так много старых европейских городов, что в любом даже новом месте в Европе найду дорогу с закрытыми глазами, главное отметить для себя основные центры, то есть места куда я больше всего буду ходить, и запомнить пару-тройку достопримечательностей, чтобы было на что ориентироваться во время прогулок. В этот раз я тоже наметил такое место - рассчитывал по Карлову мосту попасть на ту сторону Влтавы и посетить Пражский град. В смысле углубиться в атмосферу древности, поглазеть на средневековые строения и на потомков тех трудяг, кто вкладывал силы в застройку центра всеми этими готическими и барочными сооружениями, чтобы теперь Прага имела свой фирменный стиль для привлечения туристов. Но придется эти планы отложить до лучшей погоды. Под таким дождем я даже не смогу добежать до собора Вита, промокну, как памперс новорожденного.
В общем, я остался в ресторане, куда забрел, чтобы спрятаться от ливня, и принялся строить планы на тот случай, если погода не сжалится в ближайшие пару дней. Заказав еще пол-литра пива, я разложил на столе бумажную карту и начал изучать сетку кварталов и дорог, которая сразу оживала стоило мне только поднять голову и выглянуть в окно.
Но мне не дали углубиться в мое занятие. Пожилой господин, сидевший за барной стойкой и с самого моего появления бросавший на меня любопытные взгляды, внезапно покинул насиженное место и подошел ко мне.
- Вы - русский? - спросил он хрипловатым голосом.
- Да, я из России. Журналист.
- Можно к вам присоединиться?
Я очистил противоположную часть стола от своих гаджетов (там размашисто валялись мои очки, ноутбук и телефон) и пригласил его занять стул напротив.
- Бывает, я угадываю. Хотя сейчас все реже. В русских стало меньше идентичности, уникальности, - мой сосед отлично говорил по-русски, я даже поймал себя на мысли, что мне совсем не режет слух его восточно-европейский акцент, - Вы все больше похожи на обычных европейцев. Раньше русские были заметнее.
- Чем же?
- Идеей. У вас всегда осмысленное выражение лица. Даже в спокойствии.
- Любопытно. Возможно, это так, хотя я не обращал внимания.
- Да-да, это так. Если вы журналист, то значит вы - хороший наблюдатель. Разве вы не замечали, что у некоторых людей бывает такое лицо как будто у них в голове пусто. Ну, вот совсем пусто. Не то, чтобы человек идиот, или больной. Вовсе нет. Наоборот, такое бывает и с интеллигентными и очень образованными людьми. Просто это такой образ жизни. Так вот, у русских такого выражения лица практически не бывает. Этим они и выделяются.
- Тяжелые года истории за плечами оставили свой отпечаток. Это выражение лица человека, натренированного на преодоление трудностей.
- Или это та самая русская идея, которая есть у вас.
- Узнать бы ее? - я улыбнулся, - А вы хорошо говорите по-русски.
- Конечно. Мое поколение неплохо знает язык. Я - Лукаш. Вы?
- Алексей.
- Вы не возражаете, что я подсел к вам? Я вижу, вы один.
- Напротив, спасибо, что составляете мне компанию.
- Знаете, почему я подошел к вам? Раньше я чаще это делал, сейчас нет. Русские туристы отмахиваются от меня. Я всю жизнь, когда встречаю у нас русских, благодарю за своего отца. И вас благодарю за то, что он остался жив.
- За отца?
- Да, мне только исполнилось четыре, когда он ушел к партизанам воевать против фашистских оккупантов. Мы с матерью остались одни. Когда мы были одни, нам казалось, что мы вот-вот умрем. Было страшно, темно и холодно. До сих пор помню то чувство - страх и холод. Но когда приходил отец, на день, на полдня, - это было, как Воскресение из мертвых. Мы чувствовали надежду. Страх уходил, мы видели будущее. Потом мы узнали, что его отряд захватили немцы. Все. Тьма. Надежды нет. Но через неделю отец вернулся, худой, раненный, но веселый. Их спасли красноармейцы. Он всю жизнь пытался найти лейтенанта из той группы советских военных, который тащил его на себе до лазарета. Не нашел. Но я с тех пор всегда благодарю за него. Мне не важны определения: союзники, захватчики, освободители, оккупанты. Слова ничего не значат. Моему отцу спасли жизнь и, значит, русские были для нас с матерью спасителями.
- Спасибо, что вы все это рассказали. Я, возможно, где-нибудь упомяну вашу историю. Вы не возражаете? Для нас это так же важно, как и для вас.
- Разумеется. Тогда большее количество людей узнает, за что лично я благодарен русским.
- История у каждого своя и она все-таки общая для всех.
Лукаш кивнул и, ударив бокалом мой бокал, отхлебнул пенку.
- А вы к нам в Прагу по работе или с туристическими целями?
- Приехал в отпуск. Посетил много европейских городов по долгу службы, но в Чехию вот как-то не доводилось выбраться.
Мы просидели долго, застав и пустой час между временем обеда и вечерним часом пик и последних посетителей, заглянувших поужинать. Лукаш вспоминал былые времена. Мне, конечно, вспомнить было особенно нечего, кроме очередей за американскими окорочками, чье мясо я ненавижу с детства. Но мой собеседник погрузился в ретроспективу послевоенного времени и "золотых" шестидесятых-семидесятых. Пока я слушал его, мне почему-то представлялась весенняя Прага, укутанная розовыми кустами сирени и залитая солнцем.
Вечером я направился пешком к себе в гостиницу, которая, судя по карте, располагалась недалеко от Вацлавской площади. Путь не близкий, но зато у меня появляется возможность взглянуть на ночной город и подышать свежим воздухом. Я шел медленно, вспоминал разговор с Лукашем. Надо бы подробнее изучить одну тему.... Раньше я не заострял на ней внимание, а теперь как-то всплыло. Появился журналистский азарт.
У Пороховой башни я свернул на кратчайшую к отелю дорогу и снова сверился с картой. Стоило было, наверно, воспользоваться подземкой. Центр Праги растянут между Старым местом и Новым местом и между указанными районами и Пражским градом. В общем, пеший маршрут по центру с включением основных туристических мест не может обойтись без метро или такси, если только турист не занимается спортивной ходьбой профессионально.
Я пробирался темными закоулками центра, когда услышал шум стычки. Несколько темнокожих парней стояли у заднего входа какого-то неплохого, судя по машинам припаркованным на заднем дворике, отеля и приторговывали наркотиками. Африканцы не догадались, что четверо белых коротко остриженных парней собирались сделать "контрольную закупку". В момент получения товара парни напали на продавцов, пытаясь обыскать их и отнять "закладки". Я поспешил убраться с этого переулка. Мне не хотелось встревать в чужую историю. Уже перейдя на другую улицу, я оглянулся и увидел, что охранники отеля окружили дерущихся и, после перепалки, отпустили белых парней. Я подумал, что и темнокожих они, скорее всего, так же отпустят через какое-то время. А товар, видимо, как-то по-братски поделят. Мир поменялся. Еще полвека назад наши предки подумали бы, что имело место нападение на почве расизма. Хотя случилась банальная потасовка наркодилеров и борьба за влияние на районе.
Добравшись до отеля, я почувствовал, что неплохо освежился и даже не хочу спать, несмотря на часовые стрелки, подбирающиеся к нулю. Я выпил горячего чая в лобби отеля и, немного посмотрев телевизор, ушел к себе в номер.
На следующий день утром меня разбудил запах жареного сыра. Въедливый тяжелый аромат оседал копотью в глотке, вызывая удушье. Мне показалось, что в моем номере стоит смог, и я подскочил к окну, чтобы закрыть форточку и разглядеть через ту маленькую щелочку, которая давала мне боковой вид на Вацлавскую площадь, что происходит на улице. Ярмарка. Возле деревянных палаток толпились туристы и пробовали местные деликатесы: свиной окорок на вертеле и жареные ломтики сыра. Судя по людской насыщенности на площади, я уже давно проспал завтрак.
Когда через полчаса я вышел на площадь, то мне пришлось тут же раскрыть зонт. Мимо ярмарочных палаток я прошел не останавливаясь, не захотел дегустировать скворчащий сыр под дождем. Небо плотно затянулось тучами, не давая и тени сомнения или надежды на прояснение. Я побрел в сторону Староместской площади, пошел тем же маршрутом, по которому вчера добирался до гостиницы. По дороге я вспомнил о вчерашней идее, пришедшей мне в голову после разговора с Лукашем, и заглянул в первый встретившийся мне на пути книжный.
В магазине было пусто и светло. Книжки, яркими корешками к покупателю, теснились на стеллажах. Я вдохнул запах полиграфии, это был один из моих любимых запахов. Причем мне нравится не только запах моих, только что присланных редактором книг, со временем я научился определять и другие книги по запаху. Это сродни мании, извращению, бывает я беру книгу с полки, открываю на любой странице и утыкаюсь носом в лист, покрытый свежей типографской краской. И знаете, все книги пахнут по-разному. Иногда в своем выборе я больше ориентируюсь на запах, чем на аннотацию на последней странице.
В магазине, куда я зашел, пахло хорошо и это меня настроило на продуктивный визит. Я оглянулся в поисках продавца. За кассой стояла пожилая дама и раскладывала товары прикассовой зоны: золотые ручки (видимо, символизирующие "злату Прагу"), магнитики, календарики и другие сувениры - маленькую туристическую радость.
- Извините, пани, вы не могли бы мне помочь? - судя по тому, что дама была на второй половине седьмого десятка, я предположил, что она должна знать русский язык.
Я не ошибся.
- Что вы ищете? - продавщица внимательно посмотрела на меня сквозь стекла небольших очков, пытаясь угадать мой потребительский интерес.
- Книгу про фашизм, - я дождался ее реакции. Дама не выразила ни капли удивления. Наверно, ее бы больше удивило, если бы я попросил книгу по кулинарии. И продолжил, - Что-нибудь про экспедиции Аненербе на Тибет и в Южную Америку. Я знаю, что фашисты собрали хорошую архивную базу разных любопытных документов, а в Гималаях пытались что-то выяснить у местных жителей.
- Да, их интересовали какие-то эзотерические вопросы. Ходят легенды, что они у нас в Праге чуть ли всю Злату Улочку не перерыли. Интересовались, что там такого изобрели средневековые алхимики. У нас есть книга о тайнах Тибета. В содержании есть пару глав об экспедициях. Вот, - она указала на красочный буклет, красовавшийся за стеклом среди других книг, стоящих больше пятисот крон, - Вам на английском? - она улыбнулась своему вопросу, - Разумеется, не на чешском.
- Была надежда, что у вас есть на русском, - парировал я.
- Нет, на русском нет. Но есть на немецком, - сказала женщина, как-то по-детски поджав губы, и, будто извиняясь, посмотрела на меня.
- А во Франции продают книги на русском. Видно у них память длиннее, - сказал я, расплачиваясь.
- Может быть, вам предложить что-нибудь еще? У нас есть прекрасные книги для детей.
- А, нет... спасибо. Скажите, а сейчас книгами про фашизм вообще кто-нибудь интересуется?
- Да. Молодежь. Молодые ребята, которые участвуют в разных националистических группировках.
- Это нормально? - удивился я.
- Да, они же играют. Это дети. Они постоянно что-то выдумывают, чтобы в это играть. Схлынет волна и придумают что-то новое.
- Возможно. Люди меняются.
Я поблагодарил ее, попрощался и вышел. Дождь продолжал нудно поливать улицу, и я снова раскрыл холодный влажный зонт. Пани предлагала мне литературу для детей... Хотя моя дочь ее уже переросла. В следующем году оканчивает школу. Если не оставалась когда-нибудь на второй год, но ввиду того, что бывшая жена мне ничего такого не говорила, значит, все-таки благополучно оканчивает. Я ее не видел больше трех лет. Сначала мы встречались часто, а потом меня запрягли с работой, я стал забывать про важные для нее даты и темы, начал писать книгу и меня стали активно посылать в командировки. В общем, постепенно все сошло на редкие звонки по праздникам и в дни каникул. Дочь вскоре уже устала на меня обижаться и решила вовсе забить на родителя. И я был ей за это благодарен. И никогда не жаловался, на то, что все это время мне приходилось, всегда от чистого сердца, отправлять добрую половину моего заработка ее матери. Даже гонорар от книг. Хотя мог бы сэкономить и обновить машину.
Немного поразмышляв таким образом о прошлом, я продолжил путь. Несмотря на дождь, на улицах было достаточно людей; так что даже образовался некий людской ручеек, вскоре переродившийся в поток - по дороге к уже идущим присоединялись туристы из гостиниц расположенных по пути. Я тоже присоединился к этому потоку и позволил вывести себя к Староместской площади. Там, покружившись на брусчатке, поток распался на струи, которые понеслись каждая в своем индивидуальном направлении. Но я задержался, чтобы окинуть взглядом древние постройки. Тынский храм, посеревший еще больше от проливного дождя, хмурился на погоду, ему вторила Староместская ратуша, запугивая агрессивной готикой на фоне пасмурного неба. Всю эту вакханалию резких, узких форм и острых башен балансировали церковь Святого Николая и соседние здания, выполненные в стилях барокко и рококо и окрашенные в причудливые, контрастирующие с погодой, цвета: розовый, желтый, бежевый, у церкви были бирюзовые купола с благородной патиной оставленной временем.
Сделав пару снимков, я направился к реке, там пройдя под аркой мостовой башни, я вышел на Карлов мост. Приблизившись к перилам, я заметил, что в реке сильно поднялся уровень воды. Когда мощное течение не справлялось с объемом воды, проходящей под мостом, волны вставали на дыбы и забрызгивали статуи и людей, стоящих близко к перилам. Туристы веселились, внутренне чувствуя соответствие погоды и стиля города. Да, такая она и есть... Прага. Красивая, неподдающаяся никаким оценкам и логическим заключениям, бывшая оплотом воинов и повстанцев, давшая кров разным народам, объединившая выразительные архитектурные стили, сохранившаяся неприступной невестой в ожидании новых тяжелых времен.
Возле статуи Яна Непомука образовалась очередь желающих сделать удачное селфи. Я сделал им всем фото со стороны (пригодится для какой-нибудь статьи) и зашагал дальше; впереди красноречивым миражом высился Собор Вита, который манил, как белый флаг всех, кто изголодался по духовной жизни.
А собор оказался грандиозным сооружением. Я даже утомился задирать голову, чтобы рассмотреть его шпили. Жаль, что надоедливый дождь не дал пройтись вдоль стен достопримечательности. Заглянув на Злату улочку, я отправился обратно на ту сторону реки, хотел посидеть в номере и отогреться, незаметно, но сильно промерз на мосту. Между тем, за то время, пока я восхищался Собором Вита, уровень воды поднялся еще выше и теперь, особо свирепые волны, запросто перемахивали через мост, окатывая ноги пешеходов холодной водой. Смирившись с мыслью промокнуть насквозь, я вступил в схватку с непогодой на мосту. Туристов, кстати, уже как волной смыло, предпочли рассесться в барах и ресторанчиках и согреться глинтвейном. Я почти перешел мост, когда почувствовал, что вода уже плещется на уровне колен. Река вышла из берегов и окатила набережную. Холодные коричневые струи поползли к площади.
- Черт возьми! Чудный сити-тур, - я заматерился, пряча ценные вещи во внутренние карманы куртки, - Ласково встречаем, Прага.
Я сначала свернул налево, рассчитывал добежать до метро, но там оказалась водная блокада, и мне пришлось повернуть обратно к площади. Вода с неба лились стеной, и я не мог оглядеться и найти дорогу.
Наконец, я увидел небольшой незаметный портик какой-то невзрачной церкви и юркнул в дверь. Вода зашла следом и я, не оглядываясь, ринулся к противоположной от входа стене, где в углу темнела неприметная дверь. Я попал в какие-то катакомбы, освещенные скудным светом ламп резервного питания. По звуку, похожему на гул прибоя, я понял, что вода наполнила церковь, как бассейн, и теперь движется к месту моего укрытия. Я включил фонарь на телефоне и пошел вперед. Вскоре освещение исчезло совсем, и остался только одинокий свет моего фонарика. Коридор вел куда-то вниз, под землю. Я подумал было вернуться, но решил, что вода наверняка уже заблокировала мне проход обратно, и теперь догоняет меня по извилистым ходам катакомб. Не хотелось бы утонуть в подземных коридорах и остаться тут лежать распухшим утопленником в компании тех, кого здесь хоронили ранее и чей прах, быть может, уже насчитывает тысячу лет.
Я шел долго; так что даже успел частично высохнуть. В конце пути обнаружилась (как ни странно) металлическая дверь, оказавшаяся (как ни менее странно) незапертой. Я вошел внутрь помещения, которое она за собой скрывала. По символике на стенах и вещам шестидесятилетней давности, я понял, что оказался в тайном складе немецкой армии времен Второй Мировой. На железном стеллаже были расставлены занесенные пылью книги, в углу медленно ржавел железный сундук, на вешалке висели полуистлевшие шинели. Любопытно, что за прошедшее время археологи или ученые не удосужились заглянуть в эти катакомбы. Я мог бы пройти дальше к другой двери, которая судя по всему, вела на выход, так как на ней затертыми буквами было написано "Ausgang", но решил задержаться. Мое внимание привлекло изображение карты, сделанное на стене. Меня поразило то, насколько детальную карту фашистам удалось воспроизвести на известке, да и вообще зачем? Не зная языка, я попытался разобраться в названиях. Прага - большое пятно немного слева сверху, а в центре жирным красным крестом помечено место у деревни Вышти. На равном удалении от креста, стояли черные точки с цифрами (возможно военная база со средним количеством служащих), и указывались стрелочками дороги, по которым, видимо, надо было добираться до места, помеченного крестом. Интуиция подсказывала, что там находился секретный немецкий полигон. Я сфотографировал карту на телефон, решив изучить ее подробнее в номере, и пошел на выход. Пройдя еще около полукилометра по извилистым коридорам, я вышел через скрипящую дверь, которую предварительно выломал ногами (так как она, зараза, из всех уже мною прошедших, была заперта), в какое-то подсобное помещение со шкафами, а оттуда уже к людям на перрон. Я присвистнул. Приятная была экскурсия, но в следующий раз без меня. До гостиницы добрался на метро, раз уж оказался на станции. Хорошо, что поезда ходили часто, и мне не пришлось долго дрожать в мокрой обуви.
Вечером я решил разобраться с картой, обнаруженной на стене кладовки. Похоже, помещение предназначалось для хранения и распространения секретных сведений. Возможно, там под землей проводились тайные собрания, и на общее обсуждение как-то был вынесен вопрос о месте, которое помечалось красным крестом, а для наглядности карту решили перенести на стену, чтобы изучить диспозицию. В общем, вокруг этого местечка в чешской деревне кипели нешуточные страсти в свое время. Я решил наведаться туда и разузнать все на месте.
Утром я взял в отеле напрокат комфортный среднеклассовый продукт немецкого автопрома и отправился за город, дорогами найденной карты.