Ли В Б : другие произведения.

Против князя Владимира

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 3.78*29  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Попаданец в отрока Варяжко, младшего дружинника Ярополка Святославича.
    Всеми силами препятствует приходу к власти Владимира, не дать тому возможности в будущем погубить множество народа на землях русских и насильно крестить Русь. В трудный для Новгорода час переходит на службу ему.

Книга первая. За Новгород

Дружина киевского князя []
Дружина киевского князя
Пролог
Валерий Николаевич Мезенцев отслужил в армии без малого тридцать лет - начинал рядовым солдатом, ушел в запас командиром мотострелкового батальона в звании подполковника. Мог бы и дальше тянуть воинскую лямку, сил и здоровья хватало с избытком - в свои сорок семь не уступал молодым на спортивных снарядах, наравне с другими проходил марш-броски. Да и начальство уговаривало остаться, но не захотел - до чертиков надоела та неразбериха с вечным безденежьем и скудностью снабжения, что наступила в войсках после развала некогда могучей страны. Хорошо еще, что при увольнении удалось получить собственную квартиру, а не мыкался, как многие другие офицеры, по съемным.
В последующие пять лет перепробовал разные занятия - вел военную подготовку в школе, работал в охране и строительной компании. Одно время даже свое дело завел, как и многие в то время - торговал на авторынке запчастями. Но нигде не оставался долго - душа не находила места, после стольких лет беспокойной службы не мог привыкнуть к размеренной жизни. Даже подумывал вернуться в армию - прежние сослуживцы при встрече рассказывали о происходящих в ней переменах к лучшему, звали обратно. Многое изменилось, когда в одной из газет своего областного центра прочитал объявление: - Приглашаем бывших военных и тех, кто не боится трудностей и риска, на высокооплачиваемую работу в экспедиции.
Никогда прежде Мезенцев не считал себя экстремалом, но сейчас захотелось испытать новое, да и хорошие деньги не будут лишними в семье. Позвонил по указанному номеру, спросил у взявшего трубку мужчины подробности возможной работы. Но тот не стал вдаваться в разъяснения по телефону, пригласил на беседу в их офис. Не стал откладывать в долгий ящик, собрался и поехал на своей Ниве в представительство газодобывающей компании. Нашел нужное здание, на третьем этаже постучался в дверь с вывеской: Южный территориальный центр концерна "Сибгазпром". На ответное: - Войдите, - прошел в не очень большую комнату, обставленную строгой мебелью, компьютерами и другой офисной техникой.
За ближним ко входу столом сидела молодая женщина, работала с компьютером, а у окна расположился мужчина средних лет - по видимому тот, что пригласил на собеседование. Валерий Николаевич прошел к нему, назвал себя и попросил рассказать подробнее - что за работа, где именно, на каких условиях. Леонид Максимович, менеджер - так сказал о себе мужчина, отвечал немногословно, короткими фразами, но вполне достаточно для понятия сути дела:
- Мы сейчас ведем набор рабочих в геологоразведочную экспедицию в район нового месторождения в Красноярском крае. Места там не обжитые, тайга, до ближайшего поселения триста с лишним километров. Сейчас на берегу реки Курейка готовится базовый лагерь, а уже оттуда экспедиция пойдет на север. Работа пока временная, на летний сезон, после может пойти речь как уже о постоянной.
После недолгого молчания - как бы давая возможность переварить услышанное, Леонид Максимович продолжил:
- Оплата составит как минимум с северными коэффициентами и полевыми надбавками, - он назвал довольно внушительную сумму, - возможны премии по результатам экспедиции. Вам предлагается работа помощником бурильщика, перед выходом в поле пройдете недельную стажировку в лагере. Ваш проезд туда и обратно берет на себя наша компания, перед выездом выдадим командировочные.
Предложение показалось заманчивым, Мезенцев без долгих раздумий ответил согласием на вопрос менеджера: - Что решили, Валерий Николаевич, готовы ли вы заключить с нами договор?
Поразился себе - давно взрослый человек, уже перевалило за полтинник, а тут, очертя голову, пошел на совершенно незнакомое дело! Похоже, спокойная жизнь приелась, сыграла авантюрная жилка, но не сожалел о принятом сгоряча решении - ни сейчас, ни дома, когда рассказал о нем жене. Стоически выдержал ее эмоциональную речь - голова седая, а поступает, как ребенок, не подумал о ней, детях и внуках, бросает почти на полгода!
С женой у Мезенцева давно установились прохладные чувства друг к другу. Первый трепет влюбленного сердца сменился привычкой, он терпел нередкие ссоры и ворчливый нрав своей половины сначала ради детей, а когда они выросли и обзавелись собственными семьями - уже лень было менять устоявшиеся за долгие годы отношения, да и свыкся с ними. Но из-за них отказываться от порыва души не собирался, молча выслушал стенания жены и ушел к себе - они уже не один год жили врозь, каждый в своей комнате.
Через месяц в компании двух десятков крепких мужчин и Леонида Максимовича выехал на поезде к месту новой работы. В Красноярске пересели на рейсовый теплоход, дошли на нем по Енисею до поселка Курейка, а потом на вахтовом автобусе уже до самого лагеря, потратив на всю дорогу почти две недели. Устроились в палатках, прожили в них еще неделю с относительным комфортом - благо, что погода стояла теплая и без дождей. Мезенцева и еще троих, назначенных помощниками бурильщика, посадили в класс - небольшую комнату в бараке, дали прочитать инструкции по устройству оборудования и правилам безопасности, показали на действующей установке и на этом стажировка закончилась - мол, с остальным разберетесь на месте.
Выехали в тайгу на вездеходах и гусеничной технике. Уже на третий день начали бурить поисковые скважины на глубину больше километра. Мезенцев на первых порах занимался подсобными работами - расчищал площадку от веток и другого мусора, чистил и смазывал буровые колонки, следил за подачей бурового раствора и работой насосов. На пятой скважине мастер доверил ему более сложные операции - регулировал ход и обороты головки, устанавливал новые секции, поднимал керн - образец породы, и всю колонку для замены изношенного долота.
Седьмая скважина дала искомое - экспедиция вышли на нефтегазовое месторождение. Еще несколькими определили его границы и глубину залегания пласта. Уже заканчивали изыскания, когда при очередном бурении произошел выброс нефти и газа. Такие случаи происходили нечасто, но доставляли много хлопот бурильщикам, иногда приводили к беде - гибели людей. Мезенцев находился рядом с мастером, когда тот поднял колону из скважины, а следом с громким хлопком сначала пошла смесь газа с нефтью, а потом под большим напором забил черный фонтан на огромную высоту. Не успели хоть что-то предпринять, как тяжелая масса накрыла их обоих, не оставила никаких шансов выжить.
Глава 1
Мезенцев очнулся скоро - казалось, только что на него обрушился поток горячей вязкой жидкости, сдавивший все тело, забивший его легкие с последним вздохом, а сейчас давление пропало, дышалось свободно. Только сильно болела голова в висках, как будто в ней дырку сверлили. Через долгую минуту ее отпустило, уже мог о чем-то думать, не боясь новой боли. И услышал чьи-то голоса, совсем рядом. Сразу показалось в них что-то необычное, прислушался - вроде слова знакомые, но произношение совсем другое, да и фразы какие-то странные - как в книгах о седой старине. Невольно переводил их на понятный для себя язык, пытаясь выяснить - о чем же толкуют прямо над ним:
- Смотри, смотри, Желислав, уже дышит! И веки дрожат!
- Не тычь пальцем, Тихомир, а то в придачу еще и глаза ему проткнешь. Мало ли, что едва голову не разбил!
- Но я же не нарочно! Варяжко сам вдруг встал и не защитился, а я уже не мог остановить меч. Перуном клянусь!
Мезенцев медленно, стараясь не разбудить унявшуюся боль, открыл глаза и увидел склонившихся над ним двух парней - один постарше, лет двадцати, а второй совсем юный, наверное, нет и шестнадцати. Смутила неокрепший разум одежда на них, вернее, какая-то сбруя, как в фильмах о древних воинах - на голове железный шлем с острым верхом и кольчужной сеткой, закрывающей шею, на теле кольчуга с коротким рукавом и стеганой рубахой под ней из грубой ткани. Мысли еще не совсем пришедшего в себя Мезенцева заметались - кто эти ряженные под старину парни и что вообще здесь происходит? Беглого взгляда вокруг хватило понять - он в совершенно незнакомом месте.
- Варяжко, Варяжко, ты как? - услышал обращенный к нему вопрос младшего с заметной ноткой беспокойства.
- Почему Варяжко? - подумалось Валерию Николаевичу, но ответил тому, непроизвольно подстраиваясь под говор парней: - Вроде в порядке. Только что случилось и где я?
- Как где, в княжеском дворе, конечно! Мы же с тобой бились тупыми мечами, ты вдруг встал, как вкопанный - я и попал в шелом невзначай. Напугал меня - лежишь бездыханный, даже не шевельнешься, вот и позвал на подмогу Желислава.
- Погоди, Тихомир, - остановил зачастившего юнца старший, а потом сказал Мезенцеву, всматриваясь тому в глаза: - Погляди-ка на меня, Варяжко, что-то у тебя не все ладно!
- Что же со мной произошло - задавал себе вопрос искатель приключений, - и как же я здесь оказался?
Ответить не мог, так и с недоумением смотрел на старшего парня. Тот после недолгого размышления выдал свое заключение: - Да, Варяжко, видно, не обошлось с твоей головой без урона от крепкого удара. Ты хоть помнишь - кто ты и кем доводишься нам?
Желислав попал со своей догадкой в самую суть - Мезенцев не имел никакого представления об этом Варежко, также, как и о том - какое тот имеет отношение к нему самому. Не стал высказывать свои мысли вслух, произнес только два слова: - Не помню.
Старший покачал головой, после сказал сочувственно: - Ладно, Варежко, пойдем в гридницу. Отлежишься, может быть, и полегчает. Да окажет тебе благость Купала, вернет тебе память, просветлит разум!
Услышанное и увиденное вокруг - люди в старинных одеждах, причудливые строения как в музеях-усадьбах или на картинах о далеком прошлом, убеждало Мезенцева о невероятном. Каким-то фантастическим образом он перенесся из тайги в совершенно неизвестный мир, притом, похоже, в какую-то древность. Если, конечно, все происходящее - не бред свихнувшегося ума или не тщательно воссозданная, до мельчайших деталей, ролевая сцена почитателей старины. Окончательно перебороло упирающийся в неверии разум собственное отражение в бочке с водой - к ней заботливо, держа под руку, подвел его умыться Тихомир. Увидел не привычное лицо зрелого мужчины, как в зеркале по утрам, а юнца, ровесника стоящего рядом парнишки.
Стоял, вцепившись руками в края бочки, долгую минуту разглядывал свое новое лицо. Даже поводил головой, лишний раз убеждаясь, что отражение его. Получается, что он теперь не Валерий Николаевич Мезенцев, отставной офицер возрастом за пятьдесят, а какой-то Варяжко, о котором ничего не знает. О своем прошлом, похоже, нельзя никому проговориться - если он попал в древность, то неизвестно, как окружающие люди воспримут вселение его сознания в тело юноши. Могут и заморить, пытаясь изгнать беса или еще кого-то! О прежнем теле, что случилось с ним в оставшемся по ту сторону света мире, старался не думать - вряд ли он там выжил. Больше жалел о жене, даже загрустил по ней, о детях и внуках.
Какой-то растерянности Мезенцев не испытывал - первое ошеломление прошло, уже более хладнокровно думал о том, что же ему предпринять. Сдаваться на милость нынешним обстоятельствам он не собирался, какие бы трудности не ожидали впереди. Так прежде переносил все выпавшие на его долю невзгоды, а сейчас тем более - речь может пойти даже о выживании в неизвестном мире. Разглядел обстоятельнее себя - на нем такая же кольчуга и поддоспешная рубаха, что и у парней, сапоги из мягкой кожи без каблуков, широкий поясной ремень с ножнами, тоже из кожи. Новое тело не давало повода жалеть о прежнем - по-юношески стройное, но уже сейчас крепко сбитое, только ростом поменьше, жилистые руки с выступающими прожилками вен и мозолистыми ладонями. Правда, после перенесенного потрясения - в самом буквальном смысле, еще слабое.
Мезенцев или Варяжко, кем он исподволь стал считать себя, брел на неверных ногах под руку с Тихомиром через просторный двор - размером почти с футбольное поле, к высокому бревенчатому строению - хоромам, как подсказывала память, в два яруса и надстройкой - теремом. Поднялся не без труда на высокое крыльцо, украшенное резьбой по дереву, вместе с поводырем вошел в сени - большую горницу, в которую сквозь два узких окна с решетками и мелкими стеклами лился скудный свет. Сразу за входом увидел двух воинов постарше, с мечами на поясе. - Вы куда, отроки? - встал перед ними один из стражей, - в трапезную еще не время.
Княжеский двор с хоромами []
Княжеский двор с хоромами
- Мы не в трапезную, Микула, - поторопился объяснить Тихомир, - я невзначай зашиб мечом Варяжко. Желислав велел отвести дружка в гридницу отлежаться - сейчас его ноги не держат, да и с головой неладно.
Тот посмотрел на Мезенцева внимательно - наверное, его не совсем здоровый вид вызвал жалость, произнес сочувственно: - Ладно, идите. Что же ты, Варяжко, так опростоволосился? Намедни сам князь тебя хвалил - добрый будешь гридень, а тут от меча не уберегся!
- Или ты подлым ударом его подловил, Тихомир? - спросил с осуждающей ноткой, обернувшись к сопровождающему.
Отрок поспешил снять с себя подозрение в неблаговидном поступке: - Ни в жисть, Микула! У нас все по честному проходило, только он вдруг встал, а я не успел остановить меч, ударил по шелому.
Из сеней вышли в узкий, расходящийся в обе стороны, коридор, повернули направо - налево, как обмолвился Тихомир, вход в трапезную. Проходили мимо дверей в светлицы, где жила княжеская челядь, почти в самом конце коридора вошли в просторную комнату с поддерживающими свод столбами и лавками вдоль стен. На ближней стене висели щиты и мечи, в стойках по углам разместили копья, секиры, боевые топоры на длинной ручке. Прошли к одной из лавок, Тихомир споро расстелил на ней дерюжку, взятой из нижнего комода, помог еще снять амуницию, сложил ее рядом. С чувством исполненного долга, облегченно вздохнув, проговорил: - Ладно, Варежко, отдыхай. Я тебе позже принесу обед, ты сам никуда не ходи. Если по малой нужде - сходишь в ту бадью, по большой уже надо во двор. Все, я побежал - Желислав спуску мне даст, особенно из-за тебя.
Наконец-то Мезенцев-Варяжко остался один, мог спокойно поразмыслить об увиденном и услышанном. Не сомневался, что каким-то неведомым путем его занесло в Древнюю Русь, еще языческую - судя по упоминаемым богам и вырезанным из дерева статуям во дворе, хотя и видел надвратную башню с крестом. Историю Руси в своем мире знал не сказать, что хорошо, да и в этом она может идти по другому, но постарался вспомнить, хотя бы по крохам, известные ему факты и события. О князьях, правивших в то время - от Олега до Владимира, могуществе Руси, ее врагах, междоусобице, насильном крещении в православие. Нужна была информация об этом мире - что же в нем происходит, насколько близко к тому, что ему ведомо. А дальше видно будет, как ему самому поступить.
К тому времени, когда пришел с обещанным обедом Тихомир, чувствовал себя терпимо - перестала болеть голова, только кружилась, если он напрягался. Да и вставал уже легче, ходил по огромной палате - похоже, что гридница все же не привычная ему казарма, а больше для сбора воинов - дружинников. Придержал дружка - ему показалось, что между отроками приятельские отношения, судя по заботе о пострадавшем товарище, - когда тот хотел уйти, задавал вопросы, не прерывая обеда. Может быть, они показались ему странными, но отвечал обстоятельно, по-видимому, памятуя о злосчастном ударе в голову.
Князь их - Ярополк Святославич, стал Великим князем Киевским пять лет назад, в 6480 году, после кончины отца - Святослава Игоревича, погибшего в битве с печенегами у днепровских порогов. До недавних пор правил мирно, войны не затевал, разве что со степняками, раз за разом набегавшими на Русь. Но этим летом, последовав уговорам воеводы Свенельда, напал на древлянские земли своего брата Олега. Под городом Овруч тот погиб, упав с моста в ров во время бегства от войска Ярополка. Великий князь сокрушался о смерти брата, в гневе изгнал Свенельда из ближнего окружения, молвив тому: - Смотри, этого ты и хотел!
Взамен него поставил воеводой боярина Блуда, одного из старших своих дружинников. А совсем недавно, месяц назад, пришла весть из Новгорода - третий сын Святослава, Владимир, княживший там по велению отца, сбежал к варягам, побоявшись нападения Ярополка. Великий князь направил туда наместника с частью дружины, теперь под его рукой вся Русь - от Полоцка до Мурома. Скоро, с наступлением морозов, он с дружиной собирается пройти все земли, собрать подати, да и власть укрепить повсеместно. Поездка ожидается долгой - до самой весны, а там уже пора настанет идти походом к печенегам в низовья Днепра. Надо унять их, а то вновь напали на южные земли, нанесли немалый урон - увели в полон много люда, угнали скот, забрали хлеб и другое добро.
Киевская Русь при Святославе []
Киевская Русь при Святославе
Эти сведения, которыми поделился отрок, укладывались в ту картину, что представлял Мезенцев об истории Руси в те времена. Похоже, что он попал в далекое прошлое своего мира, или, если другого, то очень близкого. Скоро, насколько помнил - через год или два, междоусобица братьев оборотится войной. Владимир призовет на помощь варягов, пообещав им богатую добычу, захватит Новгород и другие русские города, а потом обманом займет Киев и убьет Ярополка. Припомнилось предательство киевского воеводы - Блуда, это он уговорил своего князя сдаться на милость Владимира, а тот велел заколоть брата во взятом им великокняжеском дворе.
Как использовать знания из будущего - Мезенцев еще не знал, да и сомневался, стоит ли ему вмешиваться в ход здешней истории. Объективно, насколько мог судить, князь Владимир более сильная личность, чем нынешний Великий князь, многого добился в укреплении могущества Руси. Но и бед натворил немало - кровью подавлял любое сопротивление его воли, в угоду своим прихотям не жалел никого - ни малых, ни старых. А что говорить о насильном крещении в православие, пришедшем от извечного врага - Византии! Гонения на поборников веры предков перешли в массовые казни, вызвавшие в народе ответную волну недовольства и смуты.
В таком плане Ярополк представлял лучший выбор, более демократичный. Сам он, хотя и принял христианскую веру под влиянием бабушки - княгини Ольги, но и не насаждал ее насильно, уважал право других на своих богов. Да и с людьми обходился мягче, без особой жестокости и насилия. Но, как учит история, народ получает такого правителя, какого он заслуживает. Если ему нужен тиран, идущий к власти через кровь и предательство, то так и случится. Мезенцев отчетливо представлял, что вряд ли ему удастся повернуть вспять историю, даже в ничтожно малой мере. Но сдаться без борьбы тоже не собирался - в нем росла злость к себе, своей судьбе, она заставляла идти наперекор очевидному.
Но что он мог сделать сейчас или в ближайшем будущем - на этот вопрос ясного ответа не знал. Ему, вернее, Варяжко, только шестнадцать лет, до полноправного дружинника - гридня, пройдет еще не один год. Его и слушать не станут взрослые мужи, князь тоже, хотя и благоволит к нему - так отозвался Тихомир об отношении Ярополка к Варяжко, отличившим того от других отроков. О самом предшественнике в этом теле Мезенцев узнал немного. Он сын одного из гридней, верой и правдой служившего отцу нынешнего князя, погибшего с ним в том же бою на Днепре под Хортицей. Мать умерла еще раньше, при родах второго после него ребенка.
Так и жил все минувшие годы в дружине, без матери и отца - их заменили матерые воины, пестовавшие юного Варяжко как свое дитя. Стал лучшим среди отроков в пользовании мечом и луком, почти на равных бился со взрослыми в учебных боях. С конем тоже справлялся неплохо, во всяком случае, держался в седле уверенно и мечом рубился на нем не хуже других. В прошлом году ходил с дружиной в первый свой поход на печенегов, на его счету уже есть сраженные из лука враги. Этим летом в поход на древлян отрока не взяли - поберегли от братоубийственной сечи, славы в ней никому нет. Но на следующий год к печенегам обязательно позовут, в том поручился сам князь.
Возможной проблемой для новоявленного Варяжко могло стать то, что никакой практики владения холодным оружием у Мезенцева прежде не было. Он даже не держал в руках настоящий меч или копье, имел представление о технике боя с ними только по фильмам. А здесь от дружинника, пусть и самого младшего - отрока, требовались отличные навыки с этим оружием, прежде всего - мечом. От того зависела жизнь воина, иначе мог пасть в первом же бою. Сейчас ему придется как можно скорее наверстывать свое неумение, учиться с азов. Хорошо еще, что есть отговорка от лишних вопросов - позабыл все, вплоть до того - с какой стороны держать меч.
Ужинал уже со всеми - в трапезной. В огромном зале поставили буквой П длинные столы, вдоль них лавки, на которых расселись дружинники. Во главе сидел сам князь - еще совсем молодой, лет двадцати или чуть больше. По обе стороны от него расположились старшие дружинники - бояре, по правую руку - воевода Блуд, крепкий еще воин довольно зрелого возраста. За другими столами разместились рядовые дружинники - гридни, в самом конце - отроки. Прислуживали холопы из княжеской челяди - заносили новые блюда, подливали мед в кубки, прибирались за трапезничающими. Князя же и бояр обносили отроки из самых младших - дети.
Подали на стол рыбу - паровую и жареную, икру осетровую, уху стерляжью, пироги с рубленой семгой. Ели деревянными ложками из общей на двоих миски из обожженной глины. Трапезу начал князь - вознес благодарение Роду и Роженнице, пригубил из серебряного кубка мед. Вслед за ним приступили бояре, а уж потом остальные. Варяжко ел на пару с Тихомиром, тот предлагал лучшие куски дружку, себе оставляя самые костистые и постные. Ужин проходил почти в полной тишине - так, по-видимому, было заведено на общей с князем трапезе. Слышался только тихий говор дружинников и слуг, иногда Ярополк Святославич отличал кого-то угощением со своего стола. Совсем не похоже на шумные пиры, о которых читал Мезенцев в книгах, особенно те, что устраивал своей дружине князь Владимир.
После ужина, длившимся не очень долго, около получаса, Варяжко отвел в сторону друга и тихо молвил тому: - Тихомир, помоги мне. Я не помню, как пользоваться мечом или луком, даже не знаю - как держать их. Перуном прошу, научи!
Верный друг смотрел выкатившимися от удивления глазами, через минуту опамятовался и проговорил: - Конечно, Варяжко, научу, чему смогу. Но, может быть, тебе нужно сказать о том Бориславу - он же у тебя наставник.
- Скажу, но позже. Мне вначале надо научиться самому простому, что знают даже дети.
- Ладно. Когда начнем?
- Да прямо сейчас, пока не стемнело. Думаю, сил моих хватит хотя бы ненадолго.
До самого заката солнца из укромного уголка княжеского двора раздавались команды и указания юного учителя:
- Да нет, не так, Варяжко. Меч надо держать мягко, а у тебя рука дрожит - так сильно ты сжал пальцы.
- Руку согни чуть больше, примерно так.
- Спину держи прямо, не наклоняйся, и смотри вперед, а не вниз. Меч ты должен чувствовать, не следить за ним глазами.
- Теперь руби сверху наискосок влево!
- Куда же ты так далеко вынес ногу - подбери!
Первый урок прошел трудно, от усердия Варяжко взмок. Старался осмыслить показываемые другом приемы, прилежно повторял за ним и все равно сбивался. Раз за разом допускал ошибки, Тихомир даже покраснел от досады на непонятливого ученика. В какой-то момент что-то переменилось - то ли от наступившей усталости, то ли от злости на себя, Варяжко отключил на мгновения разум, просто на инстинкте провел выпад с колющим ударом. Сам почувствовал, что получилось как надо, когда же попытался уже осознанно повторить его - вышло коряво, нога отстала от ушедшего вперед корпуса, чуть не запнулся на ровном месте. Тихомир остановил занятие - пожалел взмокшего, шатающегося от слабости друга. Умылись набранной из бочки холодной водой и вернулись в гридницу. На ночь здесь остались только дружинники из дежурной смены и отроки, остальные разошлись по светлицам в княжеских хоромах, семейные по своим хатам.
В наступившей темноте все улеглись спать, оставили гореть только масляный светильник у входа. Варяжко уснул не сразу, вспоминал сегодняшний день от первого мгновения в этом мире или времени до только что закончившейся тренировки. Он уже свыкся с мыслью о новой жизни в юном теле, думал о планах на завтрашний день и ближайшее будущее. В какой-то мере случившееся переселение души или сознания в это неспокойное время его взбодрило, можно сказать, мобилизовало разум и волю, заставило предпринимать что-то даже для выживания. Конечно, сожаление о потерянном своем прошлом так и осталось с ним, но легкой грустью, без непереносимой тоски. А сейчас с каким-то волнением и интересом ждал для себя много нового, предчувствовал грядущие перемены, важные и ему и окружающим его людям.
На следующее утро после завтрака Варяжко сам разучивал вчерашний урок, без участия друга или наставника. Медленно, вслушиваясь к реакции изнутри, выполнял каждое движение. То, что получилось в конце прошлой тренировки, натолкнуло на мысль пробудить рефлексы прежнего хозяина этого тела, наработанные им за многие годы. Не сразу, после десятка повторений, находил отклик - руки, ноги сами начинали двигаться, стоило новому Варяжко представить мысленно выполняемые упражнения. Переходил от самых простых к все более сложным, закрепляя их уже с подключением сознания. Так занимался до самого обеда, с небольшими перерывами, давая возможность отдохнуть не совсем еще окрепшему телу.
Совместная работа своего разума и инстинктов прежнего Варяжко дала плоды - то, что вчера вызывало трудности и ошибки, сейчас выходило почти без заминок. Результаты оценил друг, когда сразу после обеда продемонстрировал тому выученный урок. Тихомир воскликнул с нескрываемым удивлением и радостью: - Вот видишь, у тебя получается, как прежде! А то - не помню, ничего не знаю. Стоило тебе показать, как все вспомнил. Ладно, разучим с тобой дальше, сегодня покажу как надо обороняться от меча и копья.
За три дня прошли азы мечного боя, Варяжко уже сносно, по мнению Тихомира, управлялся мечом. Проводили между собой учебные схватки, в которых неофит проигрывал другу, но не в сухую. Иной раз ему удавалось задеть юркого противника, пробивал защиту или неожиданным ударом заставал того врасплох. Еще неделю заняли уроки с другим оружием - копьем, боевым топором и луком. С ними учеба складывалась примерно также - Тихомир показывал и разъяснял, а ученик повторял, сначала медленно, прислушиваясь к своему телу, а потом уже в полную силу, вернувшейся к крепкому парню в достаточной мере. Трудность возникла с луком - казалось, все делал как нужно, но стрелы никак не хотели идти в цель.
На малом расстоянии вроде складывалось нормально, но когда отходил от мишени - деревянного круга примерно метрового диаметра, на полсотню метров и дальше, то зачастую не попадал в нее или в самый край, причем вразброс. Не помогли былые навыки, наверное, требовался собственный опыт правильной стрельбы, учитывающий многие тонкости - от силы натяжения тетивы и хвата до угла возвышения. О них Тихомир говорил, но без достаточной практики результат выходил плачевный. После начального курса Варяжко уже сам отрабатывал приемы как с луком, так и другим оружием, не прибегая к помощи друга, если не считать тренировочные бои, устраиваемые ими каждый день. Собственно, в том уже нужды особой не было - взял все, что мог ему дать малоопытный учитель, теперь следовало закрепить навыки и обратиться к более сведущим мастерам.
За минувшие две недели, как попал в этот мир, перезнакомился со всеми отроками - их в княжеской дружине оказалось почти три десятка. Разного возраста - от десятилетних малышей, как он сам, вернее, прежний Варяжко, когда-то, до восемнадцати-двадцатилетних парней. Насколько понял, в гридни отроков переводили не только по летам - обязательным условием ставили участие в боевых походах и заслуженные в них победы. С этим уже сейчас у Варяжко не было затруднений - отличился в прошлогоднем походе к печенегам, так что осталось ему ждать пару лет. Брали в отроки, как правило, детей дружинников, но иной раз и со стороны - Тихомир как раз из таких, отец его гончар. Попался на глаза самому князю своей ловкостью и смекалкой в детской забаве Петушки, тот и взял мальчика в дружину еще три года назад.
Княжеский отрок с учителем []
Княжеский отрок с учителем
Юнцы знали о потере памяти Варяжко, не удивлялись тому, что он не признает их. Сами подходили к нему, называли себя, предлагали услужить в чем-то. По такому обращению новоявленному отроку стало понятно то уважение, которое вызывал у них его предшественник. Из тех отроков, с которыми он дружил прежде, более или менее близко сошелся теперь только с Тихомиром и Мировидом - немногословным серьезным парнем на год старше. С остальными только поддерживал общение, хотя и видел, что расстраивает их своей безучастностью и сдержанностью. Понятно, что интересы юнцов и живущего в теле отрока взрослого мужчины, да еще из другого времени, различались абсолютно. Так что новый Варяжко подстраивался в какой-то мере к своим сотоварищам, но открывать душу никому не собирался, впрочем, как и со взрослыми.
К старшим воинам присматривался внимательнее - ведь от их поддержки во многом зависела власть князя в древней Руси. Насколько знал из своей истории, дружина Ярополка сравнительно спокойно восприняла его гибель и почти полностью перешла под руку Владимира, нисколько не осуждая того за коварство и братоубийство. А сейчас воочию убеждался, что между князем и дружинниками, даже самыми ближними - боярами и воеводой, нет сродства души. Они просто терпели своего покровителя как старшего сына князя Святослава, заслужившим уважение воинов удачными в большей части походами и сильной волей. Своими победами тот прирастил Русь на восток и запад, покорил многих недругов, чем Ярополк не мог похвалиться.
Сам Варяжко обращался к старшим с должным от отрока почтением, те же отвечали покровительственным добродушием - ведь он рос на их глазах, да и добился немалого в столь юном возрасте. Особенно благоволил юноше один из самых старых в дружине воинов - боярин Ладислав, богатырского сложения и густой бородой, уже начавшей седеть. Чем-то отрок запал ему в душу, не раз останавливал при встрече, расспрашивал о его делах, давал советы. Знал о приключившемся с любимцем потрясении, рассказывал при случае об отце и матери, как бы напоминая тому о родительских корнях. Кроме него участие проявлял наставник - гридень Борислав, зрелый муж в самом расцвете сил. Ему Варяжко признался об утрате былых навыков обращения с оружием, уроках с Тихомиром, собственных занятиях. Наставник как-то сам пришел на тренировку подопечного, посмотрел недолго, высказал пару советов. Но дальше вмешиваться не стал, уже уходя, обронил:
- Получается у тебя неплохо, Варяжко. Но до прежнего не дотягиваешь. Как будешь готов, приходи - буду учить всему, что должен знать.
Глава 2
За тот месяц, что выпал до отъезда князя с дружиной в поход по своим землям, Варяжко сумел во многом наверстать позабытые им навыки не только в обращении с оружием, но и в общем строе - как пешем, так и конном, с другими дружинниками, взаимной страховке и помощи. Научился обращаться с конем - ухаживать за ним, надевать сбрую, держаться в седле. Первая встреча с вороным произошла после разговора с Тихомиром. Тот в минуту отдыха после учебного боя спросил, всматриваясь в глаза Варяжко: - Ты и Велеса позабыл?
В первую минуту не понял вопроса - причем тут скотий бог? На его недоуменный взгляд дружок пояснил: - Это же твой конь! Нам в прошлом году отловили из табуна стригунков, ты и выбрал черныша, дал ему такое имя.
- И где он сейчас?
- В конюшне, конечно, на заднем дворе. Если хочешь, то пойдем туда, проведаем - ты Велеса, а я своего Серко. Они рядом, в соседних стойлах.
В длинном, с широкими воротами, бревенчатом строении по обе стороны от прохода стояли более сотни коней в огороженных между собой жердями стойлах. Гнедые, каурые, вороные - самой разной масти, но, что сразу бросилось в глаза, какие-то мелкие. Высотой в холке чуть выше пояса, самые крупные - по грудь взрослому мужу. Только несколько коней отличались от других большими размерами, более привычными для Варяжко-Мезенцева. В прошлой жизни ему доводилось несколько раз поездить на лошадях - в деревне у деда, когда в детстве приезжал к нему в гости с отцом, а уже взрослым - на кавалерийских во время службы в пограничном округе.
Дружинник с конем []
Дружинник с конем
Хотя и знал, с какой стороны подходить к коню, но все же с опаской вошел в стойло к своему вороному - на него указал Тихомир. Бочком, стараясь держаться подальше от копыт и хвоста - вдруг коняшка с задиристым норовом, может и лягнуть, - проследовал вглубь к изголовью. Вороной заметил хозяина - повернул голову, насколько позволяла привязь, всхрапнул и тихо заржал, оскалив крупные зубы. Варяжко погладил со всей лаской шелковистую кожу на шее, почесал между ушами, проговаривая мягким голосом, стараясь передать свою приязнь, как к другу:
- Соскучился по мне, Велес, а я и забыл про тебя - уж извини. Теперь каждый вечер буду навещать. Совсем скоро, как только наставник разрешит, поедем с тобой в чистое поле - набегаешься в волю.
Конь как будто понимал речь - смотрел на него огромными умными глазами, прядал ушами, время от времени кивал головой в знак согласия. В свои два с небольшим года - совсем еще юном по лошадиным меркам возрасте, обещал стать добрым скакуном. Насколько разбирался Варяжко в конской стати, все в вороном говорило о том - сухие длинные ноги, широкая грудь, большие ноздри. Пока еще не набрал массы и полной силы, но уже сейчас смотрелся красиво - голова, шея, корпус гармонировали между собой, создавали отрадное общее впечатление. Особенно это было заметно в сравнении с другими конями того же возраста - тот же Серко Тихомира все еще выглядел нескладным стригунком.
Перед первой выездкой друг помог надеть упряжь и оседлать коня. Велес не стоял спокойно, закидывал голову, когда вставляли удила - отвык, по-видимому, от узды. Пришлось Варяжко успокаивать и уговаривать вороного, так с грехом пополам справился с ним, с запозданием присоединился к остальным отрокам. Проехали нескорым шагом через город, миновали Софийские ворота. Сразу за посадом помчались галопом напрямую по чистому полю, убранному от хлеба, а не по тракту, идущему по кружному пути. Варяжко не сразу приноровился к смене аллюра, отбил себе некоторое место, только потом догадался чуть привстать с седла, перекладывать вес на стремена, плотно прижав коленями бока.
В поле, вернее, на полигоне - огражденном частоколом участке с полосой для забега, всякими препятствиями - от рва до барьеров, ветками для рубки мечом, - отроков ждали трое наставники, среди них и Борислав. Каждый занялся своими подопечными, раздавая им задания - от начальных уроков до джигитовки и учебных боев на конях. Отроки постарше учились на всем скаку поворачиваться в седле или стоять на нем, поднимать с земли шапку, стрелять из лука, срезать ветки. Младшие же, а вместе с ними и Варяжко, постигали азы - от посадки в седле до управления поводьями и шенкелем. Подстегивать вороного шпорами или плетью отказался - отговорился, что и без причинения боли тот не отстанет от других.
В последующие дни, если не мешало ненастье, так и занимались - с утра верховая подготовка, после обеда уже в пешем строе. Кроме уроков с оружием ученики проходили рукопашные схватки - и здесь прежние навыки Мезенцева скоро дали знать. Он на довольно хорошем уровне владел приемами самбо, теперь решил применить их здесь, хотя бы самые простые. Сначала отрабатывал сам, без напарника, пока не почувствовал, что новое тело четко выполняет нужные движения. После опробовал уже на друзьях броски, подсечки, болевые приемы, удивляя тех - откуда он их взял и когда успел так ловко ими пользоваться. Отговорился - сами пришли в голову, решил испытать на них. Тихомир и Мировид увлеклись столь полезной придумкой, напросились учиться, так что тренировки шли с толком для всех троих.
На одном из занятий отроков по рукопашному бою Варяжко применил свое умение в схватке с более рослым и сильным противником. Тот сразу пошел на сближение, попытался поймать за пояс, а потом в привычной манере по-медвежьи заломить. Варяжко поддался, как только соперник прижал его к себе и стал прогибать спину, сам потянул за собой и, падая назад, подбросил того ногой. Бросок через себя получился как нужно - противник перелетел над ним и грохнулся на спину всем немалым своим весом. Тут же сам перевернулся и взял руку на болевой. Правда, в том нужды не оказалось - соперник лежал в прострации, не понимая, что же произошло.
Нашлись еще желающие сразиться с прытким отроком. Один из них - насколько понял Варяжко, признанный ранее победитель подобных схваток, учел неудачу предшественника. Держался на солидной дистанции, время от времени выбрасывал свой увесистый кулак, стараясь попасть в шею и грудь. То, что он предпринимал, было характерным приемом среди дружинников - не удар, а толчок, чтобы вывести противника из равновесия, а потом свалить его. Варяжко отбивал руку в сторону, подныривал под нее, а когда соперник не утерпел и пошел вперед, пытаясь достать увертливого отрока, сам поймал того - перехватил руку в предплечье и провел классическую "мельницу". Противник беспомощно взлетел, его ноги по большой амплитуде описали круг, а затем упал спиной на посыпанную опилками площадку.
Убедительная победа Варяжко над двумя самыми сильными борцами уняла прыть остальных отроков - никто уже не напрашивался на поединок с ним. Необычный способ рукопашного боя заинтересовал одного из наставников, принялся расспрашивать о нем. Ответил ему примерно также, как и друзьям: - Увидел во сне, как можно хитро одолеть противника, даже сильнее себя. Вот и спробовал - сначала с дружками, а сейчас с другими отроками.
Тот посмотрел неверящими глазами - по-видимому, объяснение Варяжко не убедило его, покачал головой, а после произнес с сомнением: - Наверное, тебя опекает Перун, явил милость свою и ниспослал чудные видения, - но больше не стал допекать расспросами.
В ноябре или, как его здесь называли - грудень, по свежевыпавшему снегу князь с большей частью дружины, а с нею и отроками, отправился в полюдье - собирать дань с земель русских. Всего вышли в путь около двухсот воинов - все верхом, кто-то одвуконь, с ними обоз из примерно столько же саней. Поход предстоял долгий - до самой весны, так было заведено каждый год еще со времен князя Рюрика, прадеда нынешнего, когда только образовалось государство русское. Начали обход с западных земель - древлян и дреговичей, останавливались в крупных поселениях и городах, куда свозили с окрестных мест подать. Размер дани прежде назначался по произволу князя. После смерти Игоря Рюриковича от руки древлян за непомерные поборы его вдова, княгиня Ольга, установила твердую ставку или урок - с каждого двора по шкурке черной куницы.
Полюдье князя []
Полюдье князя
С той поры местный люд заранее готовил добро - мед, хлеб, меха, ткани и одежду на нужную сумму и привозил к месту сбора - погосту, тем самым намного облегчив князю и дружине хлопотное дело. Пока тиуны принимали дань, князь вершил суд, разбирался со спорами и жалобами, наказывал провинившихся наместников и посадников. Примерно так вел дела Ярополк - Варяжко мог оценить его воочию, находясь рядом. Так случилось, что в походе князь приблизил к себе отрока, велел тому не отходить без особого указа. Варяжко терялся в догадках о подобном внимании к себе - сам он не предпринимал ничего, что могло бы привлечь его. Но противиться не стал, держался за спиной князя, стараясь быть незаметным, но готовый подойти или подъехать ближе по первому зову.
Ярополк не раз затевал с ним разговоры - расспрашивал о службе, тренировках, жизни в княжеском дворе, даже о вере, сам рассказывал свои истории. Варяжко отвечал осторожно, только по существу, не распространяясь о своих мыслях и суждениях. Так, в принципе, он держался и с другими, стараясь не показать свое иное происхождение, да и возраст. Но, похоже, в чем-то непроизвольно себя выдавал, может быть, более степенным и продуманным поведением, без юношеской порывистости. Воины постарше стали относиться к нему не так, как к другим отрокам, а как-то уважительнее, без снисходительного тона. Да и отроки с ним вели как со взрослым, а не своим ровесником, хотя Варяжко не чурался их, не отказывался от предлагаемых ими забав.
О князе у Варяжко складывалось неоднозначное мнение. Умный, с развитым здравомыслием, в то же время в нем все еще оставалась детская наивность, доверчивость - она в прошлой истории погубила его, когда пошел на поводу предателя Блуда. В трудных вопросах следовал наставлениям старших, сомневаясь в себе, осторожничал с крутыми мерами, да и казался недостаточно твердым в обращении с окружающими. Варяжко отчетливо представлял, что Ярополк вряд ли выстоит в будущем противоборстве с более решительным братом, Владимиром, даже не будь предательства и подлого убийства. Но жалел нынешнего князя, да и лишний раз утверждался в мысли, что тот будет если не лучшим, то и не худшим выбором для Руси, при должной помощи ему.
Вольным или невольным советчиком Варяжко стал в ходе разбирательства в одном из поселений древлян вроде несложного дела - приезжий купец потребовал от местной общины возмещения стоимости украденного у него товара. Ночью неизвестные грабители напали на холопа, охранявшего повозку купца, оглушили и связали его, после унесли все добро. Не зная, кого подозревать, гость решил обратиться с иском на всю общину - мол, наверняка люди ваши, так что платите за учиненный ущерб. Княжеский посадник отказал тому: - Ищи злодеев, найдешь - с них и стребуешь. Может быть, ты сам и умыкнул, а сейчас напраслину наводишь.
Негоциант не смирился, прознав о приезде князя, решился искать правды у него. Ярополк выслушал доводы истца и ответчика - старосты общины, надолго призадумался. Варяжко понимал затруднение молодого правителя - решение должно быть разумным и понятным всем, а тут неизвестно, чью сторону принять. Да и срок немалый прошел с той ночи, пойди, найди тех грабителей! У отрока зародилась мысль, вернее, предположение, как разобраться с этим делом, шепнул Ярополку едва слышно: - Княже, можно сыск учинить недолгий, пока мы здесь. А там ясно станет, за кем правда.
Тот кивнул чуть заметно, а потом во всеуслышание объявил: - Тяжба непростая, нужно время, чтобы рассудить толком. Приступим к ней через два дня, пока же поведаете все, что знаете, моим доглядчикам.
Обернувшись к Варяжко, велел тому: - Займись с ними, потом расскажешь.
Ярополк продолжил суд с другими тяжущимися, отрок же направился к купцу и старосте, озадаченно смотрящим на него. Но не перечили слову князя, отошли в сторону по знаку юноши. Здесь Варяжко подробно расспросил купца, что у него украли, в чем уложено, кто может подтвердить сказанное им. У старосты выяснил, были ли подобные случаи раньше, кто из местных грешит воровством, охраняются ли товары приезжих купцов. Как и ожидал, тот ничего по сути не прояснил, отговаривался, что в общине никто на подобное злодейство не способен. С охраной товаров местная власть не побеспокоилась, даже на торгах - посчитала заботой самих торговцев.
Какого-либо опыта детектива прежний Мезенцева не имел, но нынешний Варяжко не без основания полагал, что грабители оставили какой-то след, зацепку для внимательного глаза и живого ума. Искать его наобум не пытался - нет никакой гарантии успеха, да и просто времени не хватит обходить всех возможных исполнителей грабежа. На помощь местных также не рассчитывал - в замкнутых общинах процветала круговая порука. Решил растревожить здешний люд, а потом ловить причастных на живца. Исходил из уверенности, что грабители или их подельники сейчас в городке, как только почувствуют опасность, обязательно отреагируют.
Позвал на помощь друзей, вместе с ними отправился на торг. Здесь взобрался на лобное место - дощатый помост, возвышающийся над торговой площадью. Во весь голос произнес заклич - таким порядком объявляли принародно о случившейся татьбе:
- Люди добрые, слушайте веление князя Ярополка Святославича. В вашем городе против купеческого гостя совершили зло - тати ночью напали на обоз с его товаром, едва не погубили приставленного холопа, а после обнесли подчистую. Тому, кто знает, о случившемся и донесет князю, будет немалая милость и награда. Мне же князь поручил вести сыск виновных, так что не пеняйте - могу прийти во двор с дружиной и учинить обыск пропавшего добра, если посчитаю в том резон.
Под взглядами притихнувшей толпы Варяжко сошел неспешно вниз и отправился обратно к погосту, друзья по обе стороны от него - как в сопровождении. Вернулся к князю, тот уже закончил суд и говорил о чем-то с посадником. Вскоре освободился и подозвал к себе отрока, в нетерпении встречая вопросом: - Что ты задумал, Варяжко, какую хитрость?
Рассказал Ярополку о своем плане и закличе. Князь слушал с сомнением, но все же согласился, вздохнув: - Пусть будет по твоему, все равно другого нет, да и ничего не теряем. Только народ будоражим, но то на пользу нам - пусть знает, что печемся о правде.
Поздней ночью Варяжко с пятью самыми сильными и умелыми отроками отправился кругом на другой конец города и здесь, на выездной дороге, устроил засаду. Дежурили до самого рассвета посменно, но никого так и не дождались, вернулись ни с чем. Отоспались до позднего утра, после тем же составом пошли по дворам - учинять обещанный обыск. Смотрели в комнатах, подвале, дворовых строениях, протыкали копьями скирды в сеновалах, зерно в амбарах, но безуспешно. Варяжко и не рассчитывал, что найдет искомое, поиски носили больше демонстративный характер, преследовали другую цель - заставить грабителей засуетиться, пойти на вынужденные шаги.
Вторую ночь провели также в секрете. Она уже подходила к концу, к Варяжко все чаще приходила мысль, что он ошибся, просчитался, когда в предрассветной мгле услышал тихий скрип полозьев, а потом увидел лошадь, впряженную в груженные сани, и двух седоков. Отроки замерли под деревьями, стоявшими вдоль дороги, пропустили ночных гостей, а когда сани удалились на видимое расстояние, по команде своего вожака пошли следом. Где-то через полчаса свернули с дороги в лес, еще через десяток минут сани остановились на небольшой поляне. Ребята скрытно приблизились и расположились вокруг, с мечами наизготовку.
Тати - Варяжко не сомневался, что это именно они, - заступами расчистили снег на небольшом клочке, убрали слой земли на нем, а потом, поддев острием, открыли люк. Один из них спустился в проем, а второй, дождавшись тихого окрика, стал подавать груз с саней. По отмашке вожака отроки бросились вперед, скрутили замершего от неожиданности грабителя. Второго, затаившегося в схроне, пришлось вытаскивать силком, пару раз огрев того плашмя мечом. Варяжко тут же устроили им допрос - не обошлось без зуботычин, после отправил гонца к князю с наказом слать сюда воинов и обоз за грузом. По словам пойманных татей у них в этих краях образовалась целая шайка, промышлявшая на дорогах и в селениях, надо было срочно изловить всех. А в тайном складе набралось ценных вещей немало - не на одни сани.
Наступивший день выпал в хлопотах для дружины - отловили почти два десятка разбойников, схоронившихся в городе и ближайших деревнях, разыскали еще несколько тайников, вывозили из них награбленное добро. Князь сам проводил допросы, после вызвал посадника и волостелей округи, устроил им разнос - под их носом уже год бесчинствовали грабители, а те ни сном, ни духом не ведали о них. Пришлось всем задержаться в городке на пару дней больше, чем рассчитывал князь, но дело того стоило - вычистили разбойное гнездо, да и добра набрали почти столько же, сколько подати. А уж к Варяжко уважение и Ярополка, и дружинников выросло кратно, среди отроков же получил признание вожаком, даже от тех, кто косился на него от какой-то обиды.
С купцом, чья тяжба, собственно, послужила причиной расследования, князь распорядился рассчитаться полностью за счет общины. Ему еще выплатили штраф за причиненные хлопоты, так что тот остался доволен совершенным судом. От него Варяжко получил мзду - шубу заячью, хотя и не напрашивался на благодарность. Ярополк также не оставил любимого отрока без подарка, наградил конем статным из Византии - таким могли похвалиться не все бояре. Некоторым из них пришлись не по нраву почести, оказанные юному герою, посчитали их непомерными. Явным недругом стал воевода Блуд, он даже не пытался скрыть неприязнь к отроку - не отвечал на поклон при встрече, делал вид, что в упор не видит его.
Покровительство князя в какой-то мере спасало Варяжко от козней воеводы, но далеко не всегда. Тот причинял немало зла - по сути, Блуд командовал дружиной, ему подчинялись даже бояре, что уж говорить о бесправном отроке. Не чурался пакостить даже в мелком руками своего подручного - десятника Мстивоя, под чье подчинение на время похода отдал Варяжко. Тот сам точил зубы на удачливого отрока, допекал всеми доступными мерами - отправлял на самые грязные работы, лишний раз ставил на часах, на привалах, пока остальные отдыхали, давал какие-то поручения или принуждал прислуживать старшим дружинникам.
Варяжко терпел притеснения молча, не жаловался о них никому, даже друзьям. Исполнял назначенные ему работы и задания безропотно, сам же таил зло на своих недругов, дожидался удобного случая поквитаться с ними. Наушничать князю против того же воеводы не стал, но не упускал возможности подсказать о промахах, посеять сомнение в разумности его советов. Однажды дошло до прямой стычки между отроком и ближним боярином, когда Блуд предложил князю переправиться через быструю речку Любка по броду, сделав изрядный крюк. Побоялся, что неокрепший еще лед не выдержит тяжести груженных саней. Ярополк уже было согласился с осторожным воеводой, когда Варяжко попросил слова и высказал свое предложение: - Разреши, княже, проверить переправу здесь - может быть, прочности ее хватит.
В бытность командиром мотострелкового подразделения Мезенцеву не раз приходилось форсировать реки по льду, так что необходимую его толщину для различного груза знал назубок, как и правила безопасной переправы. Сейчас же Варяжко, пользуясь прошлой памятью, предположил, что при нынешнем морозе - около десяти градусов, река уже должна схватиться, поэтому рискнул перечить многоопытному воеводе. И Ярополк, и Блуд в первую минуту опешили от такой прыти юнца, после боярин весь побагровел, чуть не выкрикнул охрипшим от возмущения голосом: - Ты, сопляк! Тебе еще титьку мамкину сосать, а не влезать в разговор мужей.
Потом, обернувшись к Ярополку, продолжил: - Княже, так что, дать команду дружине выдвигаться к Ирпеню?
- Погоди, Блуд, - высказался с некоторым сомнением тот, - может быть, и в самом деле попробовать перейти здесь? Терять столько дней на обход не хочется.
- Да что ты слушаешь щегла, княже! Откуда ему знать, если ни разу зимой не ходил с нами.
- Не убудет, если потеряем полдня, - уже раздражаясь, ответил Ярополк, - зато можем выиграть седмицу. Все, решено. Спробуй, Варяжко - дал указание отроку, после махнул рукой, отпуская его.
Варяжко позвал тех отроков, с которыми устраивал засаду, вместе с ними отправился из погоста к речке, прихватив пешни. Выбрал место на берегу для удобного спуска обоза, после наметил на льду лунки через каждые двадцать метров. Справились быстро, уже через полчаса часа замерил глубину льда по всей ширине реки. Она составила примерно пятнадцать-двадцать сантиметров, вполне достаточную для переправы. Проверил еще - нет ли на пути скрытой полыньи и нетвердого льда, с помутнением, после велел отрокам расчистить ее от снега и поставить вешки в лунках. Сам, не медля больше, вернулся к князю с вестью - переправляться можно. Тот все же осторожничал - вначале пустил вдоль вешек одни сани с впряженной лошадью, но без груза, затем с полной нагрузкой, а потом и весь обоз, за ним дружину.
Еще не раз Варяжко выступал на совете у князя против слова воеводы и почти всегда оказывался прав. Только дважды у Ярополка оставались сомнения, но и тогда он принял сторону отрока, показав тем самым - кому больше доверяет. Воевода же отыгрывался неприкрытой войной против младшего дружинника - придирался по любому поводу, доходил до оскорблений, провоцируя на прямое неподчинение. Варяжко терпел до последнего, молча сносил унижения, выполнял даже нелепые приказы, но однажды не выдержал. После разноса за якобы неподобающий вид Блуд попытался стегнуть плетью. Инстинктивно, почти не задумываясь, отрок перехватил ее и рывком вырвал кнут из рук воеводы. Но когда тот набросился с кулаками, от вспыхнувшей ярости буквально на секунду потерял контроль над собой.
Поднырнул под идущий в голову кулак, поймал на плечо провалившийся корпус врага, а потом, поднимаясь, по широкой амплитуде бросил его через себя. Блуд взлетел вверх ногами, через мгновение со всего маху грохнулся об стылую землю. В последний момент Варяжко на остатке здравомыслия успел удержать того за руку и не дать разбиться головой, но все равно, удар получился чувствительным для грузного воеводы. Лежал без движения, казалось даже не дышал, только открытые глаза с бессмысленным выражением выдавали, что душа еще не покинула его. Варяжко и собравшиеся вокруг дружинники застыли ошеломленно - отрок от пришедшего в прояснившуюся голову отчаяния, воины же от происшедшего на их глазах тягчайшего воинского проступка - нападения на командира.
Все отчетливо понимали, что в случившемся немалая вина самого воеводы. Бить позволялось только холопов, для вольного человека, а тем более, воина, такое принималось, как кровная обида. Но и оставлять безнаказанным отрока, посмевшим пойти против старшего, тоже не могли. По приказу одного из бояр, находившимся во дворе посадника - именно здесь произошла стычка, гридни скрутили руки Варяжко и повели в холодную. Он не сопротивлялся, все еще не мог отойти от мыслей о содеянном. Знал, что должен был стерпеть все - даже побои, мог потом пожаловаться с полным правом князю. А теперь ему грозило гораздо худшее - от изгнания из дружины до продажи в рабство или смертной казни. Наказание выносил князь, но даже при всем желании он не мог пойти против своей опоры - верной дружины.
Суд над отроком состоялся следующим утром. Двое гридней с мечами наперевес вывели Варяжко из подвала и препроводили в парадную палату хором посадника. Здесь он увидел сидевшего во главе стола князя и бояр, рассевшихся вдоль стен на лавках. Воеводы среди них не оказалось - по-видимому, еще не отошел от полученной травмы. Призвали на суд еще гридней - наставника Борислава и видоков - свидетелей случившегося проступка, они стояли у входа, по сторонам от замершего отрока. Первым высказался Ярополк, его нахмуренное лицо явно подтверждало тревоги юноши:
- Бояре, созвал я вас по случившемуся вчера худу. Отрок Варяжко учинил нападение на воеводу, нанес тому телесный недуг. Видоки здесь, можете расспросить их - как все происходило.
Не успел князь закончить речь, как один из бояр с заметной в голосе злобой тут же промолвил:
- Что их спрашивать, княже, и так вестимо о сим злодеянии. Нельзя давать спуску, иначе другие, особенно отроки, почувствуют послабление. В дружине же начнется разлад и смута, если не будет в ней порядка. Предлагаю отдать сего лиходея в холопы, за выкуп.
- Не суди сгоряча, Веремей, - остановил того другой боярин, - наказание надо принять должное, а не без разбора. Так что говорите, видоки, что же там произошло.
После, когда видоки ответили на все вопросы, еще по слову князя выступил наставник провинившегося отрока, бояре принялись решать судьбу того. Голоса разделились примерно поровну - часть согласилась с предложением Ладислава ограничиться изгнанием, другие же настаивали отдать в холопы. Последнее слово осталось за князем:
- Провинность отрока бесспорная. Но все же, думаю, надо учесть, что прежде он принес немало доброго. Да и наговора на него не имелось, служил честно и достойно. Посему повелеваю: из дружины изгнать, но волю и заслуженное им добро оставить.
Глава 3
Варяжко укладывал свои вещи в котомку под сочувственные взгляды отроков, собравшихся в посадской гриднице, когда вбежал посыльный пасынок и сходу зачастил: - Варяжко, князь тебе зовет, прямо сейчас!
Кивнув тому, спешно надел форменный кафтан и шапку, затянул пояс, отправился скорым шагом обратно в палату, но уже без конвоя. Застал Ярополка одного, тот позвал остановившегося у входа отрока ближе и задал вопрос, когда тот подошел: - Куда направишься, Варяжко, и чем собираешься заняться?
Изгой сам ломал голову о том, обдумывая разные варианты, сейчас же ответил: - Не решил еще, княже.
- Слушай тогда, Варяжко. Поедешь в Новгород и обратишься к наместнику, боярину Истиславу - вот тебе грамота к нему.
Подождав, пока отрок спрятал свиток в поясной сумке, продолжил: - Будешь у него в помощниках и советчиках, хотя и не на службе - о том я прописал в грамоте. Жалование от него же получишь. На первое время возьми у меня - с этими словами Ярополк подвинул ближе к отроку лежащий на столе кожаный мешочек.
Закончил прием словами: - Служи мне по-прежнему верно, Варяжко. А там со временем приму обратно в дружину - за важные заслуги, которых, уверен, ты несомненно добьешься.
Уже уходя, в порыве искренней благодарности отрок произнес: - Княже, разреши молвить слово, - после согласного кивка того продолжил: - Берегись, княже, своего брата, Владимира. Придет он скоро на Русь с варягами, начнет против тебя войну. И не верь его словам ласковым - обманет и погубит.
Поклонившись застывшему от недоумения Ярополку, покинул хоромы. Наскоро собрал вещи, а затем, попрощавшись с Велесом, оседлал дареного ему гнедого по кличке Таран и выехал с посадского двора, провожаемый верными друзьями. Дорога к Новгороду предстояла не очень долгой - сначала до Смоленска, потом по Двине и Ловати к озеру Ильмень, а там по Волхову рукой подать до северного города. Большей частью проходила по известному еще со времен Вещего Олега торговому пути из варяг в греки - от Балтийского или, как сейчас его называли - Варяжского, до Черного - Русского моря. По нему зимой шли обозы до самого Новгорода, к одному из них собирался пристать Варяжко, направившись в Дубровно, крупное поселение на берегу Днепра.
Торговый путь из варяг в греки []
Торговый путь из варяг в греки
Конь шел легко, вроде как не чувствуя вес наездника с поклажей. Правда, бывший отрок особо не погонял его, так и ехал не быстрой рысью, каждый час останавливаясь на короткий отдых. К вечеру, еще засветло, добрался до излучины реки напротив поселка, переправился по льду на правый берег. Остановился в корчме на торговой площади, за отдельную плату снял угол в жилой комнате - одной на всех гостей. Для гнедого укрытого места не нашлось - корчмарь не озаботился конюшней. Варяжко сам расседлал коня, накрыл теплой шерстяной попоной, насыпал еще в торбу овса, так и оставил на привязи у входа. За ночь вставал несколько раз, сменил промокнувшую попону, да и приглядывал, чтобы не украли ценного скакуна.
Обоз в нужную сторону пришел только на третьи сутки. Варяжко уже подумывал отправиться одному в дорогу, но все же остерегся - лихих людей по тракту хватало, а одиночный путник для них, пусть и конный, вовсе подарок. Эти дни вынужденного простоя старался не маяться бездельем. Часами тренировался с оружием - его, как и доспехи, оставили отроку, возился с конем, выезжал с ним на прогон, чтобы не застаивался. Еще пару раз с местными мальчишками ходил на подледный лов - поймал на уду с железной блесной пару окуней и плотву, а после раздал ребятишкам. На второй день едва не сцепился с купцом, идущим с обозом в Киев. Тому приглянулся гнедой, а когда узнал - кто хозяин, то предложил безусому юнцу продать Тарана за сущую безделицу - полгривны, по цене замухрышной тягловой лошади.
На отказ юноши стал поднимать цену, дошел до гривны, а когда Варяжко заявил, что не продаст и за три - стоимости лучших коней из княжеской конюшни, купец взъярился. Натравил своих холопов, после же того, как отрок раскидал их по двору, обнажил меч. Хорошо еще, что вмешались люди местного посадника - разняли противников и увели обоих к своему начальству. На допросе Варяжко объявил, что едет по наказу Великого князя к новгородскому наместнику, показал еще грамоту, и что конь, на который покушался торгаш, ему подарен самим Ярополком Святославичем. От него отстали, а на буяна наложили неустойку в гривну за нападение на княжеского посланника. Тем и закончилось, купец присмирел, старательно обходил стороной отрока до самого отъезда своего обоза.
Когда же пришел санный обоз в нужную сторону, то Варяжко сказал его старшему - дородному купцу из Новгорода, то же, что и посаднику - едет с посланием князя к наместнику. Тому пришлось согласиться взять отрока с собой, даже отказался от предложенной платы. Выехали ранним утром следующего дня, по пологому спуску сошли на лед и уже по руслу реки неспешно направились к Гнездово - важному торговому центру на кривичской земле под Смоленском. Обоз в полсотни саней - громоздких дровней с приподнятыми бортами, розвальней и возков, - растянулся почти на километр. Впереди и по бокам шла охрана из двух десятков дюжих мужей, вооруженных мечами, боевыми топорами и сулицей, в большей части пеших, на передних санях сидели еще два стрелка с луками.
Варяжко пристроился на последних санях-розвальнях, привязав Тарана за повод к ним. Возница - еще нестарый мужичок в овчинном кожухе и подбитой таким же мехом шапке, - попался разговорчивый. Похоже, даже обрадовался, что будет не один, так всю дорогу не умолкал, поощряемый вниманием слушателя и его вопросами. От него отрок многое узнал о новгородских порядках, жизни простых людей, их утехах и обидах. Наслушался о прежнем князе, Владимире, нынешнем наместнике, идущих по городу слухах о скорой смуте, междоусобице братьев. Новгородчанин лишний раз подтвердил его предположение, что местный народ на стороне беглого князя, а власть Ярополка принимает до поры до времени - пока не вернется с чужбины его брат.
Остановились на дневной привал тут же, на льду, пообедали взятыми с собой припасами. После часового отдыха направились дальше и почти сразу, за очередным поворотом реки, попали в засаду. В морозной тишине, нарушаемой скрипом снега под полозьями, раздался громкий свист. Пока мужи в обозе недоуменно переглядывались, на лед с изрезанного оврагами берега посыпалась толпа обросших людей, вооруженных разношерстным оружием - от острог и топоров до копий. Пока охрана спохватилась и вышла навстречу, тати вплотную приблизились к ней и напали по двое на одного. Варяжко в эти секунды перед боем только успел соскочить с саней и снять с Тарана притороченные меч и щит, как на него набежал дюжий мужик с занесенным над головой топором.
Не стал принимать на шит удар, шагом в сторону пропустил топор и провалившегося вперед грабителя, а потом коротким уколом меча поразил тому бок. Тут же развернулся к следующему нападающему, попытавшемуся достать его копьем. Оно застряло в деревянном щите, Варяжко резким рывком вырвал оружие из рук врага, а затем в стремительном выпаде достал клинком в грудь. Хотя он, вернее, прежний Мезенцев, впервые применил меч для убийства себе ближнего, никакой растерянности или сомнения не испытывал. В голове сохранялась полная ясность, четко видел складывающуюся вокруг ситуацию. Одного взгляда и мгновения хватило понять, где нужна его помощь и что ему нужно предпринять. Щит пришлось оставить - вытаскивать из него глубоко вонзившееся копье времени не оставалось.
Бросился к ближайшему воину, с трудом отбивавшемуся мечом от двоих татей - они в сноровке оружием явно превосходили противников отрока. Стелющимся бегом подскочил к одному из них, без всякого зазрения воткнул тому меч в спину. Пока же с оставшимся противником охранник справлялся сам, бросился дальше к следующему. Так, за спиной напавших, добрался до их вожака, стоявшим позади других и выкрикивавшим команды. Бой с тем выдался трудным - видно, что мастер из него хоть куда, он орудовал своим топором изрядно. Варяжко даже обманулся на ложный замах по ногам, в последний момент успел среагировать на изменившийся удар, но все же не сумел полностью отвести - почувствовал режущую боль в плече. Отчаянным выпадом достал таки увертливого противника, его меч пробил кольчугу и вонзился в подбрюшье. А потом от наступившей слабости упал рядом с поверженным врагом и ушел в забытье.
Очнулся от острой боли, пронзившей его насквозь, невольно застонал. Во все еще помутившемся сознании различил знакомый говор возницы: - Потерпи, милок, немного. Скоро будем в Гнездово, там тебе помогут.
Сани подбросило на очередной наледи, от вспыхнувшей нестерпимой боли Варяжко вновь впал в беспамятство. Первым чувством, когда пришел в себя, кроме ноющей, но терпимой рези в ране, стало ощущение покоя и тепла. Его не трясло более, лежал на чем-то мягком и неподвижном. Открыл глаза, в полусумраке увидел над собой закопченный потолок, вернее, свод кровли из толстых жердей и сплетенной соломы. Стены из сосновых бревен также закоптились, похоже, что изба курная, отапливалась по черному - без дымохода. Слабый свет шел от небольших окон, прорубленные в двух стенах и закрытых пластинами слюды. Сам Варяжко лежал на лавке рядом с печью, устроенной в правом от входа углу, чувствовал идущее от нее тепло.
Курная изба на Руси []
Курная изба на Руси
В избе никого, кроме него, не было, так что мог спокойно оглядеться и понять, где он находится. Хотя и не помнил ничего, что произошло после схватки с вожаком, но уже то, что он жив и в тепле - подсказывало о сравнительно благополучном для него исходе нелегкого боя с разбойниками. Если не считать слабости во всем теле и боли в раненом месте, то чувствовал себя неплохо. Без одуряющего сознание головокружения или тошноты, жара или озноба - как будто после небольшого недомогания, а не после серьезного ранения и возможных осложнений. И сейчас и еще очень долго, пока не изобрели антибиотики, даже небольшая ранка могла привести к печальному исходу, прежде всего, от заражения крови. А что уж говорить о нем - вражеский топор почти перебил его руку. Радовался своей удаче, но и невольно задался вопросом - как она случилась?
Проверил левую, пострадавшую руку. Осторожно пошевелил пальцами - они слушались, но когда попробовал сжать в кулак, рана острой болью напомнила о себе. Больше не стал бередить ее, тихо лежал на теплой печи, пока не услышал в сенях чьи-то шаги. Вскоре дверь открылась и вошел невысокий мужчина средних лет. Неспешно снял кожух и шапку, за ними кафтан и только потом заметил обращенный на него взгляд отрока. Заспешил к нему, подойдя ближе, проговорил довольно:
- Хвала Даждьбогу, даровал тебе жизнь! Я уж не чаял, что переборешь ты лихоманку - седмицу горел в беспамятстве.
А потом, уже более деловитым тоном, продолжил: - Ну, что ж, молодец, посмотрю-ка, что у тебя с рукой.
Осторожно снял берестяные лубки, размотал повязку с высохшей кровью. Обращался бережно, но все равно боль терзала Варяжко. Он терпел ее, закусив губы, только иногда глухо стонал, когда уже было невмочь. Лекарь осмотрел глубокую рану, пересекшую все плечо, протер вокруг смоченной в вонючем зелье чистой тряпочкой, насыпал еще порошка из каких-то трав, а потом вновь перевязал, высказав удивленно: - Ты смотри, уже заживает, чернота ушла! Видно, на роду у тебя век прописан, если, конечно, в сече не пропадешь.
Лубки не стал накладывать - кость, поврежденная краем, уже стала срастаться, только велел пока руку не тревожить. После дал выпить из глиняной кружки горький отвар и оставил в покое. Варяжко, обессилев от выпавших страданий, почти сразу заснул, проспал без сновидений до самой ночи. Лежал в темной избе, прислушиваясь к себе, явственно чувствовал прибывающие силы. Задумался о происшедшем с ним исцелении - иначе, как чудом, его не назвать. Вряд ли травами можно перебороть начавшийся, судя по словам лекаря, сепсис, тут без сильных антибиотиков никак нельзя было обойтись.
Возможно, что сильный организм сам справился с недугом, но приходила мысль, что без какого-то неведомого вмешательства извне тут не обошлось. Никогда прежде Мезенцев суеверием не страдал, но после случившегося неизвестным образом переноса в тело отрока уже не так строго судил о сверхъестественных явлениях. Да и не зря, по-видимому, толковали о славянских волхвах, как о чудодеях, поднимавших на ноги неизлечимых больных. Может быть, действительно в этом древнем мире есть боги, с помощью которых они творили волшебство! Не стал путать рассудок уж совсем невероятным, принял как данность доставшуюся ему милость и заснул спокойно, до самого утра.
Еще неделю провел в Гнездово, набираясь здоровья и сил. На третий день встал на ноги, ходил сначала по избе, качаясь на ослабших ногах, а потом уже по двору и ближайшей окрестности. Много говорил с лекарем, тот рассказал о злосчастном нападении разбойников со слов старшего обоза - купца Горана. Напали не местные тати, которых на тракте также хватало, а пришлые из-за Двины ливы. Они часто промышляли разбоем на севере Руси, в отместку русичи совершали набеги на них. Так во взаимных нападках прошел весь нынешний век - с тех пор, как этот коварный и жестокий народ пришел в эти края из Померании.
Одна из их разбойных групп напала на обоз, пользуясь двойным превосходством в численности воинов. Неизвестно, чем бы закончилась схватка, если не гибель вожака ливов в самый ее разгар. Остальные не стали искушать судьбу - прихватив мертвое тело старшего, убрались восвояси. Второпях не удосужились добить раненого отрока, погубившего их предводителя. Охрана не пустилась в погоню, да и сил у нее заметно убавилось - потеряли треть людей. Наскоро перевязали раненых, собрали трофеи и вместе с обозом поторопились в Гнездово. Здесь пробыли два дня, набрали людей взамен выбывших, подлечили раненых - из тех, кто остался на ногах. Тех же, у кого раны оказались посерьезнее, оставили у местных лекарей, но простились с ними, как с не жильцами на этом свете.
Так отнеслись и к Варяжко, старший забрал его коня и поклажу, только не стал трогать вещи на самом раненом. Еще передал, что если вдруг отрок выживет, то пусть обратится в его подворье - вернет взятое добро. Да и одарит щедро за великую заслугу - ведь именно тот и поразил вожака. Другие раненые, оставленные знахарю, померли один за другие в первые же дни. Только Варяжко держался до последнего, а потом вдруг пошел на поправку, немало поразив многоопытного лекаря - с такой раной редко кто выживал, а уж тем более, когда она пошла чернотой. Сейчас порадовался за него, когда же отрок собрался заплатить за лечение из оставшегося в поясной сумке запаса гривн, отказался, заявил, что купец оплатил за все - даже погребение, которое, хвала Даждьбогу, не понадобилось.
Варяжко за эту неделю посчитал себя достаточно окрепшим и выехал с ближайшим обозом, идущим в Новгород из Киева. Также, как и с первым, объяснил старшему о поручении князя, но тот, против ожидания, плату с него взял, пусть и небольшую - десяток кунов, пятую часть гривны. Правда, в счет этой суммы пообещал кормить обедом из общего котла на дневных привалах. Обоз шел наполовину пустой - собирались загрузить его товаром в Новгороде, так что в санях места оказалось предостаточно, даже лежа, чем бывший отрок и воспользовался - так легче переносил путь. В Смоленске надолго не останавливались, к обозу присоединились еще местные купцы, следующим утром выехали к Двине по волочной дороге - в судоходную пору по ней перетаскивали ладьи между реками.
По прямой и ровной дорога уже к вечеру добрались к небольшому поселку Каспля на берегу озера - от него путь шел уже по Двине и ее притокам. Ночевали прямо в санях за околицей - гостевой двор заняли люди со встречного обоза. Стоял крепкий мороз и, чтобы не замерзнуть, всю ночь жгли костры. Варяжко продрог, его еще слабый организм не выдержал переохлаждения. К утру, когда вокруг стали собираться в дорогу, он слег в горячечном бреду. Не чувствовал, как его внесли в ближайшую избу, устроили на лавке рядом с теплой печью, вновь провалился в беспамятство. Иногда, в минуты просветления разума, как сквозь сон замечал, что его отпаивают чем-то горячим, укутывают мехом, к нему прижимается чье-то жаркое тело.
Пришел в себя к вечеру следующего дня. Услышал чей-то говор, смех детей, после почувствовал прогорклый запах шкур, чад дыма, несвежего воздуха. Слабость во всем теле не давала пошевелиться, открыв глаза, видел над собой такой же прокопченный свод, как и в избе лекаря. Боли или недомогания не было, даже нывшая прежде рана не давала о себе знать. Чуть полежав, юноша уже нашел силы повернуть голову и осмотреться. Изба внутри почти ничем не отличалась от той, где он очнулся после ранения. Разве что печь стояла не справа, а слева от входа, а на окна вместо слюды натянули бычий пузырь.
Увидел перед собой мирную домашнюю картину. В углу напротив еще не старая женщина в белой льняной сорочке и душегрее лепила на небольшом столике каравай. Рядом юная девушка в такой же сорочке и переднике чистила на пристенной полке посуду. В правом углу муж средних лет - по-видимому, глава семьи, возился с обувью, прошивал ее дратвою. На лавке у дальней стены двое детей - мальчик лет десяти и девочка помладше, игрались с щенком. Муж и жена громко переговаривались между собой о своих делах, поминали каких-то людей, похоже, соседей - что-то не поделили с ними.
Отрок пошевелился, закряхтел, подавая о себе знать. Первой заметила его знаки девушка, подняла взгляд - и Варяжко утонул в ее огромных, с поволокой, глазах. Смотрел на них, даже не различая лица и всего остального. Такого он не испытывал ранее, если не считать первые встречи с будущей женой в прошлой жизни. В этом же мире ни одна из встреченных девиц не затронула его сердца, хотя он не избегал их, даже миловался на сеновале кое с кем. Сейчас же весь свет сошелся на этой юнице, хотя ничего не ведал о ней. Только знал - покоя без нее ему не будет.
Девушка не выдержала его пристальный взгляд, отвела взор, после что-то негромко сказала, обращаясь к старшей женщине - по-видимому, матери. Ее мягкий голос показался юноше чарующей душу мелодией, все больше затягивающей в любовные сети. Смотрел на ее милое лицо, ладную фигурку - каждая черта в ней вызывала отклик в сердце, и без того заполненное волнующим чувством бескрайней нежности и отрады. Не слышал слов подошедшей к нему хозяйки, обращение ее мужа - не отрывал глаз от той, что заняла всю его душу и помыслы.
Очнулся Варяжко от наваждения, когда его встряхнули за грудки. Увидел рассерженное лицо склонившегося над ним отца семейства, а потом услышал:
- Его пустили по людски, а он тут охальничать надумал! Вот выволоку на мороз, враз уразумеешь - неча на чужих девок заглядываться, да еще при отце-матери.
Ему вторила женщина: - Не для того мы растили-берегли свою зореньку, чтобы ее поганил взором нечистым чужак прохожий! Для доброго мужа жена верная наша Милава, а не для утех беспутных!
Юноша переводил растерянно взгляд между ними, смысл их слов не сразу дошел до его разума, все еще затуманенного ликом ненаглядной. Попытался объяснить разгневанным родителям девушки, но из уст раздался только хрип. Сглотнул ком, вставший в горле, а потом слабым голосом - на большее сил не хватало, произнес:
- Прошу милостиво простить меня, что обидел невзначай. Нет у меня злого умысла, могу поклясться Родом. А дочь ваша запала мне в сердце, нет в нем теперь покоя. Она суженная моя - в том мое слово, стану добрым мужем, если отдадите Милаву в жены.
Немного размягчившись, уже не так сердито, хозяйка проговорила: - Ишь, какой быстрый - отдай ему Милаву! Да и просватана она уже, взяли за нее вено.
Последние слова едва не ввергли Варяжко в отчаяние. Встретить любовь и тут же потерять ее - от этой мысли душа застыла, как от злейшей стужи, а сердце, напротив, рвалось горячей кровью, пронзив острой болью. Невольно застонал и замер, пока не отпустило, а потом лихорадочно стал думать, что же предпринять. Знал о принятом обычае выкупать у родителей невесту, но можно ли расторгнуть помолвку и что нужно для того - не представлял. Тут вспомнил о другом, пусть и редком среди русичей, обряде - жених мог украсть девушку, конечно, с ее согласия, а потом выплатить родителям выкуп. Тем не оставалось ничего иного, как принять выбор дочери, пусть и против их воли.
- Возьмите с меня вено и урок, - высказал свою мысль отрок, - как если бы я умыкнул дочь вашу. А Милаву прошу не отказать мне, принять душу мою и сердце. Буду жалеть и холить ее, не раскается, что пошла замуж за меня. Скажу вам, что еду я в Новгород к наместнику, стану его советчиком по велению князя Ярополка Святославича. Нужды у Милавы не будет, а хоромами со временем обзаведемся.
По сути, Варяжко покупал девушку, как рабыню, давая за нее большую цену. Дальше пошел торг, разве что ради приличия родители спросили согласия своей дочери. Та только притупила взор, что все, считая и юношу, приняли как нужный знак. Начали с двух гривен, такую цену, как за хорошего боевого коня, предложил отец Милавы. Варяжко готов был отдать и больше, но, чтобы не вызвать у родичей будущей жены досады, что продешевили, пришлось сбивать ее. При том чувствовал, что чем больше ему удастся, тем выше уважение вызовет у другой стороны - умение торговаться ценилось не только среди ушлых купцов, но и у смердов, других простых людей из вольных.
Родители наперебой расхваливали невесту - и умница, и красавица, никакой работы не чурается, будет в доме ладная хозяйка. Жених же соглашался, что девка пригожая, но проговаривал - за такую цену только боярскую дочь брать. После долгих торгов сошлись на гривне, десяти ногатах и пяти кунах, а потом довольный отец ударил по рукам с будущим зятем - угодил тот ему. За ужином - Варяжко нашел силы выйти к нему, - разломили каравай, дали по куску новобрачным, после родичи благословили молодых именем Сварога, на том и закончилась свадебная процедура. А когда стали укладываться спать, юная жена пришла в постель к такому же юному мужу.
При свете лучины легла в сорочке с краю лавки - Варяжко отодвинулся к стене, давая больше места, накрыл ее суконным одеялом и шкурой. Лежали рядом, но не касаясь друг друга, даже затаили дыхание, пока хозяин не загасил лучину. Уже в темноте юноша коснулся руки жены. Почувствовал, как та вздрогнула, но не отвела, потом смелее принялся гладить - плечи, грудь и ниже. Под его ладонью девушка дрожала, как осиновый лист на ветру, ее небольшая грудь шла ходуном от прикосновений. Дышала часто, сердечко же билось, как будто хотело выскочить из груди. А после, когда Варяжко принялся снимать с нее сорочку - помогала ему, выгибаясь всем телом.
Он прижался губами к открывшимся холмикам, поласкал сосок - Милава тихо застонала, а потом приняла его в себя, сама обняла с силой. Юноша взял девушку бережно, остановился, услышав ее стон от боли, нежными объятиями и ласками успокоил напрягшееся тело любимой. Продолжил, когда она сама прижалась к нему, так они вели вместе свою первую близость. А потом заснули, обнявшись, не сказав ни слова друг другу, но души их сплелись воедино. Утром родители не стали будить молодых, когда же они проснулись и вновь слились в жарком объятии - сделали вид, как ни в чем не бывало, только переглядывались между собой с улыбкой, услышав сдержанные стоны дочери.
В этот новый день Варяжко чувствовал себя превосходно - ушла прочь вчерашняя немочь, силы бурлили в нем, заставляя что-то делать, искать движений. Наверное, сказались душевный подъем от сбывшейся надежды и близость с возлюбленной. Проснулся с ощущением радости, прижал крепче спящую жену, ласками разбудил ее, после отдался плотскому наслаждению, раз за разом обладая нежным телом. То, что в избе они не одни, не останавливало юношу, в страсти он почти не замечал окружающих. Да и такие сношения при других не возбранялись в эти времена - когда в одной избе жили несколько семей, поневоле закрывали глаза на сходящуюся на их глазах в любовной близости пару или сами увлекались подобным примером.
После позднего завтрака молодые отправились на прогулку, прихватив с собой санки. Варяжко усадил в них жену, а потом повез на лед озера. Катал ее, разбежавшись, опрокидывал санки на поворотах, а потом набрасывался на барахтающуюся в снегу Милаву, обнимая и целуя ненаглядную. Еще лепили вместе снежную бабу, жена украсила ее ветками, после стала разбивать снежками, припевая:
- Мороз, мороз, через тын перерос,
- Бабу снежную принес.
- Баба, нос крючком,
- Получай снега ком!
Тешились до самого обеда, вернулись домой уставшие и счастливые. Варяжко открыл в любимой задорный и веселый нрав, она, как маленькая девочка, живо принимала радости в каждой мелочи - от катания и игр до прекрасной погоды, чистого неба. А на его ласки и поцелуи отвечала пусть и неумело, но с заметной охотой, даже страстью. Пообедали кашей и зайчатиной, после скорой работы Милавы по дому направились вдвоем в поселок - Варяжко надумал купить в здешней лавке свадебный подарок жене, да и гостинцы ее родичам. Шли, держась за руки, уже подходили к торговой площади, когда на их пути встала ватага местных парней.
Увидев их, Милава остановилась, в испуге схватилась обеими руками за мужа, а потом, поворачивая его обратно, проговорила с дрожью в голосе: - Варяжко, милый, вернемся в избу. Не надо идти дальше, я боюсь!
Глава 4
Бывший отрок стоял неподвижно, всматриваясь в группу из четверых парней примерно его возраста. Один из них выдвинулся чуть вперед, держа в руках увесистую палицу. Покрупнее других, да и постарше, он несомненно был у них вожаком. Да и заметно по властному выражению на его далеко не приятном лице, что он привык распоряжаться. Одежда его отличалась добротностью, из мягких мехов и кожи, явно побогаче, чем у других подельников. Те тоже оказались вооружены дубинками, стояли за спиной лидера, ожидая его команды. Варяжко не испугался их, хотя сам оставался безоружен, уверенность в своих силах и боевом мастерстве давала ему то спокойствие, с которым он ответил напуганной жене:
- Не бойся, Милава, я справлюсь с ними. Не забывай - твой муж отрок из княжеской дружины, пусть сейчас не на службе.
Скинул кожух, отдал его жене, побледневшей от страха. Остался в форменном кафтане дружинника, шагнул в сторону неприятелей - такими он посчитал этих ребят, явно не собравшихся его привечать. Его решительный вид, похоже, смутил их, замерли в сомнениях - то ли уйти восвояси, от греха подальше, то ли все же напасть. Вожак почувствовал колебания прихвостней, ступил на шаг ближе к Варяжко и вызывающим тоном произнес:
- Что, фетюк пришлый, надумал наших девок помять! За то мы тебе самому бока помнем, забудешь дорогу в наши края. Ату его, хлопцы, бей!
С этим криком набросился на отрока, попытался ударить дубиной в голову. Скользящим шагом в сторону Варяжко уклонился от удара, перехватил руку и, выворачивая ее, заставил отпустить палицу, после подсечкой бросил того под ноги нападавших подельников. Первый налетел на тело вожака и упал, остальные остановились в нерешительности. Варяжко за секунду поднял дубину первого соперника, сам бросился в атаку, охаживая им оставшихся на ногах недругов. Те долго не выдержали, после пары пропущенных ударов стремглав умчались прочь. А уж потом отрок принялся мутузить тех, кто лежал на снегу - правда, бил по бокам и ногам, стараясь не калечить. Особенно досталось вожаку - он вертелся на снегу, пытаясь встать, Варяжко же давал такой возможности, подсекая тому руки и ноги.
Остановил избиение, когда оба прекратили всякое сопротивление, только съеживались под ударами палицы и выли истошным голосом. Вокруг собрался местный народ, но никто не пытался остановить отрока - охотников заступиться не оказалось. Напротив, кто-то из толпы поддержал громко: - Правильно, бей охальников. Чтобы не повадно им было на людей добрых наскакивать и девок наших обижать.
Варяжко ударил напоследок по толстой заднице вожака и отбросил в сторону палицу. После направился к жене, смотревшей на него с восхищением. От прежнего страха не осталось и следа, ее лицо светилось довольной улыбкой. Принял из рук Милавы кожух, накинул его на себя - жена еще заботливо поправила воротник, после, вновь взявшись за руки, продолжили путь к лавке. Она рассказала по дороге, что Драган, так звали побитого, не раз приставал к ней, несмотря на прямой отказ, грозился украсть и снасильничать над ней. И не было управы на него, никто не хотел связываться с сыном волостеля. Так в страхе и жила последний год, из-за него не ходила на игрища, как ее сверстницы, перешедшие из отроковниц в девичий возраст.
В лавке Варяжко купил шерстяную поневу и платок, положенные замужней женщине, взял еще жене ожерелье и перстень из серебра. Родителям и младшим также набрали подарков - от одежды до тряпичных кукол, набрали на целый куль, с тем и вернулись домой. Вечер прошел в радостном возбуждении всей семьи - ценные дары пришлись по душе, примеряли на себе и детях, разбирали каждую вещь. После ужина не сразу улеглись спать, угомонились уже затемно. В эту ночь Милава расстаралась угодить мужу, чутко слушалась каждому ему желанию. Еще призналась на ушко, что привязалась к нему еще в первый день, когда его в беспамятстве принесли в их избу.
А ночью по велению матери, но с охоткой, легла к нему под бок и согревала всю ночь своим телом, пока он не изошел потом. Созналась смущенно, что грешным делом трогала юношу за сокровенное место, о котором юной девице даже говорить стыдно, и желала его втайне даже для себя. Не мечтала, что он станет ее суженным, но когда отрок сам проявил к ней внимание, не чуяла ног от радости, сердце рвалось к нему. Только боялась сглаза и молча сдерживала порыв девичьей души, пока родители решали ее судьбу с любимым. Теперь же счастью нет предела, готова отдать всю себя без остатка ради него. Варяжко в ответ на признание обнял крепче жену и они вновь слились в близости, уже потеряли ей счет.
Следующим днем опять пошли на лед, только с младшими - они напросились идти с ними. Катал на санках по очереди - то Милаву, а дети бежали рядом, то Милослава с Ладой, убегая от девушки, а она догоняла их, заливаясь смехом. Затеяли игру в снежки - все против него одного и он, конечно, сдавался таким превосходящим силам. Слепили в пару к снежной бабе снеговика, а потом водили хоровод вокруг них обоих. Варяжко придумывал еще игры, дети и увлекшаяся с ними Милава охотно принимали их. Так провели незаметно для себя несколько часов, пока их не позвала на обед тетка Мирина, теперь уже теща отрока. А уже дома, когда вся семья сидела за столом, пришел гонец из управы - юношу вызвали на суд к волостелю.
Варяжко, а с ним и Милава, увязавшаяся под предлогом, что она будет видоком, отправились с гонцом в волостную управу. Здесь ждала вся четверка побитых юнцов, а сам местный правитель встретил отрока грозным взглядом, обещавшим немалые неприятности обидчику отпрыска и его подельников. Не предложив вошедшим присесть на лавку, не проводя даже формальный допрос, вынес приговор: виновному в причинении телесных страданий надлежит выплатить виру в гривну за каждого. Не дал и слова сказать Варяжко, когда тот попытался возразить, пригрозил, что посадит в холодную, пока тот не внесет всю сумму. Понимая, что никакие оправдания не помогут защититься от произвола волостеля, отрок решил пойти на блеф.
Громко, на всю приемную палату, выговаривая каждое слово, произнес:
- Именем Великого князя Ярополка Святославича называю сего волостеля противным его воле за чинение препятствий в государевом деле. О том будет доложено наместнику в Пскове и самому Великому князю. Если же затворит княжеского посланника, то будет караться за измену, уже смертной казнью. Мне дано право применить ее к злодеям по своему ведению сей грамотой.
Вынул из сумки княжескую грамоту с его печатью, показал волостелю, не выпуская из своей руки, тут же убрал обратно. А после продолжил, обращаясь к побледневшему правителю: - Так какое указание ты даешь мне, княжескому посланнику?
В этой речи Варяжко рассчитывал на неведение местных ставленников о последних предписаниях из Киева. В крайний год, после гибели брата князя - Олега, и бегства Владимира, вся Русь перешла под прямое правление Ярополка. Он менял старых наместников на своих, вводил новые порядки, так что в такой неразберихе выданный экспромтом вариант с особым поручением князя мог обернуться успехом. А то, что посланник юн годами, тоже не удивительно - самому Ярополку едва исполнилось двадцать, мог послать любого, кому доверял.
Добавил для острастки: - Сии же парубки, учинившие нападение, по княжескому уложению отдаются в холопы. За них родичи могут выплатить урок в казну - по две гривны за каждого. Без такого выкупа будут проданы уже на торгах.
Авантюра висела на волоске, Варяжко видел недоверчивые глаза волостеля, других служилых людей - писаря и вирника. Ничем, кроме пресловутой грамоты, его слова не подтверждались. Да и потребуй управитель показать ее поближе, на этом все и закончилось бы - княжеский свиток адресовался новгородскому наместнику, к здешней власти никакого отношения не имевшего. В палате застыло молчание - волостель, похоже, не знал, что ему ответить. Возможно, битый жизнью государев слуга не повелся на угрозы юнца, объявившемся в их селении с попутным обозом неизвестно откуда. Но какие-то сомнения оставались - а вдруг сказанное им правда, после беды не оберешься!
Уже сам вид отрока явственно говорил, что он не из простых. Форменная одежда княжеского дружинника, сидящая на нем как влитая, воинская выправка, уверенный взгляд - все, даже в мелочах, выдавало знающего себе цену служилого человека из ближнего к князю круга. Да и вряд ли властитель русских земель отправил бы с грамотой чужого, не пользующимся его доверием. Дернул же Чернобог связаться его Драгану с этим молодцом - сам получил хороших, а теперь отца подставляет под княжескую немилость! После этих размышлений волоститель принял решение - не будить лихо, пока оно тихо, ответил требовательно смотрящему ему в глаза отроку:
- Не гневись, воин князев. Не было у меня злого умысла - не ведал я о твоей службе. Чинить препятствия не смею, можешь ехать когда угодно. Только милостиво прошу простить сына моего и его дружков - по дурости своей обидели тебя, не нароком. Уж я разберусь с ними, будет им неповадно. Согласен хоть сейчас выплатить вирнику малую виру - по десять кун за каждого.
К общему удовлетворению на этом замяли дело. Волоститель после выплаты неустойки принялся чихвостить зачинщиков, а Варяжко с женой отправился домой. По дороге молчавшая вначале Милава спросила мужа, глядя на него полным любопытства взглядом:
- Варяжко, а ты в самом деле мог наказать волостителя? У нас все его боятся - может посадить в холодную ни за что или наложить урок за любую провинность.
- Дело государево, Милава, тебе лучше о том не знать, - не стал откровенничать отрок.
Язык у женщин длинный - проговорится матери, а та дальше соседкам, так и пойдет не нужный ему слух. Отвлек ее более важной для них заботой: - Скоро нам надо выезжать в Новгород, так что собирай вещи. Через полседмицы будет туда обоз, поедем с ним. Я найму сани, туда сложишь все свое добро. Или тебе нечего?
- Как нечего! - Милава даже возмутилась. - Мои родители не голь перекатная, снарядили мне приданное не хуже других. Вот придем домой, покажу, оно в лари под лавкой.
- Не надо показывать, - засмеялся Варяжко, - конечно, я верю тебе. Что не хватит, то закупим уже в Новгороде.
- А где мы будем там жить? - тут же переспросила жена.
- Сейчас не скажу, приедем - видно будет. Может быть, в хоромах наместника, или снимем угол. Думаю, в ближайший год обзаведемся своим домом. Только не избой курной - не хватало тебе и нашим детям чадом дышать!
- Да, хорошо бы так, - мечтательно проговорила Милава, - в нашем селении только две избы белые.
Сани Варяжко не стал нанимать - купил вполне приличный возок и ездового коня у лавочника за приемлемую цену - всего за гривну и десять ногат. Торгаш решил избавиться от дорогой забавы, больше простаивавшей во дворе, предложил ее отроку, как только услышал от того о намерении выехать в Новгород нанятым транспортом. Варяжко согласился - крытые сани подходили ему и в будущем, не только в предстоящую дорогу. После недолгих торгов - лавочник на удивление скоро согласился с названной им ценой, - приехал к избе родичей Милавы уже на собственном экипаже, ярко расписанном всякими узорами. На радость жене и восторг детей прокатил их по озеру, после, когда поставил возок во дворе, они еще долго ходили вокруг, любуясь им.
Возок на Руси []
Возок на Руси
Места в санях хватило как ему с Милавой, так и для лари с поклажей и кули с овсом, притороченным сзади. Выехали из Каспли ранним утром после недолгих проводов с родичами жены - без слез не обошлось, прощалась со своими как будто навеки. Новгородский обоз, к которому пристали молодожены, шел споро, несмотря на немалый груз в санях, за день остановились только раз на обеденном привале. Костры не разжигали, отведали взятыми с собой припасами и, не медля, отправились дальше. За два дня дошли до волока от притока Двины - Торопы к Ловати. Здесь отдохнули день в поселке - частью путники расселились по избам, как Варяжко с женой, другие остались при обозе. На Ловати их ждала напасть - в первый же день напали тати.
Варяжко ехал в конце обоза, едва ли не последним. Время уже подходило к обеду, когда в голове колоны раздались крики, а передние сани остановились. Отрок подался вперед из закрытого с трех сторон кузова и, встав во весь рост, выглядывал, что же там случилось. Увидел, как воины охраны соскочили с саней и стали спешно выстраиваться. И почти сразу со стороны правого, более высокого, берега полетели стрелы - по охране, возницам, лошадям, поражая их. Одна из них пролетела совсем рядом с юношей - он еще услышал свист оперения, - и вонзилась в боковую стенку возка. Дернул за вожжи, останавливая коня, сунул их в руки Милаве, скомандовав ей: - Держи крепче, но из возка не выглядывай! - сам же скинул кожух и прыгнул перекатом из саней на припорошенный снегом лед.
Выхватил на ходу из ножен меч, а потом стремительным бегом, резкими движениями в стороны меняя путь, бросился к стрелкам. Трижды в него летели стрелы, но он каким-то чутьем предугадывал их полет и умудрялся уклониться. С разбега поднялся на возвышающийся кручей берег, чуть не поскользнувшись на откосе, и ворвался в группу разбойников, собравшихся перед проемом атаковать обоз. Похоже, что они не ожидали такой прыти от отрока, не успели среагировать, как он, не останавливаясь, полоснул мечом одного из них и проскочил за их спину. Целью себе он выбрал лучников, продолжавших обстреливать охрану, намерился выбить их как можно больше.
Подскочил сзади к ближнему стрелку, только разворачивающемуся в его сторону, коротким прямым ударом пробил горло и тут же помчался к следующему, стоящему в шагах в тридцати на самом краю обрыва. Не стал терять ни секунды, на всем ходу столкнул того вниз и побежал дальше. Его уже заметили, несколько татей бросились наперехват. Резко поменял направление, обошел их по огибающей дуге и взял курс к очередному лучнику. Тот уже развернулся к нему и выстрелил почти в упор. Варяжко рыбкой, в падении, пропустил стрелу над собой, ударил мечом в ближнюю ногу. За считанные мгновения соскочил с заснеженной земли и полоснул застывшего от боли врага по руке, удерживавшей лук и перехватил его..
Бежать к следующим стрелкам не стал - тати перекрыли ему проход, сам открыл огонь из трофейного лука. Расстрелял все стрелы, воткнутые вражеским лучником в снег, бросил уже ненужный лук и помчался обратно, обходя неприятеля. Раз даже пришлось прорываться напрямую - ложным выпадом запутал вставших перед ним татей, заставил их дернуться в сторону, сам же проскочил в образовавшийся разрыв. Похоже, его дерзкий рейд нарушил в какой-то мере планы разбойников. Они потеряли добрую треть стрелков и драгоценное время, пока охотились за ним. Когда все же пошли в атаку на обоз, охрана встретила их плотным строем, не давая возможности прорваться к саням.
После безуспешной атаки, потеряв в ближнем бою почти десяток своих, тати дрогнули и, преследуемые до самого берега воинами, бросились наутек. Охрана не стала отрываться от обоза, только оставила наблюдателей наверху. Оставшиеся на ногах стражники вместе с купцами и их помощниками занялись ранеными и убитыми, возницы выпрягали пострадавших лошадей. Урон понесли немалый - вышла из строя треть охраны, среди других путников также оказались жертвы. Пришлось еще оставить несколько саней, оставшихся без ездовых лошадей. Груз с них перегрузили на другие сани, после, убрав сваленные на пути деревья, продолжили путь до ближайшей деревушки на берегу.
Варяжко тоже досталось от татей. В пылу схватки он не заметил раны, только после, отбив вместе с другими воинами атаку разбойников, почувствовал боль в спине. Вернулся к своему возку, скинул кафтан с окровавленной прорехой и попросил Милаву, все еще бледную от перенесенного страха, смазать пострадавшее место и перевязать. Дрожащими руками, с грехом пополам, та справилась с поручением, а потом, когда обоз пошел дальше, сама принялась управлять конем. Отрок же полулежал на боку - неглубокая, к счастью, рана все же беспокоила болью, особенно на неровностях, да и слабость во всем теле чувствовалась. За два дня, что обоз провел в прибрежном поселке, пришел в себя, почувствовал достаточно окрепшим, чтобы продолжить путь.
Геройство бывшего отрока в минувшей схватке с разбойниками не осталось незамеченным. После боя начальник стражи выразил ему признательность за помощь, пусть и на словах, старший обоза не поскупился на более материальное поощрение - передал мешочек с гривнами. Да и уважения к юноше прибавилось - даже степенные купцы раскланивались с ним, как с равным, справлялись о здоровье. А Милава ухаживала за ним, как за дитем родным - предугадывала любое его желание, кормила чуть ли не с ложечки, накрывала теплым мехом. В глазах же жены Варяжко видел фанатичную преданность, не в пример большую, чем к почитаемым ею богам.
В начале февраля - или в лютень, как называли здесь этот месяц, Варяжко наконец-то прибыл в Новгород, после почти двухмесячного пути. Он еще не стал Великим городом, как двумя веками позже, но уже сейчас поражал изощренными деревянными сооружениями и размерами, уступающими разве что Киеву. Уже издали, когда обоз выехал с озера Ильмень на Волхов, отрок заметил возвышающийся по обе стороны реки город, окруженный мощной стеной. Основная его часть располагалась на правой, словенской, стороне. Хоромы князя, где сейчас обитал наместник, купеческие кварталы находились именно здесь. К ним направился обоз, Варяжко также.
Древний Новгород []
Древний Новгород
От самых ворот в крепостной стене до княжеских хором дорогу вымостили деревом, что не могли позволить даже в Киеве. С лесом, в отличие от южного стольного града, здесь не испытывали затруднений, так что пустили его на мостовые по главным улицам. Варяжко, а особенно Милава, смотрели в оба глаза, любуясь встречающимися на пути хоромами, изукрашенными искусной резьбой и обналичкой. Дома выглядели богато - одна краше другой, молодые взирали на них с завистью, мечтая когда-нибудь обзавестись таким. Так и доехали до самого центра, расставшись с попутчиками, остановились у ворот княжеского двора. Отрок привязал коня к столбу, велел жене не отходить от возка, сам направился в резиденцию наместника.
Гридню, стоящему на страже у ворот, проронил: - К боярину Истиславу с грамотой от князя Ярополка Святославича, - тот только махнул в сторону хором, стоящих в глубине двора.
В сенях, кроме охраны, застал тиуна - старшего слугу, повторил тому о своем поручении. Прождал здесь полчаса, пока его не позвали в палату к наместнику. Войдя в просторное помещение, с порога поклонился, сняв шапку, дородному боярину. Тот чуть кивнул, а потом строгим голосом промолвил: - Что там за грамота, передай!
Прочитав свиток, недоуменно уставился на отрока: - Не разумею, какой еще советчик, да еще не при службе? Скажи, на что ты мне нужен, когда и без того челяди хватает?
Варяжко отчасти растерялся - не ожидал такого холодного приема. Похоже, что боярин не впечатлен распоряжением князя, не принимает за обязательный указ.
Ответил неопределенно: - О том я не ведаю, боярин. Мне князь велел доставить тебе эту грамоту, а потом служить, как ты посчитаешь нужным.
- И почему тогда не в прямой княжеской службе, коль ты в дружине? - с ответом на этот вопрос боярина бывший отрок не стал юлить, сказал, как есть: - Князь изгнал меня из дружины за провинность, но совсем отлучать от службы не стал, направил к тебе.
- За какую провинность?
- Бросил оземь воеводу, когда он набросился на меня с кнутом.
- Что, бросил оземь? Воеводу?
- Да боярин.
- Ну, ты удалец! Самого Блуда - оземь! - боярин расхохотался на всю палату. Против ожидания отрока, тот вовсе не осердился за такой проступок, а, напротив, развеселился.
После, отойдя от смеха, наместник уже более пристально вгляделся в юношу, а после, заметно смягчившимся голосом, проговорил: - Что же, такой молодец, может быть, и сгодится мне. Да и хвалит князь тебя за какие-то заслуги. Чем ты ему услужил?
- Раз с розыском татей, в другой раз с переправой через реку. Еще по разным вопросам.
- Ладно, не буду дальше тебя мурыжить, обдумаю - куда пристроить. Жить будешь пока в людской, с другими отроками.
- Боярин, я не один - вместе со мной жена.
- Какая еще жена? Ведь отрокам не дозволяется жениться, пока их не примут в гридни!
- Боярин, но я ведь уже не отрок и мне больше шестнадцати, как и моей жене. Та что жениться вправе.
- Надо же, и здесь наш пострел везде поспел! Только к чему торопиться, у тебя вся служба впереди!
- Не смог удержаться, боярин, в сердце занозой вошла зазноба. Но помехой она не станет, ручаюсь за то. Верная подруга - воину подмога.
- Вот как заговорил, прямо красным словом! Ладно, скажу тиуну, чтобы дал тебе светлицу в клети. Обратишься к нему - даст нужное на обзаведение. Из города не уезжай, как понадобишься - вызову. Все, ступай.
Как позже узнал Варяжко, наместник был одним из ближних бояр прежнего воеводы - Свенельда. После опалы того не ладил с новым воеводой. Не без участия Блуда князь отправил Истислава в далекий Новгород на вроде почетную, но в действительности мало значимую должность наместника. С этим своенравным городом не могли справиться даже князья, если не считать Владимира, что уж говорить о боярине. Так что Истислав принял весть о посрамлении давнего недруга с пребольшим удовольствием, а отрок, пусть и бывший, вызвал у него приязнь своей лихостью - не побоялся самого воеводы!
Первый день молодых в хоромах прошел в хлопотах - устраивали свое гнездышко в небольшой, квадратов на десять, комнате. Получили у тиуна постельные принадлежности, посуду, нужный в хозяйстве инвентарь. Счастью Милавы не было предела - у них собственная комната, никто им не мешает заняться всем, чем душе угодно. Юная хозяйка, засучив рукава, взялась за приборку, отмыла от копоти стены и потолок - хотя печь имела дымоход, но все равно, сажи хватало. Занавесила небольшое окошко льняным полотном, расставила и перемыла посуду, разложила по углам и полкам свои куклы и обереги, а потом долго сидела на лавке, оглядывая ставшую уютной светлицу и радуясь за себя и мужа, их новой жизни в этом красивом городе.
Варяжко вначале помогал жене убираться дома, а потом, уверившись, что дальше она справится сама, отправился в город по своим нуждам. Время уже подходило к вечеру, посчитал его удобным навестить купца Горана - старшего самого первого обоза. По переданному лекарем адресу сравнительно быстро нашел нужное подворье, на его стук в ворота открыл сам купец. Он признал отрока, вспомнил еще имя, вслух порадовался, что тот выздоровел, и позвал в дом - хоромы в два этажа. В гостиной хозяйка - полная, но подвижная женщина средних лет, проворно накрыла стол, а потом оставила их вдвоем. Юноша рассказал о своих приключениях после того, как пришел в себя в лекарской избе. Горан же сказал, что добрались в город уже без подобных происшествий, сразу пояснил, что с конем Варяжко и его добром все в порядке, может забрать хоть сейчас.
После разговорились о здешних делах. На вопрос купца, чем он здесь собирается заняться, отрок пояснил:
- У меня государева служба. Что мне предстоит - еще не знаю, то решит наместник. Я прислан князем к нему, буду исполнять его волю.
Минуту купец молчал, а потом, переборов сомнения высказался: - Варяжко, скоро в Новгороде может многое поменяться. Идет слух, что прежний князь, Владимир, собирает варягов и придет сюда забрать город обратно. Так что, думай, парень, к кому тебе прислониться, если собираешься остаться здесь. Скажу еще, что народ новгородский за Владимира, князь пришелся ему по душе. А к Ярополку приязни нет, да еще говорят, что он принял веру ромейскую, как и бабка его, княгиня Ольга.
Отрок понимал, каких трудов стоило купцу признаться слуге князю в противном намерении, в признательность тому прямо ответил:
- Горан, благодарю за доверие ко мне и совет. Но изменять своему князю не намерен. Если Владимир пойдет против брата, то я буду биться с ним и его войском, чтобы мне то не стоило. Но оттого против тебя и народа новгородского не пойду, если от вас не будет зла Ярополку. Вы же не пойдете войной на Киев? Да и что из нее вы поимеете?
Настала очередь задуматься новгородчанину, он покачал головой, а потом сказал: - Тут и боги не скажут, как повернется дело дальше. Но нашей корысти в братоубийственной сече нет. Думаю, что Владимир знает о том, не заставит нас идти на Киев.
Варяжко чуть приоткрыл свои знания из будущего: - А дать денег ему на войну с братом - тоже откажетесь или пойдете на такое?
Горан чуть помолчал, а потом, пожав плечами, ответил: - Не знаю, Варяжко, это будет решать вече. Но и не скажу, что такое невозможно.
На том закончили с острой темой, купец пошел за всем снаряжением отрока. Принес через пару минут - видно, что он их сложил наготове, положил сверху еще мешочек, проговорив: - Возьми эти деньги от меня и наших купцов в благодарность, без тебя не обошлись бы малыми потерями.
Варяжко принял дар с признательностью, а потом, прикинув свои сбережения, спросил: - Горан, сколько стоят хоромы, самые скромные, с небольшим подворьем, на этой стороне города?
Купец прикинул недолго, после ответил: - Думаю, можно найти за пару десятков гривен. - После переспросил: - Ты себе?
- Да, Горан. Я женился недавно, хочу обзавестись своим двором с хоромами. Думаю, такую сумму осилю. Сможешь найти?
- Хорошо, Варяжко, переспрошу у людей. Когда тебе надо?
- Мне не к спеху. Пока мы с женой устроились в княжеском дворе. Но если решится скоро, то буду рад. Дать тебе заклад?
- Не надо. Если потребуется, сам отдам.
Варяжко, довольный состоявшимся разговором, в наступающих сумерках выехал на гнедом из двора купца и отправился к своей любимой с доброй вестью. Горан же стоял в задумчивости, глядя вслед отроку. Предчувствие подсказывало ему, что этот юноша повлияет на скорое будущее, его и других, только к худу или добру - не знал.
Глава 5
В первые дни, пока наместник не занял Варяжко службой, молодые объехали на возке весь город - сначала восточную часть, по правому берегу Волхова, а потом, переправившись по льду - западную. Новгород, собственно, представлял собой три поселения, или гнезда, как называли их сами жители. Со временем они слились воедино на обеих сторонах реки - Словенский на правой, Людин и Неревский с детинцем между ними на левой, огораживались общей бревенчатой стеной. Каждое гнездо выстраивалось на своем холме, между ними проходили овраги, местами засыпанные, и ручьи с мостиками через них. Мост через Волхов еще не построили, люди и повозки переправлялись через реку в летнюю пору на плотах, челнах и ладьях.
Богаче всех выглядело Словенское гнездо - здесь проживали боярская знать и служилые люди, купцы. Широкие мощенные улицы - сани и повозки разъезжались свободно, двух- и трехъярусные хоромы, просторные подворья - все говорило о достатке этого края. Да и встречались здесь по пути люди явно не бедные - в нарядных шубах и шапках, кожаной обуви. Много было саней - их могли позволить себе в эти времена редко кто из простого люда. В других гнездах обстояло заметно скромнее, но все же достаточно ухоженным и без особой нужды. Во всяком случае землянок и совсем уж развалюх среди изб молодые не видели, даже на окраинах. Не зря поговаривали о богатстве северного города, одного из первых на Руси, соперничавшего красотой и значимостью с Киевом.
Познакомились с обитателями двора - дружинниками, вольным людом, челядью. Вместе с боярином пришли в Новгород полсотни гридней и отроков. Большая их часть жила здесь, в княжеских хоромах, кто-то из старших обосновался в городе - в снятых избах или в примаках у вдовых молодиц. Они узнали Варяжко - подходили к нему, называли по имени, а тот, невольно смущаясь, признавался, что не помнит их. Некоторые с пониманием отнеслись к случившемуся с ним, называли себя, как бы вновь знакомясь. Но немало нашлось тех, кто не захотел вестись с ним, особенно, когда узнали, что Варяжко изгнали из дружины. Они не скрывали отчуждение, даже презрение к бывшему отроку, так что отношения с ними едва ли не с первого дня сложились трудными.
На второй день юноша в буквальном смысле сцепился с одним из отроков, на год старше себя. Возможно, что и прежде между ними не было лада, теперь же Орлик - так звали недруга, принялся изводить бывшего товарища по дружине. Несколько раз как бы невзначай толкал плечом или наступал на ноги, презрительно сплевывал в его сторону, а сейчас при всех обозвал выпоротком и колобродом. Варяжко не хотел устраивать на новом месте конфликт, но оставить безнаказанным прямое оскорбление не мог. Внешне спокойно, сдерживая бушевавшую в душе злость, произнес:
- Орлик, ссориться с тобой или кем-то иным я не намерен. Проси прощения за свое невежество - и разойдемся с миром.
- А то что, пойдешь жаловаться боярину? Пресноплюй! - не унимался наглец, явно напрашивавшийся на мордобитие. Он еще гоголем осмотрелся вокруг, показывая сверстникам и оказавшимся рядом слугам, как он измывается над изгоем.
Начинать первым драку, тем самым давать повод для каких-либо обвинений, Варяжко не стал, решил спровоцировать недруга:
- Пустобрех! Молодец против овец, а против молодца сам овца!
Выдержкой противник не мог похвалиться, тут же набросился с кулаками. Упал кулем на припорошенную снегом землю после броска Варяжко, соскочил, по-видимому, не поняв - что тот сотворил с ним, вновь полез драться. Когда же третий раз грохнулся, весьма чувствительно - рассвирепел, подбежал к любопытствующему в круге зрителей гридню из охраны, выхватил у того из ножен меч и, занеся над головой оружие, понесся к Варяжко. Тот пропустил шагом в сторону и сбил подсечкой, после подобрал упавший меч и вернул хозяину. Орлик же, не вставая с земли, вопил во весь голос: - Убью! Тебе не жить, паскуда! - а потом от бессильной злобы замолотил по снегу кулаками.
В тот же день наместник, прознавший о произошедшей драке, вызвал обоих на свой суд. При разборе, кроме видоков-отроков, был еще тот гридень, у которого Орлик забрал меч. Суд много времени не занял - после слов свидетелей и гридня боярин объявил свою волю: - Отрока, посмевшего поднять меч на товарища, взявшего у воина без его согласия оружие, отправить в Киев к князю для решения его судьбы.
Упоминать драку наместник не стал - за такую провинность сажали в холодную. Но преступление с оружием грозило гораздо большей карой, вплоть до смертной казни. Распоряжаться же жизнью княжеского отрока должен сам князь, с тем и отправил Орлика в тот же день под конвоем двух гридней. Урок с зарвавшимся отроком в чем-то послужил на пользу Варяжко - явные нападки других недоброжелателей - коих хватало, прекратились. Но, с другой стороны, вызвал большее напряжение между ним и дружинниками, даже с теми, с кем он до сей поры ладил. Для многих он стал в действительности изгоем, лебезить же перед ними, как-то заглаживать отношения юноша не стал - время само покажет, кто прав, друг он им или чужак.
Первое дело, которое поручил наместник Варяжко, связывалось с распрей между жителями двух гнезд - словенами и кривичами из Людина. Нередкие конфликты между этими племенами шли с прошлого века, когда они вначале сплотились между собой и с чудью против норманов с севера, обложивших их данью. После же, изгнав общего врага, ввязались в междоусобные войны, пока их не усмирили силой призванные словенами варяги - Рюриков род. Те, одолев кривичей и чудей, убили своих нанимателей - словенских старейшин, взяли власть в Новгороде и всем крае в свои руки. Так закончилось время независимых племен и началась эпоха новой Руси - отсюда, на севере, после на всех нынешних землях. Прежние же распри между племенами продолжали тлеть еще не один век, с вызванной ими тяжбой пришлось столкнуться Варяжко.
На торгу, занявшем площадь на словенской стороне, произошла драка стенка на стенку - кривичи против словен. Не обошлось без покалеченных с обеих сторон, хорошо еще, что не до смерти. Городская стража сумела разнять дерущихся, едва ли не в полусотню человек, дюжину из самых задиристых забрала в холодную. С чего началось, кто зачинщик - на первом суде у наместника не удалось выяснить. Каждый обвинял другую сторону в причинении какой-то обиды - от обсчета или обмана на торгах до порчи и навета в колдовстве, а об участии в драке пояснял, что лишь отвечал на удары. Получалось, что все они пострадали невинно и требовали виру с уроком - штрафом от других за причиненный телесный и материальный урон.
Боярин Истислав уже хотел махнуть рукой и наказать всех подряд, но побоялся - недовольства сразу обеих сторон тогда не удалось бы избежать. Впрочем, примерно так же, если не хуже, обстояло бы, вздумай он отпустить драчунов безнаказанно - в первую очередь, пострадало бы уважение, пусть и ничтожное, к княжеской власти и самому наместнику. И тут вспомнил о бывшем отроке, когда-то помогшему Ярополку Святославичу в розыске татей. Объявил, что ему нужно время обдумать и отправил драчунов обратно в холодную, после отправил посыльного за Варяжко. Тот оказался во дворе, занимался учебным боем с Ратко, одним из отроков, не чуравшимся его. Так что долго ждать не пришлось, вскоре юноша стоял перед боярином и слушал о случившейся потасовке между новгородчанами из двух племен.
Из того, что рассказал наместник, Варяжко понял - искать в этот конфликте виновного не имеет смысла. Люди излили в нем свое озлобление, а поводом могло стать что угодно - даже небольшое недоразумение. Можно найти зачинщика, первым начавшим драку, сделать его крайним, но ведь и другие вели себя не лучше, по справедливости должны нести не меньшее наказание. А это приведет к большому недовольству - не только среди тех, кто прямо участвовал в мордобое, но и обеих племенных общин. Нужно найти компромиссное решение, хоть как-то устраивающее стороны - над такой задачей Варяжко надолго задумался.
Единственно, что пришло в голову - привлечь к суду сами общины. Пусть их старейшины решат, с кого взыскать виру и урок. А до тех пор пусть буяны посидят в каталажке, почувствуют -почем фунт лиха, остерегутся в следующий раз встревать в подобные разборки. Высказал свою мысль наместнику, тому она понравилась - судя по довольной улыбке на его лице, только спросил: - Сколько же требовать от каждой общины?
- Виру можно посчитать по пострадавшим в этой драке - пусть придут к нам, мы их учтем, а потом выплатим им из полученных от общин сумм. А урок наложить по десять ногат на каждого, кто был замешан тогда. Деньги немалые, но все же посильные. А пойдут они на городские нужды, на ту же стражу, к примеру, - о том объявить старейшинам.
Боярин согласился с Варяжко и отправил в того в городскую стражу - выяснить, кто же, кроме задержанных, поучаствовал в той драке. А чтобы память у той просветлилась, велел пообещать всю поуроченную сумму. Много времени на получении этих сведений не ушло - стражники назвали всех замеченных ими драчунов, причем кривичи - словен, словены же кривичей. Назвать же самим кого-то из своих не решились, так вместе и разобрались - набралось больше четырех десятков бедолаг с обеих сторон. К концу дня Варяжко передал наместнику написанный на бересте раздельный список - слева словен, справа кривичей, первых оказалось немногим больше.
На следующий день Истислав позвал к себе юношу и велел быть рядом неотлучно - скоро должны прийти старейшины, вызванные еще вчера на межплеменной разбор. Собственно, какого-либо вмешательства от него не понадобилось, так и простоял за спиной наместника, внимательно слушая идущие переговоры. Они прошли со сложностями - старейшины едва сами не сцепились между собой, обвиняя в происшедшем другую сторону. Тут проявил твердость боярин - осадил разошедшихся старцев, довел совещание до нужного конца. Назвал поименно всех бузотеров, огласил сумму урока, добавил насчет виры и предупредил, что их люди будут сидеть в холодной до тех пор, пока община не внесет указанную сумму.
Старейшины уже в лад подняли голос, лукавя: - Не по правде так, выпускай сейчас! - хотя правда была на стороне княжеского посадника, такое право давалось за нарушение порядка.
Не добившись нахрапом своего, удалились в вотчины решать всем миром возникшую обузу и скорее выручать из неволи сородичей. Оставшись наедине, боярин удостоил бывшего отрока добрым словом:
- Да, не зря князь хвалил тебя. Ну, что же, думаю, тебя можно пристроить к важному делу, хоть ты и молод годами. Нужен мне на торгу свой человек - следить за порядком, разбирать споры на месте, решать с зарвавшимися купцами. Мне не раз говорили, что не ладно там, да все руки не доходили. Ты сам видишь, что случилось в этот раз. Купцы же творят что хотят - могут по сговору придержать товар, а потом поднять цену, не пускают чужих на торг или затирают их, насылают лихих людей. Однажды чуть не запалили город - подожгли лабазы. Дошел слух, что не обошлось без злого умысла от кого-то из недругов их хозяина. Вот и бери дело в свои руки, разберись с ними. Только не перегибай - не хватало вызвать недовольство в городе, а купцы могут.
Варяжко слушал наместника с подобающим почтением, а у самого мысли были далеки от того. По сути, боярин пихал его змеиное гнездо практически с голыми руками. Не имея реальной власти в городе, вознамерился повлиять на могущественную купеческую мафию. Да она скорее раздавит любого, покусившегося на ее волю, будь то даже Великий князь, что уж говорить о его наместнике. Тем более, когда весь Новгород в ожидании возвращения прежнего князя, время ставленника Ярополка на исходе. Единственно, что удерживало Варяжко от немедленного отказа под каким-нибудь важным предлогом - его собственные планы.
Он уже продумал первые шаги в скором будущем, когда только собирался обосноваться в этом городе, теперь шла речь о конкретных действиях - готовить почву для предстоящей борьбы против Владимира. Отчетливо понимал, что народ Новгорода в подавляющем большинстве поддерживает беглого князя, видит в нем защитника своих интересов в великокняжеском государстве. То, что Владимир робич - сын рабыни, нисколько не отвращало новгородцев. Напротив, убеждены, что поддержав сейчас в войне за власть, могут рассчитывать в будущем на особое его отношение к их городу, как к своему оплоту. И каким же горьким станет их разочарование, когда спустя годы, став Великим князем, Владимир обманет их надежды, мечом и огнем будет наводить новые порядки.
Никогда прежде Мезенцев-Варяжко не считал себя идеалистом. С самой юности твердо знал, что ему нужно и шел к своей цели, невзирая на трудности. В этом же мире вдруг вознамерился идти путем, где не было никаких гарантий на успех, а его ожидали нелегкие испытания и опасность. Можно, конечно, найти себе подходящее дело и жить припеваючи, не заморачиваясь какими-то планами ради блага других. Но неуемная душа требовала другого - если в его силах хоть что-то изменить в скорых трудных для Руси временах, то он должен вмешаться, даже в ущерб себе. Поражался себе - с чего бы такое подвижничество, но что-то из самой глубины толкало его, заставляло идти в буквальном смысле на подвиг, как с голыми руками на амбразуру.
- Исполню твою волю, боярин, - ответил наместнику послушно, - когда приступать?
- А что тянуть, вот завтра и начнешь. Зайдешь ко мне поутру, дам тебе грамоту к старшине торга и еще отрока в помощь - будет у тебя на посылках.
Первую неделю Варяжко входил в жизнь торга, не вмешиваясь в нее. Постарался поладить с Видогостом, старшиной торга - почтенным служилым, избранным на это место местными купцами. По предписанию наемника тому обязывалось всячески содействовать юному соглядатаю - так боярин обозвал своего представителя на торгу, подчиняться его указаниям. Но текущие дела и непосредственное управление торгом оставались за старшиной, так что без согласия с ним нельзя было обойтись. Обошел каждый угол просторной торговой площади, свел знакомство с некоторыми купцами - их представил Горан, имевший здесь свои лавки. При первой встрече на торгу тот даже не удивился новому назначению юноши, принял если не дружественно, то по крайней мере радушно - наверное, посчитал полезным для себя.
Торг в Великом Новгороде []
Торг в Великом Новгороде
То, с чего начал Варяжко на торгу, казалось мелким, но принялось почти всеми нужным - занялся наведением чистоты на захламленной его площади. С приходом оттепели мусор и отходы, накопившиеся за зиму и скрытые прежде снегом, обнажились неприглядно, смешались с грязью в противной каше. Убедил старшину - без принуждения, как имел на то право, - пойти на небольшие расходы, заказать у местных мастеровых урны и ящики для отходов, нанять уборщиков. Добавили отхожих мест в каждом углу торга, поставили там рукомойники. По его настоянию старшина обязал всех торговцев следить за чистотой вокруг своих лавок и в рядах, а покупателей - не разбрасываться сором, складывать в урны. Договорились с купцами на будущее замостить всю площадь, те согласились вложить нужные деньги.
Ропота от торговцев и гостей хватало - ведь обходились прежде без таких хлопот, особенно после наложения штрафов на нерадивых. Но когда сами убедились, что торг стал пригляднее, смирились и исполняли уже охотнее. Больше сложностей вызвала задумка Варяжко с разделением по назначению товаров. До сих пор торговали вперемешку - по соседству хлеб и конскую сбрую или железо и одежду. Он же предложил разбить площадь на отдельные участки - продовольственный, нарядный, хозяйственный, посудный, шорный, скотный. В каждом поставить свои ряды с указателем - чем здесь торгуют. После долгих споров на сходе всех торговцев - его созвал старшина по просьбе соглядатая, убеждения, доводов в пользу такого размещения все же согласились с ним.
На несколько дней закрыли торг - делили новые места, переносили товар, передвигали лавки и ряды. Когда же открылись, гости немало дивились переменам, но приняли сразу - так стало гораздо удобнее и легче найти нужный товар, отпала нужда бегать по всей торговой площади в его поисках. К последующим новшествам, предложенным Варяжко, купцы отнеслись более уважительно - заслужил признание в их разумности и пользе. Ввели собственную службу надзора для поддержания порядка - она следила за конфликтами между торговцами, покупателями, разнимала драчунов, ловила воров, облюбовавших торг для своего промысла. Построили бытовку с моечной и харчевню, склад для товаров приезжих торговцев - прежде им приходилось караулить ночами, если не успевали распродать за день, или увозили с собой обратно.
Приняли на будущее по совету Варяжко строительство гостевого дома на своей территории, еще в планах вошло весь торг сделать крытым. Его не раз спрашивали - тот же старшина или Горан: - Откуда ты все это берешь? Ведь на других торгах такого нет!
Отговаривался: - Само пришло в голову, - те же только качали головой неверяще. Понимал умудренных жизнью мужей - откуда у юного служилого, только взявшегося за новое дело, такие познания, неизвестные им, многие годы занимающимся таким ремеслом? Не признаваться же, что взял из будущего, привычных в том мире рынков!
В наступившую весну справил новоселье - Горан исполнил свое обещание, нашел подходящие хоромы, почти рядом со своими. Варяжко, а с ним и увязавшейся Милаве, дом понравился - сравнительно небольшой, но ухоженный и светлый. Внизу клеть с кухней, кладовками, аккуратной печью с дымоходом, наверху горница и покои с красными окнами - намного большими, чем волоковые в избах. Во дворе, тоже небольшом, вместились баня и конюшня, еще оставалось место для скромного огорода с садом. По деньгам также подходил, нужная сумма у него нашлась. Так что ударил с прежним хозяином по рукам, а через две недели въехал в свой первый дом в этом мире на радость себе и особенно жене. Та не чуяла ног под собой, блаженствуя от собственного гнезда пуще прежнего.
Много времени на обустройство не ушло - дом им перешел с обстановкой, продавец оставил все, как есть, вплоть до посуды. Варяжко соорудил еще во дворе летнюю печь, поставил навес на ней, после Милава стряпала уже на ней - не разжигать же ради того прожорливую печь и греть весь дом! Колосник, плиту и трубу заказал в кузнечном квартале, не вдаваясь в объяснения - что же это за детали. Печь удалась неплохо - дрова в ней горели без лишнего дыма, да и жара было достаточно, так что первый опыт не стал комом блина. Даже подумал - может заняться новыми поделками всерьез, а там и дело открыть, пустить их на продажу. Но после отказался - сейчас недосуг, ему надо время для других, более важных забот.
Уже в новом доме Милава однажды вечером встретила мужа, едва он перешагнул порог, вестью: - Варяжко, я понесла!
Понимал радость и гордость, с которой она произнесла сказанное - после трех месяцев семейной жизни уже стала тревожиться, не пустая ли. Теперь с присущей ей непосредственностью ликовала от своей беременности. Сам он особых волнений от будущего отцовства не испытывал, больше переживал за жену, сейчас разделил ее восторг: - Вот и хорошо, Милава, а ты боялась. Береги себя, тяжелое не поднимай. Да и ешь все, что тебе хочется.
С той поры юная жена поменялась, не бежала уже стремительно, а ходила медленно и плавно, как пава. Иной раз останавливалась с каким-то обращенным внутрь вниманием, как бы прислушиваясь к себе. Даже говорить стала неспешно, без той торопливости, с какой она прежде вела разговоры с Варяжко. Свела знакомство с соседками, в большей части старше ее. Могла днем, пока муж оставался на службе, часами гостила у них, слушая их наставления и поучения. Вечером ухаживала за благоверным, стараясь предугадать каждое его желание, ластилась, напрашиваясь на ответную ласку, каждую свободную минуту проводила рядом. Ночью ублажала осторожно, уже без прежнего самозабвения, памятуя о зародившейся в ней жизни.
Серьезная размолвка между молодыми произошла из-за соседки - крутобокой молодицы чуть постарше их. Та загостилась у них, с приходом Варяжко не торопилась уходить. Пока Милава готовила ужин и накрывала стол, Любава - так звали соседку, вела с юным хозяином разговор, сидя за столом на лавке рядом с ним. О чем-то спрашивала томным голосом, нарочито скромно притупляла взгляд, когда встречалась с ним глазами. А после, как бы невзначай, коснулась горячей рукой его колена. Не отдернула, шаловливо поднялась дальше, пока не дотронулась до сокровенного места. Не смутилась, когда вошла Милава с казанком ухи и стала разливать ее по чашкам, - продолжала поглаживать вздыбившийся орган юного мужа.
Варяжко застыл, застигнутый врасплох недвусмысленными притязаниями молодицы. Прежде видел ее несколько раз на улице у ворот хором напротив. Знал, что она вторая жена купца, имевшего лавку на торгу. Свел знакомство с тем по-соседски, при случае общался с ним. Ждан, еще молодой и довольно сильный мужчина - юноша видел, как тот, не особо напрягаясь, ворочал увесистыми кулями с солью, - как то расчувствовался, выпив медовухи, признался в своей беде. Он уже семь лет женат, а детей все нет. Взял вторую жену, с ней также - наверное, в нем самом причина. Когда-то в юности в драке его ударили по паху - несколько дней маялся с опухшей мошонкой. После немочь прошла, ничем не тревожа его, теперь, похоже, сказалась. Ходил к лекарям, известным знахарям, потратил на них немало денег, а все без толку.
Не так давно, на минувшей неделе, Ждан уехал за солью в Старую Руссу, после еще на Ловать, так что его не будет в Новгороде месяц с лихвой. По-видимому, Любава, пока нет мужа, решила поблудить, избрав своей жертвой молоденького соседа. Наверное, посчитала, что с ним у нее каких-либо затруднений не будет - не как со старшими, от которых невесть чего ждать, да и паренек довольно пригожий лицом и статью. Сильно она не ошибалась - Варяжко особо и не противился ее поползновениям, сам втянулся в любовные шашни. Чуть ли не на глазах жены дотронулся под столом сочного бедра молодицы, а потом вообще полез под сорочку, проник в повлажневшую промежность. Та не отставала - забралась к нему в штаны.
Милава заметила неладное - всмотрелась в отрешенные лица мужа и соседки, перевела взгляд вниз, а после, покраснев от стыда и возмущения, бросилась наверх в покои. Не успела она выбежать из кухни, как Варяжко рывком, едва не задев за стол, поднял молодицу и, разложив на лавке, вошел в нее без всяких прелюдий и слов. Брал Любаву жестко, не щадя, а та только стонала, прижимая его к себе. Долго любовная схватка не длилась - уже через минуту излился в нее, а потом встал, приходя в себя от наваждения. Поражался задним умом - как мог пойти на такое с совершенно чужой женщиной при любимой жене!
В прежней жизни Мезенцев также не отличался супружеской верностью, но голову не терял - знал с кем, где и как заводить амуры, чтобы комар носу не подточил, все оставалось в тайне от жены. А сейчас как будто обезумел, позабыл о хоть какой-то предосторожности. Единственно, чем мог объяснить - инстинкты юного тела, природная тяга самца к течной самке. По-видимому, власть его сознания не абсолютная, в какие-то моменты спящая сущность прежнего Варяжко пробуждалась, заставляя общее тело творить невообразимое здравым умом. Занятый такими мыслями не видел, как Любава встала с лавки, довольная происшедшим, одернула сорочку и уходя, прижалась к нему упругой грудью. Только услышал жаркий шепот: - Приходи, как стемнеет, в баню, буду ждать тебя.
Не стал подниматься к Милаве, после ужина отправился во двор. До заката солнца убирался здесь, почистил и задал корма коням, полил в огороде посаженные женой овощи. Когда же стемнело, направился к соседке - первая решимость прервать связь скоро ушла, сменилась мыслью: семь бед - один ответ, хуже не будет. Сказалось и вернувшееся вожделение к налитому страстью женскому телу - молодица заметно выигрывала статью перед девичьи тонкой Милавой. Стучать в ворота не понадобилось - калитка оказалась не заперта, прошел к видневшейся в глубине двора бане. Ее дверь оставалась приоткрытой, Варяжко встал в проеме, пытаясь разглядеть в темноте Любаву. Услышал ее приглушенный голос: - Иди ко мне, я здесь.
Юноша брал истосковавшуюся по мужской ласке молодицу раз за разом, мял груди и пышные бока, все не мог насытиться ею от непреходящей страсти. Такого он не испытывал с женой, все еще робкой в постели, а сейчас, с наступлением беременности, ставшей сдержанной на любое безумство. С Любавой же он отпустил все тормоза, вытворял все, что требовала его возбужденная плоть. А та только больше разгоралась, прося еще и еще, сама не уставала трудиться. Ушел от страстной молодицы заполночь, отдав все силы - даже покачивался от усталости, пока шел к себе. Умылся в своем дворе, а потом тихо поднялся наверх в покои. Лег с краю, стараясь не беспокоить спящую Милаву, она тут же отвернулась, отодвинулась к другому краю просторной кровати.
На следующее утро увидел опухшие от слез глаза жены, она молча приготовила завтрак, отвечала на его вопросы односложно, с заметной обидой. Времени на разговор с ней не оставалось - подошла пора уже выходить, перенес на вечер. А там снова повторилось - Варяжко с непреодолимой силой потянуло к соседке. Та же как чувствовала - опять ждала в бане, эта ночь вновь прошла в любовных безумствах. Так продолжалось целую неделю, пока нежность и жалость к молча страдающей любимой не преодолели греховное вожделение. Варяжко пообещал себе и жене, что больше к соблазнительнице шагу не ступит.
Слово сдержал, но иногда только неимоверным усилием воли перебарывал свою плоть, подавлял встающее перед глазами видение ненасытного тела молодицы. Спустя время, когда вернулся из поездки сосед, тот и слова не проронил о связи своей жены с Варяжко. Хотя, как не безосновательно считал юноша, вряд ли ему не рассказали о ней, только увидел в глазах того лукавую усмешку. Тогда и пришла мысль, что его просто использовали - купец со своей младшей женой сговорились завлечь его для зачатия нужного им дитя.
Но обиды на них не держал - не со злого же умысла, а ради себя из-за нужды. Да и сам он от того ничего не потерял, если не считать то напряжение, которое ему приходилось терпеть каждый раз при виде Любавы. Милава понемногу смирилась с происшедшим, вновь потянулась к мужу, но больше домой соседок не приглашала, особенно молодых. Когда же почувствовала под грудью бьющееся сердце дитя, то счастье вернулось к ней в полной мере - на лице зацвела бесконечная радость и нежность к растущему в ней чуду.
Глава 6
До поры до времени Варяжко не встревал в серьезные разборки между купцами или с ними, да они и не обращались к нему, обходились сами или решали со старшиной. Первым таким важным делом, с которым ему пришлось столкнуться, стал конфликт, возникший между местными купцами и гостями с той стороны Варяжского моря и Померании. Те прежде сбывали оптом весь свой товар - шерстяные ткани, вина, украшения и монеты из серебра, стеклянные поделки. Новгородчане торговали им уже в розницу или везли для перепродажи в Киев, другие русские города и дальше, к хазарам и булгарам на Волге, в Византию. Со временем гостей такой расклад не устроил, открыли в Новгороде свою торговлю. Те же готские купцы, составлявшие большую их часть, завели в городе собственный торговый двор с лавками и складами.
Кое-кто из новгородчан сами отправились со своим товаром - мехами, медом, воском, пользовавшихся спросом у приезжих купцов, к острову Готланд на другой стороне Варяжского моря, через который шла основная торговля северных стран. Но то, что привозили они оттуда, составило малую долю от продаваемого гостями, так что те снимали основной навар за свой ходовой товар. Недовольство местных время от времени выплескивалось в разных стычках, доходило до драк, порчи имущества и других чинимых ими пакостей. Гости не раз обращались с жалобой в верха, доходили до князя или оставляемого им посадника, но особого толка не добились - после недолгого затишья все продолжалось, как прежде.
Как-то в начале лета наместник вызвал к себе Варяжко. Вначале похвалил за работу на торге - порядка там стало гораздо больше. Купцы, другие торговцы, горожане отзывались о произошедших там переменах добрым словом, о чем и высказался боярин. Но тут же перевел речь о поступившей ему жалобе от готских купцов - вчера ночью неизвестные колобродники забросали камнями их подворье, побили окна, испортили товар. Да и кое-кому из них тоже досталось, когда выскочили на шум - одному камень угодил прямо в голову, у других также есть ушибы. Поймать злоумышленников не удалось - те убежали, когда охрана подворья бросилась за ними. Подозревают, что не обошлось без участия старых недругов - местных купцов, хотя прямых улик нет.
Собственно, дело напрямую самого Варяжко не касалось - происшествие случилось не на торге, да и боярин не обвинял в чем-то своего соглядатая. Но коль в нем подозревались купцы из подведомого тому заведения, то Истислав и поручил разобраться с ним. Первое, что предпринял юноша, вернувшись в торг, переговорил со знающими людьми - старшиной, доверенными купцами. И Видогост, и Горан, другие, с кем он обсуждал случившееся на готском подворье, косвенно подтвердили подозрение о причастности местных торгашей. Конечно, прямо о том никто не признался, но по довольному тону, ухмылкам, проскакивающим иногда оговоркам вроде - так им и надо, - дали ему повод утвердиться в этом мнении.
Замять такое дело, спустить на тормозах не мог - оно наносило немалый урон чести Новгорода в глазах иноземных гостей, могло отвратить кого-то из них от ведения дел здесь. Допустить же подобного власти не могли - страдала слава открытого для всех торгового города, да и пошлина на заморские товары составляла немалую часть казны. Хотя по меркам иноземных торгов была весьма скромной - гривна с ладьи, за съестные припасы - и того меньше. Кроме того, что требовалось найти виновных в совершенном нападении на готский двор, не меньшую задачу составлял поиск приемлемого обеим сторонам компромисса, иначе подобные конфликты будут повторяться раз за разом.
Искать, кто конкретно науськал лихих людей на готов, Варяжко не стал, да и вряд ли купеческое сообщество выдало бы кого-нибудь из своих. Пошел по тому же пути, как и в стычке между словенами и кривичами, предложил наместнику переложить взыскание виры и откупа на общину, пусть она сама разбирается - с кого именно. Кроме того, посоветовал принять договор с иноземцами о правилах торговли в городе. В нем оговорить, что те могут торговать только оптом, причем новгородским купцам, остальным лишь излишнюю часть. Взамен же обещать защиту от подобных случившемуся нападений, поджогов и прочих напастей, наносящих урон их жизни или имуществу. Если же такое произойдет, то город выплатит пострадавшему убытки по установленной в договоре цене.
Переговоры по договору шли трудно - день за днем, неделю за неделей представители готских и померанских купцов, других гостей вели торг с новгородскими за каждую цифру. С общими условиями согласились почти сразу, после первых споров все стороны признали нужность таких правил. Так же, как и с выплатой суммы за уже причиненный ущерб готам. Варяжко и уважаемые купцы вместе с пострадавшими посчитали убытки, после община оплатила их под давлением наместника - правда, особо не упираясь. С кого она потом взыскала - не стал выяснять, это их собственное дело. Через месяц стороны все же пришли к согласию и заключили первый в истории Новгорода торговый договор.
В первое время после подписания соглашения еще случались недоразумения и нарушения, особенно гостями - тайком продавали свой товар в розницу или обменивались между собой, минуя новгородцев. Когда же такие факты выявлялись и принародно наказывались, вплоть до конфискации, они скоро прекратились. Те же, кто пускались во все тяжкие, понимали риск и не могли жаловаться на принятые к ним меры. Так к общему пониманию решилась в основном тянувшаяся не первый год тяжба с иноземными купцами, а Варяжко, чья заслуга была понятна всем причастным, получил весомое уважение и влияние в торговом сообществе города, несмотря на свой юный возраст.
К тому же за проявленное рвение удостоился существенных для него благ - наместник назначил ему особое жалование, кратно превышающее прежнее, а также выделил долю от взысканных им с нарушителей сумм, вылившуюся в довольно значительную прибавку. Так что у Варяжки вскоре завелась довольно увесистая мошна серебра, которую вложил на паях в новое дело - игровой аттракцион для детей. Карусели с лошадками, тир с игрушечными луком и стрелами, веревочный парк, кольца для набрасывания, горки и качели - что-то из этих забав уже было известно, но больше нет. Варяжко несколько дней продумывал весь комплекс, делал наброски по памяти, просчитал издержки, после обратился к Горану - собственных средств не хватало. Тот сразу ухватил суть новых игрищ и возможный доход от них, согласился вложиться в общее на двоих дело.
С купцами, ездившими в Висбю, стольный град Готланда, пришла весть о беглом князе Владимире и его дяде Добрыне. В минувшую зиму им не удалось сговориться с варяжскими конунгами - те не повелись на посулы богатой добычи, потребовали задаток в половину суммы найма. Этим летом они оба приехали в новгородское подворье, устроенного купцами в Висбю по примеру готского в Новгороде, попросили помощи - дать им до осени две тысячи гривен на наем войска варяжского. Посулили взамен многие блага после восшествия на киевский престол. Купцы пообещали передать их просьбу народу, а там - как решит вече.
Эту новость Варяжко услышал нечаянно, из разговора двух торговцев, позабывших об осторожности в пылу спора. Похоже, что среди них, да и других новгородчан, нет единого мнения - все же сумма огромная, такую город выплачивал ежегодно Киеву, также осенью. Никто из знакомых купцов, с кем Варяжко за последние месяцы сблизился, вел общие дела, не посчитал нужным поделиться с ним важным известием. Все же он оставался для них чужаком, ставленником киевского князя. Судя по прежней истории, когда Владимир вернулся на Русь с варягами, новгородцы передали тому нужную сумму, так что он не сомневался - какое же решение примет вече. И изменить что-то с этим уже не в его силах. Единственно, в чем он мог повлиять - помещать передаче денег, перехватить их.
Как прежде, в бытность войсковым командиром, Варяжко продумывал сейчас во всех деталях предстоящую операцию. Ясно понимал, что провести ее в одиночку нереально - нужны более-менее подготовленные люди, транспорт, прикрытие. Да и нельзя самому светиться с этим делом перед другими - ему здесь жить, сколько еще - время покажет. Но именно в Новгороде решается судьба Руси - не будь поддержки новгородчан, вряд ли Владимир смог бы взять Полоцк, а затем и Киев. Вот как сейчас, когда они собираются дать денег на наем варягов. Так что его место в этом городе, тут у него больше шансов помешать узурпатору взять власть. Просчитал все возможные варианты, даже худшие и отправился к наместнику.
Боярин вначале не поверил словам своего соглядатая: - Владимир просит денег, у новгородчан? - переспросил недоуменно, после краткого ответа: - Да, - продолжил: - И ты думаешь,что они дадут? Да они за гривну удавятся, а тут две тысячи!
Варяжко настаивал: - Отдадут, боярин. Владимир пообещал им снизить дань, пошлины, еще торговые поблажки, большую волю через собственного посадника. Все дела княжеский наместник будет вести по согласию с ним, да и их урежут. А, главное, народ в большей части за Владимира - как он придет сюда, встанет на его сторону против Ярополка Святославича.
- Да знаю я о том, - нетерпеливо махнул рукой Истислав, - разве я не вижу, как они волком смотрят на меня. Это ты с ними поладил, даже дружбу ведешь, а меня просто терпят до поры до времени.
После перешел к делу: - Что же ты посоветуешь, Варяжко? Ведь нельзя же пустить Владимира с войском, столько бед натворит!
- Да, боярин, нельзя. Думаю, что мы можем помешать тому. В сию пору - не дать деньгам уйти к Владимиру. У меня есть задумка о том, чуть позже расскажу. Другое, что нужно - перекрыть дорогу в Новгород, если он все же соберет войско. Для того в Ладоге поставить дружину крепкую, а саму крепость обновить, чтобы выдержала натиск варягов. Она там обветшала, да и порушена отчасти теми же варягами, но, по словам знающих людей, восстановить ее недолго - до следующей весны должны успеть, если начать сейчас. Полагаю, боярин, надо отписать о том Ярополку Святославичу. Да и здесь дружину нужно побольше, можно взять воев на полную службу. Чувствую, скоро в Новгороде время будет горячее, может дойти до смуты.
Обсуждали высказанные мысли долго, боярин вызвал еще доверенных гридней. Особенно дотошно разбирали план перехвата денег, предложенный Варяжко. Сам замысел одобрили сразу - если все получится, то можно получить двойную выгоду. Первая, конечно, в том, что лишит возможности Владимиру в эту осень нанять варягов. Вторая тоже важна - эти деньги пойдут на нужное дело, тот же ремонт крепости в Ладоге, набор воев в дружину, закупку оружия и снаряжения для них. А вот детали операции вызвали споры. Напасть на купеческую ладью даже под видом мытарей, как предлагал юноша, почли опасным - наверняка купец, взявший на свое судно такую солидную сумму, возьмет также немалую охрану, бой с ней обойдется немалой кровью с обеих сторон.
Большее согласие наместника и гридней встретил другой вариант, который сам Варяжко считал запасным, с меньшей гарантией успеха. По нему предполагалось ждать ладью у ладожских порогов, где обычно купцы разгружали судно для прохода по мелководью, а товар везли в обход порогов по суше почти десяток верст. Здесь проще было остановить рассредоточившееся вдоль обрывистого берега сопровождение купца, без особого риска изъять у него ларь с серебром. Вряд ли тот, пусть даже из-за немалых денег, пойдет против княжеской дружины, когда собственная охрана растянулась по берегу. Но при том могли и не найти этот ларь - купец мог оставить его на судне или приказать сбросить в какую-нибудь промоину, которых на пути хватало, заметив приближающуюся угрозу.
На том и порешили, только оговорили дополнительные меры - вся операция должна проходить в тайне, в случае же, если деньги при купце не найдут, обыскать его ладью. О секретности понимали все - если купец прознает хоть что-то о намечающемся нападении, то дело может просто сорваться. Или потянет время до края, или найдет другой путь передачи денег. Задачу же выяснить, кто и когда повезет ценный груз, взял на себя Варяжко. Купцов, ходивших в Готланд, насчитывалась дюжина - всех их он знал. Но посчитал, что особого внимания заслуживают трое, как пользующихся особым доверием в купеческом обществе - вряд ли кому другому поручат столь важную затею. Как именно юноша выполнит свою часть операции, наместник не стал допытываться - не раз убеждался в основательности помощника.
Один вопрос вызвал разногласие между Варяжко и другими - как поступить с купцом и его сопровождением? И наместник и его воины посчитали, что всех надо вырезать - оставлять свидетелей нападения нельзя, иначе народ Новгорода просто сметет княжеское представительство. Варяжко же предлагал обойтись без таких жертв - купца отправить в Киев на суд князя по обвинению в государственной измене, других же на принудительные работы под стражей. Переубедить не смог - наместник остался при своем мнение, так и приказал одному из гридней, назначенному старшим за операцию. В остальном согласился, отпустив воинов, тут же с соглядатаем принялся составлять грамоту князю.
Надолго история с помощью деньгами Владимиру не затянулась - не прошло и десяти дней, как Варяжко заметил оживление среди купцов, перешептывающихся между собой с тайным видом. Как бы невзначай завел разговоры с теми из них, с кем у него сложились приятельские отношения, угостил в кабаке медовухой и вызнал осторожными намеками нужное. Вече большинством согласилось помочь беглому князю и бросило клич среди новгородчан собрать нужные деньги. Купцы же решили до той поры отдать из своих, скинулись между собой и вручили всю сумму Добровладу, одному из самых уважаемых среди них. Тот уже стал снаряжать свою ладью попутным товаром, должен выйти из Новгорода со дня на день. Всю эту информацию Варяжко немедленно передал наместнику, тот отдал приказ старшему дружиннику начать операцию.
Через двое суток ранним утром Добровлад вышел в путь - Варяжко узнал о том в тот же день от приказчика в лавке купца при очередном обходе торга. Не подавая вида, завершил здесь срочные дела, после отправился к боярину в княжеский двор. Тот, выслушав соглядатая, обронил, что Мировей с частью дружины уже вышел в поход, должен успеть к порогам до прихода туда купца. О подробностях умолчал, а Варяжко не стал спрашивать - то уже не его забота, свою он выполнил, с тем и вернулся на торг. Дальше служба пошла как прежде, с обычными хлопотами, да еще начались работы с детским аттракционом - нужное для него снаряжение смастерили и подвезли. Расчистили один из углов торга, перенесли с согласия старшины часть торгового ряда, а потом нанятые работники принялись ставить ярко расписанные карусели и другие сооружения.
Как и предполагал новоявленный предприниматель, с затеей он не прогадал - с первого дня открытия аттракцион стал излюбленным местом чадолюбивых горожан и их отпрысков. Люди занимали длинные очереди, платили доступную, но все же немалую цену, чтобы прокатить детвору на всех игрищах. Варяжко сам увлекся проектом, продумал еще новые забавы и заказал мастерам. К началу осени детский угол разросся вдвое, но те торговцы, кого пришлось потеснить, особо не возмущались, как вначале, только качали головой - как же им самим не пришла такая мысль! А зачинатель такого важного дела почивал на лаврах уважения как купцов, так и гостей аттракциона, получая при том немалый доход.
Вернувшиеся из Готланда купцы принесли весть от Владимира, что деньги ему никто не передал, Добровлада не видел. Сами стали расспрашивать местных готов о пропавшем купце, но ничего от них больше не узнали - в Висбю он не пришел. Уже на обратном пути заходили в Ладогу - там он тоже не появлялся, так и вернулись домой, гадая - что же могло произойти? Не допускали и мысли, что столь почтенный купец мог сбежать с деньгами - знали его не первый год, никогда прежде не давал повода заподозрить его в обмане. Правда, чужая душа - потемки, большие деньги могли сбить с пути каждого, но все же верили - Добровлад на такое не мог пойти.
В городе кто-то пустил слух - здесь не обошлось без княжеской дружины. Тем более, люди видели, как она в полном снаряжении вышла из города накануне отплытия Добровлада, вернулась же через две недели. Вот они и напали на купца, не подозревавшего об опасности, никак иначе! Слух разошелся по городу быстро, обрастая какими-то подробностями, одна страшнее другой. Те, кто сочиняли небылицы, уже сами поверили в то, через день весь город гудел, как встревоженный пчелиный улей. Стоило кому-то самому буйному крикнуть: - Бей татей, - как другие поддержали его и возбужденная толпа, разрастаясь на глазах, пошла к княжеским хоромам.
Бунт в Новгороде []
Бунт в Новгороде
Стража на воротах, увидев приближающееся скопище явно не дружественно настроенных людей, не медля закрыла створки и заперла их задвинутым сквозь скобы мощным брусом. После бросилась к хоромам, поднимая тревогу: - Выходите, дружи, ворог у ворот!
Взбунтовавшийся народ не дал времени дружине собраться с отпором - самые лихие, вставая на плечи других, полезли на ворота, через минуту открыли их. Толпа потоком хлынула во двор и устремилась к парадному крыльцу, перед которым спешно выстраивались выбегающие из хором гридни и отроки. Без каких-либо разговоров и разбирательства разгоряченные люди набросились на воинов, пуская в ход топоры, ножи, дреколье. Те же вначале только отбивались, не пуская в ход мечи - выставили перед собой сплошной стеной щиты, удерживали строем навалившийся на них массой люд. Вставшие позади дружинники подпирали передних, началась свалка стенка на стенку.
На крыльцо выскочил наместник в наспех накинутом кафтане, даже без своей боярской шапки. Крикнул во всю мочь: - Люди новгородские, что же вы творите! Почто напали без спроса, в чем ваша обида?
Кто-то горластый прокричал в ответ: - Боярин, это вам ответка. Твоя дружина погубила Любовида и его людей, умыкнула серебро. Теперь ответишь животом, коль не отдашь душегубов и не вернешь наши деньги.
- Неправда то, злой навет! Никого мои воины не губили и серебра вашего не брали, клянусь Перуном!
- Что говорить с ним, бей его, братцы, - с этим криком кто-то из напавших бросил в наместника увесистый камень.
Попал точно в незащищенную убором голову - боярин упал, кровь залила его лицо. - Убили, - раздался истошный вопль и все во дворе на мгновение замерли, опешив от содеянного.
Дружинники взревели мощным криком: - Бей, - сами перешли в атаку, но били мечами все же жалеючи, плашмя. Под ударами передние ряды новгородчан стали отступать, но недолго - прибываюшая толпа не пустила дальше, а потом с ожесточением бросились вперед. Полилась кровь - кто-то из дружинников упал, пораженный топором. Его товарищи, уже не сдерживаясь, принялись разить без разбора всех попавших навстречу. Боевое безумие овладело обеими сторонами - люди шли на смерть, позабыв о страхе, гибли одни, их сменяли другие. Строй воинов распался, новгородчане набрасывались вдвоем-втроем на каждого из них.
Полегла вся немногочисленная дружина, раненых добивали без пощады. Среди напавших жертв оказалось намного больше, едва ли не втрое - долго убирали их тела, уносили раненых. Когда спала безумная горячка и вернулось хоть какое-то здравомыслие, новгородчане ужаснулись от совершенного ими самими же. Задним умом понимали, что к добру произошедший бунт не приведет. Убив наместника и его дружину, они перешли черту дозволенного - Ярополк Святославич теперь просто не может оставить их безнаказанными, каким бы мягким или слабым он не был. Иначе Русь просто распадется - глядя на сошедшее с рук самоуправство Новгорода, уйдут и другие земли, потеряв уважение и страх перед Великим княжеством.
К вечеру княжеские хоромы опустели, остались только павшие дружинники, лежащие тут и там по всему двору. Люди разошлись молча, стыдясь друг друга, даже не стали грабить покои. Знали, что им надо крепко подумать, найти хоть какой-то, худо-бедно терпимый выход. Уходить из города, бросать нажитое не собирались. Да если и так, то только в глухие леса - в других городах и весях их все равно найдут. Но и оставаться не лучше - рисковать своей жизнью или свободой никто не хотел. Можно еще было созвать войско, нанять тех же варягов, призвать Владимира, но все это откладывалось на следующую весну - сейчас, в канун зимы, когда море скоро схватится льдом, они сюда не придут. А Ярополка с его дружиной надо ожидать раньше - по воде или речному льду.
Варяжко, как только до него дошли слухи о начавшихся в городе волнениях, отчетливо осознал, что миром они не закончатся. Первую мысль - бежать из города с Милавой, пока еще не взялись за него, - отбросил сразу. Он не крыса, чтобы при первой опасности спасаться, у него есть цель, ради которой можно отдать и жизнь. Пусть отчасти выполнил намеченное - помешал Владимиру сговориться с варягами, но угроза междоусобицы все равно осталась. Не в следующем году, так в будущем, тот все равно вернется, а с таким настроем новгородчан у него будут не меньше шансов на успех, чем в прежней истории. Задача осталась прежней - не позволить беглому князю развязать братоубийственную войну и подмять под себя Русь.
Не медля, в тот же день, известил наместника о идущих по городу слухах и о своем предположении - дело может дойти до смуты. Тот только кивнул головой, но пояснять - что собирается предпринять, не стал. Только на прощание сказал:
- Пусть ищут, если придут за серебром. Все равно не найдут - оно давно в Киеве. От князя пришла грамота - он послал часть дружины с мастеровыми в Ладогу, скоро они должны пройти мимо нас. Лес будем брать на месте, так же - я уже послал добытчиков закупать его. Так что к весне там все должно быть готово - встретят Владимира, если он сможет договориться с варягами. А ты оставайся на торгу и держи ухо востро - от народа новгородского всего можно ожидать, вдруг снова пошлет деньги или еще что-то надумает.
Следующий день прошел в напряжении - люди косились на него, перешептывались за спиной, явно чувствовал идущую от них шла неприязнь и даже угрозу. Тот же Горан, насколько приятельски не относился к юноше раньше, теперь смотрел с каким-то подозрением, как будто он украл что-то или сотворил непотребное. Но как-то обходилось до полудня, а после пришла весть о нападении черни на княжеские хоромы и разгоревшемся там сражении. Вот тогда и взялись за Варяжко - к нему в управе торга подошел старшина с Гораном, с явным беспокойством в голосе высказался:
- Вот что, Варяжко, посиди-ка под замком в лабазе Горана, а то как бы чего с тобой не сотворили - народ неспокоен. В хоромах бьют ваших - могут и до тебя добраться. Сиди тихо, как мышь, авось пронесет. Парень ты неплохой - будет жаль, если попадешь под горячую руку.
Просидел взаперти до самого вечера, пока за ним не пришел Горан. Видел на лице купца нескрываемую тревогу, на вопрос: - Что случилось? - тот ответил мрачно: - Наши убили княжеского посадника и всю дружину. Не знаю, что будет дальше, но ничего хорошего не вижу - князь не простит Новгороду их погибель. Не воевать же с ним!
Случилось худшее из того, что предполагал Варяжко от охвативших город волнений. Надеялся, что обойдется без крови - выставят наместнику какие-то требования, уменьшения дани, ожидал даже то, что изгонят боярина из города. Теперь они подставили и себя и князя - тому придется показательно наказать новгородский народ, даже вирой нельзя обойтись. Дело явно оборачивалось войной и немалой кровью с обеих сторон. Варяжко лихорадочно искал лучшее решение из этой казалось безвыходной ситуации, но ничего вразумительного не видел. Сидел на лавке, отрешившись в своих мыслях от всего вне себя, не слышал даже, что еще говорил Горан. Тот заметил состояние юноши, замолчал, не стал больше отвлекать, только следил за ним, пытаясь догадаться - что же он надумал.
Через долгое время Варяжко зашевелился, какая-то догадка проскочила на его лице. Еще через минуту выдохнул облегченно, а после обратился к Горану, выжидательно смотрящему на него:
- Думаю, можно помочь случившейся беде, есть выход. Но для новгородского народа он непростой, не знаю - захочет ли?
- Говори, Варяжко, о чем ты? - поторопил того купец.
- Народ на вече должен покаяться в свершившемся злодеянии и принести клятву верности князю Ярополку Святославичу перед высшими богами - Родом, Сварогом и Перуном.
- Но такого еще не было, чтобы народ на вече клялся кому-то! Это князья давали роту верно служить Новгороду.
- Другой путь - только война. Пусть народ выбирает - пойти под князя или против него, третьего не вижу.
- Хорошо, Варяжко, я переговорю с купцами, после созовем вече, а там как народ скажет.
После этого разговора прошла неделя. Город еще гудел от недавнего бунта, но страсти постепенно стихали, все возвращалось к прежней жизни. Только Варяжко уже никого не представлял, занимался своими делами, а не торга. Правда, Видогост привычно советовался с бывшим соглядатаем, но тот теперь напрямую не вмешивался в распоряжения старшины. Наконец, Горан известил о только что прошедшем вече. С большим трудом - не обошлось без драки, новгородцы согласились принять власть князя в городе, дать ему клятву. Теперь следовало заручиться словом князя пойти на такой шаг и приехать в город на вече. Такую заботу принял на себя Варяжко - другого выбора и не было, он остался единственным княжеским представителем в Новгороде.
Поздней осенью на попутной ладье киевского купца Варяжко отправился к Ярополку Святославичу. В поясной сумке он вез грамоту от совета старейшин Новгорода с просьбой к князю прибыть в город и принять роту в верности. Путь шел неспешно, останавливались в крупных селениях, купец что-то покупал, менял. Когда дошли до Каспли, Варяжко навестил родичей жены. Те обрадовались зятю, принялись расспрашивать о дочери, жизни в Новгороде. Весть о том, что Милава ждет дитя и скоро должна родить, приняли с заметным благодушием - Слава Роду и Рожаницам, пусть не минует их милость дочь родную. Гость похвалился еще, что живут они без нужды в своих хоромах, на торгу есть свое дело, так что у него с Милавой все ладно. Вручил родичам богатые подарки, которые приготовила жена, с тем и отбыл дальше.
Глава 7
Прибыли в Киев незадолго до ледостава. Сырым, с мелкой изморосью, вечером Варяжко распрощался с купцом и покинул ладью. Путь от пристани в устье Почайной до княжеского двора на горе прошел скоро, еще не стемнело, когда вошел в открытые настежь ворота. Поприветствовал гридня, стоявшего на часах в промокшей от дождя епанче. Тот, приглядевшись, узнал бывшего отрока, спросил недоуменно: - Какими судьбами, Варяжко? Ты же, говорят, служишь в Новгороде у посадника.
- Да, Мстивой, я из Новгорода. С посланием к князю. Впустишь? - юноша не стал распространяться подробнее о своем поручении.
- Проходи, коль по делу, - махнул в сторону хором дружинник.
Так же прошел охрану в сенях, а потом ожидал здесь вызова к князю, занятому в приемной палате с боярами. Прошел час, когда они вышли от князя, громко переговариваясь между собой. Среди них Варяжко увидел своего покровителя - Ладислава, тот, заметив своего бывшего подопечного, подошел к нему.
- Ты откуда, Варяжко, не из Новгорода? - спросил он, кивком ответив на почтительный поклон юноши.
- Да, боярин, из Новгорода.
- Слух пришел, что там буча. Верно ли? - не только Ладислав, но и другие бояре, стоявшие рядом, обратили взор на Варяжко, ожидая ответа.
- Да, боярин. Убили боярина Истислава и всю дружину. По этому делу я и прибыл к князю.
- Да уж, наворотили дел - теперь не расхлебать. Ладно, иди к князю, он там один.
- Боярин, а где Блуд? Не вижу его среди вас, - задал Варяжко далеко не праздный для него вопрос.
- Нету Блуда в дружине, с прежней зимы. Как отбил ты ему нутро, так и не оправился совсем - ходит потихоньку, усох, одна тень осталась от него.
- А кто сейчас воеводой?
- Боярин Брячислав, - Ладислав кивнул на кряжистого мужа средних лет, стоявшего в стороне и говорившего что-то княжескому тиуну.
Варяжко узнал того - он на памятном суде над ним высказался за расследование его дела, одернув явного недруга отрока. Принял для себя такую весть как добрую, а потом, подождав еще недолго, по знаку тиуна вошел в палату к князю.
Поклонился от двери Ярополку, тот позвал ближе и сразу перешел к делу: - Что там в Новгороде, Варяжко? Говори все, как есть. А то тут слухи идут невесть о чем - никто же толком не знает. Я уж гонца отправил в Новгород разузнать все.
- Беда случилась, княже, - не стал смягчать Варяжко весть о происшедшем, - люди новгородские подняли смуту. Посчитали, что боярин Истислав с дружиной повинны в пропаже купца, посланного к Владимиру с деньгами. Как прознали - не знаю, наверное, по домыслу. Напали на хоромы, погубили боярина и всю дружину. По сему делу я и прибыл к тебе, княже. Старейшины новгородские послали меня передать от них покаяние за злодеяние и призвать тебя взять город под свою руку, но не идти на него войной. Вот грамота от них.
На лице князя, читавшего послание, Варяжко ясно видел обуревавшие того мысли и чувства - злость, недоверие, но также и сомнение, нерешительность. Закончив с чтением, Ярополк еще минуту сидел в глубокой задумчивости, его пальцы нервно стучали по столу. После высказался с гневом: - Не верю покаянию этого подлого города. Надо сжечь его, а народ продать в полон - вот лучшее, что я вижу, а не прощение.
Слова князя поразили Варяжко - не ожидал от обычно сдержанного и мирного государственного мужа такой злости и недальновидности. Как же он будет управлять страной, если не видит компромисса в конфликте с важным для Руси городом, вторым после Киева? Переборол растерянность и промолвил, стараясь сохранять в голосе спокойствие:
- Позволь, княже, слово свое сказать, - после кивка того, продолжил, - ты прав, верить народу новгородскому нельзя. Он будет за тебя, пока ему это выгодно. Но все же, княже, не толкай его сейчас к беглому князю. Если откажешь принять его клятву и пойдешь войной, то он уже бесповоротно встанет на сторону Владимира - даже ради своего выживания. А погубить весь народ - разве для этого собирали Русь прежние великие князья? Прости, княже, за дерзкую речь, но в этом моя правда. Хочешь, казни меня, но я тебе сказал, как есть.
Видно было, какого усилия стоило Ярополку не завестись от резких слов юноши. Его лицо вспыхнуло от злости, он уже хотел высказать ее сгоряча, но сдержался, через долгую минуту устало проговорил:
- Иди, Варяжко, мне надо подумать. Останешься в гостевой светлице - я скажу о том тиуну, пока не дам тебе ответ.
Случившаяся размолвка обескуражила Варяжко, зародило большее сомнение - стоило ли поддерживать этого, далеко не лучшего правителя Руси? Он и прежде ясно понимал слабость Ярополка, но все же представлял его предпочтительным перед Владимиром по принципу меньшего зла для Руси. Но сейчас появилась мысль, что и Ярополк способен на жестокость - готов залить кровью непокорный город! Раздираемый такими мыслями, Варяжко дождался тиуна, задержавшимся у князя, вместе с ним пошел в гостевую комнату на первом этаже княжеских хором. Там еще оказался другой гость - из Германии, прибывший по поручению своего короля и Императора Священной Римской Империи Оттона II. Посланник сносно говорил на славянском, подступил с расспросами к новоприбывшему, сам рассказывал о своих заботах.
Так и провел Варяжко несколько дней с разговорчивым соседом, пока Ярополк не вызвал его к себе. Не раз встречался с ним в хоромах и во дворе, тот только холодно отвечал на поклоны юноши. В палате застал, кроме князя, нового воеводу - тот сидел на лавке по правую руку от Ярополка и внимательно разглядывал вошедшего Варяжко. После недолгого молчания князь сказал о своем решении: - Я приму роту от Новгорода. Прибуду в сечень, заодно с полюдьем. Пусть готовят дань. Возьми грамоту, передашь старейшинам новгородским.
Когда Варяжко забрал со стола свиток пергаментный и собрался уже уходить, поклонившись, его остановил Брячислав вопросом:
- Вот скажи, молодец, как же новгородцы пошли на такое - просить покаяния и дать роту князю? Прежде такого не бывало, даже когда Рюрик подавил их смуту не малой кровью - не пошли на поклон к нему. Нет ли здесь злого умысла, подвоха?
- Признаюсь, боярин - о том надоумил я, когда говорил с купцом новгородским о том, что им делать после такого бунта. Он отнесся ко мне добром, схоронил от смутьянов. Вот и подумал, как же помочь ему и другим новгородцам, но не в ущерб чести княжеской и Руси. Так еще можно больше привязать народ к Ярополку Святославичу - клятва перед лицом богов не пустое слово, не раз подумают, прежде чем нарушить ее.
- Резонно. Скажи тогда, парень, что следует нам предпринять после. Вроде и без того князь держал там своего посадника, боярина Истислава - упокой боги его душу! Что же поменяется?
- Наверное, в том нет тайны, но прежде власть княжеская в Новгороде особой силы не имела. Боярин против воли города не мог идти, да и народ сам решал свои дела, не обращаясь к наместнику. Теперь же мы можем судить - что ему дозволено, а что нет. Прежде всего нужно ввести свою управу - от городских старшин до квартальных, - из тех мужей, кто послушен нам, а не тех, кого избирают новгородцы. Никто не может пойти против воли княжеской, даже вече, для того набрать из верных воев особую стражу - не прежнюю городскую, а свою, под рукой наместника. Она будет следить за возмутителями порядка, пресекать на корню смуту, ловить зачинщиков и подстрекателей. Да и дружину надо поболее, чтобы смогла подавить бунт, если он снова случится. Это главное, что предстоит совершить неотложно. Есть еще и другие меры, но их можно потом, со временем.
Воевода переглянулся с князем, после бросил задумчиво:
- Не все так просто, парень. Тут с кондачка не решишь, надо крепко подумать. Ладно, ступай, поезжай в Новгород.
По тому, как свободно вел себя Брячислав при князе, Варяжко понял - кто же нынче правит Ярополком. К чему такое приведет - не знал, но оно только добавило сомнений в верности своего выбора. Князь явно не самостоятельный, неизвестно - что от него ожидать завтра? Но что-то иного пока нет - с этой мыслью покинул палату, в тот же день княжеские хоромы. В Киеве пробыл еще две недели, пока по свежему льду не пошел первый обоз в Новгород. На торжище уговорился с одним из торговых людей снять угол на то время. Изба у того находилась в Подоле, под горой, топилась по-черному, но Варяжко не стал искать лучшее место, остановился здесь. Вместе с хозяином проживали жена и две дочери-погодки - обе на выданье. В первую же ночь, не стыдясь родителей, они прошли через постель юноши - одна за другой.
Девицы сложением удались не в мать, а в отца, худого, как жердь. В далеком будущем они бы неплохо смотрелись на подиуме, а сейчас о таких говорили - ни кожи ни рожи. По-видимому, вниманием парней не могли похвалиться, вот и ухватились за пригожего молодца, какими-то судьбами оказавшимся в их избе. Крутились вокруг него и так и сяк, пытаясь соблазнить своими скудными прелестями. Варяжко видел их потуги, но не противился, даже поощрял. Погладил как бы невзначай старшую за тощий зад, после и младшую не обошел - легонько коснулся чуть выступающей из сорочки груди, а те едва сдерживались, готовые тут же наброситься на него. Может быть, сказался месяц с лишним без женской ласки, но идущий от них запах и возбуждение завели Варяжко, вспыхнувшее вожделение подавило разум, оставив только похоть.
Хозяева, по-видимому, заметили нетерпение дочерей - после ужина, когда на улице стемнело, не стали зажигать светильник, а улеглись спать. Едва они перестали копошиться на полати и стихли, как юноша услышал крадущиеся шаги, после почувствовал прикосновение чьих-то рук, торопливо сбрасывающих с него мех, а потом голого девичьего тела, уже без сорочки. Не заставил ждать пришедшую девицу - споро стянул портки и сходу, без всякой подготовки, вошел в тугое лоно. Трудился усердно, не жалея сил, а та прижимала его к себе и стонала, сначала приглушенно, а потом на всю избу. После скорой разрядки и небольшого перерыва продолжил терзать девушку, пока она не откинулась бессильно. Чуть придя в себя, сошла с лавки и на неверных ногах ушла в свой угол. Через минуту ее заменила сестра и все началось, как с первой. Только она оказалась невинной, пришлось Варяжко прерваться, дать ей отойти от боли.
Уснул с приятной истомой, нисколько не жалея о происшедшей близости. Каких-то терзаний, угрызений не испытывал, принял как принесшую удовольствие интрижку. Да и не вызывали в это время подобные связи какого-либо порицания - занимались ими с кем и где хотели, разве что не на виду у всех, даже юные девицы. Если же у них наступала беременность, то никто не осуждал, напротив - такая невеста ценилась больше, как доказавшая свою способность родить детей. То, что его Милава до близости с ним оказалась нетронутой, объяснял ее природной скромностью, да и сложившимися с ней обстоятельствами - не ходила на игрища, где обычно юнцы и юницы сходились в любовной связи, из-за страха перед насильником, сыном местного волостеля.
Разбудила юношу на рассвете Ждана, старшая из сестер, - снова захотела плотских утех. Не стал отказывать, сам с пробудившейся страстью вступил в обоюдное занятие. Увлеклись, не заметили, как проснулись родители девушки. Те не стали прерывать молодым любовный процесс, дождались его завершения, после отец нарочито громко закряхтел. Ждана ойкнула, соскочила с лавки как была - голышом и метнулась к себе. Варяжко же только накрылся, так и продолжал лежать, пока хозяин не ушел на торжище. Смущения перед ним и хозяйкой не испытывал, разве что портки одел под покрывалом, встал как ни в чем не бывало. Оправился, а потом уселся за стол завтракать под смеющимся взглядом матери девушек. Те тоже встали, обхаживали гостя наперебой, норовя прижаться к нему боком или грудью.
Весь день Варяжко гулял по городу, заглядывал во все закоулки. Прежде, пока служил в дружине, почти все время проводил в княжеском дворе, да еще видел ту часть, по которой выезжали на учения. Сейчас с любопытством осматривал улицы, дома, крепостную стену и башни, прошелся до храма Перуна на Благовещенской горе, чтимого святым местом. Вернулся в избу Стояна к вечеру, застал хозяина дома. Вместе поужинали, а после повторилось вчерашнее, разве что первой пришла младшая - Снежана, да и каждая совершила по два захода, изрядно измотав молодца. Так и прошли у Ваяжко эти две недели - днями занимался своими делами или гулял, а ночами трудился на радость сестрицам и себе. Когда же пришло время уезжать с обозом, те всплакнули, просили не забывать их, если же приедет в Киев, то навестить.
Добавили еще, что, может быть, они обе понесли от него, так что будут ждать вместе с чадушками. Сам Варяжко тоже привязался к девушкам - они пришлись по душе своей добротой и лаской, особенно младшая, чистая и наивная. Их не ожесточила судьба, лишившая мужского внимания, все еще надеялись своему женскому счастью. Пожалел сестер, постарался за эти дни дать им больше радости - в погожую погоду несколько раз ходил с ними гулять по городу, водил на балаганы. Дома вел разговоры, рассказывал смешные небылицы и сказки, а они, как малые дети, смеялись от души или слушали, замерев, с широко раскрытыми от переживаний глазами. Так что прощался с ними, как с родными, пообещал обязательно навестить. А весть о будущих детях принял как радость за них - те с надеждой ожидали такого дара от судьбы.
Устроил юношу в обоз Стоян, отец Жданы и Снежаны - сговорился со знакомым купцом, тот за небольшую плату взял в свои сани. Ранним утром, распрощавшись с пригревшей его семьей, Варяжко отправился на Почайну, вскоре с обозом выехал на Днепровский простор. Шли по первому льду медленно, сторожко, обходя полыньи, другие подозрительные участки. На путь до Любеча потратили больше недели, хотя обычно проходили гораздо быстрее. После же, когда лед схватился наверняка, стали наверстывать запоздание, еще через две недели добрались до Смоленска. В городах и поселениях почти не задерживались, останавливались только на ночлег. Обошлось без серьезных происшествий, только на второй день пути передние сани едва не провалились под лед - попали на рыхлый участок.
Хорошо еще, что возница не растерялся - не стал останавливать лошадей, когда услышал треск из-под полозьев, наоборот, погнал их и сходу проскочил опасное место, крикнув позади едущим: - Берегись!
В Смоленске встали на день для отдыха, после пошли по волоку к Двине. Вот здесь их поджидала засада - из лесной чащи налетела шайка разбойников. Бились с ними все - охрана, купцы, возницы, кто чем мог. Варяжко отличился - зарубил двоих, спас еще от неминуемой смерти взявшего его с собой купца. Дюжий разбойник выбив у того из рук меч и уже занес палицу над головой, когда юноша краем глаза заметил бедственное положение попутчика, выхватил из-за пояса нож и навскидку, почти не прицеливаясь, бросил в татя. Сам поразился результату - пущенный левой рукой нож попал точно в горло, враг рухнул, как подкошенный. Общими силами отбили натиск шайки - та ушла восвояси, хотя и имела перевес в численности, даже после потери десятка своих.
У оборонявшихся также не обошлось без погибших и раненых - их оказалось дальше больше, чем у татей. Перевязали раненых, наскоро захоронили своих павших - тела разбойников так и оставили лежащими на снегу. После спешным ходом - насколько позволяло состояние увечных, пошли в Касплю, уже почти родное для юноши селение. Сам он серьезно не пострадал, только от пропущенного удара дубиной ныло плечо, да рука не очень слушалась. Добрались до Каспли на закате дня - обоз направился в гостевой дом, Варяжко же сошел на околице и уже скоро входил в избу тестя. Попал к ужину, не чинясь, сел за стол, а потом наворачивал горячую кашу с завидным аппетитом - после испытанной в схватке горячки и спешки в дороге на него напал жор.
Долго после ужина не задержались, легли спать - оставили разговоры и расспросы на завтра. Варяжко уснул почти сразу, случившееся происшествие не потревожило бессонницей. Следующим утром рассказал о своем пребывании в Киеве, вручил привезенные оттуда подарки, после пошел с тестем на торг - брать сани и лошадь. Зоран еще в прошлый приезд зятя намекнул тому как бы ненароком, что сани к зиме были бы кстати. Вот сейчас Варяжко и предложил купить их, а тесть тут же согласился и поспешил пойти за ними. Много времени на покупку не ушло, да и выбор оказался невелик - взяли отдельно смирную лошадку со сбруей, а затем сани-розвальни. Прикупили еще несколько кулей овса и ячменя, жерди для денника, кормушку, а после, вернувшись домой, вдвоем до самого вечера переделывали сарай под конюшню.
Обоз вышел из Каспли только на третий день - подлечили и взяли с собой тех из раненных, кто остался на ногах, купцы еще наняли возниц взамен выбывших. Варяжко вез Ладу, младшую сестренку жены - посчитал, что подросшая девочка, ей уже исполнилось десять, поможет Милаве по дому, приглядит за ребенком, да и жене с ней будет веселей. Родители в просьбе зятя не отказали, сама же Лада запрыгала от радости, услышав, что поедет в Новгород к старшей сестре. Собрали девочку потеплее, так она под бочком Варяжко поехала в волнующий ее большой город. Не умолкала до самой Ловати, разве что прервалась на обед, да еще когда грызла леденцы, которыми ее угостил юноша, помышляя хоть как-то занять разговорившуюся малышку.
У самого Ильмень-озера чуть не угодили в новую засаду, но передовой дозор вовремя заметил скрывавшихся за яром татей и поднял тревогу. Разбойники не решились напасть на изготовившуюся охрану обоза, да и было их, наверное, не так много - так и ушли, даже не показавшись. Въехали в Новгород еще засветло, по пути к торгу Варяжко, распрощавшись с купцом, сошел с саней неподалеку от своих хором. Закинул мешок с вещами и подарками за спину, ухватил за ручку озиравшуюся кругом Ладу и направился скорым шагом к дому. Ноги сами несли, пришлось даже сдерживать их из-за едва поспевавшей за ним девочки. Соскучился по Милаве, да и беспокоился - ей уже срок рожать, что же с ней?
Перевел дух у своих ворот и постучал. Через минуту услышал шаги, вскоре открылась калитка, в нее выглянула жена. Обнял ее осторожно, она сама прижалась к нему, упираясь выступившим вперед животом и заплакала. Осушил губами слезы, приговаривая: - Все хорошо, Милава, теперь буду с тобой, никуда не уеду.
Жена улыбнулась мягко, а потом увидела стоящую рядом Ладу. Вскинула от неожиданности руки, после шагнула к сестренке, промолвив: - Ладушка, девочка моя маленькая, как же ты здесь оказалась? - и обняла ее.
Та ответила серьезным тоном: - Я уже большая девочка, мне так Варяжко сказал. Буду тебе помогать, Милава, за дитем пригляжу.
- Хорошо, Ладушка, ты уже большая, помощница моя! Пойдемте в дом, а то застудитесь.
- Какая изба большая, больше чем у купца нашего, Возгаря!
- Это не изба, Ладушка, а хоромы, теперь будешь жить в них с нами, - пояснила Милава сестренке, держа одной рукой ту за ладошку, а второй опираясь на мужа.
Так втроем зашли на кухню, хозяйка стала наскоро готовить ужин. Между делом успевала говорить: - Варяжко, а я вчера видела тебя во сне, как сейчас - ты обнимаешь меня, говоришь о чем-то ласково, только не расслышала - о чем. Сегодня весь день места себе не нахожу, все жду - когда же ты придешь. Видишь, сон мой вещий, почуяла тебя уже издали! Только о Ладушке не знала. Хорошо, что ты ее привез - эта болтушка будет мне отрадой, если только не замучает расспросами!
О себе же сказала: - Ой, Варяжко, у меня живот опустился и тянет там. Бабы говорят - скоро рожать мне. А сегодня, когда ждала тебя, как будто началось, но немного погодя перестало. Видела еще Любаву - та тоже на сносях, поди скоро родит! - взглянула на прислушивавшуюся к разговору Ладу, после все же не утерпела и добавила: - А Ждан вокруг нее вьется - видела, как он обхаживал ее, усаживая в возок. Даже не поехал, как обычно, за товаром - караулит ее до родов. Как будто не знает - его ли дите!
Не стала все же упоминать, кого она считает отцом будущего дитя у соседки, только поджала губы. Варяжко беременность Любавы особо не беспокоила, как будто он ни причем. Коль соседям его сочувствие не нужно, то и он влезать к ним не будет - с такой мыслью он оставил какую-либо заботу о своей кровинушке в чужой семье. Да и со временем остыл от влечения к Любаве, при встрече разговаривал с ней как с доброй знакомой, не более. Так что незатихающую ревность Милавы воспринимал не стоящей серьезного внимания, без повода с его стороны. Сейчас также пропустил последние слова жены мимо ушей, высказался о ней самой:
- Знаешь, Милава, съезжу завтра в Людин. Есть там повитуха знатная - бабка Зорица, ее все расхваливают. Пусть посмотрит - все ли у тебя ладно. Ты согласна?
Утром следующего дня поехал на гнедом по льду Волхова в детинец - там, в храме богов, передал слова и грамоту Ярополка одному из старейшин города и, не задерживаясь, отправился к повитухе. Она проживала на самом краю гнезда - поплутал, пока нашел ее избу. С виду Зорицу можно было принять за бабу Ягу - согбенная, с седыми космами, разве что глаза смотрели молодо, да двигалась еще споро. Выслушала юношу, расспросила - как проходит беременность, на что жалуется, взяла задаток и пообещала прийти вскорости. Слово сдержала - пришла перед обедом, осмотрела и прощупала роженицу. После объявила, что плод пойдет с часу на час, останется ждать здесь.
Пообедала вместе со всеми, потом велела готовить баню, там будет принимать роды - они считались грязными, вносящими порчу в дом. Варяжко в этот день на торг или еще куда-то не пошел - остался помочь Милаве. Растопил печь в бане, после запряг в возок ездовую лошадь, загрузил чаны и кадушки и поехал на Волхов за водой. Набрал ее из проруби во все емкости, дома согрел на печи и поставил наготове у родильного места - лавке с постеленными на ней теплым мехом и льняной простыней. Как по заказу - едва закончили с приготовлениями, у Милавы тут же начались схватки. Повитуха выставила Варяжко из бани, сказала, что дальше сама справится, позовет, когда примет дитя.
Будущий отец не мог усидеть на месте - соскакивал, метался по дому, выходил во двор. Иной раз не выдерживал - подходил к бане, прислушивался к идущему оттуда шуму - плачу и стонам жены, успокаивающему или строгому говору бабки, требующей что-то от роженицы. Слушал минуту-другую и уходил - не было мочи терпеть переносимые Милавой муки. Она рожала трудно, час за часом - Варяжко испереживался за нее, боясь самого худшего. Закончилось уже затемно, звезды появились на вечернем небосводе, когда услышал крик новорожденного. Подбежал к двери, слушал и ждал с нетерпением, пока его призовут. После же едва не бросился к лежащей без сил жене, спросил с состраданием: - Милава, как ты?
Та, вся заплаканная, с измученным лицом, проговорила, улыбаясь через силу: - Хорошо, Варяжко. У нас дочь, посмотри на нее - красивая!
Только сейчас новоиспеченный отец заметил лежащую под боком Милавы спеленатую малютку. Она лежала с закрытыми глазами и зевала, ярко-красное лицо сморщилось в складках - о будущей красоте сейчас никак невозможно было судить. Поддакнул жене: - Конечно, милая - она у нас красавица!
Долго видеться с женой и дочерью повитуха не дала, стала выпроваживать: - Иди, иди, молодец, дай бабе отдохнуть. Завтра переведешь их в избу - тогда любуйся, сколько хочешь. А я побуду здесь до утра - надо еще прибрать послед и вправлять нутро. Но то дело бабье, тебе ни к чему - все, иди.
Милава еще неделю лежала в постели - уже в покоях, пока не набралась сил. На то время Варяжко оставался дома, принял домашние хлопоты на себя. Нанял молодицу, у которой имелся свой грудной ребенок, та приходила на день, кормила грудью Лану - так захотела назвать дочь Милава, готовила обед. В остальное время за ребенком следил Варяжко - менял пеленки, поил сцеженным кормилицей молоком, качал на руках, пока малышка не засыпала. Когда у Милавы появилось свое молоко, она сама уже кормила ее, так и засыпала - с Ланой у груди. Посильную работу выполняла Ладушка - ухаживала за сестрой, качала люльку с дитем, пела колыбельную. После Милава взяла на себя все заботы по дому, Варяжко занялся своими делами.
Собственно, он сейчас остался без службы - прежняя, у боярина Истислава, закончилась с его гибелью, а новую князь не поручил. Собственное дело - с детским аттракционом, - тоже встало, закрыл на зиму. Так что ничем срочным Варяжко не был занят, но жить праздно до весны не захотел - задумался над новыми проектами, в чем мог бы преуспеть. Мысли о них у него появились еще осенью, но из-за случившихся тогда происшествий стало не до них. Таких проектов он выбрал несколько, по разным путям - от одежды и домашней утвари до оружия и защитного снаряжения, сейчас решал - каким же именно заняться первым. После серьезных раздумий остановился на пиле-ножовке и самом простейшем механизме для распиливания бревен на доски.
До сих пор в Новгороде, да и во всей Руси доски мастерили раскалыванием бревна на две половины. Из каждой получали одну доску, обтесывая топором, теслами и скобелем. Работа занимала много времени, доски ценились дорого - по цене целого бревна. Пилы же не применялись, да их и не было на Руси, если не считать лучковые, хотя они были известны еще с античных времен. А уж о механическом распиле бревен и речи не могло идти - он стал применяться века спустя. То, что надумал Варяжко, не казалось ему невозможным - ремесленники Новгорода умели работать с металлом, так что им по силам изготовить нужную пилу и детали для пилорамы. Только следовало продумать их конструкцию, испытать и пустить в дело. А уж там перспективы выглядели самыми радужными, учитывая огромный спрос Новгорода на доски - даже на те же мостовые, не говоря уже о строительстве домов.
Античная пилорама []
Античная пилорама
Глава 8
В январе, сечень, 6487 года от Сотворения мира или, по христианскому летосчислению, 979 от Рождества Христова, в Новгород прибыл князь Ярополк Святославич с дружиной. В это время у Варяжко шел в самом разгаре творческий процесс - просчитал и начертил в черновом виде ножовку, пилу двуручную и для пилорамы, сделал наброски распиловочного механизма. С пилой обстояло проще, уж за свою прежнюю жизнь изучил ее досконально - сам не раз затачивал и разводил. С циркуляркой тоже приходилось работать, но дисковая пила для нынешних условий не подходила - не те обороты, как от электродвигателя, да и конструкция привода усложнялась намного.
Так что принял для пилорамы обычные пилы из полотна, только не одну, а три - распиливать бревно за один проход на четыре доски. Две из них будут деловыми - для столярных работ, а две, крайние - для прочих нужд. Пилы при том соединил пакетом в общей рамке, с вертикальным перемещением - из условия, что бревно подается горизонтально по желобу. В приводе пакета пил использовал шатунный механизм, а для вращение его вала предусмотрел разные варианты движителя - водяного колеса, конного ворота, ветряных крыльев. Для первого станка выбрал самый доступный вариант - конный, от него спроектировал все узлы и детали.
Конный ворот []
Конный ворот
Варяжко в основном закончил с проработкой конструкции пилорамы и готовил чертежи для заказа мастерам, когда за ним приехал гонец - знакомый ему отрок из княжеской дружины. Тот не стал входить в дом, даже не сошел с коня - передал вышедшему за ворота юному хозяину наказ князя: - Не медля ни часу прибыть в хоромы, - с тем и умчался обратно.
Юноша оставил в сторону заботы и думы, занявшие его последний месяц, запряг гнедого и, с долей волнения и тревоги, отправился в княжеские хоромы. Он уже привык к вольной жизни, не зависящей от чьих-либо указаний. Пришлось даже перебарывать невольное раздражение, настраиваться на возможную службу у князя. Меньше чем через час неспешной езды въехал в знакомые ворота, увидел во дворе густое брожение народа - воинов, челяди, пришедших гостей. Оно заметно отличалось от сонного затишья при прежнем наместнике - люди куда-то бежали, едва не сталкиваясь между собой, стоял шум-гам, раздавались крики и приказы. Варяжко привязал Тарана к коновязи сразу за воротами и прошел к хоромам.
Долго в сенях не пришлось ждать - вернувшийся от князя гридень, доложивший тому о приезде Варяжко, велел заходить в палату. Здесь, кроме Ярополка, сидели на лавке воевода и еще один боярин - они переговаривались о чем-то между собой. При виде вошедшего замолчали и уставились на него, как будто оценивая - годен ли он им. Легким кивком ответили на поклон юноши, после Ярополк завел речь:
- Тебе, Варяжко, предстоит важная служба. Будешь помогать боярину Гремиславу следить за городом. Дадим в помощь отроков - кого посчитаешь нужным, наберешь еще людей из воев, с ними устроишь сыск смутьянов. Для большей важности принимаю тебя обратно в дружину и не отроком, а гриднем, хотя годами ты не вышел. Но коль у тебя под началом станет немало служилых, то по чину им быть. О том объявлено дружине, только такому юнцу, как ты, нужно еще заслужить у матерых воинов уважение. Понятна моя воля? - после ответного: - Да, княже, - завершил указанием: - Подожди в сенях боярина, вместе оговорите - что нужно для дела.
Тут же добавил: - Были у меня старейшины новгородские, условился с ними, что завтра в детинце дадут они клятву прилюдно перед ликами божьими. Тебе тоже следует там быть.
Варяжко, пока сидел в сенях, ожидая нового наместника, передумал разное. Не сказать, что поручение князя обрадовало его - работа грязная, вряд ли кому придется по нраву следить за кем-то. Но ясно понимал - без нее не обойтись, надо на корню пресекать новую смуту и бунты. Хотя многое зависело от нынешней власти - насколько разумно и решительно поведет себя с далеко не покорным народом Новгорода. Нужно держать его в послушании твердой рукой, но не загонять без нужды, провоцировать недовольство и озлобление. В противном случае никакой карательный аппарат не удержит в повиновение вольный город, рано или поздно он восстанет. Сомнений в способности Ярополка и его наместника справиться с новгородским народом хватало, но все же надеялся на лучшее - князю дан редкий шанс, если упустит его, то грош ему цена.
Будущую свою работу представлял в общих чертах - нужно набрать толковых людей в свою службу, завести агентуру среди купцов и ремесленников - самых влиятельных в городе сословий. Еще научиться самому и учить подчиненных азам розыскного дела. В таком плане предложение князя взять отроков, а не взрослых гридней, к себе в помощь представлялось резонным - у них еще не пропала тяга учиться новому, легче и быстрее усвоят нужную науку. Хуже обстояло с набором воев для силовых акций - искать их в городе среди словен или кривичей, по-видимому, не имело смысла, вряд ли пойдут против своих сородичей. О том Варяжко хотел особо оговорить с наместником - следовало найти у полян, северян или дреговичей. С радимичами и вятичами не стал связываться - у них княжеская власть не пользовалась влиянием, не раз восставали против нее.
С боярином Гремиславом разговор вышел трудным - тот слушал своего дознатчика с заметным недоверием. Потребовалась вся выдержка и немалые доводы, пока он принял предложенную Варяжко структуру и состав службы, и то по самому минимуму - пятерых отроков и особую дружину в два десятка воев, расходы на их содержание. Наместник счел большее только лишней тратой казны - мол, при нужде справится своими силами, без помощи малообученного войска новоиспеченного гридня. А то, что надо выслеживать и выпалывать смутьянов - то прихоть князя, с которой ему приходится мириться и исполнять, пусть и без особого рвения. Для Варяжко такое отношение боярина к порученному ему делу стало понятно с первых слов, которые тот обронил, оставшись наедине:
- Что ты надумал с каким-то сыском, юнак? Ярополк Святославич, да и воевода, наговорили мне всякого, сослались еще, что ты их надоумил. Это что - будешь ходить и слухи собирать?
Сам пренебрежительный тон, с которым высказался наместник, ясно подсказывал о непонимании им значимости предупреждения смуты, ее пресечения в зародыше, пока она не переросла в открытый бунт. Ответил, сдерживая раздражение на высокомерие служаки:
- И это тоже, боярин. Последний бунт, в котором погубили прежнего посадника и дружину, начался именно со слухов. Новгородский люд взбудоражился ими и пошел с топорами и дрекольем в княжеский двор. Нам теперь надо не допустить такого, поймать тех, кто смущает народ, пока они не сотворили лихо.
После недолгого молчания, дав время наместнику понять сказанное, продолжил:
- Но не только в том. Не меньшее, может быть, даже большее зло от тех, кто подзуживает людей тайно. А такие обязательно будут - не каждый согласится с княжеской властью, по доброй воле отказаться от прежней вольницы. Это сейчас они смирились, возможно, только на словах, когда выбора у них нет - иначе только прямая война с княжеским войском, в которой им резона нет, одни лишь убытки и жертвы. При удобном же случае захотят повернуть вспять, ударят исподтишка в спину. Стоит тому же Владимиру прийти сюда со своим войском - взбунтуют народ против нас, тем более, что тот и без того соблазняет Новгород немалыми поблажками.
Наместник с явным недовольством прервал Варяжко: - Не каркай, как черный ворон! Что будет, то никому не ведомо. Или ты вещун? Ладно, говори, что тебе надобно - мне Ярополк Святославич дал прямой указ потворствовать тебе, но без излишества.
Дальше разговор пошел более предметно, причем напоминал больше торг, чем заботу государевого мужа о важном для князя деле. Варяжко боролся за каждого воя или отрока, за каждую гривну, пока не пришел хоть к какому-то приемлемому согласию с прижимистым боярином. Когда же оговорил, что воев надо из других земель, тот едва не взбеленился: - Это, что, из-за двух десятков людишек мне сноситься с другими посадниками или докучать князю?! Ищи где хочешь - дело то твое! Со снаряжением и довольствием для них помогу, как уговаривались, дам еще лесу и денег на постройку барака, на этом все. С остальным справляйся сам, без особой нужды ко мне не обращайся.
Ушел от наместника недовольный, скрывая от того свое чувство показным усердием: - Исполню, боярин, как велите - не жалея живота своего и трудов.
Варяжко понимал отчетливо - с новым своим начальством ладить будет трудно. Вспомнил добрым словом прежнего, боярина Истислава - тот, во всяком случае, не мешал ему выполнять свою работу на торгу. Гремислав же отличался большей властностью и жесткостью, с мнением своего нового подручного не считался. Только прямое указание князя заставило его пойти на какие-то меры, предложенные юным гриднем. Возникло серьезное сомнение в большем, не только по его службе - сможет ли такой упертый на своем посадник справиться со своенравным народом Новгорода? С ним ведь надо вести очень взвешенную и гибкую политику, а не идти напролом, давя грубой силой. Что-то советовать, подсказывать наместнику Варяжко не хотел, да и знал, что тот не прислушается.
Вызвало вопрос назначение Гремислава новгородским посадником. Варяжко не сомневался, что и Ярополк и его воевода прекрасно знали, что собой представляет боярин. Коль поставили того на город , то должны ясно осознать - к чему может привести жесткая рука ставленника. Если их цель - вызвать недовольство в городе, спровоцировать новый бунт, а затем подавить его, не щадя никого, то что они от того выиграют? И зачем тогда он со своей службой, ведь задача у него обратная - не допустить смуты? Какого либо вразумительного ответа на этот вопрос так и не нашел, уехал с княжеского двора со смятением в душе, не понимая - что ожидать от Ярополка, на что рассчитывать.
Следующим днем в детинце в присутствии множества новгородцев старейшины города - от сословий и племен, один за другим принесли покаяние за погибель наместника и княжеской дружины, после дали клятву: - ... перед ликом Перуна-громовержца, Рода-создателя мира, Сварога-Отца Богов народ Новгорода дает роту Великому князю Ярополку Святославичу верой-правдой служить ему, без ропота и ослушания. Нарушившему слово последует кара богов и отмщение от суда княжеского.
Варяжко стоял неподалеку от Ярополка и видел на лице того нескрываемое торжество и надменность - как у победителя над поверженным врагом. Ожидал все же более участливого отношения - ведь это его народ, ему править им и защищать от напастей и ворогов. Похоже, что князь все еще считает новгородцев чуждыми себе, нет и тени приязни к принимающему его власть люду. В ответной речи он дал свою клятву заботиться о городе и его народе, но было заметно, что произносил ее как-то формально, бездушно:
- Я, Великий князь земель Русских Ярополк Святославич, принимаю роту народа новгородского и именем Перуна, покровителя воинов, даю свою: - Беречь город от разора и невзгод, а народ от войны и напастей людских. Буду отцом родным каждому, холить, но и спрос устроить строгий за непослушание. Да будет так во веки веков.
После объявил новгородцам о своем наместнике - боярине Гремиславе, велел слушаться, как его самого. Еще сказал о переменах во власти города: - Управлять всеми делами будут назначенные боярином люди, вам же надлежит исполнять их волю. Если же они учинят обиду, то следует жаловаться на них посаднику. Жалобу на самого посадника принимайте на вече и передайте мне, а я решу - кто прав. Но смуты и лиходейства не допущу, покараю строго.
На площади, где проходило вече, застыла тишина - людям явно не по нраву пришлись слова князя. Но открыто высказать недовольство не могли - только что дали слово о послушании. На мрачных лицах горожан Варяжко видел растерянность, пока еще не перешедшую в решимость встать против воли княжеской. Понимал, что так будет до поры до времени, после сменится на мирное принятие новых порядков - если посадник докажет их пользу, или бунт, стоит тому перестараться с насильным насаждением и произволом.
Князь пробыл в городе недолго, через день после вече, взяв обычную дань - две тысячи гривен, отправился дальше в полюдье. Оставил с наместником немалую часть дружины - почти сотню гридней, да еще две сотни призванных ополченцев-воев из полян. Похоже, прислушался к совету держать в Новгороде большее войско. Еще столько же отправил в Ладогу - ставить там гарнизон крепости. Варяжко больше к себе не призывал - видно, все еще не простил тому норов, хотя и принял его подсказки. Юный гридень особо не расстроился опалой Ярополка - лебезить перед кем бы то ни было не собирался. Лучшим доводом будет верная служба и честное исполнение своего долга - с такой мыслью приступил к своей новой работе.
Первым делом отобрал пятерых самых смышленых из двух десятков отроков - он их всех знал еще по своей службе в Киеве. Среди них, кроме своего прежнего дружка - Тихомира, взял еще двоих из тех, с кем ходил в засаду на татей. Уже с ними взялся за переустройство старого лабаза у пристани - его наместник выкупил с участком земли у одного из купцов, и строительство по соседству барака - казармы для своего будущего отряда. Нанял еще мастеров-плотников, все вместе начали готовить сруб и забор. Боярин не подвел с деньгами, выдал нужную сумму. На них Варяжко накупил достаточно леса в бревнах - часть из них пошла на стены и балки, другую собрался распустить на доски. Тратить не такие уж большие деньги на дорогой материал не стал - рассчитывал распилить на собственной пилораме.
Чертежи на нее и пилы отдал разным мастерам по металлу - каждому по отдельному механизму. Те уже приступили к работе, пообещали за две-три седмицы закончить с ней. На их расспросы о заказе - что это, зачем, как им пользоваться, - не стал откровенничать, разъяснять какие-либо подробности. Отговорился: - Пока еще рано толковать, вот испробую - тогда станет ясно, что из всего этого выйдет.
Пока отроки с мастерами занимались строительством казармы, Варяжко объездил окружающие Новгород земли - набирал воев в свою дружину. Помогла отчасти грамота наместника - в ней подтверждалось право гридня на наем служилых мужей с условием их оплаты и довольствия. Хотя власть новгородского посадника до этих мест еще не дошла, но сам факт призыва на государеву службу подействовал на здешних волостелей и старост благотворно. Обошли вместе с Варяжко избы, где жили семьи со взрослыми сыновьями - он сразу оговорил, что ему нужны неженатые крепкие парни, знающие хоть самую малость о воинской службе.
Не так часто приход местного начальства с заезжим гриднем вызывал как у родичей, так и у самых призывников радушие - служить год, пусть и за плату, не каждому хотелось. Понятно, когда собирали в поход или на войну - тогда никто и не спрашивал согласия ратников, община решала за них - кому идти в войско. А тут сам слуга князев уговаривает каждого, соблазняет посулами, при том служба не на лето, как обычно, а на целый год. Вот и чесали мужи затылки - отдавать ли сына или дома пригодится?
Худо-бедно, но меньше, чем за месяц, Варяжно набрал три десятка кандидатов в дружину - с запасом, резонно посчитав, что часть придется отсеять, оставить лучших. Состав подобрался из разных племен, как славянских - словенов и кривичей, так и угорских - чуди, меря. Пошел на это, несмотря на языковые и родовые различия, правда, не настолько серьезные, что могли помешать сведению в один отряд. Зато мог не опасаться, что дружина встанет против его воли на сторону какого-либо племени, если вдруг произойдет столкновение. Теперь от него зависело, что она станет одной семьей для всех ее воинов, боевое братство перевесит племенную рознь.
На первое время, пока не достроили казарму, Варяжко поселил дружину в приспособленном лабазе. Распределил их по звеньям, старшими над каждым поставил отроков. Работали на строительстве под присмотром мастеров, звено под командой Тихомира занялось распиловкой бревен на доски. Первый опыт, как и ожидал, вышел не очень удачным - доски получились не ровными, а волной, да и станок вышел из строя на втором бревне. Пришлось изобретателю разбирать свое детище, вновь заказать пилы и вал вместо дефектных, да и переделать желоб - добавить к ней тележку с упорами для ровной подачи бревна. После двухнедельного простоя станок вновь заработал, уже гораздо лучше, пока не вылезла очередная напасть - при распиле особо толстого бревна разрушился ворот, не выдержал нагрузки.
После его переделки дальше особых хлопот не доставлял, только время от времени приходилось делать перерывы для отдыха лошадей, смазки подвижных деталей, замену и заточку пил - они быстро тупились. Пришлось еще закрыться от лишних глаз - окрестный люд прознал об удивительном механизме, разделывающим за малый срок бревно сразу на четыре доски. Пусть две из них еще нужно обтесывать, но то мизер, если сравнивать с прежней работой. А две вообще на загляденье - такие не каждый мастер спроворит, да еще после тяжкого и долгого труда, а тут юнцы выдают каждые полчаса без особой устали. Приходили смотреть в одиночку и группами, пока не обнесли участок забором с охраной на воротах, но и тогда все старались выглядеть - что за хитрая механика в этом чуде-юде.
Вскоре прознал о лесопильном станке наместник - не поленился приехать сам, посмотреть своими глазами его работу. Любопытствовал недолго, подступил к Варяжко с допросом:
- Откуда такое диво, юнак, где взял?
- То мое, боярин, сам придумал.
- Вот как, не ожидал! - наместник даже прищурился, разглядывая юношу особым, оценивающим взглядом. После продолжил: - И много ты им наделал?
- Все, что здесь нужно, смастерили на нем.
- А для нужды города можешь?
- Могу, боярин но много не получится - за день от силы десяток бревен. Если надо больше, то придется вложиться в начальное дело. Но зато потом можно будет наделать достаточно для города и даже на торговлю.
- Это как же? - по загоревшимся глазам Гремислава видно было, какие мысли захватили его. Наверное, уже прикидывал барыши, что мог выручить, если дело сладится.
- Поставить на притоке Волхова, к примеру, Малом Волховце или Вишере, запруду, на нем особое колесо. Вода будет падать на него и крутить, от колеса же сработает лесопилка - как эта, только больше пил, досок тоже выйдет больше. И тогда не нужно коней, которым часто приходится давать отдых.
- Ты посчитай, что для того нужно и во что обойдется, а потом вместе обмозгуем, как взяться за такое дело. Ладно, работай дальше. Вижу, что у тебя здесь налажено, только пора уже браться за сыск - мне уже поведали, что есть недовольные новой властью. Когда приступишь?
- Вои сейчас проходят с отроками выучку, думаю, в этом месяце можно выйти с ними в город, следить за порядком.
- Хорошо, но не медли больше.
За прошедшие два месяца отношения между наместником и Варяжко понемногу стали налаживаться. Хотя боярин по-прежнему не считался с мнением юного гридня, но в какой-то мере сменил заносчивость на большее уважение - тот своими трудами и старанием добился немалого в порученном деле. Во всяком случае, нареканий от того его служба не вызвала. Впрочем, также, как и добрых слов, если не считать сегодняшнюю обмолвку - строгий боярин оказался скуп на похвалу не только с Варяжко, но и с другими своими помощниками.
Появились первые доверенные люди среди купцов и ремесленников. Варяжко не стал обращаться к прежним знакомым и компаньонам, да и вряд ли уважаемые купцы согласились бы доносить на кого-либо из своего круга. Агентов выбрал из тех, кто каким-то образом оказался обиженным на удачливых конкурентов - из-за лучшего места, переманивания выгодных покупателей, тяжб. Их недовольство перевесило сословную поруку, откликнулись на осторожные намеки Варяжко и посулы. Примерно также нашел доносчиков среди ремесленников - кожевников, плотников, кузнецов, - прельстил деньгами, хоть и не большими, какими-то заказами и послаблениями.
Встречался с ними не на виду, а как бы невзначай - уговорился о самой простейшей конспирации. Вызнал от них имена заядлых бузотеров, идущих по городу слухах, настроении среди черни и зажиточного населения. Так у него появилась информация об отношении новгородцев к введенным наместником порядкам. Как и предполагал, они не встретили у людей понимания, вызвали первые ростки недовольства - пока еще терпимого, но грозящего в будущем перерасти в серьезную смуту. Больше всего возмутили новые сборы и подати на их промысел, заметно выросшие, да и право мытарей наместника принимать суровые меры за какие-либо, даже небольшие, прегрешения - вплоть до конфискации товара или имущества.
Варяжко не замедлил сообщить боярину о зреющем недовольстве новгородцев, обиняком даже предложил свои меры унять его. Тот же нисколько не встревожился вестью, принял как должное, а на намеки гридня высказался:
- Потакать этому подлому городу не намерен. А вздумают бунтовать - напою их своей кровью. Ты же следи, а смутьянов веди на мой суд - я им дам окорот, будут знать, как народ баламутить.
Варяжко промолчал, не стал открыто высказывать осуждение наместнику. И услышал попрек с прямой угрозой: - Вижу - в тебе жалость к этим никчемным людишкам. То делу помеха - терпеть ее я не намерен. Станешь перечить, покрывать бунтовщиков от кары - выгоню со службы, не посмотрю, что князь взял тебя обратно в дружину. Все понял, жалельщик, или слов тебе мало?
Ответил, стараясь сохранять спокойствие, давя рвущееся из души раздражение и возмущение: - Понял, боярин. Служу честно, спуску смутьянам не дам.
Уже потом, выйдя от наместника, ушел в глубокие раздумья. Осознавал, что вряд ли ставленник князя чинил самоуправство, против воли своего повелителя. Почти не сомневался, что Ярополк - сам ли или по наущению воеводы, дал прямое указание боярину давить новгородцев всеми средствами. Что стало тому поводом - не знал, как и выгоды князя, только одно объяснение приходило в голову. Подспудный страх перед Владимиром - чувствовал от того прямую угрозу своему правлению. А то, что Новгород переметнется к тому, невзирая на принесенные клятвы - знал наверняка, вот и решил максимально обескровить непокорный город.
В какой-то мере Варяжко разделял подобное убеждение Ярополка - даже при лучшем его отношении город все равно встанет на сторону беглого князя, стоит тому объявиться здесь с сильным войском. Но самому провоцировать город на бунт, а затем залить его кровью - такая политика нынешнего князя вызвала бурю противоречивых чувств. Досада от обманутых ожиданий, гнев на Ярополка, оказавшимся далеко не милостивым и кротким, смятение от порушенной веры в принятый на себя долг. Встал со всей очевидностью вопрос, даже два, которые он прежде старался замять, чтобы не смущать свою душу - за кого он и что же ему делать?
Хоть какое-то приемлемое решение далось не сразу, думал о нем не один день - на службе, дома. Милава заметила озабоченность мужа, невнимание к ней и дочке, к которой привязался до сей поры. Поняла по-своему, спросила однажды вечером: - Варяжко, у тебя есть зазноба? Или опять к Любаве похаживаешь? Я же вижу, как она норовит к тебе прижаться своими телесами, даже средь бела дня. Мало ей одного дитя, поди, опять захотела!
Варяжко не сразу отошел от дум, сначала не понял вопрос жены. После засмеялся, обнял ее и проговорил успокаивающе: - Нет у меня никакой зазнобы, кроме тебя. А к Любаве я не хожу - ведь обещал тебе.
- Почему же тогда на меня не смотришь, не приласкаешь? Лану тоже лишний раз на руки не берешь, только когда заплачет.
- То по службе у меня заботы, Милава. Извини, буду больше с вами водиться, вот прямо сейчас, - с этими словами поднял жену на руки и понес наверх в спальню, а та, довольная, засмеялась и прижалась к мужу, крепко обхватив его за шею.
Только через неделю после приема у наместника созрела мысль о возможном компромиссе - все же остаться на стороне Ярополка, но помешать тому устроить бунт и резню в Новгороде. Строил планы, как того добиться - более-менее реальные или вовсе фантастичные. Первым пришло намерение убрать боярина - как-то вывести из строя или вовсе погубить, после отказался от него. Такой шаг ничего не давал, кроме лишних сложностей - не будет Гремислава, придет другой ставленник Ярополка и все пойдет по-прежнему, если не хуже. Реальных путей повлиять напрямую на князя также не оказалось, да и вряд ли уговоры поменяли бы тому убеждение. Рассматривал вариант предупредить новгородцев о грозящей опасности, но и его отбросил - ситуацию к лучшему он не менял, а себя подставлял.
Задача казалась невыполнимой, Варяжко пока оставил все, как есть - жизнь сама подскажет, как ему поступить. Да и новая затея заняла его, она пришла к нему во время разговора с Тихомиром. Как-то поделился с ним своими думами, тот высказался в ответ:
- Варяжко, вот ты толкуешь, что будет буча, весь город поднимет бунт. А что нам делать, биться с ним? Так сомнет же - нас всего ничего. Тут даже дружина у посадника может не справиться - целое войско нужно!
- Гибели воев допустить нельзя - уйдем к дружине или прорвемся из города, - ответил хмуро юный гридень. А потом, почти без перехода, высказал только что родившуюся мысль: - Надо нам ладью свою построить - будем ходить на ней через Волхов на ту сторону, да и по реке можно уйти, если нужда заставит. Только соберем ее не на колоде, а всю из досок - с ними у нас теперь заботы нет.
- Как же без колоды - на нее же набиваются доски? - переспросил отрок, уставившись в друга широко раскрытыми от удивления глазами, - Или навроде драккара варяжского?
- Нет, не драккар. То будет наша ладья, только вместо колоды будет цельный брус, к нему крепится по бокам остов из гнутых веток, а уже на них навешиваются доски. Не железными гвоздями и скобами, как на драккаре, а нагелями, да и дно будет плоским, без выступа - так легче пройдет по отмелям.
Варяжко вел речь об ушкуе. Он появится в недалеком будущем именно здесь, в Новгороде и станет на протяжении нескольких веков самым востребованным судном на Руси. Строился гораздо легче прежних ладей - без долгого выдалбливания колоды, сам весил меньше, а возил намного больше груза, да и плавал быстрей - превосходил в скорости даже драккары. Варяжко не представлял всю конструкцию судна - только основные идеи, но рассчитывал с кем-нибудь из знающих мастеров построить его или что-то близкое к нему. Загорелся этой задумкой, взялся немедленно за нее, оставив на время в сторону прежние заботы.
Глава 9
В начале весны, пришедшей в Новгород с запозданием - последний снег выпал в цветень, апреле, - в городе начались волнения, едва не приведшие к бунту. Началось с вроде ничем примечательного конфликта - мытари на торгу забрали у двух купцов только что привезенный ими из Готланда товар. Предлог - за неуплату пошлины, явно был спорным. Купцы клялись и божились, что уплатили сполна, показывали расписки, которыми обычно обходились. Мытари же, ухмыляясь им в лицо, заявляли, что по новому порядку должна быть запись в поденной книге, а ее нет. Так что следует внести в казну означенную сумму, да еще пеню вдвое большую. На то сроку три дня, потом им не видать изъятого добра, как своих ушей - пустят на продажу за бесценок, с выручки заберут недоимку.
Купцы не стали вносить явно надуманную плату, в тот же день пошли к старшине торга, назначенному наместником вместо прежнего - Видогоста. Тот вызвал мытарей, выслушал, посмотрел книгу и встал на их сторону - признал долг и пеню правильными. Расписки же об уплате пошлины, которыми купцы пытались оправдаться, назвал подложными, никакой силы теперь не имеющими. Не помогло обращение к самому наместнику - тот пригрозил еще большими штрафами, если вовремя не уплатят. Так что бедолагам пришлось внести в княжескую казну немалую неустойку, съевшую весь навар с товара. Да и получили его после долгой проволочки, к тому же во вскрытых кулях, с заметной недостачей. Не стали молчать, подняли бузу на весь торг.
Купленный торгаш передал с посыльным мальчишкой весточку Варяжко о начавшемся ералаше. Незамедлительно поднял дружину и все бегом помчались на торжище. Там уже народ бурлил - к мятущимся купцам присоединились покупатели, да и просто любопытные, заглянувшие сюда на шум. Обида, причиненная торговым людям, наслоилась на недовольство остальных введенными наместником порядками. Уже пошли крики поднять новгородский люд против княжеской власти, посчитаться с посадником и его служилыми, творящими произвол. Варяжко, а за ним его вои с отроками, с ходу вломились в собравшуюся толпы и добрались к помосту, с которого бузотеры подстрекали народ к мятежу.
По его команде вои окружили лобное место, сам он взобрался наверх и, взяв на болевой прием очередного оратора, заставил его замолчать. После сам крикнул во весь голос: - Люди новгородские, вас хотят погнать на убой! Пойдете на посадника и его дружину с топором - весь город умоется кровью. Вашу обиду понимаю, но силой с ней не решить. Хотите добиться своего без душегубства - думайте головой. А не другим местом, чем детей делаете!
Люди затихли, стоящий от их ропота шум унялся. И тут кто-то из толпы крикнул: - Что вы слушаете княжеского прихвостня! Его люди шастают по городу и забирают честной народ, что голос поднимает. Бейте гаденыша, не давайте ему спуску!
По знаку Варяжко одно звено бросилось к крикуну. Люди расступились, пропуская воев - те скоро схватили провокатора и повели, заломив тому руку, в свой круг. Сам же их командир продолжил речь, когда поднятый шум утих:
- Моя дружина следит за порядком в городе, унимает горлопанов, как сейчас, лиходеев. Мирным людям мы обид не чиним. Теперь же слушайте, народ новгородский, обращаюсь к вашему разуму. Надо послать ходоков от вас к князю Ярославу Святославичу, коль посадник не справляется с вашей нуждой. Но прежде пошлите людей известных по городам и весям словенским и кривичским, поведайте им о своих бедах и чаяниях. Созовите вече со всех земель ваших, заручитесь их помощью и согласием - но не на войну, а стоять друг за друга стеной. Тронешь одного - другие заступятся. Тогда ваше слово будет весомым перед князем - не только города, а всех северных земель. Подумайте и решайте, люди, но не допускайте бунта - иначе вас сомнут, когда придет войско.
Говорил Варяжко по наитию, слова сами рвались из души. То решение, которое искал недели, в эту трудную минуту родилось спонтанно, болевшее за новгородцев сердце подсказало ему. Наверное, речь юного гридня передала эту боль, люди слушали молча, не перебивая больше, а потом разошлись без шума, тихо переговариваясь между собой. Варяжко не уходил с помоста, смотрел на задумавшихся людей с надеждой, что, может быть, та сложная ситуация, создавшаяся за эти месяцы в городе, все же обойдется без крови. Когда торг опустел, сошел вниз и, оставив на всякий случай дежурить здесь одно звено, вернулся с дружиной на базу.
В тот же день побывал у наместника. Тому, по-видимому, сообщили о произошедшем на торгу происшествии и участии в нем Варяжко - не успел перешагнуть порог, как услышал от пышущего злостью боярина отповедь: - Ты что творишь, сосунок, какие речи ведешь! Против князя за этих подлых людишек встал?
- Я остановил бунт, боярин, как велел Ярополк Святославич.
- Что ты мелешь, о чем тебе велел князь? Вести против него речи?
- Следить за порядком в городе, боярин, не допустить смуты. Полагаю, что тяжбы, коль они случились, надо решать миром, а не силой, от кого бы она не исходила - от нас или новгородцев.
- Поучаешь - как мне вести дело? - и без того багровое лицо наместника потемнело, глаза налились кровью. Давясь от бешенства, произнес: - Захочу - залью кровью продажный город, но не будет так, как он хочет! А тебя, пса поганого, велю посадить в холодную, без воды и куска хлеба, будешь сидеть там, пока не подохнешь.
Варяжко видел, что боярин в исступлении, никакие доводы уже не образумят его. В тот момент, когда он широко открыл рот - по-видимому, хотел вызвать дежурящих в сенях гридней, - мгновенно, скользящим шагом, приблизился к нему и ударил ребром ладони в грудину. Рассчитал силу удара так, чтобы не убить Гремислава, но нарушить работу сердца, причем надолго - на лечение травмы желудочка даже при квалифицированной помощи уходят недели. Боярин замер, так и не успев крикнуть, а потом рухнул на пол.
Наклонился, проверил пульс - он бился, но неровно, после вышел из палаты и позвал гридней: - Боярину худо - надо лекаря.
Те вбежали, увидели лежащего на спине наместника. Один, постарше, принялся возиться с Гремиславом, второй побежал за помощью. Поднявшаяся суматоха много времени не заняла - гридни под присмотром лекаря перенесли на руках не пришедшего в чувство боярина в покои, остальные, набежавшиеся на шум, разошлись по своим делам, судача о нежданной хвори посадника. Варяжко тоже не стал задерживаться, только рассказал старшему из гридней, что же случилось: - Спрашивал у меня о бузе на торгу, а потом побагровел и упал, я и позвал вас.
Больше у него не выпытывали, так и уехал из княжеских хором, никем не удерживаемый. Никто не заподозрил неладное, только заметил косые взгляды - наверное, посчитали, что довел боярина до кондрашки. Дальше служба шла, как прежде, только время от времени отчитывался старшему гридню. Тот принял на себя дела княжеские в Новгороде, пока из Киева не прислали нового наместника вместо все еще лежавшего в беспамятстве Гремислава. Смута в городе стихла - люди обсуждали то, что высказал на торгу Варяжко, а потом на вече решали, позвать ли племя на помощь или самим справиться. О том говорили доносчики, да и видно было по озадаченным лицам новгородцев, не привыкшим кланяться без особой нужды кому-то ни было, даже своим соплеменникам.
Дальше произошло так, как предлагал Варяжко - новгородцы решили не вставать силой против княжеской власти, а направить посольство в Киев с жалобой на чинимые обиды. Так же послали важных людей в Смоленск, Псков, Ладогу, Изборск, другие крупные поселения с просьбой о помощи и созыве старейшин кривичей и словен на вече. Сложившееся противостояние в городе могло разрешиться мирно, пойди Ярополк навстречу разумной просьбе новгородцев. Ответил же он посольству отказом, да еще пригрозил прийти с войском, если они надумают противиться воле его нового посадника, боярина Здебора. Тот же, прибыв в Новгород с дополнительной дружиной вскоре за посольством, повел с вольным народом, как с побитым ворогом, творя произвол пуще прежнего наместника.
Конец весны и начало лета между этими событиями Варяжко с нанятым мастером-ладейшиком Морозом строил новое судно. Сам до того побывал в его мастерской-верфи, наблюдал за всем процессом создания прежних ладей - от долбления колоды - дубового ствола в два обхвата, до шпаклевания и смоления. После тщательно продумывал конструкцию своего судна - от килевого бруса до шпангоутов и обшивки, привязывал уже применяемую технологию к новому устройству. Потом еще не раз переделывал по замечаниям мастера, пока они вместе не посчитали, что должно получиться неплохо. Мороз сам загорелся новой ладьей, вникал во все мелочи, дотошно расспрашивал о введенных новинках.
Варяжко с ним заключил уговор, что после испытания первого ушкуя - оставил такое название судна, а мастер согласился, - если покажет себя лучше прежних ладей, то начнут его строительство уже на продажу на долевых началах. Сладили корабль быстро - за две недели, на скорую руку для пробы. Выглядел он невзрачно - края обшивки выступали за обводы, скругления вышли не совсем ровными, но собрали его надежно, с усиленным днищем и широкими бортами, длиной в десяток метров, высотой один с небольшим. Первый спуск по каткам на воду прошел без напастей - судно сидело устойчиво, нигде не протекало. За весла сели вои Варяжко вместе с ним и мастером, сделали круг по речному затону.
Шел ушкуй ходко, только рыскал в сторону, пока гребцы не наловчились грести дружно. Вышли в основное русло Волхова, поднялись наверх до Рюрикова городища, там развернулись и вернулись к причалу мастерской. Вынесли на руках на берег - весил ушкуй немного, двое дюжин молодцев подняли его без особого труда, поставили на опоры стапеля. Мастер со своими помощниками осмотрел и прощупал судно от носа до кормы, что-то стал подправлять, но в общем остался довольным, даже высказался:
- Да, Варяжко, не верил прежде, что выйдет путное из твоей затеи, но рискнул, поддался на уговоры. Да и самому захотелось спробовать новое. И вышло у нас совсем не плохо. Надо, конечно, еще много пытать, но то дело обычное, главное же - ладья удалась на славу!
Еще две недели испытывали ушкуй на Волхове, поднимались в Ильмень-озеро. Ходили на веслах и под парусом, по спокойной воде и на ветру. Пришлось не раз выносить его на берег, менять опруги и балки, заново связывать кницами и нагелями. После переделки слабых мест Мороз посчитал судно годным и взялся за изготовление следующего, уже на продажу. Материал для него - доски, балки, опруги, - поставлял Варяжко. Устроил в бывшем лабазе столярную мастерскую, нанял мастеров и работных людей на лесопилку. Заказал еще одну пилораму, так что успевал за ладейшиками, строившими ладьи-ушкуи одну за другой - спрос на них среди купцов рос как на дрожжах.
В самый разгар такого предпринимательства Варяжко узнал о вернувшемся из Киева посольстве. Сказал о том Мороз, поведал об отказе князя помочь Новгороду и обуздать произвол своих людей: - Он еще велел передать - ежели народ новгородский вздумает поднять смуту, то придет с войском и усмирит без пощады. Что же нам делать, как же терпеть бесчинство?!
В сердце похолодело от мысли: Ярополк открыто проявил враждебность Новгороду, теперь ни у кого не оставалось сомнений - он хочет извести вольный город.
О мире между ним и новгородцами теперь не могло идти и речи - рано или поздно война все равно начнется. Для самого Варяжко вновь встал вопрос - с кем ему быть? Последняя надежда, что с Ярополком удастся избежать большой крови, рухнула, но и идти за Владимиром не мог. Вызывало обиду, даже злость на себя, что все его потуги избежать лишних жертв ни к чему доброму не привели. Напротив, во многом именно из-за него Новгород сейчас накануне войны с Великим князем, предотвратить ее практически невозможно. Единственное, что оставалось городу по его мнению - собирать все свои возможности против Ярополка, противопоставить не меньшую силу, способную остановить того.
Для себя решил - с Ярополком не по пути, нужно самому прервать службу ему. Выход из дружины был достаточно свободным - в мирное время недовольный князем воин мог от него уйти. Правда, подобные уходы были редки, Варяжко не припомнил такого за многие годы своего отрочества. Гораздо чаще изгоняли из дружины, как его самого, за серьезные провинности. Посчитал, что ему придется так поступить, да и ничего хорошего от князя не ожидал - тот наверняка знал, кто надоумил новгородцев искать помощи у племени.
В тот же день собрал своих воев и отроков и объявил: - Я ухожу из дружины и службы князю. Не хочу воевать против Новгорода, а к тому все идет - Ярополк отказал посольству города и пригрозил, что придет сюда с войском. Не зову вас с собой, служить ли князю или нет - дело ваше. Надеюсь, что не расстанемся врагами и не доведется ими стать, если князь придет сюда с войной.
Отряд выслушал его в полном молчании, никто не сказал ни слова, даже Тихомир, верный друг, прежде во всем поддерживавший своего вожака. После Варяжко распрощался и отправился в княжеский двор. Здесь сказал о своей воле старшему дружиннику, тот, хмуро кивнув, вызвал одного из гридней. Уже при нем заявил: - Передам твои слова новому посаднику - он скоро должен прибыть сюда. Сам я уволить не вправе, но и держать не могу. Поступай, как хочешь, пока же передашь малую дружину Мониславу, также и все хозяйство. Все, идите оба, решайте вместе.
Занимались передачей два дня, Варяжко пришлось оставить все, что наработал за этот год - лесопилку, столярную мастерскую, первый ушкуй. Взял с собой только личное имущество, так и убыл из базы практически с пустыми руками. Сейчас он оказался не у дел, даже налаженное производство лесоматериалов и долевое участие в строительстве ушкуев отдал преемнику, как выполняемые на служебной территории и за счет казны. Но оттого не особо расстраивался - есть голова на плечах, да и руки растут откуда надо. Денег на начало нового дела, как и планов, хватало, так что по этому поводу не беспокоился. Больше тревожило ожидание скорой развязки в противостоянии Новгорода и князя, чувствовал, что все решится в ближайшее время.
События, определившие судьбу города и его жителей, не задержались. Через две недели после возвращения посольства прибыл новый наместник с сотней дружинников. На следующий день на торгу объявили его указ о новом налоге в княжескую казну - подымном сборе. Прежде он собирался на местные нужды в селах, слободах и посадах, Новгород же откупался ежегодной данью, далеко не малой - две тысячи гривен. Теперь в дополнение к ней с каждого дома надо было уплатить ногату за печь, считая и ту, что в бане. Казалось бы, сумма не очень большая, но по городу набегала почти в тысячу гривен.
В тот же день народ собрался на вече. После бурного разбора, с самыми крайними предложениями, вплоть до прямого бунта, новгородцы все же решили пока обойтись миром - известить посадника об отказе платить незаконный налог. Также постановили призвать свое ополчение и держать его наготове - на случай, если боярин решится силой начать поборы. Указали, что самим первым оружие не применять, но если княжеское войско пойдет на брань, то ответить тем же, не допуская при том резни. Уже следующим утром по городу ходили отряды местных воев, ожидая выступления дружины из владений наместника.
Варяжко не знал о приезде боярина Здебора - в последние дни не выходил из дома, занимался одним из новых проектов. И когда вернувшаяся с торга Милава взахлеб рассказала об указе княжеского посадника, опешил от услышанной новости. Нисколько не сомневался, что новгородцы не примут его, только гадал, чем же они ответят на этот провокационный шаг. Ярополк явно перешел Рубикон, фактически начал войну. Вполне возможно, что он уже собирает войско для похода в Новгород, будет здесь через месяц или чуть больше. А от новгородцев сейчас можно ожидать любой реакции, даже бунта - такой вариант казался наиболее вероятным.
В тот день обошлось без народных волнений - на улицах все было спокойно, люди вели себя, как обычно, только разве чаще собирались группами, что-то обсуждали между собой. Утром Варяжко увидел из окна отряд вооруженных боевыми топорами, палицами и мечами горожан, идущий в сторону княжеского двора. Не стал отсиживаться дома - быстро надел поддоспешник, кольчугу и щлем, нацепил на пояс ножны с мечом и ножами, обмолвился Милаве, что пойдет в город и заторопился вслед ополчению. Уже издали увидел внушительную толпу воев, собравшихся перед хоромами наместника - она заняла всю площадь перед воротами.
Варяжко поискал знакомых, заметил среди группы стоящих чуть в стороне важных людей - по-видимому, старших над ополчением, купца Горана. С тех пор, как юношу назначили командиром особой дружины, они почти не общались между собой. Недовольство горожан княжеской властью передалось и на него и его воев, так что дружба между ними разладилась. Последнее, с чем имели общее дело - продажа Варяжко весной своей доли в аттракционе, он полностью перешел в ведение Горана. Не сказать, что купец чурался его - встречи не избегал, вел разговоры, но без прежней душевности, как по обязанности за прошлое добро.
Подошел к купцу и негромко сказал: - Горан, есть дело к тебе. Выслушаешь меня?
Тот не стал отходить от других вожаков, обративших взор на бывшего гридня, ответил не очень приветливо: - Что надо, Варяжко? Говори прямо, при всех.
- Хочу попроситься к вам в вои. Коль складывается так, что идет к брани с княжеским войском, то решил встать за вас.
- Как, ты пойдешь против князя? Воевать со своей дружиной? - Горан от изумления даже взмахнул руками, глаза его округлились, после замер в ожидании ответа.
- Да, Горан, пойду, если понадобится. Вышел я из дружины - не хочу служить князю в том неправедном деле, что учинил он против вас. Оставаться в стороне, когда городу грозит беда, не стану. Возьми, пригожусь - увидишь сам.
- Удивительные слова молвишь, Варяжко. Ты ведь как верный пес служил ему до сих пор, хватал тех, кто поднимал голос против князя и его указов. А сейчас вдруг переметнулся к нам. Не обессудь, но не верю я тебе.
- Что же, настаивать не смею. Но, знай, Горан, когда Ярополк подступит к городу с войском - а он обязательно придет, причем скоро, - я выйду на стену, не прося чьего-либо согласия, и приму бой. Отсиживаться за чужими спинами не буду.
У Варяжко от обиды даже задрожал голос, хотя понимал, что неверие купца имеет все основания. Переубеждать того не пытался - словами ничего не добьешься, только делом. Уже собрался уйти, когда его остановил другой вожак, тоже из купцов, только гораздо старше Горана:
- Погоди, парень, не горячись. И, ты, Горан, тоже. Понятно, что веры княжьему прислужнику, пусть и бывшему, нет, но и отвергать помощь, если она без злого умысла, не следует. Вот что, Варяжко, пойдешь в мою сотню. Поставлю тебя десятником - все же ты воин обученный, не чета воям из торгового люда. Согласен?
Велимудр, так звали купца, принявшего Варяжко в свой отряд, представил его воям, познакомил с десятком. Кто-то из них узнал бывшего княжеского гридня, посмотрел озадаченно на своего вожака, но ни слова против не проронил - по-видимому, тот пользовался несомненным влиянием среди своих людей. Разве что юноша видел обращенные на него косые взгляды, но особой вражды от новых соратников не заметил. Стоял со всеми час-другой, томился в доспехах под жарким июньским солнцем, когда из раскрывшихся ворот вышло войско наместника - впереди дружинники, чуть позади пришедшие с ними вои. Новгородское ополчение дрогнуло, стоящие впереди отступили, после, упершись в плотный строй, замерли, держа оружие в руках.
Развернувшись по ширине площади, дружина встала. Между нею и ополчением оставалось два десятка метров, противники приготовились к бою. Казалось, что хватило бы малейшей искры, чтобы началась жаркая сеча. Хотя новгородцев оказалось вдвое больше княжеского войска, но три сотни обученных воинов - едва ли не половина всей дружины Ярополка, стоили многого и исход сражения был далеко неясен. Сквозь расступившийся строй выехал на вороном коне наместник и крикнул на всю площадь:
- Бунтовать вздумали, пойти против княжеской воли! А ну ка прочь, если жизнь дорога!
От новгородцев вышел вперед крепкий седобородый муж, также громко крикнул в ответ:
- Боярин, не воевать мы хотим и не бунтовать. Отмени указ о подымной подати, тогда и уйдем с миром. Не было у нас с князем уговора, чтобы вводить новые поборы. Еще Святославом Игоревичем установлена дань, мы платим ее исправно.
- Никакого уговора теперь не будет. Ярополк Святославич велел наложить подать, тому и быть! Пойдете против - кровью зальем город, пострадают и малые и старые. Сейчас велю дружине перебить всех, если не уйдете сами!
Старейшина города - Варяжко узнал того в выступившем муже, - вздел руки к небу и прокричал:
- Взываю к богам - пусть судят нас. В честной схватке воинов - от тебя, боярин, и от народа новгородского. Кто возьмет верх - того правда. Пойдешь ли ты на суд божий?
По выражению самоуверенности на лице наместника, сменившей на время прежнюю злость после этих слов новгородского старейшины, было понятно - он не сомневался в победе своего воина. Да и, наверное, решил потешить себя и свое войско избиением новгородского неумехи - принял вызов:
- Да будет так, кто победит - того правда. Если твой воин - будет по вашему, мой - тогда уходите вы. Клянусь в том Перуном!
Много времени на выбор своего бойца наместник не терял - через минуту из строя дружины вперед вышел богатырь, вооруженный палицей и мечом. У новгородцев же произошла заминка - шло время, а добровольца на зов старейшины не было. Он не выдержал, сам назвал кого-то, после вперед как-то нерешительно вышел дюжий мужик, похоже из молотобойцев. От всего его мощного тела веяло огромной силой, сквозь рукава рубахи проступали буграми мышцы, а в руках внушительная палица смотрелась перышком. По-видимому, среди новгородцев он слыл первым силачом - среди воев раздались дружные крики: - Градислав, не подведи, побей ворога!
По растерянному виду, натянутой на лице жалкой улыбке новгородского бойца Варяжко понял - тот вовсе не уверен в своей победе, а умирать для потехи других не хотел. Только послушание старейшине, да и стыд от позора, если бы надумал отказаться, заставили его выйти на безнадежную схватку. В какой-то момент в душе у юноши поднялась волна сочувствия к нему и возникшего воинского азарта, как в том бою с разбойниками на Ловати. Он отдался ей и крикнул во весь голос: - Люди новгородские, позвольте мне сразиться за вас!
Застыла тишина - как среди новгородцев, так и в стане противника. Люди озирались, ища глазами отчаянного храбреца, решившегося на безрассудный подвиг. Варяжко поднял руку, привлекая внимание старейшины к себе. Тот подошел ближе, какое-то время всматривался, как будто оценивая его. В глазах старого мужа юноша видел удивление и искру надежды, после тень разочарования. Понимал, от чего - его довольно крепкое, но еще по-юношески стройное тело все же не впечатляло, особенно в сравнении с могучими богатырями, стоящими на ристалище. После некоторого сомнения старейшина обратился к Велимудру, стоящему чуть впереди своей сотни: - Твой этот удалец?
Тот отозвался: - Мой, Росслав. Зовут Варяжко. Прежде служил в княжеской дружине, ушел из нее, сегодня примкнул ко мне.
- От чего же ты ушел из дружины? - повернувшись к юноше, продолжил расспрос старейшина.
- Не хочу воевать с Новгородом, старейший. Неправда за князем, против моего разума и чести.
- Ты готов сразиться до смерти с теми, с кем хлеб-соль делил? - в голосе Росслава недоумение перемежалось с осуждением.
- Да, старейший. Зла у меня нет, но если они пойдут за кривду, встану против.
- А как ты, Велимудр, полагаешь, достоин ли этот юноша защищать правду Новгорода? - вновь заговорил с командиром ополчения старейшина: - Будем его выставлять на суд божий?
- Против не скажу, Росслав. В брани его не видел, сможет одолеть ворога - не знаю. Но коль сам просится, то можно и пойти на то. Да и иного нам не остается - Градислав не шибко гож. В кулачной схватке он первый, а с оружием против лучшего воина дружины вряд ли.
- Быть посему, может быть - это боги направили к нам воя, пусть из чужих, - переборов оставшиеся сомнения, принял нелегкое решение старейшина и сказал Варяжко: - Иди, да не оставит тебя Перун без своей милости.
Наместник, сошедший с коня и с нетерпением ожидавший начала схватки, узнал во вставшем перед строем новгородцев бойце бывшего княжеского отрока. Спросил о чем-то старшего гридня, после громко - на всю площадь, бросил с презрением старейшине: - Что, не нашли лучшего воина, чем этого выкормыша? - После добавил, также во всеуслышание: - Раз выгнали его с дружины, теперь сам сбежал, переметнулся к вам. Что же, достойный для такого никчемного народа выбор.
После дал команду своему поединщику: - Приступай, Мстивой, покончи с этим сучьим вымеском. И не тяни долго - нет тут чести для лучшего воина.
То, что произошло после - никто и не мог помыслить о таком. Сомнений в том, что победит могучий воин, ни у кого не было, даже среди новгородцев. Видя вставших напротив громадного, как скала, богатыря и неказистого юнца, иное и не приходило на ум. Княжеский ратник не стал тянуть время - как велел боярин, сблизился неожиданно быстрым для столь крупной комплекции движением и нанес стремительный, рассекающий надвое, удар. Варяжко не стал принимать меч противника на свой - такое и не под силу ему бы оказалось, отклонился мгновенным шагом в сторону, а когда тот невольно чуть провалился вперед - ударил плашмя по шлему.
Убивать гридня не хотел - знал его прежде еще отроком, как-то раз тот даже подсказал юноше с уроком. Впрочем, как любого из прежних сотоварищей по дружине. Оставив меч, захватил за пояс двумя руками оглушенного противника и перебросил в падении через себя, помогая ногами. Варяжко пришлось приложить все свои силы, чтобы отправить многопудовое тело по высокой амплитуде, но зато результат стоил того - гридень упал спиной на окаменевшую землю с далеко слышным грохотом и остался лежать неподвижно, потеряв сознание. Схватка заняла считанные секунды, стоящие с обеих сторон воины даже не поняли - что же произошло, как все закончилось.
Глава 10
Варяжко в полной тишине неспешно подобрал меч, убрал его в ножны и вернулся в строй, только тогда людей как будто прорвало - со стороны новгородцев поднялся рев: - Слава Перуну!
Дружина же и все войско наместника подавленно молчали, двое по команде старшего гридня подбежали к поверженному поединщику и потащили того в княжеский двор. Сам Здебор все еще стоял в оцепенении, не веря глазам и случившемуся, пока новгородский старейшина не окликнул его:
- Боярин, суд богов свершился! Признаешь ли ты неправду, а поборы невместными?
Тот только махнул рукой обескураженно, развернулся и ушел в хоромы, а за ним его войско. Новгородцы же с удвоенной мощью издали клич победы: - У-Ра! - принялись обнимать друг друга и командиров.
Варяжко досталось - каждый из воев от души бил его плечу, так выражая свою благодарность. Пришлось терпеть - тело уже онемело от чувствительных хлопков, едва не упал от могучей "ласки" Градислава. Закончилось такое мучение лишь после того, когда старейшина обратился с речью ко всему ополчению:
- Добрые вои! Недруг отступил, но нам нельзя почивать в благодушии. Нет веры княжескому посаднику - завтра может пойти с мечом на народ новгородский. Возвращайтесь пока к делам своим, но смотрите в оба - не упустите вылазки вражеской. Если позовем вас в набат, то, не мешкая ни часа, собирайтесь с оружием - встанем на пути злодея.
Люди уже стали расходиться, с оживлением обсуждая случившееся на их глазах, когда старейшина остановил Варяжко, собравшимся идти со своим отрядом. Помолчав недолго, высказал тому: - От имени всего Новгорода благодарю тебя за подвиг ратный. Но вот, скажи, молодец, почему ты не зарубил неприятеля? Ведь он же не мог противиться, в твоей воли было творить с ним все, что угодно.
- Я не тать, старейший, не хочу губить понапрасну.
- Почему же понапрасну? Если завтра с княжеской дружиной будет брань - он что, пощадит тебя или других воев, если боги будут на его стороне? Или ты еще не решился - с кем быть? Если с нами, то не должен щадить врагов наших. Своим подвигом ты заслужил доброй участи от людей новгородских, но того мало, чтобы признали своим. Послушай мой совет - проникнись сердцем духом новгородским и тогда оно подскажет, что от тебя нужно людям. Все ли тебе ясно, воин?
- Да, старейший. Могу ли я молвить слово о важном?
Росслав нахмурился, как будто досадуя от назойливости юнца, потом все же кивнул согласно. Варяжко же воспользовался возможностью высказать напрямую свои мысли старейшине города - вряд ли скоро такое еще выпадет. Старался говорить неспешно, хотя слова так и рвались из него:
- Скоро сюда придет Ярополк с войском погубить народ новгородский. Все, что чинит посадник - то воля князя и его воеводы. Хотят вызвать бунт, а потом кровью затопить город.
- Откуда тебе известно, юноша? Или у тебя есть доносчики в княжеской дружине?
Старейшина не скрывал своего недоверия, хотя и понимал, что в словах юного воина правда, сам также считал.
- Нет, старейший, доносчиков нет. Но я говорил с самим князем, оттого и уверен - он не хочет мира с Новгородом, готов вырезать всех, о том сказал мне без обиняков. Думаю, через месяц или два подступит к городу, а за это время его посадник будет всеми путями изводить на бунт.
- Это мне и без тебя понятно. Что же ты хочешь предложить, коль затеял речь?
- Надо собирать свое войско, старейший. Не на день, как сегодня, а хотя бы до брани с князем. И учить их воинской науке - как ратью, так и каждому вою. Неустанно, каждый день, чтобы могли устоять в равной сече против княжеской дружины.
- Эко ты хватил - устоять в равной сече! Да против каждого гридня надо троих воев и то не наверняка, а ты на равной! Разве что на стенах, а не в открытом поле. Или хочешь отсиживаться за ними?
- Не за стенами, старейший, хотя и за ними тоже придется биться, если одолеют в поле. Предлагаю собрать городу свою дружину из лучших воев и учить их бою против княжеской. Если согласишься, старейший, то назначь старшим дружины кого посчитаешь нужным, а я под его рукой буду учить воев.
- Хм-м. Можно подумать, - озадаченно проговорил Росслав, после добавил: - Хотя чему ты научишь воев за пару месяцев, когда у князя в дружине на то уходят годы?
- Конечно, каждый в отдельности уступит в единоборстве. Если же в строю, да еще нежданным образом, то можно не только сдержать, но и переломить сечу к своей победе. О том, как именно - я могу поведать, если у тебя, старейший, будет на то воля.
- Вот что, Варяжко, приходи сегодня повечеру в детинец. Там объявишь совету старейшин о своем умысле с дружиной, а мы порешим, как с ней быть. Понятно? Тогда обдумай веско, что скажешь уважаемым людям.
Замысел юного воителя зиждился на опробованном со своим бывшим отрядом ударе клином по строю противника. Впереди его шел тараном самый мощный воин с полным щитом и доспехом, сзади его подпирали другие, тех в свою очередь задние. Так, общими усилиями, разрывали строй из одного или двух рядов, который обычно применялся в бою княжеской дружиной. А потом в этот разрыв вступал весь отряд, успешно громя разрозненные группы. Правда, требовалась хорошая выучка и слаженность в совместном прорыве, иначе могли отсечь клин или разбить собственный строй, тогда воинам, прорвавшимся в гущу неприятеля, пришлось бы туго.
Варяжко не раз отрабатывал такую тактику в учениях отряда, а потом применил против толпы бузотеров. Теперь же посчитал возможным и в бою с сильной дружиной, только следовало заняться выучкой гораздо основательнее и тогда шансы на успех могли быть довольно существенными. Вечером рассказал о том собравшимся на совет старейшинам гнезд и сословий, отвечал на их дотошные вопросы - от нужного состава дружины до снаряжения воев. Вроде его ответы устроили умудренных мужей, отпустили благодушно. Через день после совета к Варяжко прибыл гонец от старейшины города, когда же явился к тому, застал еще своего командира, Велимудра.
Росслав объявил о создании собственной дружины численностью в пятьсот воев, назначении старшим Велимудра, под рукой которого юному воителю предстоит учить людей новому бою. В напутствие добавил: - Берите в дружину любого воя, просите для нее все, что нам под силу, но готовьте как можно скорее. В любой день и час посадник может выступить со своей дружиной и вам надо остановить его, не допустить гибели многих.
Следующая неделя ушла на формирование дружины. Велимудр в первый день как-то участвовал в отборе воев, но вскоре понял, что особого толка от него нет, доверил помощнику вести его. Сам же занялся обеспечением будущих дружинников - от оружия и доспехов до подготовки казарм и учебного лагеря. Варяжко настоял на постоянном нахождении воинов в лагере, после сам переселился в казарму, убеждая всех - так нужно для выработки общего духа, сродства в воинское братство. Возникший ропот воев, недовольных тем, что им пришлось оторваться от семьи и домашних дел, унял сам старейшина. Сумел внушить им - нужно терпеть лишения ради народа новгородского, в дружине главная надежда оборониться от сильного ворога.
Варяжко по согласию со своим командиром разделил дружину на сотни, назначил старших над ними. Те в свою очередь разбили на взводы - подивились такому подразделению, и десятки. Сразу ввел условие строгой дисциплины - приказ старшего не обсуждается, а исполняется немедленно. Пришлось с позором изгнать из дружины почти десяток воев с норовом, упорно противившихся подобному порядку, пока до всех не дошло - с прошлой вольницей придется расстаться. И уже более терпеливо сносили ежедневную муштру - от хождения строем до приемов с оружием.
Командиры поднимали людей на заре, после легкого завтрака приступали к учениям, занимались до самого заката, с небольшими перерывами на обед и отдых. После ужина и вечерней поверки воины отключались без сил, едва ложились на нары, и так проходил каждый день трудной службы, пока не втянулись в нее. Через месяц упорных учений, с одним выходным днем в неделю - чтобы воины могли отвести душу в кругу семьи, сказались первые результаты. Дружина уже могла хотя бы на минимуме необходимого слаженно выстраиваться в линию, перестраиваться и маневрировать, защищаться и переходить в атаку. Да и закрепились первые навыки с мечом и копьем, перешли от простых приемов к более искусным.
После начальной подготовки перешли к отработке предложенной тактики удара клином, а также возможной защиты в окружении противника. Лидером таранной атаки безусловно стал богатырь Градислав, его поддерживали тоже далеко не слабые бойцы. В учебных схватках они без особого труда проламывали линию обороны даже в шесть рядов - такую обычно выстраивали княжеская дружина и стоящее за ней ополчение, хотя доходило и до десяти-двенадцати при большом войске. Много сложностей вызвало обучение бойцов умению развивать прорыв и сражаться в плотном окружении. Прошла еще не одна неделя неустанных учений, пока Варяжко не посчитал - дружина имеет реальный шанс противостоять княжескому войску.
Тем временем от проезжих гостей и купцов пришли слухи о созыве князем войска. Правда, поводом он назвал поход на землю вятичей, второй год отказывавшихся платить дань Киеву. Но никто из новгородцев не сомневался - Ярополк идет на них. Об этом говорило оживление в стане посадника - затихший на месяц после памятного божьего суда боярин вновь показал свой норов. Нарочито демонстративно проезжал по городу со своей дружиной, шел нахально на отряды новгородского ополчения, стоящие дозором на важных улицах. Те расступались, помня наказ старейшин не ввязываться в прямое столкновение, а потом сопровождали наместника с его войском.
Когда же пришла весть, что Ярополк выступил в поход, то боярин Здебор решился на откровенный конфликт с Новгородом - приказал задержать группу ополченцев, шедших позади, а потом побить их батогами, как каких-то холопов. В тот же день в городе начались волнения - возмущенный люд готов был идти в безрассудную атаку на княжескую обитель. Старейшинам и другим уважаемым мужам с трудом удалось обуздать страсти толпы, дали зарок, что посадник без возмездия не останется. Следующим утром к княжескому двору стянулось новгородское ополчение, пришли все - и стар и млад, кто мог удержать в руке оружие.
Накануне заполдень старейшина города вызвал в детинец Велимудра и Варяжко, здесь вместе с ним ожидали другие старейшины. Росслав не стал терять напрасно время - едва вызванные уселись на лавку, рассказал им о случившемся нападении княжеской дружины на ополченцев и смуте в городе. Продолжил речь о принятом советом решении: - Завтра созываем воев к княжеским хоромам. Будем требовать от посадника виру за посрамленную честь наших людей. Если же он не пойдет на то и науськает свою войско, тогда вступим в брань. Иного нам не дано - оставить бесчинство безнаказанным народ не позволит.
После недолгого молчания обратился к старшему дружины: - Велимудр, веди своих воев в сечу - ее нам не избежать. Как полагаешь, сможет твоя дружина справиться с княжеской?
Тот, немного подумав, ответил: - Может, Росслав. Вои учились ратному делу с усердием, никто не давал слабину. Вернее тебе скажет Варяжко - он дневал и ночевал с дружиной.
На вопросительный взгляд старейшины юноша высказался осторожнее своего командира: - Дружина может дать отпор - люди обучены тому. Но сказать наверняка, как сложится бой - не могу. Княжеская дружина сильна, нашим воинам не сравниться с гриднями, даже отроками, в ратном искусстве. Но мы и готовились именно к такому противоборству, так что надежды на победу у нас немалые.
Один из слушавших речь Варяжко старейшин сказал свое слово: - Ты говорил прежде, что будешь учить воев новому бою. Они усвоили науку, смогут выступить с ней в сече?
- Да, старейший, усвоили. На учениях и схватках между собой воины показали нужную выучку. Только может помешать то, что нет еще опыта в настоящем бою.
- То понятно, - задумчиво произнес старейшина города, - опыт - дело наживное. Ну, что же, завтра мы увидим, чему вы научили воев. Да благословит вас Перун на победу!
Ранним утром дружина в полном снаряжении вышла из лагеря и отправилась походным строем к княжеским хоромам. Люди выходили со дворов, любовались ладными молодцами в блестящих от утренних лучей латах, удивительно дружно шагавших в ногу ряд за рядом. За дружиной пристраивались ополченцы, другие мужи со всевозможным оружием - от топоров и палиц до рогатин и дреколья. Так, разрастаясь по пути, добрались до княжеского двора. Здесь дружина развернулась напротив ворот боевой линией, за ними встали вои, дальше остальные. Народу собралось намного больше, чем при прежней заварухе, Варяжко прикинул - не менее двух тысяч человек.
Они заполнили всю площадь, часть осталась на примыкающих улицах - не хватило места. Похоже, что пришло все взрослое мужское население города, решило побороться с княжеским войском. Стояли рядом совсем еще юные, почти дети и седобородые мужи, которым, казалось, только внуков нянчить да сидеть на завалинке, вспоминая былую молодость. По-видимому, случившееся вчера бесчестье исчерпало терпение людей - оно, как снежный ком на горном склоне, потянуло за собой лавину всех прежних обид. Назначенным старейшинами командирам приходилось нелегко с пришедшим на брань людом, с трудом удерживали его позади новгородского войска.
Долго ждать не пришлось - не прошло и часа, как открылись ворота княжеского двора и оттуда выступила рать наместника, сразу разворачиваясь в строй. В нем первые два ряда заняла дружина, еще три составили вои, как и предполагал Варяжко, зная их численность - около трехсот и пятисот тех и других. Он еще поражался - как они умудрялись размещаться в хоромах, рассчитанных на вдвое меньше народа. Правда, видел через открытый проем ворот шатры, занявшие весь двор.
У новгородцев же, даже считая только его дружину и ополчение, имелось двукратное преимущество, но оно не говорило о реальном превосходстве в силе - каждый гридень стоил двоих, а то и троих воев. Так что понимал ту самоуверенность, что видел на лицах выстроившихся напротив воинов наместника, нисколько не смутившихся многочисленностью противника. Какой-то интерес вызвала у них его дружина - в полном воинском доспехе, первый ряд с копьями и щитами почти во весь рост, последующие два с оружием ближнего боя - мечами, палицами, боевыми топорами.
Из-за расступившегося строя княжеского войска выехал боярин Здебор и своим зычным голосом прокричал: - Почто собрались оружные, по какой надобности?
Ответил ему Росслав: - Пришли мы учинить правду, боярин, стребовать виру за нанесенный тобой урон нашим воям.
- Я в праве делать то, что мне угодно. А твоим воям нечего мешкать перед моей дружиной, вот и попало им за дело, - надменно проговорил наместник и добавил: - Попадутся еще раз - всыплю горячих и с голым задом отправлю восвояси, - и расхохотался, довольный своей издевкой.
Перепалка между вожаками сторон могла идти еще долго - каждый хотел спровоцировать другого первым начать побоище, чтобы потом обвинить в нарушении данной когда-то клятвы. Не выдержал кто-то из новгородцев из задних рядов - метнул увесистый камень и попал в бок коня боярина. Тот едва удержался на вздыбившемся вороном, а потом, прокричав гневно: - Паскудное племя! - дал команду: - Дружина, бей ворога!
Едва услышав приказ, стоявшее в нетерпении княжеское войско двинулось вперед. Воины шли неспешно, держа строй, обогнули наместника, а потом ускорились, пытаясь с ходу смять противника. Варяжко не стал ждать команды старейшины, крикнул: - Градислав, вперед! - а потом всей своей дружине: - Клином, марш!
Те несколько десятков метров, разделявшие противостоящие стороны, преодолели за считанное секунды, две дружины встретились в лобовой атаке. С далеко слышным грохотом щитов, ударами копий столкнулись первые ряды, на них напирали задние, какое-то время две стенки встали, перебарывая одна другую. Противники оказались достойными, с равными силами, держали строй, не давая прорвать его. Переломил равновесие богатырь Градислав, опрокинул стоявших против него гридней. Он, а за ним его ведомые, вдавились в появившуюся щель в первой линии княжеской дружины, следом, шаг за шагом, пошли вперед другие воины.
Варяжко шел в голове клина, сразу за спинами ведущих. Сам в схватке не участвовал - следил за дружиной. Давал команды, если кто-то отставал или, напротив, вылезал вперед. Так прошли весь вражеский строй до последнего ряда, а потом разошлись по обе стороны, охватывая в окружение разбившееся на части княжеское войско. Тем же клином вновь разрезали противника, дробя его на малые группы. Тут уже вступило в дело ополчение, било потерявших строй гридней и воев. Те отбивались отчаянно, отдавали свою жизнь, уводя за собой в мир теней - навь, не одного врага.
Превосходство в численности новгородцев сказалось в полной мере - войско наместника таяло на глазах. Сам он бился вместе со всеми, так и пал с ними. Сражение длилось почти час, закончилось кровавой жатвой - всех оставшихся в живых княжеских дружинников и воев перерезали, никого не брали в плен. Не пощадили даже раненых, на глазах Варяжко его воины добили их. Но и новгородцам досталось - потеряли треть своего войска, в его дружине также. Сам юноша в сече почти не пострадал, только ныла грудь от пропущенного удара мечом. Спасла крепкая кольчуга, но, похоже, без перелома ребер не обошлось. Ему помогли смазать пострадавшее место, а потом покрепче перевязать грудь, на этом лечение закончилось.
Больше болела душа - он своими руками, его бойцы погубили цвет русского воинства, лучших воинов в ненужной Руси междоусобице. Народ вокруг ликовал победе, а Варяжко стоял опустошенный, растеряно отвечал на похвалу и поздравления. Уже потом, сидя на лавке в княжеских хоромах, взял себя в руки. Его позвали на совет старейшин и старших командиров решать, что предстоит делать дальше. Все понимали, что война с князем только начинается, скоро он будет здесь с войском, намного большим, чем в происшедшей схватке. Справиться с ним Новгороду самому уже не удастся, старейшины уже позвали на помощь людей с родственных земель.
На вопрос одного из сотников - Успеет ли подмога до подхода Ярополка? - Росслав заверил: - Да, должна. Чудь и весь уже вышли к нам с Ладоги и Гдова - о том прислали гонца, кривичи из Пскова и Изборска тоже собираются, как и словены на Ловати и Ильмене. Пока не слышно о Смоленске, но его старейшины пообещали отправить воев в самое скорое время, да и Ярополк уже на подходе к нему.
После добавил: - Мы с сородичами договорились, что их вои со старшинами пойдут под начало нашего тысяцкого. Нам сейчас надо решить, кого им поставить. Что скажете, мужи ратные?
- Что уж говорить, пусть Велимудр ведет нас. Это его дружина переломила княжескую, без нее всем нам пришлось бы туго, - высказал сотник ремесленного квартала.
- Если мужи так решат, то отказываться не буду, - согласился старший дружины, - хотя ради правды скажу, что воев вел Варяжко.
- Больно еще молод твой Варяжко, пусть помогает, коль доверяешь ему, - высказался кто-то из командиров, - правда, парню не отказать в ратном умении, лихо он разделал войско посадника.
Слово вновь взял старейшина, обратившись с вопросом к юноше: - Варяжко, как полагаешь, справишься с дружиной Ярополка? В ней столько же гридней, сколько было у боярина сегодня, еще отроков с полсотни.
- Будет труднее на этот раз, Росслав. Потеряли мы треть людей, среди них самых сильных - Градислава и еще нескольких. Без них нам вряд ли удастся проломить строй княжеской дружины, как смогли нынче. Есть кое-какие задумки, но с ними надо крепко размыслить, а потом с воинами наработать.
- Поступай, как считаешь нужным. Что от нас потребуется, дадим, но через седмицу - когда сюда придет Ярополк, тебе надо остановить его дружину. С воями мы справимся без твоей дружины, родичи подмогнут.
Ставший тысяцким Велимудр устроил военный совет с командирами ополчения, когда старейшины покинули хоромы. Первым обсудили вопрос - где же встретить княжеское войско? О том, чтобы отсиживаться в Новгороде за его стенами, речи не было, может быть, только в крайнем случае - если придется отступить. Рисковать городом никто не хотел - Ярополк мог просто сжечь его. Устраивать сражение в открытом поле посчитали не лучшим решением, вело к излишним потерям. Кто-то предложил сесть с обороной в Городище - место удобное, на холме у берега, мимо неприятельскому войску никак не пройти. Неспроста когда-то здесь основался Рюрик, подмяв Новгород под себя. Укреплено высоким валом и глубоким рвом перед ним, да и неподалеку, всего в двух поприщах - так называли версту в это время, - сноситься с ним можно скоро.
Против никто не высказался, тут же, не откладывая в долгий ящик, отправились в Городище. Меньше, через час разглядывали возможное поле брани. Казалось, все подходило, но не хватало простора - вряд ли на образовавшемся здесь островке между Волховом и его притоком Волховцем смогло бы разместиться многочисленное войско. Остановили выбор на участке ниже него - с двумя холмами и нешироким проходом между ними на правом берегу. В самом же Городище решили оставить заслон, если вдруг Ярополк вздумает закрепиться в нем. Варяжко согласился с таким мнением, пока другие обсуждали - где ставить войско и рыть ров, внимательно изучал окрестность, примечая места возможной засады и необходимых укреплений. Пытался предугадать, что может предпринять Ярополк, строил план будущего сражения.
После высказал свое суждение: на склоне перед рвом вкопать надолбы из небольших столбов, а на валу за ним вместо привычного частокола - времени возводить его просто не хватало, ставить защищенные от стрел врага бойницы-забрало для лучников. Объяснил не понявшим сразу его мысль мужам о казалось бы простых сооружениях, но еще не применявшимся в это время, добавил о мостиках через ров, которые понадобятся, когда сами пойдут в атаку. Еще предложил вырыть в проходе между холмами и замаскировать ямы-ловушки, только обозначить их вешками, чтобы самим не угодить в них. Кроме того, подготовить чуть в стороне скрытые окопы для засады, там он оставит до нужного времени часть своей дружины.
Настала осень, когда с Ильмен-озера вошли в Волхов ладьи Ярополка. Все последние дни на месте будущего сражения новгородцы строили укрепления. Им помогали подошедшие ополчения с призванных земель - весь правый берег усеяли тысячи людей, от Новгорода до Городища сновали обозы с лесом и другими материалами. Работы шли до самого дня подхода неприятельского войска, успели если не все, что задумали, то многое. Варяжко со своей дружиной в строительстве не участвовал, денно и нощно готовился к предстоящей битве. Ему передали лучших бойцов новгородского ополчения, в какой-то мере восполнили потери, вот и натаскивал их со своими командирами на самое нужное - держать строй с уже бывалыми воинами.
Отрабатывали еще атаку противника из засады в его тыл, учились скрытности. По его заказу портные сшили маскировочные сетки, в них и провели последние занятия с учениями на месте. Новая наука давалась нелегко - воины, особенно вновь поступившие, не понимали, зачем этот маскарад и другие потайные меры. Для них, привычных идти открыто навстречу врагу, они казались зазорными, умаляющими честь воя. Только потом, когда на учениях увидели, как внезапно из ниоткуда появлялись какие-то чудища в зеленом и поражали одного за другим растерявшихся ратников, прониклись важностью подобного учения, старались постичь нужное умение.
Выставленные дозоры на Ильмень-озере у истока Волхова издали заметили приближающиеся ладьи с княжеским войском и предупредили о том видным с сопок сигнальным дымом. Запоздавшие работные люди и обозы поторопились уйти в Новгород, а ополчение выступило из бивака на отведенные позиции вдоль берега - напротив Городища и ниже на поприще, на холмах и в проходе между ними. Небольшая его часть укрепилась на левом берегу за наваленном спешно валом, хотя особой нужды в том не было - густой лес делал невозможным здесь высадку крупного войска в отличие от открытого правого. Ниже по течению по всей ширине русла поставили на якорь ладьи с грудой хвороста на них и поджигателями, держащими наготове факел, перекрывая княжеским суднам путь к Новгороду.
Варяжко со своей дружиной занял проход между холмами - посчитал, что Ярополк вряд ли бросит главную свою силу на губительную атаку укрепленных склонов, а постарается прорваться к ним с тыла. Послал в засаду лучшую сотню, сам с остальными бойцами встал за вагенбургом - сцепленными повозками с поднятыми на высоту роста бортами, перекрывшими весь проход. Не стал встречать лицом к лицом княжескую дружину с неизбежными при том жертвами и неизвестным исходом - применил новое для нынешнего времени, по крайней мере в русском войске, укрепление. Все бойцы кроме привычного оружия обзавелись луками с запасом стрел, встали с ними к проемам-бойницам в бортах.
Ждать долго не пришлось - вскоре появилась княжеская флотилия из сотни ладей, несших на борту около пяти тысяч воинов. Как только они прошли Городище, позади них из Волховца вышли два десятка ладей-брандеров и перекрыли русло, отрезав противнику путь обратно - все княжеское войско, по сути, оказалось в ловушке. С обеих берегов по вражеским суднам открыли огонь лучники, в самом буквальном смысле - зажигательными стрелами, с пучком горящей просмоленной пакли. Большая их часть попала в цель - через несколько минут на ладьях одна за другой пошел дым, а потом открытый огонь. Их экипажи спешно повернули к берегу на встречу с неприятелем, принявшим так горячо.
Глава 11
Ладьи с княжеским войском шли к берегу - часть горящие, а остальные поддержать их при высадке огнем своих лучников. Им навстречу летели множество стрел - уже не зажигательных, а с тонким острием, пробивающим кольчугу. Вели стрельбу лучники ополчения под прикрытием щитов, которые удерживали стоящие рядом вои, к ним присоединились стрелки на валу. Под почти сплошным смертоносным ливнем корабли один за другим приставали к обрывистому правому берегу. Неся немалые потери, войско спешно высадилось с них, прикрываясь щитами, а потом поднялось на кручу. Каждый шаг давался новыми жертвами, пока занявшие верх воины не отогнали противника подальше от места причаливания.
Огонь с холмов и Городища не дал возможности княжескому войску спокойно собраться для атаки - наспех, сразу после высадки, его воины пошли вперед. Большая часть стала подниматься на склоны, пытаясь опрокинуть оборону на валу, центр же с дружиной наступал там, где и предполагал Варяжко - между холмами. Первые ряды закрылись ростовыми щитами, так и шли плотным строем, шаг за шагом. Бойцы новгородской дружины открыли огонь из луков, но больше попадали в щиты, только изредка в открывшиеся ненароком ноги и руки наступавших. И тут большую подмогу им оказали ямы-ловушки - строй княжеской дружины разрушился из-за них, попавшие в них воины не могли защитить идущих позади. Те же не успевали обойти одну яму и снова сомкнуть линию, как сами попадали в следующую.
Потеряв четверть воинов, вражеская дружина подступила к вагенбургу и встала, не зная, как преодолеть такую преграду. Сменившие луки на копья новгородцы не давали противнику возможности приблизиться и перескочить через нее, а обойти по склону не позволили выкопанный ров и вал за ним. Решающую роль в таком противостоянии сыграла сотня, засевшая в засаде - бойцы выскочили из-под земли в своих странных нарядах и ударили в спину обескураженного врага. Поднявшаяся сутолока, даже паника в задних рядах заставила обернуться передние и тут по команде Варяжко его бойцы пошли в атаку. В нескольких местах откинули борт, вои перескочили его и сходу вклинились в растерявшийся строй неприятеля.
Под ударом с двух сторон противник сжался, его воины мешали друг другу, пытаясь дать отпор наседавшим новгородцам. Но все же как-то сумели прийти в себя и выстроиться, заняли круговую оборону. Дальше бой шел в почти равной борьбе, но постепенно превосходство в силах сказалось - ряды княжеской дружины редели быстрее, чем у новгородской. Меньше, чем через час, пал ее последний воин - воины Варяжко перерезали всех. На других участках сражения складывалась подобная картина - пришедшее войско терпело поражение от почти вдвое большего ополчения, нигде не добившись какого-либо серьезного успеха. Только в стане Ярополка с его знаменем еще шел бой - он сам с мечом стоял рядом со своими последними воинами, пока не упал от удара палицы по шлему.
После сражения, предав огню тела своих павших и сбросив в воды Волхова неприятеля, ополчение направилось в Новгород - праздновать великую победу. Вело за собой немалую толпу захваченных в плен воев из княжеского войска - их, в отличие от дружины, не стали вырезать, намеревались получить за них выкуп или продать в холопы. В плен попал сам князь - его везли на отдельной повозке под большой охраной, защищая прежде всего от гнева своих людей. Судьбу Ярополка должны были решать старейшины Новгорода и других городов, пришедших со своим ополчением. В обозе везли трофеи - оружие и снаряжение побежденных, добычу еще составили ладьи - больше полусотни, сохранившихся от огня.
Варяжко шел впереди своей дружины. Велимудр фактически признал его командиром, не вмешивался в дела лучшего отряда новгородского ополчения. Да и бойцы приняли юношу, едва достигшему восемнадцати лет, своим вожаком, сменили первое недоверие на подобающее почитание. Уверились в его ратном искусстве и разумности командования, теперь все - от безусых юнцов до зрелых мужей, шли за ним без тени сомнения. Сам Варяжко задумался над будущим - связывать ли его с воинской службой или перейти к более мирным делам. Сейчас, когда ничто не угрожало Новгороду, надобность в постоянном войске и его службе отпала, так что он мог вернуться к своим проектам, прерванным на время. Но предполагал, даже чувствовал, что скоро многое может измениться и вновь надо готовить оружие.
Выбор для Варяжко решился следующим днем после сражения. Старейшины пригласили его, как и других командиров, в детинец на совет. После здравиц и поздравлений воинству перешли к насущным делам. С добычей определились быстро - все захваченное добро отдали пришедшему на помощь Новгороду ополчению. Больше суждений и споров вызвали судьба князя и устройство отношений городов с Киевом.
Горячие головы взывали уничтожить Ярополка, как и зависимость от княжеской власти, жить же каждому племени как прежде - в полной воле. Другие признавали нужду в объединении - иначе придут чужеземные вороги и поработят порознь, да и между племенами вновь возникнут кровавые распри, а удержать от них некому. Только предложили убрать Ярополка и призвать Владимира - прежний князь вознамерится отомстить своим обидчикам, придет вновь с войной, как наберется сил.
Взял слово и Варяжко. Поддержал сторонников княжеской власти, но предостерег от призвания Владимира. Он оказался единственным, кто высказался за сохранении Ярополку жизни и киевского престола:
- Новгород, как и земли словен, кривичей, чуди, заслуживают своей воли, но не переча общим нуждам Руси. Можем заключить с Киевом договор - платить ему дань, выставлять войско на защиту, но делами здешними править самим. Ярополк обжегся с нами, знает нашу силу, не раз подумает, прежде чем нарушить уговор. А для того, чтобы постоять за себя, можно держать свою дружину из тех денег, что прежде отдавали на княжескую - ту же тысячу гривен. Владимир же, уверен, не смирится с такими вольностями, захочет подмять нас, как и всю Русь. Это нынче, пока у него нет дружины, дает посулы с какими-то льготами и свободами, а когда придет к власти - вряд ли устоит, чтобы не нарушить слово.
Собравшиеся на совете мужи не прервали Варяжко, но и не поддержали. Когда же пришло время принять решение, постановили - Ярополка держать под замком и призвать Владимира на княжение, пусть он сам распорядится с братом. Дружина своя остается, будет кормится с той доли дани, что прежде отдавали за княжью - о том особо оговориться с новым князем, как и с другими вольностями. Варяжко не стал выступать против, понимая, что не сможет помешать воле старейшин, но когда его спросили о службе в дружине, отказался - Владимиру он не помощник. Те особо не настаивали, видя твердость в юном муже, отпустили его с миром, может быть, тая недовольство.
Первую неделю Варяжко просидел дома безвылазно - отдыхал после трехмесячной службы и вымотавшего за это время напряжения. Отдавался любви с Милавой, играл с растущей на глазах дочерью и Ладой, наводил порядок во дворе. Только потом окунулся с головой в новое дело - изобретение простейших механических часов с маятником. До сих пор время измерялось по солнечным часам, да и они на Руси не были в ходу - определяли на глазок, по положению солнца на небосводе. Но в каких-то случаях требовалось более точное знание времени - в воинском деле, на производстве, торговле или мореплавании, так что производство часов сулило неплохие перспективы.
Общую конструкцию и маятниковый механизм представлял неплохо - в доме родителей висели на стене ходики с кукушкой. Они исправно отбивали каждый час, пока юный исследователь не полез выяснить - куда же прячется кукушка. Поломку так и не устранили - нужной запчасти на старинную модель у часовых мастеров не оказалось. Но с тех пор хорошо усвоил внутренности механизма - не раз пытался разобраться с ним. Примерно в таком виде и предполагал сделать свои часы - с гирями и маятником, а по возможности - с той же кукушкой, если справится с ней. Теперь старался вспомнить каждую деталь - маятник, анкер, храповик, циферблат со стрелками, их размеры, форму, размещение в корпусе. Рисовал, просчитывал, подправлял, пока не получилось что-то, похожее на прежние часы.
Ходики с кукушкой и маятниковый механизм []
Ходики с кукушкой и маятниковый механизм
После принялся переделывать под возможности местных мастеров по металлу. О них имел ясное представление - немало намаялся, пока доводил до ума свою первую пилораму. По сравнению с ней часы получились сложнее, да и детали тоньше и аккуратнее, так что пришлось упрощать, многое менять. Отказался с большим сожалением от той же кукушки и механизма боя, да и от минутной стрелки, но намеревался вернуться к ним после отработки первых образцов. К исходу месяца от начала работ проект часов был готов, Варяжко передал чертежи Миромиру - с этим мастером сработался лучше, чем с другими. Правда, как и с первой работой, перестраховался, заказал тому изготовление отдельных деталей - сборку и отладку оставил на себя, в собственной мастерской, которую он обустроил в одном из сараев во дворе.
С опытными образцами провозился до самой весны. Не раз и не два пришлось начинать все заново, в головоломных муках искать пути обхода возникающих на каждом шагу трудностей. Иногда впадал в отчаяние, клял себя, что взялся за недостижимое дело, а потом снова продолжал - упрямство и самоуважение не позволили бросить его на полпути. От начального проекта осталась только принципиальная схема, конечная же конструкция вышла далеко не схожей с той, из памяти. Можно ее было назвать топорной, грубой, но она работала, час за часом! Варяжко долго сидел на лавке в мастерской и смотрел на произведение своего ума и рук, доставшееся с таким трудом. Усталость и радость переполняли душу, то, что чувствовал сейчас, можно было назвать счастьем - ни в одном из прошлых дел такого не испытывал.
Производство и продажу часов оставил за собой - не стал отдавать на сторону секрет своего изобретения. Выкупил в ремесленном квартале у вдовы кузнеца подходящую мастерскую, нанял толковых помощников из учеников и подмастерьев, сам работал с окончательной сборкой и настройкой. Первую партию из пяти часов отдал за полцены знакомым купцам из числа самых уважаемых - тому же Велимудру. От тех пришли другие купцы, а также состоятельные ремесленники - тоже захотели обзавестись диковинкой. К лету у Варяжко набрались заказы как от новгородских покупателей, так и на продажу в другие города, даже с Готланда - заморским купцам также приглянулся товар.
В последующих изделиях Варяжко ввел и минутную стрелку, и кукушку - все-таки добился этих немаловажных новшеств в уже выпускаемую продукцию. Они вначале шли как опции, по дополнительному заказу, а потом уже вошли в основную комплектацию - большинство клиентов захотели часы именно с ними, хотя цена выросла почти на половину. По-видимому, зрелище выскакивающей каждые полчаса из окошечка разукрашенной птички и своим кукованием отсчитывающей время тешило их не меньше, чем детей - шли на лишние траты без особой жалости, по крайней мере, не подавали виду. Производство постепенно расширялось, мастерская каждый день выпускала по два десятка часов, заказывали же в разы больше. Варяжко даже организовал поточную линию - каждый из работников выполнял свою операцию и передавал дальше.
Тем временем в городе происходили важные события - весной 980 года в Новгород прибыл Владимир с варяжской дружиной. Минувшей осенью старейшины направили к нему посланцев, позвали на правление взамен Ярополка. Тот согласился на высказанные ему условия, но попросил денег на найм варягов - идти самому без войска не решился. И вот теперь пришел на драккарах, ведя за собой не такую уж большую дружину, с тремястами норманнов - по-видимому, рассчитывал на подкрепление в Новгороде. На собранном старейшинами вече поклялся в заботе о городе, сохранении за ним особых прав. После уговорил народ дать ему воев, чтобы занять стол киевский, если вдруг там учинят ему препоны. Надолго не задержался, получил под руку дружину новгородскую, прихватил еще Ярополка и вышел походом в Киев.
Из дошедших в Новгород слухов Варяжко узнал, что народ киевский признал Владимира своим князем после публичного, на вече, отречения Ярополка. Возможно, два брата заключили между собой уговор - в обмен на жизнь и какую-то свободу тот сам отказался от киевского престола, присягнул с народом в верности новому князю, после отправился княжить в далекий Тмутаракань, практически в ссылку. Сам Владимир спешно принялся набирать дружину - частью из варягов, пришедших с ним из-за моря, переманил кого-то из новгородской дружины, принял воев и отроков. Каких-либо поползновений на утверждение своей власти в других городах и землях не предпринимал, по-видимому, оставил на скорое будущее.
На удивление себе Варяжко спокойно воспринял вокняжение Владимира. Понимал, что сейчас не в его силах хоть как-то помешать тому, а переживать - только попусту растрачивать себя, свои нервы и душевные силы. Не сказать, что смирился с произошедшим, чувствовал, что еще придет его время встать против будущего тирана. То, как поступил Владимир со своим братом, поразило Варяжко - ожидал, что тот не преминет расправиться под благим предлогом. Пусть Ярополк сейчас в ссылке, но впоследствии мог принести немало хлопот нынешнему князю одним только своим существованием, как имеющий по старшинству большее право на престол. Если будет смута на Руси, то недовольные могут воспользоваться таким поводом. Уж Владимир должен был знать о том, тем удивительнее представлялся его поступок. Единственно, что хоть как-то могло объяснить - он пока не имел опоры, сильной дружины, поостерегся вызвать лишнее недовольство народа убийством Ярополка.
С самим Варяжко происходило невообразимое прежде - пустился в распутство. То ли виной тому стала его неуемная душа, томимая наступившим к лету покоем, то ли мужское начало не выдержало вынужденного воздержания - Милава ходила на сносях со вторым дитем, но повел себя, как тот мартовский кот. Вновь сошелся с Любавой, пока ее муж находился в отъезде - каждую ночь чуть ли не открытую ходил к ней в ее покои, а не таясь, как прежде, в бане. Похаживал к молодой еще вдовушке, Всеславе, у которой купил мастерскую - тоже оказалась горячей в любовных сношениях, стосковавшись за год вдовства по мужской ласке. Она жила рядом, так что забегал к ней едва ли не каждый день на обед и после работы, занимался любовью на глазах ее трех малых детей.
Но и двух довольно страстных женщин оказалось мало - увлекся юной девушкой, только вошедшей в возраст на выданье. Увидел ее на улице, когда возвращался домой после утех со Всеславой. Тоненькая, как тростинка, не похожая на статных девиц, кои встречались немало, она привлекла его взор невиданной прежде красотой - ангельской, сказал бы, если уверовал в небесных созданий. Тонкие черты лица, в своей гармонии они создавали удивительную картину, созданную лучшим художником - матушкой-природой. На какое-то время встал, как вкопанный, не имея сил отвести глаза, так и смотрел на девушку, пока она не удалилась скорым шагом, почти убегая, от назойливого внимания незнакомого юноши.
Пошел следом за ней, держась на удалении, старался не пугать излишне и без того встревоженную красавицу - она оглядывалась время от времени, а потом все ускоряла шаг. Так прошел за девушкой обратно мимо детинца, перешел по мостику через ручей на Неревскую сторону, пока она не забежала в одну из изб, оглянувшись в дверях на него. Долго не раздумывал, вошел вслед за беглянкой. В вечернем полусумраке увидел сидевшую за столом семью - мужа и жену, ораву детей, девушки среди них не оказалось. Они трапезничали, оглянулись на скрип открывающейся двери и уставились на вошедшего юношу удивленными глазами.
Варяжко первым приветствовал хозяев: - Мир вашему дому, люди добрые! - после ответного от хозяина: - Гой еси, добрый молодец, - продолжил: - Не серчайте, если пришел некстати. Но есть у меня к вам забота, выслушайте ее.
Хозяева переглянулись между собой, после муж высказал: - Говори, молодец, с чем ты пришел?
Сказал прямо, не ходя вокруг да около: - Увидел я девицу неописуемой красы, глаз не мог оторвать, так и пришел за ней к вам. Худого ей не желаю, хотел бы свидеться с ней. Если не буду ей противен и слюбимся, то возьму ее второй женой. Обо мне можете узнать у уважаемых людей - зовут меня Варяжко, живу в Словенском гнезде.
Хозяин прищурился, всматриваясь внимательно, а потом, узнав, проговорил с каким-то изумлением, как-будто не верил своим глазам: - Варяжко, это ты водил новгородскую дружину против Ярополка?
- Да, я. А как тебя зовут, добрый хозяин?
- Вторак я, гончар. А жена моя - Ждана. Много доброго говорили о тебе люди - сметлив и разумен не по годам, вои признали тебя вожаком, а такое многого стоит! С таким молодцем породниться для нас в радость. Дочь же наша - Румяна, только поспела на выданье - ей исполнилось шестнадцать. Она здесь, вот схоронилась за печью - видать, смутил ты ее, парень
После позвал: - Выходи, дочь, не бойся - добрый молодец пришел к тебе, а не тать.
Девушка вышла робко из-за печи и встала, потупив глаза. Бледное лицо зарумянилось, как бы оправдывая ее имя, вся стройная фигурка замерла в напряжении, только дрожащие руки беспокойно теребили длинную косу. Не проронила ни слова, Варяжко пришлось самому начать с ней разговор:
- Будь здрава, Румяна. Прости, что потревожил твой покой. Но как увидел тебя, твою красоту несравненную, то не мог пройти мимо, душа потянула вслед за тобой. Позволишь ли ты видеться, приходить к тебе, при отце-матери? Ничего зазорного не мыслю, клянусь в том Мокошью!
Стоял, замерев, ожидая ответа, а девушка все молчала. Через долгое время едва слышно промолвила: - Приходи ...
С того дня Варяжко каждый вечер навещал ненаглядную, говорил ей ласковые слова, расспрашивал, рассказал немного о себе, Милаве и дочери. В первое время Румяна стеснялась его, вела себя отчужденно - приходилось тянуть из нее каждое слово, не улыбалась шуткам и смешным историям. Только через пару дней осмелела - сама принялась рассказывать о происшедшем с ней, своих мыслях и переживаниях. Поражала своей наивностью - в ней все еще сохранялось детство, слушала его, как доброго сказочника, верила его небылицам, как малое дите. Тем дороже ему становилась - ее незамутненная душа притягивала, как чистый родник в безводной пустыне.
А ее целомудренность представлялась чудом - в это время, когда телесные утехи не были редкостью среди юных девиц, Румяна как-будто не подозревала о них. Даже Милава, насколько скромной не казалась в начале их отношений, по сравнению с ней выглядела распутницей. Когда Варяжко впервые прикоснулся к ее тонкой руке, она посмотрела на него недоуменно, а потом залилась краской. Правда, не отдернула, но и не подала какого-либо знака поощрения. Постепенно приручал к себе, не торопил девушку своими ласками - мужское томление снимал со Всеславой, связь с которой не прерывал и после встречи с Румяной.
Спустя две недели свидания с девушкой проходили не только в избе, на глазах отца и матери - с их согласия водил ее на гуляния, катал на лодке, купался с ней в тихом затоне Волховца. Здесь, на безлюдном песчаном берегу, впервые овладел Румяной. Она не сразу решилась обнажиться перед купанием, как обычно поступали другие девушки даже при парнях, только после уговора сняла сорочку и бросилась в воду. Варяжко не отстал надолго - снял штаны и также нагишом пустился за ней. Купались долго, до озноба. Плыли наперегонки - юноша едва поспевал за юркой Румяной, в догонялки под водой. Тут уж Варяжко дал волю рукам - хватал девушку за самые сокровенные места, а та вовсе не сопротивлялась. А когда вышли из воды - оба возбужденные, у Румяны ходила ходуном ее небольшая грудь, - без слов сошлись в любовной близости.
Теперь каждый вечер отправлялись в свой потаенный уголок и отдавались друг другу самозабвенно. В девушке проснулась женская чувственность - отвечала на ласки неумело, но страстно, сама старалась вести любовную игру, с каждым разом все более изощренную. А дома, при родителях, ластилась к нему, нисколько не стесняясь, а те поражались, не узнавая прежде тихую дочь. Как-то отец девушки высказался им обоим, когда они вернулись с речки:
- Вижу, у вас между собой сладилось. Мы с матерью думаем - пора уж о свадьбе позаботиться, отдать нашу кровиночку замуж. Что вы скажете, молодые?
Молодые согласились - причин отказывать ни у Варяжко, ни, тем более, у Румяны не нашлось. Девушка уже сама хотела заговорить о свадьбе, но не решалась - юноша видел в ее вопрошающем взгляде ожидание особых слов, важных для нее. Иногда в его объятиях уходила в мыслях куда-то, похоже, в свои мечты - ее лицо светилось надеждой и радостью. Сам он не торопил любимую - дал ей возможность свыкнуться с ним и будущей совместной жизни. Теперь же, когда родители девушки без обиняков задали значимый для нее вопрос - она вся потянулась к нему, прижалась доверчиво, отдавая себя его воле.
Переговоры с родителями невесты о вено и свадьбе не затянулись - Варяжко согласился с их условиями, не торгуясь. Да те и не заламывали цену - запросили гривну с небольшим, понимали, что их худенькая дочь явно проигрывает гораздо более статным сверстницам. По сути, Румяне выпало нечаянное счастье - никто из парней прежде особо не прельщался ею и не высказывал желания взять в жены, несмотря на ее красоту. Каждому было понятно, что доброй хозяйки из тщедушной девушки не выйдет, да и родить вряд ли сможет. Так что родители согласились бы отдать дочь задаром, без всякого выкупа, радовались ее удаче - жених то завидный! И не важно, что будет у него второй, младшей женой - парень не из голытьбы, сможет прокормить и ее.
Дома Варяжко рассказал Милаве о скорой женитьбе. Та восприняла новость спокойно, принялась расспрашивать о невесте. После недавних родов - родила снова девочку, без прежних мук, - отдавалась материнскому счастью и к похождениям мужа на стороне отнеслась снисходительно. Знала о его связях с женщинами, но сцен ревности не устраивала. Варяжко подозревал, что она даже довольна тем - муж не пристает к ней с телесными утехами, ублажает плоть с другими молодицами. После вторых родов располнела, подстать дородным соседкам-купчихам, нисколько уже не напоминала прежнюю порывистую девушку. Да и страсти в постели давно не проявляла, отдавалась больше по надобности супруга.
Предложила привести Румяну в гости, а когда та, оробевшая под оценивающим взором старшей жены, сидела тихо, как мышь под веником, боясь слова лишнего сказать - привечала ее по-матерински. Правда, когда Варяжко вернулся, проводив девушку до дома, сказала осуждающе: - Что же ты такую худущую в жены выбрал? Она же и родить не сможет - помрет!
Варяжко знал о такой опасности - в близости с девушкой не забывал о предосторожности, берег ее от беременности. В это время на Руси еще не знали о кесаревом сечении, да и без антибиотиков оно все равно не помогло бы выжить роженице. Но отказаться от любимой не мог и не хотел - сердцем прикипел, душа же трепетала от обладания ненаглядной. Да и надеялся на лучший исход - несмотря на худобу, таз у Румяны все же был достаточно широким, чтобы дитя могло появиться естественным путем. Проверять такое, конечно, не собирался, но и заранее не отчаивался, случись вдруг такое. О том он как бы невзначай говорил с Румяной перед свадьбой - та всплакнула, но согласилась обойтись без своего дитя.
Свадьбу провели в конце лета в хоромах Варяжко. После обряда в доме невесты с благословением родителей направились со всей родней в капище детинца. Здесь семейный союз молодых освятил среброволосый волхва, призвав в молитве покровительство богини судьбы Макоши. Прежде Варяжко особо не знался с языческими жрецами, хотя и не избегал их. Приписываемым им чудесам не верил, усмехался в душе над наивной верой людей в богов и их служителей. Но и не отказывал в житейской мудрости волхвов - они знали многое о живой природе, подмечали то, что не видели другие, а потом выдавали поражающие воображение своей прозорливостью советы и наказы.
После освящения виновники торжества и многочисленные гости, заполнившие битком горницу, пировали за праздничным столом, говорили речи, дарили и принимали подарки, так и просидели в довольстве до вечерней зари. Жены Варяжко сидели по обе стороны от него, он обнял обеих, а те прижались к нему на утеху гостям, высказавшим молодому мужу недвусмысленные пожелания - как справиться со своими молодицами. Кто-то из них, разгорячившись хмельным, тут же за столом показал пример тому - поднял дебелую соседку, задрал ей сорочку и приступил к совокуплению под одобрительные крики других. С оргией, шутками и смехом довели свадьбу до завершения, а потом разошлись, довольные собой и хозяевами.
Семейная жизнь с юной женой сложилась сразу. Румяна послушно исполняла указания старшей, приняла на себя большую часть домашних хлопот. Оказалась еще той чистюлей - не давала пылинке упасть, неустанно мыла и убиралась, скребла и чистила. Готовила тоже не плохо, особенно удавались ей курниг - пирог с курицей и козули - печенные из теста фигурки животных, тут она давала волю своей выдумке. Много нянчилась с младшей дочерью Милавы - Нежаной, когда та не спала, игралась с Ланой - тешила душу с чужими детьми, коль судьба отказала ей в своих. Варяжко видел в ее глазах тоску, когда она прижимала к груди дитя, иногда даже проступали слезы. Обнимал Румяну, утешая без слов, так и сидели рядышком, прижавшись друг к другу, пока она не успокаивалась.
В семейных заботах, работе в мастерской встретил осень. Казалось, все нужное для счастья есть - живи и радуйся. Но незаметно пришло какое-то беспокойство, сменившееся тревогой - предчувствием новой беды. Вроде ничто вокруг не могло ее вызвать, но оно росло, пока однажды не услышал новость - в Новгород прибыл посадник от Владимира. За минувший год в городе установилась собственная власть - вече выбрало своего посадника, им стал Велимудр, назначенные им мужи правили в гнездах, у тех под рукой стояли старшины кварталов. В избранном на вече суде разбирались споры горожан, дружина следила за порядком, городские мытари собирали подати и пошлину. И вот в налаженный порядок вмешалась новая сила - Владимир решился проявить свою власть в вольном городе. В малой или большей мере - новгородцы еще не знали, но многие, как и Варяжко, чувствовали недоброе в самом скором времени.
Глава 12
Наместник нового князя Радислав появился в Новгороде без дружины, если не считать десяток гридней в охране. В грамоте, которую он передал старейшинам, Владимир заверял новгородский народ в неизменности принятого уговора, наместника же просил принять своим представителем в делах города. При том вмешиваться в них тот не будет, разве что по государевой надобности и то по согласию старейшин. Дань от города примет он, также как и какие-нибудь послания или обращения к князю. Просил еще дать Городище для размещения представительства, оговорился, что на прежний княжеский двор не притязает.
Вроде ничего предосудительного князь не совершал - приезд его наместника напрямую уговор не нарушал, хотя и речи о том прежде не было. Но старейшинам, как и приглашенным на совет посаднику и старшим мужам, он ясно говорил о каких-то планах Владимира исподволь взять город под свою волю, подчинить его. Пока лишь заводил глаза и уши, а дальше следовало ожидать от него больших поползновений на вольности Новгорода. Да и в просьбе передать ему Городище видели умысел закрепиться на подступе к городу, после сюда мог подтянуть дружину и все войско.
Перед старейшинами и местной властью встал трудный выбор. Идти на поводу князя, уступить ему в малом - значило потерю добытой кровью свободы уже в скором будущем. Как в присказке - дашь палец, он всю руку откусит. Отказать же грозило прямой войной - у Владимиру будет повод обвинить город в ослушании княжеской воли, при первой возможности пойдет силой насаждать ее. Тут как ни кинь, а все клин - то ли самим отдать свои вольности, то ли князь насильно заберет их. Вступать же в войну с ним, как прежде с Ярополком, духу не хватило - после долгих споров и раздумий согласились принять княжеского посадника и дать ему Городище.
Варяжко, как и многие новгородцы, узнал о приезде наместника князя из слухов - городские власти не сочли нужным объявлять о том во всеуслышание, как и о своем согласии принять его. Новость говорила ему о многом, каких-либо сомнений не оставляла - Владимир, прежде принявший условия Новгорода, теперь, получив престол и набрав силы, нарушил свое слово, решил подмять под себя город. Такого развития событий он и ожидал, о том говорил на памятном совете еще год назад, когда предостерег старейшин призывать Владимира на правление, уговаривал оставить Ярополка. Только не знал, когда новый князь покажет свой нрав, предполагал все же не так скоро.
Узнав же, что боярин Радислав занял Городище - стратегически важную крепость в предместьях Новгорода, пришел к мысли о наступлении крутых перемен в самое ближайшее время - если не в эту зиму, так весной. Не стал терять ни дня, направился к Велимудру в бывший княжеский двор - здесь посадник устроил городское правление. Тот принял Варяжко не медля, в добрую память о прошлой службе не стал отказывать в приеме. Внимательно выслушал опасения прежнего помощника, после недолгого размышления ответил:
- Доводы твои понятны, Варяжко. Скажу тебе - о них шла речь на совете, Росслав и другие старейшины понимают подоплеку с направленным князем посадником. Но пошли на то - воевать с князем нет мочи. Что же ты хочешь - снова поднимать воев и идти против Владимира и его войска?
- Нет, Велимудр, война тут только во вред. Даже если отобьемся раз, он придет снова, пока не добьется своего. Иначе ему невозможно - если отступится, то может потерять другие земли. Народ в них, увидев немощь нового князя, захочет уйти из-под его власти. Предлагаю другое - не доводя дело до брани, убедить Владимира не нарушать уговор. А такое возможно, если Новгород покажет ему свою силу и что война с ним обойдется слишком дорого. Тогда призадумается - стоит ли начинать ее.
- И как же того добиться? - с большим уважением к словам юноши спросил посадник, его глаза застыли в ожидании ответа.
- Надо объединить северные земли вокруг Новгорода. Убедить народ, что в таком союзе им будет больше благ, чем от далекого Киева. К тому же вместе легче обороняться от татей из Поморья, что нередко приходят к нам грабить и брать в полон местный люд. Да и торговлей с землями можно заняться в большей мере, пока же они оторваны от нас нехожеными путями. Нужно ввести общее правление, единое войско без привязки к своему племени или месту, на границе земель поставить кордоны и заставы против ворогов иноземных.
По сути Варяжко предлагал прообраз будущей Новгородской республики, объявшей все северные земли Руси - от Изборска до Ладоги и Варяжского моря, после до самих Уральских гор. Она заставила правивших тогда князей считаться с ней, имела свои законы, власть, войско, даже деньги. Конечно, мощи того Новгорода сейчас и близко не было, но начать с объединением земель следовало уже сейчас, пока Владимир не подмял еще город. Иначе о какой-либо независимости не могло идти и речи, как в прошлой истории, долгий век.
Новгородская республика []
Новгородская республика
Посадник задумался надолго. Смотрел на Варяжко невидящим взглядом, на его лице отражались переживаемые эмоции - сомнения и опасения сменялись удивлением и надеждой, оно то хмурилось от беспокойных мыслей, то добрело, видя какой-то выход из трудной ситуации. По-видимому, так и не решив для себя - как отнестись к словам юноши, ответил уклончиво: - Дело непростое, поговорю о нем с Росславом. Вот что, Варяжко, поразмысли крепко о высказанном тобой единении земель - может быть, будешь речь вести о том на совете старейшин.
Вызвали в детинец через два дня. Здесь, кроме старейшин, Варяжко увидел все городское начальство - от посадника до командира дружины и сотников. На глазах двух десятков мужей рассказывал о своем представлении будущего союза земель, отвечал на многие вопросы по устройству нового образования, общего правления, отношениях Новгорода с землями, о войске. Большей частью угодил вопрошавшим, но и немало еще осталось недоразумений. Да и у самого Варяжко не во всех тонкостях была полная ясность, как, к примеру, с полномочиями органов управления - что передать им, а что оставить местным властям. Или с финансированием общих расходов, да и с набором войска.
В отличии от прежних межплеменных союзов, которые существовали еще до образования Киевской Руси и носили временный характер, как, например, союз словен, кривичей и чуди против общего врага - норманов, Варяжко предложил объединение с более централизованным устройством. Племенам и землям оставлялась самостоятельность в своих внутренних вопросах, в общих же делах главенство отдавалось единым органам власти. Принятые ими указы и распоряжения становились обязательными для исполнения на местах, собираемые подати шли также к ним, а потом отдавались как на выплату дани Киеву, так и на собственные расходы. Для контроля же над ними и защиты своих интересов племена и земли составляли из избранных от них мужей Верховный совет, который мог уволить провинившихся управителей, отменить неугодные законы.
После совета прошла неделя, когда Варяжко узнал от вызвавшего его Велимудра - старейшины согласились объединиться с соседями и послали важных мужей к ним звать на толковище. Еще через месяц в Новгороде прошел сбор старейшин городов и земель - тех же, что в прошлом году привели ополчение против войска Ярополка. Общая победа в том сражении как-то сблизила разрозненные племена, но все же дело с объединением шло трудно - никто из старейшин не хотел поступиться своими правами, искал выгоду прежде всего для себя.
Не день и не два новгородцы убеждали упрямцев, стращали будущими притеснениями от киевского князя, пока те согласились на самую малость - общее руководство и войско с долей подати на их содержание. Но властью на своих землях так и не поделились, по сути передали на откуп Новгороду ведение общих дел с минимумом своего участия - мол, берите деньги и воев для войска, а дальше справляйтесь сами. Пришлось новгородцам довольствоваться тем, хотя и того дали в обрез - от всех едва ли не столько, сколько один их город. Правда, поручились - если подступит Владимир с войском, то выставят все свое ополчение.
Наступила глубокая осень, когда Варяжко вызвал в детинец старейшина Новгорода Росслав. Застал у него Велимудра, тысяцкого Дробна и командира новгородской дружины Остромира. Старейшина рассказал коротко о прошедшем сходе земель и принятом им постановлении:
- Единению дали добро. Хотя не так, как мы хотели, но и на том ладно - нужно начинать с того, что есть. Назвали его Северными землями, избрали Верховный совет и Совет старейшин - я в них глава, первым посадником стал Велимудр, а вождем всего войска - Дробн. В нем будет полторы тысячи воев - семьсот от нас и восемьсот от других. Вот мы порешили - иногороднюю дружину отдать под твою руку, Варяжко. Сам набирай ее - условились со старейшинами, что наши люди будут отбирать из их воев лучших, годных к долгой службе. Готов взяться за нее?
Варяжко не видел повода отказаться, как год назад - сам же предлагал объединенное войско. Только не ожидал от старших мужей, что ему доверят самостоятельное руководство, пусть и под началом тысяцкого. Раньше формально числился помощником у того же Велимудра, когда командовал новгородской дружиной, теперь официально становился важным чином, в одном ряду с самыми уважаемыми людьми города. По-видимому, своими стараниями и ратными победами заслужил доверие старейшин, коль пошли на столь необычное решение - поручить важное дело юному мужу, не достигшему еще двадцати лет, да еще пришлому, прожившему в Новгороде всего три года.
Ответил без тени сомнения: - Готов, Росслав. Возьмусь не медля, как схватится лед на реке. Но есть у меня задумка по войску, с которой нужно ваше согласие. Дозвольте изложить ее?
- Говори, Варяжко. Знаю, что пустого не предложишь, слушаю с вниманием, - старейшина поощрил богатого на выдумки юношу добрым словом и приветливой улыбкой, не такой уж частой у сурового мужа.
- Думаю строить войско по-новому - кроме пешей дружины поставить конницу. Ныне даже в княжеской дружине коней не пользуют в сече, воюют пешими. А ведь она может многое, что не ожидают от прежней рати - ударить внезапно там, где враг не готов к отпору или нагнать его при отступлении, да и еще многое другое. Потому из общей дружины, что вы доверили мне, посажу триста воев на коней и буду учить бою в седле. Можно, даже нужно больше, но начну с них. Для того надо закупить четыреста боевых коней - с запасом, на случай их выбытия из строя. Лучше, если из Поморья, от жмуди или литвинов, они покрепче, чем с юга - выдержат долгий ход и вес всадника в доспехах. Но можно и степных - более скорых. Будет тогда тяжелая конница, годная в сече, и легкая - для быстрых маневров и разить бегущего противника.
- И еще, - добавил Варяжко после недлинной паузы, дав время внимательно слушавшим его мужам осмыслить уже сказанное: - Такому войску нужно и оружие особое. Не мечи, а сабли, луки и копья также необычные, укороченные, навроде хазарских. Щиты тоже другие, поменьше, хотя легкой коннице можно и вовсе обойтись без них.
- Что скажете, мужи? - обратился старейшина к войсковым старшинам и добавил: - Затея накладная, обойдется не меньше, чем в тысячу гривен. Стоит ли того?
Ответил тысяцкий: - Ходил я когда-то со Святославом на хазар. Ловкие, бестии - на скаку из лука в колечко попадут! А уж увертливые - не сразу и поразишь, вертят конем как хотят. Вот у них есть и легкая конница, бездоспешная, из оружия только луки и дротики, и тяжелая, для сечи в сшибке - в кольчуге с саблями, копьями и палицами. Но своему бою они учатся с малолетства, куда до них нашим лесовикам, на коня никогда не садившим! Потому князь в том походе нанял печенегов, хотя набирал и свою конную дружину - из тех, кто хоть как-то умел держаться в седле. Если уж строить конницу из наших воев, то их еще долго учить, да и тогда не ясно - будет ли с них толк?
- Так брать коней или нет, Дробн? - задал прямой вопрос старейшина.
- Если против войска Владимира, то можно - вряд ли он придет сюда с печенегами, в наших лесах для них раздолья нет. А умелая конница способна на многое - тут Варяжко прав.
- Хорошо, обдумаем сказанное вами на совете, там и решим, - высказал Росслав, завершая разговор, - ты же, Варяжко, готовь подробно, что тебе нужно.
Остаток осени и начало зимы прошли в хлопотах - выбрал подходящее место для казармы, конюшни, других хозяйственных строений и учебного лагеря ниже небольшой речки Гзени на Неревской стороне, следил за их строительством. Заказал снаряжение для воев и покупку коней - старейшины дали на то согласие, после принимал придирчиво, не раз вступая в перепалку с поставщиками, пытавшимися сбыть бракованный товар. В помощь себе взял из своей прежней дружины три десятка самых сметливых и умелых воинов - с трудом выпросил их у Остромира, нынешнего командира. Они помогали сейчас справляться с текущими делами, после собирался поставить ротными и взводными в формирующийся полк - так Варяжко назвал новую дружину. С новой службой пришлось оставить дела в часовой мастерской на доверенного управляющего, время от времени наведывался туда для контроля.
Как только встал лед на реках, помощники разъехались по землям набирать воев. Несмотря на уговор, местные власти не спешили отдавать лучших из них Новгороду, оставляли их для своего ополчения. К середине зимы с грехом пополам собрали в лагере нужное количество ратников и то в большей части из новичков, прежде не бывавших в сече. Приступили к учебе в самый мороз, не дожидаясь оттепели, примерно также, как и в новгородской дружине. Разве что воев, кого взяли в конные сотни, учили обращению с конем и первым урокам верховой езды. Учителями им стали те из них, кто имел хоть какой-то опыт. Варяжко самому приходилось заниматься с командирами сотен и взводов - он еще отроком неплохо справлялся с конной выездкой, а те в свою очередь со своими подчиненными.
Ни зимой, ни весной князь Владимир в поход на Новгород не вышел - нашлись более важные заботы. За тот год, пока Русь оказалась фактически без князя - Ярополк сидел в заточении в новгородском детинце до прихода Владимира, отпали западные земли - волынян и дулебов, присоединенные к Руси еще Святославом. Отказались платить дань, в главных городах - Перемышле и Червене изгнали киевских посадников, призвали на подмогу поляков. Вот ими и занялся Владимир - возвращать завоеванные отцом земли. В полюдье объехал ближние владения - древлян, дреговичей, северян и радимичей, собрал с них дань и наказал по весне выставить ополчение для похода на запад. Послал еще гонцов к северным племенам - кривичам, словенам, полочанам, также слать войско.
Новгороду Владимир велел выставить дружину - грамоту о том передал его наместник Радислав. Старейшинам пришлось исполнить наказ - по уговору с князем за ним оставалось такое право, также, как и на дань. Ранней весной, лишь сошел лед с рек, новгородское войско отправилось в дальний путь на ладьях. Полк же Варяжко не тронули для похода, но часть послали к северным рубежам - стать заслоном на пути ливских отрядов, зачастивших с грабежами в эти края после наступления тепла. С оставшимися же бойцами, а в особой мере - с конницей, занятия продолжались как в учебном лагере, так и в полевых учениях.
В эту зиму у Варяжко в семье случилось свое событие, принесшее ему немало тревоги и беспокойства - Румяна забеременела, несмотря на все принятые предосторожности. Милава посоветовала ей обратиться к повитухе вытравить плод, но та после долгих раздумий и переживаний - Варяжко временами слышал сквозь сон ее плач, - все же решилась рожать. С той поры страхи и радость перемежались в ней - вслушивалась в себе с мечтательной улыбкой, а через минуту лицо омрачалось тревогой. Сам он жалел юную жену, старался отвлечь ее от печальных дум, но тоже иногда впадал в отчаяние, представляя худшее, что могло с ней произойти.
Судьба сама решила за Румяну с ее сомнениями и страхами - в начале весны у нее произошел выкидыш. Началось с простуды - распарившись в жаркой кухне, выбежала на минутку во двор, не надев теплой душегрейки. Погода же стояла совсем не весенняя - после оттепели вновь пришел мороз. К вечеру слегла в жару, под утро у нее начались боли внизу живота, похожие на схватки, пошла кровь. Варяжко побежал к лекарю в их квартале, едва ли не с силой поднял того с постели и привел в свои хоромы. Тот после осмотра больной объяснил о выкидыше плода, но заверил - для нее самой угрозы жизни нет. Напоил отваром, оставил травы для настойки и ушел, довольный немалой оплатой от переволновавшегося мужа.
Нечаянным последствием такого исхода стало бесплодие Румяны. После, когда она отошла от недомогания и переживаний от потери дитя, уже сама решилась зачать и уговорила на то Варяжко, все их усилия не привели к желаемому. Жена долго горевала, пока не смирилась со своей долей, только с большим усердием, даже неистовством нянчилась с дитем Милавы, утоляя несбывшиеся материнские чувства. Та же, как бы стараясь за двоих, вновь забеременела, отдала Нежану под опеку Румяны, разве что кормила ее грудью. Так и получилось, что младшая жена обзавелась дитем, пусть и чужим, носилась с ней, как наседка с цыплятами, даже спала, уложив ее рядом.
Боевое крещение новобранцы Варяжко прошли в мае, при том с самым грозным врагом, пришедшим с севера. Прознав, что основные воинские силы Новгорода и окрестных земель ушли в поход, сюда с набегом пожаловала варяжская дружина. Наверное, той откупной, в триста гривен, что каждый год платили варягам, показалось им мало или, может быть, то оказалась залетная банда, но они пришли за легкой поживой - по-водимому, посчитали город беззащитным. Напали на Ладогу и взяли ее в тот же день - о том рассказал один из ее защитников, сумевший уйти из горящей крепости. За порогами встретил купеческую ладью, только что приставшую к берегу для перехода волоком, после с ней добрался до Новгорода.
В лагерь за городом, где Варяжко следил за учениями одной из конных рот, прискакал гонец от Велимудра с наказом срочно прибыть к нему. Выехал немедленно, чуя недоброе, через час уже входил в детинец. Застал у посадника тысяцкого и незнакомого воя в обгоревшем кафтане, сидевшего на лавке поодаль с удрученным видом. Не теряя время, Велимудр коротко рассказал о нападении варягов и велел поднимать полк - не сегодня-завтра враг будет у стен города. Добавил еще, что на подмогу придут все оставшиеся в городе вои и мужи, способные держать в руках оружие, но главная надежда на него и его полк.
Не стал выпытывать у перебежчика - почему же так скоро пала крепость, подготовленная для длительной обороны, о том есть кому ломать голову, - расспросил того подробно о противнике. Пришли варяги на десяти ладьях числом в пятьсот воинов. Большая часть вооружена копьями и мечами, еще сотня секирой, лучников же немного - несколько десятков. У всех, кроме лучников, ростовые щиты, шли в атаку на крепость плотным строем, прикрываясь ими от стрел сплошной стеной. Бойцы умелые, действовали в лад и споро, не оставляя брешей. А когда взяли крепостные стены, могучим валом, как катком, прошлись по редкому строю защитников - мало кому из них удалось спастись.
Варяжко отчетливо понимал - в открытом бою его полку с зелеными новичками не сдержать хорошо обученную дружину, да еще практически при равной численности. Но и отсиживаться за стенами города тоже не считал проком - варяги могли пожечь его, если не возьмут сразу. Оставалось одно - не дать врагу высадиться на берег всеми силами, выбить его как можно больше на воде. А тех, кто все же выберется - заставить завязнуть в глухой обороне новгородцев, после нанести им фланговый удар его конницей. Много времени на продумывание будущего сражения не потратил, рассказал о своем плане посаднику и тысяцкому, нужных от них мерах и минимуме подготовительных работ - строить серьезные укрепления уже было некогда. После некоторых сомнений те приняли распоряжения юного воителя - ничего лучшего сами не могли предложить.
Местом боя Варяжко избрал стремнину на Волхове в пяти километрах ниже города. Здесь он сужался до сотни с небольшим метров, высокие берега с обеих сторон не давали возможности высадиться противнику, в тоже время позволяя без особой опасности обстреливать его. На правом берегу, если уж враг выберется на него, имелось довольно ровное поле, достаточное для развертывания обороны и удара конницы. Левый берег представлял большие сложности для обеих сторон из-за густой чащобы. Основную надежду Варяжко возлагал на брандеры - десяток старых ладей, которые, скрепя сердце, городские власти передали ему. Набрал туда чаны со смолой, кучу сухого хвороста, нашел добровольцев для их экипажей, подготовил челны, на которых те могли уйти к берегу.
Варяги пришли на третий день, хотя их ждали накануне - видно, что-то их задержало в пути. Полк, как и городское ополчение, еще со вчерашнего дня стоял наготове на правом берегу, на левом оставили только часть стрелков. Брандеры стояли наготове выше по течению, экипажи так и заночевали в них. Солнце уже поднялось высоко, когда дозорные дымом подали сигнал о подходе врага. Еще через час вдали показался первый драккар, за ним гуськом остальные суда. Дали возможность им втянуться в сузившийся фарватер реки, после по протяжному звуку сигнального рога с обеих берегов открыли огонь зажигательными и обычными стрелами.
В ту же минуту навстречу варягам вышли ладьи-брандеры, скрывавшиеся до того у берега, их экипажи на ходу разожгли огонь и теперь каждое судно пылающим факелом неслось по течению к своему драккару. Сблизились и, несмотря на стрельбу лучников с варяжских кораблей, пошли на таран. Не всем ладьям удалось сцепиться с драккарами - часть проскочили, задев лишь краешком увернувшегося врага, но больше угодили в цель. Вскоре один за другим те запылали, а стрелы новгородских лучников не давали варягам затушить огонь. Многие из них бросились в воду, пытаясь доплыть к уцелевшим судам и берегу, но мало кому то удавалось - тонули под тяжелой сбруей или шли ко дну, пораженные стрелами.
Лишь половина драккаров смогла пристать к берегу, но и они горели, как от огня брандеров, так и зажигательных стрел. Под ливнем бронебойных стрел и сулиц, прикрываясь от них щитами, варяги спешно высаживались прямо в воду, а потом искали путь наверх, теряя немалую часть на подъеме. Поднялись на высокий берег около двухсот из них, но даже в таком, более, чем на половину уменьшившемся составе, они представляли грозную силу. Не теряя ни секунды, поставили строй, а потом пошли вперед, вытягиваясь клином. Лучники ополчения отступили под защиту основного войска, вставшего в сотне метров от берега, отсюда продолжали огонь, больше беспокоящий, не давая врагу перевести дух и оглядеться.
Как в бою с Ярополком, переднюю линию обороны прикрыли сцепленными между собой повозками, только здесь они заняли всю ширину поля до опушки леса. Лишь по краям оставили проход для конницы, стоявшей наготове в ожидании своего часа. Необычное для этого времени укрепление на мгновения привело в замешательство врага, он даже замедлил движение, но потом, после окрика своего вожака, ускорился и почти бегом, но держа строй, бросился вперед. Вставшие сразу за вагенбургом воины полка встретили его ударами длинных копий, тех же, кто попытался с ходу запрыгнуть на повозки, остановил второй ряд, уже с короткими копьями и мечами. Правда, таких оказалось немного - у варягов в крови врослось держаться строем, не выбиваться из нее.
Первый их ряд почти уперся в укрепление новгородцев, задние напирали на них, но пройти дальше им не удавалось - так и встали в бессильной ярости, не имея возможности поразить близкого, но не достижимого противника. Лучники же били их в упор, стрелы пробивали щиты насквозь, доставая до тела. То тут, то там в строе варягов открывалась брешь, хотя они почти тут же закрывали ее, но все же еще кто-то из них падал от брошенной через нее сулицы или копья. Шли минуты боя, по команде своего конунга враг попытался отойти назад, когда пошла в атаку по сигналу рога тяжелая конница. Она за считанные десятки секунд ворвалась в смешавшиеся сзади ряды варягов, разорвала их строй, давя массой коней. Поднявшаяся позади сумятица внесла растерянность и в первые ряды, прежде плотный строй отчасти нарушился.
По команде Варяжко вперед бросились бойцы передовой линии, перепрыгивая через повозки, за ними остальные и сам командир. Они врезались в варяжский строй, пробивая его копьями, а потом пошла близкая сеча - с мечами и палицами. Так, давя противника с двух сторон, разбили его на отдельные группы, а потом, пользуясь почти тройным перевесом, изрубили оставшуюся варяжскую дружину. Но и в таком отчаянном положении враг не сдавался, бился до последнего своего воина. Варяжко сам принял бой с вождем - могучим, как дуб, викингом, сокрушительными ударами своего меча поразившим уже трех его бойцов. Мгновенно, на сверхскорости, сблизился с ним и ударом снизу вспорол брюшину, а затем уколом в открытое горло покончил со все еще стоявшим на ногах противником.
Победа даже над ослабленным врагом далась трудно - полк потерял треть своих бойцов. Прежде всего, сказалась их неопытность в близком бою - терялись в сгрудившейся толпе, ломали строй, увлекаясь в схватках с бывалыми варягами, а те били выскочивших вперед. Все же в боевом мастерстве юные воины намного уступали тертому во многих переделках врагу, так что полученный урок должен пойти им в прок - учиться и еще раз учиться воинской науке, держать строй, не теряя голову. О том бойцам не преминул высказать Варяжко после боя, когда схлынули напряжение схватки и первая радость от победы. Больше не стал упрекать - в главном все же полк справился, не стушевался перед лицом грозного врага, а переборол его в прямой сече, получив при том бесценный опыт.
Глава 13
Весть об одержанной полком победе над варяжской дружиной разошлась по Северным землям стремительно. Люди ликовали и праздновали ее как свою - ведь это их дети добыли своим подвигом. Поражались, верили с трудом тому, что далеко не лучшие вои, в основном из зеленых новичков, да еще небольшим числом, смогли справиться с самым сильным врагом, с которым прежде не удавалось во многократно большему войску. Ратный успех общего воинства внес перемену в отношении к нему - воспринимали уже не как обузу, а как нужное всем, достойное уважения и гордости. Теперь, когда Варяжко послал своих помощников набирать пополнение взамен выбывших, желающих попасть в полк юнцов оказалось гораздо больше, чем требовалось, так что могли выбрать лучших из них, с резервом.
Сам командир полка получил признание не только среди новгородцев, но и старейшин земель. Его приглашали в Верховный совет по воинским делам наравне с тысяцким, если не чаще - из-за того Дробн, и без того не питавший приязни к юному воителю, невзлюбил того, предчувствуя скорую замену. Варяжко выезжал в земли, встречался с местными старейшинами и мужами по строительству укреплений и застав на рубежах. Принимали его, как важного гостя, со всем почтением - с вниманием слушали его, давали запрашиваемое, советовались. Устраивали застолья, наперебой приглашали в гости, не раз подкладывали под него своих дочерей - по-видимому, посчитали его семя достойным для зачатия будущих воинов.
Варяжко отнесся к выпавшей славе благодарно, отвечал добрым словом на оказываемые ему почести, не зависимо от того, от кого они исходили - убеленного сединами мужа, юной селянки или бесправного холопа. Внимание тешило душу, успех кружил голову, только разум зрелого мужа удерживал от собственной переоценки. Понимал, что по сути он ничуть не лучше других, только воспользовался опытом и знаниями из будущего. Разве что более деятельный и пытливый, чем большинство окружающих. Да еще какие-то способности ему достались неведомым путем, но то не его заслуга, а того, кто послал душу почившего в прежнем мире Мезенцева в этот, в тело юного воина княжеской дружины.
Поменялся как-то незаметно, без каких-то объяснений и официальных церемоний, его статус в Новгороде - люди признали уже своим, а не гостем, как до сих пор. Вначале по приглашению посадника, а потом уже сам приходил на вече, выступал на них и голосовал, как и другие. Вошел в число уважаемых людей города, которых собирали накануне народных собраний или на совет по разным поводам, не только по воинским вопросам. Не обошлось без ложки дегтя - невольно оказался втянут в межклановые разборки, как между племенами, так и сословиями города, как ни пытался держаться нейтрально.
Они подспудно тлели, стихали в дни общих тревог, а потом вновь разгорались, когда беда уходила стороной. Да что говорить о людях, когда в собственной семье у Варяжко временами происходили подобные разборы между кривичанкой Милавой и чудью Румяной. Ни с того, ни с сего обычно ладившие жены сцеплялись по незначительному для главы семьи поводу - доходило до криков и даже драки, с тасканием за волосы. Правда, быстро унимались - стоило кому-то из малышей забеспокоиться из-за поднятого шума, тут же вместе принимались утешать дитя.
Не обошлось у Варяжко без сложностей из-за злопыхателей. Попадал на козни от них, сам устраивал подобное, напрягая свою смекалку не менее, чем перед трудным боем. Серьезные распри произошли у него с тысяцким Дробном и старейшиной словен Возгарем - самыми влиятельными после Росслава и Велимудра мужами города. Старался не давать им, как и другим, к тому повода - вел скромно и уважительно, как подобает младшему, не лез со своими советами и предложениями, если их не спрашивали. Но с ними не сложилось отнестись по-доброму - по-видимому, посчитали чрезмерными оказанные юному полководцу почести или сказалась черная зависть к одаренному мужу, добившемуся победы в почти безнадежном сражении.
Не сказать, что другие старейшины, как тот же Росслав, высказывали какую-то особую приязнь - их обращение можно было назвать благожелательным, не более. Иного и не следовало ожидать, прежде всего, из-за немалой разницы в возрасте - многим мужам Варяжко годился в дети, если не во внуки. Да и прежняя служба князю Ярополку не добавляла дружелюбия - память о недавних кровопролитных столкновениях с его дружиной и войском еще не сгладилась, так что косые взгляды от кого-то из новгородцев никуда не делись. Но все же до открытой враждебности не доходили, отдавали должное заслугам юного воителя, уже дважды спасшим город от сильного врага.
Первая стычка с Дробном и Возгарем произошла на совете у Росслава через два дня после битвы с варягами. Только что в городе прошли празднества победы и чествование воинов, добившихся ее. От имени старейшин всех земель глава Верховного совета поздравил приглашенных старших воинов - от тысяцкого до командиров полка и ополчения. Особо признал заслугу полка, принявшего на себя основную тяжесть боя, лестными словами отозвался о его командирах и, прежде всего, Варяжко. Лишь только старейшина закончил речь, выступил Дробн. Высказал слова признательности за высокую оценку ратного подвига, а потом не преминул упрекнуть молодого командующего в заносчивости - тот отказался прислушаться к его советам и указаниям, при том проявил невежество - послал старшего по возрасту, да и по положению командира на х...
Подобный инцидент действительно случился между Варяжко и тысяцким накануне боя. Виной тому стала неопределеннось подчинения - кто же кому должен. Велимудр дал юноше полную самостоятельность в подготовке и проведении сражения, но в тоже время то ли упустил, то ли перестраховался - общее командование оставил за тысяцким. Тот и полез со своими советами, даже приказами, следовать которым Варяжко посчитал ненужным, даже вредным - с тем же построением в открытом поле или атакой конницы в лоб. Однажды не сдержался - послал матом, после потребовал от Велимудра держать тысяцкого от него подальше - пусть занимается с ополчением, а в его дела не лезет. Посадник согласился, поговорил с Дробном и тот угомонился.
На этом конфликт, казалось, разрешился, а теперь вновь всплыл, да еще перед лицом старейшин не только Новгорода, но и других земель. После такого обвинения присутствующие на совете мужи смотрели на Варяжко уже далеко не столь благодушно, часть даже с гневом - уважение к старшим здесь почиталось почти так же, как к своим богам. Больше всех негодовал старейшина Возгарь, выступил с целой речью о невежестве молодых и падении среди них нравов. Пришлось юноше при всех принести извинение злорадствующему Дробну, после все же привел довод, что в бою должен быть один командир, а не двое, тянущих в разные стороны. Слово его в оправдание приняли, но неприятный осадок остался - Варяжко видел осуждение в глаза суровых мужей.
В последующем то Дорн, то Возгарь, нередко сразу оба, искали любой повод придраться к словам или делам Варяжко. Иной раз замечания имели резон - в том признавался прилюдно, но чаще они представляли домыслы, извращающими смысл сказанного им до абсурда. Выступал в свою защиту с доводами, иной раз горячился и вступал в перепалку - а те того и дожидались, вновь обвиняли в непочтительности к старшим. Сам также выступал с критикой ошибок своих оппонентов, те же вместо оправдания переводили стрелку на него самого - мол, чья бы корова мычала, а твоя бы молчала.
Их распри не составляли для всех тайны, они уже становились посмешищем, причем чаще он, чем недруги. Когда людям приходилось выбирать между ними, то отдавали предпочтение давно известным мужам, чем залетному молодцу, появившемуся невесть когда, хотя и признавали в нем какие-то достоинства. Так не могло продолжаться вечно, однажды у Варяжко лопнуло терпение после выходки старого маразматика - так про себя он называл Возгаря, самого старшего в совете, к тому же самого склочного, и поддержавшего того, как всегда, тысяцкого, огульно обвинивших его в растрате денег. Решился на радикальный шаг - вывести обоих из игры, скомпрометировать без надежды обелиться.
Уже не первый день собирал о них информацию - все, что удавалось узнать по разным каналам. По крохам, даже слухам, а потом перепроверял доступными мерами. Как когда-то на службе у посадника, нанял доносчиков посмышленнее, готовых за плату разузнать о ком угодно, сам сводил знакомство с людьми, знавших не понаслышке о тысяцком и старейшине. Варяжко давно утвердился в мысли, что нет безгрешных людей - по крайней мере, среди тех, с кем ему пришлось общаться. Стоит покопаться поглубже, то о любом можно разузнать нечто неблаговидное, в чем невозможно самим сознаться людям.
О подопечных собранные сведения говорили однозначно - им есть что скрывать. Пусть у каждого свои грехи, но если их преподнести важным людям умеючи, то стыда не оберешься. Такое и простому смерду зазорно, а что говорить о первых мужах города! У тысяцкого обнаружилось мздоимство - брал откуп с купцов и оружейников за заказываемое для ополчения снаряжение. Но и того мало, грешил медовухой - каждый вечер напивался в стельку, хотя на службе появлялся трезвым. В нынешнее же время пьянство считалось непозволительной слабостью для мужа, хмельное дозволялось разве что на праздники. Старейшина же оказался еще тем блудником, причем приводили ему совсем еще детей, как девочек, так и мальчиков - не гнушался содомией!
Найти компромат - полдела, теперь следовало распорядиться им правильно. Первую мысль - передать Росславу и совету старейшин, отмел сразу. Неизвестно, как посмотрят важные мужи на доносительство против двух из них - могут замять порочащее их дело, решат втихомолку между собой. Ему же, вероятнее всего, устроят обструкцию - вынес сор из избы. Потому решил пустить информацию в народ - уж такую люди не замолчат, да еще на самых видных в городе мужей. Через своих агентов запустил слух о прегрешениях недругов - со всеми подробностями, с конкретными именами и фактами. Уже через день о них говорили на каждом углу, люди дополняли своими домыслами, так что герои этих слухов предстали едва ли не исчадиями Чернобога - злейшего из всех богов, пожирающего невинных младенцев и насылающего напасти на род людской.
Еще через день народ потребовал крови - наказания злодеев. Как ни старались власть имущие замолчать, переждать поднявшуюся бучу, но когда люди учинили спрос за них - почему до сих пор не взыскали строго? - пришлось совету старейшин и посаднику принять меры к провинившимся. Основные факты, если не считать домыслы, подтвердились - проверить их не составило большего труда, коль замешанные в них люди названы поименно. Так что и того, и другого убрали из власти, хотя оба упорствовали до последнего, не признавая вину. Взяли с них еще поборы за причиненные убытки и виру пострадавшим. Но тем для бывших мужей не обошлось - никто не хотел водиться с ними и их семьями, обходили, как зачумленных, только плевались в их сторону.
Не помогло прошедшее время - даже спустя месяц люди не простили им злодеяний, а Возгаря прокляли как губителя детских душ. Кончилась история печально для обоих. Дробн запил, уже не скрываясь - появлялся во хмелю средь бела дня, сидел в кабаке в компании таких же выпивох, напиваясь до невменяемости, а после спал на земле, не дойдя до дома. Совсем уже скоро нельзя было признать в жалком пропойце некогда важного мужа, своим опустившимся видом вызывал у людей омерзение. Возгарю же досталась иная доля - его тело с проломленной головой нашли в пруду неподалеку от своих хором. Как же он оказался там, кто напал на него - так и осталось тайной. Но никто не пожалел о гибели старика, даже родные дети - не проронили и слезинки, когда предавали прах очищающему огню и справляли тризну.
Варяжко замечал обращенные на него подозрительные взгляды старших мужей, сомнения, но напрямую спросить о причастности к незавидной судьбе бывших недругов те не решились. Понимали, что неспроста пошла травля видных людей, кто-то хорошо подготовил ее, но прямых улик, указывающих на него, не имели. Задираться же без основания, по-видимому, посчитали опасным - пример тому видели перед глазами. Сам Варяжко жалости к пострадавшим мужам или раскаяния за совершенное с ними не испытывал - если уж надумал покончить с врагом, то лишних переживаний не должно быть, также, как в бою.
Произошедшая история для него поменяла немного - продолжал служить в своем полку, на освободившееся место тысяцкого поставили другого мужа. Предполагал, что назначат его, но не расстроился от несбывшейся надежды - все же старейшинам не настолько он стал своим, да и поостереглись дать большую власть столь предприимчивому юнцу. Хлопот по службе и без того хватало - как с новобранцами в полку, так и в поездках по землям. Верховный совет принял его предложение строить на рубежах укрепления и ставить заставы на всех важных путях, по которым приходили иноземные вороги - от Двины до Ладожского озера. Теперь ему с помощниками пришлось заниматься ими - мотался от одного края Северной земли до другого.
Однажды небольшой отряд Варяжко с десятком воинов едва не попал в засаду на протоке между озерами под Изборском, устроенную шайкой ливов. Пробыл в этом городе-крепости пару дней, провел переговоры с местными старейшинами и посадником, заручился их согласием направить строителей и лесорубов к устью Иссы возводить здесь укрепление. После отправился обратно к Пскову, а оттуда намеревался уже к дому. Путь пролегал по рекам, иногда приходилось совершать изрядный крюк, чтобы попасть в недалекое напрямую место, как, к примеру, от Изборска к Двине. Дорог по суше в этих краях не строили, а идти через чащобы и болото не каждый рискнул бы. Так люди и добирались по водным путям, благо, что пригодных для плавания рек хватало.
Водные пути на Новгородской земле []
Водные пути на Новгородской земле
Шли под парусом с попутным ветром на небольшом струге. Такие с недавних пор стали мастерить новгородские корабельщики по подобию ушкуев, только размером поменьше. Весил немного - иной раз на волоке не тянули, как другие суда, а поднимали на плечи, так и несли до воды. Миновали уже второе по пути озеро и вошли в неширокую протоку, когда сидящий на носу воин вдруг насторожился и поднял руку, подавая сигнал остановиться. Вначале его беспокойство не вызвало тревоги у остальных - посчитали, что заметил впереди отмель или топляк, как случалось до этого. Но оттого медлить не стали, быстро спустили с мачты парус, воины на веслах стали грести обратным ходом, останавливая судно.
Варяжко сидел на средней лавке, перед мачтой, облокотившись о невысокий борт, в легкой дреме ушел в сладкие воспоминания о последней ночи с горячей на ласки Людмилой, дочерью изборского посадника - в утехах с ней не сомкнул глаз до самого рассвета. Не сразу заметил спешку среди своих людей, пришел в себя, когда судно уже остановилось. Лишь тогда увидел знаки Мороза, впередсмотрящего, зовущего командира к себе.
- Что случилось, - спросил Варяжко вполголоса, невольно проникаясь тревогой, идущей от юного воина - тот только вступил в возраст мужа.
- Там кто-то есть, - ткнув пальцем туда, где лес подступил вплотную к левому берегу, шепотом ответил дозорный и пояснил, видя недоумение на лице командира: - Слышишь, как там стрекочут сороки, а другие птахи затихли! Да и костер разожгли, вот в той стороне, дрожь от огня в том месте. Мы сейчас с наветренной стороны - не чуем дыма, да и не видно его - наверное, жгут в балке, только по мареву узнать.
Варяжко принял опасения юноши без сомнений - тот родом из этих мест, да вырос в семье охотника, так что доверился его чутью. Тихим голосом приказал повернуть к подозрительному берегу и хранить молчание - звуки на воде слышны далеко. Как только пристали в небольшой заводи в месте с пологим склоном, велел бойцам высадиться здесь и подготовиться к бою. Сам же скрытно - по складкам местности или ползком на открытых участках, - направился обходным путем к месту возможной засады. Так добрался до леса, после тихо, стараясь не наступить на упавшие ветки, прокрался ближе к берегу и затаился под раскидистым дубом, вслушиваясь в каждый шорох.
Прошла минута-другая, но ничего подозрительного не заметил - только шелест листьев, где-то вдалеке стук дятла, да еще сорочье стрекотание, обеспокоившее Мороза. Наконец различил едва слышный голос, идущий откуда-то сбоку, после увидел в той стороне покачнувшуюся ветку. Присмотрелся внимательнее, сквозь листву разглядел наблюдателя, затаившегося почти на самой вершине клена. Тот всматривался в протоку, по-видимому, караулил идущие по ней суда. Вновь раздался голос, Варяжко увидел показавшегося из-за дерева воина в темной кольчуге и таком же шлеме с мечом на поясе. Он спросил о чем-то дозорного, тот ответил негромко, после воин внизу развернулся и скрылся в густом кустарнике.
Варяжко подождал еще немного, оглядываясь вокруг, но больше никого не заметил. Держась за деревьями, обошел дозорного и принялся искать след ушедшего воина. Много времени на поиски не ушло - примятая только-что трава, обломанные ветки кустарника, да и стоящий еще в воздухе запах давно немытого тела ясно наводили на нужный путь. Шел осторожно, шаг за шагом, скрываясь за кустарниками рябины и смородины, встречавшихся здесь в изобилии. След привел к балке - высохшему руслу одной из прежних проток. Уже ползком прокрался к ее краю, под прикрытием небольшого куста, росшего в начале склона, заглянул вниз.
У костра, разожженного на самом дне, сидела группа воинов, облаченных также, как и тот, кого уже видел Варяжко. Большинство из них матерые, с заросшими бородами, из-под шлема выбивались длинные волосы, перевязанные сзади лентой - уже этим отличались от русских воинов, стригшихся в основном коротко. Они устроили обед - из походных мисок ели, похоже, кашу, сваренную в котле на костре. Насчитал их три с лишним десятка, вооружены большей частью мечами, у кого-то палица, копье, пятеро с луками. Говорили между собой негромко, по тем словам, что смог разобрать Варяжко, стало понятно - они уже здесь второй день в засаде, но все напрасно. Нападать на прошедший караван судов побоялись - большая охрана на нем показалась им не по зубам, а небольшие челны их не соблазнили.
Ливы - в том, что видит именно их, Варяжко не сомневался, уже не первый раз встречался с ними, - собирались идти дальше, в сторону Пскова, надеясь там найти подходящую добычу. Старший из них, кряжистый воин лет сорока, дал команду уходить через час, остальные заторопились - кто-то спешно заканчивал с обедом, другие принялись за сборы. Варяжко не стал больше задерживаться - все важное он узнал, скрытно удалился от лагеря ливов, после отправился к берегу искать судно, на котором они пришли сюда. Он уже принял решение не дать банде уйти дальше, покончить с ней здесь, теперь продумывал, как справиться с сильным врагом.
Принять открытый бой и почти наверняка погубить своих воинов посчитал неприемлемым - ливы больше, чем втрое превосходили в численности его небольшой отряд и, вероятнее всего, в боевом опыте, так что исход схватки не вызывал сомнения. Отправиться обратно в Изборск за помощью не оставалось времени - найти после банду вряд ли удалось бы. Оставалось одно - задержать противника до подхода подкрепления. Для того и искал корабль - если удалось бы как-то угнать его или уничтожить, то ливам пришлось бы остаться, пока не найдут что-то в замену. Тогда уже можно отправить своих людей за подмогой, самому же остаться и проследить за противником.
Нашел судно не сразу - дважды внимательно прошелся взглядом, не выходя из леса, но так и не увидел. Только когда проследовал вдоль берега, рискуя быть обнаруженным наблюдателем, заметил в затоне под густой кроной прибрежных ив очертания дромона с высокой площадкой на носу для лучников - на таких судах, мало в чем уступавшим драккарам, плавали готы, прусы и другие народы Поморья. Корабль еще укрыли свежими ветками так, что ни с воды, ни с берега беглым взглядом не увидеть, только если приглядевшись и с близкого расстояния. Даже в этом чувствовался немалый опыт банды, по-видимому, не первый раз промышлявшей здесь.
Североевропейский дромон []
Североевропейский дромон
Несколько минут понаблюдал из-за растущего поблизости орешника за судном, но признаков охраны на нем не увидел - ни звуков, ни каких-то движений. По-видимому, ливы посчитали достаточным то, что их дозорный видел его своего места, причем неподалеку - в какой-то сотне метров от себя. Теперь думал, как угнать корабль, притом самому - его бойцы просто не успели бы до отбытия банды, да и риск попасться на глаза наблюдателя у отряда намного больше, чем у него одного. На раздумья много времени не потерял, тут же, не медля ни минуты, приступил к делу. Страха при том не испытывал, только волнение, как перед важной работой. Снял с себя доспехи и одежду вплоть до исподнего, спрятал их под кустом и, оставив при себе только пояс с ножом, ползком прокрался к воде с невидимой от дозорного стороны, под прикрытием корабля.
Тихо, без всплесков, вошел в вводу и доплыл до борта, а затем вдоль него к кормовому якорю. За считанные секунды перерезал острым ножом привязанный к нему канат, после, нырнув под днище, добрался под водой до носового якоря. Здесь, на видимой дозорным стороне, едва не произошел казус - потерял нож, на поясе его не оказалось. Обошлось, что дно протоки у берега оказалось чистым, без ила, а вода не замутненной - нашел в нескольких метрах от якоря, под килем. Нож, по видимому, выпал, когда Варяжко случайно зацепился за выступающий край килевой балки. Удерживая в легких последний воздух, перерезал второй канат, так под водой вернулся на скрытную сторону и здесь, всплыв, жадно отдышался - выдержал почти две минуты!
Корабль, больше не удерживаемый якорями, стал медленно разворачиваться, влекомый течением в заводи, а потом пошел вдоль берега, постепенно отдаляясь от него. Варяжко споро взобрался наверх по свисающему концу якорного каната, перебрался через борт и затаился за ним, выглядывая через проем для весла. Через минуту раздался крик ливского дозорного - тот, уже не скрываясь, звал на помощь своих подельником, а потом с шумом стал спускаться с дерева. Еще через несколько минут на берегу показались другие ливы, завидев удаляющийся корабль, помчались вслед за ним. Тот уже вышел на стремнину, так что догнать его оказалось не просто, к тому же путь по берегу, изрезанному оврагами и и расщелинами, выпал далеко не гладким.
Пробежав пару сотен метров и все больше отставая от судна, ливы остановились и, размахивая руками, принялись бурно выяснять с дозорным допущенный им недогляд. Тем временем дромон поравнялся с заводью, где Варяжко оставил струг с бойцами. Те, завидев чужой корабль, высыпали на берег, а потом ошеломленно смотрели на своего командира, стоявшего голышом на его борту. Тот дал команду растерявшимся юнцам срочно отчаливать и догонять его, сам принялся править рулевым веслом ближе к берегу. Когда струг скорым ходом взявшихся за весла бойцов поравнялся с ним, велел части из них перейти на дромон и всем вместе идти в Изборск за подмогой. После недолгого разъяснения им столь необычной ситуации бросился в воду и поплыл к берегу.
Ливы никуда не ушли - так и остались в том же лагере. Только выставили двоих дозорных - Варяжко чуть не попался на глаза второму, устроившемуся с той стороны леса, откуда он пришел. Выручила скрытность, с которой преодолел открытый участок перед лесным массивом - прополз ужом, исцарапав голое тело. Добравшись до первых деревьев, уже собрался встать, как заметил краем глаза какое-то движение буквально в трех шагах. Приглядевшись к березе, стоящей чуть сбоку, обомлел - увидел среди ветвей над собой чьи-то ноги в яловых сапогах, а потом и всю фигуру ливского воина, смотрящего куда-то вдаль, в сторону озера. Стоило ему опустить взор, как заметил бы распростершегося почти под ним Варяжко.
Затаил дыхание, медленно - по сантиметру, отполз за соседнее дерево, не чувствуя обдирающие кожу ветки и корни, только здесь перевел дух от отпустившего напряжения и страха. После осторожно, пригнувшись, удалился от вражеского дозорного и направился к месту прежней стоянки дромона. Нашел схрон и облачился, вместе с одеждой и снаряжением вернулась уверенность в себе после только что перенесенного стресса. Дальше уже более спокойно проследил за бандой, расположившейся в балке, выбрал укромное место неподалеку и остался здесь до следующего дня. Ночью спал урывками, прислушиваясь к звукам из вражеского лагеря, да и прохладная для августа погода не давала расслабиться - даже замерз под утро.
На рассвете отправился к условленному месту встречи, ближе к полудню дождался прихода изборской дружины и своего отряда на трех суднах - посадник перестраховался и отправил сотню воинов в распоряжение Варяжко. Дальше операция прошла так, как он планировал. Прошли скрытно до поля перед лесом, дальше сам отправился убрать дозорного. Обойдя по дуге, снял того выстрелом из лука почти в упор, после повел дружину к лагерю ливов. Часть послал занять позицию на другой стороне балки, по сигналу криком чибиса забросали расслабившегося врага сулицами и копьями, а потом пошли в ближний бой.
Сражение закончилось быстро, через десяток минут перебили последних ливов. Обошлось небольшими потерями у изборцев, среди бойцов Варяжко двое получили раны, но остались в строю. После дележа трофеев команды разделились - сам он со своим отрядом продолжил путь к Пскову, а оттуда домой, уже без таких приключений. В последующих поездках по рубежным землям не обходилось без стычек с пришлыми бандами, но постепенно вставшие здесь заставы и кордоны перекрыли путь на Северные земли - редко, когда им удавалось пройти далеко в глубь, как было в той, оставшейся в памяти Варяжко, истории.
Глава 14
К осени пришли вести о походе князя Владимира с десятитысячным русским воинством на запад, в земли волынян и дулебов в верховьях Западного Буга и Стыри. Побил стоявщее там войско польского князя Мешко, занял Перемышль, Червен, другие города Волыни. Вернул Руси завоеванные прежде отцом земли, даже с прибытком - поставил на нынешнем рубеже с поляками город, назвав его своим именем. Победа далась немалыми потерями среди русичей - потеряли каждого третьего, но вои не роптали на молодого князя, признавая за ним воинский дар и твердую руку. Не унявшись первым славным свершением, Владимир не распустил войско, а повел теперь на восток, на землю мятежных вятичей - в прошлую зиму они отказались платить дань, а весной не дали воев для похода.
Походы князя Владимира []
Походы князя Владимира
После доходили слухи, что Владимир прошел Чернигов, дальше по Десне и Оке вошел в землю вятичей. Занял главный город племени Кордно, другие поселения вдоль этих рек, взял с них дань - попросту ограбил их подчистую. Серьезных сражений не случилось - большая часть вятичей ушли в дремучие леса, прихватив с собой самое ценное. Преследовать их Владимир не стал - наступивший октябрь-листопад принес проливные дожди и распутицу. Отпустил ополчение, но объявил о походе на следующий год сюда же, если мятежное племя не отдаст оставшуюся часть дани - уже за два года.
Новгородская дружина и вои Северной земли вернулись в родные края поздней осенью - по утрам стало подмораживать, лужи покрывались тонким льдом. Уставшие от лишений и тягот за больше, чем полгода походов, потерявшие в сражениях многих соратников и друзей, они все же старались выглядеть молодцом - как победители, стойко выдержавшие превратности ратной службы. Их и чествовали так - с великим уважением, радостью за вернувшихся живыми и тризной по погибшим. Устраивали пиры и домашние застолья, усаживали на самых почетных местах, говорили здравицы, не жалея добрых слов, а вои принимали почести как должное, плату за их подвиги.
Варяжко не раз приходилось сиживать с воинами дружины, слушать их рассказы о боях-сражениях, быль и небылицы о происшедших с ними приключениях, как он подозревал, нередко надуманных. К тем, кто не был с ними в походе, относились снисходительно, если не сказать - пренебрежительно. Мол, то что нам пришлось испытать - вам и не снилось! Правда, узнав, что воинам полка довелось сразиться без них с варяжской дружиной и одолеть ее, немало подивились, даже не поверили - такое же невозможно! В дружине Владимира почти треть составляли варяги, так те ходили гоголем - куда вам, неучам, до нас! А тут зеленые по сути бойцы равным числом превзошли столь именитого противника - да ни в жисть!
Только богатые трофеи, а особенно искусные кольчуги и превосходное оружие, чем щеголяли юнцы, убедили неверящих - таким могли похвалиться лучшие воины княжеской дружины. Завистливые взгляды, нескрываемое огорчение воинов дружины выдавали обуревавшие их от такой несправедливости чувства - им столько пришлось перетерпеть, а вернулись почти с голыми руками, а тут за один бой, сидя почти дома, взяли великую добычу! Да одна только кольчуга из заморского железа стоит не меньше трех гривен, как отличный конь, а может быть и все пять. Эта обида в немалой мере испортила отношения между воинами дружины и полка, и прежде бывшие далеко не братскими, посеяла неприязнь и рознь, доходило порой до прямых стычек.
Не обошла вражда и командование главных воинских формирований Северной земли, между самим Варяжко и командиром дружины Остромиром не раз случались недоразумения и конфликты. Они усугублялись покровительством нового тысяцкого Мировида своему сородичу - он с Остромиром состоял в родстве, хотя и не совсем близком. Вместо того, чтобы примирить двух командиров, разобраться в их распрях, принимал сторону чаще всего неправого свояка, еще и наушничал против Варяжко посаднику и старейшинам. Дело с противостоянием между ратными мужами дошло до верхов, сначала с Велимудром, а после на совете у Росслава.
Посадник, несмотря на наговоры, сочувствовал молодому командиру, в откровенном разговоре между ними посоветовал тому: - Варяжко, примирись с Остромиром, да и лишний раз не перечь Мировиду. Хотя Росслав и благоволит тебе, но против всех за тебя не пойдет. А большинству старейшин ты не по нраву - считают тебя выскочкой, себе на уме, да еще непочтительным к старшим. Когда прижало с угрозой от Владимира, они еще терпели, признавая за тобой воинский дар. А сейчас тот занялся вятичами, так что ему не до нас, вот они решили отыграться на твоей тяжбе с тысяцким и Остромиром.
Варяжко видел и без подсказки многомудрого покровителя строящие против него козни, но сносить несправедливость ради сохранения своей должности не хотел, ответил: - Велимудр, благодарю за добрый совет, но не могу принять его. Если я старшим мужам не угоден, то стоять против них не буду. Коль надумают уволить меня, то пусть так и будет - за службу не держусь, найду себе другое занятие.
На совете старейшин случилось так, как говорил посадник и предполагал сам - большая часть из них высказались против него, Росслав же принял их сторону и вынес решение снять Варяжко с командования полком. Правда, напоследок сказал: - Новгород благодарит тебя за ратную службу и спасение от варягов. Не взыщи и не обижайся, но с важными мужами ты не умеешь ладить. Если же наступит лихое время и понадобится твоя помощь, то я сам обращусь к тебе - будь добр, не откажи.
- Не откажу, Росслав, - с этими словами Варяжко покинул совет, не тая обиду на главу старейшин, понимая, что тот вынужден пойти на поводу большинства.
В первые дни отдыхал от суеты беспокойной службы. Сидел дома безвылазно, тетешкая подрастающих дочерей - старшей, Лане, исполнилось уже три годика, младшей, Нежане, миновал первый. Обихаживал ходившую на сносях Милаву, отдавался любовным забавам с Румяной, по женски расцветшей за последний год - округлилась в нужных местах, грудь, прежде почти плоская, стала заметно больше. Вел серьезные разговоры с выросшей на глазах Ладой - прежние детские игры уже не занимали любознательную девочку. Подступала с самыми неожиданными вопросами, иногда ставившими Варяжко в тупик, какие-то из них даже вводили в смущение взрослого мужа.
Младшая сестренка Милавы вступала в пору девичества, в какой-то мере для ее возраста преждевременную. Ростом вымахала больше старшей сестры и Румяны, статью переходила от угловатости отроковицы к наливающейся девичьей плоти. Взгляд Варяжко невольно притягивали уже сейчас заметные под сорочкой груди свояченицы, будя грешные мысли. А девочка, вернее, уже девушка, как будто чуя плотские позывы зятя, старалась пуще - выпячивала грудь, натягивая сорочку, принимала соблазнительную позу, следуя присущим женскому племени природным инстинктам. При том с невинным видом задавала вопросы, явно недетские, а в глазах ее женолюбивый Варяжко видел искорки будущей страсти.
Наступившая зима завалила обильным снегом - он шел изо дня в день целую неделю, скрывая смерзшую грязь и радуя глаз пушистой красотой. Когда же снегопад закончился, Варяжко повез свое семейство за город кататься на санях. Прежний возок он еще в прошлую зиму сменил на новый, гораздо просторней - заказал его у мастеров. Те за немалые деньги расстарались - получился на загляденье, с расписным крытым кузовом, удобными сиденьями и окнами во все стороны. Правил сам, сидя на облучке, а рядом, прижавшись к нему, сидела старшая дочь. Пищала от восторга первозданной красотой зимней природы, ее радость тешила ему душу, зачерствевшую за годы ратной службы. После игрался с нею и присоединившимися Румяной и Ладой в снежки, строил снежную бабу, катал на санках с горки. Провели за городом не один час, отогреваясь у костра - хворост для него Варяжко прихватил с собой, ближе к обеду отвез сморившихся от усталости детей и взрослых домой.
После двух недель отпуска, который устроил себе Варяжко, принялся за намеченное им дело. Возвращаться к налаженному производству часов не стал, да и не манило оно к себе. Новые проекты занимали думы, но прежде, чем переходить к ним, взялся за другое - убирать своих недругов. Не столько из-за мстительности, хотя и оно имело значение, сколько предвидя будущее. Не вызывало сомнения, что скоро, может быть, в следующем году, для Новгорода вновь наступят трудные времена. Набравший уже силу Владимир вряд ли смирится с вольностью города и присоединившихся к нему земель - Варяжко с полным основанием предполагал, что тот, справившись с вятичами, под каким-либо предлогом поведет войско сюда. Воевать же с ним, будучи связанным волей рутинных старейшин и завистливыми ратными мужами, стоящими над ним, считал безнадежной затеей.
Определил круг тех мужей города, с которыми придется разобраться - выходило едва ли не с десяток. Прежний способ, со сбором компромата и взбросом в народ, который применил против двух из них, мог не дать нужного результата - слишком многих он задевал, практически всю городскую верхушку. Да и нес угрозу прежде всего ему самому - почуяв опасность и от кого она идет, те непременно постараются расправиться с ним. Удар для недругов должен стать неожиданным и эффективным, не дающим возможности им оправиться и ответить тем же. Из этого условия исходил Варяжко, планируя свою операцию. Пришедший первым в голову вариант - устроить заговор и уничтожить важных мужей - отмел сразу, как ненадежный, да и новгородский народ не стерпит злодеяния, непременно вызнает и казнит причастных, как татей.
Оставалось одно - справиться самому, не привлекая кого-либо в помощь. Притом не со всеми выбранными вначале, а с ключевыми, самыми влиятельными после Росслава старейшинами - без них остальные выступят уже не так рьяно против него. Тысяцкого и командира дружины Варяжко решил пока не трогать - если с ними приключится несчастье, то первым подозреваемым будет именно он. Да и со старшими мужами намеревался представить как случайность, чтобы комар носа не подточил - в своих планах готов был пойти до конца, даже на убийство недругов, если не оставалось бы иного пути. После недолгих раздумий остановился на троих старейшинах - купеческого и кузнечного сословий, Людина гнезда, отнесшихся к нему враждебно больше других. Проводить акции наметил с перерывами между ними - сразу три несчастных случая могли вызвать у людей лишние толки.
Первым объектом выбрал главу купеческого сословия Путислава - его прочили на смену Росславу, слабевшему с каждым годом от преклонных лет. Сравнительно молодой - ему перевалило едва за сорок, он завоевал в совете несомненный вес, с ним считались все, даже Росслав. Варяжко подозревал, что именно под давлением Путислава и сторонников того глава старейшин снял его с командования полком. Собрал осторожно, обиняком, информацию о нем - состоянии, торговых делах, привычках и наклонностях, - после недолгого обдумывания решил наведаться в торговый дом жертвы, куда тот заявлялся каждое утро, возможно, устроить там засаду. Пару раз прошел мимо него, разглядывая краем глаза само строение и подходы к нему, а затем, подготовив необходимое снаряжение, отправился ночью на более детальную разведку.
Торговый дом Путислава занимал лучшее место в Великом ряду - так называли выстроенные вдоль главной улицы одна подле другой лавки купцов, - прямо напротив торга. Громадный, в два этажа, с просторным амбаром позади, он заметно выделялся среди соседних лавок, выглядевших по сравнению с ним скромными и неказистыми. Варяжко подобрался к нему со стороны амбара, встал под прикрытием его тени от лунного света. Вслушался - вокруг стояла тишина, только со стороны торга от сторожки раздавался лай собак, скоро замолкших. Снял кожух, оставшись в не стесняющем движения кафтане, взял из вещевого мешка моток прочной веревки с привязанным грузилом, небольшой ломик, клещи и самодельную отмычку из проволоки.
Аккуратно, стараясь не шуметь излишне, перекинул веревку через выступающую стреху амбара и взобрался по ней на крышу. Пригнувшись, прошел по самому краешку к основному зданию, стоящему вплотную, перебрался на узкий карниз, идущий по верху второго этажа. Уже по нему, рискуя сорваться вниз, добрался до чердачного окна. С ним провозился долго, пока снял примерзшую раму, не раз чертыхаясь про себя, однажды чуть не уронил ломик. Дальше пошло легче - пролез на чердак, ломиком открыл люк, ведущий вниз. Нашел кабинет хозяина в служебном крыле - он оказался единственным, запиравшимся на два замка - накладной и висячий, притом оба из металла, а не дерева, какие чаще применялись в Руси в это время. Один из них открыл отмычкой, второй пришлось снять с петлями.
При слабом чадящем свете сальной свечи обошел комнату, не столь большую, как предполагал для хозяина столь солидного заведения. Присматривался к скудной мебели - у окна стол и кресло, вдоль стены лавки, еще пара сундуков в углу. Добротная, из темного дуба, сразу привлекла внимание - если уж хранить ценное, то почти наверняка в ней. Подступил к сундукам, окованным железными полосами, с навесным замком. Справился скорее, чем с дверными замками, но к удивлению и разочарованию оба ларя оказались почти пустыми, если не считать пару мешочков с серебром и какие-то грамоты на пергаменте, часть на бересте. Уже собрался закрыть обратно, оставив все как есть, но что-то подспудно задержало его - стал просматривать записи.
Ничего особого, представляющего интерес, в грамотах не нашел - обычные деловые документы и переписка с поставщиками и клиентами. Сложил аккуратно, как было, положил обратно, но потом все же решил проверить сундуки внимательнее, прислушавшись к своему наитию. Заметных глазу отличий, выдающих тайник, не увидел, после принялся полегоньку постукивать стенки и днище. В одном сундуке на боковой стенке не столько услышал, а почувствовал, что там что-то есть. После одного из касаний, которыми проверял загадочное место, сдвинулась перегородка на стенке, открыв проем - по-видимому, попал случайно на запор. В неглубокой нише тайника лежали еще несколько грамот, свернутых свитком. - вытащил их осторожно, стараясь не повредить восковую печать.
Вскрыл первый свитка, после того, как прочитал его, с остальными не осторожничал - бегло просмотрел все. Информация в них стоила всех приложенных трудов - Путислав за спиной новгородцев затевал заговор с князем Владимиром. Большая часть грамот составляли письма от наместника Борислава, но одна из них от самого князя, в котором тот уведомил о своем плане на следующий год прийти с войском к Новгороду и давал подробную инструкцию предателю.
Путиславу поручалось убрать исподтишка Росслава, самому занять его место и вместе со своими подельниками уломать совет старейшин пойти под руку Владимира. Князь обещал поддержку новому главе города, а городу оставить какие-то вольности, но под прямым своим правлением. Упоминался в грамоте Варяжко, князь предлагал переманить его на свою сторону, если же тот заупрямится, то предписывал убрать с командования или вообще лишить жизни - решение о том отдавалось на откуп будущему главе. Для того Путиславу в помощь давалась дружина наместника и все намеченное следовало исполнить до весны.
Варяжко сложил найденные в тайнике грамоты в свою сумку, после тщательно прибрал за собой и тем же путем отправился обратно. Пришлось только задержаться на крыше амбара - нелегкая принесла сторожа идти с обходом торгового ряда именно в это время, да еще со своим псом. Тот что-то почуял, потянул было хозяина за угол амбара, где Варяжко оставил свой кожух, но обошлось - сторож, прикрикнув на кобеля, отправился дальше. Вернулся домой почти на рассвете. Не стал идти в спальню и беспокоить Румяну, прошел в свой кабинет. Здесь еще раз, уже более внимательно, прочитал грамоты, а потом задумался - дело уже становилось не столько личным, а важным городу, многое из намеченного придется менять.
Те двое из старейшины, которых он собирался убрать, еще несколько в совете, также и тысяцкий и командир дружины, упоминались в одном из писем княжеского наместника, как сообщники Путислава, так что теперь Варяжко мог рассчитаться с ними чужими руками - того же Росслава и Велимудра. Вряд ли оба мужа оставили бы безнаказанными заговорщиков, собиравшихся сдать город на милость князю, а их самих изничтожить. Оставаться в стороне не собирался - расправиться с недругами следовало в любом случае, но теперь уже сообща. Враги представляли немалую опасность, на их стороне оказались большая часть самых влиятельных мужей города, да и новгородская дружина - многие ее командиры также оказались втянуты в заговор.
Операцию против заговорщиков Варяжко продумал тщательно - ошибка стоила бы слишком дорого, любое промедление или сбой могли дать противнику время прийти в себя и самому перейти в нападение. Для ее проведения планировал поднять полк, заблокировать им дружину, а также занять самые важные районы города - не дать тем самым возможности заговорщикам поднять смуту в народе. Себе же наметил захват главарей, притом одновременно несколькими оперативными группами. Всю операцию следовало готовить тайно, собирался привлечь к ней только самых толковых и верных командиров своего прежнего полка. На мужей города не рассчитывал - главное, чтобы дали добро и не мешали. Их время придет, когда заговор будет обезврежен и встанет нужда объяснить людям о случившемся, да и решать с судьбой злоумышленников.
С наступлением утра отправился в городскую управу к Велимудру. Тот задержался, пришлось прождать час в сенях на глазах любопытствующего тиуна, все допытывавшего - с какой нуждой явился к посаднику. Варяжко даже заподозрил того в недобром умысле, что подкуплен врагами и может подслушать важный разговор. Пенял себя в излишней осторожности, но все же решил перестраховаться - когда пришел Велимудр, не стал с ним вести речь о своем деле в присутственном месте, уговорился о встрече в обед у того дома. К приходу Варяжко хозяин уже отобедал и ожидал гостя в гостиной. Без долгого предисловия объявил посаднику о том, что в его руки попали важные грамоты и передал их ему.
Тот читал одну за другой, на лице заметны были охватившие мужа гнев и недоумение - по-видимому, не ожидал от уважаемых в городе людей такого предательства. После сидел в молчании не одну минуту, приходя в себя от неожиданной информации и раздумывая над ней. Расспрашивать Варяжко - как же к нему попали грамоты, которые вряд ли лежали свободно, - не стал, только спросил, что тот собирается предпринять. Неторопливо, давая возможность осмыслить каждое слово, юный муж поведал о своем плане, правда, в общих чертах - о деталях не стал докладывать, посчитал излишним. Главное, что требовалось ему сейчас от посадника и Росслава - вернуть командование полком. Пусть негласно - такой вариант даже был предпочтителен, чтобы не встревожить недругов, - через своих людей, но все полномочия командира должны быть переданы ему.
На вопрос Велимудра: - А как быть с Мстивоем, нынешним командиром? - Варяжко ненадолго задумался.
С этим ратным мужем, прежде бывшим командиром сотни новгородской дружины, сталкивался не раз. Не сказать, что открыто враждовал с ним, но о приязни или доверии к нему речи не могло идти - тот шел на поводу своего прежнего командира. Ответил: - Его нельзя оставлять с полком - он чужой. Можешь не тревожиться за него - решу с ним сам в самое скорое время.
Посадник после этих слов досадливо поморщился и высказал: - Не надо только перегибать, Варяжко - от тебя чего угодно можно ожидать!
Все же дал добро: - Ладно, поступай так, как считаешь нужным. Я же перемолвлюсь с Росславом - пусть знает, с кем он рядом, да и обдумаем вместе, как нам быть.
С Мстивоем разобрался следующим вечером. Особо не мудровствовал - подкараулил того у дома после службы. В наступившей темноте подкрался незаметно сзади, ударом носком сапога выбил коленный сустав и также скрылся. Недели две тому будет не до полка, пока не залечит болезненную травму, а там разберутся - замешал ли он в заговоре. Хотя о нем в письме не упоминалось, но Варяжко предполагал такое более, чем возможным - командир важной для города войсковой части никак не мог быть в стороне. Еще через день Велимудр передал посыльным грамоту о том, что может принимать полк. Формально командиром назначен вместо занемогшего Мстивоя один из доверенных командиров сотни, но он будет исполнять все указания Варяжко.
Появляться в полку не стал - слух о том дошел бы до ненужных ушей. Вызвал вечером к себе домой пятерых командиров, провел здесь с ними тайный совет. Разобрал общий план операции, дал каждому подробное задание и отвел на подготовку три дня. Срок поставил минимальный - опасался, что Путислав хватится грамот, сбежит или поднимет тревогу среди своих подельников. Накануне акции еще раз проработал с помощниками весь ход, не упуская даже мелочи, а также варианты на случай возможного осложнения. Сама операция прошла как по писанному, только едва не упустили главаря заговорщиков - дома его не оказалось, несмотря на поздний час, когда туда нагрянула одна из групп захвата. Нашли по следу младшего сына старейшины - тот, выждав немного после того, как вои покинули хоромы, пошел, таясь и оглядываясь на каждом шагу, задами и оврагами куда-то в сторону окраины.
Группа же следовала за ним на удалении, дважды теряла из вида. Но все же смогла нагнать у незаметной избы, куда тот вошел, а затем захватила всех, кто оказался в ней, среди них и Путислава, занимавшегося здесь колдовством Чернобогу. К нему обычно обращались волхвы на капище, стараясь при том сохранить равновесие между светом и тьмой - Явью и Навью, здесь же творилось зло, с человеческой жертвой - на столе лежала заколотая девушка. Ее кровью обмазали черного идола, стоящего в углу, а собравшиеся вокруг стола люди также в черном пели славу чудищу и призывали зло на своих недругов. Такие сборища и обряды осуждались волхвами, но все равно находились последователи темного божества, находившие в них выход своей ненависти ко всему людскому.
Прямого столкновения между полком и дружиной удалось избежать - между вставшими напротив друг друга и обнажившими оружие воинами вышли Росслав и Велимудр, своим веским словом сняли напряжение, грозившее вот-вот перейти в схватку. По их указанию дружина выдала командиров, причастных к заговору, а после вернулась в казармы, вслед за ней ушел полк. Обошлось также без смуты новгородцев - утром следующего дня с помоста на торговой площади объявили о задержании виновных в заговоре мужей, задумавших злодейство против города. Новгород бурлил весь день, но бунта и погромов не произошло - возможно, свою долю в сохранении порядка внесли наряды полка, дежурившие на всех оживленных местах.
Еще неделю люди посадника вели сыск замешанных в заговоре - их число росло с каждым днем, перевалив к концу за сотню. Среди них оказались многие заметные в городе мужи - те же купец Горан, мастер-ладейшик Мороз, с которыми прежде пришлось иметь общее дело Варяжко. Подтвердилось его подозрение о причастности Мстивоя и тиуна из городской управы. Наказание к ним применили разное - от изгнания из города до продажи в холопы, часть откупилась штрафом. Смертную казнь в эту пору не применяли - те же главари отделались конфискацией всего имущества и изгнанием. Правда, Варяжко не без основания предполагал, что тем далеко не уйти - вслед за ними, почти не скрывая отнюдь не добрых намерений, пошли вои городской стражи, подчиненные посаднику.
После такой основательной чистки среди старейшин и служивых людей началась сумятица с назначением взамен них новых. Росслав и Велимудр не пустили на самотек такое важное дело, правдами-неправдами провели на совете, а потом и на вече своих, кому доверяли в той или иной мере. Вернули на службу Варяжко, теперь уже гласно, при том не командиром полка, как предполагал, а тысяцким. Старшим мужам все удалось уломать оставшихся от прежнего состава старейшин согласиться с назначением юного мужа на один из высших постов в городской иерархии. Новые же люди, вошедшие в совет, без всяких уговоров пошли на поводу главы. Теперь под руку Варяжко отдали всех воев города вместе с дружиной - за исключением разве что городской стражи, полк также остался под его властью.
Первое, что предпринял Варяжко на новой службе - заменил почти все командование дружины вплоть до взводных, перевел туда с повышением самых толковых командиров и бойцов полка. Обошлось без серьезного недовольства и волнений - и без того всех прежних командиров рот убрали за участие в заговоре, а со взводными разбирался сам, проведя учения в поле. Большинство из них не справились с принятым им стилем командных действий - медленно разворачивались, долго переходили от обороны к атаке, нечетко, мешая ряды, совершали перестроения. Да и в личном мастерстве как их самих, так и подчиненных им бойцов было далеко до приемлемого уровня - уступали даже новичкам полка. Те приемы и построения, что он ввел два года назад при формировании дружины, ушли прахом, все вернулось к привычной для многих тактике навала.
Провел через совет старейшин, потратив немало времени на уговоры, ежегодные сборы ополчения. Каждый вой теперь должен был пройти двухнедельный курс с освоением самых простых упражнений - от владения копьем или палицей до построения в несколько рядов. Сборы предусматривалось проводить в учебных лагерях полка и дружины в течении марта - в межсезонье, без особого ущерба другим делам. Притом без отрыва от дома, с утра до вечера, обед из общего котла за счет города. Именно последнее, с лишними на взгляд мужей в совете расходами, вызвало больше всего споров, но все же согласились - питание после тяжких ратных трудов должно быть полноценным, иначе у людей просто не хватит сил заниматься ими дальше.
Ввести такие сборы в других землях не удалось - старейшины в Верховном совете не согласились. Мол, лишние хлопоты, если уж придет ворог, то и без вашей науки справимся. Варяжко все больше убеждался, что нынешний союз земель не оправдал надежд - каждое племя или город по своей воле не хотели поступиться хоть в малом, только общая угроза войны с князем Владимиром как-то удерживала вместе. Да и кто-то уже готов был расстаться со своими вольностями ради мира с с князем - вскрытый заговор в самом Новгороде служил достаточным примером. Варяжко подозревал, что и в других землях такое более, чем возможно - пойдут за спиной других на предательство, рассчитывая на милость правителя, примкнут к его войску, подняв оружие против своих прежних союзников.
Глава 15
Весна 982 года выдалась ранней. Последний месяц зимы против своего названия - лютень, сильными морозами не стращал, а уже в середине марта пришло тепло, на реках начался ледоход. Каждый погожий день новгородское воинство проводило в учениях - вои в лагерях под присмотром опытных бойцов, дружина и полк - на поле. Варяжко предпринял все возможное, чтобы лучшим образом подготовить ратных людей к близкой войне. В прошедшие три месяца своей службы тысяцким денно и нощно следил за боевой выучкой в регулярных частях, результаты сказались на весенних смотрах. Воины проявили намного лучшее мастерство и слаженность, особенно в дружине, понемногу приближались к тому уровню, что позволил бы справиться с сильным врагом.
По настоянию Варяжко город выдал средства на обзаведение конями из Поморья, позволив тем самым перевести большую часть дружины в конницу. Первый успешный опыт ее применения в прошлом году против варягов убедил совет старейшин и посадника пойти на немалые расходы. Да и они сами понимали, что прежним путем не одолеть многочисленное войско, которое приведет князь против вольных земель, положились на юного воителя, уже не раз бившего далеко не слабого противника. А в том, что Владимир придет с войной - ни у кого из мужей города сомнений не оставалось. Хотя тот не посылал гонца с вестью "Иду на вы", как поступал прежде отец его - Святослав, выступая в поход, но тому находилось не одно свидетельство.
Кроме ставшей всем известной грамоты князя главе заговорщиков с прямым, без околичностей, намерением прийти с войной, тот предпринял другие меры, ясно говорящих о его враждебности. Против принятого между ним и Новгородом уговора предписал принять часть его дружины под предлогом охраны княжеского представительства. Мало того, наказал отправить весной вдвое больше войска от города якобы для похода на вятичей. О том говорилось в грамоте, которую передал совету его наместник в начале зимы, едва ли не сразу после раскрытия заговора. На требование главы города объяснить умысел князя в сношении с заговорщиками, боярин Радислав усмехнулся и ответил без какого-либо вежества: - Не вам учинять спрос с Великого князя. Будет на то его воля - от вас мокрого места не останется.
И слова и тон, с которым высказался княжеский представитель, без обиняков говорили многоопытному Росславу - Владимир более не считается с Новгородом, готов подмять вольный город под себя. О том и его новых указах рассказал старейшинам и другим важным мужам на спешно созванном совете. Ни у кого из собравшихся не оставалось иллюзий о каком-либо мире с князем, речь пошла о тех мерах, которые нужно принять до начала войны. Исполнять княжеские указы не посчитали нужным - они явно шли против города. Пускать врага под бок, тем более отдавать своих воев на заклание - а в том, что Владимир перебьет их, получив в свое распоряжение, не сомневались, - на такое не мог согласиться даже ребенок. Наглость князя переполнила чашу терпения мужей, даже самый мирный из них ратовал против какого-либо сговора с ним.
Для вящей поддержки земель оповестили Верховный совет, а также послали гонцов по городам и весям с грамотой новгородского совета о созыве вече всей Северной земли. На нем известили собравшихся со всех краев мужей о происшедших в Новгороде событиях, враждебном намерении князя и его последних указах. В большинстве они поддержали решение Новгорода не посылать воев Владимиру и готовиться к войне. Единственными, кто уклонился дать прямой ответ, оказались смоляне. Уже тем самым дали повод подозревать их в каких-то сношениях с князем, возможном присоединении к нему в случае войны. Но вслух о том никто не высказался, только поставили зарубку на будущее - держаться с ними востро, ожидать от них самого худшего, даже удара в спину.
После вече посадник передал боярину Радиславу грамоту для князя с отказом Новгорода исполнить его указы. Самому же наместнику дал седмицу на сборы, после его духа не должно быть на здешних землях. Тот вначале опешил от такой дерзости, когда же речь вернулась к нему, излил всю ненависть к городу и его народу. Велимудр же не стал выслушивать хулу и вступать в перебранку, тотчас покинул Городище, только оставил у ворот стражу для присмотра. Этим шагом Новгород открыто порвал с Владимиром, отрезал себе последнюю возможность пойти на попятную. Но оставлять под боком княжеского соглядатая накануне войны мужи города сочли неразумным, да и ничего другого, кроме козней и новых заговоров, не следовало ожидать от того.
Из дошедших слухов узнали о гневе князя на вольный город, выславшего вон его наместника, к тому же отказавшего дать ему воев для похода против так и не покорившихся вятичей. Люти ему добавили радимичи - те, глядя на ослухов, дали от ворот поворот княжескому воеводе Добрыне, прибывшему с дружиной за данью. Племя и прежде не отличалось покорностью, а теперь и вовсе отказало Владимиру во власти над ним. Русь затрещала - в других землях также пошли брожения, пока еще не дошедшие до прямого неповиновения. Видно, люд на них выжидал - сможет ли князь унять зачинщиков, вернет ли под свою руку. Трудная доля выпала молодому правителю, но от того он стал только ярей - поклялся перед своей дружиной и народом киевским выжечь каленым железом смуту на землях русских.
Всем - тем, кого он затрагивал напрямую, другим, кто ждал - чем же закончится противостояние, был важен вопрос - на кого же первым пойдет князь, кто примет на себя основной удар княжеского войска? Радимичи считали, что на них и готовили схроны, чтобы отступить, вятичи ждали его у себя, тоже готовили тылы в чащобе. Только новгородцам некуда было податься, бросить нажитое добро и скитаться неприкаянно - о том и мысли не держали. Варяжко с полным основанием полагал, что не пойдет Владимир по полям и лесам выискивать племя небогатое, с которым больше мороки, чем добычи, а непременно придет на землю новгородскую. Так же считали и другие мужи города, готовились к встрече врага как могли. Почти все, что запрашивал неугомонный тысяцкий для будущего сражения, отдавали сполна, скрепя сердце от непомерных расходов.
Полуторатысячное регулярное войско, притом тысячу в нем составляли конные воины, снарядили лучшим оружием и доспехами. Не поскупились на кожаные латы для коней - тяжелой коннице предстояла прямая сшибка с вражеским строем, так что пошли и на эту трату. Для ополчения также набрали нужного снаряжения, пусть и попроще, но вполне добротное. По чертежам Варяжко смастерили щиты на колесах и повозки для них. Он заказал их по подобию гуляй-города - полевого укрытия понадежнее прежнего вагенбурга. К месте будущего сражения - на Ловати близ волока, - свезли лес и другие материалы для засек, надолбов, рогаток, ловушек и еще многих хитростей против неприятельского строя.
Гуляй-город []
Гуляй-город
Варяжко еще зимой выезжал сюда с помощниками, подыскивая лучшее место - достаточно просторное для размещения войска и атаки конницы, но и с природными укрытиями для засады и скрытных маневров. Поле в излучине реки подходило как нельзя лучше - шириной в версту, лес по обе стороны, с рядом холмов и балками между ними. Продумал сам, а затем со своими командирами разобрал - где поставить пешее войско и конницу, откуда ударить по врагу, как обойти фланги, другие детали будущего сражения. Разметил с ними на местности возможные укрепления, нужные средства и работы по их обустройству. После уговорился с местными посадником и волостелями, те не с особой охотой, но все же дали людей для заготовки леса и предстоящих по весне земляных работ.
Тем временем Владимир решил взять на измор мятежные земли - запретил купцам везти хлеб с Днепра на север, поставил кордоны на торговом пути. От того больше пострадал народ Северной земли - скудный урожай ржи и ячменя в этих краях не покрывал надобности, пшеницу же не выращивали, везли с юга. Хлеб на торгу подорожал вдвое, люди примешивали в муку лебеду и крапиву, истолчённую сосновую кору, конопляные жмыхи, даже мох. Но не роптали - и прежде в неурожайные годы приходилось им перебиваться так. Благо еще, что леса и реки здесь богаты припасами, так что голодной смертью мало кто умирал.
Кроме торговли хлебом прервалась поставка и других товаров с юга - византийских тканей, вин и пряностей, скота и кожи из степи, меда, воска, полотна и гончарных изделий с Приднепровья. В отместку Новгород со своей стороны перекрыл торговый путь на юг, изгнал киевских купцов, свои же пошли на запад, в Поморье и земли франков. Убытки и нужду в необходимых вещах испытывали все, так что уже вскоре после введения запрета вначале исподволь, обходными путями, а потом уже открыто возобновились торговые связи. Владимир под давлением своих и приезжих купцов, всего люда к концу зимы отменил свой указ, оставив только с хлебом, а потом и с ним решилось в общую пользу.
В конце апреля пришла весть - князь собирает войско для похода на мятежные земли. На кого именно - о том он не сказал, держал в тайне от других. Но на Северной земле и стар и млад знали, что их он не обойдет, и когда общее вече бросило клич встать с оружием на защиту от ворога, люди сами, без принуждения, пошли на зов. Никто не тешил себя надеждой, что если победит Владимир, то он обойдется малой кровью, пощадит мирный люд. В прошлом походе на западные земли, а затем к вятичам не раз вырезал тех, кто попал в его руки, а жен и дочерей непокорных защитников отдавал на потребу своим воинам.
В середине мая на Ловати собралось войско со всей Северной земли из семи тысячи воинов. Как и предполагали- не пришли смоляне, вступили в сговор с Владимиром. К тому времени пришли слухи о выходе князя с ратью в поход на север, после - что он миновал по Днепру Любеч, тем самым подтверждая - идет не на вятичей. Когда же не свернул на речку Радучу к Радомле - столице радимичей, сомнений не осталось - идет на Северную землю. Собравшемуся воинству пришлось прождать на поле седмицу, когда выставленные у Двины дозоры донесли о подходе ладей князя. Насчитали их немногим более двухсот, получалось, что у Владимира в войске около девяти тысячи воев вместе с дружиной.
Для Варяжко и его командиров такая численность противника в какой-то мере стала неожиданностью. Предполагали, что будет намного меньше - после прошлогодних потерь, да еще без воинов из Северной земли и радимичей. Отдали должное уважение упорству Владимира - сумел набрать людей для нынешнего похода почти столько же, как и в прошлом. Но сложившееся на стороне врага превосходство не смутило ни самого тысяцкого, ни его людей, поверивших в удачу и воинский талант юного воителя. Да и подготовились к сражению наилучше - всю неделю трудились с укреплениями, не покладая рук.
Разбили лагерь на берегу Ловати и принялись ставить доставленное на ладьях снаряжение - гуляй-город, шатры, полевые кухни. Вкопали надолбы и рогатки, вырыли ров на ширину поля перед линией сцепленных щитов, замаскированные ловчие ямы с ветками-метками, чтобы самим туда не угодить. По краям поставили засеки, оставили в них проходы для конницы, закрыв до нужного времени сдвижными рогатками. В просеке по обе стороны волока подрубили высокие сосны для его завала - Варяжко собирался поставить здесь пешую часть дружины и воев-лучников заслоном, не дать вражескому войску уйти обратно.
Приготовления шли до того дня, пока не объявился враг, не давал людям сидеть без дела. Когда же войско князя высадилось из ладей на берег и пошло по волоку, следил за ним, каждый час высылая дозорных. Как только неприятель приблизился за несколько верст до поля сражения, отдал команду своим бойцам и воям выдвигаться из лагеря на предписанные им позиции. Ждали час-другой, когда показалась в просеке голова вражеской колонны, а перед ней дозорный отряд из десятка воинов. Они шли сторожко, выискивая засаду, но посланных в заслон воев не заметили - те схоронились в глубине леса, - и прошли дальше. Выйдя на открытое место и завидев перекрывшее им путь войско, остановились и дальше не пошли, за ними встала и вся колонна.
Шло время, противостоящие стороны замерли, выжидая, что же предпримет противник. Варяжко не торопил князя, дал тому возможность осмотреться и выдвинуть свое войско на поле. Когда же оно выстроилось наизготовку, но продолжало стоять - Владимира, по-видимому, необычное укрепление неприятеля озадачило, опасался сразу бросить в атаку - решил раззадорить того, предпринял свой ход. По сигналу рожка с обеих флангов выдвинулись вперед две большие повозки с впряженными парами крупных коней, развернулись и встали. На каждой из них воины принялись накручивать смонтированную катапульту, а потом привели ее в действие - в сторону врага полетел солидный, весом в два пуда, камень.
Катапульта-онагр []
Катапульта-онагр
Накануне этого дня расчеты катапульт вели пристрелку по линиям возможного поражения, но все же первый бросок оказался с заметным недолетом. Наскоро перезарядили онагры и снова ударили в строй противника, все еще стоящего на занятой линии. Попали после третьего-четвертого выстрела каждого орудия и тогда враг не выдержал - пошел в атаку. Не бегом, с опаской, обходя стороной подозрительные участки поля - по-видимому, прознали о ловушках на поле. Но все равно - уже на пол-пути к вставшему в обороне войску стали все чаще попадать в ловчие ямы с острыми кольями на дне. Крики попавших в них воинов побудили остальных к большей осторожности и замедлить ход наступления. И тут открыли стрельбу лучники северян из-за щитов гуляй-города, к ним присоединились расчеты катапульт.
Камнеметные орудия Варяжко придумал сам, что-то используя из известных в это время катапульт и требушетов - при Святославе русским воинам довелось их испытать на себе, когда воевали против Болгариии и Византии. Сами же подобные сооружения не строили из-за их громоздкости и сложности, обходились без них - Святослав в своих походах предпочтение отдавал скорости марша, двигался налегке, с минимумом обоза. Для новгородских мастеров заказанные Варяжко онагры оказались вообще в диковинку, но за зиму все же справились со сложным изделием - выпустили сначала один, после его испытаний и доработки еще три. Все четыре орудия доставили на ладьях к полю боя, два поставили стационарно, на ближних холмах, другие два установили на приспособленных повозках.
Первая атака княжеского войска захлебнулась - под градом стрел и падающих сверху камней остановились вои ополчение, а потом без всякого строя побежали назад, за ними отступила дружина, прикрываясь щитами. Рисковать конницей и бросать ее в атаку на отходящего врага Варяжко не стал, только снова выпустил вперед онагры, не давая тому возможности перевести дух. И тут Владимир предпринял непредвиденный ход - его войско не остановилось на краю поля, как прежде, а продолжило отступление, уходя обратно по волоку. Что же он надумал - для Варяжко оставалось тайной, но тому, что едва начав бой, тот отправится восвояси - не поверил, ожидая какой-либо каверзы.
Дал команду своему войску оставаться на месте, сам же с полком и стрелками бросился нагонять неприятеля по оставленным в поле проходам. В узкой просеке не оставалось места для обходного маневра - так и держался следом за шедшей в арьергарде колонны княжеской дружиной. Лучники и расчеты передвижных катапульт продолжали обстрел, выбивая десятками воинов противника, пока тот не встал, упершись в заслон. Запертый с обеих сторон, он недолго терпел, неся потери, сам перешел в атаку. Теперь уже Варяжко отступал со своими бойцами, не прекращая беспокоящий обстрел. Так дошел обратно до поля, преследуемый по пятам, а затем до линии своих укреплений.
Противник вновь встал, встреченный плотным огнем стрелков, укрывшихся за щитами. На этот раз Варяжко не стал ждать, пока тот отступит, бросил на него тяжелую конницу. Она пошла в обход с обеих сторон и ударила по флангам, проламывая здесь строй ополчения. Не успевшие перестроиться вои отступали к центру своего войска, все более смешивая ряды и создавая сутолоку. Мгновенно оценив возникшую у неприятеля сумятицу, дал команду полку вступить в бой со сбившейся в полукруг княжеской дружиной, остальному воинству атаковать растерявшееся под ударом конницы ополчение.
Основное, самое упорное сражение сложилось между воинами полка и дружины. В прямой схватке сошлись примерно равные по силе противники, строй встал против строя. Юные бойцы Северной земли противостояли матерым варягам и опытным воям, набранным Владимиром в свой ближний отряд. Может быть, уступали в хладнокровии - горячились излишне, да и в отточености ударов и защитных приемов также, но своей слаженностью и командной выучкой сумели устоять и выдержать натиск врага, не отступили ни на шаг. Подоспела еще подмога от конных воинов, прорвавшихся через строй княжеского ополчения и с тыла ударивших по дружине - той поневоле пришлось перейти к круговой обороне.
Прямое противоборство двух войск все больше складывалось в пользу хозяев поля. Незваные гости бились отчаянно даже ради спасения своей жизни, но переломить сражение так и не смогли. То замешательство, которое им пришлось испытать от обстрела недосягаемым противником, а потом внезапного удара тяжелой конницы, врезавшейся в их строй, переросло в полный разброд в их рядах. Прорвавшиеся сквозь разрывы строя вои северного ополчения разорвали на части княжеское воинство, вскоре в нем не осталось и подобия какого-либо построения - каждый бился за себя. Кровь лилась рекой, раненные и убитые падали под ноги сражающихся, а те шли по их телам, видя перед глазами только врага.
Варяжко сам не вступал в схватку, наблюдал за ней с возвышения, взобравшись на повозку с катапультой - она встала чуть поодаль от передового строя по центру, за полком. Иногда давал команды через рупор - смастерил его сам из листового железа, так что голос командующего слышали и на другом конце поля. Часть конницы отправил на волок подсобить заслону, да и захватить оставленные здесь ладьи, остальную же посылал на те участки, где считал нужным. Битва шла по всей ширине поля, враг вначале отступал под натиском северного войска, а потом встал в его окружении. Бой практически перешел в резню - на каждого поверженного северянина приходилось двое, а то и трое их южных воев.
Охватившие вначале волнение за исход сражения, а затем радость от успеха своего войска, уступили другому, прежде не испытанному чувству - боли за проливающуюся кровь, как своих воинов, так и противника. В них уже не видел смертельного врага, которого бы следовало уничтожить безжалостно - как в варягах, шедших грабить Новгород. Да и в битве с войском Ярополка не думал о жертвах - своих и чужих, увлекся атакой на его дружину. А сейчас, смотря как бы со стороны, как одни русичи убивают других по воле вершителей их судьбы, не выдержал горечи в сердце, казалось бы, зачерствевшем за минувшие в этом мире годы, выкрикнул:
- Всем встать, убрать оружие!
Часть воинов с той и другой стороны замерли, с недоумением повернув голову в сторону Варяжко, но оружие не опустили, держали его наизготове. Другие все продолжали биться, возможно, в пылу схватки не услышав команду. Повторил ее, после, когда вои в большей части все же послушались, прокричал надрывно, с идущей от сердца убежденностью:
- Довольно смерти! Никому она не нужна. А того, кто привел вас на погибель, вызываю на поединок - лицом к лицу, не прячась за спины других. Княже, выйди вперед - мои вои не тронут тебя. Или готов положить всех вместе с собой?
Из-за строя дружины вышел не князь, а крепкий еще муж почтенного возраста в доспехах и ответил на вызов отчитывающим тоном:
- Кто ты такой, что смеешь дерзить Великому князю?
- Я Варяжко, тысяцкий Новгорода. Поставлен вести войско Северной земли. А кто же ты, добрый воин, взявший на себя честь говорить за князя?
- Добрыня, воевода княжеской дружины. Скажи ка мне, Варяжко, что же ты хочешь от войска и от князя?
Не только воевода, но и все воины обеих сторон выжидательно смотрели на юного вождя - что же тот предложит? Варяжко не стал медлить с ответом, произнес громко, на все поле:
- Предлагаю уговор. Если в поединке победит князь, то можете уйти обратно с нашей земли - чинить препоны не будем. Если же я, то войско твое складывает оружие и сдается в полон, как и князь, коль останется жив. Жизнь вам обещаю, но воли нет. В том порука моя и всего войска Северной земли - можем поклясться Перуном.
По сути предлагался божий суд, ответчиками в нем выступали вожди обоих войск. Варяжко просчитал, что князь не сможет отказаться от него на глазах множества воинов, уронив тем самым свою честь. Так и случилось - спустя малое время перед строем вышел совсем еще юный, не старше Варяжко, ратный муж в добротных латах, его худощавое скуластое лицо с усами, еще невеликими, но без бороды, можно было без какой-либо натяжки назвать красивым. Прежде Варяжко не видел Владимира, но то, что это именно он - сомнений не вызывало. Гордая осанка, властный взгляд, незаурядная внутренняя сила, которая чувствовалась в его невысокой стройной фигуре - все в нем вызывало невольное уважение окружающих людей.
Густым сильным голосом, неожиданным для его совсем не богатырского сложения, Владимир молвил, глядя прямо в глаза Варяжко, все еще стоящего на повозке:
- Ну, что же, тысяцкий, я не против сразиться с тобой. Вижу, что воин ты славный, да и о других печешься. Только сойди ка на матушку-землю, да и обговорим ладком, что бы все между нами вышло по честному.
Варяжко ни на йоту не поверил добродушному тону и льстивым словам князя - в его тёмно-карих глазах видел лютую злобу, да и на суровом лице отражались отнюдь не миролюбивые чувства. Почти наверняка - жажда мести, надежда отыграться в единоборстве за бездарно проведенный, по сути уже проигранный бой и поразить насмерть удачливого соперника. Сам же Варяжко, как ни странно, не испытывал к визави сильных эмоций, отчасти даже потерял к нему интерес. Полководческие способности Владимира разочаровали его - ожидал более разумных шагов, а не метаний вперед-назад. Вначале предполагал, что тот заманивает вглубь леса, чтобы подстроить там какую-нибудь хитрую каверзу, потому держался настороже, готовясь отразить любую неожиданность.
Но ничего подобного не произошло, а после сражение перешло в ближний бой, в котором успех сопутствовала северянам. Каким-то оправданием бессилия Владимира на поле битвы могло служить то, что вряд ли и другим, даже известным своей воинской славой полководцам удалось бы справиться с тем же гуляй-городом. Он и подобные полевые укрепления с успехом применялись долгие годы и века, пока не появилась совершенная дальнобойная артиллерия. Сам Варяжко сомневался, взял бы он его сам приступом, но бросать войско без предварительной подготовки не стал бы. Можно было вначале постараться разрушить укрепления камнеметами или поджечь зажигательными стрелами, а после прорвать фланговыми ударами, но при умелой обороне успех атаки не гарантировался.
Обсуждение поединка надолго не затянулось - оба участника жаждали скорей начать его. Договорились биться на мечах тут же, перед вставшими в общем строю прежними врагами, до смерти или невозможности вести бой. Дали зарок именем Перуна проигравшей стороне исполнить свое обязательство перед победителем, а потом, больше не медля, встали в круг и обнажили мечи. Для Варяжко намерение противника тайны не составляло - о нем можно было не гадать, видя оскал на лице того, как у злобного пса. Сам же не собирался убивать Владимира, да и наносить ему тяжкие раны, тем самым усложнял себе задачу выиграть схватку - биться предстояло с осторожностью, тогда как соперник такими заботами себя не сдерживал, напротив, так и норовил лишить его жизни.
О том стало ясно с первых ударов и наскоков князя - начал бой, взяв на себя инициативу. Бил умело, без широкого размаха, но с поразительной для не столь могучего тела силой. Щитом также владел преотмено, закрывая им уязвимые участки. В скорости же уступал, так что Варяжко успевал подставить щит или уклониться от летящего в голову и грудь длинного меча, вершков на десять больше его. Обманными движениями тот почти не пользовался - или они не входили в его технику, или усыплял бдительность Варяжко. Сам он не атаковал, отбивал удары, только время от времени имитировал свои выпады, охолаживая противника, когда тот лез уж чересчур нагло. Время шло, Владимир уже стал выдыхаться - удары потеряли начальную силу, да и наступал не так рьяно, чаще стал проваливаться после промахов.
Когда же князь после очередного промаха с ударом в голову качнулся вперед, потеряв на мгновение равновесие, Варяжко скользящим шагом ушел от него в сторону, а потом ударил плашмя по шлему, добавляя скорости одновременным разворотом корпуса. Удар получился неуловимым даже взглядом - вроде только что князь пошел в атаку и вдруг упал, не подавая признаков жизни. Все вокруг, смотревшие до этого момента на зрелище боя молча, затаив дыхание, только глазами следили за поединщиками, сейчас замерли от неожиданности, не осознав еще - что же произошло? Лишь только через добрую минуту, когда Владимир зашевелился, приходя в себя, вои отошли от оторопи, среди северян раздался рев победы: У-Ра!
Так закончилось сражение на Ловати, внесшее в судьбу Новгорода и Северной земли важные перемены. На Руси же настали нелегкие времена - разгром собранного князем войска и полон многих тысяч ратных мужей с верных до сего земель, - ослабили узы, сдерживавшие прежде племена и земли воедино, среди них пошел разброд. Кто-то последовал примеру мятежных земель, отказавшись от власти Киева, другие в сомнениях ожидали - что же несет им будущее? Пришла напасть из-вне - прознав о слабости Руси, налетели, как стервятники, иноземные вороги: на западе - поляки, на севере - ятваги и ливы, на востоке - булгары, на юге - печенеги. Каждый старался захватить все, что мог безнаказанно - людей, земли, добро. Народ стонал и просил защиты, а помощи все не было - некому стало оборонить от беды.

Книга вторая. Рождение Новгородской республики

Великий Новгород []

Пролог

- Зачем ты, Варяжко, пошел на такое - предлагать Владимиру божий суд? Ведь и без того, по твоим же словам, сеча складывалось в вашу пользу. А если бы князь сразил тебя? Подставлял напрасно свою голову, да и врага бы отпустил поживу-поздорову! В чем же разумный довод в такой беспечности - иначе и назвать не могу?!
Глава старейшин смотрел осуждающе, хотя в тоне, с каким он произнес по сути справедливые слова, особой суровости не чувствовалось. Он как бы пытался понять подоплеку на первый взгляд безрассудного поступка. Победителю прощается многое - похоже, это правило сработало и сейчас. Росслав, Велимудр и другие важные мужи города, собравшиеся на совет в храме детинца, выслушали рассказ о битве в большинстве благодушно, со всем вниманием и не перебивая. Они уже знали о победе - весть о ней Варяжко отправил гонцом сразу после того, как противник сложил оружие. Теперь же, разузнав подробности сражения, не столь строго отнеслись к допущенным юным полководцем оплошностям, в очередной раз выигравшим важное сражение.
Похвалили вначале, но как-то сдержанно - по-видимому, ратные заслуги молодого тысяцкого восприняли, как должное, как будто иначе и не могло быть. А уж после Росслав высказал свое порицание, больше для острастки, как бы уча юного мужа своей мудрости.
Веско, не торопясь с ответом, но и не затягивая излишне, произнес:
- Отрицать опасность поединка и риск поражения не могу. Но пошел на него, чтобы сберечь жизни как нашим воинам, так и княжеского войска - думаю, они нам пригодятся уже в скором будущем. К тому же чутье мое подсказывало - дело обернется к лучшему, беды не будет. А я ему доверяю - не раз выручало, без подвоха.
Объяснение Варяжко в какой-то мере прояснило старшим мужам мотивы принятого им на поле брани решения, но вызвало у них новые вопросы, которые Росслав не замедлил задать:
- И что ты надумал делать с князем, его дружиной, всем войском? Угораздило же тебе столько народа в полон взять, теперь ломай голову - куда их девать?!
В словах главы города, а теперь и всей Северной земли, звучала не укоризна, а больше озабоченность нежданно возникшими сложностями. Похоже, он действительно не знал или сомневался - как поступить с почти пятитысячным воинством, взятым в плен. То ведь не смирные смерды, которых можно без хлопот и с выгодой продать в холопы, а бывшие вои - того и гляди, как бы не набедокурили. Прежде их отправляли на юг - в Византию или к арабам, продавать в рабство, как раз по тем землям, откуда пленные родом. Так что могли отбить по пути или те сами постарались бы сбежать в родных краях. Держать же на своих землях под надзором беспокойный народ стоило себе дороже.
Почти сразу, не дожидаясь ответа, Росслав продолжил:
- Особенно с князем нужно крепко подумать. Отпустить - так потом нам покоя от него не будет. Затаит злобу, а при оказии - как наберется сил, пойдет вновь войной или учинит измор похлеще нынешнего. Жизни лишить или держать в неволе тоже не разумно - смутой на землях русских обернется, а нам то не нужно. Да и вороги иноземные могут навалиться, коль лишимся единой силы и не сможем им дать отпор. Звать взамен прежнего князя - Ярополка, не лучше. Он вряд ли спустит нам прежнее унижение, а с Русью наверняка не справится, если в ней пойдет наперекосяк.
В приемном покое Росслава застыло молчание, когда он закончил речь. Каждый из присутствующих здесь мужей знал о высказанных им тревогах не хуже, теперь же пришла пора решать с ними. Прервал раздумья Велимудр, обратившись с вопросом к самому юному из них:
- Что можешь сказать, Варяжко? Ты учинил, с тебя и спрос - как поступить с полоном и князем?
С ответом тот не задержался - о том он думал немало, сейчас высказал свои мысли:
- Отправлять пленных воев никуда не надо, оставим здесь. Составим с ними уговор на срок три года: они честно отработают, а кто-то отслужит - о том оговорю особо, после получат волю. Захотят - вернутся на родную сторону, а могут остаться у нас, как равные всем. Владимира придется отпустить - безвластие обойдется всем худо. Сейчас и еще не один год ему будет не до нас, а к тому времени, полагаю, мы наберем намного большую силу, так что окажемся не по зубам, вздумай он пойти против нас.
Переспросив молодого тысяцкого по еще многим вопросам, старшие мужи отпустили его, сами остались ломать голову и решать судьбу Руси, оказавшейся в их руках, и Северной земли. Обсуждали долго, вносили свои думы, спорили, сходились или расходились во мнениях, в конце концов вынесли постановление. С предложением о закупе пленных воев на срок и о Владимире согласились, а главное - покончить с вольным союзом земель. Правдами и неправдами, не мытьем, так катанием, заставить племена и земли принять верховенство Новгорода. Для того срядились создать войско из пришедших с князем воев, с его помощью убедить, а скорее - заставить, родовую знать поделиться властью. Взамен же посулить защиту от врагов, нужную всем торговлю и обмен товаров, прочие выгоды от союза с Новгородом.

Глава 1

В начале осени 982 года глава старейшин Новгорода Росслав объявил Верховному совету о роспуске Северной земли и образовании взамен Новгородской - с вхождением прежней на новых условиях. В просторном храме богов, сейчас битком заполненном съехавшимися на совет гостями - яблоку некуда было упасть, застыла гнетущая тишина, как на море перед бурей. Негромкий гул от перешептывания, покашливания, других звуков, обычных в многолюдном собрании, стих, многомудрые мужи в недоумении смотрели на Росслава, переглядывались между собой, пытаясь понять - не почудились ли им столь нежданные слова уважаемого всеми старейшины.
На совет съехались все видные чины Северной земли - от старост поселений и волостелей до посадников городов и старейшин племен. Подобное собрание проводилось еще совсем недавно, вскоре после великой победы над войском князя Владимира. Тогда ничто не предвещало такого излома, всеобщая радость и гордость за свершенное деяние переполняли сердца причастных к нему. С большим довольствием разбирались с выпавшими на долю победителей делами - делили богатые трофеи, решали судьбу попавшего в плен князя и его войска, после пировали и славили своих героев. С какими-то сомнениями и спорами, но все же поддались уговору новгородского совета отпустить восвояси князя и выжившую после боя малую часть его дружины, без выкупа и каких-либо условий, даже оставили воинам оружие и доспехи, а также часть ладей и припасы на обратный путь. Теперь же, не прошло и полгода, опять что-то чудят эти новгородцы, все им неймется!
В наступившей тишине Росслав продолжил свою речь, без спешки и спокойно, как будто не замечал нарастающую тревогу, а после и недовольство среди большей части собравшихся в храме мужей:
-- На сей нелегкий, переломный выбор подвигла усобица между нами - Новгородом, другими городами и весями. Что уж скрывать, да и не тайна для вас - каждый печется о себе, всякими отговорками отлынивает от общих тягот, перекладывая их на других. Примеров тому предостаточно, с тем же новым войском, который мы на прошлом совете срядились поставить для общей обороны наших земель от ворогов - понятно, что на помощь из Киева нельзя полагаться, рассчитывать надо только на себя. И что же вышло - вкривь и вкось! Ладно, не дали для него воев - набрали из взятых в полон, но ведь и в кормлении отказываетесь - ни припасами, ни деньгами, каждую гривну приходится вытягивать немалыми уговорами. Или с податью - нового не требуем, но ведь то, что прежде отдавали князю, теперь нужно нам самим, для наших общих нужд. На постройку тех же острогов и застав на рубеже, закупку снаряжения, оговоренных нами запасов зерна и других припасов - зима на носу, да и сами видите, какая лихая пора наступает на Руси. И что же, кто отдал эту подать - на пальцах одной руки перечесть!
Росслав прервался ненадолго, строгим взглядом прошелся по стоящим перед ним важным мужам. Те из них, на которых останавливался взор старейшины, опускали глаза или, напротив, смотрели с вызовом - как хотим, так и поступаем, ты нам не указ! После высказал сменившим тон голосом, ставшим более жестким - звучала уже не мягкая укоризна старшего родича, отчитывающего нерадивого младшего, а холод отношения к чужим для него, по сложившимся обстоятельствам вынужденным союзникам, недобросовестно исполняющим свои обязательства:
- Новгород сейчас несет почти половину трат на общие нужды. Так дальше продолжаться не может, народ его больше не намерен терпеть нахлебников. Но и понимает, что врозь нам не выжить - только в единении наши земли можно оборонить и стать сильнее ворогов. Посему мы порешили отказаться от прежнего союза и основать новый. В него войдут те, кто готов быть с нами заодно, честно исполнять данные им указы, а не отказываться по своей прихоти. Новгород берет на себя общую защиту, ручается всеми мерами способствовать им в торговле, ремесле и всем прочем. Тех же, кто не захочет присоединиться к нам и подчиняться нашему уложению, насильно мы не держим, но и помощи им от нас не стоит ожидать, даже если на них нападет ворог или случится другая беда. Так что думайте, мужи, выбирайте - с кем вам дальше быть.
Росслав лукавил, Варяжко, стоявший на амвоне за спиной старейшины, видел по мрачным и недоверчивым лицам битых жизнью мужей, что они прекрасно понимают - никого Новгород так просто не отпустит. Последние слова о какой-то беде, которая может случиться с непокорными, ясно давали знать о том. Да и приходившие извне тревожные слухи подсказывали - выжить в наступившую на Руси смутную пору можно только сообща, в особицу не справиться. Но идти самим под руку кого-либо после вольницы последних лет ой как не хотелось. Один из стоявших в первом ряду самых важных гостей поднял вверх руку и пророкотал зычным басом:
- Дозволишь слово молвить, Росслав?
С этим мужем, громогласно заявившем о себе, Варяжко сталкивался не раз по службе и ничего доброго от его выступления не ожидал. Здебор, посадник Пскова, второго по влиянию города на Северной земле, ни во что не ставил указы из Новгорода, если были ему не по нраву. Ладить с ним стоило большого труда и терпения, приходилось немало изощряться, чтобы хоть как-то сподвигнуть того на нужное дело. Иногда сгоряча, после очередной стычки, даже замысливал устранить неугодного упрямца, потом, чуть поостыв, одумывался, понимал - ничего тем самым не добьешься, уберешь одного, придет другой, наверняка не лучше. Сам город, его народ не хочет склонить голову перед конкурентом, каким считает Новгород, с большой неохотой признает его верховенство над собой. Подобный расклад представлял большую проблему новгородским властям в их планах, но рано или поздно все равно пришлось бы ее решать - слишком большое влияние имеет Псков на западной стороне, от Причудья до самой Двины.
- Не праведное дело ладишь, Росслав, - с заметным гневом начал свою речь псковский посадник, его злые глаза буравили, как бы стараясь подавить волю, смутить спокойствие, с которым глава Новгорода смотрел ему в ответ. - Мы все и наши народы равны перед богами, ты же ставишь свой выше других. Или норовишь занять место изгнанного князя и править нами? Не бывать тому, волю свою тебе не отдадим! Пойдешь войной против нас - встанем всем миром и отобьем нутро, как прежде Владимиру. А калачами нас не купишь, уж как-нибудь с голоду не помрем. Не хочет Новгород водиться с нами - пусть уходит, справимся сами, не пропадем.
После, обернувшись, Здебор обратился ко всем: - Верно я молвлю, люд уважаемый? Или хотите склонить голову, просить милости у Новгорода?
Слова посадника вызвали бурю эмоций среди собравшихся. Сторонники вольницы, не сдерживая более своего недовольства, вопили: - Верно, Здебор! Сами справимся, обойдемся без Новгорода!
Кто-то пытался осадить крикунов: - Не рубите сгоряча! Без Новгорода нам не удержать свои земли! Забыли, кто отбивал ливов и эстов, когда они этим летом подступили войском к Изборску, разоряли округу! А ты, Здебор, не дал ни одного воя на помощь, отсиживался у себя в крепости.
- Так на то есть войско общее, пусть оно и отбивает! - вступился за посадника стоявший рядом муж.
- Что ты лукавишь, Путята, какое еще общее войско! Ты что-ли кормишь его, снаряжаешь? Вот уйдет Новгород и заберет воев, с кем будешь обороняться? Или думаешь отсидеться за спиной других?
- Уж не купили ли тебя, Мирослав, больно рьяно вступаешься за Новгород! - кто-то из толпы выкрикнул со злобой.
Большей же частью гости не вступали в перепалку, выжидали - чем все закончится, а потом уже решать для себя - как им быть и с кем. Реально осознавали, что без поддержки самого богатого города им не выстоять. Прознав о слабости Руси, участили свои вылазки разбойные шайки, а не так давно ливы и эсты собрали общее войско больше, чем в тысячу воинов и напали на Северные земли. Разгромили на своем пути заставы, а потом разошлись по междуречью, грабили и сжигали поселения, уводили в рабство пленных. Только силами двух полков, стоявших лагерем под Новгородом, удалось остановить продвижение врага, а затем вытеснить его со своей земли. Доносились еще слухи с полоцкой стороны - там бесчинствовали ятвяги, другие поморские племена, они уже подбирались к западным рубежам Северной земли.
Дав возможность званым гостям высказаться, выплеснуть обуревающие их чувства, вновь взял слово Росслав, подняв руку вверх. Дождавшись, пока угомонятся самые рьяные бузотеры, твердым голосом, без тени сомнения, заключил приговор:
- Новгород берет на себя защиту всех, кто готов ради общего дела поступиться своей корыстью. Каждый из вас, кто присоединится к Новгородской земле, будет иметь на своих вотчинах волю во многом. Мы оставим Верховный совет, ваше слово в нем будет весомым для новгородского руководства. Но при всем том должны понимать, что исполнять принятые указы нужно неукоснительно, не чиня препоны и без промедления.
Прервавшись ненадолго, как бы давая людям осознать сказанное, старейшина продолжил:
- На сегодня довольно. Обдумайте, обсудите между собой. Завтра поутру вновь соберемся, тогда подробно и оговорим - о ваших правах и обязанностях, обустройстве дел в союзе и прочем, в чем будет нужда. Зову всех, кто склонен согласиться с нами. Те же, кто против - могут не утруждаться, уходите и пеняйте на себя, уговоров больше не будет.
Важный люд расходился в глубокой задумчивости - молча, с отрешенными лицами, без обычных после такого собрания разговоров, подначек, смеха. Будущее сулило перемены, для многих болезненные. Да и выбора почти не оставалось, но что считать меньшим злом - каждый решал про себя. Новгородские мужи остались, только перешли из храма в приемную палату детинца, здесь расселись по лавкам. Варяжко тоже - глава старейшин напрямую велел ему задержаться. Скоро, без долгих разговоров, провели малый совет, поделились мнениями о прошедшем собрании и предложениями о завтрашнем. Каких-то серьезных планов не строили - они были приняты уже ранее, разве что внесли небольшие поправки с учетом случившегося сегодня.
Прошел Верховный совет ожидаемо - те, кто был недоволен давлением Новгорода, высказались против, те же, с кем сложились добрые отношения, поддержали. Отрадно, в какой-то мере, что большая часть важных людей остереглась сразу же отринуть верховенство Новгорода, не пошла на поводу недругов. Конечно, нельзя исключать возможность, что кто-то перейдет на их сторону, но с полным основанием можно полагать, что здравый разум преодолеет амбиции. Тому способствовали, как ни кощунственно это звучало, наступившие на Руси трудные времена. Нет худа без добра, реальные внешние угрозы сделали более покладистыми вольнолюбивых мужей. При ином раскладе вряд ли они согласились бы с ущемлением своих прав.
На следующий день союз с Новгородом заключили две трети городов и поселений, их вожаки подписали договор об основании Новгородской земли. Остальные отказались и позже в Пскове создали свой союз под старым названием - Северные земли. В него вошли Причудье и часть земель западнее. Северян соблазнили посулами прежних вольностей и равенства между собой, общности в хозяйственных делах, совместной обороне. Разделение между землями сложилось больше по территориальному признаку, а не племенной принадлежностью - из одного и того же племени часть округов присоединилась к Новгороду, другая к Пскову. Те же кривичи разделились примерно поровну, притом у северян они составили подавляющее большинство всего народа. В других племенах также произошел раскол, со временем приведший к их разобщению и, в какой-то мере, разрушению патриархальных родоплеменных связей.
В завершении Верховного совета новгородские власти устроили пир для своих союзников в бывшем княжеском подворье, где теперь обосновалась управа посадника. Велимудр на правах хозяина встречал у крыльца званых мужей как равных, без какого-либо пренебрежения. Да и после на пиру не оставлял их без внимания - каждому находил доброе слово, пил со всеми за здравие и благодать. Другие новгородцы также старались угодить гостям, развеять у них тяжелые думы. Столы ломились от всевозможных ятств и вин - каждый мог найти себе по душе, здравицы, шутки и смех делали непринужденным общение. Пели застольные песни, слушали гусляров, кто-то, разгорячившись, выходил плясать под незамысловатую мелодию музыкантов. Пир удался - судя по тому, что разошедшиеся гости не отставали от хозяев в забавах и затеях, иной раз даже петушились, но таких забияк быстро уводили под руку дюжие молодцы, приглядывавшие за порядком.
Через день, после отъезда гостей, Росслав собрал старейшин и руководство города на совет. Поздравил с почином в важном деле, признал первые итоги приемлемыми - конечно, хотелось бы большего, но могло быть и гораздо хуже, после перешел к разбору предстоящих задач:
- Надо крепко устраиваться на теперь уже наших землях. Надо на них встать так, чтобы никто - будь то извне или из местных, не смог опрокинуть нас и выдворить. Держать под своей рукой, но притом не стоит перегибать, настраивать людей против себя. Работа важная и не простая, с нахрапу тут не возьмешь, поэтому мужей на службу выбирайте с умом. Велимудр, примешь на себя эту заботу, а мы на совете обсудим предложенных тобой людей.
После согласного кивка посадника Росслав продолжил:
- С обороной также надо заняться незамедлительно. Ставить на новых рубежах крепкие заслоны, чтобы вороги не прошли на наши земли. Как прежде уже нельзя, допускать разору у себя, как было с ливами этим летом, не можем. Варяжко, поразмысли о том, через седмицу выскажешь, что для того нужно и срочно принимайся за обустройство - до зимы надо сладить, хотя бы на внешних рубежах. Против тех земель, что не присоединились к нам, заслоны ставить пока погоди, но сторожить людей поставь. И еще, Варяжко, на тебе охрана порядка на наших землях. Будет где смута или кто затеет заговор против нас - то твоя забота, справишься сам.
По сути глава старейшин возлагал на молодого тысяцкого две важнейшие службы - обороны и безопасности, но у него практически не было выбора, кто бы лучше мог справиться с ними. Конечно, давать слишком много власти одному мужу представлялось неразумным, но пришлось идти на это - о том обсуждал накануне с Велимудром и самыми близкими людьми в совете. Потом, со временем, когда пройдет самая трудная пора, можно переиграть, но сейчас решили поставить на бесспорно талантливого воителя и здравомыслящего мужа. Да и прежними заслугами он вызывал доверие, несмотря на прежнюю службу князю Ярополку. А какие-то слухи о причастности Варяжко к козням против Новгорода не подтвердились, он служил так, как подобало по чину.
На совете еще обсуждали другие планы и заботы по новому союзу, но Варяжко прислушивался к ним вполуха, мысли его были заняты своими - раздумывал о первоочередных делах, как их лучше исполнить, что для того требуется, кого из своих помощников привлечь. О новой работе, с тем, что ему придется заняться смутьянами и заговорщиками, прежде речи не было, хотя в разговорах с руководителями города приходилось касаться подобной проблемы - обсуждали возможные меры борьбы с ними, он сам предлагал что-то из своих прежних наработок на службе у князя. Но как-то не придавал особого значения этой теме, по другим вопросам также приходилось высказываться. Теперь ломал голову, как организовать новое дело, причем на чужой территории, среди новоявленных союзников, к которым, если уж честно признаться, веры у него нет.
Наметил какие-то зарубки по будущим планам, но детальную их проработку оставил на потом - разберется в спокойной обстановке. Пока же обратил внимание на обсуждаемые вопросы, высказался по некоторым из них. Особенно заинтересовала его проблема транспортных путей, сам не раз сталкивался с ней во время прежних своих объездов. Приходилось совершать солидный крюк по рекам, чтобы добраться от одного объекта к другому, когда напрямую между ними было гораздо ближе. Но при отсутствии дорог иного выбора не оставалось - идти через дебри, буреломы и болота решались только опытные охотники, по звериным тропам, а на коне или с обозом - и речи не шло. Сейчас же внес предложение проложить дороги на самых важных участках в первую очередь по воинской надобности, для быстрой переброски войск, да и для торговых и прочих хозяйственных нужд будет гораздо выгоднее и скорее, чем вокруг по рекам. А срубленный лес можно использовать на строительство застав и острогов, казарм, укладку гати через болота.
С дорогами решили погодить, отложили на следующий год. Пока другие заботы важнее - надо закрепиться на новых землях, а все остальное потом. С тем и разошлись, каждый муж получил свое задание, исполнить его следовало не медля ни дня. Уже в своих хоромах после ужина Варяжко засел в кабинете мыслить над предстоящими делами, домашние же старались не беспокоить его напрасно. В черновую набросал план, прикинул нужные средства, сроки, кому поручить, а потом, оставив думы о службе, отдался семейным хлопотам и радостям. Тетешкался с детьми, пока их не уложили спать, вел разговоры с женами и заметно повзрослевшей Ладой, решал с ними домашние заботы. О служебных делах не распространялся, если они напрямую не касались семьи, жены также не влезали с расспросами о них. После отправились на покой в опочивальню, Варяжко, как повелось в последний год, с Румяной, а Милава взяла к себе недавно народившегося сына Деяна.
На следующей день в войсковой управе - под нее городские власти отдали целые хоромы в детинце, Варяжко собрал свой штаб. В него он ввел самых толковых и ближних к себе людей, невзирая на их возраст, из какого они племени и сословия, имеют ли ратный опыт или нет. Можно сказать - выбирал помощников по уму и совести, из числа тех, кто мог дать разумные советы или дельные замечания, на кого мог положиться, доверить важное дело. Тех же командиров полков и подразделений назначал по другим соображениям, исходил прежде всего из их воинских способностей, умения грамотно подготовить бойцов и вести их в сражение. А уж во вторую очередь обращал внимание на личное отношение - нравятся ли они ему или нет, ради дела терпел норов некоторых из них.
Обсудил с помощниками внесенный им план, вместе подробно разобрали меры и шаги по каждому направлению, распределили между собой задачи. Работали продуктивно, без лишней говорильни - кратко и по существу, понимали друг друга с полуслова. Сказался опыт предыдущих заседаний, люди постепенно сработались между собой, приняли стиль работы своего командира. В первоначальный проект внесли существенные изменения, Варяжко согласился с толковыми замечаниями и предложениями. Планировал во всех городах и волостных центрах поставить воинские гарнизоны от взвода до роты, в окончательном варианте решили не распылять войско, сконцентрировать его в узловых пунктах, а в поселениях оставить только небольшие представительства для оперативной связи и текущих дел. В организуемой службе безопасности, напрямую подчиненную Варяжко и назначенным им людям, создается агентурная сеть для работы с местными, а также специальные группы и отряды для подавления бунтов, проведения тайных операций.
Согласовал с Росславом и другими руководителями города план работ по своему ведомству, они приняли его, только еще раз оговорили, что с самыми важными делами надо закончить до наступления зимы. После Варяжко вызвал на совет командиров всех пяти полков, довел им приказ о передислокации на новые земли, задачи по строительству опорных пунктов, казарм и хозяйственных строений, организации военных комендатур, патрулировании подконтрольных территорий. А также обязал предоставить людей в подчинение командиру вновь образованной службы безопасности, им он назначил Мечислава, бывшего сотника Новгородской дружины, переформированной теперь в полк. На все порученные задания установил срок, предупредил командиров об ответственности, вплоть до снятия с должности и воинского трибунала.
Настала горячая пора для самого Варяжко, он практически все время проводил в поездках по землям Новгородского союза. Инспектировал размещение воинских частей, строительство укреплений, организацию службы на новых местах. Заодно налаживал какие-то приемлемые отношения с местной властью - если не доброжелательные, то хотя бы терпимые. О дружеских речи не было, понимал, что для руководства присоединившихся земель он представлялся цепным псом, стоящим на страже интересов своего хозяина. По сути его войско оккупировало эти земли, не давало и шагу ступить местной власти в сторону от принятого договора. Пришлось им, затаив недовольство, подчиняться ему - отдать условленную подать, выполнять указы из Новгорода.
Но мир на их земле стоил того, дважды в течении осени призванное на охрану войско отбило нападения крупных отрядов поморских племен, пресекло многочисленные наскоки разбойных банд как с севера, так и запада, с полоцкой земли. Из Смоленщины также приходили шайки оголодавших на разоренной земле татей, надеясь взять богатую добычу у северных соседей. Новгород честно исполнил свое слово защитить союзников от ворогов, никакого серьезного урона те не смогли нанести. Гораздо хуже складывалось с обороной в Северных землях. По пришедшим оттуда слухам, они с трудом отбили нападение ливов, те дошли до самого Пскова, разорили его окрестности, правда, сам город не взяли, ушли, забрав добро и полонян. А шайки проходили через рубежи, как вода через сито - северяне так и не смогли поставить надежные заслоны на их пути. Так что неудивительно, что между правителями земель, вошедших в северный союз, настал разброд со взаимными обидами.
Однажды, уже глубокой осенью, Варяжко столкнулся с группой беженцев из-под городища Рыуге. С десятком своей охраны объезжал на струге заставы вдоль западного рубежа с Северной землей. Дошли уже до опорного пункта в протоке между озерами, когда дозорный на носу судна заметил идущий навстречу караван челнов и крикнул тревожно: - Чу, люди впереди!
Расслабившиеся за время спокойного плавания бойцы спешно оправили доспехи, взяли в руки щиты и копья. Хотя прежде в поездках ни разу не приходилось сталкиваться с разбойниками, но не исключали такую возможность - они могли прорваться через земли северных соседей. Когда же лодки подошли ближе, то заметили на них не только мужчин, но и женщин с детьми, какой-то еще скарб, даже домашнюю живность. Варяжко, вглядываясь из-под ладони вперед, приказал десятнику: - Ратко, останови их. Только осторожней, не стращай людей излишне.
Передний челн остановился в нескольких саженях от воинского струга, остальные пристроились позади него. Варяжко, встав с лавки во весь рост, проговорил громко, чтобы слышали все:
- Здравы будьте, люди добрые. Я тысяцкий Варяжко. Кто вы и куда путь держите, по какой надобности?
Ответил ему седобородый мужчина на первом челне:
- Здрав будь, тысяцкий. Мы селяне, жили под городищем Рыуге. Пришли вороги, спалили городище, разорили всю округу, а людей увели в полон. Все, кто спасся, решили уходить со своей земли - житья здесь нам не будет. За последнюю пору уже второй раз приходит к нам напасть, а перемены к лучшему нет - ни защиты, ни помощи. Осталось идти только к вам, вот и направились просить приюта на вашей земле. В нахлебники не напрашиваемся, нам нужно только место, где поселиться, и оборону от татей, а себя сами прокормим.
Старик старался держаться достойно, не выглядеть униженным просителем, но все же было заметно, что перенесенные невзгоды и ответственность за пришедших с ним людей давили на него тяжким грузом. Изможденное лицо, печальный взгляд, ссутулившееся от усталости тело ясно говорили об его отчаянном положении. Не в лучшем состоянии находились и другие переселенцы, даже дети хранили безрадостное молчание, только испуганными глазами следили за воинами. Жалость заполнила сердце, недолго раздумывая, Варяжко распорядился:
- Заворачивайте к тому берегу и высаживайтесь. Тут вас никто не обидит - здесь наша застава. Отдохните, оглянитесь, подберете подходящее место и обоснуйтесь там. В чем будет нужда - обращайтесь к командиру заставы. Он поможет вам - о том я распоряжусь.
В какой-то мере Варяжко выходил за пределы своей компетенции - устраивать переселенцев должны местные власти, но сейчас счел нужным вмешаться и помочь несчастным. До сих пор разбираться с возможным переселением людей из Северной земли новгородское руководство не удосуживалось, да и не случалось такое прежде. Так что мыкаться бедолагам предстояло бы еще немало, пока здешнее начальство определится с ними. Молодой тысяцкий решил для себя на первом же совете озадачить своих руководителей новой заботой, резонно посчитал, что происшедшее сегодня - предвестник будущего исхода северного народа на Новгородские земли.

Глава 2

Зима выпала ранняя, уже в грудень (ноябрь) ударили морозы, обильные снегопады завалили землю толстым покровом. Не все, что планировалось в укреплении рубежей, успели закончить, люди продолжали трудиться, невзирая на погоду. Добро еще, что с земляными работами справились - вырыли рвы и насыпали валы, поставили крепкие стены из частокола, сторожевые башни, воздвигли основания казарм, складов, кузниц, других строений. Сейчас поднимали их стены, перекрывали крышу тесом и соломой, ставили печи с дымоходом. По настоянию и всемерном участии тысяцкого отопление помещений устраивали по белому, никаких курных изб! Следил за исполнением приказа о том во время объездов, иногда сам, засучив рукава, показывал наглядно, как следует выкладывать.
Мобилизовали по трудовой повинности крестьян и ремесленников из ближайших поселений и городов, но труд им оплачивали, да и знали люди, что нужно для их же безопасности так что обходилось с ними без особой обиды и недовольства. Воины тоже работали, кроме тех, кто стоял на карауле или находился в патруле. Общими усилиями дело продвигалось быстро, в студень (декабрь) завершили с намеченными планами. Войска в приграничной зоне теперь могли спокойно заниматься своей службой, нести охрану вдоль рубежа. Тем же полкам и подразделениям, что дислоцировались в центральных землях, обстояло легче, но и им пришлось немало потрудиться в своих лагерях, от корчевки деревьев и расчистки территории до постройки казарм и защитных сооружений.
Казалось, теперь можно расслабиться, отдаться домашней неге, но Варяжко продолжал разъезды по землям, не давая покоя ни себе, ни другим. Особой в том нужды не было, дело в общем-то наладилось, только не мог рассиживаться беззаботно, душа не находила места. И именно эта непоседливость натолкнула на мысль испытать свое войско в зимнем походе, пойти с мечом на тех, кто повадился ходить на Новгородские земли с разбоем. Не столько из-за какой-то добычи, а больше стремления урезонить ворогов, пустить им кровь для острастки. Рассчитывал, что после такого наглядной демонстрации силы новгородского войска ливы, эсты, да и прочие ятвяги остерегутся лишний раз нападать на грозного противника. К тому же важным довеском стало намерение освободить своих земляков из рабства, вернуть их на родину.
Продумывал поход основательно - все же край для него неизведанный, предпринимать важное дело с бухты-барахты непозволительно. Встречался с купцами и другими бывалыми мужами, ходившими в Поморье, вызнал у них многое о тамошних народах, их укладе, составил карту тех мест, разметил удобные пути и предполагаемый маршрут продвижения. Просчитал возможные силы противника, необходимый состав своего войска, снаряжения и припасов, примерные сроки. Обсудил со своим штабом детали операции, только затем вышел на руководство. Рассказал о своей затее Велимудру и Росславу, дал подробный расклад на их вопросы, после выступил с докладом на Верховном совете.
Поморье []
Поморье
Не сразу важные мужи приняли всерьез задумку молодого тысяцкого - идти войском в поход зимой, а не летом, как повелось исстари. Их недоумению имелись веские причины - от сложностей с прокормом людей и коней до выживания в лютые морозы. Но доводы юного воителя, воспользовавшегося знаниями из будущего - о тех же зимних походах хана Батыя на Русь, убедили, да и успех от такого предприятия представлялся не малым - ворог ведь тоже не ждет нападения в эту пору. Точку сомнениям поставили слова главы совета:
- Почин твой весьма смелый, удивил ты нас. Предложенное дело несомненно важное, да и продуманно с тщанием. Считаю верным принять его, снарядить войско всем нужным, а тебе, Варяжко, вести и вернуться со щитом.
В поход вышли в просинец (январе), накануне почти месяц готовили снаряжение - теплую одежду и обувь, запас продуктов и корма для коней, санный обоз, необходимый инвентарь - от посуды до снегоступов и лыж. Снарядили и поставили на сани камнеметы-онагры, гуляй-город, оружия взяли с солидным припасом. Варяжко спешил - рассчитывал обернуться с походом за два месяца, так что времени до оттепели оставалось в обрез. Но все же дал команду на выход только после того, когда счел достаточным все приготовления. Войско, отобранное для рейда в Поморье, уже собралось в лагере у северо-западного рубежа. В него вошли все пять полков почти в полном составе, оставили самый минимум воинов для охраны своих земель.
Растянувшийся на две версты обоз из семистах саней с воссевшим на них трехтысячным войском прошел по застывшему речному руслу на землю ливов, а потом разделился по притокам. По плану операции каждый полк получил задачу скорейшего захвата своего участка вражеской территории, а потом его зачистки от сил неприятеля. На первом этапе ставилась цель взятия всей южной части ливской земли, вклинившейся между латгалами и эстами, именно отсюда совершались набеги вороватым народом. А уж потом дошел бы черед идти на запад к ятвягам.
На пути сопротивления почти не встречали, каких-либо крупных сражений с вражеским войском не произошло. В незащищенных селищах люди покорно сдавались на волю захватчиков, благо те не лютовали и жизни понапрасно не лишали, обходились данью с каждого двора, еще прибирали к себе полонян, если они имелись. С укрепленными городищами обходилось сложнее. В тех, что захватывали с ходу, пользуясь внезапностью, разоружали плененных воинов и отправляли под охраной на свою землю вместе со взятой добычей. Если же ливы успевали укрыться за стенами и отбивали первый наскок, то оставляли на осаду часть бойцов, остальные шли дальше. Потом, уже после захвата всей территории, принялись брать на меч осажденные городища, не щадя уже никого.
Не обошлось без насилия и мародерства среди русских воинов. Еще до начала похода Варяжко издал приказ своим командирам: - С мирными людьми обходитесь кротко, оружие на них без нужды не поднимать. И еще - девок и баб силком не пользовать. Дани же брать по уроку со двора, без излишку. Если кто из ваших бойцов совершит злодейство, с того брать виру из жалования и отдать потерпевшему либо его родичам. За сокрытие же такого деяния будете отвечать уже вы.
По сути Варяжко нарушил обычный в эти времена порядок, когда войско обращалось с захваченным народом без какой-либо жалости, угоняло в рабство или обирало до нитки. Он же вводил виру как за преступления среди своих сородичей, ограничил размер дани. Далеко не всем командирам и рядовым воинам пришлось по нутру такое распоряжение. Хотя вслух не роптали, но когда пришли на чужую землю, то кто-то все же пошел на прямое его нарушение - грабил, насиловал женщин, убивал мужчин, если они пытались дать отпор. Как только о том стало известно Варяжко и его доверенным людям, учинили разбор, на виновных и их командиров наложили немалые штрафы. После нескольких подобных инцидентов нарушений стало меньше, но все же иногда случались.
Справились с ливами меньше, чем за месяц, после пошли через полоцкую землю к ятвягам. С другими поморскими племенами пока не стали связываться - от них урона приходилось меньше, так что оставили их на будущее. Заранее, до выхода войска, отправили гонцов к полончанам с вестью о походе и приглашением присоединиться, вместе наказать злого ворога. Так что в обезлюдевших от напастей селениях принимали воинов как освободителей, к войску приставали немногие оставшиеся мужи и отроки. На землю ятвягов вошли уже с боями - те прознали об идущем на них воинстве и смогли собраться с какими-то силами, встретили у своих рубежей.
Бой на реке Вилия вышел жарким и скоротечным. Ятвяги, несмотря на двукратное превосходство русского воинства, бесстрашно бросились в атаку на вставшего за гуляй-городом противника. Их выбивали стрелами, встречали на копье, а они отчаянно пробивались, стараясь сойтись в прямой схватке. Недаром о них шла слава самого воинственного племени Поморья, они никогда не отказывались от битвы и скорее готовы были пасть на поле боя, чем обратиться в бегство.
Варяжко следил за ходом боя, стоя на санях за передовой линией. Не раз порывался бежать к месту, где создавалась угроза прорыва обороны, но сдерживался, только отдавал команды своему резерву заткнуть бреши, подбадривал бойцов, с трудом сдерживающих отчаянный напор противника. В нескольких местах ятвяги прорвались вплотную к гуляй-городу, разрубали стены и рвали цепи топорами, идущие следом метали сулицы, разили мечами и палицами. Скрывая волнение, внешне спокойным тоном, молодой командующий кричал через рупор, его сильный голос звучал на всем полем схватки, удерживал бойцов от паники:
- Так держать! Враг зельный, но вы сильнее! Не подпускайте, принимайте на копье. Слева - выправьте строй, Вячко, подопри здесь!
После часа непрерывной атаки ятвяги пали все до одного, никто не ушел. Но победа над ними далась нелегко - четверть русских воинов осталась на поле сражения. А она стоила многого, выбили наиболее боеспособное войско вражеского племени. Теперь люди на полоцкой, да и дреговичской землях могли какое-то время жить спокойно, не боясь нападения грозного врага. Идти дальше не стали, время подходило к исходу - уже наступила мартовская оттепель. Собрали трофеи и по еще твердому льду отправились в обратный путь.
Поставленные перед войском задачи исполнили сполна, Варяжко не имел повода быть недовольным. Сам поход в зимних условиях не принес особых трудностей. Никто из воинов не замерз в пути - добротное снаряжение, полноценное питание с горячими супами и питьем, смазывание лица и рук животным жиром, подстилка лапника и шкур на ночлегах, костры для обогрева и другие меры исключили такую напасть. О конях тоже позаботились достаточным кормом и теплыми попонами, да и давали им возможность отдохнуть на привалах. Итоги же операции превзошли ожидаемые - побили врагов со сравнительно малыми своими потерями и добычу взяли богатую, кратно окупившую затраты.
Победителей на своей земле встретили с почетом - славили им всем миром, устраивали в их честь пиры, каждого наградили щедрыми дарами. Наиболее отличившимся воинам из числа тех, кто прежде был в войске Владимира, а потом захвачен в плен, Варяжко попросил дать волю прежде срока, руководство не отказало ему. Кто-то, получив свободу, убыл в родные края, другие же большей частью попросились остаться, но уже вольным жителем - знали не понаслышке о наступивших на той стороне бедах, насмотрелись у полончан. Взамен них и выбывших в боях воинов взяли в полки других, недостатка в желающих поступить на ратную службу не испытывали.
Варяжко после похода угомонился, мятежная жилка, не дававшая прежде покоя, сейчас унялась. Отогрелся в тепле и уюте домашнего очага, размяк душой после недавних тревог и хлопот, отводил ее в утехах с детьми и женами. Не удержался от соблазна и в первую же вечер приголубил налившуюся девичьей статью Ладу. Юница, нисколько не стесняясь старшей сестры и Румяны, в открытую ластилась к нему, будоража и без того распалившееся мужское естество, а потом, не дожидаясь ночи, повела в супружескую опочивальню. А Варяжко, ослабший волей от снедавшей ее похоти, пошел на поводу, как бычок на веревочке.
Прежде сдерживался, ведь девушка еще юна годами, не достигла брачного возраста, теперь все забылось. С безудержной страстью набросился на нежное тело, вошел в него всей силой, не думая о доставляемой девушке боли, а потом терзал, пока не излился жизнетворной влагой - благо еще, что хватило малой частицы разума выйти из девичьего лона в последнее мгновение. А Лада даже не пыталась унять его, не показывала, что ей больно, лишь крепче прижимала к себе и шептала со стоном: - Любый мой, бери меня до последней капельки, я вся твоя!
Позже, отойдя от любовного наваждения, Варяжко корил себя за случившееся, но недолго - сделанного не воротишь, пусть будет так, как есть, худа от того никому не будет. Ласкал прижавшуюся к нему девушку, слушал робкие признания - уже не первый год только о нем и мечтает. Потом, вновь загоревшись, взял ее, но теперь бережнее, ублажал, пока она не забилась под ним сладострастно. С этого вечера Лада не упускала возможности уединиться с ним, отдавалась с неистовым пылом - Варяжко пришлось немало стараться, чтобы угодить неофитке. Как-то девушка завела разговор о женитьбе между ними, он отговорился: - Рано тебе еще, подождем до следующего года, - на том и оставили, Лада не стала настаивать.
Из-за девушки между женами возникли раздоры. Румяна возревновала, посчитала, что слишком много внимания мужа отдается той. Милава вступилась за сестренку, после они на пару принялись изводить младшую жену, допекали по каждой мелочи - не так кашу сварила, и неряха она, и руки не из того места растут. Но что больнее всего ранило и доводило до слез - настраивали детей против нее: - Тетя Румяна бяка и злыдня, - а те бездумно, со смехом, повторяли обидные слова.
Пришлось вмешаться главе семьи, заступиться за обиженную. Жалость и боль охватили его сердце, когда увидел плачущую Румяну, вся ее хрупкая фигура согнулась от страдания. А напротив нее стояли самодовольно ухмыляющиеся сестры, казалось, уже одной массой своих крупных тел они подавляли никудышную, судя по их пренебрежительным взглядам, худышку. Варяжко и прежде замечал неладное с женами, но особо не придавал значения их трениям - они случались иногда, а потом сами по себе уходили. Но травли и злобы между ними не ожидал, во вспыхнувшем гневе напустился на сестер:
- Что же вы творите, негодницы, зачем Румяну задираете? Вот выгоню вас обеих за порог, тогда почувствуете на себе лихо, зарекетесь обиды другим чинить!
Чуть остыв, уже сдержаннее высказался:
- Милава, Лада, слушайте обе. Если будете и дальше забижать Румяну, то пеняйте на себя - здесь вам не жить! По миру не пущу - дам крышу над головой, денег на пропитание. Детей же оставлю при себе, мыкаться с вами не позволю.
Выбирая между женами, Варяжко ни на мгновение не сомневался. Его сердце прикипело к Румяне, с Милавой же жил ради детей. А с Ладой у него сложилась приязнь, разве что теперь добавились плотские утехи, но не сердечная привязанность. После выволочки сестры присмирели, прежний мир, казалось, вернулся в семью. Но душевный лад ушел, общались между собой с натугой, только дети как-то сглаживали размолвку.
Варяжко провел дома месяц - на такой срок он взял себе отпуск. Занимался хозяйством - наводил порядок во дворе и постройках, мастерил что-то из домашней утвари, подремонтировал расшатавшуюся мебель. Немало времени отдавал детям - гулял с ними по городу, водил на аттракционы, катал по Волхову на лодке и на коне рядом с домом. Девочки - Лане уже пошел пятый год, а Нежане третий, - пищали от страха и восторга, сами просили посадить их на старого гнедого. Варяжко не стал продавать своего первого коня, когда тот постарел - привязался к нему, оставил в усадьбе для домашних нужд.
Тем временем пришла пора возвращаться к службе. Вновь начались поездки по гарнизонам и заставам, но уже без той спешки и беспокойства, как прошлой осенью. Продолжили со строительством укреплений вдоль рубежа с Северной землей - оттуда все чаще стали приходить разбойные отряды, расплодившиеся за последний год. Народ там жил не сказать, что впроголодь, но все же хуже, чем на Новгородской, так что за поживой тати потянулись на эту сторону. Кроме того, начали прокладку дорог - Варяжко уговорил свое начальство приступить к ним хотя бы на самых важных участках под его руководством, теперь с помощниками занимался этим делом, впрочем, не упуская и основную службу.
В июне мирная жизнь прервалась - пришли с набегом варяги. В прошлом году новгородцы им не отдали ежегодный откуп в триста гривен - посчитали, что смогут отбиться, коль есть свое войско, вот норманны и заявились наказать позабывший страх народ. Прибыли большой дружиной - в тысячу воинов, на почти двух десятках драккарах. Такой численности прежде хватало за глаза, но, похоже, они перестраховались - еще свежа у всех память о разгроме отряда в пятьсот человек, сгинувшего два года назад под Новгородом. Весть о приходе варягов принес гонец из Ладоги - его отправили сразу после того, как дозорные заметили входящий в устье Волхова караван драккаров.
Набег варягов []
Набег варягов
Варяжко в эту пору объезжал гарнизоны по реке Луга, когда его срочно призвали в Новгород. Шел спешно, но потерял еще два дня на обратный путь, к тому времени уже минула седмица, как варяги осадили Ладожскую крепость. В городской управе его встретил Велимудр, тот, не теряя попусту время, рассказал известное ему о нападении врага и о том, что Ладога еще держится, но нужно скорее идти на помощь:
- Мы уже собрали к выступлению два новгородских полка и часть войска из ближайших земель, всего полторы тысячи воинов. Еще пять сотен воев набрали из городского ополчения. Думаешь, их хватит? Все же варяги слишком грозны, один троих воев стоит!
После недолгого размышления молодой тысяцкий ответил уверенно, без тени сомнения:
- Хватит. Наши воины стоят дороже, умения и опыта им не занимать - в недавнем походе всего испытали. А воев брать не надо, не обучены они нужному бою, будут только обузой.
- Тебе видней, Варяжко, - согласился посадник, - бери свое войско и иди на выручку. Ладьи и ушкуи уже стоят у пристани, готовы к загрузке. Все, что еще нужно, дадим, только поспешай.
Вышли от Новгорода на следующий день, много времени на погрузку войска и снаряжения не потратили. Немного затянулось с доставкой всех онагр и их установкой на ушкуях - на каждом по одному вроде передвижного орудия. Набрали еще и оснастили старые ладьи на брандеры - они удачно использовались в прошлом сражении против варягов, грех не повторить сейчас. Почти пять десятков судов растянулись длинным караваном - впереди юркие струги с дозорными, за ними боевые ушкуи, замыкали строй грузовые ладьи и брандеры. Шли скоро, повезло еще, что ветер оказался попутным, так что к волховским порогам добрались меньше, чем за два дня. Обошли волоком бурный участок, немного спустя подступили к Ладоге.
Крепость, построенная на выступающем далеко мысу, перекрывала проход судов по реке. Сейчас ее обступили со всех сторон драккары, приставшие к берегу. Защитники крепости еще держали оборону, отбивали штурм варягов. Те уже прошли рвы и земляные валы, подступили к стенам, частью порушенным, проемы в них наспех заделаны наваленными бревнами. Казалось, стоило штурмующим еще немного поднажать и крепость падет. Так и происходило, вал варягов уже захлестнул стены с редкими защитниками, пошла рукопашная сеча.
Варяжко хватило одного взгляда, чтобы понять - нельзя медлить ни минуты с нападением на врага, иначе будет поздно. Да и надо воспользоваться ситуацией - пока неприятель занят штурмом, его драккары уязвимы для удара с реки. Подал команду головной группе стругов: - Идите к берегу и осадите ворога, не подпускайте его к драккарам, - а затем, дождавшись подоспевших ушкуев с онаграми, велел топить корабли противника. Когда же подошли брандеры, пустил их на скопление вражеских судов между расступившимися ушкуями и стругами.
Варяги не смогли помешать уничтожению их флота - слишком увлеклись штурмом и поздно заметили подошедшие русские суда. Часть бросилась к своим кораблям, но их не подпустили стрелки огнем со своих бортов. Да и тем, кто пробился, не дали возможности вывести громоздкие корабли на чистую воду. А потом стало поздно - горящие брандеры таранили беспомощные драккары, завершили разгром онагры, пудовыми камнями пробили борта, атакованные корабли от поступившей воды легли на дно. Сбежавшиеся на берег варяги с бессильной злобой и отчаянием смотрели на гибнущие суда, истошным воплем проклинали недосягаемого противника.
Когда дым от сгоревших драккаров немного развеялся и открыл сгрудившуюся толпу варягов, перенесли огонь на них. Падающие с неба камни размозжили всмятку, град стрел выбивал одного за другим, пробивая щиты и доспехи. Варяги подались назад, подальше от подошедших к берегу боевых судов, а потом развернулись и пошли на отчаянный штурм крепости, пытаясь за его стенами найти защиту от огня с реки. По команде своего командующего ушкуи пристали к берегу, воины споро сошли с них на берег и сплошным строем пошли в атаку.
Идти на прямое столкновение с хорошо организованным противником вынудило отчаянное положение защитников крепости - они могли не выдержать последнего удара. К тому же, если бы варяги встали за стеной, то выбить их стоило больше времени и потерь. В иной ситуации Варяжко спокойно, на безопасной дистанции, перебил бы большую часть противника, а затем под защитой гуляй-города принял его атаку - тому иного не оставалось, как идти навстречу, уходя от огня онагров и стрелков. Уверенность в выучке своих воинов и их стойкости помогла решиться на вынужденную атаку и он выдвинулся вперед, в один строй с бойцами, своим примером питая в них отвагу против грозного врага. Правда, воины из личной охраны тут же стали перед ним, оттеснив во второй ряд, так и пошли, ведя за собой остальных.
Схватка вышла добрая, о таких поют сказители в былинах. Строй на строй, сила против силы, сошлись достойные противники и бились на равных. Уже потеряли счет времени, казалось, битва идет вечно, воины сражались в изнеможении, удерживались только на одной воле. Варяжко рубился вместе со всеми, плечом к плечу. Рядом кто-то падал, сраженный, тут же вставал другой, а он все оставался в строю, казалось, сама судьба бережет его. Наконец-то враг дрогнул, стал отступать, прижиматься к стене, а оттуда его били защитники крепости, воодушевленные близкой победой. Но еще прошел не один час, когда упал последний варяг, а победители без сил опустились на землю.
Потери понесли страшные - половина русского войска полегла у стен крепости, среди оставшихся в живых редко кто остался цел и невредим. Если считать и жертвы среди защитников Ладоги - из трехсот бойцов гарнизона выжила только сотня, то складывался паритет с варягами - каждый из них забрал в мир Валгаллы одного русича. Да и среди раненых многие не выживут так что такую победу можно признать пирровой. Воспрявшие после недолгого отдыха воины торжествовали, ни мало не печалясь гибелью сородичей, а Варяжко тосковал, душа плакала по погибшим, практически потерянному войску. Уже не первый бой в его новой судьбе, а он не мог проникнуться нравами этого жестокого мира, где человеческая жизнь не стоила многого, а смерть, свою или чужую, люди принимали покорно - так решили боги!
Выступили в обратный путь через три дня, справив тризну погибшим и оставив в крепости тех, кто не мог стоять на ногах. Шли изрядно поредевшим караваном, на десятке суднах - остальных просто некому вести. Двигались не спешно, чаще на веслах, чем на парусах, да еще против течения, так что до Новгорода добрались только через седмицу. Народ встречал на обеих берегах густой толпой - собрались и стар и млад, громкими криками славили воинов-победителей. А когда те высадились из ушкуев и стругов - бросились обнимать, женщины одаривали венками и цветами, расшитыми рушниками. В бывшем княжеском дворе накрыли столы и устроили пир всему вернувшемуся войску, ему чествовали с поклоном самые важные мужи, в награду дали каждому гривну.
Варяжко пировал со всеми, принимал почести, говорил что-то сам, но происходящее вокруг осознавал лишь умом, а душа страдала от горечи и разлада. С той битвы прошло немало времени, пора бы ей угомониться, ан нет - становилось только хуже. Даже в снах мучила кошмарами, в них продолжали гибнуть люди, лилась рекой кровь, он убивал и его тоже. Просыпался от боли, а она не отступала, прячась в подкорках сознания. Еще в прошлой жизни слышал рассказы о тех, кого донимали фантомные боли, сейчас сам переживал подобное. Но не от ампутированной конечности или еще какого-либо органа, а от самой сути.
Так в разладе с собой жил дальше - занимался службой, домашними заботами, общался с людьми, но через силу, одной своей волей. Старался не давать никому виду, вел себя как прежде, но ближние все же заметили неладное с ним. Один из помощников, с которым Варяжко сработался больше других, как-то после совета задержался и наедине проговорил:
- Что с тобой, тысяцкий, какая беда у тебя случилась? Ты же не в себе, от тебя одна тень осталась!
Отговорился тогда: - Никакой беды нет, Богдан. Наверное, устал или смурь прихватила. Думаю, обойдется, тревожиться нечему.
Дома тоже не обошлось без расспросов, но не отстали после отговорки, стали настаивать идти к ведуну-лекарю. Та же Румяна воскликнула в сердцах: - Как же смурь сама пройдет, если ты даже ночами стонешь? Варяжко, любимый, твоя кручина рвет нам сердце. Послушай нас, наведайся к ведуну. Худа от того не будет, но может помочь в беде твоей!
В один вечеров все же решился и отправился к волхву в храм богов - не столько из-за надежды обрести покой, а ради ближних, переживающих за него. Ничего серьезного от встречи с жрецом не ожидал - приписываемые им чудеса объяснял россказнями невежественных верующих, да и предыдущий опыт общения с ними никаких домыслов об их сверхъестественных способностях не давал. Правда, виделся прежде только несколько раз, и то недолго, каких-то обстоятельных разговоров не вел. К тому же не различал, кто перед ним - обычный жрец, ведун-провидец или волхв-чудотворец. Что-то о них толковали сведущие люди, а он принимал как данность: - Коль называют храмового жреца Божидара волхвом, так и будет обращаться к тому.
Волхв, еще не старый, ничем не примечательный с виду муж, встретил гостя радушно, после слов того о приведшей в храм нужде провел в отделенный небольшой перегородкой закуток - по-видимому, для конфиденциальных встреч, вроде исповедальни в христианской церкви. Варяжко не стал скрывать свою беду, рассказал без утайки о перенесенных им переживаниях и чувствах, открыл внимавшему жрецу свою изболевшуюся душу. Тот слушал, не перебивая, смотрел неотрывно в глаза страждущему, а потом проговорил строго, с заметной тревогой:
- Ты чужой, не нашего рода! И дух твой чуждый, не находит здесь места.

Глава 3

Варяжко в первые мгновения после слов жреца застыл в оторопи, недоуменно уставился на того, не веря своим ушам. А затем, как-то поняв высказанное уличение, проговорил с негодованием:
- Я русич, такой же, как ты! Может быть, другого племени, но той же крови, славянской.
Говорил без какого-то лукавства, он давно уже вжился в новый образ, воспринимал себя настоящим Варяжко. Прошлая жизнь Мезенцева для него ушла в небытие, вспоминал о ней, когда требовалась какая-то информация, подсказка из далекого будущего.
- Может быть, но дух твой не наш, - все еще в напряжении ответил волхв, продолжая всматриваться в глаза пронзительным взглядом, после добавил: - Кто ты, Варяжко? Или кто заместо него?
- Как же он узнал? - промелькнула мысль, за ней другая: - Или есть правда в молве о волхвах, видящих то, что неведомо другим? Но чтобы ни значило, надо сказать правду - недомолвки только погубят веру ко мне. Чем тогда закончится - понять не трудно, в лучшем случае стану изгоем.
Рассказывал долго, отвечая еще на вопросы ошеломленного от услышанного волхва. Тот, похоже, сам поразился, веря и не веря пришельцу из другого мира, но живое доказательство, стоявшее перед ним, убеждало больше слов. Они оба уже устали от столь диковинных откровений, каждому надо было прийти в себя. Волхв отпустил со словами: - Приходи, Варяжко, завтра поутру, тогда и обдумаем, как с тобой быть.
Встретились еще дважды, уже не перегружая свой разум, как в первый раз. Вели более спокойные разговоры, настороженность между ними растопилась, когда убедились в добрых помыслах - зла против другого никто не таил. Заходила речь и о той истории, что происходила с Русью в прежнем мире пришельца. Варяжко рассказал о братоубийственной войне сыновей Святослава, княжении Владимира, насильственном крещении им русичей в православную веру и поругании нынешних богов. О том, что подвигло в этом мире пойти другим путем, умолчал - не без основания полагал, что его вмешательство не во всем вызовет одобрение жреца. Да тот и не допытывался, его больше заняло ниспровержение богов Владимиром и гонения против поборников исконной веры, судя по тому, как он надолго задумался после рассказа о них.
Душевную маяту Варяжко волхв излечил скоро - взяв того за руки, минуту сидел с закрытыми глазами, а потом изрек кротко:
- Мир теперь в твоем сердце. Но скажу, что оно у тебя ранимое и может вновь лишить покоя. Дам совет - обрети веру в провидение богов, она даст крепость духа в пору сомнений и терзаний .
В последующем молодой тысяцкий еще не раз вел разговоры с волхвом, обсуждал с ним непростые вопросы о племенных отношениях и противоречиях, объединению северных народов, о том же князе Владимире, постепенно набирающим силу и восстанавливающим утерянную было власть на землях русских. Видел жреца и при исполнении службы в храме на одном из главных праздников - Коловороте или Купалы с обрядом очищения огнем и водой от болезней и невзгод. Служба проходила красочно и радостно, с венками цветов, хороводом и песнями, люди несли богам свои дары и требы - зерно, блины, мёд, орехи. Странно, но почему-то в голову Варяжко приходили мысли о других обрядах, далеко не таких добрых. Самому не приходилось на них бывать, но слышал от других - с кровавыми жертвами, даже человеческими.
Как рассказывали люди, лет десять назад после засухи наступил страшный голод, от него умирали самые слабые - дети и старики. Тогда в жертву приносили петухов и овец, а после и младенцев, чтобы умилостивить богов на спасение рода. Были ли те рассказы правдой или слухами, не знал наверняка, но склонялся верить им. Дикости еще в народе хватало, от суеверий до реальных дел, тех, что он видел своими глазами - в жестокости к побежденному врагу, пренебрежении к чужой жизни и слабым. И не в вере человека суть - язычник он или христианин, а в его природе. Здесь выживает сильнейший, сам инстинкт самосохранения вынуждает быть жестоким к другим - эту истину пришлось познавать самому Варяжко уже в течении шести лет, но больше умом, чем душой - она все еще не смогла смириться.
В конце лета вновь пришлось выступить с войском в поход, теперь на Северные земли. К ним пришла беда, с которой сами не справились и призвали помощь. Главы союза ради жизни - своей и родичей, попрали гордыню и послали в Новгород важных людей с просьбой принять под свое крыло и отбить ворога, пришедшего на их землю. От моря по Нарве заявились норманны, к ним присоединились эсты и битые в прошлом году ливы. Они уже заняли все Причудье и Копорье, подступили к Пскову и Изборску. По сведениям гонцов, во вражеском войске больше двух тысячи воинов, из них треть составили викинги, по сути те же варяги, только обзывают себя так. Они и несли наибольшую опасность, сейчас всей своей дружиной налегли на Псков. Сколько он продержится - неизвестно, но посланцы просили идти скорее на помощь, едва не валяясь в ногах.
Народ Новгорода на вече дружным криком выразил согласие принять Северные земли и дать им защиту от иноземного ворога. Только городские власти не спешили отправлять войско, собирали все силы на своих землях. Тому имелась причина - собственные новгородские полки после битвы с варягами еще не восстановились в полной мере, хотя и набрали воинов до прежнего состава из воев-ополченцев и бывших пленных. Но они только начали выучку нужному бою со всеми премудростями и хитростями, что им давали выжившие ветераны, так что о более-менее сносной готовности не могло быть и речи и отправлять их в бой с грозным противником без поддержки остальных полков никто не собирался. Да и имелась у новгородских мужей своя корысть не торопиться - чем сильнее намнут бока вольнодумцам, тем сговорчивее станут, не будут впредь перечить.
Через две седмицы вышли из сборных лагерей всеми пятью полками, как в прошлом походе в Поморье, разве что вместо саней расселись на семи десятках суднах. Шли неделю по рекам Шелонь и Череха, на Великой разделились - три полка под командой самого Варяжко продолжили путь к Пскову, а два повернули к Изборску. Вел их Любим, по мнению командующего, лучший из командиров полков. Служил прежде сотником в Новгородской дружине, два года назад при формировании новых полков Варяжко назначил его командиром одного из них. Ершистый, мог в глаза сказать колкость даже своему прямому начальнику, но воевал отменно - его полк в прошедших боях заметно отличался от других хорошей выучкой и слаженностью.
Через считанные часы достигли Пскова, возвышающемся на мысе в месте слияния Великой с другой рекой - Псковой. Его крепость - детинец, обступили по кругу драккары викингов. Часть из них пристала к берегу, другая стояла на якорях неподалеку. Всего Варяжко заметил чуть больше десятка вражеских судов, но их могло быть больше, еще и в притоке - отсюда они не видны. На драккарах при виде приближающихся кораблей русичей встревожились, спешно стали поднимать якоря и отходить от берега, выстраиваясь по фронту. На мгновение молодой командующий пожалел, что не взял брандеры, но после утешился мыслью - викинги не дали застать себя врасплох, как произошло с варягами, так что подставлять свои корабли под огненный таран не стали бы.
Древний Псков []
Древний Псков
Без какого либо сомнения Варяжко отдал команду: - Ушкуям идти на ворога, бейте его, не сходясь - камнями и стрелами, палите огнем! - После добавил, обратившись к командиру новгородского полка: - Стоян, придержи своих, встаньте позади. Будете пока в резерве - понадобитесь, дам клич.
Три десятка ушкуев набросились на драккары, как псы на затравленного медведя - по трое на одного, больно кусая огнем стрел и факелами с горящей паклей, метая онаграми пудовые камни. Уходили от прямой стычки, уворачиваясь от идущих прямо на них вражеских судов. И такая тактика давала явный успех - один за другим драккары выбывали из боя, сгорая ярким пламенем или уходили на дно с пробитыми бортами. Сами же оставались неуязвимыми для вопящих от бессильной злобы викингов, разве кто-то, неосторожно сблизившись, попадал под вражескую стрелу и сулицу. Не помогли врагу и вышедшие с Псковы пять драккаров - с ними занялись воины резервного полка.
Оставшиеся на плаву суда бросились к берегу, сопровождаемые вцепившимися ушкуями, под огнем с них стали выбрасываться в воду норманны и спешно уходить подальше от реки. Правда, далеко не ушли - попали под стрелы со стен детинца, так и встали меж двух огней. Сбились в круг, закрылись щитами, но они не могли спасти от падающих с неба камней. На этот раз Варяжко не торопился высаживать на берег своих воинов, хотя вошедшие в азарт командиры просили о том, желая стяжать ратную славу в прямой сече. Только когда от врага осталась самая малость - едва ли четверть, позволил им размяться, те с воодушевлением бросились в атаку. Не прошло и получаса, как схватка закончилась - викинги закончились, втроем на одного много времени не надо.
Псковичи приняли освободителей радушно - высыпали из распахнувшихся ворот, обнимали воинов, от сердца благодарили их за спасение, многие плакали от радости. За месяц осады от ежедневных штурмов ворога потеряли половину защитников, в городе уже начался голод - люди ели липовую кору, мох, павших от бескормицы коней. Не столь искренними оказались главы города - на словах славили пришедшее войско, выражали признательность за помощь, но явно кривили душой. А когда Варяжко без околичностей призвал исполнить указы из Новгорода - ввести в городскую управу надзорные службы, передать воев в его прямое подчинение, то посадник Здебор, не скрывая недовольства, высказался в разрез своим же заверениям, с которыми просил помочь Пскову: :
- То решим на совете с новгородскими мужами. Если сговоримся, тогда и будет о чем говорить.
У Варяжко не оставалось сомнений - посадник и другие псковские мужи мутят воду, после снятия прямой опасности намерены нарушить слово, затеяли опять стоять за свою вольницу. Идти на поводу у самоуправцев или уговаривать не счел нужным, заявил им, сдерживая нахлынувший гнев:
- С вами больше у меня речи не будет. Созову народ Пскова на вече, пусть он решает - присоединиться ли к Новгородской земле или жить наособицу. Если надумает с нами, то потребую сменить посадника и весь совет города. Иначе мы уйдем, сами дальше справляйтесь с ворогом - его вам еще хватит с лихвой.
Тут же, не теряя времени, дал команду одному из помощников бить в вечевой колокол, а командирам полков отправить людей в посад за Псковой - звать оттуда простой люд. Уже через час на вечевой площади в детинце собрались все взрослые мужи города, переговаривались между собой недоуменно - праздновали всем народом победу над ворогом, а тут вновь созвали, что за важность такая?
Вече в Пскове []
Вече в Пскове
Нарушая обычный порядок и не дожидаясь слова посадника о начале вече, Варяжко сам взошел на степень - возвышающийся над площадью помост, во весь голос, как на поле боя, начал речь:
- Люди псковские, дозвольте слово сказать. Это по моему велению созвали вас, хочу донести об измене старших мужей. Скажите, люди добрые, вы приняли руку Новгорода, когда просили подмогу от лютого ворога? Или ваши послы кривдой призвали нас, сами того вы не хотите?
Народ стоял безмолвно, обескураженный таким выпадом новгородского тысяцкого, по сути обвинившим его во лжи. Спустя долгую минуту раздались разноречивые крики, одни: - Хотим с Новгородом! Нет обмана от нас! - другие напротив: - Уходи, справимся и без тебя! Под Новгород не пойдем!
На помост взобрался грузный посадник и не преминул сказать свое слово притихнувшей толпе:
- Псковичи, сей добрый молодец уличает нас в измене и обмане. То наговор, ни у меня, ни у других мужей нет злого умысла. Мы радеем о вас, не хотим дать в обиду народ псковский! Мы не против быть вместе с Новгородом, но подминать себя не позволим. Верно я говорю, люди псковские?
Посадник сыграл на вольнолюбивой струне горожан, те вскинулись в дружном крике: - Верно, Здебор, не позволим!
Варяжко постарался переломить настрой толпы, отрезвить ее от угара самодовольства:
- Народ псковский, вы звали нас на подмогу, а послы ваши клялись принять законы новгородские. Никаких иных уговоров не было и не могло быть - уклад для всех в Новгородской земле один и менять в угоду кому-то никто не станет. Так что решайте - жить ли вам с Новгородом по единым законам или прозябать самим без защиты, как случилось у вас ныне. Если надумаете выжить в особицу, то мы уйдем и больше вам веры не будет, как и подмоги. Так что крепко думайте и не взыщите, коль снова случится беда.
Посадник не дал времени людям осознать сказанное, произнес с явным пренебрежением к новгородскому гостю и его словам:
- Не стращай, выпороток, здесь не бабы пугливые. И не с тобой уговоры будем вести, а с мужами мудрыми. Так что не будем толочь воду и людей напраслиной заботить. Идите по домам, псковичи - нечего слушать этого пустомелю!
Такого оскорбления, тем более нанесенного прилюдно, Варяжко не мог снести - оно поганило не только его честь, но и всего войска, пришедшего под его рукой к Пскову. Дал приказ бойцам своей охраны: - Уведите посадника на мой ушкуй и привяжите покрепче - разберусь с ним позже.
После, когда на глазах опешившей толпы дюжие молодцы взяли под руки упирающегося мужа и повели прочь, обратился к народу:
- Здебор будет предан воинскому суду за поругание чести командующего по закону военного времени. Такое злодеяние карается лишением воли с отдачей в холопы. Но если народ Пскова готов взять его на поруки и выплатить виру в тысячу гривнов, то можем оставить. С этим обсудим позже, сейчас же от вас жду ответа - вы с Новгородом или против, никаких других оговорок не будет. Так что мужи решайте - кто за Новгород?
Никто вслух не вступился за посадника - наверное, сказался внушительный вид бравых воинов, стоявших в доспехах и при оружии вокруг площади. Варяжко предусмотрительно, еще перед вече, распорядился о том своим командирам, предвидя возможные осложнения, так что такая мера оказалась не лишней. Дальнейшие события складывались не столь драматично - вече проголосовало за вхождение Пскова в Новгородскую землю, избрало нового посадника. Судьбу прежнего главы оставили решать Варяжко - не захотели его выкупать. С новым руководством уже спокойно, без долгих заморочек, обсудили все дела с размещением надзорных служб и гарнизона, передали воев в подчинение командующего. Условились еще как можно скорее помочь Пскову с хлебом и другими продуктами.
Пришли вести из Изборска от командующего сводной группы Любима. Он занял город, даже не вступив в сражение с ливами - те отступили, завидев приближающиеся ушкуи новгородского войска. По-видимому, зимний поход русичей по их землям нагнал немало страха, вот и убоялись при виде трех десятков боевых судов, едва успели сбежать по протокам на своих дромонах. Преследовать отступившего ворога Любим не стал, занялся наведением в Изборске новгородского правления. Обошлось без сложностей с местным посадником и другими старшими мужами, так что, оставив нужных людей и одну из рот в гарнизоне, отправился с войском дальше - вычищать северные земли от незваных гостей.
Та же задача предстояла и Варяжко. Ненадолго задержавшись в Пскове, выступил с новгородским полком на север, остальные отправил на восток от Причудья. Серьезных боев с пришедшими разбойничать эстами не случилось - они чаще избегали прямой схватки, лишь иногда устраивали засады на пути, а потом спешно уходили. Только в Гдове, да на Нарве дошло до столкновения с крупными отрядами противника, но и там после короткого сражения враг отступил. В освобожденных поселениях принимали местный народ под власть Новгорода, ставили гарнизоны и войсковые лагеря для будущего базирования. Как-то незаметно боевая операция переходила больше к хозяйственной, а когда встали на рубежах, то полностью перешли к ней, оставили только часть сил на патрулирование охранной зоны.
Вернулся Варяжко в Новгород поздней осенью, перед самым ледоставом. Порученное дело исполнил сполна - его воины зачистили все северные земли от пришлых банд и встали надежным заслоном на рубеже, а главное - подчинили новгородскому правлению. Не будь реальной силы за ним, вряд ли удалось без смуты и особого сопротивления подмять верхушку местной власти, заставить их смириться с новыми порядками. Именно его войско стало кнутом, подстегнувшим не желавших перемен мужей, дальше следовало не упускать вожжи, держать их в повиновении. А новгородским правителям надо хорошенько продумать, чем же привлечь местный народ, каким пряником. С такими мыслями Варяжко возвращался домой, продумывал речь перед своим руководством и советом города.
В самом начале зимы отдал замуж Ладу за сына новгородского плотника-ладейщика. Еще летом, перед походом, отвадил девушку от себя - приелась, ее юное тело уже не влекло, как в первое время, а навязчивость, с которой она домогалась его любви и внимания, вызывала все нарастающее раздражение. Выдержал море девичьих слез, слова обиды, но заявил твердо:
- Ты не люба мне, Лада, жить с тобой как муж и жена не стану. Ищи своего суженного, дам тебе богатое приданое, помогу в чем будет нужда. В том мое слово, о другом речи не будет.
За то время, пока Варяжко не было дома, девушка утешилась от неразделенной любви и с присущей ей прагматичностью стала подыскивать себе жениха. Не пропускала гульбища, сходилась с разными юношами, остановила свой выбор на Данко, пригожем и ладном парне годом старше ее, тоже кривиче, как и она. Да и семья его оказалась не бедной, дома у них полная чаша. Окрутила своей красотой и лаской, парень и растаял, по осени позвал ее замуж. Лада согласилась, только уговорила подождать до возвращения главы дома. Вскоре после прибытия Варяжко с войском в город сыграли свадьбу, он сидел на нем с Милавой за посаженных отца и мать невесты. В приданое купил молодым добротную избу на кривичской стороне, а Милава помогла сестре с обзаведением нужной утвари.
Не зря говорят в народе - свято место пусто не бывает, то же случилось и с Варяжко. Не успел избавиться от Лады, как запал на молодку, младшую жену именитого купца. На одном из званых вечеров, на которые важные мужи города приглашали старших командиров вернувшегося со славой войска, с первого взгляда увлекся хозяйкой хором. Внешне не примечательная, в меру дородная, да и красотой особой не отличалась, но что-то в ней притягивало каким-то женским магнетизмом, вызывало в молодом муже сводящее с ума вожделение - желал ее прямо сейчас, невзирая на окружающих. А ее волоокие очи с лукаво манящей искринкой звали в бездну всепоглощающей страсти.
В прошлом, еще в теле Мезенцева, довелось встречаться с такой женщиной, ненасытной и страстной - она буквально иссушила его, выпила жизнь до последней капельки. Сам уйти от нее не мог, не в силах отказаться от безумного наслаждения. А потом, когда та внезапно, не прощаясь, покинула его, долго отходил от наваждения, она снилась ему ночами сладким кошмаром. Сейчас происходило что-то подобное и опять он терял разум от вожделения, только немалым усилием воли справлялся с собой, не подавал другим виду. Но с того вечера потерял покой, думал лишь о том, как снять любовное наваждение. Попытки ублажить взыгравшуюся плоть с женами не дали успокоения, пошел даже на пару авантюр с не очень строгими вдовицами, но не мог забыть колдовские очи и вожделенное тело.
Не в силах больше бороться с собой, махнул рукой - будь что будет, даже если придется умирать от сладких мук. Как-то под вечер подкараулил чаровницу у ее хором. Заступил путь спешащей в дом молодке, в ответ на ее недоуменный взгляд завел речь мягким голосом, стараясь не пугать напрасно:
- Здрав будь, Радмила. Я Варяжко, тысяцкий, недавно, в день Марены, гостевал у вас.
Дождался ответа, произнесенного тихим, волнующим молодца, голосом: - Здрав будь, Варяжко. Помню, ты еще с другими ратными мужами пришел, - продолжил, сдерживая прорывающийся трепет:
- Не хочу тревожить твой покой, Радмила, но не могу скрыть - запала ты мне в сердце, свет не мил без тебя. Прошу не гневаться на меня, но я старался перебороть неразумное чувство и не досаждать, но то оказалось сильнее меня. Если противен тебе - дай знать, уйду, пусть и разорву себе сердце.
Шли мгновения, Варяжко затаил дыхание, ожидая худшего, услышанные же слова молодки дали какую-то надежду:
- Не противен. Но речь твоя смущает, я не могу слушать более такого. Прощай, мне надо идти.
Не стал удерживать, отступил в сторону, только высказал умоляюще: - Буду ждать тебя завтра на закате у спуска к пристани. Если сможешь, то приди хоть ненадолго. Макошью прошу, приходи - нет мне жизни без тебя!
Радмила пришла, только опоздала на добрый час, когда уже давно стемнело.. Варяжко отчаялся, потерял надежду, но все продолжал стоять, когда увидел в лунном свете приближающуюся женскую фигуру. Побежал навстречу, обнял и стал целовать прохладные от мороза губы, не давая и слова сказать зазнобе. А потом взял ее на руки и, прижимая к своей груди, понес вниз, к пристани. Здесь стояла караулка - небольшая будка для дежурного поста, на зиму она стояла закрытой. Варяжко загодя принес сюда переносную печь - когда-то сам ее изготовил для походных условий, растопил ее, так что будка прогрелась достаточно, чтобы не мерзнуть. Почти в полной темноте, лишь в отблесках от огня горящих дров, снял с молодки кожух, пуховый платок и сапожки, уложил на лавку и вновь принялся целовать - губы, уши, шею.
Женщина не сопротивлялась, по ее участившемуся и бурному дыханию было понятно, что она сама завелась, желает близости, может быть, не меньше Варяжко. Не медля ни мгновения, снял с нее остальную одежду - теплую свиту, под ней юбку-поневу и, наконец, рубашку, приник губами к обнаженному телу. Немного расплывшееся от родов, оно еще хранило природную упругость, а высокие груди сами просились на ласки. Варяжко касался бережно, едва дотрагиваясь губами и пальцами, в какой-то момент молодка не выдержала, застонала и прижала с силой к себе, содрогаясь в конвульсиях. После раскинулась безвольно, но когда молодой муж вошел в нее, вновь вцепилась в него и не отпускала, только выла, зажав губы. Как и предполагал с первой встречи, она не могла насытиться, раз за разом продолжая наслаждение. Варяжко уже выбился из сил, а она все еще хотела близости, сама принялась колдовать с его мужским органом, вновь поднимая на нелегкий труд.
Длился любовный марафон не один час, Варяжко уже потерял счет времени. Лежал бревном, без каких-либо чувств, оставалось только слабое удивление - сколько же у Радмилы страсти и сил, никак не может остановиться! Всему когда-то наступает конец - издав последний вопль, женщина упала на него и затихла, еще какое-то время мелкие судороги сотрясали напряженное тело, а после она размякла и как будто потеряла сознание - даже дышать перестала.. Через какое-то время пришла в себя, зашевелилась и прошептала слабым голосом: - Как хорошо мне, Варяжко, у меня такого никогда не было...
Уже позже, когда проводил едва держащуюся на ногах молодку до ее хором, с запозданием, у самых ворот, поинтересовался: - Тебя не хватятся дома? И где твой муж?
Та спокойным тоном, без тени беспокойства, ответила: - Не хватятся. Муж дома, он знает, что я пошла к тебе.
Оторопел от последних слов, а потом недоуменно переспросил: - Как знает? Ты ему рассказала? И что же он?
- Да, знает, я не скрывала от него. Не бойся, Варяжко, ничего тебе не будет. Он сам не против, что я с кем-то... Сил у него на меня нет, но и в воле не отказывает, потакает - люба я ему, даже такая.
Варяжко от удивленно покачал головой - да, уж, чего только не бывает на свете, а потом высказался с волнующим его вопросом: - Придешь еще ко мне? И когда?
- Приду. А когда - сам скажи, я могу когда угодно, - с готовностью промолвила молодка, видно, предвкушая новые утехи.
- Тогда через два вечера, там же.
И в ответ: - Согласна, милый.
В последующем их встречи стали регулярными - по крайней мере, пока Варяжко находился в Новгороде. А уезжал он теперь гораздо реже, когда дела по службе непременно требовали того. Со временем подстроился под темперамент Радмилы, рассчитывал силы до полного ее изнеможения. Ему самому пришлись по душе их продолжительные свидания, в полной мере наслаждался бесконечной близостью. Если по каким-то причинам не виделся с ней несколько дней, то не находил себе места, страстная молодка занимала все мысли, а главным желанием стало скорее увидеться с ней и вновь слиться в объятиях.
Иногда даже задумывался о том, что брать ее с собой в поездки, но здравый разум останавливал от такого безрассудства. И так уже пошли слухи о его связи с Радмилой, они могли в какой-то мере компрометировать по службе. Нравы в этом мире довольно свободные, но всему есть мера - то, что допустимо юнцу, не к лицу видному мужу, занимающему важный пост. Разорвать связь, отказаться от дорогой для него женщины не мог даже ради дела, оставалось как-то жить с такой закавыкой. Хорошо еще, что муж Радмилы - Мировид, не поднимал шум, игнорировал сплетни о блуде своей жены, но вряд ли надолго хватит его терпения
Ближе к концу зимы новгородский посадник Велимудр вызвал Варяжко в управу, без обиняков завел важный и откровенный разговор:
- Росслав хочет уйти на покой - силы у него на исходе, да и возраст преклонный дает о себе знать. Он и так держался до последнего, пока разбирались с новыми землями. Ставит меня на свое место - с мужами в совете у него уже оговорено, они поддержат на вече. Сейчас думаем - кого же поставить посадником? Зашла у нас речь и о тебе, Варяжко - всем ты хорош, лучше никто не справится с делами города. Только вот в чем беда - не нашего ты племени, пришлый. Старейшины могут выступить против - у них свои люди на место. Давай вместе думать, как нам обойти их.

Глава 4

Надумали усыновить Варяжко и принять в род куницы из племени словен. В давние времена прием в род через усыновление новых людей применялся часто ради выживания - чем крупнее он, тем сильнее. На протяжении последнего века ситуация постепенно менялась, родственные связи слабели, уступали клановым и территориальным интересам, как, например, в Новгороде. Здесь образовалась общность людей больше клановая - купцов, ремесленников, чем племенная. Но прежние традиции все же сохранились, так что Велимудр решил прибегнуть к давней процедуре усыновления, довольно редкой сейчас. В последние годы он избирался старейшиной своего рода, так что его слово среди сородичей значило многое. Но формально все же принимало вече, так что, оговорив между собой будущие планы, посадник с тысяцким предстали пред созванным на следующий день сходом родовой общины.
Вече проходило на родовом капище в окружении богов. Велимудр объяснил мужам причину схода, а потом представил соискателя на родство, не жалея хвалебных слов о его достоинствах и заслугах. Правда, о них люди знали и без того, слишком приметная для новгородцев личность - молодой тысяцкий. После выступил Варяжко, как подобает новообращенному - воздал славу роду и его людям, пообещал блюсти родовые традиции и правила, а после отвечал на расспросы будущих сородичей. Едва ли не первым задали вопрос о его прежнем роде-племени, сказал то, что знал сам, не выдумывая какие-либо подробности:
- Отец мой из варягов, служил в дружине Святослава, погиб в бою с хазарами под Хорицей вместе с князем. Мать из полян, умерла вскоре после отца при родах. С малых лет рос в дружине, а там не различают роду-племени, так что буду отныне словеном рода куницы, если примите меня.
Спрашивали еще о семье, детях, о вере отцов - не предал ли своих богов ради христианского лже-бога, о помощи нуждающимся родичам, почитании старших и заботе о младших. Отвечал кратко, без лишнего празднословия, но, по-видимому, потравил вопрошающим - новых вопросов не последовало. Когда же перешли к голосованию - никто не крикнул против. После перешли к обряду усыновления, в круг вышла пожилая супружеская чета - их Велимудр уговорил стать приемными родителями. Старая женщина подала Варяжко женскую рубашку с небольшим пятном крови - она символизировала его рождение. 'Новорожденный' с поклоном принял ее, в свою очередь одарил родителей мехами, в завершение церемонии преподнес требы богам - Роду и Макоши в благословении своей судьбы.
Вхождение в род обошлось накладно, как по деньгам - отдал в общинный фонд десяток гривнов, так и с разными новыми обязанностями и хлопотами - от участия в собраниях и всяких обрядах до опеки над сиротами и семьями, потерявшими кормильца. Но без поддержки рода нельзя было рассчитывать на серьезное влияние в городе, то, что до сих пор он неплохо продвигался по службе - объяснялось личной симпатией руководства города, прежде всего главы совета Росслава. С его уходом Варяжко терял основную опору, положение в ранге одного из самых важных мужей становилось весьма шатким - в любой момент могли заменить на посту тысяцкого. Тем более, что оборону Новгородских земель он наладил, с основными ворогами разобрался, так что особой нужды именно в нем не имелось.
Почти месяц связка Велимудр-Варяжко вела активную пиар-компанию, если выражаться понятием из далекого будущего. Обрабатывали племенную знать, глав влиятельных кланов, работали над созданием имиджа заботливых отцов города у простого люда. Немалую помощь им оказал Росслав - он уже не скрывал своего намерения уйти из власти и недвусмысленно давал всем понять, кого он видит своим преемником. Конкуренцию им составили другие влиятельные мужи, особенно на место посадника, охотников на пост главы совета находилось гораздо меньше - далеко не каждый решался идти против мнения уходящего, но все еще значимого в народе Росслава. В предвыборной компании конкуренты не чурались нечестных приемов - оговоров, надуманных обвинений, компромата. Тут и вылезла порочная связь Варяжко с Радмилой - недруги сумели перетянуть на свою сторону Мировида, тот во всеуслышание обвинил молодого соперника в совращении своей жены.
Варяжко отвечал на выпады противников компроматом на них, подключил к поиску нужной информации помощников, проработал с ними меры противодействия как в боевой операции. Да и счел оправданным привлечь своих воинов - они стали в народе главными агитаторами за своего командующего. Планомерная и массовая работа среди будущих избирателей и влиятельных лиц города постепенно меняла отношение людей к молодому мужу, от начального недоумения и пренебрежения - вроде молод-зелен еще, до более уважительного - смотри, как за него стоит народ! Самой болезненной для Варяжко стала ситуация с Радмилой. Понимал, что связь с ней может поломать его планы, дает недругам отличный повод обвинить в нарушении одной из самых важных заповедей - святости семейных уз. И не оправдание, что подобный грех нередкий в семьях - не подобает столь важному мужу преступать законы людские!
О том же повел речь его прямой начальник, вызвав средь бела дня к себе в управу. Едва переступил порог, как тот стал отчитывать возмущенно:
- Что ты творишь, Варяжко, как ты мог допустить такого! Вроде зрелый муж, должен понимать, а ума лишился!
Чуть поостыв, объяснил свой гнев:
- На тебя пожаловался Мировид из купцов уважаемых, уличает в блуде с его женой. Нам сейчас только этого не хватало, недругам на радость! За тебя хлопочут знатные люди, дело складывается к нужному, а ты тут пускаешь все старания насмарку! Вот что, Варяжко, завтра сюда придет купец, надо сладить с ним по доброму - отдашь виру за непотребство и дашь зарок не допускать того более. Все понятно? Иди уж и подумай - головой, а не другим местом, как исправить дело и не упустить выгоду.
Отказаться от Радмилы и мысли не допускал - знал, что не удержится, рано или поздно все равно сойдется с ней. Продумывал разные варианты выхода из трудного положения, но потом все же пришел к решению согласиться с прямым указом Велимудра. Только пообещал себе при первой же возможности вернуть зазнобу, но притом не нарушая напрямую данный зарок. С таким помыслом пришел на следующий день в управу, там застал купца, сидевшего в приемной палате посадника в ожидания суда. Пожелал тому здравия, но разговоры вести не стал, так и сидели оба молча, пока их не вызвали к Велимудру. Суд не затянулся, Варяжко признал вину и дал слово не блудить более с женой ябедника, а посадник приговорил выплатить виру в одну гривну. Тут же, из рук в руки, передал названную сумму, после стороны заявили о примирении.
В сухий (марте) 985 года глава города и всей Новгородской земли Росслав на созванном им вече объявил об уходе на покой и напутствовал в прощальной речи:
- Уж десять лет вы доверяли мне править на благо нашего славного города. Многое довелось пережить, но мы выстояли, стали намного сильнее. Теперь с нами обширные земли с их людом, нам за них отвечать. Уверен, что народ новгородский справится с принятым почином, а Новгородская земля прирастет богатством и мощью во крат, никакие вороги не помешают в том. Дозвольте мне, мужи уважаемые, поручиться за того, в ком я уверен и кто сможет достойно вести народ - Велимудра. Немало лет он вел дела города посадником, теперь настало время ему сменить меня - лучшего и пожелать не могу.
Попросившие слова новгородцы высказали должное уважение Росславу, а после стали предлагать самых уважаемых мужей на его место. Всего притязавших на самый важный пост оказалось трое вместе с Велимудром, но уже при первом голосовании всем стало понятно преимущество посадника - его сторонники явно перекричали других кандидатов. Ведший вече старейшина объявил об избрании главы совета и передал тому бразды ведения городского схода. В первом на новом посту слове Велимудр высказал благодарность новгородским мужам за оказанную ему честь, заверил в своих стараниях на благо Новгородской земли, а после перешел к самому сложному и непредсказуемому на этом вече делу- выбору нового посадника:
- Коль избрали меня главой совета, то предстоит нам решать - кто будет посадником. Мне с ним работать, посему дозвольте сказать, мужи новгородские, кого же вижу на сем важном месте. Муж вам известный, о заслугах его нет надобности пересказывать - то Варяжко, славный наш тысяцкий! Хоть и молод еще годами, но делами своими доказал важность городу. Мне довелось с ним многое испытать, так что могу поручиться за него, как за себя.
Едва новый глава завершил речь, попросил слово кривичский старейшина Стоян - вечный оппонент Велимудра. Не раз эти солидные мужи спорили между собой на советах до белого каления, иногда доходило до брани - уж насколько бывший посадник отличался терпением, но и он не выдерживал, вступал в перепалку с разошедшимся старейшиной. И именно Стоян выдвигался на пост главы, а сейчас, по-видимому, решил отыграться за поражение, выступив против ставленника извечного соперника :
- Может быть, тысяцкий и угоден тебе, Велимудр, как верный пес, но того ли мы ждем от посадника? Он должен служить городу, а не кому-либо, даже столь важному мужу, как ты. И как мы можем довериться этому пришлому челу - без роду-племени, не пришей собаке хвост - сейчас он здесь, а завтра его нет! А забыл, как твой Варяжко в угоду княжескому посаднику пытал людей новгородских, посмевших поднять смуту против князя! Не согласен с призванием этого ухаря-молодца в посадники, ему и тысяцким слишком много чести. Есть другие мужи, более достойные, кровь от крови нашего племени, в верности которых сомнения нет.
Вступился за Варяжко старейшина словен Доброслав:
- Что ты прицепился к парню, Стоян - все тебе не ладно в нем! Добрый муж - не чета многим, пользы от него не счесть. А то, что Варяжко без роду-племени - то напраслина, он из нашего племени, рода куницы. В том заверяю народ новгородский - свой он и верность делом доказал. В службе же князю не вижу зазорного и не пытал людей, а оберегал от напрасной крови, что пролилась бы, подними те бунт. И кого же ты видишь более достойным, чем же он сослужили Новгороду? Уж не про Мировея ли толкуешь, своего зятя? А где он был, когда вороги шли на город? Здоровый, как вол, а на лавке отлеживался да по кабакам шастал, пока мужи другие шли оборонять город! Или Рогнеда, кума, метишь в посадника? Так от него ничего путного мы не видели - поставили старостой улицы и то не справился, а что уж о городе говорить!
Пошла перепалка между старейшинами, в нее ввязались другие мужи, вспоминая прежние обиды и жалобы, пока не вмешался Велимудр и не потребовал прекратить склоки. Брали еще слово главы кланов и гнезд, предлагали своих людей, всего же к концу дебатов набралось почти десяток кандидатов. Когда же перешли к голосованию, от поднявшегося шума уши закладывало - люди старались превзойти криком за своего человека. Понадобилось трижды проводить голосование отбором наиболее громких претендентов, пока не остались двое - Варяжко и Гостемил, один из самых богатых купцов Новгорода, за них кричали примерно равно. Окончательный выбор принял Велимудр - своей волей признал победителем именно Варяжко, а на возгласы несогласных ответил:
- Вы что, будете день-деньской кричать, пока глотку не надорвете? Ясно же всем, что Варяжко не уступает, так что считаю - народ не против и быть посему.
Люди устали от столь бурного вече, не захотели вновь затевать голосование - причем с очевидным тем же результатом, дружным возгласом угомонили недовольных : - Хватит бузить, согласны с Велимудром!
Уже гораздо спокойнее решили с тысяцким, хватило одного голосования - избрали Любима, за него высказался глава совета как наиболее достойного из воинских командиров. Та кропотливая и хорошо спланированная работа, которую провели Велимудр с Варяжко и их люди, принесла щедрые плоды - все ключевые посты остались за ними, несмотря на противоборство влиятельных мужей из племенной знати и части кланов. Предчувствовали еще немало от них заморочек и хлопот, но победа в самом важном деле отодвинула в сторону будущие заботы. Сейчас же их сердца переполняли радость и гордость - за себя и своих соратников, сумевших справиться с трудной задачей.
С первого дня, как принял дела от прежнего посадника, Варяжко досконально разбирался с городским хозяйством, вникал в каждую мелочь - от структуры управы и обязанностей служивых мужей до последней бумажки и грамоты. Пересчитывал доходы от сборов в казну и суммы расходов, слушал отчеты подчиненных людей. Объезжал городские районы и кварталы, разговаривал со старшинами и жителями. Когда же проанализировал полученную информацию, принялся составлять план переустройства всех городских служб. В черновую продумал его проект, потом обсудил с помощниками - их он взял с собой из прежнего штаба. И уже через две недели после вступления в должность представил совету господ - так теперь назывался высший орган власти Новгорода, развернутую, с подробным раскладом затрат и выгод, программу будущих дел.
Господа - самые важные люди города, слушали нового посадника внимательно. Кто-то с заметным интересом, пытаясь, по-видимому, разобраться в сказанном, сделать для себя какие-то выводы. У других Варяжко видел на лице изрядную долю скепсиса, недоверия, третьи - а их оказалось большинство, явно оказались не готовы к серьезным переменам, смотрели на него с каким-то замешательством, недоумением. Именно для них разъяснял буквально на пальцах - на конкретных, понятных каждому, примерах. После доклада, длившегося добрый час, посыпались вопросы, в основном по новой системе обложения податью - не подворной, как принято было до сих пор, а подушной, при том с особой ставкой для каждого сословия. Кто и как будет назначать размер подати, проводить перепись душ, собирать недоимки и еще много других.
Варяжко вновь пришлось повторять уже сказанное ранее, разве что с новыми объяснениями, пока каждому из слушавших мужей стала понятна его задумка. Выгоду они почуяли сразу - так можно собрать гораздо больше, чем прежде. Для них не составляли тайны уловки отцов семейств, не отделявших взрослых детей после женитьбы - так и жили в одном дворе большой семьей, уплачивая одну подать на всех. Больше споров вызвали перемены в городской управе с разделением служб по ведомству - торговому, ремесленному, фискальному, хозяйственному, где каждый из служивых мужей отвечал за порученное ему дело. Не обошлось без препирательств с наведением порядка в городе - от поддержания чистоты до планировки города по пожарными и санитарным нормам, с переносом части домов из плотно застроенных кварталов на свободное место.
Вызвали большой интерес новые проекты - строительство наплавного моста через Волхов, торговых и складских строений для приезжих купцов, гостевого двора. Каждый из них сулил неплохие доходы в будущем, но представлялись накладным, так что ломали головы, чем же заняться в первую очередь. В целом предложения Варяжко совет посчитал весомыми, только с окончательным решением отставил на неделю - мужам нужно время спокойно, не спеша, обдумать, там дальше видно будет. Удивительно, но даже завзятые злопыхатели-оппоненты не стали с ходу идти против, похоже, им тоже надо осмыслить услышанное. Подытожил совет Велимудр:
- Светлая у тебя голова, Варяжко, за столь малое время такое придумал - голову сломаешь, пока разберешься! Ты уж нас не торопи - мы не такие быстрые, но уже сейчас могу сказать - дело нужное затеял, теперь надо продумать его как следует,
На повторном совете шуму и споров случилось предостаточно - прошлись придирчиво по каждой, казалось бы мелкой и незначительной, детали проектов, выискивали какие-то огрехи и просчеты. Что-то из замечаний действительно имело резон, а чаще впустую, из-за зловредности части мужей. Им удалось посеять сомнения среди других господ, почти половину предложенных дел оставили на неопределенное будущее - с тем же наплавным мостом и переносом домов из опасных зон. Но самые важные - среди них подушную подать и реформу управы, удалось отстоять, совет дал добро молодому посаднику на их реализацию и нужные для того средства.
Первым делом Варяжко взялся за перетряску штатного состава управы - убрал тех мужей, от которых не видел пользы. Выдержал давление господ, хлопотавших за своих родичей, разругался с кем-то из них, но не пошел на поводу. Даже с Любомиром пришлось объясняться, когда он также поступил с людьми из своего рода. В качестве компромисса с ним пришлось взять других родичей - тех, кто потолковее, взамен уволенных. Взял на службу кого-то из бывших воинов, даже увечных, на кого мог положиться, других мужей, с кем ему приходилось вестись, чьи деловые качества считал подходящими для предстоящей работы. Распределил старых и новых сотрудников по созданным отделам, назначил в них старших, объяснил каждому его обязанности и полномочия.
После формирования всех служб управы приступил к реализации принятых советом задач, начал с проведения переписи всего новгородского населения. Уполномоченные им мужи управы за десять дней обошли все новгородские дворы, записали проживающих там жильцов, включая и детей, их сословную принадлежность. Сложностей им выпало предостаточно - никогда прежде подобного не проводили, так что неизвестная затея властей вызвала у людей недоумение и опасение - чем она им обернется, не худом ли? Кто-то воспротивился и не запускал переписчиков во двор - пришлось прибегнуть к помощи городской стражи, другие пытались скрыть кого-то из домочадцев. Не редко никого из взрослых мужей дома не заставали, а бабы отказывались отвечать без хозяина.
Так что не раз приходилось повторно обходить проблемные дворы, но все же худо-бедно справились, подсчитали хотя бы приблизительно новгородское население. И уж из этой информации, вывели сумму подати на каждую семью и общий сбор по городу - по нему выходило едва ли вдвое более, чем с прежней податью. Но, как в присказке, гладко было лишь на бумаге, когда же огласили людям о новом исчислении подати, а квартальные старшины дали расклад каждой семье о причитающейся с нее суммы, поднялась буза на весь город. Недовольные возросшим налогом новгородцы вышли на улицы и торговую площадь, потребовали ответа от власти за грабительские поборы и их отмену. Недовольством народа воспользовались недруги нынешнего руководства, науськивали толпу против посадника и его людей.
В тот же день, пока ситуация в городе еще не вышла из-под контроля, Варяжко и его команда созвали вече, Многотысячная толпа бурлила на площади, одни возмущались нововведением, другие, наоборот, заступались, споры доходили до ругани и даже стычки. Когда же на степень взошел Варяжко, шум поднялся еще больше, самые крикливые вопили: - Долой посадника! Не будет по твоему, последнюю рубаху отнимаешь!
Варяжко стоял над толпой и ждал, пока крикуны уймутся. Когда шум немного стих, заговорил громко, на всю площадь:
- Собрал вас, люди новгородские из-за новой подати. Хочу, чтобы подать была справедливой, за каждого мужа. Разве справедливо, когда Ждан - показал рукой на стоящего перед трибуной мужа в испачканном мукой переднике, - платит подать в двадцать кун, а у него во дворе пять душ, среди них он один кормилец, остальные бабского племени, а его сосед Невзор, у которого пятнадцать душ, семеро из них мужского рода, платит столько же? Или купец Рознег, у которого хоромы немалые и лавка богатая - разве он не должен платить больше, чем кузнец или сапожник? А вот кто-то из вас так не считает, смуту наводит, хочет оставить все по старому. Вот скажите теперь, люди добрые, как платить - как прежде, по неправде, или по новому, по числу кормильцев?
Выдержал паузу, пока примолкшие люди раздумывали над его словами, потом продолжил:
- А те подати, что соберем сверх прошлого, пустим на ваши же нужды. В управе мы открыли службу благоустройства, она займется наведением чистоты и порядка. Наймет уборщиков мести улицы, возчиков для вывоза мусора. Будем еще возить воду к вам во дворы, поставим каланчу и дозорных следить за пожарами. Так же поможем семьям, у кого дети малые - на каждого из них до семи лет бесплатно каждый месяц выдадим осьмину хлеба, раз в год одежду и обувь. Так что последнюю рубаху мы у кого не отнимаем, но зато будет по справедливости. Теперь думайте, мужи новгородские, стоит ли идти на поводу у горлопанов и бузотеров или дать им острастки?
Были еще крики и споры, но уже без того накала, как вначале. Люди отвели душу, а потом угомонились - вече не поддержало смутьянов, приняло сторону посадника. А для Варяжко и его людей происшедшие события стали уроком - надо лучше продумывать свои шаги и не доводить до взрывного конфликта. Хотя на этот раз и закончилось благополучно, но все же искушать судьбу не следует. Дальше уже более спокойно занялись другими заботами, управа постепенно втянулась в новый ритм работы, без особых сбоев и проволочек. Да и у самого Варяжко стало свободнее со временем, не оставался с утра до позднего вечера на службе, как происходило до сих пор со дня избрания посадником.
Варяжко заматерел - иной раз, глядя в посеребряное зеркало, не узнавал себя. Ушла юношеская легкость, стал дороднее, солиднее. Да и выглядел старше - на все тридцать, а ведь ему нет и четверти века! Особенно старила окладистая борода, иногда приходила мысль сбрить ее, но передумывал - положение обязывает! Окружающие люди принимали его с уважением как к зрелому мужу, без еще недавнего снисхождения к юному возрасту. Домочадцы тоже менялись - жены налились женской статью, даже Румяна заметно пополнела. А дети росли на глазах - Лане, старшей дочери, исполнилось семь лет, а вытянулась почти вровень с Румяной. Да и Нежана с Деяном стали самостоятельнее, носятся как угорелые за старшей сестрой. В колыбельке растет еще одна дочь, Видана, ей уже скоро годик - Милава исправно, каждые два года, рожала следующее дитя.
Вместе с покоем вернулось и прежнее вожделение к Радмиле. В горячке нахлынувших дел оно не то что забылось, а как-то усмирилось, не довлело так властно, до умопомрачения. Сейчас вновь задумался над тем, как ее вернуть, но не давая повод обвинению в блуде и измене своему слову. После немалых раздумий пришел к мысли выкупить любовницу у мужа - подобная сделка иногда совершалась по нужде. Но брать Радмилу в жены не хотел - кроме плотской тяги, других чувств к ней не испытывал, собирался взять наложницей и поселить в купленном для нее доме. С таким намерением отправился к купцу Мировиду, застал его за столом ужинающим вместе с двумя женами и чадами. Принял приглашение к столу, после застолья перешел с ним в гостиную.
Разговор не заладился сразу, на прямое, без экивоков, предложение Варяжко продать ему жену, купец возмущенно отказал:
- Ни в жисть! Она не скотина, а я не нищета какая, сам могу купить кого хочу! Хотя ты теперь важный муж, но и на тебя найду управу, так что уходи подобру-поздорову.
Ответил Варяжко самым благожелательным тоном, только его потемневшие от злости глаза не сулили ничего подобного:
- Ты не спеши, Мировид, с ответом. Я к тебе добром, зла не желаю, но судьба может обернуться по разному - может торговля порушиться или товар сгорит, тать на пути подстережет и жизни лишит. Да мало ли что случается, от всего не убережешься. А так добрые люди помогут и все обойдется.
После почти не завуалированной угрозы влиятельного соперника, померявшись с ним взглядом, купец поддался:
- И что хочет добрый человек, за какую мзду?
- Две гривны, как за доброго коня!
- Всего две гривны? Да за холопа больше нужно отдать! Пять! Такая горячая баба меньше не стоит!
- Три! Поистрепалась за годы, товар не в лучшем виде.
- Четыре! Баба в самом соку, а ты поистрепалась!
- Даю три с половиной, больше ни гроша!
- Ладно, согласен. Цени мою доброту - от себя отрываю!
Вот так, после недолгого торга, Варяжко честно обзавелся наложницей для телесных утех. Купил для нее небольшой, но справный дом у реки, там и зажил, пока не утешил страсть после долгого перерыва. Сама Радмила к перемене хозяина ее тела отнеслась довольно смиренно, отрабатывала усердно к обоюдной радости. После чередовал - одну ночь в своих хоромах, другую у наложницы, отдавая дань сердцу - с Румяной, и плоти - с Радмилой. И странно, душа не разрывалась между ними, даже находила гармонию в таком разнообразии. А те довольствовались подобным раскладом, по крайней мере открыто не высказывались против. Люди же вокруг судачили о личной жизни посадника, впрочем не осуждая его - подумаешь, эка невидаль, зато все довольны!

Глава 5

В самый разгар лета 985 года, когда от палящего зноя пересыхали реки, от князя Владимира прибыл с грамотой его боярин Мороз. Впервые за три года, минувших после битвы на Ловати, князь снесся с Новгородом. До сих пор новгородцы только по слухам, да еще от приезжих купцов узнавали о происшедших в стольном граде и других русских землях событиях, для многих печальных и страшных. Первый год после поражения Владимира и потери им практически всего русского воинства выпал особенно трудным - со всех сторон Русь терзали вороги, грабили и сжигали города и селения, угоняли в рабство тысячи и тысячи русичей. И некому было заступиться за бедный люд - почти все ратные мужи остались на северной земле, павшими на поле боя или взятыми в полон.
Так сложилось, что Новгород оказался если не виновным, то причастным к случившимся бедам, его проклинали жены и матери пропавших воев, весь народ, переживший страшное лихо. То, что вольной город с присоединившимися к нему землями защищал себя от княжеского войска, не стало оправданием - уж лучше он пал бы, считали они, но не довел бы до гибели всю Русь. Того же Владимира, вернувшегося в Киев с малой частью дружины, винили меньше и то в том, что не смог перебороть мятежные земли и сгубил всю рать. Ему остались верны поляне, северяне и древляне, другие колебались, выжидали - справится ли Владимир с напастями? Отбились западные племена, отошли под руку польского короля Мешко I, муром и меря взяли булгаре, а вятичи и радимичи отказались признать княжескую власть.
К следующему году Владимиру удалось набрать дружину, собрать воев из ополчения и отбить набег печенегов, подступивших к самому Киеву. Поставил заслоны на южном рубеже, хоть в какой-то мере защитил от угрозы со степей. Еще через год восстановил свою власть в центральных землях, в этом же отправился на запад. Войска у него оказалось почти вдвое меньше, чем в прошлом походе, когда он взял Червень и Перемышль, дошел до Вислы. Сейчас же завяз на волынской земле у Буга, против него встали не только вои племени, но и стоявшие тут польские отряды. Добавили трудностей еще ятвяги, сговорившиеся с королем Польши, ударили по русскому воинству с севера.
Пришлось Владимиру отступить на землю дреговичей, но враг не отставал, продолжал терзать его войско. Возникла опасность нового разгрома, который мог привести к самым худшим последствиям, вплоть до уничтожения русского государства. По-видимому, князь посчитал ситуацию настолько сложной, что пошел на крайнюю для него меру - просить помощи у ненавистного Новгорода. Отправил с грамотой ближнего своего боярина и наказал ему любым путем уговорить северный народ скорее идти с войском на подмогу. Тот шел на струге самым скорым ходом от рассвета до заката солнца, останавливаясь только на ночлег, его люди выбились из сил, но через две недели добрались к северному городу.
В обычный будний день, когда Варяжко у себя в управе разбирался с текущими делами, к нему прибыл посыльный от главы совета и передал наказ немедленно приехать в детинец - дело спешное, дорог каждый час. Ломал голову по пути - что же такое случилось, коль обычно неторопливый Велимудр так обеспокоился. Застал в приемной палате почти всех мужей совета, с ними еще тысяцкого Любима и незнакомого воина зрелого возраста, заметил еще по его лицу и всей фигуре все признаки предельной усталости - у самого такое бывало. Едва молодой посадник, поприветствовав всех, уселся на лавку, Велимудр тут же начал речь - наверное, дожидался именно его:
- Собрал я вас по неотложному делу - князь Владимир просит от нас войска на подмогу, притом спешно. Бьется он из последних сил, но вороги слишком сильны - и числом и умением. Против него выступили вои из волыни и дулебы, но главную силу представляют поляки и ятвяги. О том, что там происходит, расскажет боярин Мороз, его послал к нам Владимир.
После обратился к посланцу, попытавшемуся с трудом встать: - Говори сидя, Мороз, силы тебе еще понадобятся, пока все изложишь и разъяснишь.
Боярин заговорил вначале неторопливо, веско выговаривая каждое слово, потом незаметно зачастил:
- Войском в шесть тысяч ратников мы пришли на землю волынь. В первое время трудностей с ними не имели, дошли до Луга, а там нас ждали поляки. Вот с ними уже стало хуже, а когда еще к ним на подмогу пришли дулебы, после ятвяги, нам стало невмочь. По числу их вдвое более, чем нас, да и вои наши заметно хуже в ратном деле, особенно против ятвягов, так что пришлось уходить восвояси. Но вороги шли за нами, каждый раз, когда мы вставали даже на малое время, давали нам бой, выбивая больше, чем мы их. Сейчас нас осталось на ногах едва ли четыре тысячи, долго не продержимся - или перебьют всех или войско разбежится, некому будет остановить противника.
Замолчал, оглядывая сидящих мужей, по-видимому, ожидая от них вопросов. Те дружно повернули головы к Варяжко, даже Любим, признавая право на первое слово за бывшим командующим. Немного подумав, приступил к расспросу, после ответа на один вопрос тут же задавая следующий:
- Сколько ятвягов и поляков?
- Ятвягов полторы тысячи, поляков три.
- Состав войска у поляков, кого больше: лучников, мечников, копейщиков?
- Копейщиков больше, лучников и мечников примерно поровну. Часть еще с топорами и сулицами.
- Насколько крепки в бою, держат ли строй?
- Слабее, чем ятвяги, но против наших воев держат.
- Если ли общее командование или каждое войско само по себе?
- Общее командование за польским воеводою, но ятвяги больше сами воюют.
Варяжко задал еще десяток вопросов, в основном получая ясные ответы - чувствовалось, боярин достаточно сведущий человек. После вступили в расспросы другие мужи, не столько по военным, а по другим темам - о состоянии рек и дорог, отношениях с местным населением, наличии укреплений на пути, снабжении продуктами и питьевой водой, доступных в той местности транспортных средствах. Уже после, отпустив гостя, принялись решать со сбором и отправкой войска. То, что надо помочь Владимиру, даже не обсуждалось - все понимали необходимость отстоять русское государство, иначе русичам не остаться свободными, их подомнут другие. Торопило только время - надо выходить как можно скорее, на сбор же всех полков понадобилось бы не меньше двух недель. Но и с малыми силами идти вряд ли имело смысл - только погубить людей.
Приняли предложение Варяжко идти в поход через неделю тремя полками. Он посчитал, что двухтысячное войско справится с ятвягами - именно о них просил Владимир, остальных ворогов удержит его рать. Вести воинов вызвался сам, совет согласился с ним без сомнения, как само собой разумеющееся. В тот же день отправили гонцов в полки, расквартированные в центральной и на западной стороне, назначили им сбор на Двине у волока. Два новгородские полка собрались за три дня, загрузились на ушкуи с большим резервом припасов и снаряжения - в краях, куда направлялись, с продовольствием у местного люда сложилось плохо, так что рассчитывали на свои запасы. Еще три дня ушли на путь по Ловати и дальше волоком к Двине, здесь простояли сутки в ожидании полка с западных рубежей.
Дальше по Двине и Днепру дошли до Обруча, а затем по Припяти к Турову, здесь и застали войско Владимира. Он занял оборону на подступах к городу, пытаясь отстоять столицу дреговичей, уже неделю отбивал атаки объединенных сил ворога. Подошедшие к пристани ушкуи встретил боярин Мороз - он отправился из Новгорода сразу же, как только узнал о решении совета прийти князю на подмогу. С непритворным радушием обнял сошедшего на берег Варяжко, после приветственных слов без промедления провел новгородского командующего в детинец к Владимиру, занявшему палаты наместника. Тот принял сейчас же, без проволочки, здесь и сошлись лицом к лицу два прежних недруга, волею судьбы в трудный для Руси час ставшие союзниками.
Владимир возмужал, на его челе печатью пережитых невзгод легли морщины вокруг глаз, а взор выглядел суровым и в тоже время печальным. Хотя телом почти не изменился - такой же худощавый и подвижный, только отпустил бороду, правда, небольшую, не такую окладистую, как у самого Варяжко. В свою очередь князь вглядывался в стоящего напротив новгородского мужа, по-видимому, вспоминая и сравнивая с нынешним образом. Так и стояли минуту, не отводя глаз, после Варяжко первым заговорил, кивнув головой, но не кланяясь, показывая тем самым - Владимир ему не господин: - Здрав будь, князь, долгих лет тебе.
Задержавшись на мгновение, еще раз бросив оценивающий взгляд, Владимир ответил: - И тебе здравия, тысяцкий.
- Я не тысяцкий, князь, а посадник новгородский, - спокойно поправил Варяжко.
Князь, конечно, знал от своего боярина, кто он, но оговорка не задела его - воспринял как в память о прошлой встрече, да и если и была попытка принизить, то она не стоила внимания. После продолжил:
- Со мной пришли три полка числом в две тысячи воинов. Готовы встать против ятвягов - нам прежде довелось с ними биться, но выстояли.
В последних словах прозвучал легкий намек князю - ты вот с ними не можешь справиться, а нам они по силам. Владимир на мгновение сморщился недовольно, а потом высказался:
- Будь по твоему - встанешь против них. Мороз проведет тебя на поле брани, покажет, где занять место.
Вот так, коротким разговором, завершилась первая встреча. Без каких-либо словопрений, обсуждения планов или согласования совместных действий, только краткое напутствие. Да и преждевременно вести о них речь, прежде самому надо осмотреться и продумать - в этом он рассчитывал на помощь Мороза, коль князь поручил ему и дальше сноситься с новгородцами. Так и случилось, пока между вставшими напротив сторонами стояло затишье, обошел с боярином позиции на земляном валу и поле перед ним, оглядел стоявшего вдали противника, задал еще вопросы, а потом дал приказ своим командирам готовить оборону привычным для себя способом - с гуляй-городом, полосой препятствия с ямами, ежами и надолбами, а также позиции для онагров.
До конца дня враг так и не напал - похоже, ему также понадобилась передышка. Полки использовали это время в полную меру, работали, не покладая сил. Уже стемнело, а бойцы продолжали рыть ямы, ставить заграждения, завершили возведением гуляй-города по всей ширине отведенного им фронта. На рассвете подогнали онагры, поставили их на возвышении на подготовленных площадках. Камнеметчики для пристрелки пустили в поле свои снаряды, а потом, как и все воины, принялись ждать врага. Он не спешил и только когда солнце поднялось на две ладони началось движение в его рядах. Разбивались на группы, вперед выдвинулись лучники, за ними копейщики и затем строй мечников. Ятваги, расположившиеся на левом фланге напротив новгородских полков, встали иначе, в одном монолитном строе из нескольких рядов за стеной больших щитов, закрывающих их до колена.
Первыми двинулись ятвяги - неспешно, мерным шагом, держа строй. За ними по центру последовали поляки - их войско составляло основную группировку, последними разношерстная рать волынь и дулебов со слабым подобием строя, да и то постоянно нарушаемым. Когда противник достиг пристрелянной дистанции, камнеметчики на двух десятках онагров приступили к своей работе. Часть камней не долетела до цели, но большая угодила прямо в строй. Похоже, что ятвяги не ожидали такого сюрприза в ставшем уже привычном сражении с русской ратью, остановились, дали тем самым время новгородским артиллеристам дать еще залп. И только потом взревели и бросились вперед. Но далеко не убежали, меньше, чем через сотню метров, наткнулись на ямы, а после ограждения из ежей и надолб, поневоле расходясь перед ними и разрушая строй.
Именно в этот момент открыли огонь лучники из-за гуляй-города, поражали открывшегося в разрыве строя неприятеля, к ним подключились камнеметчики, добавившие проломы в наступающих рядах. Против ожидания, ятвяги не пошли на пролом - потеряв немалую часть своих воинов, отступили, но организованно, прикрываясь щитами. Преследовать их новгородцы не стали, так и остались под защитой гуляй-города, только помогли соседям отбить атаку поляков фланговым огнем лучников и онагров. Те тоже не стали упорствовать и отошли, за ними остальная рать. В тот день противник еще дважды повторил штурм, примерно с тем же результатом, а на следующий свернул свой лагерь и ушел обратно.
Отход неприятеля стал неожиданным для Варяжко, ожидал от него большей настойчивости, особенно, от ятвягов, в прошлом бою полегших до последнего воина, но так и не отступив. Единственно, что как-то объясняло их уступчивость в этом сражении - не горели желанием терять жизни из-за интересов временного союзника, против которого раньше не раз воевали. А отказ главной ударной силы общего воинства от дальнейшей компании мог повлиять на других - тех же волынь и дулебов. Полякам же воевать одним против усилившегося русского войска вряд ли представлялось нужным.
После ухода ворога князь пригласил Варяжко и других старших командиров на совет обсуждать дальнейшие планы. С первых слов Владимир принялся уговаривать новгородского командующего продолжить поход на запад, сулил тому большую добычу, ратную славу и какие-то благости в будущем. Варяжко же не имел желания влезать в какую-либо авантюру на западных землях - знал, что они доставят еще много хлопот при сомнительной выгоде. Да и не считал разумным вламываться в сферу интересов европейских лидеров - кроме польского короля Мешко, свою большую политику на этой стороне вели император Римской империи Оттон Ш, византийский Лев VI и еще целая свора других, грызшихся друг с другом за власть и земли.
Большую же перспективу и пользу для Руси Варяжко видел в продвижении на восток до Урала с его богатыми кладовыми и на юг к Русскому (Черному) морю. О том он и повел речь, убеждая Владимира и его ближников своими доводами. От похода же на запад отказался без каких-либо оговорок, объявил, что возвращается с войском в Новгород. Надавить на него Владимир не пытался, по-видимому, понимал, что не в его силах принудить того к чему-либо, по крайней мере, сейчас. Поблагодарил Варяжко за помощь, пообещал подумать над его словами, при случае даст знать о своем решении. На том и расстались, не держа обиду и рассчитывая в будущем на совместные планы, выгодные обоим.
Исподволь у Варяжко менялось отношение к князю - от начального неприятия к большей терпимости. Не сомневался, как и прежде, в жестокости Владимира и способности пойти на подлость и вероломство, но та стойкость и воля, которые он проявил в трудные годы, предпринятые усилия в укреплении Руси и защите народа от ворога подкупали, вызывали уважение к сильной личности. Идти на сотрудничество с ним считал возможным и оправданным, но только если они шли на благо Новгородской земли и всей Руси. Поэтому и предложил идти не на запад, а на восток, для Новгорода та сторона также представляла интерес - прежде всего в новых землях с лучшими условиями для земледелия и соответственно собственной продовольственной независимости. Да и приумножение богатства от уральских недр, пусть и в нескором будущем, представлялось перспективным.
Возвращение войска не вызвало у новгородцев особого восторга - живы, хвала богам, и того достаточно. Дани не взяли, трофеев немного - даже не окупили расходов. Открыто не возмущались - коль важные мужи города посчитали нужным отправить войско в дальнюю сторону, то, видать, в том есть резон, но и радоваться здесь нечему. Так и прошло событие мимо сердца простого люда, не в пример с прошлыми походами, когда победителей славили и стар и млад. Лишь на совете скупо поблагодарили командиров вернувшегося войска за ратный труд, больший интерес мужей вызвал рассказ Варяжко о встрече с князем и состоявшемся с ним разговоре. Поддержали в отказе идти на запад, но в мнении о каких-то совместных с Владимиром планах разделились.
Сама идея занять новые земли на востоке не вызвала отторжения, напротив, мужи оживились, стали высказывать свои предложения - куда идти. Даже сговорились в самом скором времени отправить бывалых людей в ту сторону на разведку. Но вот пойти с князем - такая мысль понравилась не всем, тот же Велимудр высказал недоумение:
- Варяжко, ты же вроде должен знать Владимира - обманет, как почует свою выгоду! А стараться для него - в том не вижу толка. В чем же нужда в нем, неужели не обойтись самим?
Молодой посадник понимал опасение, прежде сам бы не стал связываться со столь ненадежным союзником, но теперь считал иначе, имея к тому веские, на его взгляд, основания. Пояснил главе совета и другим мужам, ожидавшим ответа от него:
- То, что Владимир может обмануть - известно нам, но и мы не дети легковерные, в обиду себя не должны дать. А нужда в том, что сил у нас мало, их не хватит взять самим чуждые земли. У Владимира же людей намного больше, сообща легче будет справиться. Да и не откажешь князю в его способности сладить в важном деле - сами видите, как он поднялся с колен и Русь удержал. Только уговоримся с ним сразу - что останется за нами и уж там встанем крепко, не отдадим никому.
Велимудр покачал головой в знак несогласия, но не стал спорить, только заметил: - О делах с Владимиром пока речи нет. Вот когда обратится к нам, тогда и подумаем - соглашаться с ним или нет.
Больше о Владимире разговоры не заводили, а там потянулись будни со своими заботами, недавний поход постепенно стал забываться, как будто его и не было. Напомнил о себе князь в начале зимы - от него первым санным обозом приехал тот же боярин Мороз. Привез с собой грамоту, в которой Владимир предложил Новгороду пойти весной вместе с ним на булгар - освободить земли меря и мурома, после занять и саму Булгарию. От себя еще боярин добавил:
- Мы пойдем по Оке на Муром, вам же предлагаем идти с севера на Суздаль, дальше уже вместе к булгарам. От нас, думаю, будет войско тысяч в семь - о походе уже объявили в подданных землях, выйдем в месяц травный.
На сей раз не спешили, мужи раздумывали два дня - голоса разделились примерно поровну между сторонниками и противниками совместного похода, но все же возможные выгоды перевесили осторожность и совет дал согласие. Только настоял составить уговор с князем о разделе завоеванной территории - одна треть отходит к Новгороду, остальное - Киеву, рубежом будет Волга и ее приток Кама. Мудрые мужи тем самым положили глаз как на плодородные земли верхнего Поволжья, так и выход к главной речной магистрали на пути к персам. Наверное, Владимир со своими ближниками предвидел возможные запросы хватких новгородцев, но боярин не высказал удивления или недовольства, спокойно принял пожелание совета. Только сказал, что передаст князю, а уж тот сам решит с договором.
Уже после, когда на совете обсуждали предстоящий поход, Варяжко высказался:
- Надо скорее набирать людей в войско. Пяти нынешних полков не хватит, чтобы не только взять, но и удержать новые земли с чуждым народом. Да и в них на четверть недобор - по осени отпустили домой бойцов из бывших пленных, чей срок повинности истек. Так что нашим воинским полномочным на всех землях нужно дать указ - брать всех, кто готов стать воином, до весны постараемся их хоть немного обучить.
Оглядев внимательно слушавших его мужей, продолжил:
- Следует также подготовить нужное войску снаряжение и припасы. С оружием и доспехами пока нет нужды - от битых ворогов запаслись достаточно, но об остальном уже сейчас надо позаботиться, чтобы к весне было вдоволь. Да и ушкуи нужно ладить - рассчитывайте на войско в пять тысяч бойцов. Мы с Любимом и его людьми прикинем, что понадобится, опись передадим завтра.
Варяжко предлагал практически удвоить численность войска, считая и нужное для охраны нынешней земли - оставлять ее без присмотра нельзя, тут же, как прознают, полезут вороги. Предстоящие затраты складывались немалыми, ложились тяжким бременем на казну, но шли на то, когда согласились отправить войско в поход - рассчитывали окупить боевой добычей и данью с завоеванной земли. Вызывали еще вопрос будущие отношения с местным населением - сложатся ли они миром или придется воевать со всем народом, принудить его к покорности. В таком случае потребуются дополнительные силы, а расходы могут вырасти кратно, но о таком исходе Варяжко не стал говорить - надо постараться его избежать, предпринять все возможное для мирной жизни на занятой земле.
В последнем слове, после того, как оговорили все важное для похода, глава совета напутствовал избранного командующим Варяжко:
- На тебе надежды земли новгородской. Дадим то, что ты считаешь нужным, но и спрос будет немалый - не загуби людей и дело вящее, вижу, от него произрастет во крат величие Новгорода. Пусть благословят тебя боги на стороне чужой, даруют победу и славу!
С того дня закрутилась карусель важных дел, все занятые в них мужи трудились в полную меру. Координировал штаб при Варяжко, его помощники следили за всеми работами, случись где неувязка или затяжка, чья-то халатность - тут же вмешивались, правили сами или при нужде докладывали командующему, а тот принимал свои меры, вплоть до самых крутых. Ему совет дал почти неограниченные полномочия - мог привлечь к делу любого, кого считал нужным, назначал и снимал мужей, несмотря на их важность и родство, забирал на воинские нужды чье-то добро. Обид и недовольства хватало, но никто в открытую не выступил против - о том совет господ издал особый указ, а на вече утвердили его: - не чинить препоны важному делу, виновные же будут наказаны немалыми взысканиями и вирой.
Набрали в войско воинов даже больше, чем запрашивал Варяжко - почти семь тысяч, на десять полков. Отозвались на призыв не только охочие до ратной службы люди с земли новгородской, но и с других, прослышавших о предстоящем походе под рукой удачливого командующего, слава о котором разошлась по многим русским землям. Готовили их в гарнизонах и спешно построенных зимних лагерях, учили самому нужному - от приемов владения оружием до строевых упражнений. Варяжко не раз объезжал воинские части, устраивал им учения на поле, хвалил отличившихся ратных мужей и снимал несправившихся с порученными обязанностями. Под строгим оком своих командиров бойцы усердно постигали воинскую науку, да и понимали, что от нее зависит их жизнь в бою.
Маршрут похода выбрали по Волжскому торговому пути, самому раннему из трех главных торговых путей, проходящих через север Руси - кроме Волжского, прозванного 'из варяг в арабы', еще Днепровского 'из варяг в греки' и заволоцкого - от Волги до Онеги. Основанный в незапамятные времена, он сейчас переживал упадок, уступая конкурентам, но все же по нему еще ходили обозы и караваны судов. От Новгорода до Волги путь разделялся на две ветки, остановили свой выбор на нижней - через Ловать, верховье Двины и Тверцу с двумя волоками. Можно было по реке Мста, но из-за извилистого ее русла путь выходил большим, да и волок там длиннее, так что от такого варианта отказались. За зиму поставили по маршруту на своих землях склады с запасами продовольствия и фуража для коней, воинским снаряжением - потом меньше груза придется везти на ушкуях.
Волжский торговый путь []
Волжский торговый путь
К весне все, что требовалось для похода, подготовили, только войско продолжало учебу в полевых лагерях до самого выхода. Во второй половине травного (мая) 986 года восемь полков отправились в не столь дальний, но долгий по времени путь - большую их часть планировалось оставить на захваченных землях. Прошли по Ловати и волоку на Двину, а там повернули к верховью, а не вниз - к Днепру. Еще через неделю перешли по волоку на Тверцу, только направились не сразу к Волге, а свернули на Дубну и по ней к озеру Неро. На его южной стороне разместилось Сарское городище - племенной центр мери, с него и начали боевую операцию. В встречавшихся до сих пор поселениях племени не останавливались, какое-то сопротивление от занявших эти земли булгар ожидали в основных центрах - кроме Сарска, еще в Ростове и Суздале.
На озере полки разделились - часть ушла по Нерли к Суздалю, другая - на Ростов. Каждый из них получил свою боевую задачу - в течении недели занять отведенную ему территорию, до подхода киевского войска блокировать пути отступление булгар по Оке и другим рекам на Волгу. Сам Варяжко с двумя полками взял на себя южное направление - от Сарска до рубежа с землями мещеры, дальше уже намеревался действовать вместе с Владимиром. Одним полком осадил городище, второй отправил занять поселения в верховье Сары. Осада надолго не затянулась, за два дня пробили онаграми бревенчатые стены в нескольких местах, под прикрытием гуляй-города подступили к ним, выбивая стрелами немногочисленный гарнизон крепости. Стремительным штурмом заняли стены, а дальше воины зачистили городище от оставшихся в живых булгар, не пощадили никого.
Этот бой стал первым для Варяжко против чуждого народа, пришедшего два века назад из южных степей в Поволжье и осевшего здесь. Перенял в какой-то мере обычаи живших здесь племен, перешел от кочевой жизни к оседлой - занялся земледелием и ремеслами, построил города и селения. До недавнего времени был вассалом Хазарского каганата, когда же князь Святослав разгромил хазар, стал независимым. В свою очередь проявил притязания на соседние земли, включая и русичей, хотя заключил двадцать лет назад со Святославом мирный договор - тот, можно сказать, принудил к миру своими разорительными походами. Мнение о боевых качествах булгар складывалось не очень лестное, но Варяжко не обманывался легкостью первой победы - неизвестно, как сложится, когда сражения пойдут на их земле.

Глава 6

Владимир запоздал, прибыл с войском на неделю позже назначенного срока. Новгородским полкам пришлось отбивать наскоки булгар с муромской стороны, пусть и не представлявщих серьезную угрозу, но все же причинивших лишние потери. Те внезапно нападали на выставленные вдоль рек посты, обстреливали из луков и тут же скрывались в лесной чащобе. Преследовать их по незнакомой местности не могли из-за риска еще больших жертв среди бойцов, так что оставалось быть постоянно начеку - и днем, и ночью, да вспоминать недобрым словом своих союзников. Когда же князь объявился, то в ответ на законное замечание Варяжко о срыва оговоренного срока тут же вскипел и выговорил надменно:
- Учинять мне спрос никто не вправе! Коль так поступил, значит, была в том нужда.
Варяжко не стал обострять ситуацию и доводить до ссоры, но сделал лишнюю зарубку на память - полагаться на Владимира нельзя, он может без какого-либо предупреждения или объяснения нарушить принятое обязательство в угоду своим интересам. Для себя же решил - пока им по пути, стерпит такое отношение, но когда отпадет необходимость - пусть пеняет на себя. Случившаяся размолвка разрушила зарождающееся доверие между молодыми лидерами-союзниками, дальше они водились напрямую лишь по нужде, больше связывались через Мороза, поневоле ставшим поверенным в общих делах. Да и войска между собой не вступали в лад, так и шли врозь, каждое своим путем.
После зачистки русских земель от остатков булгарских отрядов выступили на Волгу - новгородское войско по левому берегу к Казани и затем вдоль Камы, киевское же дальше - к Булгару, столице Поволжской Булгарии. Основная часть населения проживала ниже Камы, так что Владимиру досталась более трудная задача. Но он и не собирался покорять его, намеревался по примеру отца захватить столицу, разграбить ее и вынудить эмира заключить договор о мире, а после уйти с войском обратно. У Варяжко же стояла цель иная - присоединить к Новгороду верхнее Поволжье, его земля должна была стать кормилицей для северной стороны. Так что следовало встать здесь накрепко, перебороть как сопротивление местного населения, так нападения булгар с юга. А в том, что они будут - не вызывало сомнений, обязательно захотят вернуть отбитые земли.
Как в операции у меря, полки разошлись вдоль левобережья Волги и по Каме, отсекая северную часть Булгарии от остальной. Бои с местными отрядами и гарнизонами пошли по всему фронту, враг бился за каждое поселение, за оружие брались даже старики и женщины. Но обученные воины ломали их сопротивление, так шаг за шагом, день за днем прошли в течении двух месяцев всю заселенную булгарами территорию. Самое ожесточенное сражение сложилось при взятии Казанской крепости, поставленной для защиты Булгарии с севера. Почти месяц два полка под командованием самого Варяжко осаждали ее, трижды штурмовали, пока не добились цели. Потеряли треть воинов, хотя и берегли их, готовили все для прорыва и лишь потом бросали в атаку. Но защитники стояли насмерть, не отступили даже после пролома стен и ворот, бились до последнего человека в крепости, никто не выжил.
Оборона булгарской крепости []
Оборона булгарской крепости
Несмотря на приказ командующего обходиться мирно с населением, не обошлось без накладок - в каких-то поселениях обозленные воины вырезали всех мужчин, посмевших встать на их пути с оружием, да и тех, кто попал им под горячую руку. Пришлось командованию вновь вводить в полках трибуналы и наказывать виновных в произволе солидной вирой, только тогда бойцы стали осмотрительнее, лишний раз не распускали руки. И все равно, местные люди отнеслись к завоевателям с ненавистью, не шли хоть на какой-то контакт, даже если и обращались к ним на их языке, только плевались и называли гяурами. Но хотя бы не нападали открыто на русских воинов, а те старались держаться подальше, не провоцировать прямые столкновения. Да и ставили воинские лагеря на удалении от поселений, но при том дозорные следили за ними, чтобы вовремя пресечь мятеж или другую бучу.
Булгарское селение []
Булгарское селение
Отношения стали меняться ближе к осени, когда в Поволжский округ - так теперь стали называть завоеванную землю булгар, пришел караван судов из Новгорода. Он привез припасы для оставшихся пяти полков, а также товары на продажу - хозяйственный инвентарь, посуду, украшения, а также мед и меха. Торговля невольно привлекла местных жителей к какой-то связи с незваными гостями - покупали нужные им вещи, взамен отдавали хлеб, скот, кожу и шерсть. Товарному спросу способствовала блокада земли новгородскими полками по Волге и Каме - они отсекли ее связи с южной частью Булгарии, выстроив оборонительную линию вдоль всего побережья из засек, застав, опорных пунктов. Так что у здешних булгар не оставалось выбора - у кого брать товар и кому отдавать свой. Наложенную на них подать выплатили тем же добром или серебром, если у кого оно имелось.
Пришли вести от князя - все же удосужился отправить гонцов с отчетом о своих завоеваниях. Булгар он не взял, как и другой крупный город Булгарии - Биляр, но своего добился - взял откуп от эмира Мумина ибн Ахмеда и заключил с ним мирный договор на вечные времена : - 'тогда не будет между нами мира, когда камень начнет плавать, а хмель начнет тонуть'. Примерно к тому времени, когда новгородские полки заняли северную землю, Владимир с войском ушел с Поволжья обратно, оставив союзника наедине против сильного государства. Но то и ожидалось новгородским командованием - спешно принялось возводить оборонительную линию на рубежах, ставить здесь гарнизоны на самых опасных участках. Бойцы трудились с полной отдачей, не переставая при том вести дозор за вражеской стороной, успели завершить с основными работами до наступления морозов.
Эмир так и не отправил свое войско возвращать северную землю. Как стало известно позже от купцов, ходивших этой осенью в Булгарию, побоялся конкурентов - царей земель, так назывались князья провинций, особенно самых сильных - Биляра и Сувара. С ослабшими - после потери немалой части своих воинов на севере, а также в сражениях против Владимира, - силами не рискнул оставить столицу без надежной защиты, когда узнал о поползновениях внутренних врагов на его престол. Те стали готовить свои дружины к захвату Булгара, даже подступили к столице, но не сладили между собой в споре за лидерство. Простояли у стен против занявшего оборону эмирского воинства до глубокой осени, но так и не решились на серьезное сражение, с наступлением ненастья ушли восвояси. Так что Мумину ибн Ахмеду хватило своих забот в противостоянии более реальной угрозе, чем гяуры на северной земле.
Варяжко вернулся в Новгород зимой, после того, как посчитал - закрепились на новой земле прочно, теперь настала задача освоить ее. Здесь практически не было городов и крупных поселений, лишь несколько крепостей с селищами под ними хоть как-то напоминали о нынешнем веке - развитом хозяйстве, ремеслах и торговле. Наметил ставить здесь русские поселения, переманить на богатую землю простой люд из землепашцев, ремесленников, открывать собственное производство нужных товаров, а не везти из других краев. С такими думами приехал в город, сразу же, не заезжая домой, направился в детинец к Велимудру, после краткого отчета огорошил того своими планами. Спустя пару дней держал речь на совете, в красках и подробностях рассказывал о предстоящих делах и выгоде от них:
- Край там благодатный - жирная, щедрая на урожай, земля, богатые живностью леса и реки. Даже солнце теплее, дает вызреть хлебу налитым колосом. Только с народом туго, тех же булгар и еще черемисов не хватает, чтобы обжить его. Да и нужно свой люд селить, не полагаться же нам на чуждые племя! Надо строить города, ставить ремесла, растить хлеб, да и много другого, без чего не обойтись, если мы хотим стать здесь хозяевами, а не гостем на время!
Мужи слушали рассказ, как сказку о молочных реках и кисельных берегах - кто-то увлеченно, строя, наверное, свои планы, другие с сомнением - слишком уж гладко выходит. Но серьезных замечаний не дали, так и согласились - пусть пробует этот неугомонный посадник, а вдруг что и выйдет стоящего! Правда, теперь он не Новгородский посадник, а всего Поволжского округа - так постановили на совете. Хотя решать с назначением будет вече, но никто не допускал мысли, что будет иначе. Так и случилось, новгородцы утвердили как самого наместника присоединенной земли, так и его планы с переселением людей и открытием там их ремесла. Кто-то из них прямо на вече высказал желание перейти со своим хозяйством, другие призадумались о том. Для них Варяжко объявил о создании управы, которая и займется всем нужным для важного дела - от перевозки добра до предоставления земельных наделов и помощи в строительства жилья, хозяйственных помещений и мастерских.
В эту зиму назначенные Варяжко люди объехали все города и селения Новгородской земли, соблазняли народ на переселение в богатый природой край. Пустили прелестные грамоты и в соседние земли, сманивая оттуда работный люд. Тогда же, зимой, отправили в Поволжье лесорубов расчищать от леса участки под будущие города и селения. Обозами везли нужные для строительства жилья и прочих строений материалы, инструмент, другое снаряжение. Пустовавший прежде Волжский тракт напоминал сейчас муравейник - по нему в обе стороны сновали санные караваны, один почти сразу сменялся другим. Обновили, а где-то и добавили перевалочные пункты для отдыха и согрева путников - с теплыми избами, конюшнями, запасом продовольствия и корма. Так что готовились к предстоящему переселению основательно - продумали заранее как боевую операцию, а потом следили за ее ходом, не допуская сбоев.
Ранней весной, едва сошел лед на реках, потянулись в путь первые переселенцы, сначала редким потоком, но с каждым днем их заметно прибывало. Притом в большинстве из молодых семей, кому не хватило земли на родной стороне. Перевозили со всем скарбом на грузовых ладьях, а после и воинских ушкуях, когда появилась надобность в дополнительных судах. По приезду на место каждой семье предоставили надел, помогли со строительством жилья и надворных построек, дали с рассрочкой оплаты скот и домашнюю живность. К лету новые поселения выросли как грибы после дождя, уже тысячи семей расселились в них. На месте прежних крепостей Казани, Елги и Елабуги, приступили к постройке первых городов - внешней стены, ремесленных кварталов, жилых массивов. По указу наместника их возводили по новым нормам, оставляя широкие проезды и безопасные от пожаров зоны, с санитарным оснащением - загаживать улицы и дворы всякими нечистотами и мусором жителям запретили под угрозой немалых штрафов.
С приходом лета началось оживление булгарского войска на той стороне Камы. Стоявшие прежде в пикетах отряды следили за новгородцами, но попыток атаковать оборонительную линию не предпринимали. Теперь появились новые дружины, причем не только с флагом эмира - шитой золотом на зеленом шелке арабской вязью, но и с другими, даже цветом отличавшимися - красным и черным. Не все провинции Булгарии приняли ислам, те же сувары продолжали чтить языческое божество - Тура (Тенгри), а их беки вели дружины под старым родовым знаменем. Похоже, что эмир сумел подмять мятежных князей или договорился с ними объединиться против общего врага, коль те прислали свои отряды на подмогу. Большей частью они встали на излучине Камы напротив крепости Елги, другие же пошли на биремах и дромонах вверх по Волге в сторону Казани.
Булгары пошли в наступление ранним утром по сигналу рога. Первым вступила в Каму легкая конница и стала переправляться вплавь, остальное войско продолжало стоять на своем берегу - по-видимому, дожидалось момента, когда их передовые отряды займут плацдарм на вражеской стороне. Казалось, люди с конями заполонили всю реку - их было не счесть. Первые уже приблизились к тому берегу, а последние только входили в воду, когда новгородские полки применили страшное оружие - греческий огонь. Еще прошлым летом один из рейдовых отрядов обнаружил под Елабугой озеро с какой-то черной жидкостью - густой и липкой. Командир отряда проявил интерес к странному веществу, набрал его в небольшой горшочек, после возвращения в крепость передал руководству. Когда же оное вещество попало к Варяжко, тот без какого-либо сомнения распознал в нем нефть - уж ему ли не помнить ту злосчастную экспедицию, из-за которой оказался в этом мире!
Уже тогда продумал, как применить ценный материал и в первую очередь - для боевых целей. О напалме, конечно, и мечтать не мог - нет многих нужных компонентов, но самое простое из зажигательных средств - греческий огонь, посчитал доступным. Только следовало еще добыть серу и масло, но с ними особых проблем не видел. С того дня закрутились дела с созданием нового оружия - отправил караван грузовых ладей с бочками за нефтью, сначала сам, а потом с набранными в специальную мастерскую людьми занялся перегонкой серы из той же нефти. После экспериментировал с составом горючей смеси, пока не добился устойчивого горения даже в воде, опробовал зажигательные снаряды - от небольших горшочков до пудовой корчаги. Дело поставили на поток, уже несколько мастерских ладили смесь и бомбы, к весне приготовили их тысячи - и малых и больших. После учили самых смышленых воинов пользованию ими - не обошлось без ожогов и травм, но огненную науку они усвоили.
Как только неприятель приблизился к берегу на расстояние броска ручных бомб, раздалась частая дробь барабанов - накров. По этому сигналу бойцы-огнеметчики, вставшие за гуляй-городом у самого берега, дружно запустили горящие заряды. Они частью попадали на чье-то тело, растекаясь по нему, а больше уходили под воду, но вскоре всплывали, распираемые горящей смесью, и взрывались, пугая еще больше растерявшихся людей. Вскоре вступили в бой расчеты онагров - они доставали гигантскими зарядами всю ширину реки. Минуты тянулись одна за другой, а бойцы продолжали вести огонь, пока поднявшийся черный дым не заволок поле схватки. Лишь тогда по приказу командиров они остановились, вслушиваясь в вопли и ржание заживо горевших людей и коней.
Когда же течение унесло последние островки чадящей смеси, глазам наблюдателей с обеих сторон предстала чистая водная гладь, как будто и не было на ней несметной булгарской рати, принявшей мучительную смерть. Со стороны русичей раздался громкий, на всю реку, победный клич: - У-Ра, с булгарской же сохранялась полная тишина, похоже, они еще не осознали случившуюся трагедию - гибель лучшего воинства, боевых дружин. Лишь только после того, как из онагров вновь открыли огонь по судам и плотам, вставшим у того берега, булгары зашевелились - спешно отвели от берега оставшееся войско, а экипажи кораблей пытались вывести их из-под огня. Кому-то удалось, но больше половины горели, с них в воду бросались люди и плыли к берегу, а расчеты онагров пытались поразить их.
Булгары ушли в тот же день, оставив только дозоры. Еще долго ходили среди них слухи об урусах, приручивших огненного дьявола. Хотя о греческом огне многие знали - его с успехом применяли на протяжении уже трех веков византийцы в морских сражениях, при осаде или защите крепостей против тех же русичей - князя Игоря и его сына Святослава. Но никто не мог и предположить, что тайну о нем раскроют дикие племя, не постигшие веру во Всевышнего, погрязшие во многих грехах. Преподанный новгородскими полками урок булгары усвоили надолго - ни в этом, ни в последующих годах не пытались напасть на северян. Только предприняли мирную экспансию - самые смелые из их купцов вступили в переговоры с береговой охраной, после привезли товары в новопостроенные города. Кроме собственных торговых интересов они представляли глаза и уши своих князей и беков - те пытались разузнать больше о страшных русичах, выведать их секреты, ту же тайну греческого огня.
Византийцы применили греческий огонь против войска князя Игоря []
Византийцы применили греческий огонь против войска князя Игоря
Жизнь в Поволжье налаживалась - строились города, разрастались селения от продолжающего прибывать народа. После победы новгородского войска число желающих поселиться на этой земле выросло кратно - как с соседних славянских племен, так и угорских, живших здесь раньше и ушедших на север под натиском булгар. Принимали всех, но под уговор блюсти новгородские законы - кто же их нарушит, на того наложат серьезную виру, если и она не поможет - последует изгнание на все четыре стороны. Особых проблем новые поселенцы не доставили, но вот с местными булгарами у них отношения не сложились - наверное, вспомнили прежние обиды, вот и стали досаждать: - то скот угонят или землю не поделят, бывало и драку учинят по пустячному поводу. Пришлось местным властям разбираться в конфликтах, наказывать виновных, взыскивать с них ущерб потерпевшим. В последующем старались рядом их не селить, размежевая поселенцами из Новгородской земли.
Варяжко ближе к осени перевез свою семью в Казань - здесь ему построили хоромы рядом с окружной управой. Больше прежних почти вдвое - семья-то растет, детей уже пятеро вместе с народившимся минувшей зимой сыном - Тихомиром. Разместились свободно в просторных комнатах, у каждого из взрослых своя, а у детей три - в одной спальня для девочек, в другой для мальчиков, а третья, самая большая, игровая для всех. Первое время после переезда радости и удивления от родных, особенно детей, насмотрелся и наслушался предостаточно - как от окружающей природы, заметно богаче и ярче прежней, так и строящегося города, и, конечно, собственных хором. Старшие дети-непоседы с утра до вечера пропадали на Волге или Казанке, ловили рыбу, тут же на берегу готовили уху или жарили на углях, купались на мелководье, ходили в лес неподалеку. Иной раз со взрослыми, отцом или Румяной, а чаще сами - Варяжко доверился старшей дочери, разумной не по годам, а младшие слушались ее.
Осень принесла щедрые дары - урожай выдался на славу. Пшеницы собрали втрое больше, чем в прошлом году, а также вдоволь овощей и фруктов, которых на Новгородской земле и не разводили - тех же груш или абрикосов, арбуз и дынь. Оставили часть на свои нужды, а большую отправили на север в родные края. Возвращались караваны не пустыми, везли товар нужный здесь, а также пользующийся спросом в Булгарии. Торговля между соседями постепенно набирала обороты, купцы обеих сторон ходили свободно, без излишнего надзора или притеснения. По-видимому, эмир и его князья смирились с потерей не самой важной для них земли, теперь рассчитывали получить какую-то выгоду от такого соседства. Власти округа также не противились обоюдной торговле, не видели в ней угрозу для собственного производства - здоровая конкуренция пойдет на пользу и ему и, главное, покупателям. А если кто-то из ремесленников прогорит, то во многом сам будет виноват - или неважным качеством, или завышенной ценой.
Неугомонный Варяжко строил новые планы - идти дальше на восток, к Уралу, искать здесь подземные кладовые с нужными металлами и драгоценными камнями. По крохам вспоминал какие-то детали, примерные координаты месторождений, по которым можно было начинать поиск уже на месте. После долгих раздумий остановил выбор пути по реке Чусовой, проходящей насквозь через Уральские горы, на противоположной, восточной, стороне пройти вверх от Исети до Тагила. Набросал примерную карту-схему маршрута, отметил на ней самые перспективные районы с богатыми месторождениями железа, меди, угля, но самое главное - золота. Его на Руси не добывали, везли из Византии в монетах и украшениях. Ценилось дорого - за одну золотую гривну отдавали дюжину полновесных серебряных, и то встречались очень редко. Так что найди он золото - все расходы, нынешние и будущие, окупятся кратно, а их предстояло немало.
Первые заводы на Урале []
Первые заводы на Урале
Поисковые работы планировал на два года - в следующем пойти самому с небольшим отрядом на предварительную разведку, а еще через год организовать полноценную экспедицию по всем памятным местам с пробивкой шурф и закладкой рудников. Сейчас же встречался с людьми, бывавшими в тех краях, слушал их рассказы о тамошней природе, речных и пеших путях, отношениях с местными племенами. Искал рудознатцев по всем землям - их в эти времена практически не было, редко кто из мастеров мог определить в куске породы ценный металл. Себя Варяжко не считал докой в подобном промысле, но все же худо-бедно мог отличить железо или медь по вкраплениям кристаллов характерного цвета и блеска, золотой песок или самородок также не вызвал бы сложностей. С другими минералами просто не приходилось сталкиваться, вот и выяснял у мастеров по металлу крупицы известных им знаний о пригодных рудах.
Съездил зимой в Новгород на созванный советом господ общий сход всех земель, слушал мужей и сам выступал о положении дел в округе. На фоне других его отчет представлял радужную картину всеобщего благоденствия - ни тебе ворогов-грабителей, ни недоимок или тяжб, все ладно и прекрасно. Но сами цифры говорили за себя - его округ отдавал намного больше, чем брал, а хлебом обеспечил едва ли не половину нужного объема, да еще по низкой цене - впору сокращать закупку у прежних поставщиков, с Днепра. На том же сходе упомянул в двух словах о планах с освоением Уральских недр, тут же оговорил, что подробнее расскажет через год - надо самому там осмотреться. От последовавшего вала вопросов оговорка не спасла - людей заинтересовало новое дело, почуяли в нем барыш, как еще недавно - с Поволжьем. Кто-то из мужей даже высказался в полу-шутку полувсерьез:
- На твое стороне сам отец богов Род! Не знаю, чем ты ему угодил, но следует тебе удача во всем в делах твоих. Думаю, и с новым будет также. Так что если нужен товарищ, то бери меня, согласен хоть в огонь, хоть в воду - все равно не прогадаю с тобой!
Ответил тем же тоном: - В верных товарищей отказа нет! Не премину позвать, когда придет пора, только уж тогда не вздумай идти взад - а то дойдет до конфуза, не отмоешься.
После отзвучавшего смеха вступил в разговор Велимудр:
- Как вернешься с Урала, расскажешь нам - что же там нашел и чем оно обойдется. Но уверен уже сейчас, впрочем, и как сидящие здесь мужи - дело пустым не окажется, будет выгода земле нашей. Мы здесь, на севере, тоже ищем новые пути - наши люди ходили этим летом к веди и ижорам с уговором присоединиться к нам. При их согласии вышли бы напрямую к Варяжскому морю от Нарвы до Невы, закрыли с этой стороны от нападения ворогов, да и больше выбора с торговлей по морю нашлось. Но это, полагаю, будет не скоро - они хоть и не воюют сами против нас, но и не спешат встать за нами. Вот думаем - как поторопить их без крови и обиды. Пока время терпит, но уж если прижмет, то возьмем насильно - пусть пеняют на себя!
Прежде о таких планах выхода на Балтийское море глава совета с Варяжко не обсуждал, так что они встали для него в какой-то мере неприятной новостью. Обычно все важные дела он заранее разбирал с молодым посадником, ценил вносимые им замечания или советы. Наверное, сказалось долгое его отсутствие, практически, два последних года, вот и обходился другими советниками. А что они ему наговорили - одним богам известно! Но, судя по последним высказанным словам главы, настроили на силовой шантаж и даже прямую войну с непокорными угорскими племенами. Наверное, сподвиг их на это, пусть и невольно, сам Варяжко, отхвативший прошлым летом за два месяца приличный кусок сильной Булгарии. Вот и потянуло на подобный ход, только не учли новоявленные стратеги совершенно иные условия на северных землях, чем были у него.
Не стал при всех затевать расспросы, но сразу после завершения схода попросил Велимудра принять его наедине, без лишних ушей. Тот вначале удивился подобной просьбе, наверное, полагал, что все уже обсудили, но согласился, назначил на завтра с самого утра. Варяжко с первых слов, не затягивая неприятный, как предчувствовал, разговор, спросил:
- Верно ли я понял, что веди и ижоры отказались войти в Новгородскую землю?
- Да, так и есть, - недоумевая, к чему такой вопрос, ответил Велимудр.
- И что решил совет после их отказа?
- Хотя тебя это не касается, но могу сказать - принудить, - уже с заметным раздражением высказался глава.
- Извини, что должен продолжить, но меня тревожит то, что может произойти!
- И что же тебя тревожит, Варяжко? - хоть какой-то интерес к мнению собеседника проявил старший муж.
- Если дело дойдет до войны, то прольется много крови с обеих сторон. Уверен, эти племена так просто не сдадутся, да им и идти некуда - все остальные земли заняты. А пойти под нас не захотят - ты сам сказал их ответ. Мы своих родичей насильно не загоняли, только когда они сами попросили взять их под защиту от ворогов. А здесь чужие племя, с ними тем более надо осторожнее, под давлением станут только упрямее. Прошу, не торопись начинать с ними вражду, худой мир будет лучшим для нас, чем добрая война. Даже если и закончится нашей победой, но достанется слишком дорогой ценой.
Казалось, что Велимудр задумался - молчал долгие секунды, смотря прямо в глаза сидящего напротив молодого мужа, а потом заговорил, в его словах не звучала и тень сомнения:
- Пусть будет кровь, если она понадобится. Новгород не постоит за ценой, если посчитает ее нужной. Все, Варяжко, хватит разговоров, иди занимайся своим делом, а мы здесь справимся сами, без тебя.

Глава 7

Обида и досада терзали душу Варяжко, не помнил, как покинул палаты главы совета, очнулся только у ворот своих прежних хором. Смотрел невидящими глазами на когда-то родной дом, а потом развернул коня и поехал к Любиму, своему бывшему однополчанину, а теперь новгородскому тысяцкому - остановился у него на время пребывания в городе. Правда, часть обиды перешла и на того - мог же рассказать о таких важных делах, но утаил от своего командира, пусть и бывшего! Душа все продолжала ныть - ведь с чистым сердцем обратился к тому, кого знал и уважал почти десяток лет, и получил отворот! И сейчас пытался как-то понять и оправдать Велимудра, не мог просто вычеркнуть из жизни все доброе, что связывало их. Дождался вечером хозяина дома, прямо спросил верного, как считал прежде, товарища:
- Любим, ты знал, что совет намерен начать войну против веди и ижоров?
- Знал, - ответил тот, не опуская глаз.
- Что же ты мне не рассказал, ведь то дело не пустяковое? - с гневом произнес Варяжко, пронзая друга потемневшим взглядом.
- Был указ - посторонним о том до сроку не говорить, - невозмутимо произнес тот, похоже, не испытывавший даже малейшего раскаяния.
- Но я же не посторонний, мы ведь одно общее дело ведем - пусть вы здесь, а я на Волге!
- О тебе также сказано советом - ты к этой компании не причастен, у тебя своя забота.
- Да, понимаю тебя - дружба дружбой, а служба врозь! Если велят тебе пойти против меня - пойдешь?
- Пойду, - честно признался бывший друг, с которым вместе, плечом к плечу в одном строю, воевал не один год.
- Дружбы между нами быть теперь не может, только по службе. Осталось только молить богов, чтобы не столкнула нас судьба супротив!
Вот так, в течении одного дня, Варяжко потерял давнего покровителя и близкого друга, самого толкового из тех, с кем ему приходилось служить. Не сказать, что впал в отчаяние, но удар по своим душевным привязанностям получил весьма ощутимый. Прошло немало времени, пока воспоминания о случившемся перестали волновать, мог уже спокойно размыслить о будущих взаимоотношениях и возможных последствиях. Идти против воли Велимудра речи не могло быть - он сам по себе еще не обрел достаточное влияние и силу, чтобы противостоять тому. Так что оставалось терпеть и как-то лавировать интересами - и себя не дать в обиду, и открыто не пойти против. Оставил мысли об этом на будущее, занялся более насущными делами, тем же поисковым походом на Урал.
В березозол (апреле) 897 года поисковый отряд в составе роты охраны и трех нанятых рудознатцев вышел в долгий путь из столицы Поволжского округа - Казани, на двух ушкуях и струге. Варяжко с личной охраной на струге двигался в голове небольшой колонны, вместе с ним находился проводник - один из черемисов (мари), поселившихся здесь в прошлом году, по имени Кутурка. Невысокий - по плечо Варяжко, еще молодой, лет тридцати, он побывал во многих местах по эту сторону Урала, ходил и по Чусовой. На вопрос - не видел ли он такие камни (Варяжко на словах пытался объяснить о медном и железном колчедане - самых распространенных на Урале металлсодержащих минералах), - тот отрицательно покачал головой.
Говорил он на славянском плохо, но понимал гораздо лучше, так и общался - больше жестами, чем словами. Примерно с таким же итогом прошел расспрос о других породах, но вот с золотом черемис задумался, после сказал что-то на своем, на недоуменный взгляд Варяжко попытался объяснить: - Пышма, рядом, - показывая рукой вперед по курсу.
Боясь поверить удаче, переспросил Кутурку: - На реке Пышма, рядом с берегом?
Тот отрицательно покачал, после поправил: - Не Пышма, рядом!
- На другой реке, которая впадает в Пышму? - догадался будущий золотодобытчик.
Тот довольно кивнул головой, после Варяжко указал ему: - Поведешь туда. Помнишь то место? - на что вновь увидел знак согласия.
Почти три недели шли по Каме - сначала вдоль своего берега, после Елабуги, когда начались чужие земли - уже посередине русла, подальше от встречавшихся изредка поселений. Останавливались на ночь на открытой местности, выставляли дозоры, но никто не напал - по-видимому, местные жители остереглись крупного отряда. На подходе к Чусовой проводник оживился, показывал вперед справа и проговорил:- Чусва, тама!
Река выдалась беспокойная по сравнению с Камой - с быстрым течением, крутыми поворотами, высокими скальными берегами, откуда иной раз падали довольно крупные осколки. Дважды ушкуи садились на мель, хорошо еще, что обошлось без повреждения днища. Все же добрались через две недели к верховьям, уже перейдя через хребет Урала, здесь проводник показал - пора высаживаться, дальше идти по суше. Оставили ушкуи с частью охраны, а потом пошли со стругом на плечах - до Пышмы сравнительно близко, меньше десятка верст - как понял Варяжко из слов черемиса. Пробирались через густые заросли, вязкие болота, к вечеру уставшие и промокшие от пота выбрались к истоку Пышмы. Заночевали здесь, с утра уже по воде прошли два десятка верст, когда Кутурка узнал небольшую речку, стекавшуюся справа. Высадились, после скорого обеда и небольшого отдыха рудознатцы с помощниками-воинами приступили к промывке песка.
Мытое из речного песка золото []
Мытое из речного песка золото
Две недели добывали золотой песок в образовавшейся между Пышбой и Исетью болотистой долине. Нашли его не только на реке, указанной Кутуркой, но и в других на этой местности. Хотя и не ставил Варяжко задачу намыть как можно больше ценного металла, но понемногу со всех разведанных мест набрали с полпуда. Выбрал наиболее богатый участок для будущего прииска, уже на следующий год собрался ставить там острог с войсковой охраной и поселение для работников. Вернулись на Чусовую к основной группе и уже вместе отправились вниз ближе к истоку Тагила. Уже пешими прошли на север по западному склону Урала около сотни верст, нашли россыпи пород с железом, медью, цинком, оловом, а также драгоценных камней - алмаза, изумруда, горного хрусталя, малахита. Все находки Варяжко заносил на свою карту, да и на местности ставил скрытые закладки, чтобы в следующей экспедиции не терять время на их поиски.
Не обошлось без потерь - дважды вступали в схватку с местными племенами - вогулами (манси) и зырянами (коми). Хотя и старались не тревожить местное население - оно к чужакам относилось с опаской, обходили стороной поселения оседлых племен, но с кочевыми не всегда удавалось. Несколько раз попадали в их засады и ловушки, правда, серьезных сражений удалось избежать - напугали своими зажигательными зарядами, да и случайно вызвали пожар, который разогнал с пути враждебные племя. Так незаметно - в трудах и поиске, прошло лето, с наступлением похолодания повернули в обратный путь. Пришли домой в груден (ноябре), уже появился лед у берега, Варяжко отпустил с наградой нанятых работников и воинов, но предупредил всех держать рот на замке - дело тайное, говорить лишнего не стоит. Только сейчас узнал от своих помощников о происшедших на северной стороне событиях, приведших даже к худшим, чем он предполагал, последствиям.
Весной новгородское войско в составе всех пяти полков - оголили даже западные рубежи, оставив там воинов только на заставах, - под командованием тысяцкого Любима отправилось захватывать земли веди и ижоров. По привычной уже тактике, введенной еще прежним командующим, полки разделились и пошли широким фронтом, ставя задачу скорейшего окружения городищ и крупных селений. Сначала все шло по плану, меньше, чем за месяц, заняли треть территории противника, разгромили находившиеся здесь войска - в основном, из ополчения, а потом завязли. Откуда-то пришли новые рати, гораздо сильнее прежних - лучше обученные, в добротных доспехах и с достойным даже для варягов оружием. Впрочем, и они здесь тоже объявились, новгородские полки встретились с силами, если не превосходящими, то не уступающими им ни числом, ни воинскими умениями.
Как выяснилось позже, еще в прошлом году поморские племена сговорились между собой и с соседями о помощи, если на них нападут русичи. И когда новгородской войско вступило на их земли, отправили гонцов - ижоры к корелам, дальним своим родичам, а веди - к эстам и норманам. Те сдержали слово, отправили дружины на подмогу против и без того ненавистного врага. К ним присоединили поморяне с запада - латгалы и ливы, легко прошли через слабо защищенные рубежи и заняли Причудье вплоть до Пскова, взяв его в осаду. Так сложилось то, что Новгород оказался втянут в войну против всех восточных поморских племен и нанятых ими дружин варяг и викингов. У них всех растущая на глазах и богатеющая земля вызывала злобу и зависть, желание ограбить или отхватить солидный кусок. А тут и повод нашелся - вступились за обиженных соседей, дали отпор захватчику.
Разгорелись бои по всей линии фронта, новгородское войско с трудом, но сдерживало натиск объединенного врага. Война шла все лето, к войскам шли подкрепления из ополчения. Новгородский совет вдобавок вызвал полки из Поволжья, хотя раньше не собирался - они планировались для похода на Урал. Постепенно инициатива перешла к поморянам - они переломили оборону новгородцев, освободили свою территорию и захватили почти столько же на земле русичей и остановились - на большее и у них сил не хватило. Разграбили здесь все, что можно, угнали в рабство немало местного населения, а потом, с наступлением осеннего ненастья, ушли на свою сторону. Так и закончилась война - поражением и лишениями для новгородского и всего северного славянского народа, отрезвила слишком воинственные головы во власти, посчитавшими после побед и завоеваний последних лет, что так будет и впредь, без точного расчета собственных возможностей и сил противника.
Новгородская земля по сути оказалась в том состоянии, в каком она была пять лет назад, на заре своего создания. Те же разоренные северные города и веси, большие людские потери, в полках осталась треть от прежнего состава, казна практически пуста. Дух у людей упал даже ниже, чем прежде - тогда врага изгнали и твердо встали на его пути, а теперь он сам ушел, забрав с собой все награбленное добро. Еще неизвестно, как сложится в будущем - не вернется ли он завтра обратно и как его остановить? Вот такую невеселую историю рассказал Искрен - командир одного из трех полков, возвратившихся в Поволжье. После рассказа задал вопрос своему командующему, не скрывая надежды и одновременно сомнений:
- Как нам теперь быть, Варяжко, что делать? И удержимся ли мы тут? Нас ведь тут совсем немного - меньше половины от прежнего!
Ответил твердо, нисколько не сомневаясь в своих словах: - Справимся, Искрен, в том я уверен. Только хорошо надо продумать, всем вместе голову поломать - как именно. Вижу, что дела наши сложились неважно, но должны выдержать и даже пойти еще дальше! И это не пустые слова, то, что мы на Урале нашли, поможет сладить с нынешними трудностями.
По ледоставу с первым санным обозом выехал в Новгород. С собой прихватил увесистую суму с образцами пород и ларец со всем добытым золотом и драгоценными камнями, разложенными в кожаных мешочках. Для охраны весьма ценного груза привлек десяток личной стражи - они посменно несли караул, не спуская глаз с порученного объекта. В пути им раз довелось исполнить боевую службу - отбили нападение одной из пришлых шаек на Двине. Уже несколько лет такого не случалось - дозорные посты и патрули поддерживали порядок на речном тракте, тем более в самой глубине своей земли, так что даже по такому факту можно было судить о нынешнем положении дел. Все же довезли в целости и сохранности, остановились в Новгороде на гостином дворе, открытом три года назад - построили его по прямому указу и участии Варяжко, тогда еще городского посадника.
На следующее утро отправился с провожатыми и грузом к Велимудру в детинец. Прождал час - тот приехал позже обычного, увидев Варяжко, кивнул на поклон и сказал только: - Заходи, расскажешь, что видел, - после же вопроса гостя: - Дозволишь ли занести добычу нашу? - махнул рукой понятно: - заносите.
Слушал рассказ внимательно, брал в руки и вглядывался образцы пород, которые Варяжко выкладывал на стол с объяснением - что в нем, чем пригодно, какая выгода. Когда же речь пошла о золоте и самоцветах, а добытчик выложил их перед очами старшего мужа, тот, не скрывая довольства, промолвил: - Все же нашел, а ведь никто всерьез не верил! - добавил еще: - И я тоже, что уж тут таить. Польза от твоего клада огромная, особенно теперь, когда у нас нужда во многом, а денег не хватает. Хотя каждый муж и воин сейчас на счету, но на такое дело пойдем - отправляй людей и открывай прииск - злата нам надо много!
Ни словом не обмолвился о случившихся бедах и своей вине в них, но признал, пусть и не прямо, сказав: - Варяжко, ты нужен здесь. Езжай, ставь скорее прииск и возвращайся. Многое надо исправить, а времени мало.
В Новгороде Варяжко не задержался надолго - решал дела по службе, встречался еще с теми, с кем сохранил добрые отношения, от них узнал новые подробности о нынешнем состоянии дел в городе и на Новгородской земле. К уже известному ранее добавилась информация о начавшемся разброде среди влиятельных мужей как в самом Новгороде, так и на землях, тянувших в разные стороны, ходящих слухах о готовящемся поморянами новом походе, о князе Владимире, вроде предложившим свою помощь, грядущем голоде и смуте. Чему верить и в чем есть хоть какая-то доля истины - так сразу и невозможно было разобраться, но принял к сведению, чтобы обдумать потом и как-то использовать в будущем. С Велимудром больше не встречался, понимал - у того своих забот предостаточно, да и получил уже наказ от него. Вскоре уехал из Новгорода с намерением скорее приступить к порученному делу, сам также считал - времени у него в обрез.
По приезду в Казань вызвал командиров полков, дал им приказ набирать людей до полного состава и учить их, не теряя ни дня. Сам же со своими помощниками занялся снаряжением всего нужного для похода на Урал и строительства там прииска с острогом и селением. Объявили найм мастеров и работников с хорошей оплатой, закупали материалы, транспорт, продукты, готовили оснастку и инструменты для будущих старателей - от лотков и решета до простейшей драги и ловушки. Кроме того, в зарядной мастерской принялись готовить новые зажигательные снаряды - оставшуюся небольшую часть из прошлой партии забрали с собой полки, вызванные Новгородом на подмогу, а начинать новую без Варяжко не решились - кое-какие хитрости знал только он. Держал при себе секреты о составе смеси и ее приготовлении - перестраховался с сохранением тайны греческого огня от излишне любопытных и вражеских дознатчиков.
В сухий (марте), едва лед сошел на Каме, вышли в путь. Народу набралось много - три роты охраны, сотня мастеровых людей, да еще столько же будущих старателей. Шли на десятке ушкуях, двух грузовых ладьях, да еще дозорные на стругах вели охранение впереди и по бокам. Правда, в том нужды не имелось - при виде огромного для этих мест каравана все вокруг затаились, а в прибрежных поселениях жизнь замирала - никто носу не показывал. Хотя и не медлили, но до Чусовой добирались месяц - задерживали ладьи, загруженные почти битком. А на горной реке двигались осторожно, чтобы не наскочить ненароком на отмель или, еще хуже, на подводные камни. Для тех, кто впервые оказался в этих местах, картина представала захватывающая - река шла среди высоченных берегов, они давили на замерших зрителей своей громадой и своеобразной красотой - острыми скалами, растущими прямо на камне деревьями и кустарниками, провалами и темным зевом пещер.
Река Чусовая в верховьях []
Река Чусовая в верховьях
На одном особо опасном участке, где вода бурлила как на порогах, как ни сторожились, но все же зацепились за подводный камень днищем ладьи. Хорошо еще, что успели дотащить на буксире до мелководья у берега, пока она не набрала воды через борт. Пришлось оставить ее - слишком серьезный требовался ремонт. Сняли груз, перенесли на другие суда и отправились дальше, еще с большим вниманием следя за возможными опасностями. С такими треволнениями добрались до верховья реки, после недолгого отдыха принялись все вместе прорубать просеку в лесной чаще до Исети, протекавшей совсем рядом, и устраивать волок. Получился он недлинным - всего пять верст, справились за неделю. Перетащили суда, а потом по реке и ее притоку Черемшанке дошли, наконец, до места, который Варяжко выбрал для прииска не только из-за богатого золотом песка, но и местности, достаточно удобной и безопасной для возведения здесь поселения - ровной долины среди окружающих гор, неподалеку от будущей столицы Уральского края - Екатеринбурга.
Распределили людей по работам и без промедления приступили к ним - кто-то расчищал от леса и камней строительную площадку, другие принялись готовить срубы, третьи - вместе с ними и Варяжко, занялись подготовкой снаряжения для промывки песка. Поставили у воды драгу, подвели водоводы к напорной емкости с ручным насосом, настелили деревянные мостки. Основная же часть старателей после небольшого инструктажа и под присмотром знающих уже дело работников взялась за промывку речного песка в лотках. У воинов своей работы также хватало - по охранному периметру ставили ограждение и наблюдательные вышки, караулки и козырьки для дозорных, расчищали безопасную зону вокруг. Трудились от рассвета до заката, с небольшими перерывами на обед и краткий отдых. Никого не приходилось подгонять - кроме желания скорее устроить нормальное жилье, сказалась и тревога от кружащих поблизости незваных гостей.
На третий день, в самый разгар работ, дозорные заметили прячущихся за деревьями и кустарниками группу местных людей, вооруженных луками - по-видимому, охотников из ближайшего селения вогулов. Те держались на удалении, не пытались наладить общение, только смотрели тайком. Еще через день их стало больше, окружили долину с разных сторон, а потом, не нападая открыто, приступили к обстрелу на пределе дальности своего оружия. Ущерба их стрелы воинам не доставили - те успели скрыться за выстроенной за эти дни стеной, да и не пробивали охотничьи стрелы доспехи, но ясно дали понять о недружественном настрое местного племени. Ответным же огнем поразили самых неосторожных из нападавших - среди них раздались крики боли, а потом они отошли дальше, но не уходили. Не ответили на слова толмача, передавшего предложение Варяжко встретиться с вождем и наладить мир, лишь только после еще двух безуспешных вылазок дали согласие начать переговоры.
Вогул с луком []
Вогул с луком
Встретились назавтра - от вогулов вышел вестник без оружия, крикнул что-то на своем, толмач - зярянин из поселившегося в прошлом году народа, перевел: - Вождь ждет здесь того, кто привел чужое племя. Будет говорить с ним - зачем он пришел на землю его племени, распугал зверей, рубит лес?
Передал толмачу: - Скажи - я выхожу, зла племени не хочу, отплачу добром, - после, сняв с себя все оружие, оставшись только в кольчуге и шлеме, направился к встроенным в стену воротам, за ним поспешил переводчик.
Варяжко удалился от стен острога на сотню шагов и остановился, ожидая выхода вогулского вождя. Тот появился на опушке леса через минуту, так они и пошли навстречу, с любопытством вглядываясь друг в друга, встали почти одновременно, не доходя шагов пять. Первым начал речь Варяжко, с перерывами, давая время толмачу перевести каждую фразу:
- Здрав будь, вождь славного племени! Я Варяжко, посадник Поволжского округа. Пришел с Волги, со мной мой народ - русичи. Мне нужна эта долина - готов заплатить за нее вашему племени хорошие откупные. Воевать не хотим, только если нападут на нас. У нас есть товар на продажу - хлеб, мед, ножи, топоры, одежда и ткани, посуда, украшения для женщин и еще много разного. Купим у вас шкуры оленьи и меха, добычу ваших охотников - зверей и птиц.
Вождь - мужчина немалого возраста, но еще в силах - судя по прямой осанке, в меховой куртке и штанах, высокой мягкой обуви, с длинными, заплетенными в две косы, волосами, - слушал молча, не переспрашивая. После, когда толмач, закончил перевод, повел свою речь - неспешно и спокойно, только иной взмахивая руками, как будто показывал что-то:
- Здравствуй и живи, гость иноземный! Не каждого мы принимаем на своей земле, но если с миром и добром, то дадим вам место. О плате обдумаем с другими вождями и скажем. Торговать согласен - принесете завтра на это место ваш товар, а мы посмотрим, что нам нужно.
На этом и разошлись, но больше в этот день никто не напал на лагерь. На следующий же с утра началось столпотворение среди местных жителей - приходили смотреть на выставленный товар. Трогали, пробовали на запах и ощупь, приценивались, торговались и покупали - многие уносили с собой что-то полезное для себя. Пришли и в последующие дни - постепенно за стеной образовался стихийный рынок, для него поставили столы и лавки, соорудили навес. А народ все шел - похоже, не с одного племени или рода, нес шкуры и меха, охотничью добычу и рыбу, взамен покупали все, что предлагалось пришедшими на их землю гостями, ставшими теперь соседями. Узаконили же их статус на встрече Варяжко с вождями племени - купили право на землю товаром на сумму чуть более тысячи гривен и еще обязательством дальше вести обоюдную торговлю.
В начале лета Варяжко с теми мастерами и работниками, что выполнили всю порученную им работу, отправился в обратный путь. Посчитал дела на прииске налаженными, отношения с местным народом также не представляли каких-либо сложностей, а время торопило - его ждали на Новгородской земле. Вез с собой все мытое за месяц с начала добычи золото - более двух пудов, за него можно было выручить не менее трех тысяч гривен серебра - огромные деньги, нужные сейчас Новгороду как хлеб голодному. Вез еще на судах меха и шкуры на сумму еще около двух тысячи гривен, но большую их часть надо было отдать за товар, чтобы рассчитаться с вогулами, да и для торговли также. Путь прошел без происшествий - ни на Чусовой, уже приноровились к ней, ни до самой Казани. Дома почти не задержался, всего на пару дней - узнал последние новости, дал помощникам указания, - и сразу же отправился с охраной в Новгород.
В дороге дважды напали - на Двине и Ловати, даже пришлось прорываться через строй десятка вражеских судов, заблокировавших у волока путь с юга на Новгородскую землю. Тревога в душе Варяжко нарастала - устоял ли город от нынешней напасти? Враги набросились весной на его земли с новыми силами, даже большим числом, чем в прошлом году. Как стало ему известно, они еще месяц назад заняли две трети территории, в нескольких местах уже вышли на Волхов. Пали Псков, Изборск и Гдов, пока держатся Порхов и крепости на Луге, закрывающие подступы к Ильменю, Ладога также отбивается от варягов. В самом Новгороде начался голод, те запасы продовольствия, что доставили в эту зиму из Поволжья, подошли к концу, а новых поставок нет - путь по речным трактам перекрыт. Да и сам Варяжко убедился в том, прорвался только за счет растерянности неприятеля после применения греческого огня и решительности его воинов, воспользовавшихся образовавшимся разрывом во вражеском строю.
Уже наступил ревун (сентябрь), когда Варяжко и сопровождавшие его с самого Урала две роты на пяти ушкуях подошли к новгородскому причалу. Казалось, весь город вышел встречать караван судов с юга, откуда уже месяц никого не было - если не считать одиночные ладьи, на которых кто-то ненароком заезжал с Ильменя, или воинский струг, идущий по своим надобностям. Люди усыпали весь причал и оба берега, кричали радостно, махали руками и снятыми с головы уборами - платками и колпаками, как будто к ним пришла великая подмога в трудный час. В какой-то мере они оказались правы - на ушкуях Варяжко и его люди привезли столько хлеба, насколько смогли загрузить, но его не хватило бы надолго - самое большее на месяц, если расходовать экономно. Главная же ценность хранилась в ларцах, но о том никто из новгородцев не ведал, да и предстояло еще поменять ее на деньги, потом закупить нужное городу и привезти, минуя вражеские заслоны, так что прямо сейчас она мало в чем могла помочь.
Пока воины с помощью горожан переносили привезенный хлеб в амбары, Варяжко встретился в детинце с главой города. В первый момент даже не узнал Велимудра - изможденный, с какой-то внутренней надломленностью, в нем не чувствовалась прежняя уверенность в себе и сила. Устало, почти без эмоций, выслушал рассказ о делах с прииском и привезенном золоте, на вопрос: - Какое сейчас сложилось положение на Новгородской земле? - сказал только: - Плохо все, Варяжко, - а потом с горечью произнес:
- Как же я сплоховал, когда не послушал тебя, а пошел на поводу шептунов, оговоривших твои старания - мол, все под себя гребешь! И где же они сейчас, какой от них прок? Плетут против меня заговор, сами же от дел отстранились, только хаять могут! Сейчас ведут тайные переговоры с Владимиром, согласны передать город под его руку, если он сохранит за ними привилегии.
После, переборов все же слабость, проговорил уже тверже:
- Бери город и все войско в свои руки, Варяжко - об этом скажу на совете. Если пойдут господа против, то созову вече - уверен, люди встанут за тебя, больше не за кого.

Глава 8

Велимудр по сути собрался передать свою власть Варяжко, но реально оценивал, что шансов у того стать официально главой совета нет - среди большей части племенной и клановой знати он все еще считался чужаком. Пошел другим путем - впервые за всю историю Новгорода вводил новую должность - Верховного правителя, независимого от совета господ, служащего только народу города. Влияние его хоть и заметно пошатнулось, но все еще оставалось достаточным, чтобы провести такое важное решение, но и он и Варяжко понимали, что им самим надо приложить немалые усилия и преодолеть отчаянное сопротивление противников подобной перемены. Тем и занялись оба мужа, продумывая возможные меры и средства, как законные, так и не совсем - тот же подкуп или очерняющие слухи, а также верных людей для исполнения своего плана.
А пока суд да дело Велимудр провел через совет назначение Варяжко новым командующим всеми полками и призванным ополчением взамен прежнего - тысяцкого Любима. Даже на этот временный пост новгородские господа согласились с трудом и то под угрозой вынесения на вече - по-видимому, предчувствовали недоброе для себя от прихода Варяжко и противились тому, но и понимали также - народ встанет за своего любимца, не раз в прошлом выручавшего город. Особенно упорствовал давний недруг - кривичский старейшина Стоян, да еще некоторые главы родовых и ремесленных кланов стояли с ним заодно. Но как бы там ни было, Варяжко приступил к новым обязанностям - после отчета Любима, введшим его в курс дела, выехал на передовую линию, с недавних пор установившуюся пока еще в шатком равновесии.
Первое, что решил для себя самым важным - помочь гарнизону Ладоги, уже третий месяц стоящему против варягов. Кроме значимости крепости в обороне от угрозы с севера, вызывала уважение стойкость воинов, до сих пор успешно отбивающих атаки сильного противника. На тех же ушкуях с пришедшим с ним отрядом отправился по Волхову к Ладоге, сторожась левого берега - оттуда прорвавшиеся к реке ижоры могли устроить засаду. Несколько раз замечали дымы костров с той стороны, тогда уходили правее к самому краю русла, но все же дважды попадали под обстрелы вражеских лучников. Перехватывать суда, как случилось на Ловати, не пытались - по-видимому, сил таких у ижоров не имелось, вот и доставали чем могли. Прошли волок и на четвертый день после выхода из Новгорода подступили к крепости, стоявшей в окружении больше десятка драккаров.
Идти на них в атаку, как прежде на Великой против норманнов, Варяжко не стал - былого преимущества в кораблях не имел, напротив, у варягов их больше, чем вдвое. Встал поодаль, а когда противник двинулся навстречу, пошел от него прочь, выдерживая нужную ему дистанцию. Лишь только передние драккары оторвались от других, дал команду атаковать их. Сблизились почти вплотную, как только огнеметчики забросили к неприятелю свои заряды, а стрелки дали залп стрел, тут же отвернули в сторону и бросились наутек. Так поступили несколько раз, пока драккары не отвернули и направились обратно, половина из них полыхала огнем. Пошли за ними вдогонку, забрасывая уже онаграми новые заряды. Через час боя варяги потеряли почти все суда, только двум из них удалось причалить к берегу в сравнительной целостности.
Половина их воинов сгинула в водах Волхова, другая смогла выбраться на берег, но и ее участь не стала лучшей - оставшихся варягов перебили огнем и стрелами с бортов, а тех, кто отступил к стенам крепости - достали защитники Ладоги. Так за полдня, почти без потерь со своей стороны, покончили с варяжской дружиной и сняли угрозу для крепости. Был праздник победы с воинами гарнизона, Варяжко сам чествовал мужественных защитников, выдал каждому в награду по гривне, а на следующий день отправился со своими ротами обратно. На обратном пути отвели душу с ижорами, угостили их снарядами из онагров - зажигательные заряды не стали расходовать, их после боя с варягами осталось не так много. Вернулись в Новгород, после недолгого отдыха и формирования ударного отряда на базе его рот пошли через Ильмень к Порхову, а затем на Лугу снимать осаду с крепостей.
Крупное сражение произошло именно под Порховом. Здесь, у места слияния двух рек, сходились водные пути от Пскова и западных городищ, ведущих далее на Ильмень и Новгород. Крепость запирала дорогу к столице Новгородской земли, на ее подступах встало объединенное войско норманнов и поморских племен из почти пяти тысяч воинов. Им противостояли пять новгородских полков, уступая противнику в численности почти вдвое. Бои между ними шли уже месяц, то разгораясь ожесточенными схватками, то сменяясь затишьем, пока стороны набирались новых сил. Ко времени такого перерыва и подоспел с отрядом Варяжко, получив тем самым возможность осмотреться и как-то подготовиться к новому сражению. Вместе с командирами полков обошел позиции, а потом на совете с ними разбирал план будущего наступления - стоять дальше в обороне счел невыгодным, поставил задачу перехватить стратегическую инициативу, навязывать неприятелю свои условия, а не идти у него на поводу.
В предрассветный час - небо на востоке только стало светлеть, - от берега отошли двенадцать ушкуев и тихо, лишь кожа скрипела в весельных проемах, направились к едва видневшимся в полусумраке вражеским суднам, стоявшим у берега. Днем они перекрывали фарватер реки на всю ширину, на ночь же их убирали - экипажи отсыпались на твердой земле. Лишь норманны оставались на борту - для них корабль служил домом родным, но и те предпочитали стоять в тихой заводи, а не на стремнине. Именно их драккары выбрал Варяжко первой целью - одним внезапным ударом выводил из строя самую сильную часть союзного войска. Ушкуи подошли вплотную, когда кто-то заметил опасность и поднял тревогу, но помешать новгородским воинам пойти в атаку уже было поздно. Полетели огненные заряды, драккары вспыхивали один за другим, люди на них метались, не отойдя еще от сна - одни безуспешно пытались тушить пожары, другие бросались в воду прямо в доспехах и тонули.
А бойцы Варяжко спокойно продолжали свое дело - после драккаров перешли на другие неприятельские суда, почти не встречая отпора. Только на последних команды пытались дать бой - их пожгли уже издали, огнем с онагров. Покончив с кораблями, перенесли огненную атаку на неприятельский лагерь, сея среди растерявшихся воинов панику. И тогда пошли в атаку полки, их уже не могло остановить мечущееся в ужасе воинство, прошли его как нож в масло, убивая налево и направо - мало кто выжил в этой резне и то из тех, кто догадался сбежать. Эта битва стала переломной, происходили еще сражения на Луге и Ловати, освобождали Псков и другие захваченные врагом города и селения, но после нее всем стал ясен исход этой войны. Последние отряды неприятеля покинули Новгородскую землю глубокой осенью, когда реки уже начали покрываться льдом. Полки встали на прежние заставы и гарнизоны, все вернулось к исходному, как будто и не было войны, только разоренные земли напоминали о ней.
После победы под Порховом на волне всенародной благодарности победителям и признания их заслуги Велимудр и вернувшийся в Новгород Варяжко провели задуманную компанию против своих недругов, не уступавшей по накалу войсковой операции. Внезапно скончался от кондрашки кривичский старейшина, еще с некоторыми случились какие-то беды, кто-то сам отказался от места в совете после вселюдного обличения в тяжких грехах. Но когда на вече голосовали за Варяжко на только что учрежденное место Верховного правителя, серьезных конкурентов ему не нашлось, лишь тенью прошлого неприятия выступили против главы двух родов, и то не из самых влиятельных. Всеобщий клич его сторонников явно перевесил редкие крики оставшихся недругов, так осенью 989 года Варяжко стал всенародно избранным повелителем Новгорода и всей Новгородской земли.
Вновь избранный Верховный правитель не обольщался достигнутым успехом, трезво оценивал свои возможности - это сейчас народ за него, а пройдет время и забудутся его заслуги и победы, тогда снова будут править родовая знать и купцы-олигархи, как было и будет еще не один век. Долго ли он продержится, не имея их поддержки - гадать не надо, так что придется ему держать нос по ветру и лавировать между ними, следуя древнему, но от того не менее верному принципу - разделяй и властвуй! Тем и занялся с первого дня - убрал из власти скомпрометировавших себя бездействием или волокитой мужей из враждебных кланов, выдвинув взамен других из числа своих сторонников. Притом на самые важные места поставил выходцев из соперничающих за влияние родов - сговор между ними вряд ли был возможен.
К тому же завел тайную службу, которая следила бы за влиятельными в городе силами, вовремя предупреждала о враждебных шагах или даже намерениях в том, а при нужде могла вмешаться по его указке. В нее вошли самые преданные люди, возглавил же Мечислав, уже не один год верой и правдой служащий ему. Продвинул также тех, кто показал себя лучшим образом - от войсковых командиров до чинов в управе, строя тем самым себе опору из нужных для дела служивых людей, которые потянут на себе его далеко идущие планы. После важных кадровых перестановок принялся за те проекты, что должны были дать Новгороду большее величие и богатство если не сейчас, то в недалеком будущем, а также принести мир и достаток в пострадавшие от войны земли. И здесь немалым подспорьем стало добытое на прииске золото - с наступлением зимы привезли еще три пуда, следующая партия ожидалась весной - после возобновления добычи.
Закупили за счет казны хлеб, скот, инвентарь для хозяйства - от топора до сохи с железным лемехом, и выдали каждой семье, пострадавшей от ворогов. Помогли и деньгами, но в долг, на обзаведение теплой одеждой, посудой и другой домашней утварью. Людям мастеровым дали ссуды на их ремесло, так что они сами могли прокормить свои семьи. С этой помощью народ в разоренных землях пережил трудную пору - хотя и бедно, но не умирая от голода и холода. В самом Новгороде жизнь налаживалась гораздо скорее - со снятием вражеского заслона на Ловати и Двине пришли караваны судов с хлебом из Поволжья и Приднепровья, а за ними и с другими товарами, так что о недавних лишениях люди скоро забыли, как и угрозе от поморских племен. Прежние тревоги и уныние сменились весельем и радостью первых побед, а затем все пошло обычным чередом, с будничными хлопотами и заботами.
Тем временем Варяжко готовил новую экспансию - теперь на север. Только не к Балтике - минувшая война с Поморьем послужила хорошим уроком не лезть туда прежде срока, а к Белому морю, где в будущем поставят Архангельск - главный торговый центр на севере Руси. Отсюда открывался морской путь из северной Европы в новые земли - от Поволжья до Урала, которые Варяжко, ничтоже сумнящеся, намеревался также присоединить к Новгороду в самом скором времени. Кроме природных богатств, сулящих немалые выгоды, этот малонаселенный край привлекал и кажущейся доступностью - не видел серьезных помех в продвижении Новгорода в этом направлении, в отличие от той же Балтики. Но все же перестраховался - отправил в разведку несколько групп из особого отряда, который он сам сформировал и держал при себе для подобных целей.
Этой зимой породнился со старейшиной словен Доброславом - взял в жены его внучку Преславу. Обратил внимание на девушку по наущению Велимудра, тот без обиняков высказал:
- Ты хотя и крепко стоишь на ногах, но все же не лишним будет, если за тебя заручится сильный род. Присмотрись к младшей внучке Доброслава - девка кровь с молоком, будет справная жена. А род ее почитаемый, идет от самого Гостомысла - того, кто призвал Рюрика, - породниться с ним немалая честь!
Увидел девицу на празднике коляды - та вместе с подружками пришла колядовать в дом почтенного мужа, у которого гостевал Варяжко. Тот и подсказал:
- Вот эта девка та самая, о которой я тебе толковал. Хороша? Вот то-то, бери ее в жены, пока не увели! А с Доброславом я сговорюсь, да он и не будет против - о тебе между нами была уже речь.
На взгляд Варяжко, ее было чересчур - слишком крупная и полная! Ему больше нравились стройные девушки, но при том признавал - по нынешним меркам она в самую пору, всем на загляденье, да и лицом не страшна, хотя до утонченной красоты, как у Румяны, ей ой как далеко. Но даже и была бы безобразна и крива, то ее родство перевешивало подобный изъян - ради дела и не такое стерпишь! Варяжко про себя уже согласился со старым мужем, желавшим ему добра, о том и сказал: - Девка хороша! Беру ее в жены, если сговоримся.
Сговор прошел без сучка и задоринки, правда, Варяжко не увидел на лице отца невесты, Креслава, внешне ничем приметного мужа лет за сорок, особой радости при виде жениха - наверное, выбрал уже кого-то другого в мужья младшей дочери, да пришлось уступить воле своего отца. Заломил вено чрезмерное - целых пять гривен, как бы пытаясь отпугнуть не совсем желанного зятя, но тот, не моргнув, затеял с ним торг, как с барышником, сбывающим пусть и ладную, но обычную кобылу, а не златогривую лошадку из небесных чертогов:
- Спору нет, Креслав, девка всем хороша. Но ведь не дороже денег, которых она стоит. Да за пять гривен можно и двух заморских княжней купить на торгу, а тут своя, доморощенная, нашим хлебом и молоком вскормленная, а не каким-то нектаром или амброзией. Красная цена - две гривны, и то ради уважения к роду вашему.
- Что же ты, Варяжко, обижаешь дочь нашу, - начал заводиться невозмутимый до сих пор отец семейства, - пусть она не княжеских кровей, но ни в чем отказа не знала, ела и пила что душе угодно. Мы же ее холили и лелеяли, берегли, как зеницу ока. Четыре гривны, и то ради уважения к тебе - славному воителю и мужу.
- Две с половиной, Креслав, уж иду в убыток ради такой крали. Но больше не проси, не поймут же люди - с чего, мол, отдал такие деньжищи или с головой не дружишь?
- Да какое им дело - то нас только касается и останется между нами. Ладно, бери за три с половиной - коль ты идешь на уступку, пойду и я. Но за меньше не отдам, то уже в обиду будет!
Сговорились за три гривны и пять кун, ударили по рукам, после обсудили свадьбу, наметили ее через седмицу, как раз к празднику водосвета - будет молодым утеха и здоровья от воды целебной. Все то время, что шли переговоры, жена хозяина - дама мощного сложения, дочь пошла в нее, сидела за столом рядом с мужем и молчала, только изредка поддакивала, когда тот оборачивался к ней. По-видимому, Креслав держал ее в строгости, несмотря на свой небольшой рост и стать вовсе не богатырскую. Как ему это удавалось - Варяжко не выяснял, хотя знал не понаслышке, что в иных семьях жены не считались с мужьями и даже поколачивали их. Сама невеста пристроилась в углу на лавке здесь же, в горнице - отец не стал выставлять дочь после знакомства с женихом. Сидела тихо, опустив глаза, лишь пунцовое лицо выдавало ее смущение и стыд. Когда же Варяжко встал из-за стола, собираясь уходить, подняла на него очи свои карие - в них увидел не страх или тревогу за новую жизнь, а искорки любопытства и интереса к нему - по-видимому, жених пришелся по нраву.
До свадьбы пару раз навестил невесту и то ради приличия - сама же Преслава его нисколько не прельщала, несмотря на ее выдающиеся телеса. Пока семья находилась в Казани - старшая жена вновь ходила на сносях, не стал беспокоить ее и детей неблизкой дорогой, - тешил плоть с бывшей наложницей, Радмилой. Еще два года назад, когда переезжал в Поволжье, вернул ее прежнему мужу - тот предложил выкупить жену, прослышав о переезде Варяжко. Отдал больше, чем сам получил, даже согласился на условие - отпускать ее на время, когда он будет в городе. Так и повелось, в свои приезды снимал комнату в гостином дворе, заезжал к купцу и брал Радмилу для плотских утех, а перед отъездом возвращал. Теперь же, когда обосновался в городе на правах хозяина, и вовсе перевез любовницу в новые хоромы, заплатив Мировиду выкуп. А тот не роптал, не в силах отстоять свою ненаглядную, только ждал в надежде - она вернется к нему, когда приестся тирану.
В день свадьбы молодые вознесли дары богам - Роду и Роженицам в главном капище Новгорода, получили благословение волхва Божидара. После храма вышли на лед реки и вместе со всем народом праздновали Водосвят, во многом схожим с христианским Крещением, даже в тот же день. После освящения воды раскаленным железом славили песнями Мару-Марицу-Водицу, бросали в прорубь зерно и хлеб. Самые смелые окунались с головой в ледяную купель, большинство же праздновавших людей, Варяжко тоже, обошлись символическим омовением - смачивали руку в проруби. Дальше вместе с приглашенными гостями отправились в хоромы родителей невесты, теперь уже законной жены, после недолгого обряда благословения и прощания продолжили пир у новобрачного мужа. Народу было много - в просторных хоромах едва хватило места всем. Пришли родичи с обеих сторон, важные мужи других родов, прежние и нынешние сослуживцы, соратники.
Степенные мужи и их жены говорили речи, преподносили новобрачным дары, пили и ели вдоволь с богатого стола, в положенный час разошлись, довольные оказанным приемом. Варяжко притомился изрядно, но не от волнения - ее вовсе не испытывал, а как после тяжкого труда. Преслава же, напротив, радовалась как дитя забавной игре, весь день и вечер с ее лица не сходила счастливая улыбка. А когда гости разошлись и пришло время отправляться в опочивальню - смотрела на него с наивным восторгом, даже благоговением в ожидании чудесного таинства. Не стал расстраивать новоиспеченную жену в первую же ночь, постарался исполнить ее мечтания в меру своих возможностей. Поднял на руки пятипудовую супругу, поднялся по скрипящей от тяжести лестнице в терем, аккуратно, не махом, опустил нелегкую ношу на просторное ложе. Не стал тушить свечу, при ее свете стал разоблачать пышное тело, жена же послушно, с закрытыми глазами, помогала ему в том.
Без слов - они не шли из сердца, ласкал мягкую плоть, пытаясь пробудить вожделение не столько в юной супруге, сколько в своем естестве. Касался губами налитой груди, водил руками по гладкой коже меж полных бедер, а тот орган, который прежде не подводил своего хозяина, почти не отзывался, едва обозначив какую-то твердость. Пришлось напрячь воображение и представить упругое тело любовницы, только тогда дело пошло на лад. Проник в тугое лоно, осторожно прорвал девственную преграду, под стоны Преславы довел до финала и почти сразу уснул, обняв прильнувшую жену. На утро еще раз предался любовной утехе, на этот раз гораздо успешнее - отдохнувшее за ночь тело справилось теперь без упрека. И супруга вела себя активнее - не лежала квашней, а сама прижимала с немалой своей силой, в проснувшейся страсти сдавливала ему грудь до ломоты в ребрах.
В последующие дни, общаясь с Преславой, открыл в ней природную сметливость - несмотря на юный возраст и немалую еще наивность, высказывала в разговорах довольно разумные суждения как в домашних делах, так и в отношениях между людьми и родами. По-видимому, передалась по крови способность видеть чьи-то помыслы и намерения их каких-то мелочей, на которые другие не обращали внимание. Иной раз прислушивался к мнению юной жены, поступал, как советовала и не раз убеждался в ее правоте. Вот так рождалась между ними привязанность, пусть не по любви, а из уважения, которая сказалась и в интимной близости - ее полнота уже не отвращала, как в начале, даже находил в ней свое достоинство, да и с любовным темпераментом у Преславы складывалось вполне прилично. Но при том не прекращал проводить ночи с любовницей - Радмила осталась в хоромах после свадьбы Варяжко, на правах ключницы. Жила в своей комнате в клети - на первом этаже, вела хозяйство по дому вместе с другой прислугой - дворником и кухаркой.
Весной же, когда Варяжко перевез семью из Казани, между женами образовался своеобразный Новгород - из разных племен и сословий, у каждой свой норов и интересы, сводили с кем-то союзы, плели интриги, да и детей тянули на свою сторону. Ближе между собой сошлись Румяна с Преславой - обе новгородчанки, со схожим складом ума, присущим многим жителям города - любознательным и живым, легким на подъем и готовым к переменам, если они сулят какие-либо выгоды. В этом плане Милава им явно уступала - придерживалась устоев, впитанным с молоком матери, с трудом принимала новые веяния вокруг нее. Да и сам беспокойный город как-то пугал ее - лишний раз не выходила на улицу, сидела дома как клуша в окружении детей, в хлопотах с ними находила душевный покой. С ней сблизилась Радмила - такая же кривичанка из селян, с малых лет воспитанная в послушании и радении за близкими.
Варяжко надеялся, что прежние и новые жены притрутся друг к другу, между ними сохранится лад и мир. Но вышло иначе - Милава и Румяна, как-то уживавшиеся между собой, теперь разошлись, повели если не войну, то распри, найдя себе союзниц из новеньких. Затеяли грызню за влияние в доме, внимание мужа и детей, могли сцепиться из-за любой мелочи. Та же Румяна, прежде тихая и незаметная, сейчас, получив поддержку немаленькой Преславы, припомнила старые обиды, стала допекать Милаву, как когда-то та ее. Но стоило той пойти грудью на маленькую Румяну, как перед ней встала Преслава, крупнее едва ли не на голову. До драки не дошло - разуму у жен хватило не доводить склоку до вырывания волос и расцарапывания, но мира от того в доме больше не стало. Хуже всего, что разлад коснулся детей - одни встали за маму, другие за тетю Румяну, а те не стеснялись при них ругаться, не выбирая слов. Малыши же повторяли за ними, не понимая смысла, но чувствовали в них недоброе и обижались друг на друга и взрослых.
Варяжко, занятый подготовкой экспедиции к Белому морю, не сразу заметил неладное в своей семье. Но однажды вечером, играясь с детьми, услышал от трехлетнего Тихомира бранное слово, которое тот высказал с обидой старшей сестре: - Ты плеха! Отдай моего коняшку!
Отчитал сына: - Тихомир, это плохое слово, нельзя такое говорить девочке. Кто так сказал, от кого услышал?
Тот простодушно ответил: - Мама. Она ругалась с тетей Румяной и сказала ей, что она плеха. Тетя Румяна рассердилась и говорила маме - она захухря и трясся...
В тот же вечер устроил разнос женам: - Милава, Румяна, не знаю, какая кошка между вами пробежала, но разве можно при детях ругаться и говорить глупости! Они же повторяют за вами, обзывают друг друга!
Тут и услышал от них взаимные обиды, со слезами и плачем. Позвал для разбирательства Преславу, та тоже наговорила разное, приняв сторону Румяны. Вмешалась Радмила, поднявшаяся в горницу на шум и плач, высказала свое, виня в случившемся младших жен. Разбирался с трудом, слушая одновременно говоривших баб - кто же из них прав, а кто виноват, а потом вынес приговор:
- Никого сейчас наказывать не буду, но если кто-то из вас вновь затеет свару, особенно при детях, то выгоню из дома - тому мое слово порука. Всем понятно? На этом все, больше разговора не будет!
С того вечера жены притихли, во всяком случае, при нем и детях отношения не выясняли. А чтобы не маялись без дела, Варяжко дал каждой из них задание - кому-то прясть и шить одежду, другой - учить детей грамоте и письму, третьей - вести учет расходов по дому, помогать ему разбирать бумаги и в прочей канцелярии. Личным секретарем довелось стать Преславе, самой грамотной и разумной - схватывала его мысли с полуслова, составляла за него письма и грамоты, вела учет текущих дел, разбиралась с посетителями и просителями. Ходила с мужем на службу в управу, пока не пришла ей пора готовиться к родам, но и тогда, сидя дома, помогала со служебными делами.
В конце весны из Новгорода вышла экспедиция во внушительном составе - в ней, кроме полка сопровождения, состояла большая группа мастеров и подсобных рабочих, лесных людей - охотников и следопытов. Им ставилась задача пробить путь к Белому морю по разведанному еще зимой маршруту, основать на его берегу поселение с верфью, мастерскими, складами, а также освоить окружающие земли. Со временем Варяжко собирался переселить в те края охочий народ, а затем постепенно занять земли южнее вплоть до Поволжья, прирастить их к Новгородской земле. Те группы, что отправил в ту сторону на разведку, подтвердили подобную перспективу как в их немалой выгоде, так и реальности исполнения не столь большими силами. Живущие здесь племена вепсов и коми не представляли серьезной угрозы из-за своей малочисленности, да и не отличались они воинственностью, так что имелась немалая возможность мирно с ними ужиться.
В середине лета пришли тревожные вести с Урала - к Чусовой с юга подступили башкиры, отбили у вогулов земли в долине реки и перекрыли путь с прииска. Они и раньше совершали набеги, а потом уходили, сейчас же остались и даже пошли на восточную сторону гор, как будто искали здесь что-то. Судам, вышедшим из прииска с первой в этом году партией золота и еще выкупленными за зиму мехами и шкурами, удалось прорваться через вражеский заслон на Чусовой, люди с них и сообщили в Казань о нападении. Они еще узнали от вогулов из дружественного племени, что целью набега стало именно поселение урусов - о нем выпытывали башкиры в захваченных селениях, пытаясь узнать точное место. При том не скрывали, что ищут его по указанию своих хозяев - булгар, те велели сжечь поселение, а урусов казнить. По-видимому, узнали от кого-то, что русичи нашли самородное золото, вот и решили помешать им руками подневольного народа.

Глава 9

Поволжский посадник Дружина немедленно, как только узнал о нападении башкир, отправил на Чусовую один из полков, стоявших гарнизоном в Поволжье. Но сама угроза прииску внесла перемены в планы Варяжко, он не мог допустить потери столь ценного источника доходов - прибыль от добываемого золота составляла треть поступлений в казну. Да и освоение уральских недр сулило не меньшие выгоды, чем северных земель Беломорья. Идти же сразу по двум направлениям сил и людей еще не хватало, пришлось поменять выбор. Не стал отзывать уже основавшуюся в устье Северной Двины экспедицию, стал готовить новую, в не меньшем составе, теперь уже на Урал. Кроме того, отдал приказ пяти полкам построить линию обороны на Чусовой до самого прииска для защиты от набегов, подобных нынешнему.
Сам Варяжко отправиться на Урал не мог, хотя и желал того - столь важным считал укрепление позиций Новгорода на той стороне. Но сейчас нужда заставляла оставаться в стольном городе - не настолько еще сильна взятая им власть, чтобы оставлять на полгода без своего надзора. Кроме того, вокруг Новгородской земли складывалась ситуация, пока еще не представлявшая опасность, по могла вскоре измениться к худшему. В первую очередь, угрозу представляли намерения князя Владимира усилить свою власть за счет соседей - о них донесли подкупленные люди в окружении князя. Три года после совместного с Новгородом похода в Булгарию тот продолжал собирать под свою руку русские земли, в минувшем завоевал все же Волынь и Червень, заодно и ятвягов - те согласились платить дань Киеву.
Этой весной Владимир вновь собрал войско и отправился походом на землю вятичей, в который раз восставших против его власти. Покорил своенравное племя, а после направился дальше к Волге, подошел вплотную к новгородским владениям. Здесь, у устья реки Которысли, заложил город, по сути, запиравший путь по важной речной магистрали, оставил часть войска в нем. Затем подался вниз по течению до места впадения Оки, поставил еще одну крепость, беря тем самым под свой контроль немалую часть Волжского торгового пути. Пока открыто не выступал против Новгорода, не вторгался на его земли, но то, что он получал возможность блокировать поставки хлеба и других товаров из Поволжья и в какой-то мере диктовать условия - уже могло подсказать о намерениях Владимира.
Оставить без ответа явно недружественный шаг Новгород не мог, сейчас Варяжко вместе с помощниками продумывали - какие принять меры, но не доводить притом противостояние к прямому конфликту, тем более войне с Киевом. Приняли решение ставить дозоры на всем пути, а напротив возводимых крепостей выстроить свои - уж если оттуда будут угрожать судоходству, то получат ответку, а там пусть пеняют на себя. Никогда прежде родственные племена не стояли так напротив друг друга - бывали стычки между ними, даже набеги, но реки не делили, они оставались общими для всех. Но коль Владимир пошел на такое, то отдавать ему право вершить - кому можно идти по Волге, а кому нет, - Варяжко и другие новгородские мужи не собирались. Пришлось отрывать от других нужд людей и посылать на строительство укреплений вдоль речного тракта.
На невской стороне тоже складывалась не все ладно, оттуда пришли донесения патрулей - ижоры начали продвижение на юг к Ладоге, стали ставить поселения в верховьях Невы. Собственно, они не затрагивали напрямую интересы Новгорода - то касалось чуди, чьи земли занимали поморяне. Но беспокойство все же вызывали - стоит им закрепиться на Ладоге, оттуда смогут выйти на Волхов и дальше уже на новгородские земли. Так что уже сейчас следовало укрепить свои рубежи в Приладожье, обезопасить себя с той стороны. Да и на Онеге появились карелы, пока лишь отдельными поселениями, но могли представить серьезное препятствие при освоении северных земель на Беломорье. По-видимому, проведали об экспедиции новгородцев в эти края, решили застолбить за собой ближние к ним земли вокруг Онежского озера, потеснив живущих здесь вепсов.
Эти и другие заботы заставляли Варяжко и его людей предпринимать какие-то шаги, продумывать варианты использования своих, далеко не безграничных, возможностей, переверстывать планы. В такой важной работе Верховный правитель признавал исключительную значимость достоверной и своевременной информации, на основании которой мог верно распорядиться имеющимися силами. Летом 990 года им была создана тайная служба внешней разведки, главой которой назначил одного из доверенных людей - Истислава, родом из купеческой семьи. Она официально не значилась казенным ведомством, проходила как торговая компания, а ее сотрудники и агенты числились купцами и работниками. Варяжко передал главе службы солидные деньги из казны, на которые тот в самом скором времени развернул как реально торговую, так и скрытую агентурную работу - сначала в сопредельных землях, а после в отдаленных краях.
Именно эта служба прознала от подкупленных людей о замысле князя Владимира отщипнуть кусок золотого пирога. Ему тоже, как и булгарам, стало известно - откуда у Новгорода появилось золото, решил весной послать своих людей на Урал, самому найти и добыть ценный металл. Страсти вокруг прииска добавляло намерение Булгарии захватить золотоносную землю всеми доступными средствами. После отбитого этим летом набега башкир эмир Мумин ибн Ахмед надумал в следующем году отправить на Чусовую крупное войско и взять поселение русичей со всей долиной. Затевать войну с сильным государством, кратно превосходившим Новгородскую землю как по численности населения, так и в общем развитии - от количества городов до уровня ремесел, Варяжко считал слишком накладным, но и отдавать источник золотых поступлений не хотел. В поисках выхода из этой непростой ситуации ломал голову не один день, возможное решение пришло, когда узнал о планах Владимира.
Для Варяжко стало понятным, чем может заинтересовать князя и привлечь его союзником против общего противника. Обсудил свое предложение на совете с главами племен и кланов - коренные вопросы, касающиеся войны и мира, а также дальних походов и освоения новых земель, - он обязан был по принятому праву согласовывать с советом господ, а в случае разноречия с ним - выносить на вече. С трудом уговорил прижимистых мужей, даже довод - нужно делиться частью, чем потерять все, - не подействовал на самых упрямых: - Де, отобьемся сами, не впервой, но не отдадим золото!
Сдались лишь после угрозы вынести распрю на вече, согласились с правителем. Составил грамоту и гонцом отправил князю в Киев. В нем выразил пожелание поделиться половиной добываемого золота взамен на равное участие в обороне от нападения врага. Написал об известных ему планах булгарского эмира захватить прииск с поселением, предложил весной отправить войско для его защиты. Владимир не задержался с ответом, согласился вступить в войну, но запросил за то две трети от всей добычи. Переписка между ними, а потом переговоры уполномоченных мужей шли всю зиму, но все же заключили договор о равном участии и доле, только оговорили в нем, что Новгород берет на себя поиск золотоносных месторождений и открытие новых приисков, тем самым увеличит общий доход.
Владимир сдержал слово - ранней весной созвал войско и во главе с воеводой отправил на Чусовую. Тогда же направил посольство в Булгар с грамотой эмиру, в нем он известил Мумина ибн Ахмеда о заключении с Новгородом союзного договора и предостерег того от нападения на земли союзника. Подтвердил приверженность мирному договору, заключенному между ними пять лет назад, но в тоже время дал ясно понять - если эмир все же пойдет войной на новгородцев, то он вступится за них. Возможно, жадность одолела осторожность - булгарский правитель не отменил поход своего войска на Урал, в конце мая в долине Чусовой, там, где она выходила из горного ущелья, произошло сражение булгар с примкнувшими к ним башкирами против объединенной рати русичей. С обеих сторон собрались примерно равные силы - около шести тысячи воинов, разве что в булгарской преобладала конница, а у русских ее практически не было.
Оба войска встали на левом берегу - русичи у самой воды, булгары с башкирами поодаль напротив. По сигналу рога начала бой легкая конница - разогналась с места и понеслась с волчьим воем к стоящему за гуляй-городом строю противника, на ходу метая стрелы. Степняки впервые встретили такое оборонительное сооружение и, похоже, не особо впечатлились им - подскочили почти вплотную, стремясь пробить его или попасть в щели и бойницы. Дружный залп лучников с той стороны преграды быстро сбил их кураж, понеся немалые потери, развернулись и помчались обратно. Дальше последовала атака бронированной конницы - она пошла валом, казалось, одной своей массой снесет все на своем пути. Тут вступила в бой артиллерия со стоящих у берега ушкуев - расчеты онагров метали пудовые камни, давя людей и коней, а затем, когда тяжелая кавалерия подступила на нужное расстояние, применили самое мощное средство - зажигательные бомбы.
То, что произошло потом с наступающей конницей, можно назвать одним словом - столпотворение. Смешались кони, сбрасывая всадников и пытаясь уйти от огня, метались люди, горевшие заживо и терявшие рассудок от невыносимой боли. А огнеметы продолжали нести смерть, пока все поле не накрылось черным чадом, скрывшим от глаз пораженное греческим огнем войско. Редко кто выходил из дыма, но их встречали стрелы русичей, милосердно даруя упокоение. Когда же ветер с ущелья развеял отчасти темную мглу, увидели усеявшие землю туши, все еще продолжавшие гореть, кого-то из живых, но обезумевших, метавшихся с воплем по полю до последнего издыхания. Большей части кавалерии удалось уйти на свою сторону, но воины в ней уже не имели намерения продолжить бой - стояли вдали, скучившись, в ужасе смотрели на гибнущих страшной смертью товарищей.
Сражение в тот день не продолжилось - из стана булгар выехал на коне воин без оружия, с веткой в поднятой вверх руке. Проехал через поле, осторожно объезжая тела павших, встал неподалеку от передовой линии русичей и крикнул на языке славян, почти не коверкая его:
- Достославный Икрам-бек просит дозволения у воеводы урусов забрать тела воинов Ислама и захоронить их до заката солнца, как установлено правоверным волею Всевышнего.
Командующий новгородскими полками и всего объединенного войска Путимир ответил согласием:
- Дозволяю. Только ваши воины должны быть без оружия и не подходить к нашему ряду без позволения на то.
До самого вечера воины противника занимались захоронением - копали могилы здесь же, на поле боя, заворачивали павших в саван или его подобие, после молитвы засыпали в последней обители. Для многих русичей, на чьих глазах происходило погребение по мусульманскому обычаю, оно стало вновинку, прежде не сталкивались с ним. Но отнеслись с уважением к погибшим воинам - не мешали правлению в последний путь, сохраняли тишину, даже не стали праздновать свою победу. На следующее утро булгарское воинство ушло лесами к Уфе по проторенному им пути, вот тогда настал черед ликования русичей - киевских и новгородских, обнимались и поднимали чарку меда в честь общей победы. Еще через день снялись почти всем войском и отправились на ушкуях по Чусовой обратно, оставив на заставах только смешанные гарнизоны из числа воинов обеих сторон.
Посланная прошлой осенью экспедиция основала рудники с поселениями на Нижнем и Верхнем Тагиле, Ревде, поставила рядом с ними плавильные печи и уже этой весной отсюда пошли на Чусовую подводы с отлитой чушками медью и железом, причем гораздо лучшим, чем прежде получали из криц. Весь металл шел на собственные нужды, но со временем, с увеличением его производства, намеревались пустить часть на продажу - спрос на него, особенно, медь, - имелся громадный, мастера и купцы с соседних земель уже вставали в очередь, проведав об отличном товаре. Этой весной открыли два новых прииска на реках между Исетью и Пышмой, к началу лета первое золото с них отправили в равных долях в Киев и Новгород, как условились по договору. На Каме выше места впадения Чусовой начали разработку месторождения каменной соли, поставили здесь солеварни, так что теперь не испытывали нужду в столь важном продукте, даже отправляли на продажу по всему Поволжью.
Собственного народу для переселения на эти земли не хватало, построенные селения оставались островками в окружении чужих племен лишь под защитой острогов. Редкий поток переселенцев с Новгородской земли не решал проблему, поэтому объявили прием всех желающих, независимо - какого они племени или народа. Даже дали денег купцам на выкуп рабов, но, правда, из славян - их повезли со всех краев, от Скандинавии до Византии, с арабских рынков и еврейских кварталов Праги и саксонских городов, в которых процветала работорговля. На новых землях принимали на вольное поселение, давали кров и работу, возможность выкупа собственным трудом. В большей части бывшие невольники оправдывали надежды, но кто-то сбегал или не хотел выполнять установленные законы и порядок - с теми разбирались суды и приставы, сбежавших ловили патрули, останавливали на кордонах.
Продажа рабов на рынке []
Продажа рабов на рынке
Количество переселенцев - вольных и невольных, - росло с каждым днем, к осени 991 года основали новые поселения на Урале от Исети до Тагила, вдоль Чусовой, а потом и в Пермяцком крае. Где-то происходило мирно - выкупали земли у местных племен, как у вогулов, с другими враждовали - с теми же зырянами и пермяками, насильно забирали у них пригодные участки. Хотя Варяжко и его люди следили за тем, чтобы обходились ладом с коренным населением, наказывали виновных чинов и командиров, допустивших произвол, но все чаще происходили стычки то с одним, то с другим родом или племенем по мере продвижения на их территории. Пришлось создать отдельную управу именно для решения проблем с туземным народом, ее люди взяли на себя уговор и подкуп племенных вождей перед тем, как заселять их земли. Правда, далеко не всегда удавалось сговориться миром, тогда уже принуждали силой, привлекая воинские подразделения, но все же боевых столкновений стало гораздо меньше.
Варяжко сам объехал новые земли, оставив на полгода Новгород под ведение доверенных людей. В сопровождение местных посадников и других служивых мужей заезжал в новопостроенные селения, встречался с переселенцами, разбирался с их нуждами. Общался через толмачей с вождями племен и родов, решал с ними спорные вопросы, обещал минимум вмешательства со стороны новых властей, даже не требовал дани, как обычно обходились с покоренным народом. Главным он считал скорейшее освоение присоединенных земель, выгоды с них он видел больше, чем от закабаления туземцев - понимания такого отношения требовал от местных чинов. Тех же, кто обманом или силой вымогал от зачастую невежественных людей какого-либо откупа, снимал с должности и отдавал под суд. Сам несколько раз прилюдно проводил такие разбирательства, пока даже до самых тупоумных мужей не дошло - мир с туземным народом дороже поборов с него.
Интересный и важный разговор состоялся у Варяжко с шаманом в одном зыряновском селении на Чусовой. Наверное, тот почувствовал доверие к гостю и рассказал историю о духе, обитающем в скальном гроте, который иногда выходит из камня и дает о себе знать людям, взывающим к нему. Но происходит то очень редко, даже шаману ни разу не довелось общаться с тем духом, несмотря на приносимые дары и все принятые им ритуалы. Знает же от своего учителя - прежнего шамана, уже много лет, как ушедшего в мир вечного покоя. Он и поведал своему ученику предание о духе, открывающим сокровенные тайны, но не каждому, а тому, в ком чувствует особую искру небесного создателя. При этих словах что-то шорохнулось в душе у Варяжко, почувствовал - то нужно ему, переспросил рассказчика:
- Где же тот грот, в какой скале?
Шаман какое-то время смотрел прямо в глаза гостя, потом все же ответил: - На том берегу недалеко от нас, ее заметно отсюда - повыше других.
После недолгого молчания продолжил: - Но, знай, чужеземец, дух может отнять разум у смельчака, рискнувшим обратиться к нему - такое случалось не раз, при мне тоже. Редко кто из племени отваживается пойти на испытание и ты подумай - стоит ли искушать судьбу напрасно? Возьми в дары, если все же надумаешь пойти, то, что подскажет тебе сердце, дух же решит - принять их или нет.
Варяжко долго не колебался - порыв души пересилил сомнения, в тот же день переправился на струге на правый берег к приметной скале с щелью над водой. Оставил охрану, велев ей ждать, пока сам не позовет, взобрался по уступам и проник через узкий проход в неглубокую пещеру. Оглядел в полусумраке стены, заметил на их ровной и гладкой поверхности какие-то рисунки, после прошел к дальней стене с изображением треугольника, обращенного углом вниз. Положил под знаком на каменный пол мешочек с золотым песком, кусок хлеба и нож, выкованной из здешнего железа. Приложил ладони к прохладной поверхности и замер, вслушиваясь в тишину сквозь частый стук волнующегося сердца. Шли минуты, но никто не отвечал на его мысленный зов. Казалось, все напрасно, никого здесь нет, только бездушные камни, когда почуял не звук, а ощущение чьего-то присутствия. Уже вслух обратился к неведомому существу:
- Если ты здесь, то ответь мне. Сердце же мое открыто, чтобы внимать тебя.
Тихий, как шелест листьев, голос отозвался откуда-то сквозь камни:
- Что же ты хочешь узнать, разумный из другого мира?
- Уже во второй раз признают во мне иномировое происхождение, - проскочила мысль, вслух же произнес: - Ведомо ли тебе, хозяин горы, кто же призвал меня в этот мир и зачем?
- На тебе печать создателя, а зачем - мне неизвестно. Но то ты сам должен понять - в тебе живет частичка того, кто ведет и хранит тебя, она и ответит на твой вопрос.
- Могу ли вернуться в свой прежний мир? Пусть и в другом теле - знаю, что там я умер.
- Можешь, когда придет срок.
- Когда же?
- О том узнаешь, душа сама подскажет.
- Поможешь мне разыскать и взять нужное в твоих кладовых?
- Взять то, что найдешь, можешь, но береги и слушай мать-землю, она и поможет тебе.
- Благодарю тебя за ответы и прими дары - они от сердца.
- Приму. Благословляю на добро в этом мире, пришелец...
Еще долго после того, как стих голос хозяина здешних недр, стоял в пещере, прислушиваясь к себе. Пришло чувство единения с твердью, он видел ее внутренним взором - пласты пород, прожилки руд, вкрапления каких-то минералов, раковины пустот. Потом видение пропало, перед глазами вновь предстала серая стена камня. Попробовал еще раз проникнуть взором через нее, но безуспешно - по-видимому, пропал нужный настрой. Как вернуть проявившийся дар горного духа и возможно ли в другом месте - эти мысли занимали Варяжко, когда он, покинув грот, возвращался в походный лагерь. После, когда объезжал рудники и прииски, не раз пытался вызвать то видение, но добился только смутной картины, без той ясности, как в пещере. Но даже такой небольшой сдвиг обнадеживал - все таки способность не пропала совсем, возможно, со временем и нужном усердии даст реальную отдачу.
Вернулся в Новгород в начале зимы с первым санным обозом из Казани, куда он успел дойти до начала ледостава. Как ни торопился, но пришлось пробыть здесь две недели, пока лед на Волге не окреп достаточно. Узнал о происшедшей на Новгородской земле этой осенью напасти - наводнении из-за ливневых дождей. Они шли день за днем почти месяц, от обилия осадков реки вышли из берегов и затопили многие селения. В том же Новгороде вода поднялась до самых стен детинца, почти половина города оказалась подтоплена. Столь сильного наводнения не происходило давно, даже старожилы не могли припомнить такого. Не обошлось без жертв - несколько десятков жителей прибрежных селений погибли в унесшем их потоке разбушевавшейся стихии, разрушены сотни изб, уничтожены посевы на полях - их просто смыло. Местные власти мало в чем помогли пострадавшим людям - многие из них оказались без крова и хлеба накануне зимы.
Прознав о случившейся беде, Варяжко дал указание посаднику Дружине скупить за счет казны все излишки хлеба и кормов у местного населения и отправить без промедления на север. Велел также закупить продовольствие в Булгарии и других поволжских землях, хотя прежде обходились своим. Посчитал, что в Новгородской земле собственных запасов слишком мало и может дойти до голода. В первый обоз набрали нужного товара почти на пяти сотнях дровнях и розвальнях - их вместе с хозяевами срочно наняли по всем окрестным селениям, - отправились Волжским трактом по едва окрепшему льду. Сам Варяжко шел впереди со своим сопровождением, торопился, подгоняемый недобрым предчувствием. Дважды попадал в полыньи - в первый раз успел проскочить по проваливающему под санями льду, во второй все же окунулся, но отделался легко - даже не простыл, самое ценное из груза - то же золото, удалось спасти.
В пути обоз разделился - большая часть пошла по Ильменю на север в наиболее пострадавшие от наводнения земли, другая к Новгороду. Уже прибыв в город, Варяжко направился в управу, хотя наитие звало скорее домой. Разбирался со сложившимся в городе и округах положением, давал какие-то указания и только потом, решив дела по службе, направился в свои хоромы. Здесь и узнал от Преславы о гибели любимой жены - Румяны, она утонула, ее унесло потоком грязной воды, вырвавшимся из тихого обычно ручья в Неревском гнезде. Угораздило же оказаться ей именно там и в то время, ведь отговаривала Преслава: - Не ходи сейчас, пережди чуток, - а Румяна все равно пошла к своим родичам по какой-то спешной надобности.
До родительского дома так и не дошла, нашли Румяну на следующий день на дне речного омута, когда Преслава подняла тревогу, по ее настоянию отправили людей на поиски. Сама она уже находилась на сносях, идти с ними не могла, а когда же привезли утопленницу домой - с ней стало плохо, едва не начались преждевременные роды. Хоронили Румяну родичи - коль мужа нет в городе, справили ей тризну, а от своей семьи никого не было - Преслава из-за болезного состояния, а Милава не удосужилась и детей не пустила. После между ними произошел неприятный разговор по тому поводу, позже вообще перестали общаться между собой, разве только при нужде. Дети же вначале скучали по Румяне, но вскоре утешились и почти не вспоминали свою тетю.
Варяжко слушал Преславу молча, не проронив ни слова во время ее рассказа. Душа его не принимала случившуюся беду, не мог поверить тому, что Румяны, с которой он прожил в любви и согласии десять с лишком лет, теперь нет. Умом понимал - то правда, да и сам почувствовал еще тогда что-то неладное, рвался домой, но не мог бросить дело. А на сердце нарастала боль, становилась уже нестерпимой, в какой-то момент застонал от нее и застыл, не в силах даже шевельнуться. Не видел и не слышал вокруг, только в голове стучала молотом мысль: - Где же ты, любимая, как мне жить без тебя?
Услышал далекий, едва различимый, голос: - Я с тобой, любый мой, пока помнишь и ждешь меня. Хочу, чтобы ты жил ради детей - с ними, как и с тобой, моя душа. Когда-нибудь мы встретимся и будем любить вечно, но сейчас не торопись, тебе еще жить и жить. Благословляю тебя своей любовью, да сохранят тебя боги!
Сознание как будто вернулось в тело - услышал плач Преславы, почувствовал на глазах навернувшиеся слезы, а на сердце становилось легче, мучительная боль отпустила его. - Благодарю тебя, любимая, - прошептал чуть слышно Варяжко и усилием воли обуздал нахлынувшие чувства и переживания.
Ни в тот день, ни в последующие не показывал другим свое горе, вел себя как обычно, только внимательный взгляд мог заметить в самой глубине его глаз грусть-тоску. Играл с младшими детьми, со старшими дочерьми - двенадцатилетней Ланой и десятилетней Нежаной, - вел взрослые разговоры, рассказывал им о случившихся в пути происшествиях, отвечал на их расспросы, какими бы они наивными не казались. С Милавой почти не общался, не приласкал ни разу, она вызывала в нем пусть и не отвращение, но никак не приязнь или уважение, даже как мать его детей. Когда же та сама попыталась обнять и прижаться к нему - остановил холодным, отстраненным взглядом, как к совсем чужой ему женщине. Лишь с Преславой немного размягчался, чуть открывал ей изболевшуюся душу, видя от нее искреннее сочувствие, принимал благодарно ее внимание и заботу.
В первый вечер, когда остался наедине, справил тризну Румяне. В свете свечи сидел за столом с выставленными на нем на белом холсте караваем хлеба и миской меда, вспоминал день за днем их совместную жизнь. Первую встречу, когда она, еще совсем юная и хрупкая, как тоненький стебелек, заворожила его сердце удивительной красотой, свадьбу, ожидание первого дитя и горе из-за несбывшейся мечты материнства, ласку и нежность, которыми щедро одаривала чужих детей. Было многое между ними - и радости и огорчения, случались размолвки, но любовь никогда не проходила, ее тепло грело душу даже вдали, стоило только подумать о любимой. Вспоминал и плакал, но не стыдился слез, они облегчали душу, уносили с собой смертную тоску, оставляя лишь светлую печаль.

Глава 10

Вскоре, через неделю после приезда Варяжко, как будто дожидалась его, Преслава родила крепкого бутуза. Принимала роды та же самая повитуха - бабка Зорица, что и прежних пяти детей от Милавы, кроме последнего, появившегося на свет в Казани. Она еще похвалила роженицу: - Добрая баба, родила легко, без натуги, да еще в первый раз.
Юная мать млела от счастья, глядя на присосавшего к груди дитя - молоко у нее появилось уже на следующий день после родов, - не выпускала из рук, даже когда он спал. Варяжко разделял радость жены, когда возвращался со службы, обнимал и целовал ее, а та блаженствовала от ласки мужа и тепла крохотного младенца. Нарекли его Креславом - так надумала Преслава, в честь своего отца, а Варяжко согласился, угождая ей. В юной женщине все больше пробуждалась властность, особенно после рождения сына. Не стеснялась давать указания мужу - принеси то, сделай это, а тот послушно их выполнял. Но меру она знала - если он отказывал в чем-то, правда, с объяснением причины, то не настаивала, да и без нужды не обращалась за его помощью, старалась справиться сама. В семье же ее голос значил много, не только дети, но и старшие - Милава и Радмила, прислушивались к мнению младшей жены, с готовностью исполняли просьбы и поручения.
Тем временем Варяжко со своими людьми справлялся с выпавшими народу Новгородской земли хлопотами и проблемами. Голода удалось избежать за счет массовых закупок продовольствия с других земель. Благо, что в казне хватало денег на все выпавшие нужды, даже давали ссуды потерпевшим лишения семьям, безвозмездно помогли им в самом необходимом - от хлеба до одежды и домашнего скарба. Тех, кто лишился крова, временно устроили в казармах, даже в конюшнях, пока всем миром и за счет казны строили новые избы или восстанавливали поврежденные. Пострадавший от наводнения народ перенес без особого ропота выпавшие на их долю невзгоды, видя старания властей помочь им справиться с бедой. Бунта и смуты, как опасался Варяжко, не случилось, не зря он и ближние ему люди не давали покоя местным чинам, подгоняли их, ломая привычное им неспешное ведение дел. Пришлось поменять не одного из служивых мужей, пока другие не поняли, что медлить с помощью людям им самим во вред, тогда и задвигалось все гораздо скорее.
Казалось, жизнь стала налаживаться после случившегося бедствия, люди стали отходить от понесенных утрат и страданий, но возникла новая проблема - недовольство все большей части знати из родовых и сословных кланов. Решительные меры Верховного правителя и его сторонников не всем пришлись по нутру, важные мужи, обиженные ими, не смирились с притеснением: - мол, не по правде с ними обошлись - они служили как могли, а теперь их заменили на каких-то худородных или вовсе невестимо какого рода-племени! А то, что кто-то из смердов и прочей черни мог погибнуть от голода и холода по их вине - эка беда, да они плодятся без счета - помрут одни, родятся другие.
Варяжко на какое-то время упустил из своего внимания ситуацию с кланами, занятый более важными, как он считал, заботами. Только когда тайная служба передала ему информацию о назревающем против него заговоре влиятельных мужей из части родов и сословных гильдий как в Новгороде, так и Пскове, Гдове, Порхове, - спохватился и принялся разбираться с недругами. Дал указания вызнать о них нужные сведения, продумал возможные меры, после вместе с ближним своим окружением проработал операцию по ликвидации заговора и устранению главных зачинщиков. Шел на риск конфронтации не только с причастными кланами, но и другими, которые могли посчитать его угрозой для себя. Но иного пути справиться с создавшимся положением Варяжко не видел, да и самые значимые рода из всех племен он привлек на свою сторону, был уверен в их поддержке.
Силовую акцию провели специально отобранные люди в тайной службе, не боявшиеся запачкать руки в крови. В темную ночь перед самым Просинцем они, как тати, проникли в хоромы главных заговорщиков, подняли их с постели и увели неведомо куда. С тех пор о бедолагах никто не ведал, сгинули бесследно, а родичи ничего не могли прознать о них, только гадали - кто причастен к злодеянию, но тихо, без громкого ропота - тайный недруг сумел внушить им страх столь решительной расправой. С другими заговорщиками обошлись не так радикально - прилюдно обвинили в измене и покушению на власть, кого-то изгнали из родных краев, в большей же части им назначили солидные виры. Не сказать, что недовольных стало меньше, напротив, гораздо больше, но пойти открыто против силы мало кто решался. По сути Варяжко перешел рубеж прежнего правления, вышел за рамки дозволенного правом и народом, но его скорые и крутые меры не вызвали отпора, он просто обескуражил ими всех - и врагов и сторонников.
Массового возмущения народа от столь жестких шагов власти удалось избежать за счет широкой огласки неблаговидных деяний осужденных - компрометирующей информации на них тайная служба набрала достаточно. Простой люд даже поддержал - так, мол, им и надо, а то заелись на народной беде, ни в грош не ценят нас - хоть умирай, а они пальцем не пошевелят!
Главы кланов встревожились - кого они посадили во власть, уж не тирана ли на свою голову? На совете между собой решали, как поступать им теперь - то ли смириться с таким слишком деятельным повелителем, то ли встать дружно против него и избавиться каким-либо путем. Мнения разделились примерно поровну, да и те, кто настаивал против Варяжко, понимали, что у них сейчас нет реальных сил свергнуть узурпатора - за него народ, войско, да и среди кланов пользуется немалой поддержкой, - так и разошлись, не придя к единому решению. Кто-то затаил злобу, задумав в будущем, как представится возможности, устроить козни пока недостижимому недругу. Другие, прежде сомневавшиеся, намерились сблизиться с всевластным правителем, ожидая от его поддержки каких-то выгод для себя - тот уже не раз доказывал Новгороду пользу от своих начинаний.
Весной 992 года от доверенных людей из Киева пришла весть о принятии князем Владимиром веры Христовой - его крестили православные священники из Византии. Вскоре дошли слухи, что стал принуждать к тому же народ - сначала в стольном граде, после и на других землях, изрекши при том слова из Евангелия: - Кто не со мной - тот против меня.
Крещение киевлян князем Владимиром []
Крещение киевлян князем Владимиром
В начале лета в Новгород прибыло посольство из Киева - ближний боярин Здебор и два священника, - с грамотой от Владимира. В ней он просил народ новгородский принять христовых служителей, внять проповедуемым ими заповедям. В отдельном послании для самого Варяжко князь дал объяснение причин, побудившим его принять православие, советовал последовать его примеру больше по государственной надобности, а не соображений вероисповедания. Мотивы казались обоснованными, а тон письма откровенным, но Варяжко видел подвох в навязывании ему своего мнения. По сути, тот подставлял его под гнев народа - слишком прочна в нем вера в прежних богов, чтобы так просто отринуть их и принять неведомого им Христа. Да и вековые обычаи противоречили канонам новой религии, взять те же законы природы и человеческого естества - привычные прежде, в христианстве же они считались кощунством или блудом.
Доводы князя в пользу православия выглядели явно слабыми, но и без них Варяжко знал - язычество обречено, монотеистическая религия изживет его, как более востребованная в централизованном государстве. Путь же к тому предстоял долгий, форсировать ее, как Владимир, он не собирался. Дал согласие христианским миссионерам проповедовать свои воззрения, даже разрешил им строить храмы на Новгородской земле, но отказался принуждать людей к принятию новой веры. И, как показали последующие события, допустил в какой-то мере серьезный промах. Враги воспользовались темнотой простого люда, извратили его дозволение православным священникам вести проповеди - представили пособником чуждого верования, предавшим истинных богов. К ним присоединились жрецы и волхвы, недовольные появлением конкурентов в их вотчине, своим словом и влиянием добавили противников власти.
В ревуне (сентябре) в Новгороде и других городах, где поставили православные храмы, прошли бунты и погромы - люди воспротивились введению христианства, на стихийных сборищах обличали власть, допустившую подобное непотребство, а потом громили исчадия чужой веры, доставалось и местным управам. Варяжко и его администрация не пошли на поводу восставших, твердой рукой подавили беспорядки. Привлекли к карательной операции как специальные службы, так и воинские гарнизоны, не обошлось без кровопролития. Бунт подавили, а потом провели разбирательства и суды над зачинщиками, невзирая на их чины и саны. Складывалась ситуация, что руководство Новгородской землей все более становилось авторитарным, Верховный правитель получил практически неограниченную власть, мог вершить по своему усмотрению.
Как гром среди ясного неба случилось то, чего Варяжко не ожидал - народ Новгорода выступил против него. Совет господ, видя все большую узурпацию власти, объединился и созвал вече, где ему удалось преодолеть сопротивление сторонников Верховного правителя. Простой люд на этот раз не заступился за своего избранника, пошел на поводу родовых вождей. Почему так случилось - Варяжко не понимал, казалось, он контролировал умы и настроения мужей новгородских, но, по-видимому, упустил что-то важное, приведшее к такому исходу. Противиться воле народа не стал, о том и заявил на вече, а потом слушал, почти не осознавая из-за захвативших дум, речи тех, кто высказывался о его дальнейшей судьбе. Было предложение от недругов изгнать бывшего правителя из города за совершенные им злодеяния, но народ на то не согласился, наложил виру, хотя и не маленькую - в сотню гривен. Также постановил вернуться к прежнему правлению - с главенством совета господ и подчиненным ему посадником. Так закончилась на Новгородской земле недолгая пора единоначалия, а Варяжко оказался не у дел.
На себе ощутил мудрость - не взлетай высоко, больно падать будет. В первое время не находил себе места, куда-то все рвался, как привык за долгие годы во власти, а потом осознавал с тоской и обидой - спешить-то некуда, никому он сейчас не нужен. Сидел дома день за днем, никого не хотел видеть, да и осмыслить нужно было происшедшее. Вроде предпринимал все возможное в его силах, не жалел ни себя, ни других ради дела, а оказалось - люди не оценили его старания. Передумал многое, вспоминал и анализировал достигнутое им и упущения, в конце концов пришел к простому выводу - он поспешил, пытался перегнать время, изменить людей, а они не приняли перемен, не созрели для них. Понял еще - не надо рвать жилы, живи для себя и своей семьи, а что больше - лишь по надобности. С тем и пришел к миру с собой, занялся работами по дому и хозяйству, между делом продумывал планы на будущее.
В семье же не многое поменялось - жены все также возились с малышами, старшие дети взрослели, у них появились свои заботы и забавы, часами пропадали на улице. Собирались вместе вечером, за общим столом обсуждали случившееся за день, делились слухами, своими мыслями, какими-то планами и заботами. Варяжко иногда поражался, открывая для себя новые грани в родных ему людях - прежде у него просто не находилось времени вот так, спокойно и неспешно, сидеть и вести с ними разговоры, заниматься общими делами и хлопотами. Даже малыши порой удивляли - от того же Тихомира или крохи Душицы слышал слова, которые были бы уместны намного старшим детям. О случившейся отставке главы семейства все, конечно, знали, но речи о том никто не заводил, ни слова укора или жалости - как будто ничего и не случилось. Но по тому вниманию и заботе, которые они без слов оказывали ему, Варяжко чувствовал их переживание, от того становилось и легче, и в то же время сложней - его проблемы сказывались и на родных, как бы ни старался уберечь от них.
Шло время, постепенно уходила горечь обиды, да и надо было заняться хлебом насущным. Хотя семья нужды не испытывала - прежних сбережений хватало, но сидеть без важного дела не мог, вновь появившийся внутри зуд не давал покоя. Открывать какое-либо предприятие в городе не испытывал желания, подспудно чувствовал в себе пробуждение какой-то силы, которая звала туда, где он бывал не раз - на Урал. Получил в управе - не без труда, пришлось отдать немалую мзду, - грамоту с разрешением экспедиции за свой счет и открытие промысла в той стороне. После бросил клич желающим пойти с ним в горы - отозвались прежние помощники и соратники, ставшие для новой власти ненужными. Набралось их три с лишним сотни - вдвое больше, чем планировал для начала Варяжко, но никому не отказал. Всей дружной ватагой собрали за зиму нужное для похода и основания прииска, ранней весной - лишь только сошел лед на реке, - отправились на пяти ушкуях и двух грузовых ладьях в дальний путь.
Дважды на Волжском пути их пытались остановить - раз на волоке какая-то залетная шайка, во-второй уже на Двине и ворог встретился куда серьезнее - на десяти поморских судах. Отбились без особых потерь - сказались прежняя выучка и боевой опыт, но радости от того было мало. Даже по этим событиям следовал вывод - пришедшие к власти мужи не утруждали себя заботой об обороне рубежей, свертывали воинские части, стоявшие на них. Оставалось Варяжко и его людям лишь горько вздохнуть и идти дальше настороже, в любой момент ожидая нападения. Худо-бедно, но дошли до Чусовой, а там, с опасной проходя камни, миновали приметную скалу на правом берегу. - Я вернулся, хозяин горы, - обратился в мыслях к обитавшему в ней духу, через долгую минуту услышал ответ: - Добро пожаловать, пришелец. Земля готова принять тебя, пользуйся ею бережно и она воздаст тебе щедро.
После, на ночной стоянке, проверил способность видения недр - в тот же миг, как пожелал, увидел в серой дымке, словно на экране тепловизора, темную массу тверди, пласты какой-то породы с вкраплениями различных оттенков - от почти черного до серебристого. Различал и живую плоть: - корни деревьев, даже травинок, стоило мысленно приглядеться к ним, жучков и червячков под ними. Настолько контрастного зрелища Варяжко не видел даже в первый раз, в пещере духа - не только общим фоном, но и каждый отросток или крапинку, да еще в цвете. В чем природа подобного видения - мог только гадать, но оно превосходило то, с чем раньше, еще в прошлой жизни, ему приходилось обращаться. Ни тепловое, ни рентгеновское излучение даже близко не могли сравниться с ним, объяснение напрашивалось чем-то сверхъестественным, непостижимым человеческому разуму.
В последующем не раз прибегал к открывшемуся дару и он не отказывал, так шел к месту назначения воочию, не только по догадке и своим предположениям. После Чусовой повел людей к истоку Нейвы, где в будущем открыли самоцветную полосу Урала - месторождения драгоценных камней. Остановились в долине, разбили здесь лагерь с временным жильем, после приступили к возведению прииска по подобию золотодобывающего - с той же драгой и подачей воды для промывки. Только еще стали рыть шурфы в местах, куда указал Варяжко - там близко к поверхности проходили жилы с самоцветами - изумрудом, топазом, горным хрусталем. Алмазов здесь не оказалось, но и найденные камни с лихвой окупали экспедицию, так что все трудились с полной отдачей, радовались, когда находили особо крупный и красивый минерал. Никто им не мешал, обошлось без стычек с местным племенем - отдали вождю откуп товаром, на том и поладили.
Работали до самых холодов, напоследок привели в прежнее состояние участок разработки - закопали шурфы, разровняли отвалы, восстановили дерн. О том велел Варяжко, следуя наставлению духа - не навредить природе. А потом возблагодарили дарами мать-землю и отправились в обратный путь, увозя с собой богатую добычу - десяток ларей с уложенными россыпью и в отдельных мешочках драгоценными камнями. Их ценность трудно было определить, но даже в необработанном виде они тянули на несколько тысяч гривен. Варяжко же намеревался отдать в огранку, а уж потом пустить в продажу - на том выигрывал едва ли не вдвое больше. Его люди согласились на такой расклад и подождать до полного расчета, пока же, в счет будущей оплаты, взяли приглянувшиеся им самоцветы - на подарки женам и дочерям. Условились еще пойти следующим годом на пермяцкую землю - теперь за алмазами, в том дали согласие все до единого. Не потребовалось лишних слов и уговоров - люди готовы были пойти за Варяжко куда угодно.
Вернулись в Новгород поздней осенью, когда по утрам стало подмораживать, у берегов образовался первый лед. Поставили суда на прикол, после разошлись по домам, только с Варяжко остались десяток прежних бойцов охранять ценный груз. Так в их сопровождении прибыл в свои хоромы, отдался радости встречи с родными. За полгода с небольшим соскучился по ним, особенно детям - обнимал и целовал, а те отвечали своей лаской. Самый младший - Кресслав, сначала дичился, не признав заросшего родителя, после пошел на слабых еще ножках к нему на руки. Залюбовался старшей дочерью, Ланой - выросла красавицей, стала совсем уже взрослой девицей. - Да ее уж пора замуж готовить, - пришла в голову мысль, - вот время летит: - вчера еще бегала с младшими взапуски, а сейчас идет как пава - парням на загляденье!
В тот день наговорился больше за минувшие полгода - рассказывал о походе, отвечал на бесконечные вопросы, сам расспрашивал о происшедшем в доме и городе. С Ланой угадал, уже приходили сватать ее, но с ответом оставили до возвращения отца. На вопрос - Кто жених? - дочь зарделась от смущения, после промолвила тихо: - Ростих, он живет неподалеку, его отец купец Стоян.
Вспомнил того купца - не сказать, что знатный, да и род не велик, но отказывать из-за того не стал, лишь спросил: - Тебе он по нраву? - в ответ дочь кивнула согласно, после произнесла: - Да, батюшка.
- Хорошо, доченька, будет по твоему, пусть шлет сватов, - к заметной радости дочери высказался Варяжко, только подумал с грустью: - Куда же ты торопишься, Лана, ведь не медом намазана женская доля, да еще в чужой семье!
Из городских новостей можно было понять, что совет господ практически свернул прежние начинания Варяжко. По его распоряжению вернулась экспедиция с Белого моря, бросив все построенное за два года. Остановили освоение новых земель, а на тех, что уже присоединили, ввели дань на местные племена. Упразднили большую часть управ, оставили только те, что были до реформ Варяжко. Даже подушевую подать признали слишком мудреной, опять принялись считать по дворам. С войском тоже решили сэкономить, урезали расходы на него вдвое. Как и следовало ожидать, все службы, что прежде работали более-менее нормально, стали разваливаться. Даже грязи на улицах стало больше - некому и не на что было их убирать. С теми же пожарами управлялись хуже, оставшаяся одна на весь город пожарная бригада не успевала вовремя приехать. А с защитой рубежей обстояло вовсе неладно - шайки с других земель разбойничали как у себя дома.
Среди народа пошли разговоры: - стоило ли снимать правителя, пусть и допустившего какие-то грехи, коль при новой, а по сути старой, власти становилось все хуже. Но они пока оставались досужими домыслами и слухами, не вызвали еще того всеобщего возмущения, которое реально могло повлиять на существующий клановый расклад. Знать родов продолжала править так, как могла, может быть, не злому умыслу, а по своему разумению. И должно было произойти нечто особое, жизненно важное для каждого - от важного мужа до последнего смерда, чтобы в корне поменять порочный уклад. А тем временем жизнь продолжалась, со своими хлопотами и заботами. Для Варяжко наступила своя горячая пора - искал мастеров-огранщиков, договаривался с ними, а потом малыми партиями, чтобы не вызывать излишний интерес, сдавал им на работу камни. И все равно по городу пошли слухи о несметных богатствах бывшего правителя, кто-то намеревался отщипнуть от них кусочек. Дважды темной ночью лихие люди совершали налет на хоромы Варяжко, даже устроили пожар, но цели не добились - стоявшие на посту бойцы отбили нападения и защитили общее добро.
Одновременно с реализацией ценной добычи Варяжко вместе со своими людьми готовился к новому походу. Прознав о том, к нему шел вал желавших испытать удачу - сперва он отказывал им, прежнего состава вполне хватало. Но после надумал не ограничиваться разовой экспедиции, а организовать в той стороне постоянный промысел. Пришлось снова обратиться к властям, выкупать солидную территорию в Прикамье и на Чусовой. Те вначале отказали, лишь под обязательство отдать солидную часть добычи им (причем конкретным чинам, а не казне) согласились выдать концессию на разработку недр. С того дня назначенные им люди нанимали всех, готовых поехать работником на долгий срок - от года и больше, таких набралось почти тысячу.
И вот такой немалой гурьбой вышли весной из Новгорода и почти без помех - разбойный люд, завидев почти три десятка судов, побоялся напасть, расходился почтительно по сторонам, - через два месяца достигли нужного места на Каме. Здесь, в устье реки Ирень, поставили поселок с прииском и приступили к добыче алмазов, топазов и других ценных камней. Вслед за первым прииском поставили второй, затем третий на реке Койва, притоке Чусовой, до осени с них получили как партию алмазов, так и золота. С продукцией из всех трех приисков Варяжко вернулся к началу зимы в Новгород, после раздачи мзды официально оформил компанию по добыче и продаже драгоценных камней и золота с долевым участием казны. Потом набрал мастеров и работников в собственные ювелирные мастерские и лавки, приступил к обработке и продаже ценного материала и украшений из него.
Казалось, все наладилось - есть дело, приносящее немалый доход, дома тоже порядок - дети ухожены, жены довольны, Преслава уже вторым дитем в тягости, с Милавой примирился. Разве что Радмила ушла к старому мужу, когда Варяжко дал волю - хочешь, оставайся, но можешь и уйти - держать не стану. Он уже не испытывал нужду в любовнице - захаживал к ней изредка, больше по привычке. Как и вообще особой тяги к женской ласке - хватало раза или два в неделю, а не как раньше - в день столько же, а то и больше. Что-то надломилось в нем после смерти Румяны - прошло уже три года, а из сердца не уходит, даже чудится иной раз, что она рядом. Как будто слышит ее голос - оглянется, но нет, сердце же бьется в груди, как вольная птица в клетке, рвется к ненаглядной. Долго отходил после таких наваждений, благо, что случались они не часто, и то не дома, а вдали от него, как будто напоминая о родной стороне.
Зимой, в канун нового, 995 года, судьба вновь призвала Варяжко к служению народу - пришла на землю новгородскую беда моровая, прежде никогда не виданная, погубившая многих, в самом Новгороде - почти каждого второго. Те эпидемии, что свирепствовали в Европе, обходили северные земли - сама природа боролась со всякой заразой, да и люди за чистотой больше следили. Но в этот раз мор не миновал, пришел в Новгород с поморскими гостями. За считанные дни он распространился по всему городу, после перешел на окрестные земли. Люди слабели на глазах, сгорали в жару, кашель выворачивал их наизнанку, а потом в беспамятстве уходили в мир Нави. Никто не понимал - откуда беда и как с ней справиться, страх и паника вошли в каждый дом вместе с мором. Кто-то бежал из города, разнося дальше заразу, другие забились по углам, молили богов о милости и защите от напасти, третьи пошли буйствовать, требуя от властей хоть какой-то помощи.
Варяжко вначале не придал значения болезни, когда дети, игравшие на улице, к вечеру слегли от недомогания. Посчитал обычной простудой, дал меду и настойку ромашки, велел укрыть потеплее, чтобы пропотели за ночь. К утру же стало только хуже - поднялся жар, дети дышали с трудом и плакали от боли в голове. Остался дома, хотя дела требовали быть на службе, предпринял все, что мог - холодные компрессы, теплое питье, лечебные отвары и настойки, - но двоих малышей, самых младших - Душицу и Креслава, не удалось спасти. Предаваться горю не позволил недуг уже всей семьи, только он один остался на ногах - так и метался между родными, испытывавшим муки. Выходил их, через день-два уже пошли на поправку, лишь тогда, обняв два маленьких тельца, отправился на огневище с кродом (погребальным костром) предать их огню. И тогда увидел страшную картину - люди несли покойников со всех сторон, многие хрипели и кашляли, едва переставляя ноги.
Встал, пораженный массовой гибелью - с такой, как сейчас, ему еще не доводилось встречаться. На войне смерть в какой-то мере привычна, но так, среди мирных людей - не мог даже представить. - Это же эпидемия, - пронеслась в догадке мысль, - неужели от гриппа? Но ведь от него не должно быть столько жертв, как от чумы или холеры, наверное, что-то другое. Похоже на "испанку", упаси, господи! Но чтобы ни было, надо помочь людям, нельзя их оставить в беде. Ведь они не понимают - что же за напасть случилась и как от нее спастись? - с этими думами Варяжко направился к огневищу, неся в последний путь своих малышей.

Глава 11

Справил тризну дома с едва ставшими на ноги Милавой и Преславой - помянули с грустью, но без слез и стенаний упокоившихся детей, лишь просили Белбога принять безвинные души в Ирий - рай небесный. У славян в это время - до введения христианства, - смерть родных людей не воспринималась скорбью, напротив, считали ее милостью богов, возносившим души в чертоги небесные. Поэтому тризну проводили как праздник - с щедрым застольем, плясками и песнями. Варяжко же не мог принять такой обычай, расценивал его в отношении своих близких - как прежде с Румяной, так и сейчас, с малышами, - кощунством, провел поминки как желал. Жены же послушно следовали воле мужа, хотя и не понимали - зачем печалиться, ведь детям там, в небесах, будет лучше.
Ирий - рай небесный []
Ирий - рай небесный
После, не медля ни часа, отправился в городскую управу предлагать свою помощь справиться с пришедшей бедой. Но там никого не застал, даже сторожа не оказалось - похоже, что мор напугал всех служивых мужей - от посадника до тиуна. Долго не раздумывал, направил коня через Волхов в Неревское гнездо - здесь, за окраиной города, располагался в казармах Новгородский полк. Прошел через ворота, попросил дежурного на посту проводить к командиру полка. Воин из ветеранов признал бывшего правителя и командующего, оставив у ворот своего помощника, сам провел гостя в полковую канцелярию. Доложил о нем находившемуся здесь воинскому чину - незнакомому Варяжко, хотя прежде знал всех, вплоть до командиров взводов - по-видимому, назначили уже после его отставки.
Представился, когда старший служивый посмотрел на него вопросительно: - Я Варяжко, добытчик каменьев, - после заявил тому: - Мне нужен командир полка по важному делу.
- Командира нет - занемог, я за него, - последовал ответ служивого, немного помолчав, назвал себя: - Сотник Хотен, - и спросил: - Что за дело?
- В городе мор. Надо поднимать полк и вести на помощь людям.
Сотник посмотрел на Варяжко недоуменно, переспросил еще: - На помощь? И чем же воины могут помочь - они же не лекари!
- Надо идти по домам, забрать на погребение усопших. А тех, кто еще жив - обиходить, о том я расскажу и покажу, как надо.
- А ты знаешь, отчего люди мрут?
- Да, знаю, а также то, как спасти тех, до кого еще недуг не дошел. Но если упустить время, то много еще народа помрет - мы же не должны допустить такого.
Служивый задумался, а потом высказал свое решение: - Сам я полк в город направить не могу - только с дозволения тысяцкого. Поедем вместе, сам и растолкуешь ему.
Тысяцкий Любим, занимавший одно из помещений в детинце, встретил своего бывшего командующего неласково - едва тот перешагнул порог вслед за сотником, бросил угрюмо:
- А ты почто здесь? Опять надумал народ мутить?
Пришлось Варяжко самому начать разговор, не дожидаясь вступления сотника:
- Не мутить, а спасать. Ты знаешь, Любим, люди сейчас гибнут от мора, у меня самого двое детей представились. Надо, немедля ни дня, идти им на выручку, иначе помрут многие. Предлагаю привлечь к тому воинов полка - о том я говорил Хотену, но ему надо твое позволение.
- Ты кто - заместо богов? Это их воля - кого прибрать к себе, а кого оставить. Так что будет так, как есть, а ты держись подальше и не будоражь народ. Все, Варяжко, иди - недосуг с тобой водиться.
Так и ушел ни с чем, пеняя про себя городские власти, не пожелавших и пальцем пошевелить для спасения населения. Направился в мастерские, занявшие огромный амбар на набережной в Людине - его Варяжко выкупил для своего дела. Здесь отпустил работных людей до окончания мора, объяснив им, как уберечь себя и родичей от недуга, сам также отправился домой. Помогал женам с уходом за выздоравливающими детьми, делал что-то по хозяйству, а душа не находила покоя, болела за тех, кто страдал от напасти, не в силах помочь им. Видел, как с каждым днем все больше помирало народу - мор не унимался, лишь набирал силу, - а власти продолжали бездействовать. Так прошла неделя, когда отчаявшиеся люди не взбунтовались, на стихийно созванном вече призвали к ответу правление города. Кто-то вспомнил о Варяжко, как-то прознав о его намерении помочь страдающему люду и отказу важных чинов, объявил о том собравшемуся народу, тот и потребовал вернуть бывшего правителя во власть.
Варяжко, вызванный на вече гонцом, принял волю новгородцев, но пояснил, что, возможно, ему придется предпринять крутые меры, просить же каждый раз разрешения от совета господ и зависеть от него считает только помехой делу. Практически заявил о восстановлении ему полной независимости, как в бытность Верховным правителем, народ же, доведенный до отчаяния неутихающим мором, согласился с его условиями, даже вернул прежнее название должности. Только оговорил, что по самым важным делам Варяжко все же должен получить одобрение вече, тот дал зарок - так оно непременно и будет. Не теряя ни дня, приступил к исполнению самых срочных мер - вызвал верных людей, назначил каждому задание, после собрал глав городских служб и войсковых командиров, уже с ними разбирался с задачами по их ведомству.
Сформированные из войсковых подразделений команды с приданными им лекарями и чинами администрации пошли по дворам с обследованием каждой семьи. Забирали умерших - в иных домах не оставалось никого из живых, давали назначение больным и наставления их родным по уходу и мерам предохранения от болезни. Ввели карантин по всему городу - объявили людям, чтобы сидели дома, никаких сборищ не должно быть, за помощью нужно обращаться к назначенным в каждом квартале чинам. Тем же, кому придется бывать в общих местах - на торгу или храме, - обязали непременно носить повязки, закрывающие рот и нос - их срочно пошили и раздали по домам распоряжением властей. Для контроля за исполнением всех принятых мер учредили санитарную службу, которой давались обширные права - вплоть до насильственного принуждения и назначения штрафов на провинившихся.
Компанию борьбы против эпидемии Варяжко и назначенные им люди проводили как боевую операцию. Созданный штаб отслеживал ситуацию по всем землям, куда пришел мор, направлял туда дополнительные средства и силы, если возникала нужда. К спасению людей привлекли все воинские части, из казны выплачивали немалые деньги на закупку продовольствия и необходимых материалов, раздавали бесплатно нуждающимся семьям. Не сразу, постепенно, эпидемия пошла на спад, жертв от гриппа (слава богам - не "испанки"!) становилось все меньше, через месяц практически сошла на нет. Итоги ее оказались удручающими - на северных землях умерла треть населения, а в самом Новгороде по данным проведенной переписи остались в живых меньше шести тысяч человек, тогда как раньше их насчитывалось более десяти тысяч. Ни в одном сражении не теряли столько народа, ужас от происшедшей беды не проходил еще долгие годы.
Уже спокойнее, без недавней горячки, Варяжко взялся за налаживание хозяйственных дел и укрепление своей власти. Прежний опыт с его отставкой послужил ему уроком не полагаться только на себя, а больше внимания уделить привлечению всех влиятельных кланов на свою сторону. Кроме того, посчитал нужным избавляться от недругов любыми путями, не давать им возможности набрать силы, подавить их заговоры в зародыше. В этом плане сослужила пользу минувшая эпидемия - она унесла жизни наиболее ярых врагов, не отличавшихся юным возрастом и крепким здоровьем. Именно старые главы родов составили костяк совета, добившегося отречения Варяжко, а потом провели своих ставленников во власть. Воистину - нет худа без добра, сама судьба расправилась с недругами и расчистила ему путь, как ни кощунственно то ни звучало.
Главный же вывод, который сделал для себя Варяжко - не торопиться со своими проектами и планами, надо впредь реальнее просчитывать возможности, да и наклонности людей, иначе они просто отторгнут предпринимаемые им начинания. С теми же планами колонизации - что простому люду до дальних земель, когда еще здесь, на родной стороне, достаточно простора, тем более сейчас, после мора. Правда, отказываться от присоединенных земель - на Урале или в Пермяцком крае, - Варяжко не собирался, хотя в них по вине предшествующей власти возникли серьезные сложности. После того, как ввели дань на местные племена и стали насильно изымать имеющееся у них добро, пошли стычки, дошедшие до боевых столкновений и потерь с обеих сторон. Туземцы покинули свои прежние селения, исподтишка нападали на воинские посты и заставы, поселения переселенцев - убивали, сжигали дома и посевы, - а потом скрывались в густой чащобе.
Своим указом Варяжко отменил дань и воссоздал управу по сношениям с туземными племенами, поручив ей всеми мерами восстановить добрососедские отношения. Обязал вернуть изъятое ранее добро или возместить ее стоимость, а также наладить взаимовыгодную торговлю. В тоже время для безопасности переселенцев направил дополнительные воинские силы, средства на строительство острогов и защитных укреплений, но запретил самим нападать на туземцев или проводить против них карательные операции, поручил решать возникшие конфликты по возможности миром. Создал еще управу для изыскания ценных руд и строительство добывающих предприятий в этих землях, назначил ее главой Зорана, ходившего с ним в последних походах на восток. Дал ему карту с отметками предполагаемых месторождений, объяснил еще приметы и способы добычи ценных металлов - того же серебра, каменьев, после наказал уже в этом году отправить экспедиции - на юг Урала и Прикамье.
Много хлопот выдалось в эту зиму Варяжко и его людям, им пришлось заново строить систему власти, восстанавливать то, что порушили пришедшие на их смену невежественные мужи. С теми же податями, коммунальной и пожарной службами, а особенно в полках, Убрали некомпетентных командиров, назначенных прежней властью по родственным связям, исправляли огрехи и даже прямое вредительство, учиненное ими с попустительства прежней власти - в боевой подготовке, снабжении оружием и амуницией, даже питании - урезали через край, да еще и обворовывали. Специальная инспекция провела во всех полках дознание по фактам недобросовестного ведения службы, по его итогам кого-то из виновных наказали штрафом или понижением в чине, других уволили, тех же, кого уличили в корысти или злом умысле, судил военный трибунал.
Непростая сложилась ситуация с внедрением на Новгородской земле христианства. Первые его ростки, взвращенные в прошлое правление Варяжко, пришедшая на смену власть выкорчевала без остатка - изгнала священников, при довольно деятельном участии населения и языческих жрецов разрушила православные храмы. Теперь же, прознав о возвращении прежнего правителя, в Новгород вновь заявилось посольство от князя Владимира и киевского митрополита Леонтия, присланного из Византии. С той же целью - внести православное христианство, дать ему возможность пустить корни на землях новгородских. Второй раз наступать на грабли Варяжко не собирался - отказал посольству, а княжескому боярину Здебору передал грамоту для Владимира с объяснением причины: - Народ его не приемлет иной веры, вносить же смуту из-за кого бы то ни было не намерен.
То ли доводы Варяжко не убедили своенравного князя или на него повлияли церковники - тот прислал ответную грамоту, в котором настаивал на содействии православным священникам, в противном случае почти открыто грозил Новгороду какими-то неприятностями. Верховный правитель, следуя данному народу обещанию, созвал вече по столь важному делу, на котором объявил о своем отказе посольству и последовавшей грамоте Владимира. Как и предполагал, новгородцы дружно поддержали его решение, а на ультиматум князя постановили: - Не бывать тому, за веру пращуров не пожалеем и жизни! А Владимир со своими чужеверцами не на того напали - получат ответку, если полезут.
Князь исполнил свою угрозу - после того, как узнал из грамоты Варяжко о воле Новгорода, пошел на сговор с эмиром булгарским и уже с ним весной 995 нанес предательский удар в спину прежнему союзнику. Объединенным войском напали на Поволжский округ, понесли огромные потери, но подавили сопротивление защитников своей многотысячной массой, захватили Казань, другие прибрежные города и селения. Кроме того, Владимир перекрыл путь по Волге напротив выстроенных крепостей на Которысли и Оке, поставив здесь на страже свои ушкуи с частью войска. Фактически южные и восточные округа отрезали от северной земли, а войска и поселения в них оказались во вражеском окружении. Ситуация в Поволжье для Новгорода складывалась катастрофическая, он просто терял все приобретенные земли и население в них, переломить же ситуацию сил практически не имелось - оставшимся на севере полкам противостояло впятеро большее воинство Киева и Булгара.
Варяжко узнал о нападении на Поволжскую землю с запозданием - от старшего каравана судов, прорвавшихся через вражеские заслоны. Не успел восстановить прежнюю агентурную сеть, распавшуюся за два минувших года, так что приходилось пользоваться информацией из случайных источников. Идти сейчас на помощь уже не имело смысла - слишком поздно, необходимое на то время упущено, да и имеющихся у него сил явно было недостаточно. Но смириться с поражением, бросить своих людей на отрезанной земле не мог, днями и ночами думал над выходом из казавшейся безнадежной ситуации. И в какой-то миг возникла мысль, которую он вначале отверг - слишком безрассудной и авантюрной она представлялась, но после, когда других реальных вариантов так и не нашел, вернулся к ней.
Продумал сам, стараясь предусмотреть любое развитие событий, затем обсудил с самым близким кругом доверенных людей и только потом внес проработанный проект на общий совет с участием командиров всех полков и руководителей причастных к нему служб. Сомнений и споров его идея вызвала предостаточно, но лучшей альтернативы никто не предложил, так и приняли предложенный Варяжко план операции с какими-то дополнениями и поправками, немедля ни дня принялись за исполнение порученных каждому ее участнику задач. В течении двух недель подготовили все нужное снаряжение, сформировали ударную группу, в самый разгар лета выступили в поход.
В операции задействовали почти все полки, дислоцировавшихся на северной земле, общей численностью более четырех тысяч бойцов, оставили лишь малую часть на заставах и гарнизон в самом Новгороде. Конечно, шли на риск - вздумай кто из сильных соседей пойти войной на Новгородскую землю, то последствия могли оказаться хуже некуда - сил для серьезного отпора просто не осталось. Основания для подобного шага имелись - у поморян потери населения от эпидемии в минувшую зиму составили не меньше, чем у новгородцев, а у кого-то гораздо больше. Так что им было не до походов против кого-либо, своих проблем хватало с головой.
Целью похода и всей операции, возглавляемой самим Варяжко, поставили захват Киева и низложение Владимира с княжеского престола, пока он с войском на Волге, в последующем избрание нового Великого князя. Ее успех представлялся проблематичным - Владимир набрал достаточную силу и влияние, чтобы уверенно держать под своей рукой все русские земли. Но иного выхода ни Варяжко, ни его люди не видели, ясно осознавали, что с князем мирно не сговориться - он уже закусил удила и не отступится, пока не подомнет под себя Новгородскую землю. Только отстранением его от власти можно было снять ту угрозу, что нависла над вольным народом, потому и приняли на себя столь сложную и рискованную задачу. Если не справятся с ней и потерпят неудачу, то окажутся под пятой тирана и тогда ни о какой-либо воле не стоит и мечтать - правах ли Новгорода или в выборе веры.
Шли на самых быстрых судах - ушкуях и стругах, от рассвета до заката, останавливаясь только на ночлегах. Нужно было упредить тех, кто мог бы передать весть о приближении новгородского войска к Киеву и нагрянуть в стольный град внезапно, как снег на голову. О скрытности речь не шла - невозможно спрятать на оживленном пути почти сотню судов, так что все решала скорость. Проходили мимо городов и селений без остановок, оставляя за собой недоуменные взгляды местных жителей - куда же так торопится немалая рать, по чью душу? Препятствий на пути не встретили - все встречные и попутные суда разбегались в стороны при виде несущейся скорым ходом армады боевых кораблей. Меньше, чем через три недели достигли цели - возвышающегося на правом берегу города, растянувшегося на несколько верст.
Прошли вдоль Подола, свернули на Почайну и пристали к причалам у основания горы - никто из стоящих на берегу людей не двинулся с места, чтобы как-то помешать или поднять тревогу. Только в детинце на горе забегали стражники, спешно стали затворять ворота и занимать оборону на стенах. Как и намечали, появление войска стало для киевлян полной неожиданностью, но идти сразу на штурм новгородские воины не стали, попытались занять город мирно. Вслед за передовыми стругами подошли ушкуи, с них неспешно высадились подразделения полков и разошлись вдоль подножья, давая время защитникам крепости и обитателям верхнего места - нагорной части города, - прийти в себя. В Подол не стали входить, чтобы излишне не будоражить мирное население и торговый люд, хотя оно там и без того всполошилось, завидев прибывшее войско.
План древнего Киева в 10-12 веках []
План древнего Киева 10-12 веков
Через час посланец от новгородского войска поднялся на гору и подошел почти вплотную к воротам - княжеские воины на стенах ему не препятствовали, хотя и держали оружие наготове. Громким голосом, на всю округу, передал заявление командующего:
- Народ новгородский направил нас не с войной к вам, люди славного Киева. Князь же ваш, Владимир, подло напал на наши земли в Поволжье, хотя повода к тому от нас не было. Убил много народа, разорил города и селения, теперь насильно удерживает их в неволе. Такое злодеяние не должно остаться безнаказанным - мы пришли с отмщением, но не к вам, а к князю - нет у нас теперь с ним мира. Объявляем Владимира преступившим законы человеческие и божьи, не достойным править землями русскими. Нет ему возврата в Киев, а княжеский престол не для него. Для того и прибыло войско - встать у него на пути, коль вздумает вернуться сюда. Город занимать мы не собираемся, но и оставлять за спиной без нашего присмотра не можем. Посему наши воины займут детинец и важные места в нагорье, чинить же препятствия в ваших делах не станут. В том слово даем, можем поклясться Перуном.
Кто-то выкрикнул со стен:
- Что нам Перун и боги твои старые, нехристь поганый! Да и давно пора пощипать ваш город продажный, только жируете и гребете все под себя!
Посланец ответил с заметной в голосе злостью:
- Ты не веди речь за других - на то есть более важные люди. Передай им, а мы подождем ответа. Не будет по-доброму, тогда поговорим по другому!
- Ладно, Борис, не болтай лишнего, - одернул кто-то басом крикуна, после обратился к новгородцу: - А ты не пугай, чай, не дети малые, что слов твоих испужаться. Как скажут старшие - так и будет, а там посмотрим - чья возьмет!
Ответ от киевского посадника получили к вечеру - от отказался впускать новгородское войско в верхний город, мало того, - велел уходить подобру-поздорову, иначе вернется князь и задаст ему перца. Переговоры миром не закончились, как надеялся Варяжко, пришлось начать штурм крепости. На закате дня онагры с ушкуев начали обстрел камнями и зажигательными бомбами. Огонь скоро распространился на стенах и за ними, раздались крики обожженных, а расчеты все продолжали слать заряды в детинец. Когда же часть деревянных стен буквально сгорела дотла, а в других камни проломили солидные бреши, пошли в атаку специально сформированные штурмовые отряды из самых опытных бойцов, за ними остальные подразделения.
Взятие древнего Киева []
Взятие Древнего Киева
В наступившей ночи, освещаемой заревом горящих строений, воины смяли ряды защитников у стен - те, ошеломленные пожаром, который не смогли затушить водой, не оказали серьезного сопротивления и отступили. Основная сеча пошла в глубине крепости, бойцы обеих сторон бились почти вслепую, но за счет сохранения строя, да и превосходства в силе новгородцы несли меньшие потери и шаг за шагом развивали успех. Сражение шло почти всю ночь - сначала с плотной массой противника, а после, когда разбили его основную часть - с разрозненными группами. Уже на рассвете взяли под свой контроль всю нагорную часть города с княжеским двором и православным храмом, возведенном на месте прежнего капища. Захватили в плен и посадили в поруб посадника, а с ним за компанию митрополита Леонтия, во многом повлиявшим на Владимира против Новгорода.
Сам Варяжко не шел в бой со своими воинами, как бывало не раз прежде, ясно понимал, что в сутолоке и неразберихе ночного сражения вряд ли его участие принесет пользу. Рассчитывал больше на выучку бойцов и опыт командиров, которые должны были без особых потерь справиться с противником, вдвое уступавшим в численности, к тому в большей части состоящим из городского ополчения. Да и ошеломление от разгорающихся пожаров и скорого разрушения оборонительных сооружений - за час с небольшим работы полусотни онагров, - отнюдь не поднимало боевой дух защитников. Но все же волновался, прислушиваясь к звукам боя - крикам командиров, лязгу оружия, ударам по щитам, - особенно в начале боя. После же, когда сражение переместилось вглубь крепости, непроизвольно вздохнул с облегчением - победа уже не вызывала ни малейшего сомнения.
Наутро, когда битва закончилась, а новгородской войско полностью заняло верхний город, обошел знакомые с юности места, невольно вспоминая свое отрочество в княжеской дружине. Сколько воды утекло за почти два десятка лет, а ему казалось - все было, как вчера. Впечатление портили останки пожарищ - выгорела треть строений в детинце, но тот же княжеский двор уцелел, разве что выломаны ворота и кое-где еще заметны следы случившейся здесь схватки. Выслушал доклады командиров о прошедшем бое и потерях - они оказались в пределах планируемого, убитыми и ранеными около пятисот человек, а у противника более тысячи и еще столько взяли в плен. После отпустил с приказом дать бойцам отдых, только оставить караульную смену, сам же отправился в хоромы посадника располагаться там со всем штабом. Занимать княжеский двор не стал, оставил нетронутым до вселения в него нового Великого князя - разумеется, если его планы сбудутся.
В тот день довелось Варяжко встречаться с жителями верхнего места и Подола, для того он специально отправился в людные места - на торги (их в Киеве было несколько, в отличие от Новгорода, с одним на весь город). Самыми оживленными и важными считались подольское Торговище и Бабий Торжок на Горе, здесь торговали купцы с самих дальних сторон - из Византии и Персии, Готланда и Померании. Кроме самой торговли, они служили главными центрами городской жизни - сюда люди приходили, чтобы узнать новости, да и просто пообщаться с другими, поговорить о том и о сем. Здесь рождались и распространялись сплетни и слухи, кликуны - биричи объявляли указы и читали грамоты, вызывали в суд ответчиков. Они не закрывались ни на день, чтобы вокруг не происходило, так и сейчас, после прихода новгородского войска и ночного боя в верхнем городе, бурлили народом, даже пуще обычного - всем хотелось узнать, что же произошло?
Торговище в Подоле []
Торговище в Подоле
Варяжно шел открыто по торжищам с сопровождающей его охраной, не пытаясь затеряться среди других гостей города. Напротив, впереди идущий воин объявлял во весь голос: - Расступись, дорогу Верховному правителю Новгорода!
Народ расступался, люди молча, без криков и громкого ропота, смотрели на того, кто захватил Киев силой, принес смерть и неволю их близким, а потом слушали его речь с помоста. Варяжко видел хмурые лица, злобу и страх в глазах киевлян, понимал обуревавшие их чувства, но вины за собой не признавал - он сделал все, чтобы избежать кровопролития. Даже тогда, когда отдал приказ на штурм, велел своим воинам понапрасну не лишать жизни защитников. Потому те пощадили выживших и взяли в плен, а не вырезали до единого, как нередко поступали с чужеземными врагами. Выступая перед народом Киева и гостями, Варяжко старался простым слогом донести до каждого - Новгород не хочет войны, здесь лишь для того, чтобы отлучить тирана от княжеского престола. Осознавал, что словами не переменить враждебное отношение, но все же посчитал нужным хоть как-то смягчить его, сделать более терпимым, не доводить до прямых столкновений.
В последующие дни и недели делом доказывал киевскому люду мирный настрой - вывел войско за город, оставив только часть на охране детинца и для патрулирования города, отпустил захваченных в плен воев, даже не потребовав за них выкупа, не вмешивался в местную жизнь, постепенно возвращавшуюся в привычное русло. Предпринятые меры позволили избежать новых жертв и вооруженных конфликтов, в какой-то степени примирили киевлян с нахождением в их городе чужого войска - во всяком случае, не задирали воинов, хотя и какой-либо приязни также не высказывали. Тем временем гонцы от Варяжко направились во все русские земли с грамотами о взятии Киева и отречении Владимира от великокняжеского престола. В них призвали поддержать новгородский народ, вставшего на защиту своей воли и веры пращуров против прежнего князя, всем миром избрать нового правителя Руси.

Глава 12

Прошел почти месяц, когда дозорные струги, отправленные к Чернигову, вернулись с вестью - идет Владимир с войском. До сих пор никто из тех, кому были отправлены грамоты, ответных посланий не передал, даже с ближних земель. По-видимому, там выжидали - чем закончится противостояние между князем и Новгородом, кто победит в сражении между ними. А то, что оно будет - никто не сомневался, Владимир не оставит без ответа прямой вызов, непременно захочет посчитаться. Сразу после получения вести Варяжко дал команду готовиться к решающей схватке на поле боя - отсиживаться за стенами Киева не собирался. Когда ближний дозор дал сигнал костром о подходе неприятеля, по его приказу часть ушкуев вышла из протоки на Днепр - она должна была встретить огнем вражеские суда, потрепать их, насколько удастся, помешать привалиться к берегу. Основной же состав полков встал почти у самой воды за гуляй-городом в ожидании княжеского войска.
Владимир со своим воинством подходил осторожно - ему уже приходилось сталкиваться с метательными орудиями новгородцев при захвате крепостей на Волге. Выдвинул вперед струги и челны, те пошли на перехват ушкуев, сам же с остальными судами приотстал. На помощь ушкуям Варяжко отправил свои струги, между легкими кораблями обеих сторон завязалась схватка на короткой дистанции, едва ли не борт о борт. В численности судов, как и в войске, Владимир имел более, чем двукратное преимущество, новгородцы же могли противопоставить лучшую выучку экипажей и свое грозное оружие - греческий огонь. Сражение стругов стало почином, дальше вступили в бой ушкуи и ладьи, с ними уже перевес киевского флота стал подавляющим - новгородцы отступали, огрызаясь огнем и снарядами онагров. Но стоило врагу ослабить напор и повернуть к нужному берегу, как на ушкуях пошли вперед, выбивая неприятельские суда одно за другим.
Пришлось Владимиру для их сдерживания оставить добрую треть своих кораблей, с остальными пошел на штурм выстроившегося на берегу противника. Новгородские воины встретили ливнем стрел из-за своего укрепления, а когда суда прорвались на мелководье - зажигательными гранатами. Под огнем и стрелами вои князя высаживались с бортов прямо в воду и шли вперед, закрываясь щитами и на ходу вставая в строй. Несли огромные потери, но не останавливались, пока не уперлись в заграждение гуляй-города. Пытались опрокинуть его, когда же не получилось, принялись рубить топорами и мечами. Бойцы за стенкой мешали им ударами копий через стрелковые бойницы - стрелы в близкой схватке уже не могли помочь, кто-то пытался достать врага мечом. Все же на нескольких участках княжескому войску удалось прорваться, здесь началась прямая сеча врагов - строй против строя.
Встретились достойные противники, не уступавшие в стойкости и храбрости, но в слаженности и выучке новгородцы имели преимущество, да и подкрепления из резерва помогли - смогли остановить все еще превосходящего в численности неприятеля. Варяжко стоял за передовой линией, давал указания командирам, маневрировал резервом, пару раз сам вмешивался в самых опасных местах. Бой шел уже второй час, стороны бились из последних сил, а судьба его все не решалась - кто же возьмет верх? Переломным мог оказаться тот момент, когда в спину новгородцев ударил отряд воев из-за стен детинца - по-видимому, прорвались через стоявший в воротах пост. Причем, именно тех, кого новгородцы захватили в плен при взятии Киева, а потом милосердно отпустили. Только усилиями воинов из последнего резерва и самого Варяжко с его личной охраной удалось отразить удар с тыла.
Возможно, боги сделали наконец свой выбор - медленно, шаг за шагом, северное войско отдавило противника от гуляй-города, а потом к самой воде, здесь и произошла финальная, самая кровавая, схватка - до последнего воина проигравшей стороны. Новгородцы на этот раз никого не пожалели, добили раненых и редких выживших. После боя принялись искать князя, но ни его самого, ни его дяди, по совместительству воеводы - Добрыни, - среди убитых не нашли. Похоже, успел сбежать вместе с малой частью дружины - несколько скоростных струг сумели прорваться сквозь строй новгородских ушкуев и уйти вниз по течению. Побег Владимира не помешал победителям праздновать свой великий успех - все, до последнего ратника, понимали, что в этом битве решалась судьба их родной земли, да и всей Руси. Как она сложится дальше - наверняка никто не мог сказать, даже их командующий, но то, что она круто поменяется, сомнений ни у кого не было.
Победа далась огромной ценой - из почти трех с половиной тысячи воинов остались в строю чуть более двух, да и среди них немалую часть составили раненые. Получил рану и Варяжко - ударом меча пробили кольчугу и зацепили краем правый бок. Хорошо еще, что бойцы охраны вовремя заметили ранение командующего и перевязали, а то изошел бы кровью. Сам он в пылу боя даже не почувствовал боли, после же от слабости и головокружения едва не упал - поддержали стоящие рядом бойцы, они же прикрыли его и вывели из схватки. Поле сражения не покинул, продолжал командовать своим войском до самого конца, лишь тогда позволил охране увести его в детинец. Ранение случилось не столь серьезным, как показалось вначале из-за обильного кровотечения, уже через два дня нашел силы встать на ноги и вызвал командиров полков на совет.
Обсудили дальнейшие действия и варианты - оставаться в Киеве до избрания нового князя или возвращаться в Новгород, собирать силы для похода в Поволжье. Идти туда сейчас со столь малым воинством не имело смысла - у булгар даже без войска Владимира своих воинов хватало с лихвой для удержания захваченной земли. Так что идти туда следовало после достаточной подготовки, вероятнее всего, в следующем году, в этом уже не успевали - нужно еще набирать людей в полки и хоть немного их подучить. Даже укорил себя мыслью - следовало дать команду взять живыми княжеских воев, пригодились бы теперь. Тут же поправился - тогда, в бою, его бойцы рассвирепели в отчаянной схватке и остановить их практически было невозможно. На совете приняли решение не оставлять Киев без присмотра, а то найдется такой, кто подсуетится и приберет опустевший княжеский престол, не имея на то законного права.
Вновь разослали грамоты к посадникам и наместникам с вестью о победе над Владимиром, повторно призвали к избранию нового князя, разве что уточнили дату съезда полномочных мужей и выбора правителя Руси из предложенных ими кандидатур. На этот раз ответы последовали скоро - теперь, когда новгородцы побили Владимира и лишили его реальной власти, никто не хотел упустить возможность продвинуть на освободившийся престол кого-то из своих. Но первыми объявились в Киеве не они, а волхвы, изгнанные из города Владимиром после принятия им христианства. Не просили, а потребовали - ничтоже сумняшеся в своем праве, - от новгородского правителя вернуть им священное место, сжечь возведенный на нем храм чуждой веры и покарать тех, кто глумился над истинными богами.
Бесцеремонный тон, без тени почитания, и сама речь главы волхвов Ладислава, как он сам себя назвал, вызвали в Варяжко раздражение - так с ним не обращались давно, еще с юных лет, когда заслужил у окружающих людей какое-то уважение. Похоже, тот попытался ошеломить его своим напором, - как говорили в прошлой жизни - пошел на него буром, - и заставить согласиться со своими требованиями. Спокойно, не показывая недовольства, ответил:
- Правда в истинной вере и ваши слова справедливы, в том нет сомнения. Но здесь я гость и не вправе чинить самоуправство. Подождите немного, скоро изберут нового князя киевского - с ним и разберетесь в столь важном деле. Пока же располагайтесь в детинце - вам укажут место для постоя, но прошу - до поры не чините распри с теми, кто принял чужую веру, мне не нужна в городе смута.
По-видимому, старший волхв не ожидал отпора, пусть и в мягкой форме, смотрел недоуменно на Варяжко, а когда же понял, что ему, по сути, отказали, побелел лицом от охватившего его возмущения и с нескрываемым гневом проговорил:
- Уж не продался ли ты слугам ложного бога, этим сладкоречивым исчадиям пекла? Нет в твоих словах почтения к светлым богам и к нам, их верным сынам! Окстись и не перечь нам более, иначе проклянем и сгорит твоя душа в геенне огненной!
Все также внешне спокойно, но кипя внутри от злости, ответил зарвавшемуся волхву:
- Никому я не продавался и вера моя крепка, в том могу поклясться всеми богами! Но служу я народу и не должен чинить ему бед, даже и по воле вашей. Повторюсь - дождитесь избрания нового князя, в том слово мое последнее.
Сидевший рядом второй волхв придержал главу, когда, покраснев лицом от гнева, тот попытался что-то сказать - возможно, что и проклясть Варяжко:
- Не спеши, Ладислав, охолонь. Нам надо еще поразмыслить, а потом выносить приговор.
Обратившись уже к Варяжко, продолжил:
- Ты муж служивый, печешься о деле своем. Но должен понимать, что сейчас важнее - слово людское или воля богов, что привела нас к тебе. Подумай о том, а мы уйдем - вернемся, когда очистится от скверны священное место, а народ покается в злодеяниях против исконной веры. И до тех пор не будет ему прощения и благословения богов, многие беды случатся в наказание. В том их воля, мы же можем только молиться и просить у них снисхождения к неразумным детям своим.
Как сама встреча с языческими жрецами, так и последние слова волхва-прорицателя - Варяжко уже понял, кто тот по особой эманации духа, идущей от него как-будто изнутри, из самой сути, - принесли тревогу, ощущение чего-то неправильного. Он и теперь ни о чем не жалел, считал содеянное им и его людьми нужным для своего народа. Но сомнение, пока еще крохотное, зародилось в душе - верно ли осознал он свое предназначение или идет по ложному пути? И не в случившемся конфликте видел причину - ее он не хотел, как и ссориться с жрецами, но и не мог позволить кому-либо понукать им, - зацепили же слова о будущих бедах. Только не из-за воли каких-то богов - никакой слепой веры он не испытывал, - а по вине людей, считая и его самого. Попытался оценить - пошли ли его деяния на пользу или от них больше вреда? Для Новгорода, может быть, во благо, а для всей Руси? От этих вопросов и сомнений стало неуютно, усилием воли заставил себя отрешиться от них и заняться более насущными делами.
В листопад (октябре) 995 года в Киев со всех подвластных ему земель съехались важные служивые мужи и племенные вожди. Даже с Волыни и Червени - уж с западных краев можно было ждать иного, скорее ушли бы под крыло польского короля, пока на Руси безвластие. Сход проводили на главной площади - перед княжеским двором, открыл его Варяжко как инициатор съезда гостей. С речью не затягивал и сразу перешел к делу:
- Прежний князь, Владимир, низложен, теперь вам решать - кого призвать на Киевский престол. С сего дня слагаю с себя поруку за город и ухожу с войском. Дальше сами разбирайтесь - то уже дело не мое. Да хранят вас боги и благословят нового князя, с ним весь народ русский!
Варяжко дистанцировался от того, что случится на сходе и после, дал понять съехавшимся мужам - возиться с ними и обхаживать не будет. Хватит и того, что сберег город и престол, преподнес им как на блюдечке, а уж как распорядятся - то не его забота. Спустился с возвышающегося над площадью помоста под недоуменные и обескураженные взгляды созванных им гостей и ушел прочь. В тот же день покинул Киев и отправился в родной город вместе со своими воинами, томимый предчувствием - надо скорей, иначе может произойти беда. Хотя ничто ее не предвещало - он регулярно получал из Новгорода донесения, сам отправлял указы и распоряжения, так что был в курсе происходящих там событий и чего то неожиданного и тревожного не ожидал. Только своей интуиции верил больше и торопил людей, расслабившихся было после отбытия из Киева.
Прибыли в Новгород перед самым ледоставом, в этом году он наступил заметно раньше обычного - в середине груденя (ноября), так что успели вовремя, не зря шли самым скорым ходом. С пристани Варяжко направился в управу, там выслушал отчеты своих заместителей. По ним ситуация складывалась если не лучшая - путь по Волге и Каме все еще был перекрыт, то вполне терпимая - жизнь на Новгородской земле постепенно восстанавливалась, входила в привычное русло. Люди отошли от случившегося мора, да и власть немало им в том подсобила, своими трудами и хлопотами восполнили в какой-то мере потери - добрым урожаем, товарами и услугами новых мастеров, заменивших старых, тех, кто покинул этот мир. С убылью населения также отчасти поправили - переманили люд с других земель, где имелся его избыток, да и бабы плодились обильно - за каждого рожденного дитя власти назначили существенное пособие.
Единственно, что вызвало в докладе тревогу - начавшееся этой осенью переселение булгар на правый берег Камы, на новгородскую землю. Их поселения уже появились в прибрежной части от Елги до Казани и все дальше продвигались в глубь, оттесняя русских в самые дебри. Похоже, эмир торопился занять Поволжье и закрепиться на присоединенных землях, пока на Руси идет междоусобица. Случись такое - Новгороду грозила окончательная потеря южных и восточных территорий, приносивших большую часть доходов и нужных товаров - того же хлеба. Допустить такого новгородские власти не могли, но и помешать булгарам также - те поставили сильные гарнизоны во всех прежних крепостях, построили новые. Требовались гораздо большие силы, чем имелись, чтобы выбить врага из них, и опять, в который уже раз, перед Варяжко встала казалось бы невыполнимая задача, которую следовало решить в ближайшее время - после будет только хуже.
Дома застал занемогшую Преславу - она металась в горячечном бреду, никого не узнавала. Лекарка-знахарка, находившаяся рядом, не могла ничем помочь, даже облегчить страдания, о том прямо сказала прибывшему мужу больной, после добавила:
- Жить страдалице осталось столько, сколько пожелают боги. Но, видно, не долго - не сегодня, так завтра преставится, и надо молиться, чтобы душа ее попала в благословенный Ирий.
От такого удара судьбы Варяжко застыл в оцепенении, стоял перед лежащей в постели женой и смотрел, не отрывая глаз, на побелевшее как снег лицо, без тени кровинки. Сердце не принимало даже мысль о том, что теряет еще одного родного человека, лишь стонало от боли - так не должно быть, если есть вы, боги, то спасите ее! В этот миг, случись вдруг чудо, готов был отдать все, что у него есть, ту же душу и саму жизнь. Через долгую минуту очнулся от отчаяния, мысли заметались от зародившейся надежды - может быть, еще не все потеряно, он должен хоть что-то предпринять! Спросил у лекарки и стоявшей напротив Милавы: - Как случилось, отчего она занемогла?
Ответила Милава: - Да вот как родила, вскоре и слегла. Ослабла, даже не могла дитя на руках удержать. А потом стало хуже - спала с лица, дышала с трудом, а сегодня впала в беспамятство.
Варяжко только сейчас обратил внимание, что живота у Преславы нет - когда уходил в поход, она находилась на пятом месяце беременности, так что срок рожать уже настал. Сразу возникло подозрение, что болезнь жены связана с родами, уточнил у Милавы:
- Кто принимал у Преславы, бабка Зорица?
- Померла бабка, еще в прошлую зиму. Позвала повитуху из Людина, та и приняла дитя.
Подозрение переросло в уверенность - что-то не то сотворила повитуха, ведь с самими родами у Преславы не должно быть проблем, у нее сильное тело - о том говорила бабка Зорица еще в прошлый раз. Не колеблясь больше, приказал Милаве: - Убери одеяло и подними рубаху - я посмотрю, что у нее там.
Та послушно исполнила веление мужа, когда же Варяжко склонился над Преславой, сразу учуял гнилостный запах, идущий от ее промежности, после увидел там темную сукровицу с гнойными выделениями. Дал указание старшей жене: - Согрей воды побольше и приготовь чистые холсты, - сам направился в свой кабинет, где хранил лечебные мази и настойки, а также брагу - он сам ее выгнал из отборной пшеницы. Подточил еще нож и со всеми принадлежностями для предстоящей операции вернулся в комнату Преславы. Выбора у него не оставалось, как провести все самому, хотя прежде подобного опыта не имел - если не считать первую помощь при ранах. На огне прокалил лезвие ножа, отмыл руки и продезинфицировал их брагой, затем очистил кровоточащие ткани от гноя, после принялся вскрывать нарыв на половых губах и влагалище.
Ему помогала лекарка, ни в чем не переча, только смотрела внимательно за его действиями - так вместе обработали рану кровоостанавливающими настойками, затем заживляющими мазями, наложили тампон и повязку. Варяжко остался дежурить рядом с больной - вытирал пот с лица, смачивал губы медовым отваром, поправлял повязку и менял тампоны. Просидел без сна всю ночь, с тревогой вглядываясь в продолжающуюся бредить и метаться Преславу, и надеялся, что сильный ее организм справится с сепсисом после оказанной помощи. Утром она затихла, Варяжко даже испугался - не померла ли, но, услышав тихое дыхание, вздохнул облегченно - кажется, кризис миновал, жена заснула. Весь следующий день никуда не уходил, так и продолжал следить, пока вечером Преслава не открыла глаза и смотрела уже осмысленным взором.
Слабо улыбнулась сидевшему рядом Варяжко и едва слышным голосом прошептала: - Что с нашим дитя? - после ответного: - С ним все хорошо, он сейчас с Милавой, - проговорила, как будто оправдываясь: - Не дождалась тебя, родила.
Поправлялась быстро - уже на третий день рана зажила, а через неделю встала с постели. В первое время стеснялась мужа, когда время от времени тот возился со снадобьями в ее сокровенном месте, потом привыкла - уже не смущаясь, поворачивалась как ему удобнее, послушно подставляла себя. Ребенка кормила грудью с того же вечера, как пришла в себя, смотрела на него с тихой радостью, а потом засыпала с ним в неге и покое. У Варяжко даже слезы наворачивались, видя такую идиллию, едва не случившаяся беда представлялась страшным кошмаром, о котором следовало скорее позабыть. Но не обещание, данное богам в трудную минуту - в первый же день, когда мог оставить Преславу без своего надзора, - отправился в храм с дарами, искренне, от всего сердца, благодарил Рода и богородицу Рожану за спасение жены. Почти как наяву, почувствовал тепло от незримых существ, принявших его порыв - оно волной захватило душу, не оставляя сомнений в божественном провидении.
Где-то через месяц после возвращения из Киева получили вести от своих доносчиков - те сообщили подробности с избранием князя. Долго - почти две недели, не могли остановить выбор на ком-то одном, от каждой земли предлагали своего кандидата. Среди них назвали бывшего уже князем Ярополка Святославича, других мужей из рода Рюриковичей - про них раньше и не ведали, объявились, лишь узнав об освободившемся великокняжеском престоле. Кто-то из племенных вождей выдвинул себя, но того скоро отмели - для других он не указ, когда есть родовые князья. Также самочинно заявился конунг варяжский Инегельд, прихвативший с собой для большей убедительности немалую дружину. Его шансы на избрание оказались едва ли не самыми высокими, но в конце концов верховным князем стал Владислав, внук князя Игоря по младшей линии, прежде служивший каким-то чином при дворе короля Германии Оттона III. По-видимому, не обошлось без поддержки его сюзерена - щедрыми дарами и посулами перекупил съехавших на выборы мужей.
Новый князь начал правление довольно осторожно - не стал сразу менять прежних наместников, даже заверил их в своей поддержке в обмен на верность и радение престолу. Народу киевскому каких-то новых тягот не назначил, пока разбирался с местными делами. Еще занялся набором своей дружины - нанял тех же варягов, других ратных мужей, согласившихся пойти к нему на службу. О прежнем князе, Владимире, точных вестей не было, только лишь противоречивые слухи. По одним он отправился в Византию искать подмогу от императора Василия II, чтобы затем вернуться в Киев и отбить обратно. По другим он направился в степь к печенегам звать в набег на Русь, обещал им щедрую добычу, если завоюют ему киевский престол. Но в любом случае никто от него не ждал смирения - вряд ли Владимир откажется от прежней власти, наверняка постарается вернуть ее, а уж упорства ему было не занимать.
С Поволжьем Варяжко надумал повторить опыт из юности - пойти с походом уже этой зимой, притом обходным путем, с севера - по Северной Двине и пермской земле и дальше к Каме. Обычный маршрут по Волжскому тракту перекрыли булгары, засевшие в крепостях на побережье Волги и устье Камы, так что пробиваться с этой стороны было бы слишком расточительным. С обратной же неприятель оставил значительно меньшее войско, там он просто блокировал прорыв поволжских полков к Волге. Так что Варяжко счел возможным именно отсюда начать освобождение своих земель имеющимися у Новгорода силами с реальным шансом на успех. Сложность представляла сама дорога - на участке между реками Вычегдой, притоком Двины, и Джурич, впадающей в Каму, проходила по труднодоступным дебрям и болотам. Предстояла большая работа по ее пробивке и расчистке, ею и занялся, поручил своим помощникам отправить лесорубов со всем снаряжением и охраной.
Войско отправилось в поход в самую стужу, перед Водосвятом. Шло скорым маршем, частью на санях, а больше своим ходом, останавливалось только на дневные привалы и ночлег. Бойцы принимали горячую пищу, отогревались у костров, а потом вновь продолжали путь. Так и шли день за днем, миновали Ладогу, вслед Онегу, дальше уже на юг по Двине. Дорога в полторы тысячи верст заняла почти два месяца - мороз уже сменился оттепелью, а полки двигались все дальше. Проследовали через только что проложенные просеки и гати к Каме, по ней уже вышли к своим землям. Поселенцы встречали воинов с радостью и облегчением после почти двух лет вражеского окружения. Хотя булгары к ним особой жестокости не проявили, но и бед доставили немало - обложили податями, даже за небольшие долги забирали в рабство, да и со свободным людом обращались ненамного лучше.
Встретили оставшиеся от прежних полков разрозненные подразделения - они отошли вглубь земель под напором врага и перебивались все прошедшее время с хлеба на воду. Без общего командования активных боев не предпринимали, только изредка совершали вылазки - больше с целью добычи пропитания, чем навредить противнику. Распределили окруженцев по ротам прибывших полков, продолжили поход уже с ними. Первые столкновения с вражескими постами произошли под Елабугой, смяли их, почти не задерживаясь. Саму крепость не стали брать, только оставили один полк для его блокирования, а остальные пошли дальше, стараясь скорее, не вступая в серьезные сражения, занять все правобережье Камы до начала ледохода. Противник же отступал, обескураженный наступлением неизвестно откуда взявшегося русского войска, запирался в крепостях, по-видимому, рассчитывая отсидеться в них до подхода подмоги.
Варяжко на этот раз с войском в поход не направился - обстоятельства не позволяли оставлять Новгород на столь большой срок. Беспокоила ситуация, складывающаяся в Киеве - как с новым князем, так и вестями о Владимире. По донесениям агентов, Борислав стал вести политику, вызвавшей смуту и брожение в народе, особенно с выбором веры. В Киеве появились посланники римской церкви, между ними и священнослужителями из Византии началась борьба за умы и души людей. К ним еще присоединились языческие жрецы, пытавшиеся вернуть прежнее влияние, так что у народа просто терялись ориентиры - за кем же следовать, чья вера самая правильная? Поступить так, как Владимир - принудить людей принять то же католичество, которого сам придерживался - у Владислава духу не хватило. Да и понимал, что силы и авторитета у него пока еще недостаточно, фактически пустил важное дело на самотек.
Одновременно с католическими миссионерами объявились посланцы германского короля, составившие ближнее окружение новоявленного князя. Под их диктовку принял указы, далеко не во всем отвечавшие интересам русских земель. Заключил союзный договор со своим бывшим сюзереном со взаимными обязательствами, среди них и военными. По нему Киев должен был принять на постой рыцарский отряд в три сотни копий как бы в помощь от возможного нападения войска бывшего князя. Какие-то основания к тому были - Владимир действительно заручился поддержкой византийского императора Василия II, тот согласился дать войско для похода на Киев. Но все же больше доверия вызывало предположение, что Оттон III пошел на такой шаг ради сохранения власти своего ставленника, чтобы после привязать Русь к планируемым им военным компаниям против польского короля Борислава 1 или того же Василия II.
Русь все больше втягивалась в орбиту европейских разборок, становилась разменной пешкой в планах крупнейших политических игроков. Вина в том ложилась как на прежнего и нового князей, в борьбе за власть призвавших на помощь коронованных хищников, так и в какой-то мере на самого Варяжко, невольно спровоцировавшего подобный расклад. Вновь возникли мучающие душу сомнения - верный ли избрал путь в новой жизни, сам себе задал вопрос: - Почему же его деяния, без ложной скромности - выдающиеся, приносят Руси и его народу только вред? Все больше проливается кровь, приходят новые беды, как-то справляешься с ними, а взамен другие, с худшими последствиями. Правил бы Владимир как в прежней истории, пусть с насилием и обманом - нет же, вмешался, разве стало от того лучше? Честно ответил - хуже! Тем горше становилось на сердце - ведь все делал по совести, выполнял свой долг не жалея себя, почему же тогда так плохо складывается?

Глава 13

В самобичевании дошел до мысли: - бросить все - службу, семью, город, - и уйти в самую глушь, где нет людей, есть только первозданная природа. Молить богов о прощении своих грехов - они от гордыни: возомнил о себе, что вправе распоряжаться чужими судьбами. Теперь же в покаянии готов был отрешиться от мирской суеты и принять любую волю Созидателя, какой бы суровой она не оказалась. В таком настрое Варяжко уже собрался идти к народу отрекаться от власти, но остановила совесть - он должен отвечать за людей, поверившим ему, связавшим с ним чаяния и саму жизнь. Бросить их в канун трудных испытаний, поддаться своей слабости, пусть и во спасение души, стало бы прямым предательством. Надо перебороть в себе сомнения и идти вперед - убеждение в том укрепило волю, вернуло покой и уверенность - делай то, что должен, без страха и упрека.
Никому не подавал вида о душевных терзаниях, да и никто не догадывался о них - люди видели перед собой сильного мужа, под чьей властью и заботой чувствовали себя защищенным от любых невзгод. Вел себя как обычно - проводил как прежде совещания, слушал доклады, давал какие-то указания, объезжал города и селения Новгородской земли. Там встречался с народом, вел разговоры с важными чинами и простым людом. В одной из таких поездок встретил в небольшом селении на Луге девушку, до боли похожую на Румяну, от вида которой все внутри захолонуло. Прошло уже много лет, но позабыть любимую не мог, она продолжала царить в его сердце. Сейчас же вновь видел ее - то же изумительной красоты лицо, хрупкое тело, даже сорочка на ней под свитой с тем же узором, как и у Румяны. На миг даже закрыл глаза - неужели померещилась, но она не пропала, смотрела на него голубыми глазами в окружении таких же селян.
Обратился к девушке с вопросом и вздрогнул, услышав ответ, притом знакомым певучим голосом: - Как зовут тебя, красная девица? - Румяна, господин...
Такого совпадения не могло быть, Варяжко даже поверил в то, что перед ним его любимая, переродившаяся в эту девушку. Проговорил внезапно охрипнувшим голосом: - Ты поедешь со мной, Румяна?
Девушка не смутилась от нескромного вопроса по сути незнакомого мужчины, не опустила глаза, ответила прямо: - Если батюшка позволит, господин.
В разговор вмешался стоявший рядом кряжистый мужик, судя по надетому на нем обожженному фартуку - кузнец или другой мастер огненных дел: - Я Збигнев, литейщик железа, а это моя дочь. Что вы хотите от нее, господин?
- Возьму ее в жены, Збигнев. Кто я - тебе ведомо. Коль сговоримся, то заберу Румяну в свои хоромы.
- Дело важное, не здесь о нем судить. Моя изба неподалеку, там все оговорим, господин.
Вот так - нежданно-негаданно, - Варяжко обзавелся новой женой, хотя уже давно утехи с женщинами не привлекали его. Не сказать, что ослаб мужской силой - в том могли подтвердить его жены, но искать в стороне приключений никакого желания не испытывал. С Румяной обращался больше не по телесной надобности, а велению души - изливал на нее всю ту любовь, что хранил прежде в сердце. Умом же понимал, что это другая Румяна - все же разница между ними имелась, да и ответного чувства та не проявляла, лишь покорность и какое-то подобие приязни, не более. Но даже того ему было достаточно, чтобы представлять в своих объятиях прежнюю любимую, вновь обрести желание и блаженство от близости. В нем пробудился вкус к жизни - мог засмеяться беззаботно, что уже давно не происходило, выходил гулять с семьей, позволял себе шалости, играясь с малыми детьми.
Весной пришла весть из Киева - Владимир с византийским войском подступил к городу и осадил его. Новый князь, Владислав, заперся в детинце, побоялся выступить навстречу и дать сражение, да и с воинами у него было не густо - меньше трех тысяч против пяти у соперника. Наместники земель не спешили отправлять своих воев, сомневаясь в его полководческом даре - войска прежде он не водил, и победе над Владимиром, - прислали лишь с ближних - полян, древлян и северян. Больше месяца Владимир стоял у киевских стен, не раз со своими воинами шел на приступ, брал на измор. Но только с помощью тайных сообщников, открывших ему ворота, прорвался в крепость и захватил княжеский двор, сломав сопротивление германских копейщиков, занявших здесь оборону. Вырезал всех из них, кто остался в живых, не пожалел и своего двоюродного брата - Владислава, хотя тот сложил оружие и готов был сдаться.
Вернув себе княжеский престол, Владимир отправил гонцов по землям с грамотами, в которых объявил о принятии власти над Русью и отменил все указы недолго правившего Владислава. Тогда же расторг договор с германским королем и заключил подобный с византийским императором. В уплату за помощь обязался на следующий год отправить свое войско в Болгарию, воевавшей тогда против Византии за влияние на Балканах. Набрал воинов в дружину, частью из прежней, оставшейся от Владислава, но больше из воев, запросившихся к нему на ратную службу - таких оказалось немало в самом Киеве и окрестных землях. Прознав о победе Владимира, поместные посадники поспешили заверить нового или, вернее, старого правителя о своей преданности - кто-то отправил грамоту, другие сами приехали в стольный град. Князь принял их благосклонно, но вскоре припомнил части из них службу почившему предшественнику - заменил на доверенных мужей, пришедших с ним из Византии.
Варяжко с досадой воспринял весть о вокняжении Владимира - все его прошлые труды пошли насмарку, придется вновь уживаться с коварным недругом. О том, что Владимир оставит в покое Новгород, не стоило и предполагать - наверняка тот снова, как наберет силы, учинит козни, а то и пойдет войной. Варяжко, если прямо признаться, уже устал от противостояния с извечным соперником - от него уже не раз страдал народ Руси, но остановить его миром никак не удавалось. Случались годы перемирия и даже, если не дружбы, то союзничества, но после опять наступала вражда. Вольный город стоял костью поперек горла у тирана, возжелавшего безграничной власти над всеми русскими землями, а усиление Новгорода принимал как прямую угрозу его намерениям. Прошлогодняя попытка как-то решить проблему провалилась - упертый Владимир смог добиться своего, вызывая тем самым кроме понятного раздражения также и невольное уважение.
Тем временем новгородские полки продолжали освобождение Поволжья от булгарских захватчиков. По донесениям командующего Миронега, весной отбили наступление войска противника с левобережья Камы, после заняли блокированные ранее крепости. Сражения произошли жаркие, каждая победа давалась с большим трудом, сейчас силы новгородцев исчерпались до предела. Просил подкреплений, иначе не выдержит, если булгары предпримут новое наступление крупным войском, а об освобождении Казани и других крепостей на Волге пока речи не может быть. Варяжко и сам отчетливо понимал такой расклад, торопил с формированием новых полков и их обучением хотя бы по минимуму. Его люди вербовали рекрутов по своим и соседним землям, готовили снаряжение, назначенные командиры от рассвета до заката гоняли молодняк, пока не доложили о готовности их частей и подразделений к отправке в Поволжье. В середине лета караван судов с погрузившимися на них полками направился на подмогу, но не кружным путем, а напрямую, по Волжскому тракту.
Командовал походом сам Варяжко - не удержался на сей раз, решил потешить захвативший его воинский зуд. Уже на Волге, напротив выстроенных русских крепостей, прошли в полной готовности к сражению - с передним дозором и боковым охранением, но обошлось, никто не помешал проходу судов. По-видимому, Владимиру было недосуг до восточных рубежей, даже снял гарнизоны отсюда, оставив только часть для дозорной службы. Ниже Оки караван разделился - часть ушкуев пошла к Казани, другие направились к остальным крепостям на левобережье до устья Камы. Для пролома стен применили онагры, но уже без зажигательных зарядов - оставшийся запас использовали в прошлом году, новый еще не наготовили. Командиры старались беречь людей - о том особо указал командующий войском, - отправляли бойцов на штурм лишь после основательной обработки стен онаграми и их разрушения в местах атаки. Впереди шли самые опытные и умелые, а молодняк уже за ними, учась в бою воинской науке и не подставляясь без нужды.
Несмотря на принятые меры, потери несли огромные - в тех трех полках, что брали Казань, в строю остались меньше половины бойцов. Другой командующий уже давно бы прекратил штурмовать казалось бы неприступную крепость, а Варяжко раз за разом поднимал людей и вел их вперед, нередко сам вступал в бой. Отчетливо осознавал - надо во чтобы ни стало захватить неприятельский оплот, если не возьмут сейчас, то вряд ли еще когда-то. В таком же духе настроил своих командиров и бойцов, они с новыми силами и яростью шли на вставших стеной булгар. Схватки шли ожесточенно, за каждый опорный пункт и здание проливалась немалая кровь с обеих сторон. Так продолжалось день за днем в течении двух с лишним недель, пока постепенно не сказались превосходство русских в живой силе и возросшее боевое мастерство прежних новичков. Победа далась слишком трудно, воины падали от усталости рядом с поверженным противником, сил не хватало даже для радости.
В начале осени освободили от булгар всю береговую полосу, полностью сняли блокаду Поволжья и восточных земель. Пошли на новгородскую землю первые караваны с хлебом и товарами, уральским металлом, мехами от таежных добытчиков. Прежняя жизнь возвращалась в освобожденные поселения, отстраивались города, воины восстанавливали и укрепляли взятые ими крепости и остроги, чтобы впредь не допустить захвата и пролития крови, как было недавно. Сам Варяжко объезжал славянские поселения, пострадавших больше других от бесчинства булгар, решал с местными властями о помощи переселенцам, приеме новых семей на их землях. Богатый край, а освоили его самую малость - о том шла речь на совете, которую в завершении поездки провел Варяжко. Дал задание администрации округа готовить участки для будущих поселений и городов - они понадобятся в самом скором времени.
Вернулся в Новгород к концу осени в самое ненастье, под шедшим уже неделю проливным дождем. Как ни рвался домой, в тепло и уют семьи, но ставил долг выше - до самого вечера занимался в управе служебными делами. Выслушал доклады и отчеты заместителей и начадьников служб, просмотрел документы, внимательно прочитал донесения агентов из Киева. Особо его заинтересовал конфликт и обострение отношений с Германской королевством, дело дошло до закрытия границы для русских купцов - такое происходило в крайних случаях, накануне войны. Еще большее напряжение внесло изгнание Владимиром католических священников с позором - их вытолкали из храма посохами как отверженных, на том настоял митрополит Леонтий, давно точивший зубы на конкурентов. Реакция Рима оказалась ожидаемой - папа Григорий V, германец по происхождению, предал хуле еретика, призвал верных святой церкви монархов покарать русского князя.
Варяжко поражался необдуманным поступкам Владимира - никак не ожидал такого от расчетливого, не раз битого жизнью мужа. Зачем же ему надо было убивать Владислава и германских рыцарей, когда они уже не могли сопротивляться? Мог бы с гораздо большим толком отдать их Оттону III за солидный выкуп и не доводить до нынешней ситуации, грозящей войной. С теми же священниками - следовало обойтись аккуратнее и не идти на поводу своекорыстных служителей Константинопольского патриарха Сисиния II, многие годы враждовавшего с папой римским. Складывалось впечатление, что князь попал под полное влияние византийцев, действовал на пользу им, а не народу Руси. Иначе невозможно было объяснить совершенные им деяния, которые даже менее умудренный правитель не допустил бы. Казалось, следовало радоваться - теперь Владимиру явно будет не до Новгорода, забот он себе набрал выше головы, но тоска одолевала душу из-за грядущих бед простых русичей.
Помочь же не имел возможностей - вести войско в Киев и вновь свергать Владимира не позволил бы народ Новгорода, ему нет дела до Руси, если не видит в том нужды. Другие варианты также не давали хоть какие-либо гарантии успеха - послать ли душегубов, чтобы покончили с князем, или разослать грамоты по русским землям с объяснением чинимого вреда и призывом восстать против него. Ничего путного так и не придумал, на закате дня ушел домой, оставив в сторону тягостные мысли. После, уже в своих хоромах, отдав должное внимание близким, вновь вернулся к не дававшей покоя проблеме. Даже попенял себя - уж его она никак не касалась, зачем же утруждаться лишними заботами! Но смирился с мятущейся душой, стал искать какой-либо приемлемый выход из непростой ситуации.
Ни в тот вечер, ни в последующие дни решения не нашел, да и другие заботы и хлопоты постепенно отодвинули задачу на задворки памяти. Наступила уже зима, однажды вечером после ужина Варяжко отдыхал в своей комнате и прикорнул незаметно. В полудреме откуда-то пришла мысль, от которой тут же проснулся - сна как не бывало! - Надо ехать самому - по другому дело не решить, - все еще звучало в голове, заставляя осознать уже в яви не совсем понятные слова. - Куда, зачем? - невольно возникли вопросы, но ответа на них получил. Потом, перебирая в памяти прежние и нынешние дела, к какому же из них отнести наказ - именно так воспринял прозвучавший во сне призыв, дошел до так и не решенной проблемы. Она уже успела забыться - похоже, до поры до времени, а теперь напомнила о себе.
Долго еще размышлял над вещими словами, прикидывал и так и сяк - что может он сам, без войска, сделать против сильного врага, в чужом городе и без какой-либо поддержки. Ничего путного в том не видел, напротив, подставлялся под прихоть отнюдь не страдающего благородством князя - захоти он и от Варяжко мокрого места не останется. Как ни казалось глупым подобное решение, но все же доверился внутреннему голосу или наитию. Написал грамоту Владимиру с предложением обсудить важное дело в личной встрече, готов для того приехать в Киев. Отправил ее спешно гонцом, ответ получил уже в сечень (феврале) с согласием князя принять его. Выехал немедля, с малой охраной специальным обозом, торопился, рискуя попасть в полынью или на тонкий лед, но успел добраться в Киев до начала ледохода.
Оставил обоз и людей на берегу Почайны, велев им устраиваться в Подоле, сам в сопровождении двух воинов поднялся по посыпанной песком дорожке на гору к воротам детинца. Здесь путь им перекрыла стража, завидев вооруженных людей в броне. Старший - гридень зрелого возраста с мечом на поясе, - выступил им навстречу, двое остальных встали от него по бокам, выставив вперед копья. На вопрос дружинника: - Кто такие, по какой надобности? - ответил один из охранников Варяжко, показывая подписанную Владимиром грамоту: - Верховный правитель Новгорода, по делу к князю!
Гридень надолго не задержал - пропустил, прочитав грамоту, дал провожатого к княжескому двору. Тот довел до парадного крыльца, передал стоявшей здесь княжеской охране, ее старший вызвал кого-то из своего начальства. В конце концов выяснилось, что самого князя во дворе нет - отправился на охоту, будет завтра, но о них предупредил - велел устроить в гостевых палатах. Тиун провел Варяжко в палату для важных мужей, охранников - уже попроще. Во дворе не засиживались, в обычной одежде, оставив при себе лишь оружие, прошлись по верхнему городу, завернули в Бабий торжок, ненамного уступавшим в размерах и оживлении главному торгу. Приглядывались вокруг - что же поменялось за минувшие два года, слушали людей и казалось - все идет прежним чередом, нет ничего, что говорило бы о скорых невзгодах, если не считать тревожные слухи.
На следующий день, ближе к вечеру, за Варяжко пришел нарочный из приемной палаты, передал приглашение князя. Владимир принял гостя в горнице, где проводил особо важные встречи, по сторонам от него сидели на лавках два мужа среднего возраста. Одного из них Варяжко доводилось видеть прежде в ближнем окружении князя, второй же ему вовсе не был знаком, но не приглянулся с первого взгляда. Что-то хищное и злобное чувствовал в нем, хотя с виду тот казался тихим и мирным, кому-то мог даже внушать доверие. Владимир не медлил со своим интересом, сразу после приветствия гостя: - Будь здрав, княже, - даже не ответив на него, задал вопрос: - Какое же дело ко мне у тебя, Варяжко?
Собственно, никакого реального предложения у Варяжко не было, просто знал, что ему надо сойтись с давним недругом лицом к лицу, посмотреть тому в глаза. Подошел к столу, за которым сидел князь, почти вплотную, их взгляды встретились и сцепились накрепко - ни тот, ни другой не отводил взора. Говорил что-то, не осознавая даже о чем, а сам тем временем своей внутренней силой проникал по зрительному нерву в душу замершего на троне князя. Через считанные мгновения сломал выставленный соперником на инстинктах барьер, полностью подавил его волю. Действовал по наитию, прежде и не предполагал у себя чего-либо подобного - похоже, и его сознанием, как и у Владимира, управлял кто-то другой, разве что не насильно, а по своему желанию. Впрочем, не управлял, а помогал - все исполнялось так, как он сам хотел.
Как только почувствовал, что сознание Владимира в его власти, провел мысленно быстрый допрос - пока приближенные князя не заподозрили неладное:
- По чьему наущению убил Владислава и изгнал посланцев римской церкви - императора Василия?
- Нет, патриарха Сисиния. Василий сам послушен тому.
- Чем они тебя прельстили, кроме помощи занять княжеский трон?
- Посулили отдать мне Болгарию и Валахию, помочь оборониться от Священной империи, вздумай она напасть на нас.
Предположения Варяжко о подоплеке поступков князя подтвердились в полной мере, но теперь перед ним встала другая забота - как же нейтрализовать его в будущем? Держать долго под своим контролем не сможет, сомнений в том не испытывал - не сегодня-завтра тот придет в себя и ничего по сути не изменится. Следовало как-то увезти его с собой, а дальше решать по обстоятельствам - убивать Владимира не хотел, разве что если не останется иного выбора. Дал тому указание: - Вели своим людям готовить ладьи - как сойдет лед, пойдем вместе на Волгу. До того дня будем с тобой видеться по утрам, в трапезной. Теперь же ответь для всех, что дело мое важное и нужное, стоит съездить на место и там уже решить.
Владимир послушно выполнил то, что ему предписал Варяжко, казалось, все прошло без сучка без задоринки, но что-то насторожило ближников князя. Сидевший справа боярин смотрел на того с недоумением, второй же уставился на новгородского гостя тяжелым неотрывным взором. Варяжко ощутил идущее от него давление на свое сознание, с каждым мгновением оно нарастало - враг пытался сломить его волю. Дар у того оказался огромным - все труднее сдерживал напор чужой силы, уже тонул в бездонном омуте почерневших зрачков. В отчаянии воззвал прародителей богов: - Род, Рожаница, спасите мою душу, я погибаю!
Через мучительно долгие мгновения стало легче - давящая прессом сила резко спала, недруг же вначале закрыл глаза, после покачнулся вперед и упал кулем на пол. Никто, Варяжко тоже, не понял, что случилось с крепким на вид мужем, через какое-то время княжеский боярин соскочил с лавки и бросился к тому. Стал проверять биение сердца и дыхание, а после вызвал дежурившего в приемной палате гридня. Вскоре прибежала дворовая челядь и унесла куда-то впавшего в беспамятство ближника. Ни в тот день, ни в последующие Варяжко больше не видел этого опасного противника - как выяснил чуть позже у Владимира, доверенного человека самого патриарха, приставленного им к князю в качестве советника. По-видимому, он и диктовал своему подопечному нужные Византии решения, а тот исполнял, не подозревая об учиненным над его волей насилием.
Больше двух недель пробыл Варяжко со своими людьми в Киеве, каждое утро виделся с князем, иногда с его семьей - юной супругой из византийского рода, близкого к императору, - и детьми от прошлых жен. Их у него было трое, после принятия христианства расстался с ними, но детей, рожденных ими, оставил при себе. Не сказать, что сблизился с родными Владимира, также как и с ним самим - вел себя ровно, но в душу им не лез, о себе и своей семье рассказывал мало, лишь когда не отставали с расспросами. Невольно привязался к одной из младших дочерей князя - пятилетней Любаве, та сама едва ли не с первой встречи ластилась к нему пуще, чем к родному отцу. Тот, впрочем, не отличался особым чадолюбием, редко случалось, чтобы он кого-либо брал на руки или привечал лаской.
Вот девочка и отозвалась на проявленную Варяжкой жалость - утешил ее, когда она во дворе споткнулась и упала, поцарапав колено и ладони, а потом заплакала. Как привык со своими детьми - поднял на руки, приговаривая успокаивающие слова, протер ссадины чистым платком, подул еще на них. Любава прижалась к его широкой груди, обхватив ручками шею, так и застыла, продолжая еще всхлипывать. Детская душа, лишенная родительской ласки, потянулась к нему, а он не мог оттолкнуть, принял как родную. С того дня бросалась к Варяжко, встретив где-нибудь в сенях, после сама приходила к нему в гостевую палату, а он рассказывал ей сказки или играл во что нибудь. Иногда к ней присоединялись другие дети - княжеские и дворовые, с ними Варяжко водился с гораздо большей охотой, чем со взрослыми.
В конце марта, когда на Днепре сошел лед, отправились к Волге на трех ладьях якобы для совместной добычи земляного масла, как в это время называли нефть, ниже устья Оки и производства из него нужных материалов для греческого огня. Сама перспектива применения подобного средства в предстоящем военном походе на Балканы оказалась хорошим поводом, чтобы спешить с поездкой. Никто из сопровождавших князя бояр и части дружины не выразил сомнения в важности предпринятого выезда - коль князь так решил, значит так и должно быть. Тот же доверился компаньону, причем не столько под давлением на волю - его Варяжко постепенно снижал, а по своему разумению - мол, тому виднее, если уж сам ввязался в это дело. Организатор же экспедиции вел людей практически наобум, лишь по догадке, больше использовал ее как приманку, а не реальный проект.
По понятным обстоятельствам Варяжко разместился на том же судне, что и Владимир, сидел с ним в одном отсеке, только напротив. В таком близком соседстве вольно-невольно приходилось много общаться - вести разговоры, принимать пищу, даже спать рядом, если не высаживались на берег. Постепенно, день за днем, между ними приходило понимание общих интересов и взглядов, прежнее противостояние стало смягчаться. Конечно, Владимир все также желал полной власти, ради нее готов был пойти на что угодно - обман и насилие, строить козни и предавать. Но все же Варяжко увидел в нем то, что могло в какой-мере примирить их - он стоял за свой народ, пытался сплотить его и сделать сильнее. И именно суждения и размышления о том, какие-то совместные планы, выгодные обеим сторонам, помогли им сблизиться, пусть и с небольшой долей внушения.
Владимир сам признался в своей неправоте и совершенных ошибках - в той же войне против Новгорода и союзе с Византией, просчете с другими державами. Уже вместе они разбирали возможные последствия от них, меры по их исправлению - улаживанию возникших конфликтов, готовности к войне, если дойдет до нее. Варяжко пообещал помочь в меру своих возможностей - поделиться тем же секретом греческого огня и воинскими премудростями, с помощью которых не раз бил врага, не потерпев при том ни одного поражения. Хотя и осознавал, что когда-нибудь эта помощь может обратиться против него - слова верности от князя не стоили и гроша, при удобном случае тот непременно примется за свое. Пошел ради блага русичей, пусть и с таким ненадежным князем, с иным, видать, не судьба - была уже попытка, но ни к чему доброму она не привела.
На одной из прибрежных стоянок заключили договор о взаимной помощи и ненападении, но в нем Варяжко оговорил обязательное одобрение новгородским вече - больше для проформы, сам не сомневался в нем. Подобный союз действительно представлял выгоду им всем, так что не видел причину отказаться от него, пока каждая из подписавших сторон исполняет свои обязательства. Уже с полным доверием, насколько могли допустить между собой оба битых жизнью мужа, дошли до выбранного места на правобережье Волги, разбили здесь временный лагерь. Дальше Варяжко с небольшой группой лесовиков ушел на поиски нефтяного озера - он почуял его своим даром уже издали, когда еще приближались по реке, теперь шел к нему через дебри точно по курсу, как ищейка по следу. Чутье не подвело, через два дня, пройдя почти десяток нелегких верст, вышли к пропитанному нефтью болоту с исходящим от него серным смрадом.
Нашли чуть ниже от временного лагеря участок берега, более пригодный для обустройства будущего поселения, оставили здесь часть воинов расчищать его и строить острог. Остальные прорубали просеку к озеру, после набирали нефть в привезенные с собой бочки и загрузили ими все три ладьи. Оба вожака отправились на них в Казань - в нем, также как и в Елгаве, поставили мастерские для переработки земляного масла. Решили между собой, что на первых порах найденную нефть будут доставлять сюда, взамен киевская сторона получит готовую смесь и сама уже будет начинять ею зажигательные снаряды. Князь пожелал своими глазами увидеть весь процесс от перегонки сырья до конечной продукции, хотя Варяжко и пообещал ему дать мастеров и инструкторов - они помогут освоить производство и боевое применение грозного оружия.

Глава 14

В травный (мае) 997 года прежде соперничавшие Германское и Польское королевства выступили общими силами против Руси. Как катком, двадцатитысячное союзное войско смяло заслоны на Висле и прошло по западным землям до самого Буга. Собственно, особого сопротивления здесь не оказали, напротив, вожди местных племен - волынян и дулебов, - изгнали княжеских посадников и присоединились к захватчикам. Лишь на земле древлян и дреговичей разгорелись ожесточенные бои с подошедшим русским войском, в которых оно не смогло удержать оборону против вдвое превосходящих сил противника, понесло значительные потери и отступило. Так началась драматичная для Руси история, когда под пятой завоевателей оказалась большая ее часть - от Полоцка до Днестра, враг уже вышел к Днепру и взял в осаду Киев.
Варяжко еще с осени следил за событиями на западе, агенты его службы разведки доносили из Рима, Ахена, Гнезно, Праги о планах и намерениях тамошних монархов против Руси. Запоздалые меры к примирению с ними, принятые Владимиром, не принесли успеха, антирусская коалиция уже готовилась к нападению. Каждая из входящих в нее сторон имела свой интерес - от присоединения новых земель до грабежа и захвата рабов, - и не собиралась отказываться от казавшейся им легкой добычи. Взвешивал шансы выстоять в надвигающейся войне, вынужден был признать - их практически нет, если не случится какое-либо чудо. Даже если народ новгородский согласится отправить на помощь русичам свои полки - в чем немало сомневался, - то все равно они погоды не сделают, слишком большое различие в соотношении сил.
Но и не хотел принять напрашивающийся выход - заранее сдаться на милость завоевателям и смириться с порабощением своего народа. Иного и не следовало ожидать, подобное случилось в недавнем прошлом с полабскими славянами, чьи земли захватили тевтоны, а их самих обратили в рабство. Такой же настрой разделял Владимир, в беседах между собой по складывающейся ситуации нашли между собой полное согласие, разве что разошлись в конечном исходе. - Лучше погибнуть достойно, как подобает воину, чем бесславно склонить голову перед ворогом, - примерно так высказался князь, Варяжко же поправил: - Погибать дело не хитрое, ту участь лучше оставить врагу. Самим же надо выжить, но с победой, о том и следует крепко подумать.
Времени до предстоящих событий оставалось мало, там же, в Казани, передали Владимиру все имеющиеся онагры с зажигательными снарядами для них, почти весь запас горючей смеси, оставив себе лишь небольшую часть на случай нападения булгар. Отобрали из полков самых опытных командиров и умелых бойцов учить киевское воинство своей науке, с ними и переданным снаряжением князь отбыл в свою сторону, а Варяжко на Новгородскую землю. Здесь еще с прошлой осени спешно готовили новые полки, набрали в них почти семь тысяч новиков, вместе с частями, побывавшими уже в боях - около двенадцати тысяч бойцов. Никогда прежде не собирали такое воинство, но и даже и его Варяжко считал недостаточным для грядущей войны, исходил из численности войска коалиции по данным разведки не менее тридцати тысяч человек. То, что в реальности их оказалось значительно меньше, облегчало задачу, но не намного - при нужде враг мог выставить еще столько же.
Нелегко пришлось Варяжко с уговором народа Новгорода, других городов Новгородской земли пойти на многократно большие расходы для воинских нужд. На резонный вопрос: - Зачем нам это нужно, ведь не на нас нападают вороги? - отвечал: - Не надейтесь отсидеться в сторонке. Если придет беда на Русь, то и нас она не обойдет. Подомнут Киев, а потом дойдет черед нашей земли. Почивать на нарах и полагаться на то, что ворог остановится у нашего порога - лишь тешить пустой надеждой, нам же надо быть готовым ко всему.
Люди пошли ему навстречу, скрепя сердце, наверное, оно кровью обливалось, когда тысячи гривен уходили как в прорву - наем все большого воинства, приготовление снаряжения для него обходились дорого, почти половина доходов казны уходила на эти нужды. Благо еще, что возобновившиеся поставки товаров и ценной добычи с восточных земель перекрывали издержки с лихвой. Собственно, народ новгородский не испытывал лишних тягот, разве что терзания своей крохоборской души. Лишь возможная угроза от иноземного ворога усмиряла жадность людей, а когда пришли вести о его нападении на Русь и продвижении не только к Киеву, но и на север, они признали правоту своего правителя. И уже гораздо легче согласились с доводами Варяжко идти на помощь - по отдельности их подомнут скорее, надо обороняться вместе.
В изок (июне) новгородские полки вступили в войну, в это время русское войско из последних сил удерживало неприятеля на Припяти. Уже пал Туров, за ним пришел черед Пинска, русичи бились на последнем рубеже перед Днепром - Овруче. На помощь к ним Варяжко отправил три полка из Поволжья, сам же с основной группировкой в составе восьми тысяч бойцов пошел севернее, в обход наступающего противника. Посчитал, что больший результат даст удар с тыла - отрежет коммуникации неприятельского войска, да и бои на два фронта доставят тому лишние трудности и путаницу, а с дезорганизованным воинством справиться гораздо легче. Пошел по Двине, перед Полоцком свернул на небольшую речку Ушачу и дальше к Неману по протокам и озерам между ними. Его полки уничтожали встречавшиеся по пути неприятельские гарнизоны и отряды, но без нужды не задерживались - если враг уходил в сторону от их маршрута, то не преследовали, шли вперед к главной цели.
На Припять опоздали - когда через три недели вышли к нему, противник уже прорвался к Днепру, а русское войско отошло к Киеву. Хоть и старался Варяжко скорее прийти и надеялся, что русичи смогут удержаться на Припяти, но принял подобный исход спокойно - коль так сложилось, надо идти дальше, догонять ворога, а там судьба покажет - на его ли стороне воинская удача. На второй день уже издали увидел несметное количество судов, приставших к берегу у Вышгорода, предместья Киева. Варяжко не стал останавливаться, напротив по его команде ушкуи стали разгоняться и идти на сближение самым скорым ходом. На вражеских судах подняли тревогу, часть из них стала отходить от берега, но уйти из под удара не успели - расчеты онагров открыли огонь, зажигательные снаряды упали в самой гуще выстроивших в несколько рядов на мелководье дромонов и шнеккеров.
Новгородцам повезло, что войско коалиции явно не ожидало их прихода - не выставили дозоры, не поставили на рейде суда в охранении. Воспользовались оплошкой неприятеля и теперь почти без помех жгли его корабли, лишая тем самым защиты с воды. Огонь распространялся стремительно - не прошло и полчаса, как весь флот союзников горел как в гигантском костре. Затихли крики гибнувших воинов, застигнутых на борту судов, те же, кто стоял на берегу, смотрели с ужасом на огненную стихию. Когда же пламя спало и на воде остались лишь обгоревшие остовы, ушкуи подошли ближе и начали обстрел вражеского строя из онагров. Камни летели через все поле, от них нельзя было скрыться в самом дальнем углу, а помешать неприятель ничем не мог - расчеты орудий за высоким бортом оставались неуязвимы для тех же лучников.
Конечно, обстрел из онагров не мог нанести существенного ущерба многотысячному войску, он больше давил на психику, когда же через час непрерывной бомбардировки камнями вновь применили зажигательные снаряды, воины не выдержали и, бросив строй, побежали вдоль крутого берега подальше от огня, мешая и сталкивая друг друга. Часть из них бросилась в самые дебри прибрежного леса, пытаясь уйти от преследующих их русичей. Русское войско, стоявшее за валом до бегства противника, перешло в наступление, вступило в схватку с оставшимися на поле рыцарскими дружинами, не впавшими в панику и оставшимися в строю. Новгородцы на ушкуях пошли вдогонку за бежавшими воинами, по-видимому, ополченцами, не пытавшимися хоть как-то защититься, обстреливали их стрелами, пока оставшиеся в живых не рассеялись по лесу.
В Киеве долго не задержались, в тот же день, после встречи с князем, принявшего Варяжко прохладно - не соизволил даже выйти к воротам, как весь народ, да и на слова признательности оказался скуп, - выступили обратно. Последовали вдогонку за той частью неприятельского войска, что отделилась от основной массы и пошла по Днепру вверх, к Любечу. Пришли к нему через три дня, но врага здесь не застали - он направился дальше, оставив от крепости лишь пепелище. Нагнали под Радомлей - главном городе радимичей, корабли неприятеля уже частью свернули к нему на речку Радучу, но при виде приближающихся новгородских ушкуев развернулись и пошли навстречу. Командовавший ими рыцарь оказался не робкого десятка - примерно при равном или даже большем у соперника количестве судов и воинов не побоялся пойти на него в атаку.
Бой выдался упорным, Варяжко, кроме азарта, даже испытывал от него удовольствие - в отличие в прошлого сражения под Киевом, где противник не оказал какого-либо серьезного сопротивления. На этот раз выпал соперник, практически равный ему по силам и умениям, оба избрали наступательную тактику с активным маневрированием и слаженным взаимодействием судов. Закрутилась карусель с групповыми и отдельными схватками, обходными маневрами и уходами из-под удара. Главное оружие новгородцев - онагры с зажигательными снарядами, - сейчас оказалось бесполезным, расчеты не могли попасть в верткую цель, лишь впустую потратили заряды. Ручные гранаты также не особо помогли - после удачного их применения в начале боя противник быстро освоил полученный урок и больше не подпускал ушкуи на близкое расстояние, обстреливал их издали.
Битва длилась более трех часов, когда постепенно стали сказываться усталость воинов, а также численный перевес новгородцев. Тевтоны, а именно они противостояли русскому войску, уже не успевали уходить из-под атаки ушкуев и тогда пошла в ход ручная артиллерия - один за другим дромоны неприятеля загорались и теряли ход, пока их экипажи пытались сбить огонь. Уже запылала треть из них и вражеский командующий дал команду остальным судам отступать, притом отходили они организованно, оставив два десятка в заслоне. Продержались недолго, меньше, чем полчаса, но позволили основному составу оторваться на безопасную от огня онагров дистанцию. Варяжко невольно проникся уважением к воинам, с отчаянной храбростью вступившим в последний бой, в какой-то мере пожалел тех из них, кто выжил и бросился в воду из горящих судов - не стал добивать их, отдал приказ ушкуям идти вдогонку за удаляющимся флотом.
Гнали врага до самой Двины, еще не раз тот при приближении новгородских судов оставлял часть своих на заклание, в конце от начального состава осталась едва ли треть. Остановились у волока к Ловати, после дневного отдыха пошли в родную сторону. Варяжко посчитал, что с оставшимися на русских землях вражескими отрядами князь справится сам, основную силу коалиции уже выбили, причем с весомой помощью новгородского войска. Его потери против начального расчета - Варяжко реально предполагал не менее трети, - оказались намного меньше, почти вдвое. Больше всего они составили в поволжских полках - осталось в строю меньше половины воинов, их князь ставил на самые опасные участки. Зарекся отдавать впредь своих людей Владимиру, даже пришла мысль - тот специально подставлял новгородцев под удар, а собственное войско берег за их спинами.
Победное возвращение войска на Новгородской земле не праздновали - мол, вернулись живыми и здоровыми - хвала богам, а что до ратных свершений - то старшим мужам судить, а простому люду вовсе ни к чему. Варяжко не удивлялся такому спокойному, даже равнодушному отношению к бедам и нуждам людей другого рода, а тем более племени. За своих не пожалеют и жизни, а чужим ломаного гроша не подадут - вот такой его народ, с чем он давно смирился, но самому стать таким не позволяла совесть, а также данное ему в этом мире предназначение. Неспроста ему выпала участь прожить вторую жизнь именно здесь, кто-то ровно два десятка лет назад привел его сюда, в Новгород. Не давал ему покоя, заставлял вмешиваться в судьбы других людей и всего народа, но при том не ломал его, он поступал по своей морали и воззрениям. Подобные думы заняли Варяжко, когда выдалось свободное время после возвращения и выпавших в связи с ним хлопот.
В начале осени разрешилась от бремени Румяна, в том самое деятельное участие принял сам Варяжко. Понимал, что хрупкой жене рожать будет трудно, весь последний месяц готовил ее к родам - гулял с ней каждый вечер, заставлял больше двигаться и выполнять упражнения для укрепления тазобедренного сустава - ходить гусиным шагом, приседать, поднимать ноги. Делал массаж, разминал и смазывал промежность, проводил закаливающие процедуры. Ближе к сроку выбрал самую лучшую в городе повитуху, пообещал ей целую гривну, но поставил условие - он будет рядом с женой при родах, а она должна исполнять его указания. За такую громадную сумму - в десяток раз больше, чем обычно, - бабка согласилась, когда же у роженицы начались схватки - прибежала на зов немедля и не перечила странным на ее взгляд прихотям беспокойного мужа.
Заставил повитуху тщательно со щелоком вымыть руки, после обтер их смоченным чем-то льняным лоскутом. Саму роженицу также отмыл и смазал срамное место какой-то мазью. Поместил ее на лавке не лежа, а полусидя - мол, так будет легче рожать. Когда начались схватки, встал подле жены и старался чем-то ей помочь - поддерживал за плечи, утешал и подбадривал ласковыми словами, поил своими настойками. Роды проходили трудно - прошло больше трех часов, а ребенок все не мог пройти через узкий таз. Страдалица уже выбилась из сил, бабка же кричала на нее: - Пуще тужься, печная ездова, ты же замучишь дитя!
Варяжко сам измучился, переживая за отчаявшуюся жену - та не могла родить, как ни старалась. Не подавал ей вида, поддерживал добрым словом, но все отчетливее осознавал - жизнь Румяны под угрозой и не в его силах спасти ее. Снова потерять любимую - от самой этой мысли у него внутри заледенело, казалось, стужа забралась в самое сердце. Вновь, уже в который раз, взмолился к богам, прося у них помощи, но они не отвечали - жена все продолжала маяться. Сил у нее не оставалось даже плакать, лишь судорожно всхлипывала, ее лицо, прежде покрасневшее от натуги, сейчас побледнело, глаза закатились, а голова откинулась на его плечо. Лишь слабое дыхание и бьющаяся на виске жилка подсказывали - жизнь еще не покинула исстрадавшееся тело.
Надежда на лучшее почти растаяла, когда вдруг случилось чудо - ребенок прошел через узкое место, его голова показалась между бессильно раскинувшимися ногами роженицы. Несколько мгновений, не веря глазам, Варяжко смотрел на появившееся из лона дитя, после спохватился, стал приводить в чувство жену - потер ей виски, сунул под нос чашу с брагой. Та открыла глаза, посмотрела на него недоуменно, тут же перевела взор на низ живота, всхлипнула и с неизвестно откуда возникшей силой принялась помогать ребенку. Уже потом, приняв от повитухи младенца и прижав его к груди, заплакала навзрыд, смывая слезами свои страдания и отдаваясь материнскому счастью. А Варяжко обнял ее, у него самого глаза повлажнели после пережитых волнений.
Вот так, едва не потеряв любимую жену, встал перед трудным испытанием - необходимостью выбора между прежними убеждениями и верой. До сих пор старые боги благоволили к нему, раз за разом приносили ему удачу и не требовали взамен поступиться хоть в чем-либо против своей воли. Теперь же ясно предупредили, что так дальше не будет, милость их надо заслужить. Похоже, что-то поменялось, боги посчитали нужным подвигнуть его на какие-то деяния. На что именно - Варяжко не знал, но предполагал - со временем ему дадут знать о том, сейчас же от него ждали покорности и безусловной веры. Идти на поводу кого-либо, пусть даже высших существ, не хотел, сама мысль о том претила его вольной душе. Но и не желал подставлять себя, а особенно близких ему людей неизбежным невзгодам и бедам - не сомневался в злокозненности богов в случае его неповиновения.
Выбрал свободу - и потерял Румяну, у нее открылось кровотечение от родовых травм, остановить которое Варяжко не сумел. Как в бреду, воспринимал случившееся позже - обнимал и звал любимую, не желая признать, что ее уже нет, кричал проклятия богам, не слыша увещевания родных, пытавшихся успокоить его. Немного пришел в себя, когда пришла пора везти усопшую на огневище, там со стиснутыми зубами смотрел, как в пламени она уходила на небеса. Душа застыла от боли утраты, а разум разрывался от мысли - он сам виноват, разве стоила ли воля жизни Румяны? В помутневшем сознании даже сделал шаг к пылавшей краде, чтобы уйти за любимой, остановил себя последним островком здравого смысла - надо жить дальше ради семьи и детей, на зло богам, сотворившим несчастье.
С того дня Варяжко ни разу не обращался к богам, как бы ни было трудно, полагался лишь на себя и верных людей. Не высказывал на людях худого слова, когда они молились или поминали их, пребывал в храмах, коль того требовала служба, но по своей воле обходил их стороной. К Христу отнесся также, хотя со временем разрешил православным пастырям обосноваться на Новгородской земле. Жизнь продолжалась как прежде - рождались дети, кого из них терял, другие росли и взрослели, улетали из родного гнезда. Уже первая седина пробивалась в густой бороде и шевелюре, больше от перенесенных невзгод, чем от возраста - ему ведь нет и сорока. На здоровье не жаловался - хвори его не брали, а силы хватало на двоих - мог ту же Преславу, с годами только полневшую, поднять на руках до терема и не запыхаться.
Ранней весной 998 года Варяжко отправил большую группу работных людей и два полка к Белому морю - им поручалось восстановление первого поселения в устье Северной Двины и освоение всего южного побережья. Посчитал, что пришло время занять этот край, да и с открытием северодвинского пути он становился все более важным для растущего с каждым годом потока товаров из восточных земель и Урала. Тем самым практически все северные земли от Ладожского озера до уральских гор отходили к Новгороду, их освоение сулило огромные доходы в самом скором времени. Но для того следовало потратить немало сил и начальных средств, чем и озаботился Варяжко, посылая своих людей все дальше, на необжитую ранее сторону.
Нехватку же народа восполнял его наймом в окрестных и дальних краях, выкупом пригодных для суровых условий Севера рабов. Из-за переманивания людей возник конфликт с князем - тот отправил в Новгород гневную грамоту с обвинением в нечестном ведении дел - за счет его и без того поредевшего народа. Варяжко признал свою вину и передал выкуп за каждого переселенца по цене холопа. Сумма вышла существенная - в несколько тысяч гривен, - но тем и обошлось, иначе последствия могли быть гораздо худшими, вплоть до закрытия торговых путей между двумя русскими государствами - о том грозил Владимир в своей грамоте. Хотя большую часть товаров и продовольствия Новгород получал с Поволжья, но и с Днепра приходило немало, так что убытки могли быть больше, чем выплатили неустойки.
Кроме того, случилась размолвка по другому поводу - Владимир настаивал уступить ему часть земель на Чусовой и Урале, посчитал причитающуюся ему долю с приисков недостаточной. Но здесь Варяжко стоял на своем - отдадим лишь то, что положено по уговору, если же надо больше - пусть сам ищет и добывает, но не на его земле. Даже дал подсказки по Дикому полю и Южному Уралу - пусть поломает голову над ними, там тоже добра хватает. Такой ответ князя не устроил - искать неведомо что и где, да еще в той стороне, где печенеги и другие кочевники обитают, - посчитал для себя неприемлемым.
Захотелось ему взять то, что уже освоено Новгородом, без лишних хлопот и опасностей, - мол, пусть поделится, коль за русичей радеет. Вон он сколько земли набрал - хватит всем, а не только одному. Не согласится добром, принудим по другому, а как - уж как-нибудь придумаем. Примерно в таком тоне написал в присланной грамоте, Варяжко воспринял княжеское послание как прямой шантаж. Воистину в народе говорят - не делай людям добра, не получишь зла! Вместо какой-либо благодарности за помощь в недавней войне Владимир стал требовать новых уступок, воспринимая их как должное, без права отказа: хотите мира с нами - делитесь!
С полным основанием полагая, что обостряющиеся отношения с князем выльются в серьезный конфликт или даже войну, Варяжко собрал новгородский народ на вече. На ней зачитал последнее послание Владимира и спросил, не сомневаясь в ответе прижимистых новгородцев: - Что скажете, мужи - отдадим князю земли наши со всем добром, потом и кровью добытым?
- Ни за что! Хрен ему, а не землю! Раскатал губу - пусть подожмет! - дружным криком ответила толпы.
Оглядев с помоста собравшийся на площади народ, Варяжко продолжил:
- Воля ваша, тому и быть. Но не вам не знать, как коварен князь - непременно учинит пакость. Так что надо быть готовым ко всему - может нам путь по Днепру перекрыть или пойти против нас войной, еще и науськает тех же булгар или кого-нибудь другого. Проследим за ним, как надумает зло сотворить, немедленно дадим отпор - уж о том мои люди позаботятся. Били Владимира не раз, побьем еще - коль надумает на нас с мечом пойти!
В тот же день отправил в Киев грамоту с изъявлением воли своего народа, от себя еще добавил - если Владимир затеет какие-либо козни, то немедленно расторгнет заключенный между ними договор и прекратит все совместные работы, с теми же зажигательными снарядами и добычей золота. Не дожидаясь ответа, предпринял превентивные меры на случай возможной войны и торговой блокады. Разослал по всем округам и воинским гарнизонам распоряжения, в которых дал разъяснение сложившейся ситуации и возможных последствий, привел конкретные указания - от срочной закупки продовольствия и самых важных товаров до вывода полков на линию обороны. Действовал по принципу - лучше перебдеть, чем недобдеть, - пусть тревога будет лишней, но не пропустить удар противника.
Прошло лето, за ним осень, Владимир так и не решился предпринять что-либо против Новгородской земли, хотя и намеревался. По донесениям киевских агентов - среди них один из бояр, подкупленный два года назад, - весной, еще до получения грамоты из Новгорода, вел тайные переговоры с булгарским эмиром Тимаром Мумином и печенежским ханом Кучюгом. То ли в цене не сошлись или по другой причине, но так и не договорился нанять их для набега в Поволжье и Прикамье. Собственными силами начать войну побоялся - после прошлогодней войны воев у него осталось не так много, как хотел для похода против Новгорода. Перенес свои планы на следующий год, до того времени надеялся все же сговориться с кем-либо. Так что к осени отменили тревогу в полках, они вернулись в лагеря и гарнизоны.
Варяжко все чаще стал склоняться к мысли - Владимира надо убирать, противоборство с ним, тянувшееся уже два десятка лет, ему порядком надоело. Прежде останавливала мысль - Руси нужен сильный князь, способный удержать ее под своей рукой, - и не видел замены своему извечному сопернику. Прощал предательство, помогал в трудный час, а тот, как только набирал силы после очередной трепки, вновь принимался за свое. Чаша терпения у Варяжко переполнилась, ждать, когда князь снова нападет на него, не желал более. Двигала им не обида на Владимира, но то, что от их вражды страдали русичи - гибли в междоусобной войне, а после, ослабленные - от рук иноземных ворогов, не в силах дать отпор. Счет жертвам перешел уже на десятки тысяч, грозил стать еще больше - именно это подмяло последние сомнения.
Надумал снова идти на Киев, только не весной, когда Владимир сам начнет собирать войско, а этой зимой, чтобы застать того врасплох. Собирать все полки не стал, посчитал, что хватит и тех, что стояли в лагерях близ Новгорода. Главным условием успеха операции принял внезапность, решил провести ее сравнительно небольшим мобильным отрядом из трех полков под своим командованием. Для всего состава спешно приготовили сани - частью смастерили, а больше реквизировали у окрестного населения под залог их стоимости. Онагры с собой не взяли - громоздкие орудия серьезно снижали скорость марша, но зажигательные снаряды для них загрузили в обоз, как и пороховые бомбы.
Последние два года Варяжко всеми доступными мерами вначале сам, а потом и с доверенными мастерами занимался изобретением взрывчатого средства. Селитру добыли из перегноя и навоза с добавлением извести, смешивали в разных соотношениях с древесным углем и серой, после долгих и небезопасных экспериментов получили более-менее пригодный состав. Снарядили им глиняные емкости - от малых горшков до солидных корчаг, опробовали полученные заряды на закрытом от посторонних глаз полигоне. После наготовили их впрок, обучили отобранных в особую команду воинов, но в деле пока ни разу не использовали - держали новое оружие втайне. Варяжко взял его с собой, но применять надумал только при крайней нужде, если никак без него не обойтись.
Вышли в поход в студень (декабре), обоз из трехсот саней растянулся почти на пять верст. Двигались скорым маршем, не останавливаясь в городах и селениях, тысячеверстный путь преодолели за месяц, уже перед самым Киевом пустили вперед группу захвата. Она на десятке санях под видом обычного купеческого обоза, спрятав под поклажей оружие и доспехи, подобралась к воротам детинца и внезапно набросилась на стражу. За считанные секунды справилась с нею и заняла оборону в проеме и на привратных башнях. В завязавшемся бою с княжеской дружиной пали почти все воины, но удержали ворота до подхода передового полка. За ним последовали остальные два, так они вместе отдавили противника от стен, а после заставили отступить в княжеский двор и в скоротечном сражении заняли его. Народ Киева не поднял ополчение, да и при желании у него не хватило бы времени - на захват детинца ушло чуть больше часа.

Глава 15

Князь Владимир погиб с мечом в руках и убил его Варяжко - как когда-то, много лет назад, они вновь схватились в смертном бою, а остальные воины расступились, не желая мешать своим вождям, Погрузневшие, не такие быстрые, как в юности, но не потерявшие силы - они бились молча, со всей накопившейся за долгие годы злостью. Отбивали удары, принимали на щит, сами совершали выпады, при том голову не теряли, не делали ставку на удачную атаку. Умудренные опытом многих сражений, вели бой аккуратно, берегли силы и дыхание, старались обмануть противника ложными атаками и воспользоваться его ошибкой. И иногда они удавались, то один, то другой допускали промахи, на миг теряли равновесие и пропускали встречный удар. Правда, до поры до времени крепкие доспехи защищали от ран, но и они не спасли бы при серьезном провале обороны.
Именно Варяжко удалось заставить противника совершить такую ошибку - переиграл того серией ложных ударов, а потом внезапным движением меча рассек незащищенное горло. Издав хриплый звук, Владимир остановился на несколько мгновений, а потом, выронив меч, рухнул на землю. Стоявшие вокруг воины смотрели на содрогающееся в конвульсиях тело, а когда оно замерло, повернули взгляд на Варяжко. Тот стоял неподвижно, глядя на поверженного соперника, после громко - на весь двор, крикнул:
- Все, довольно крови, опустите мечи! Князя уже нет, воевать вам больше не за кого. Обещаю жизнь и волю, если сложите оружие. Скоро придет пора послужить новому князю, так что не торопитесь умирать напрасно.
Оставшаяся в живых часть дружины не противилась предложению новгородского повелителя, сдала мечи и отправилась в гридницу ожидать решения своей судьбы. Полки отправились занимать верхний город, а Варяжко с сопровождавшей его охраной поднялся в хоромы и обошел жилые помещения. После собрал в горнице семью князя - Анну, жену-византийку, с грудным ребенком и больше десятка детей от других жен. Объявил о смерти князя, добавил, что им самим ничто не угрожает, насилия и обид никто не причинит. А потом принялся выяснять у напуганной женщины, с трудом воспринявшей гибель мужа, о наследниках Владимира, выбирая для себя - кто же из них станет новым князем.
Самых старших сыновей Владимира в хоромах не оказалось - первого из них, восемнадцатилетнего Мстислава, отец прошлым летом отправил наместником в Чернигов, второй, Борис, годом младше, месяц назад выехал с частью дружины собирать дань. Сам князь не ходил в полюдье давно, лишь в первые годы своего правления, после вместо себя посылал доверенных бояр, на этот раз своего сына. Дома же остались младшие, о наследовании ими княжеского престола даже и речи не было - слишком еще малы, так что выбор оставался между двумя старшими.
Конечно, Мстислав имел большие права, но не было в нем задатков будущего правителя - еще в прошлый приезд в Киев Варяжко присматривался к нему, уже тогда предполагая смену князя. Слишком мягкий и нерешительный, им помыкал даже младший брат, Борис - уж в том энергия бурлила ключом, выступал заводилой дворовой ребятни во всяких проказах и играх. Сам Владимир как-то в одном из разговоров о детях признался, что со старшим сыном не все ладно. За минувшие три года могли произойти какие-то перемены в их характерах, но вряд ли существенные, так что с престолонаследием обстояло непросто.
Напрямую вмешиваться в избрание нового князя Варяжко не стал, в тот же день вызвал на совет киевскую знать - посадника, тысяцкого, клановых старейшин, а также бояр из княжеской дружины. Объяснил им причину нападения и сложившуюся ситуацию:
- Народ новгородский не желает вам зла, но посчитал нужным расправиться с князем, вновь замыслившим идти войной на него. О том у нас есть верные сведения, да и вам должно быть известно. Владимира уже нет, теперь нужно решать - кто унаследует княжество. Возможно, кто-то из его сыновей - тогда не понадобится общий сход со всех земель, как было уже прежде. Мы примем вашу волю, пока же до избрания нового князя останемся в Киеве - но лишь для поддержания порядка, вмешиваться в ваши дела не собираемся.
О гибели Владимира присутствующие мужи уже знали - весть о том разошлась по Киеву скоро, - восприняли речь новгородского правителя спокойно. По крайней мере, никто из них не выразил недовольства случившимся происшествием, тут же деловито принялись обсуждать - кого сажать на княжеский престол. Как и предполагал Варяжко, все согласились с выбором из прямых наследников прежнего князя, только вот кого - мнения разошлись. Одни ратовали за Мстислава по праву старшинства, другие за Бориса, как более подходящего умом и волей на правление Русью, после долгих споров пришли к компромиссу - звать обоих в Киев, а решать будет народ на вече.
Почти месяц пришлось прождать, пока оба сына Владимира вернулись в Киев. Первым - уже через две недели, прибыл из Чернигова Мстислав, Бориса же гонцы застали у дреговичей, так что путь тому выпал вдвое больший, да еще с обозом - не стал оставлять собранную дань без своего присмотра. До его приезда Варяжко не раз встречался со старшим наследником - вначале даже не признал его, настолько тот отличался от прежнего робкого отрока. Возмужавший, более уверенный, даже разговаривал смелее, не пряча глаза, как когда-то - похоже, что время пошло ему на пользу или жизнь вдали от родительского ока. К Варяжко отнесся без особой злобы, но в первые дни чурался, после слово за слово стал вступать в разговоры и хоть как-то общаться.
Борис же при первой встрече ожег взглядом с такой неприкрытой ненавистью, что у Варяжко не осталось сомнений - тот никогда не простит убийцу своего отца, уже сейчас горит местью. Также, как и в том - ради цели пойдет на все, а воли на то у него хватит с лихвой, судя по его властным повадкам в обращении с другими, тем же Мстиславом. И еще для Варяжко стало ясным, что Борис не примирится с главенством брата, если того все же изберут князем, рано или поздно подомнет и станет править сам. Как именно - тут гадать не надо, с ним сладить будет просто невозможно. Вывод напрашивался очевидный - надо вырвать зло с корнем, пока оно не проросло, иначе станет гораздо хуже, чем с тем же Владимиром.
На следующее после приезда утро Борис запропастился - когда он припозднился и не вышел завтракать, за ним отправили холопа, тот и объявил - княжича в спальне нет. Обыскали во дворе, отправили людей на розыски в город, но нигде так и не смогли найти - как будто растаял бесследно. Подождали еще день, после на общем совете важных мужей города объявили новым князем Мстислава - собственно, иного выбора уже не осталось. Дальше последовали хлопоты с официальным вступлением на престол, другие заботы, и о Борисе постепенно забыли. Только весной, когда на Почайне сошел лед, нашли в затоне распухшее тело утопленника, в котором с трудом признали младшего княжича. Никто не проводил расследования, так и осталось тайной - что же с ним произошло.
После избрания Мстислава князем Варяжко задержался в Киеве еще на неделю. Ввел того в курс их общих дел, тот знал о них только понаслышке - Владимир не баловал старшего сына вниманием и опекой. Как понял Варяжко из разговоров с молодым князем, к отцу тот испытывал больше страха, чем сыновьей привязанности, лишь покорно сносил от него обиды и пренебрежение. Любимцем же отца считался второй сын, уж с ним был гораздо ласковее, хотя порой и отчитывал, если тот перебарщивал с проказой или учинял что-либо непотребное. А такое происходило нередко - Борис уже с детства изощрялся во всяких пакостях, от которых плакала дворня, с возрастом они становились все более жестокими и опасными. Мог ни за что избить холопа, годившегося в ему отцы, насиловал девок, затевал драки с отроками, а те боялись дать отпор княжичу, молча сносили побои.
Доставалось и Мстиславу от младшего брата - мало того, что тот обзывал обидными прозвищами, но мог и поколотить, превосходя в силе и ловкости. Так что между ними не было и намека на братскую любовь, лишь обида и ненависть. Когда же обнаружилась пропажа Бориса, а поиски окончились безрезультатно, юный князь нисколько не горевал по тому поводу, как-то даже проговорился: - По делу и награда, видать, черти его прибрали.
Нескольких дней общения с Мстиславом, разговоров на разные темы - как служебные, так и житейские, - хватило для лучшего понимания интересов сторон. Юноша хоть и не обладал особой рассудительностью, но прагматизмом был наделен в достаточной мере, чтобы усвоить - жить в мире с Новгородом на пользу ему, по крайней мере, в нынешнее время. Понимал, что предстоит завоевать влияние и уважение на своих землях, люди будут присматриваться к нему - чего он стоит, и затевать вражду с тем, кто готов помочь - только себе во вред. Варяжко не тешил себя надеждой обойтись с новым князем без проблем - они непременно возникнут, не сейчас, так в скором будущем, но, насколько успел узнать его, не столь острые, как с Владимиром. Во всяком случае, нет у него того безмерного желания власти, готовности идти на любые жертвы ради своих прихотей, что были присущи прежнему князю.
Примечательным стал последний разговор между ними накануне отъезда Варяжко из Киева. Юноша уже проникся каким-то доверием к более зрелому мужу и отчасти раскрыл свои мысли и сомнения:
- Дядя Варяжко, ты говорил - правитель должен беречь свой народ, жалеть и не изводить понапрасну. Но как же без строгости заставить его повиноваться, идти на сечу или без ропота отдать свое на поборы? Ведь людишкам дай волю и они во что тебя не поставят. Признают лишь силу и крепкую руку - о том батюшка не раз нам с Борисом твердил, - или он неправ?
- По своему он прав, Мстислав, неспроста же княжил почти два десятка лет. Иного уже давно бы подмяли или отбились от его руки, а он сберег Русь и даже прирастил немало - тех же ятвягов, мещеру или мордву. Но сколько крови пролил при том - своего народа и на захваченных землях, - о том он вам, наверное, не говорил. Скажу тебе прямо - на отце твоем гибель почти сотни тысяч людей. Конечно, на войне без жертв не обойтись, но он не жалел никого - ни своих, ни чужих, убивал даже мирный люд, если он не проявлял покорность его воле.
Прервал свою речь, давая время юному князю осознать услышанное, после продолжил:
- Насилием и кровью можно удержать свою власть, держать в страхе народ, но стоит потерять силу и он отвернется от тебя. Но есть и другой путь - более трудный, но он того стоит. Людям надо дать то, что хотят больше всего - мирно трудиться, растить детей и не бояться, что кто-то придет и отнижет у них все, даже жизнь. Могу привести в пример Новгородскую землю - ведь не кровью приросла она землями и не силой держим народ на них. Он просто знает, что с Новгородом жить лучше - защитит от ворогов, не оставит в беде, поборы же накладывает умеренные, оставляет на безбедную жизнь. Будет время - наведайся к нам, своими глазами увидишь, как живут у нас люди.
Оставил задумавшегося юношу одного в княжеской палате, сам же пошел к своим людям дать им указание готовиться в обратный путь. Еще в первые дни после избрания Мстислава наблюдал за ним - кого он приблизил из прежнего окружения Владимира или, напротив, удалил, как ведет советы с боярами и городскими чинами, налаживает отношения с дружиной. Не вмешивался в дела юного князя, даже советами, впрочем, тот сам как-то справлялся, пусть и с какими-то огрехами. Главное, что обнадеживало в нем - старался вникнуть в разбираемые вопросы, поступал по своему разумению, а не шел на поводу других. Дальше не стал задерживаться в Киеве - зима уже подходила к исходу и следовало поторопиться. Шли скорым маршем, без лишних остановок и долгих стоянок, добрались в Новгород в середине марта, когда уже наступила оттепель, но лед еще держал тяжесть обоза. Полки отправились в свои лагеря, Варяжко, как всегда, на службу в управу, а после в свои хоромы, на том завершил трехмесячный поход.
В дальнейшем следил неослабно за ходом дел в Киеве и на Руси, как справляется с ними юный князь. Каждый месяц, а при оказии и чаще, получал донесения из стольного града и русских земель, под видом купцов и предпринимателей отправлял своих людей, если считал нужным тайно вмешаться. Кроме того, обменялись с Мстиславом посольствами, через которые велись переговоры по совместным планам и работам, разбирались споры, пересылали грамоты и письма. Казалось, у князя постепенно дела стали налаживаться, его власть приняли без ропота, но ближе к осени начались проблемы сразу на нескольких землях. Похоже, местные вожди присмотрелись к новому князю и решили взять на слабо - принялись устанавливать свои порядки, а посадники вовремя не пресекли их поползновения, пошли на поводу.
Началось с отговорок по каким-то указам - мол, сейчас нам не под силу, а после и вовсе отказались исполнять. Так стало с теми же налогами, которыми Мстислав заменил прежнюю дань, подушевым, а не подворным исчислением. Затянули, а где-то и вовсе саботировали, перепись населения или составляли как бог на душу положит, зачастую преуменьшая. А осенью отдали подати в казну даже меньше, чем прежде, объясняя - год не удался, вернем в следующем, если сможем. Князь не поддался на уловки местной власти, но решил поправить пошатнувшийся порядок силой - направил бояр с частью дружины собрать недоимки и разобраться с виновными крутыми мерами. Они отчасти помогли, но в той же Волыни и у вятичей вызвали бунты - тамошний народ выступил против новых поборов.
Варяжко еще ранее предвидел подобное развитие событий - из донесений разведслужбы у него сложилась ясная картина саботажа на местах, - нарушил прежнее правило напрямую не вмешиваться в дела князя, послал тому грамоту со своим анализом сложившейся ситуации и советом - как с ней справиться. Предостерег от силового решения, предложил заменить негодных посадников, очистить местные власти от проворовавшихся чинов, а уж потом браться за свои нововведения. Но, похоже, князь не внял предостережению и пошел более скорым путем - с помощью силы, результат и сказался. Дальше хуже - дошло до прямых столкновений со взбунтовавшим народом и жертвами, противостояние стало нарастать снежным комом. Возникла угроза потери для Киева мятежных земель, а вслед за ними и других, Мстислав все более терял контроль над страной.
Лишь после повторной грамоты Варяжко князь остановился в продолжении войны со своим народом, пошел с ним на примирение. Объявил о прощении восставших против его власти людей, пообещал разобраться с поборами, виновными в них мздоимцами и казнокрадами, присвоивших часть народного добра. Перетряс местные управы, вновь назначенные княжеские наместники принялись ретиво избавляться от провинившихся мужей, отдавали их на принародный суд. Когда же отменили излишне начисленные подати, люди постепенно угомонились, хотя кое-кто пытался и дальше их будоражить, призывая к неповиновению киевской власти. С такими подстрекателями занялась особая служба, которую Мстислав создал по совету новгородского правителя - тот даже послал своих людей в помощь.
На самой Новгородской земле последний год тысячелетия проходил без таких треволнений, разве что два раза с Поморья пытались пройти шальные банды - обычно они обходили стороной, знали, что мимо стражи на границе не пройти. На новых землях обживались поселенцы, их понемногу становилось все больше, появились и на самом севере - беломорском побережье. Из казны оплачивали все расходы на них - от найма или выкупа до строительства жилья и обзаведение хозяйством. Для охраны поселений ставили заставы, патрулировали дозоры, но все же случались нападения - шалил кто-то из местных племен. В основном с ними удавалось сговориться, обходились миром - с той же торговлей, размежеванием земли, взаимной помощью при нужде. Нападали чаще изгнанные из своих родов отщепенцы - они сколачивали шайки и промышляли разбоем, - иногда и группы охотников из враждующих между собой племен.
Сложнее обстояло с Беломорьем - на западном побережье столкнулись с племенами карелов, с ними сладить мирно, как с вепсами и чудью заволочской, не удалось. Более многочисленные и воинственные, они враждебно отнеслись к появившимся на их землях русских селениям. После нескольких стычек с карелами закрепились на правобережье Онеги, поставили здесь крепости и заставы, но дальше на север, вглубь территории врага, не пошли. Собственно говоря, основную задачу беломорская экспедиция выполнила - весь путь от Ладоги до моря теперь проходил по своей земле, так что Новгород получил выход в Северную Европу - в ту же Скандинавию или Англию. Пробиваться к Варяжскому (Балтийскому) морю и воевать с поморскими племенами Варяжко все еще считал разорительным, хотя и полагал - сил для того у Новгорода достаточно.
Зимой, уже в наступившем 1000 году, на Варяжко напала хворь. Прежде практически ничем серьезным не болел, если не считать ранения, да и то поправлялся на удивление быстро. Сейчас же после небольшой простуды пошло осложнение - кашель не проходил, напротив, усилился, даже стал задыхаться от него. Появились боли в груди и общая слабость, поднялся жар - заподозрил острый бронхит и особо не обеспокоился. Но лечение травами, медом, горячей баней и другими известными ему средствами не помогло - день ото дня становилось все хуже. Варяжко слег и не вставал с постели, разве что по нужде и то через силу, у него пропал аппетит, заставлял себя хоть что-то поесть. Как-то увидел свое отражение в зеркале и вздрогнул от неожиданности - не узнал себя в истощенном и измученном муже, смотревшим на него глубоко впавшими глазами и выглядевшим намного старше его сорока лет.
Невольно приходили мысли о смерти - неужели она уже пришла за ним? Но ведь он в самом расцвете сил и возможностей - чувствовал себя до сих пор прекрасно, набрался опыта и житейской мудрости, казалось бы - век у него еще долгий, может быть, на сотню лет. И вот такой - неожиданный для него, - поворот судьбы, ничем не предвещаемый! Понятно было бы в сече или от тяжкой раны, но помирать вот так - из-за какой-то простуды, - не мог принять ни умом, ни сердцем. Только что-то внутри подсказывало Варяжко - все происходит неспроста, по-видимому, тот, кто вел его прежде, устроил ему испытание, только зачем и что от него нужно - о том не знал и даже не догадывался. Прошел месяц, второй, телесные муки становились уже непереносимыми, уходил от них в забытье. В сером тумане видел лица тех, кто был ему дорог и ушел из жизни, они молча смотрели на него, как бы давали понять - ждут его.
Но однажды очнулся и не почувствовал той боли, что сводила с ума, с прояснившимся рассудком пришли какие-то здравые мысли, первой из них - он еще жив. Увидел свою спальню, знакомые вещи, в нос ударил запах несвежего воздуха, после услышал какие-то звуки - чей-то говор, топот ног, стук - похоже, что-то уронили на пол. Прислушался к себе - кроме ноющей, но уже терпимой боли в груди, больше особо не беспокоило, разве что слабость, да еще хотелось пить. Поискал глазами вокруг, но воды не нашел, позвал кого-то из жен: - Милава, Преслава, зайдите ко мне...
Голос вышел слабым, почти шепотом - никто на зов не откликнулся. Повторил, поднатужившись, громче, после услышал приближающиеся шаги, немного спустя в открывшуюся дверь вошла Преслава. Выглядела изрядно похудевшей - прежняя ее полнота спала едва ли не на треть, на побледневшем лице заметил беспокойство и тревогу - они сменились удивлением и робкой радостью, как только увидела очнувшегося мужа. Варяжко через силу улыбнулся ей и проговорил успокаивающе: - Преслава, не тревожься - со мной гораздо лучше, только пить хочу.
Жена после охов и ахов захлопотала - побежала на кухню, принесла в чашках чистую воду и медовый взвар - Варяжко их выпил одну за другой. После принесла куриный бульон с ломтем хлеба - поел с давно забытым аппетитом, а Преслава сидела рядом и глядела на поправляющегося мужа мокрыми от слез глазами. К ней вскоре присоединилась Милава - она ходила проведать старшую дочь Нежану, только что родившую второе дитя. Жены угомонились с изъявлением радости только после слов уставшего мужа, что он хочет спать, и оставили его наедине. С того дня хворь отступила скоро - через неделю от нее не осталось и следа. Варяжко набирался сил, уже на следующее утро встал с постели, ходил еще слабыми ногами по комнате, спустя недолгое время выбрался во двор, здесь часами сидел на лавке под теплым весенним солнцем.
Прошел еще месяц, Варяжко уже в полной мере восстановился, но выходить на службу не торопился. Да и с ней оставалась неопределенность - после того, как он слег от хвори, на место правителя новгородское вече избрало Ратмира, его прежнего заместителя. Сейчас Варяжко оказался не у дел, но не расстраивался по этому поводу - радовался каждому дню в семейном кругу. Едва не наступившая смерть поменяла в нем прежние ценности - самой важной теперь стала семья, а не служба и благо других, ради которых отрывал время от своих родных - месяцами пропадал в поездках и походах. Решил для себя - заведет какое-нибудь небольшое дело и будет потихоньку трудиться, никуда от дома надолго не придется уезжать. Уж за двадцать с лишним лет службы он заслужил право на собственную жизнь, никто не может упрекнуть его в нерадении народу.
Чем именно заняться - Варяжко пока не решил, но какие-то планы уже наметил, только оставил их на следующий год, а сейчас расслаблялся в неге домашнего уюта - возился с младшими детьми, навещал старших, обзаведшихся собственными семьями, трудился по дому и хозяйству. Так прошла весна, наступило лето, когда пришла весть из Киева, нарушившая покой и поколебавшая принятые им намерения. Его крестник, таким он считал Мстислава, пустился в авантюру - весной пошел с войском в Болгарию. То ли воинские лавры отца и деда соблазнили юношу или, возможно, византийцы на него повлияли, но ввяз он в чужую войну, нисколько Руси не нужной. Скорой победы и захвата части страны на черноморском побережье, как рассчитывал, не добился, в битве же под Преславом против царя Самуила потерпел разгромное поражение.
С остатками войска бесславно вернулся на родную сторону, здесь его ожидали новые неприятности - пока он ходил с походом на юг, на западные земли напали поляки, меньше, чем за месяц, прошли их и вышли на Вислу и Неман. К древлянам и дреговичам они не сунулись, но даже того, что захватили, хватило им с лихвой - отторгли от Руси добрую четверть земель. Вернуть их обратно у Мстислава не оставалось сил, на других же землях его влияние таяло как снег под мартовским солнцем, где-то уже началось брожение, грозящее перейти в неповиновение. Ситуация для молодого князя, только начавшего укрепляться во власти, складывалась к самому худшему - потере страны. Помочь же ему оказалось некому - на его просьбу новгородские мужи отказались посылать свое войско, несмотря на заключенный еще при Варяжко договор, - не видел в том своей выгоды.
Сам он узнал о происшедших событиях из уст посланца князя - боярина Слободана, - тот рассказал и об отказе новгородского правителя. Обратиться к Варяжко боярин решил сам, без прямого на то указания князя - Мстислав знал, кто сейчас правит в Новгороде, - посчитал, что хуже уже не будет. Подавать боярину какую-либо надежду не стал - надо самому разобраться, есть ли возможность вмешаться, - в тот же день напросился на встречу с Ратмиром. Разговор с ним вышел трудным, главное из того, что узнал - нынешний правитель уже не имеет той власти, какой прежде пользовался сам Варяжко. Тот прямо в глаза признался:
- Это ты, Варяжко, мог делать то, что считал нужным, против тебя никто и голоса поднять не мог - народ стоял за тебя. Я же связан по рукам и ногам советом господ, как-то пробовал пойти наперекор им - дошло до вече, но вышло по ихнему. С помощью Мстиславу господа отказали и я тут ничем не помогу. Если считаешь нужным, то созывай вече - ты муж уважаемый, так что тебе не откажут, - а уж с народом новгородским разговаривай сам. Сумеешь убедить и вече решит отправить войско, тогда я исполню его волю.
Варяжко так и поступил - переговорил со значимыми в городе мужами и уже на следующий вечер на созванном по его просьбе вече говорил собравшемуся люду:
- На Руси беда - если не помочь сейчас, то завтра она аукнется у нас. Мы связаны единой семьей - порознь разобьют каждого, вместе же легче одолеть ворога. Князь во многом сам виноват в случившейся напасти, но оставлять его, а с ним и всех русичей, на краю руины - для Руси смерти подобно, ее раздерут на части, а потом дойдет черед и до нас.
Народ слушал молча, не перебивая криками, когда же Варяжко закончил речь, раздались голоса несогласных: - Сколько же можно помогать им - раз натворили, другой, а мы выручай! - Пусть князя хорошо проучат, в следующий раз умнее будет!
Ответил на резонное осуждение: - Помочь нужно, а урезонить князя в наших силах и он об этом знает. Мстислав еще молодой, у власти без году неделя, вот и допустил промашку. Исправит с нашей помощью и будет она ему наукой - в том я уверен.
Были еще другие замечания и возражения, но не столь значимые, Варяжко ответил и на них, после нескорого обсуждения народ все же принял сторону бывшего правителя. Облегчило задачу Варяжко то, что те, кто мог создать ему реальные проблемы, смолчали - по-видимому, остереглись идти против него, полагая, что не сегодня-завтра может вернуться во власть и припомнит причиненный вред. Хотя сам он о том даже не давал намека, но среди собравшихся мужей пошли уже такие слухи. Одним своим участием в общем деле Варяжко дал повод народу призвать его к служению, если на то возникнет нужда. Так что отсидеться в стороне уже не получится - принял эту мысль с небольшим сожалением - не сложилась у него тихая жизнь в своем закутке, - но также и знал - случись где беда, то не утерпит и влезет туда, как и в нынешнем деле.

Эпилог

Минули года и столетия, канули в прошлое Древняя Русь и Новгородская республика, но остались в летописях и памяти народной славные деяния тех времен. Среди них истории о князе Владимире, крестителе Руси, и Варяжко, основателе Великого Новгорода, их вражде и союзе, длившихся долгие годы. Добрые и не совсем такие дела этих великих мужей оставили заметные вехи в становлении и могуществе возглавляемых ими держав - крепли, прирастали новыми землями, давали отпор иноземным ворогам. Владимир больше оставил память широким, захватившим всю страну, насаждением православия, насильственным отчуждением народа от веры своих пращуров. В творимых им деяниях не чурался крови людской, принуждал к покорности мечом и огнем, несогласные же с его волей гибли тысячами или уходили в глушь лесов.
В летописных трудах ученых-монахов о жертвах правления Владимира умалчивали или упоминали малое их число, превознося при том как великую заслугу крещение Руси. По сведениям же не столь заинтересованных в сокрытии истины свидетелей они составляли десятки тысяч - на восставших против его воли землях князь вырезал мужчин, отдавал их жен и дочерей на поругание своим воинам, жег непокорные города и селения. Но как бы то ни было, твердой рукой объединил земли русичей, Русь при нем получила достаточное могущество, справлялась с нападением иноземных ворогов, завоевала уважение сопредельных государств. С нею считалась высокомерная Византия - в жены князю отдали знатную деву из императорского рода, - заключили мирные договора Булгария и Польша, правда, не раз ими нарушаемые, ладили торговлю многие страны - от далекой Персии до Скандинавии и Померании.
Заслуги Варяжко предстали более значимыми - при его участии, а потом правлении родилась и окрепла Новгородская земля, она распростерлась в необъятную ширь - от Западной Двины до Урала, сравнялась по размеру с Киевской Русью, а по богатству и мощи превзошла ее. В отличии от князя Владимира достиг того гораздо меньшей кровью - предпочитал мирный договор насилию и войне, - но и не давал в обиду свой народ - устраивал вторгшимся ворогам крепкую взбучку, поставил на рубежах надежные заслоны. Не раз и не два участвовал в войнах, счет проведенным им битвам перевалил за сотню, но ни в одном из них не потерпел поражение - таким достижением не мог похвалиться даже славный воитель князь Святослав. Применил в боях неведомые прежде приемы и средства, громил превосходившего в силе врага, при том с малыми потерями своих воинов.
Кроме военных заслуг, современники свидетельствовали и о государственной мудрости Варяжко - народ при нем богател и множился кратно, на Новгородскую землю переселялись десятки и сотни тысяч людей из других краев, прознавших о щедрых даяниях и надежной защите их жизни и добра. Обживали пустующие прежде земли, добывали из недр несметные богатства, строили города и селения, приращивали могущество своей новой родины. Она же пеклась о благе своих граждан - защищала их покой и мирную жизнь, не оставляла без помощи в беде, вознаграждала достатком за честный труд. Варяжко выстроил систему власти, направленную на служение народу, а не наживе на нем, местные управы и центральные ведомства работали на нужды населения - от коммунальных услуг до строительства важных каждому жителю заведений, установили справедливые подати, посильные семьям даже с малым доходом, ввели существенные пособия на детей.
Жизнь того Варяжки, из былинной истории, продолжилась через тысячелетие, но о том знал только он сам, ни с кем не делясь своей тайной. Последнее, что осталось в памяти из далекого прошлого - он на струге с охраной шел по Луге, внезапно почувствовал острую боль, пронзившую спину, следом наступило забытье. Очнулся, как казалось, через мгновение в совершенно незнакомом месте - в ухоженном парке на скамейке, да еще в чужом теле - хватило одного взгляда на себя, чтобы понять о том. Непроизвольно задал себе вопрос: - Где я? - тут же услышал мысленный ответ, как будто от самого себя: - В парке.
Дальше произошел диалог с самим собой, вернее, с прежним обладателем этого тела, его память послушно отзывалась на все вопросы: - В каком парке? - Городском. - Какой же город? - Киев. - А что я тут делаю? - Гуляю. - Почему оказался на скамейке? - Сидел, пока кто-то не ударил по голове, дальше не помню. - И кто я теперь? - Сергей Тарабанько.
Так разузнал о Сергее, что ему скоро восемнадцать, в этом году закончил школу в Миргороде - небольшом городке на Полтавщине, подал документы с результатами тестирования в политехнический институт на факультет электроники, его зачислили на первый курс. Сегодня заселился в общежитие, вечером вышел прогуляться, заглянул в находящийся неподалеку городской сад, здесь и приключилось нападение на него. Хорошо еще, что паспорт и студенческий билет остались в комнате - пропали только деньги, да и было их не так много - 200 гривен, остальные спрятал среди вещей в шкафу. О себе еще сказал, что в родном городе остались родители и две сестренки младше него. Живут они скудно, зарплаты отца - водителя грузовика, хватает лишь на самое необходимое, а мать не работает - ее уволили из хлебозавода по сокращению штатов, в других местах не берут - слишком много таких, как она, безработных, иногда подрабатывает на дому.
Время сейчас, в 2017 году, трудное, после майдана и начала боевых действий на востоке страны жить становится все хуже. Цены растут, а доходы уменьшаются, люди просто стараются выжить, надеясь на лучшее будущее - а оно никак не наступает. Правители в Киеве обещают всякие блага в союзе с Европой, но народ им не верит - самые умные и толковые ищут счастье в других краях. Сергей также планирует после окончания института податься в Германию или, на крайний случай, в Польшу, на вопрос: - Почему же не в Россию? - последовал ответ: - Хрен редьки не слаще, из нее самой уезжают в ту же Европу или Америку. Да и не хочу я знать этих москалей, это из-за них у нас худо, брат убивает брата!
Явно не патриотичный настрой Сергея возмутил прежнего Варяжко: - Как же так, идти на поклон к извечным недругам! А кто Родину будет поднимать и защищать? Разве для того он старался, не жалея себя, чтобы потомки забыли о своих корнях, враждовали между собой на потеху врагам?
Но тут же одернул себя: - Парень говорит то, что думает и, наверное, таких как он, невесть сколько. На Руси наступили трудные времена и теперь его забота в том, чтобы поменять их к лучшему. Видно неспроста тот, кто дал ему новую жизнь, послал сюда, ждет от него подвига ради своего народа, переживающего раздоры. Дал зарок себе: - Сделаю все, что в моих силах, положу жизнь на то, но не позволю врагам торжествовать на руинах отчизны!

Конец

Оценка: 3.78*29  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"