Она была богиней, заключенной в человеческое тело. Не самое сильное и не самое красивое. Тем суровее было наказание, поскольку она была красивейшей из богинь. У нее был любовник. Он тоже был богом, заключенным в тело смертного. Богом Войны. Ни он, ни она не смирились с наказанием и пытались вновь обрести силу. Самостоятельно. Ему было проще. Он был воином. Он вел армии в битвы и победы посвящал Богу Войны.
А что было делать ей? Это сейчас каждый ребенок знает, что боги питаются нектаром, амброзией и "Рамой Виталити", но в те древние времена не было таких образованных детей, а найти вышеупомянутые продукты питания в тяжелых условиях египетских пустынь не представлялось возможным.
И она нашла выход. История помнит рассказы о казнях молодых мужчин, осмелившихся провести ночь с великой египетской царицей. Ей приписывали множество различных причуд, жестоких и безумных. Все помнят ее маниакальное упорство в попытках сохранить молодость и красоту.
Но это только то, что должна помнить история. Как было на самом деле - казнили смелых красавцев на площади, приносили в жертву в храме, выносили из покоев царицы бездыханные тела, или же они просто исчезали, и следов от их пребывания в злосчастных покоях не обнаруживалось вовсе - этого сейчас уже никто не узнает, да и тогда, честно говоря, однозначных ответов не существовало, поскольку слухи разлетались быстрее знойного египетского ветра, а в подробности вдаваться никто не решался, правильно рассуждая, что меньше знаешь - дольше живешь. И в самом деле, кому какое дело до маленьких женских хитростей коронованной особы?
Не знаю, как уж так получилось, но дело это больше всех надо оказалось, почему-то, мне. С другой стороны - кому, как ни мне было этим заняться? Может быть, во мне взыграл гуманизм по отношению к истреблению египетского генофонда, может, стало жалко несчастную богиню, лишенную всех привычных аксессуаров, таких, как сила, красота, бессмертие и прочая атрибутика, а может, просто они с Антонием, эти шерочка с машерочкой, доконали меня своими шашнями, которые еще в Элладе засели у меня в печенках. Правда, тогда ее звали Афродитой, его - Аресом, но это ничего не меняет. Нет, я не поборник нравственности, сам не раз ходил налево, причем, бывало, с ее же подачи, и вообще наш брак всегда был союзом двух свободных личностей, но разговор сейчас не об этом.
Разговор о Клеопатре. Поразмыслив хорошенько, я решил не искать повода для своего действия, поскольку искать-то как раз его и не приходилось - беда была в его избытке. Пора пришла. Конечный результат меня никогда не интересовал, я всегда действую по наитию - это спасает от разочарований.
Я облазал всю ее так называемую резиденцию и, наконец, достиг пресловутых покоев. Хоть бы один стражник за время всей моей экскурсии обратил на меня внимание! Нет, я понимаю, что я как законный муж имею законное право на посещение покоев собственной супруги, но не на лбу же это у меня написано! Для приличия могли бы поинтересоваться, мол, кто таков, чего надо - а вдруг я какой-нибудь маньяк или, чего доброго, Свидетель Иеговы с запрещенной литературой, попирающей законы Ра? Эх, солдатики! Бедная моя девочка! С такой охраной поневоле потянет на приключения - я б сам таких мочил на завтрак, обед и ужин. Для профилактики. Что-то злой я сегодня. Не к добру.
- Что ты здесь делаешь?
Видимо, она меня заметила не сразу. Отсюда - удивление. Поскольку ничего такого я не делал, просто царственно возлежал на царском ложе. Как и полагается, кесарю - кесарево.
- Твои стражники - дураки, - оповестил ее я. - Только не вздумай их за это убивать, суккуб мой ненаглядный.
Она вспыхнула.
- Что тебе надо? - очень сухо и холодно.
- Мне? Ничего. Давно не виделись, соскучился. Что, нельзя?
- Если я скажу "нельзя", это что-нибудь изменит?
Я покачал головой. Она горько усмехнулась.
- Почему - дураки?
- Тебя очень плохо охраняют. А если бы это был не я, а, скажем, происки врагов?
Она рассмеялась.
- У меня один враг - это ты. Стража!
Остатки генофонда, готовые, как пионеры, ворвались в комнату.
- Здесь посторонний. Найдите и убейте! - приказала моя царица.
Они перерыли все. Я как лежал на покрывале, рассматривая узоры на ткани, так и остался лежать. Ноль! Дураки.
- Оставьте, я пошутила, - бросила она, когда ей все это надоело. Они ушли.
- Орлы! - не удержался я. - Но все равно не убивай их. Ради меня.
- А что еще мне с ними сделать ради тебя? - приподняла она бровь.
- С ними - ничего.
- Ты...
- Да.
Она возлегла рядом со мной. Даже сейчас, в человеческом облике, у нее было шикарное тело.
Я в который раз убедился, что не так важно, что нам дается свыше, как то, что мы берем сами. Если ты личность - не важно, бог, человек, хоть воробей - ты добьешься всего, чего хочешь. Она добилась. Почти. Я скользил по ее атласной коже и понимал, как быстротечно время. Есть только миг между прошлым и будущим... Ее миг слишком затянулся.
Я не маньяк, убивающий красивых женщин, чтобы их тело не познало старости и тлена. Я не палач, казнящий за произвол, беззаконие и жестокость. Я не ревнивый мавр, карающий за измену. Я просто законный муж.
Я поцеловал ее замирающую грудь. Страстно. На нежнейшей коже появилась крохотная алая капелька. Как росинка на лепестке лотоса. Она прошептала: "Тот...". Я кивнул. Она улыбнулась.
Теперь она была свободна, и эту свободу ей подарил я. Не знаю, что было бы с ней, если бы это сделал кто-то другой. Наверное - ничего, иначе она бы не преминула этим воспользоваться. Но я - другое дело. Я - Тот, ее муж, ее Бог. Я могу прервать ее жизнь, могу возродить. Это не обсуждается.
Когда ее обнаружат, стражники вспомнят, что видели промелькнувшую маленькую змейку, не то коралловую, не то аспида, может, кто-то даже скажет, что видел ее в складках покрывала, но принял за причудливый узор, но это будет позже. Ни меня, ни Ее это уже не волновало. Нам было так хорошо вдвоем, что я простил ей Ареса, как, впрочем, и всегда. Мы окинули взглядом мрачные пирамиды, мое любимое изобретение, и подумали, сколько они еще хранят тайн, о которых даже не догадывается человечество.
Мы растворились в знойном воздухе в черной египетской ночи, чтобы воссоединиться там, где никто не будет нам мешать - нам нужно было сказать друг другу слишком много.
Пирамиды остались ждать. Годы, века, тысячелетия - до следующей встречи, следующей судьбы, следующей тайны, недоступной для истории.