Ещё не родился Дайв; светлый бог ещё не обрёл звериного лика, а люди жили на старых землях. По-другому выглядели моря, а их берега населяли те, чьи имена забыты. Мудрецы уже написали множество книг, но ещё не утратили это искусство, чтобы вновь обрести его через тысячи лет.
Тогда... величайший из царей властвовал над половиной мира и половиной народов, что ему были известны, надо всем, что видел с башен дворца - а равного его дворцу люди не сумеют воздвигнуть никогда. Царь стирал страны с карт и создавал новые. Царь уничтожал народы, запрещал языки и имена богов, рубил головы сотням и тысячам, сжигал леса, прокладывал дороги, отправлял корабли к краю земли и за него - он был властен над половиной мира, и никто из живых не смел перечить ему.
Могущественнее его было лишь солнце; оно дарило свет всему миру, а царь скрывался от палящих лучей под кронами деревьев великого сада, под кровлей дворца и шёлком балдахина.
Все жили под солнцем, все рождались его должниками. Солнце было вечно и вездесуще; в его тепле росли нежные цветы висячего сада и полевые злаки. Его властью блестели золотые лики на монетах и свежепролитая кровь; оно обрекало заблудших в пустынях и высушивало пот рабов. Солнце непобедимое, кулак богов, рушилось на дворец царя и заставляло прислужников быстрее взмахивать опахалами.
***
В горах солнце белое, а небо - чёрное, воздух беден жизнью и холоден. Сплетя ноги, звездочёт сидел на шатком помосте, выше всех в этом мире. Его жилище было собрано из шестов и досок - лёгкого, выбеленного водой топляка, из верёвок и сетей, из птичьих перьев; на сильном ветру оно пело и словно бы тянулось выше, стараясь взлететь - в то время, как опора из камня, бронзовых скрепов и обожжённой глины удерживала его на земле. Звездочёт был очень худ - его руки и ноги высохли и потемнели от близости солнца и тонкости воздуха; его грудь была широка, потому что он должен был дышать глубже, чем те, что жили внизу, на дне солнечного океана; ему было тяжело кланяться, потому что он привык смотреть в небо.
Сейчас его сердце замирало, начиная биться лишь с отсрочкой - жизнь едва держалась в лёгком, старом, иссушенном теле. Перемена в том, с чем он провёл свою жизнь, почти убила его. Не первый день и не первую ночь он оставался без сна, не решаясь оторваться от расчётов, от записей и изучения неба, от проверок и сравнений. Он был увлечён удивительным открытием, что блеск небесных лугов - звёзды, главное отличие которых от планет - их неподвижность, привязанность к облюбованному ещё до начала времён месту - движутся так же, как бродяги-планеты. Чудовища и титаны созвездий, оказывается, гримасничают. Небо теперь представлялось ему переплетением подвижных колес, вложением соударяющихся сфер, пересечением множества дорог. Ему виделись колоссальные механизмы судьбы, непостижимые в своих размерах и сложности, что лежат в основе небес, соосные с самим мирозданием. Сложно представить и нельзя допустить, просто кощунственно думать, что такая махина не отбрасывает тени на всех, кто живёт под ней. На всех...
- Э-э-эй! Ты! Там, наверху!
Земля грубо обратилась к нему голосами мужчин, хриплыми от недостатка воздуха. Земля тянула его к себе, раскачивая шесты, дёргая канаты и нестройно звоня в колокола.
Его спустили на землю, как воздушного змея.
Воины царя пришли за звездочётом.
Они вели его вниз, и мир вокруг менялся; они шли по холодным камням, по белым полосам снега, потом ледяная вершина стала плавиться, с неё потекли реки, которые приходилось переходить вброд, под их течением земля оживала, и путники усаживались на траве, чтобы отдохнуть и поесть, а затем шли дальше - среди жёстких кустарников, по песку и камням, где ручьи терялись в знойной засухе - но ни одного шага звездочет не прошёл, не думая о небе. Постоянно ли движение звёзд? Если постоянно, то навсегда ли они сойдут с небосвода спустя тысячелетия? Или же они описывают круги, чтобы исчезнуть за краем земли и появиться вновь? Неужели его предшественники не знали о том, что звёзды тайком крадутся по небу?
Звездочёт так привык смотреть вверх, что разучился видеть то, что его окружает - его вели вперёд, а он шаркал, разглядывал свои сбитые ноги. Небо притягивало его мысли, а он боялся взглянуть на него. Здесь, в низинах оно слепло, из чёрного и пронзительного становясь выгоревшим голубым. Сколько нужно времени, чтобы дойти пешком до звёзд? Холоден или горяч их свет? Если стремительное Солнце очерчивает собой день, а неторопливая Луна - месяц, то сколько же времени нужно звёздам, небесным тихоходам, чтобы сдвинуться с места - не говоря уже о том, чтобы совершить круг?
Звездочёта вели, и мир вокруг него наполнялся людьми, они источали запахи, разговаривали и толкались, их было много, и старик все ниже опускал взгляд, чтобы не видеть их, чтобы вспомнить холод воздуха и свет в горах. Его место там. Только на вершине небо казалось больше земли, становясь огромным чёрным шатром, чьи пологи спускаются ниже горизонта.
Богатства города миновали внимание звездочёта, не заметил он ни львов на краснокирпичных стенах, ни картин о боевой славе, ни тысяч рабов. Только когда посреди жаркого дня на него повеяло прохладной влагой, он поднял глаза.
Дворец царя рос из земли, становясь её продолжением против неба; он походил на составленную из кирпичных кубов и многих сотен колонн гору, увитую виноградниками; с его массивных уступов каскадами ниспадали сады, где под тёмно-зелёными листьями струилась влага.
Если бы у звездочёта сейчас спросили, какой цвет враждует с золотым, он посмотрел бы на войну роскошных царских садов с палящим солнцем и сказал: зелёный.
И был бы неправ.
У истинного врага солнца нет цвета.
***
Его провели среди колонн, сквозь залы, и конце долгого пути поставили на колени, толкнули в спину, чтобы он коснулся лбом холодного мраморного пола.
- Итак, ты решил задачу? - услышал он вопрос, и в то мгновение забыл, что не должен поднимать взгляда, посмотрел вперёд - и увидел перед собой сто шагов по полированному мрамору, затем сто шагов вверх по золотой лестнице. Трон уравнивал своего владыку с богами. Звездочёт вспомнил свой шаткий насест и сравнил косые перекладины лестницы - ни одна не похожа на другую - с драгоценными, сверкающими прохладой ступенями к величию.
Свет, исходивший с вершины трона, ослепил звездочёта.
Спохватившись, он опустил голову.
Задача!
Конечно, царские слуги приходили к нему с поручением. Им нужно было предсказание! Предсказание по планетам об удачном дне для сватовства, гадание по законам неба - будет ли успешен брак с той, кому принадлежит вторая половина мира. Таблицы дат, ряды цифр, имена, Луна и планеты, рождение и свадьба... Сначала он покорно занялся поручением, потом заскучал над ним, отодвинул в сторону, а потом и вовсе потерял под ворохом мыслей, которые звёзды принесли в его голову.
- Я забыл, - прошептал звездочёт едва слышно, касаясь губами пола. В мертвенной тишине зала его шёпот раскатился громом.
На какой-то далёкой горе с вершины сорвалась песчинка и упала вниз, увлекая за собой пыль и гальку, камни, валуны и вековые пласты снега.
Царь легко поднялся с подушек - так легко, как звездочёт не мог вставать уже много лет - и двинулся вниз по лестнице от трона - глаза людей были опущены к полу, но каждый следил за царём, стараясь не упустить ни единого жеста. Вся его слепая свита тянулась за ним золочёным шлейфом.
Царь подходил всё ближе; был отчётливо слышен каждый его лёгкий шаг. Носок туфли коснулся бока старика.
- Встань.
Стражи подняли его на ноги. Царь посмотрел на звездочёта, который был на полголовы его выше.
- Пойдём.
Царь вывел старика за пределы зала; и блистающие придворные, и стража остались позади. На террасах дворца, в зелёной тени плюща не было никого, кроме них двоих. Фонтаны рассыпали радужные брызги.
- Ты очень стар, звездочёт, - промолвил царь, разглядывая лицо звездочёта. - Ты очень стар. Зря поручил я тебе это дело. Я совершил ошибку, тем заставив и тебя её совершить. Но только... даже так, забыв моё поручение, ты дал мне правильный ответ. Какой резон в сватовстве? Его нет. Зачем мне жена-дикарка, не знающая моего языка и наверняка уродливая, когда я могу взять в наложницы любую красавицу? Разве пристало Солнцу идти на уступки, просить у Луны то, что можно взять силой? - царь улыбнулся. - Вот то, что я слышу в твоём молчании. Я слышу верный ответ. Твоя вина только в том, что ты слишком стар. Ты пренебрёг моей волей в последний раз. До дня, когда во мне опять проснётся интерес к звёздам, и я решу задать тебе новый вопрос, ты не доживёшь. И я не хочу, чтобы ты подумал, что солнце прощает ошибки. Старик, выброшенный в пустыню, умирает под его лучами. Нельзя забывать о том, что даёт тебе свет.
Царь протянул руку, и его ладонь оказалась за пределами прохладной тени.
- Стража! - крикнул царь, - уведите его... - и он глазами указал, куда следует отвести старика.
Потом царь вернулся в жаркий зал и поднялся на трон, положил руки на подлокотники. Он был лишь слегка разозлён и доволен, солнце же за стенами стояло в палящем огненном зените. Небесный шёлк дымился.
Непобедимый воин ещё не был рождён, но ожидание его рождения стало привычным ещё в годы праотцов, и потому не имело значения. Подвластное царю войско из живых бойцов, плоть от плоти, было сильнейшим в мире.
За головой царя сиял золотой диск.
- Приведите ко мне военных советников.
***
Против каждой вершины есть бездна, так и среди подвластных царю мест было такое, где даже солнце не имело силы. Далеко за дворцом, под горами открывалось жерло пещеры. Крутой спуск был обтёсан в виде лестницы; колоссальные ступени, высеченные не для человеческих ног, нисходили во тьму. Даже если встать на самой верхней ступени, ноги ощущали холод. Свет солнца, столь щедрого на поверхности, последовал бы за смельчаком, рискнувшим спуститься, лишь до половины пути. Лестница уходила вглубь без единого поворота и, кажется, без конца.
Когда кровь остановилась, стражи посадили звездочёта на огромную колесницу с квадратными колёсами, и на ней отправились вниз, вытягивая за собой бесконечный канат и грохоча деревянными колёсами.
Пещера распахнула пасть.
Звездочёт в страхе обернулся к небу, в котором оставлял свою мечту. Умирал свет, рождалась голодная тьма, небо поднималось всё выше и сжималось, становясь меньше монеты, исчезая.
Темнота.
Солнце закатилось за изгибом лестницы.
Звездочёт закрыл глаза и постарался вернуть то удивительное чувство, что захватило его высоко в горах - чувство причастности к чему-то до него сокрытому, неизвестному. Звездочёт был стар, и с рождения обладал лишь самим собой - хрупким телом с костями, как у птицы, и подвижным умом. Царь мог отнять у него всё, кроме знания о том, что раньше не знал никто.
Что там, внизу?
Глубока ли пещера настолько же, насколько высоко небо?
Властвует ли Луна над приливами подземных вод, или почва укрывает их непроницаемым щитом?
Пройдя неисчислимое множество ступеней, колесница достигла дна мира. Прямо от лестницы начинался широкий тоннель без потолка, расщелина, стены которой уже через десяток шагов терялись в темноте.
Стражи стали выгружать на пол пещеры корзины с едой, кувшины и мешки. Кто-то, заметив, что звездочёт остаётся на своём месте и смотрит в темноту, закричал:
- Чего ждёшь? Теперь ты живёшь здесь.
Его стащили с колесницы и толкнули копьём в спину.
- Иди, иди вперёд. Еду заберёшь потом, вместе с другими.
Из темноты перед звездочётом донёсся шорох; неясные фигуры показались в тоннеле.
- Одиноко тебе не будет!
Колесничий под дружный смех стражей развернул длинный бич и подсёк старику ноги. Темнота тоннеля расступилась и стало тихо.
Превозмогая боль, звездочёт поднялся с пола, и увидел обступивших его бледных жителей пещеры. Они были похожи на траву, что выросла под камнем, а он - на старое дерево, высокое, почерневшее от солнца, тёплое, пахнущее ветром.
В глазах людей с белой кожей светились отблески огня. Кто-то потянул его прочь, в темноту.
Один из стражей крикнул:
- Зовите его звездочётом! Он не умеет говорить.
Звездочёт обернулся и посмотрел на людей сверху: странные у них были лица, когда они смотрели ему вслед, не отходя от колесницы ни на шаг.
С лязганьем и стуком квадратных колес о камень повозка отправилась обратно, унося с собой свет. Последние его сполохи высветили детские игрушки, выпавшие из одного мешка, затем угасли.
Обитатели пещеры несли привезённые с поверхности вещи и вели под руки звездочёта. Шли, согнувшись в три погибели - они привыкли ходить так, потому что на их плечах лежала тьма и вес гор.
Они шли через ночь без луны и звёзд, которая никогда не сменялась утром. Эта тьма была всегда, именно она выносила солнце и дала жизнь миру, который надеялась пережить.
Их путь был долог, но в конце расщелины стены разошлись в стороны, и звездочёт увидел море крошечных огоньков от масляных ламп и что-то ещё, огромное, тёмное, что возвышалось посреди пещеры, возносясь до самого её свода.
***
На дне мира жил ничтожный раб, которого было велено называть скульптором. Его жизнь, как жизни многих его предшественников, была посвящена созданию величайшего воина для царского войска - тому, о чём почти забыли на поверхности, что стало основой привычного обряда, мало кому понятной.
Единственная на свете повозка с огромными квадратными колёсами, привязанная к концу толстого каната, доставляла обитателям пещеры всё, что требовалось для работы, и то немногое, что поддерживало в них жизнь. К концу спуска по бесконечным ступеням пища остывала, и скульптор с немногими помощниками ел холодные лепёшки, запивая ледяной водой из реки. Люди, с которыми он делил темноту, либо когда-то сами совершили поступки, оскорбившие царя так, что смерть для них была слишком мягкой карой, либо происходили от семени преступников. Многие никогда не видели неба. Их зачали в темноте, под землёй, откуда ни их отцы, ни матери, ни те, что дали рождение им, не могли подняться на поверхность. Весь свет, известный им, исходил от светильников. Тёмным утром вставало созвездие коптящих солнц, а вечером тонуло в остатках каменного масла.
Под землёй ни у чего не было цвета: ни у чешуи пещерных рыб, ни у глаз рабов. Под землёй не было звуков, кроме шарканья ног. Под землёй слабело имя царя - потому что его величие подобно солнцу, а солнце осталось наверху. Сколько бы крови ни проливалось на поверхности, сколь жестокой ни была воля царя, в пещере ничто не менялось. Темнота не могла стать темнее.
В один из дней - а пока горели светильники, ночь была днём - от лестницы в пещеру привели высокого старика со смуглой кожей. Его научили ловить рыбу в подземной реке и носить оттуда воду, и он делал это, пока не выбивался из сил, а потом уходил и садился у подножия лестницы, смотрел вверх, пока усталость не брала своё, и он не засыпал прямо на каменном полу пещеры.
Сначала люди просили рассказать его о том, что есть на поверхности земли - о тамошних жителях, о городах, траве и птицах. По-прежнему ли там светит солнце? Правда ли это? Так ли оно прекрасно, как говорят, или детские воспоминания и слова ссыльных лгут?
Звездочёт смотрел на их белые лица и хотел бы рассказать о ледниках, о песке, ящерицах и львах, о дворце и зелёных уступах садов, о солнце и том, как небо в горах из лазурного становится иссиня-чёрным, о Солнце, которое придаёт коже цвет кирпича, о его ночной сестре, Луне, в свете которой даже золото кажется холодным; о мириадах звёзд...
...но не мог.
Тогда они стали рассказывать ему - о своих преступлениях, о предках, об изгнании вниз по лестнице или рождении во тьме. Иногда, когда все расходились, сам скульптор рассказывал звездочёту - о пещере и каменном воине, которого начали возводить ещё в рассвете династии, к которой принадлежал великий царь.
От тех времён остались только столбики выцарапанных на стенах имён.
Воин должен был встать в царское войско и завоевать весь мир. Головой он доставал свода пещеры, и только ему были впору каменные ступени исполинской лестницы. Он был не просто велик; он был непостижимо огромен. Его создавали поколения людей, вырезая гиганта из камня горы и укрепляя его глиной. Он рос вместе с пещерой - она углублялась, поднимался её потолок - становился выше и воин.
Одним шагом он мог переходить через реки, его поступь сотрясала бы горы - не каждая из которых могла соперничать с ним в росте, шаги его звучали бы землетрясением, одним ударом он уничтожал бы армии. Он сминал бы дворцы, и ничто не могло бы его остановить...
Вот только... он был мёртв. Его тело изваяли из камня и глины, из них же - ноги и голову, глиняными были сжатые кулаки, а в груди молчало гранитное сердце.
Он бы завоевал мир,
если бы нашлась сила, которая сдвинула бы его с места...
Если бы нашлась,
Если бы только...
Но он был мёртв и неподвижен. Гранитное сердце молчало.
Ещё не была разобрана опалубка вокруг глиняного исполина, и скульптор подолгу сидел напротив его лица - словно мошка напротив человека - пытаясь угадать, что может оживить статую. У него было много времени, и никто не измерял, сколько его потрачено - для рабов в темноте в том нет смысла, а царский род ждал так долго, что ещё один год для него не значил ничего. Давно минули дни, когда в пещере трудилась сотня человек, углубляя её, строя леса вокруг растущего воина, возводя его плечи и голову. Всё это позади, воин стоит во весь рост, и дело последнего из скульпторов ничтожно - дать жизнь созданию, что завоюет для царя оставшуюся половину мира, найти то, что сдвинет его с места, заставит каменное сердце биться.
Много дней назад они закончили титана и остановились в ожидании, когда тот сделает первый шаг. Но он остался недвижим и мёртв.
Никто не отправил вести наверх, великому царю.
Скульптор ждал ничего и кормил пустоту своей жизнью.
Если кто-то из его предшественников и знал, как оживить стылую глину, то темнота давным-давно сожрала память о нём.
***
Далеко-далеко наверху над стенами города поднималось солнце, освещая изображения побед - как свирепые воины копьями добивают коленопреклонённых владык, как они возвращаются с богатой добычей и ведут вереницы пленников со скованными руками, а на чужих берегах горят храмы.
Войско, одетое в бронзовую чешую, уходило от стен, алых в рассветных лучах, на север.
В своём дворце царь в сверкающих одеждах стоял над игрушечным войском. Его пальцы держали нити, удерживающие воинов, отряды, целые армии. Планы будущих побед изображались крошечными фигурками из слоновой кости. Царь переносил их через моря и горы - одно движение руки, и его воины пересекали целые страны, шли через пустыни, через выгоревшие степи, по мелкой солёной воде, по песку и дюнам, по каменным пустошам. Они переплывали моря, чтобы, достигнув берега, отправиться дальше, по холмам, покрытым травой.
***
Его тонкие кости без солнца, в холоде и сырости пещеры становились всё легче и слабее. Звездочёт умирал, но ещё мог думать. Даже с закрытыми глазами он видел вокруг себя звёзды в их вечном неразличимом движении.
Когда кашель отпускал его, звездочёт вставал у основания лестницы и смотрел наверх. Он не пробовал карабкаться по ступеням, что были выше его роста, просто смотрел в темноту, что отделяла его от Солнца, Луны, звёзд и неба.
Чувства всё ещё не подводили его - там, наверху, сейчас вставала холодная луна, волчья избранница, бледная госпожа ночных облаков.
Звездочёт смотрел на бесконечную лестницу, скрытую тьмой. Она оставалась тиха - колесница не двигалась и, может даже была убрана со своей колеи. Он обернулся к морю огоньков - на жилище тех, кто спрашивал его о небе - тех, кто забыл, как оно выглядит, или никогда его не видел. За его пределами во тьме тонули стены, у подножия которых скрывались белые кости предыдущих поколений. Туда уносили мёртвых, подальше от света огня, рядом с которым рожали детей.
Он вспомнил сотни и сотни имен, вырезанных на стенах, поднял взгляд к своду пещеры, где сколы гранита мерцали, подобно звёздам. Под ними стоял величайший воин, колосс, воплощение будущих завоеваний, великий разрушитель.
Какое было бы зрелище, если гигант из глины поднялся бы по великой лестнице, взломав над собой горный купол. Хотел бы звездочёт сидеть у колосса на плече, чтобы вместе с ним взойти навстречу свету.
Идея родилась из темноты.
Солнце, могучий царь, владыка года, опалитель, могло бы исцелить звездочёта очень быстро, но жаркие лучи не могли проникнуть даже сквозь тонкий шёлковый занавес, что уж говорить о тысячах локтей земли и камня. Бледная луна тоже была далеко, она продолжала править циклами человеческих жизней, но оставалась по-прежнему холодна. Были ли бестелесные, неощутимые звёзды рядом со звездочётом? Помогали ли они ему, касались ли его своими лучами?
И звездочёт отправился к скульптору, чтобы нарисовать для него на чёрном песке саму пещеру, зигзаг лестницы, фигурку царя, дворец, купол неба, круги солнца и луны, множество точек звёзд. Он чертил одну схему за другой, рассказывая о силе, способной рушить горы и ветром разносить пустыни по песчинке; о силе более величественной, чем та, которой повинуются моря, против которой беспомощен даже царь, чьим рабам нет числа. Звездочёт рисовал.
Движение звёзд, что потрясло его на вершине мира, было ещё более удивительным здесь, на его дне, где под каменным сводом не знают ни света, ни даже неба.
Стремительное Солнце выжигает поля, но его лучи невесомы; свет медлительной Луны прозрачен и холоден, но она повелевает водами, бросая моря в бой против берегов; звёзды... звёзды - которые всегда считались недвижными - они не способны ничего осветить и согреть, но что подвластно им в мире?..
Вместе со скульптором за следующие бессчётные дни они покрыли руки, ноги, торс и голову воина письменами. Имена звёзд и созвездий, числа и соотношения, множество соответствий между членами великого воина и точками небесного купола, которого никогда не видел или уже не помнил скульптор, но чей образ звездочёту являлся каждый раз, стоило ему смежить веки.
Звездочёт был беден, и потому отдал воину всё, чем владел - всю свою незавоёванную славу, всех нерождённых детей, все знания, память, силы и надежды - всё, оставив себе лишь стариковское тело и последнюю каплю жизни в нём.
***
Перед взглядом царя стояли два войска, две величайших армии, два могучих кулака - его воинство и орда противника. Спустя множество дней пути они сошлись на ничейных землях, той редкости, что никому не принадлежала. Каждое войско защищало одну половину мира и несло разорение и рабство другой. Воины царя пришли с юга в бронзе, горящей золотом, армия его противницы в бледном железе - с севера. Под ногами у них была трава, над головой - всевидящее солнце в зените.
Каждый ждал победы.
Копья вздымались, подобно лесу; мечи мерно ударялись о край щитов; воины утверждали подошвы сандалий, сминая траву; фыркали кони у боевых колесниц.
Воеводы поднесли к губам боевые горны, и две лавины сорвались навстречу друг другу. Но едва битва началась, свет переменился.
Солнце почернело с одной стороны, потом и вовсе превратилось в дыру на бесцветном небе. Днём наступила ночь. Деревья стали силуэтами цвета сажи. На небе зажглись звёзды, и холодный ветер устремился в долину с холмов.
Такое случалось очень редко, и всегда становилось предзнаменованием несчастий.
Солнце было побеждено Луной, путь их колесниц пересёкся, и серебряный воин сразил золотого, низверг его во тьму. Пусть ненадолго, но редкая победа была одержана. Павшему богу нужно было совсем немного времени, чтобы отряхнуть тьму с лица, вновь взять поводья в руки и вернуть свою силу, но минуты, пока он лежал ниц, были темны и полны отчаяния для тех, кто шёл за ним. Холод и темнота напугали их, напомнив о смерти. Погас золотой жар бронзовой чешуи, глаза в страхе обратились к чёрному небу, на котором проступили ранее невидимые звёзды, дрогнули руки, только что решительно сжимавшие оружие. Того было достаточно для воинства Луны, которое во мраке и холоде увидело свою родину.
Царь смотрел на эту битву в миниатюре. То, что он видел, произошло не сейчас. Поражение было в прошлом. Верные ему воины неделями кормили стервятников, победители давно шли по его землям, из родных снегов ступив на золотые пески. Фигуры на доске сражений утратили связь с жизнью - никто более не передвигал их; на доске была завтрашняя победа, а вокруг - вчерашнее поражение.
Царь взял нож и одним движением перерезал нити между своими пальцами и игрушечными воинами, бросил их, а вслед им и нож, который лезвием зарылся в дюны, а рукоятью разбил крошечный дворец. Царь протянул руку и смешал руины с песком, затем вернулся на трон.
Зал был тих и пуст, над дворцом одиноко властвовало солнце.
Воины - те, что были рождены сорок лет назад, двадцать пять и пятнадцать лет назад - пали, и по их телам идут другие, что были так же выкормлены матерями. Они жгут сады и поля, грабят дворцы в отместку за то же самое, что ранее делали с их домами. Впервые воины врага идут к царю не в оковах, а с оружием. Они летят по его землям как саранча; скоро они доберутся и до его трона, чтобы обезглавить правителя, пробегут по залам, поджигая занавеси, выбрасывая драгоценности в окна, забирая всё, что можно погрузить на корабли и увезти на родину. Под балюстрадами будут гореть сады, а увитые плющом анфилады, что раньше дарили тень и прохладу, превратятся в пекло. От жара треснут чаши фонтанов, вода уйдет в песок.
И не останется ничего.
Владыка сидел на возвышении, забыв то выражение лица, с которым прожил всю жизнь - лицо стало чужим, непослушным, утратило чёткость кованой маски, стало лицом того, кто потерпел поражение.
На стенах города этого не изобразят. Поражение - это расколотые колонны и песок, заносящий твоё царство. Никто и ничто не напомнит тебе, что ты проиграл.
***
Звездочёту и скульптору остался один шаг до окончания их труда. Колосс ещё стоял на месте, только готовясь подняться по великим ступеням, когда в земли царя вторглась та, что владела другой половиной мира и так же хотела большего. Её воины достигли входа в бездонную пещеру, убили немногих стражей, и повозка с квадратными колёсами вновь тронулась вниз.
Победители ворвались в пещеру - северные варвары с железом, одетые в шкуры серых зверей, в крови, пропахшие огнём. Они рассыпались по тёмной зале, освещая её факелами.
- Где золото? - кричали они на своём грубом языке, просеивая песок и каменную крошку сквозь пальцы, - где драгоценные камни? - но видели только гранит и засохшую глину. Воинам, преодолевшим такой длинный путь, воинам, на чьих доспехах кровь недругов смешалась с кровью братьев, больно находить на дне самой огромной из сокровищниц только калек, почти не похожих на людей, оскорбляющих жизнь своим уродством и достойных лишь милосердной казни.
- Защити нас! - кричали рабы обезглавленного царя каменному воину, падали перед ним на колени, тянули руки к нему. - Защити нас!
Но он не трогался с места, пока рабам резали глотки.
Леса вокруг статуи подожгли, и в свете пламени воины увидели звездочета, который оставался наверху.
Кто-то натянул и отпустил тетиву, первая стрела ударилась о свод пещеры, но вторая попала в цель.
Дыхание оставило грудь звездочёта, и капля крови, сорвавшись с его вытянутых пальцев, разбилась о лишенный века глаз каменного исполина.
И тот...
...не моргнул.
Но той кровью был завершён обряд, и от звездочёта остались лишь письмена на глиняной коже воина.
Где-то наверху вздрогнули колёса мироздания, приняв на себя вес ещё одной судьбы.
***
Прошёл год.
Прошло десять лет.
Век.
Тысячелетие... и много больше.
Выгорело и испарилось масло из светильников, а сами они рассыпались в безветрии пещеры. Покрылся толстой патиной и истлел наконечник стрелы, что поразила звездочёта. Высохла и стала пылью плоть скульптора, его череп откатился в сторону и пустыми глазницами наблюдал темноту, пока не сгинул под обрушившимся сводом.
Солнце выжгло царские владения; дворец рассыпался красной пылью; огненные птицы потопили старые земли, вознёсся и пал убийца с отражением вместо лица, травой полегли города, минуло владычество железных псов, люди измельчали и разучились говорить.
Давным-давно исчезла влага в зрачке громадной, немой и безымянной статуи. Сместились звезды, незаметно для человеческого зрения созвездия изменили очертания и протянутые от них неразрывные тяжи изменили позу каменного исполина. Пройдет ещё тысяча лет - вечность опрокинет мир и ветер унесёт прах последнего из тех, кто мог бы понять древнего царя и его рабов - прежде чем движение великого воина можно будет назвать шагом. Коротка жизнь человека, но вечен свет зодиака, и лишь в нём можно увидеть то, чем достойно быть измерено время.