В детстве Грейг не задумывался, почему у него нет отца. Он знал, что он бастард, но его это не особо волновало. Когда Грейг начал прислушиваться к тому, что говорят другие люди, и стал задавать вопросы, мама объяснила все, как есть - когда-то у нее был муж, но он погиб в морском бою, сопровождая на Архипелаг старого лорда Грегора. А потом молодой лорд Ульрик, который лишился своего отца в том же сражении, в котором мама потеряла мужа, приехал узнать, не может ли он чем-нибудь помочь вдове, оставшейся без мужа и кормильца.
Он, действительно, привез маме много важных вещей - деньги, которых хватило на починку крыши и покупку коз, красивый бархатный кошелек, в котором когда-то лежали эти деньги и с которым Грейг теперь любил играть, засовывая туда гладкую речную гальку и воображая себя богачом, и теплую мягкую шаль из синей шести, в которой Грейг обычно видел маму в холодное время года. Но, кроме всех этих замечательных вещей, лорд Ульрик тогда подарил маме еще одну - самого Грейга. Именно поэтому ему и дали это имя - в честь старого лорда Грегора, который, так уж вышло, приходился ему дедом.
"А почему этот лорд Ульрик не женился на тебе? - не понял Грейг. - Раз ты вдова, то тебе можно снова выйти замуж, разве нет?.. И почему он никогда не приезжает меня навестить?"
Но мама только покачала головой.
"Все не так просто, Грейг".
Грейг в это время был еще совсем мал - настолько мал, что нежелание неведомого Ульрика жениться на такой чудесной и красивой женщине, как мама, вызывало у него недоумение. Но, в то же время, Грейг был эгоистично рад, что никакой лорд Ульрик не вторгается в их жизнь. Им с мамой и так было очень хорошо вдвоем. И, уж конечно, мама не смогла бы столько времени возиться с Грейгом и играть с ним, а по вечерам сидеть возле его постели и петь ему песенки или рассказывать сказки, если бы у нее, как у других женщин из деревни, был муж и несколько других детей. Так что Грейг был очень рад, что у него нет отца.
Так продолжалось вплоть до одного зимнего вечера, когда кто-то внезапно постучал в их дверь, и Грейг, уже успевший было задремать, проснулся и увидел, как мать идет открывать дверь. Она даже не спросила, кто там - в такой час стучаться к ним мог разве что кто-нибудь из соседей, которым понадобилось одолжить свечу или щепотку соли к ужину. Но на пороге оказался совершенно незнакомый Грейгу человек - настолько крепкий и широкоплечий человек, что ему пришлось слегка развернуться, чтобы протиснуться в дверь. Грейг слышал, как мать потрясенно ахнула - а потом вдруг повисла на шее у незнакомца, всхлипывая и давясь какими-то словами, и сквозь ее голос - непривычно тонкий, совершенно не такой, каким она обычно разговаривала дома, был отлично слышен другой голос - рокочущий, низкий, хриплый, удивительно чужой.
Грейг замер. В первую секунду он подумал, что этот мужчина - Ульрик, который, наконец-то, решил приехать повидаться с ним с мамой, но чужак совсем не походил на Ульрика. Мама говорила, что у Ульрика были светлые волосы, как и у него самого, а когда ночной гость стащил с головы капюшон, под ним обнаружилась целая грива черных всклоченных волос. И борода у него тоже была всклоченной и черной, а через смуглую щеку тянулся глубокий, длинный шрам. Ну, словом, ничего похожего на то, как мама описала ему Ульрика.
Чужак уселся у стола, на месте, который Грейг привык считать своим, но все никак не хотел выпустить руку его матери - держал ее в своих огромных, коричневых ладонях, не давая ей поставить котелок и согреть воду, смотрел на неё снизу вверх, вскинув свою косматую голову, которая отбрасывала на стену пугающую тень, и что-то говорил... а потом мать внезапно прервала его и очень тихо, но с нажимом сказала что-то, заставившее чужака отшатнуться так, как будто бы она его ударила. Он разжал руки, выпустив ее ладонь, и встал.
Теперь он наконец-то догадался посмотреть по сторонам и заметил кроватку Грейга. Он направился прямо к нему - в эту минуту он казался Грейгу таким страшным и огромным, что он притворился спящим, хотя, строго говоря, если бы незнакомец собирался причинить ему какой-то вред, это бы его не остановило. Но незнакомец не сделал ему ничего плохого. Он просто остановился рядом, заслоняя спиной свет от кухонного очага, и долго смотрел на него - в глубоком, и, как тогда представлялось Грейгу, угрожающем молчании.
Прежде, чем вернуться назад к его матери, чужак задернул занавеску, которая служила пологом его кроватки, так что Грейг лишился возможности подсматривать за тем, что происходит в кухне, и был вынужден прислушиваться к голосам.
Первое время Грейга лихорадило от напряжения. Он мысленно пообещал себе, что, если этот огромный амбал станет кричать на маму, то он этого так не оставит, но за занавеской никто не кричал. Наоборот, голоса взрослых звучали приглушенно - кажется, не только мама, но и ночной гость старались говорить как можно тише, чтобы не разбудить Грейга. И, хотя Грейг собирался оставаться начеку и внимательно прислушиваться к звукам за занавеской, очень скоро он действительно уснул.
На следующее утро Грейг проснулся, совершенно позабыв, что с ним происходило накануне, и вскочил с кровати, сходу начиная пересказывать маме только что виденный сон - но сразу же осекся, обнаружив, что возле стола сидит страшный чужак, а главное - что они, кажется, совсем одни.
- Где мама?.. - спросил Грейг.
- Она пошла подоить коз. Сейчас придет, - сказал мужчина низким, сипловатым голосом, бросая быстрый взгляд на дверь, как будто он надеялся, что дверь вот-вот откроется, впуская Хелен. Грейг внезапно осознал, что мужчина тоже чувствует себя не в своей тарелке.
- Меня зовут Саймон, - сказал он. - А тебя, я так понял, зовут Грейг?
Грейг кивнул. В сущности, незнакомец мог бы и не представляться - Грейг и без того уже догадался, что это был мамин муж. Оруженосец лорда Грегора, которого в деревне называли Черный Сайм.
- Я думал, вы погибли, - сказал Грейг.
- Все думали, что я погиб, - кивнул на это Черный Сайм. - Да оно и неудивительно... обо мне ведь пять лет никто не слышал. Но на самом деле я все это время был в плену. Галерник на Архипелаге. Ну, знаешь, такой гребец, который сидит под палубой и вместе с остальными ворочает весла, - пояснил он, осознав, что Грейг его не понял.
- А потом вы сбежали?.. - поневоле заинтересовался Грейг.
- Потом я сбежал, - согласился Саймон. И, почесав голову, сказал - Слушай, я знаю, тебе сейчас нелегко... да и мне тоже... но ты лучше говори мне "ты". Нам теперь в любом случае жить вместе, так что нет особенного смысла разговаривать друг с другом так, как будто кто-то из нас тут проездом.
Грейг только кивнул. Он понимал, что его и мамина жизнь переменилась раз и навсегда, но, в сущности, этот косматый Саймон оказался не таким пугающим, каким он показался ему поначалу.
Грейг довольно быстро привык к Саймону - в том возрасте, в котором он тогда был, к чему угодно привыкаешь очень быстро. Прошло всего несколько дней, а прошлое, в котором не существовало Сайма, уже начало казаться Грейгу частью какой-то другой, далекой жизни. Насколько легко было привыкнуть Сайму, сказать было трудно, но он никогда не возражал против того, что Грейг таскается следом за ним, хотя постоянное присутствие четырехлетнего ребенка должно было действовать на нервы человеку, совершенно не привыкшему к такой компании.
Грейг, правда, поначалу не склонен был донимать Сайма вопросами или болтать с ним так, как с мамой. Он просто ходил и молча наблюдал за тем, как Сайм колет дрова, таскает воду из колодца или чинит расшатанный козами плетень. Так вышло, что именно Саймон первым начал втягивать его в беседы - задавал какие-то вопросы о соседях, рассуждал о том, чем еда и деревья на Архипелаге отличаются от местных, или принимался вспоминать о старом лорде Грегоре, войне и кораблях. В конечном счёте, любопытство Грейга дало трещину, и он, отбросив настороженность, начал вытягивать из Сайма разные подробности об этих удивительных вещах.
В своем стремлении помочь Грейгу освоиться со своим присутствием Саймон зашел довольно далеко - например, однажды вечером он взял его с собой даже в харчевню, куда жители из трех окрестных деревень ходили, главным образом, затем, чтобы пить, кутить и сплетничать. Мама наверняка сказала бы, что деревенский трактир, полный пьяных мужчин - не самое подходящее место для четырехлетнего ребенка, но Сайму такая мысль, видимо, попросту не приходила в голову, поэтому он купил Грейгу сладкий пирожок, взял себе кружку пива и как ни в чем ни бывало устроился за столом.
Грейг был слишком занят облизыванием собственных липких пальцев, чтобы прислушиваться к скучным взрослым разговорам, и он обратил внимание на происходящее только тогда, когда Сайм неожиданно понялся и сгреб своего соседа за грудки.
- Она думала, что я погиб, говнюк! - прорычал он. И, шваркнув своего противника о стену, очень нехорошим голосом пообещал :
- Еще раз вякнешь что-то про мою жену или моего сына - и, клянусь Богом, я заставлю тебя собственными зубами подавиться.
После этого Сайм уселся обратно на скамейку, отхлебнул из кружки и спокойно захрустел лежащими на дощечке сухариками. Грейг ощутил нечто вроде восхищения - он чувствовал, что большинство сидевших за столом мужчин поддерживали своего товарища, которого ударил Сайм, и донельзя раздражены его поступком. Но никто из них так и не посмел что-нибудь сказать. Сайм был один, но он их не боялся. А они его боялись - и, наверное, правильно делали. И даже не из-за его широких плеч и сильных рук, а из-за этой вот готовности бросить вызов целой толпе людей, а после этого как ни в чем ни бывало допить свое пиво.
Правда, на обратном пути к дому все это великолепное спокойствие с него слетело.
- Не говори маме, что случилось, - попросил Сайм, и вид у него был сконфуженным и жалким. - Я дурак... не надо было мне тебя туда тащить.
Раньше Грейг не задумывался, как он выглядит, но после той истории, когда Сайм назвал его своим сыном, начал ненавидеть свою внешность - кудрявые светлые волосы, светлую и тонкую кожу, так сильно непохожую на смуглое, обветренное, грубое лицо Черного Саймона и его жёсткие темные волосы и бороду. Он знал, что никогда не будет похож на Сайма, и любой, кто увидит их вместе, сразу же поймет, что Саймон - не его родной отец. Если бы он хотя бы был похож на мать, с ее светло-рыжими волосами и веснушками по всему телу - не только на лице, но и на руках, и на груди, в вырезе платья, то все было бы не так уж плохо, но Грейг оказался уменьшенной копией своего другого отца, того, которого он никогда не видел и которого не хотел знать.
Грейг бы с удовольствием остриг эти дурацкие девчоночьи кудряшки, но он знал, что это совершенно бесполезно. Даже родинки, расположенные на его щеке правильным треугольником, в глазах всех жителей деревни выглядели, как клеймо бастарда, сына молодого лорда. Отец - то есть Саймон - сказал Грейгу, что у Ульрика и сира Грегора были точно такие же. И это помнило большинство местных жителей.
Через некоторое время после того, как Саймон вернулся домой, случилось еще одно важное событие. Грейг узнал о нем еще до того, как мама поделилась этим с ним сама - ему пришлось смириться с тем, что теперь она почему-то не считала нужным сразу посвящать его во все свои дела, предпочитая сперва обсуждать их с Саймоном, и это, в общем-то, было единственным, что не устраивало Грейга в его новой жизни. Как будто бы мама думала, что он внезапно поглупел только из-за того, что рядом теперь постоянно находился взрослый Сайм.
- Женщины из деревни говорят, что будет мальчик, - сказала она, когда они с Саймом, как всегда, вместе сидели в кухне, уже уложив его в постель. - А мне вот кажется, что будет девочка... А ты кого хотел бы?
Грейг застыл. Кровать была такой же неподвижной, как всегда, но ему все равно казалось, что он падает с огромной высоты.
- Пусть лучше будет дочка, - сказал Сайм. - Сын у нас уже есть.
С тех пор Грейг никогда больше не беспокоился из-за того, что у его отца будут свои, родные дети. Когда ему показали только что родившуюся Лорел, то он, кажется, даже расстроился - иметь младшего брата, как ему тогда казалось, было бы гораздо интереснее.
Впрочем, оказалось, что иметь сестру тоже неплохо. Да и Лорел вовсе не была ни неженкой, ни плаксой. А вот других братьев и сестер у них с Лорел так и не появилось. Большинство его приятелей в деревне имели кучу братьев и сестер, но после рождения Лорел что-то пошло не так - мама несколько месяцев была худой и бледной, долго мучилась кровотечениями, и ходившая помогать ей по дому женщина сказала, что у нее не будет других детей. Грейг знал, что в деревне судачат о том, что это Божья кара за измену мужу, и расквасил нос мальчишке, который посмел повторить эти пересуды в их компании.
Мама, которой Грейг, разумеется, не объяснил, в чем было дело, очень расстроилась, что Грейг дерётся, но Сайм - которому не нужно было что-то объяснять - сказал : все правильно. Если сразу не дашь понять, что ты не станешь терпеть какие-то вещи, то потом одним разбитым носом дело не обойдется. Лучше прояснять подобные вопросы сразу.
Саймон научил его читать, хотя сам он был не слишком грамотным - он знал буквы, мог прочитать вывеску на любой лавке в городе и мог написать свое имя, но привычки к чтению у него не было, и все эти занятия давались ему так же тяжело, как человеку, не привычному к ходьбе пешком, подъем на гору. После того, как Сайм показал ему буквы и научил его складывать из них слова, Грейг быстро научился писать лучше его самого, и после того, как Грейг "для тренировки" исписал углем беленую стену в доме, украсив ее именами всех домашних и даже их коз, договорился с деревенским капелланом, чтобы тот учил его читать по книге и писать, как полагается - то есть чернилами.
Грейг сперва полагал, что капеллан вызвался заниматься с ним по доброте душевной, но вскоре узнал, что за эти уроки платит Ульрик. Грейгу нравилось учиться, но тогда он сильно разозлился и хотел даже забросить это дело. От этого Ульрика, который поставил маму в оскорбительное и двусмысленное положение, и за все эти годы ни разу не удосужился даже увидеться с собственным сыном, ему не нужны были подарки и подачки. Сайм сперва не понял, с какой стати Грейг, еще недавно с жаром рассказывавший дома о том, что он читал сегодня на уроке, неожиданно потерял всякий интерес к занятиям, и почему их приходской священник жалуется, что Грейг перестал приходить к нему и отлынивает от учебы. А поскольку Грейг не желал объяснить, в чем дело, то Сайм поначалу даже рассердился - но потом все-таки сумел вытянуть из него правду. А узнав ее, вздохнул.
- Зря ты так. Он ведь вовсе не плохой человек, сир Ульрик. Когда я вернулся, он увиделся со мной, чтобы сказать, что он не знал, что я в плену... и что, если бы знал, не пожалел бы никаких усилий и никаких денег, чтобы вытащить меня оттуда. Кто-нибудь другой на его месте предпочел бы со мной не встречаться, знаешь. Передал бы свои сожаления через кого-нибудь другого, и дело с концом. Но Ульрик захотел со мной поговорить.
- Что ж он тогда со мной не захотел поговорить? - сердито спросил Грейг. Сайм тяжело вздохнул - и повторил те же слова, которые Грейг уже слышал пару лет назад от своей матери:
- Все не так просто, Грейг.
Но теперь Грейг был старше, и такое объяснение его больше не удовлетворяло. Он, правда, вернулся к капеллану и продолжил учиться чтению, письму и счёту - прежде всего, потому, что это в самом деле ему нравилось, и морить себя скукой в пику Ульрику, играя в приевшиеся игры с деревенскими мальчишками, было обидно. Кроме того, после разговора с Саймом Грейг почувствовал себя гораздо лучше - как будто, впервые открыто осудив поступки Ульрика, он косвенно выразил этим свою верность Сайму, показал ему, что именно его он считал своим настоящим и единственным отцом.
Но, несмотря на это чувство облегчения, в душе Грейг продолжал негодовать на Ульрика - это же надо, сперва столько лет не вспоминать о нем и его маме, которой по его милости приходилось выслушивать сплетни и попреки деревенских кумушек, а теперь неожиданно вспомнить о Грейге - и начать проявлять заботу о его образовании! Это не говоря уже о том, что, даже посылая деньги капеллану, этот Ульрик совершенно явно не горел желанием увидеть собственного сына.
Грейгу было, должно быть, лет семь или восемь, когда он получил от Ульрика самое первое письмо. В нем Ульрик выражал удовольствие по поводу того, что его наставник доволен его успехами в учебе, и выражал надежду, что сам Грейг и все его домашние здоровы и благополучны. Кроме письма, Ульрик послал ему подарки - новую одежду, более красивую и дорогую, чем любые вещи, которые когда-либо раньше носил Грейг, застежку для плаща и меч.
У Грейга, как и у любого из его друзей, был игрушечный деревянный меч, но меч, присланный Ульриком, был не вполне игрушечным. Он был маленьким и достаточно легким, чтобы им мог пользоваться восьмилетний мальчик, но сделан он был из стали, и только скругленное острие и нарочно затупленная кромка давала понять, что это - тренировочный меч, а не настоящее оружие. Но сталь была отличной, и любой кузнец, наверное, за полчаса превратил бы этот маленький мечик в самый настоящий, острый меч. К мечу прилагались ножны и такая же маленькая перевязь.
Подарки получил не только Грейг, но и все остальные члены их семьи - даже трехлетняя Лорел, которой предназначался зеленый отрез материи на платье и красивая большая кукла.
Грейг разрывался между двумя прямо противоположными желаниями - с одной стороны, ему хотелось похвалиться подаренным Ульриком мечом перед приятелями, а с другой - зашвырнуть его в реку. Но Сайм возразил, что ему не следует делать ни первое, ни второе.
- Это дорогая вещь. Не стоит хвастаться перед ребятами в деревне чем-то, чего ни один из них не сможет получить. Они просто начнут тебе завидовать и постараются, чтобы ты пожалел о том, что Ульрик дарит тебе такие дорогие подарки.
- А что мне тогда с ним делать? - справедливо возмутился Грейг. - Я же не могу фехтовать сам с собой.
- Можно подумать, вы фехтуете, - поддразнил его Саймон. - Машете своими палками, кто во что горазд... Если тебе так хочется, я научу тебя пользоваться этим мечом так, как полагается.
- А ты умеешь?.. - изумился Грейг, который никогда еще не видел Саймона держащим в руках меч.
- Ну так... немножечко умею, - рассмеялся Саймон. - Лет пятнадцать был партнером сира Грегора на тренировочной площадке.
- Ты об этом никогда не говорил!
- А что тут говорить... Я, знаешь, не особенно люблю войну. Мерзкое дело. Когда мы с товарищами были на галерах, я каждый день думал - если я когда-нибудь сбегу отсюда и вернусь домой, то больше в руки не возьму оружие. Но если ты на самом деле хочешь научиться фехтовать - я тебя научу. Тебе это будет полезно, - сказал Сайм.
Будь Грейг постарше и не будь он в тот момент так занят мыслями о том, как здорово будет уметь по-настоящему владеть мечом, он бы, скорее всего, понял, что Сайм подразумевал, сказав "Тебе это будет полезно", и сообразил бы, что подарками и письмами дело не кончится. Но тогда он просто написал - с помощью капеллана - ответное письмо, в котором он благодарил сира Ульрика за все его благодеяния, и сообщал, что у него и у его домашних все благополучно.
Священник хотел вынудить Грейга ответить более душевно и подробно, совершенно не считаясь с тем, что письмо Ульрика было коротким и формальным. Грейг ругался со своим наставником из-за каждого слова, но в итоге все-таки добился своего - его ответное письмо было очень официальным и почтительно-холодным. Ничего другого Ульрик, несмотря на свою щедрость, не заслуживал.
За следующие четыре года их редкая, хотя и стабильная переписка с сиром Ульриком так и не вышла за те рамки, которые были очерчены в тех первых письмах. Однако Грейг чем дальше, тем отчетливее понимал, что эта переписка и упорный интерес Ульрика к его успехам возникла не на пустом месте. У Ульрика явно были на незаконного сына какие-то планы, и для этих планов требовалось, чтобы Грейг получил такое воспитание, которое больше подходило сыну рыцаря, чем деревенскому мальчишке. Поэтому Грейг не испытал особенного потрясения, когда, незадолго до его двенадцатилетия, Сайм с мамой совершенно неожиданно сказали, что сир Ульрик хочет взять его в оруженосцы и забрать с собой на Юг - в Сен-Ньевр, где располагался королевский двор. Он написал маме и Саймону письмо, в котором спрашивал, согласны ли они отпустить Грейга вместе с ним.
- А о моем согласии он не хочет спросить?.. - с сарказмом спросил Грейг. Но Саймон только отмахнулся.
- Не дури. Глупо пускать всю жизнь под хвост из-за детской обиды. И потом - ну какой из тебя крестьянин?.. Хочешь отказаться и стать каменщиком или пекарем - пожалуйста, я тебя отговаривать не буду. Но ведь ты от такой жизни сам в петлю полезешь от тоски. И все это - из пустой гордости? Не говоря уже о том, что ты сам себе противоречишь. То ты винишь сира Ульрика за то, что он не хочет с тобой познакомиться, а то не хочешь, чтобы он приехал.
- Что-то поздновато он решил приехать, - ядовито сказал Грейг.
- Ну, потом было бы еще позднее, верно?.. - мирно спросил Саймон. - Вот и познакомитесь. Сдается мне, что половина твоей злости на него - из-за того, что ты его совсем не знаешь, а в письмах своих он выглядит... н-нуу... что тут говорить. Писать он, видимо, не мастер. Думаю, вживую он тебе больше понравится.
"Это вряд ли" - мысленно возразил Грейг.
* * *
Грейг полагал, что под словами о приезде Ульрика подразумевалось, что рыцарь действительно приедет к ним, то есть - в их дом, но он ошибся. "Собирайся, - сказал ему Саймон через несколько недель после того, как Грейг, поколебавшись и позлившись, все же скрепя сердце дал согласие поехать с Ульриком и стать его оруженосцем, - Сир Ульрик будет ждать нас на постоялом дворе в Хилнсе".
Хилнс - это был близлежащий городок, куда Грейг с Саймом часто ездили за разными покупками, и куда вся их семья выбиралась в дни праздников и ярмарок. Грейг понял, что Ульрик не хочет встречаться с его матерью, и злорадно подумал, что, похоже, Ульрику все-таки было стыдно. Но потом ему пришло в голову, что, возможно, дело и не в этом. Не исключено, что Ульрик просто считал ниже своего достоинства ехать в деревню и входить в их дом, как гость. Рыцарю вроде Ульрика, конечно, не к лицу самому появляться в деревенской хижине - если только он не намерен обольстить какую-нибудь женщину, пользуясь тем, что ее муж погиб.
Грейг ехал в первый раз встречаться с Ульриком в том настроении, в каком встречаются скорее с врагом, чем со своим отцом и сюзереном. Но про себя Грейг решил, что он должен увидеть Ульрика и узнать правду. Если лорд Риу действительно окажется таким, как представлялось Грейгу - то он не станет служить ему оруженосцем, а сбежит на полдороги.
Грейг хорошо представлял, куда ему предстоит ехать вместе с Ульриком - его наставник показывал ему карту, и он знал, что Ньевр - это самая южная часть страны, которая находится у моря, значительно южнее Фэрракса. Священник с удовольствием отвечал на его вопросы, ведя кончиком пера по карте и рассказывая, через какие города и заставы они будут проезжать по дороге на Юг. Он, вероятно, думал, что Грейгу не терпится отправиться в первое большое путешествие в собственной жизни, поэтому он заранее интересуется дорогой, по которой они скоро будут ехать вместе с сиром Ульриком. Но в реальности Грейг был занят совсем другим - глядя на карту, он старательно запоминал обратную дорогу, на тот случай, если он решит сбежать и вернуться домой. Подготовившись таким образом, он чувствовал себя гораздо более уверенно.
Лорд Риу выбрал для себя самый приличный постоялый двор и, разумеется, не стал сидеть вместе со всеми остальными посетителями в общем зале, а велел подать обед наверх. Двое сопровождающих Ульрика лучников объяснили Саймону, какие комнаты занял их господин, и Саймон вместе с Грейгом поднялись по лестнице.
Сердце у Грейга колотилось где-то на уровне горла. Он так волновался, что готов был просто толкнуть дверь, но отец удержал Грейга за плечо и вежливо постучал :
- Сир Ульрик, это Сайм... Я привез Грейга, - сказал он.
- Входите, - сразу же ответили из-за двери.
Сайм открыл дверь и слегка посторонился, давая Грейгу возможность войти первым. Грейг шагнул через порог - и наконец-то увидел сира Ульрика. Рыцарь вполборота сидел за столом, вытянув ноги и положив их на деревянную скамеечку, чтобы дать телу отдых после длительной езды верхом.
Первым, что поразило Грейга в сире Ульрике, была его молодость. Думая о человеке, который когда-то так удачно съездил к его матери со своей "помощью" и "соболезнованиями" по поводу ее вдовства, Грейг всегда представлял себе зрелого мужчину вроде Сайма, но рядом с его отцом Ульрик выглядел до странности молодым. Ему в тот год было чуть больше тридцати, а выглядел он и того моложе.
Одет Ульрик был в темную и неброскую дорожную одежду. Знатность и богатство выдавали исключительно детали - богато украшенная рукоять кинжала, золотой тяжелый перстень на руке... Грейг ожидал, что волосы у Ульрика будут такими же кудрявыми, как у него, но Ульрик зачесывал волосы назад и связывал в хвост. Увидев это, Грейг подумал, что это совсем не глупо, и что ему тоже стоит отрастить волосы подлиннее и затягивать их в тугой хвостик на затылке, чтобы не ходить с кудряшками, из-за которых его столько раз дразнили деревенские мальчишки, но сейчас же рассердился на себя за эту мысль. Он никогда и ничего не будет делать так, как Ульрик. Лучше он будет ходить с растрепанными, всклокоченными волосами, как его отец. О гриву Сайма ломались даже крепкие костяные гребни, которыми мама иногда пыталась привести волосы мужа в относительный порядок.
Пока Грейг рассматривал своего нового сеньора, Ульрик тоже смотрел на него - с откровенным и жадным интересом. Ну еще бы... Одно дело - знать о том, что твой внебрачный сын очень похож на тебя внешне, и совсем другое дело - убедиться в этом самому.
- Спасибо, Саймон, - сказал Ульрик. - Пообедаешь со мной?
- Спасибо, сир, но я лучше поеду, - сказал Сайм. - Не хочу вам мешать.
Ульрик кивнул - как показалось Грейгу, неохотно. Видимо, он полагал, что познакомиться с новым оруженосцем в присутствии Сайма было бы гораздо проще. Это было даже удивительно. Казалось, присутствие Саймона, жену которого он соблазнил, стесняет Ульрика гораздо меньше, чем Грейг, внимательно смотревший на него.
- Ну, здравствуй, Грейг... - со вздохом сказал Ульрик, когда дверь за Саймоном закрылась. Ульрик снял ногу со скамеечки и толкнул носком сапога один из деревянных стульев, придвигая его Грейгу.
- Садись. Поешь, а заодно и побеседуем.
Грейг хотел сказать, что он не голоден, но понял, что это глупо. Ему теперь в любом случае придется постоянно обедать в компании сеньора - если он, конечно, не намерен назло Ульрику уморить себя голодом. Так что он сел за стол и потянулся за ножом, чтобы отрезать себе ломтик ветчины.
Ульрик спросил, знает ли Грейг, куда они едут и в чем - примерно - будут состоять его обязанности, и Грейг сдержанно ответил, что он это знает. О поездке в Ньевр и южных обычаях ему много рассказывал его наставник, а об обязанностях оруженосца он с самого детства знал от Саймона. И именно поэтому Грейг сразу понял, что его новое звание - обычная формальность. В действительности все, включая лучников, сопровождавших Ульрика, в курсе того, что новый "оруженосец" Риу - его незаконный сын.
Отец в начале своей службы был скорее стюардом, чем оруженосцем сира Грегора - просто сильный крестьянский парень, взятый из деревни, потому что лорду Риу было нужно, чтобы рядом с ним на Островах все время был надежный человек, которого не подкупишь и не запугаешь, как обычного туземного слугу. Опасность сближает людей, и Грегор с самого начала обращался с Саймом хорошо - гораздо лучше, чем большинство лордов со своими слугами. И Сайм, действительно, был ему верен и неоднократно спасал лорду Риу жизнь. Иногда речь шла о самых простых, совсем негероических вещах - вроде того, что именно благодаря помощи Сайма Грейг остался жив, когда весь лагерь сотрясала эпидемия дизентерии, и люди мерли, как мухи, причем самым жалким образом - не во время боя и даже не от ран, а от многодневного кровавого поноса. Но доводилось Сайму поучаствовать и в куда более опасных приключениях.
Однажды кто-то проделал ножом дыру в холстине их походного шатра и бросил на грудь сиру Грегору песчаную змею. Гадина, разозленная падением, должна была ужалить Риу, но Сайм среагировал молниеносно - он просто схватил змею за хвост и отшвырнул ее в другой конец шатра. И, как он утверждал, потом они с Грегором вместе, чертыхаясь от страха, полночи искали проклятую змею при тусклом свете походной лампы, боясь поверить в то, что она давно уже уползла.
После всех этих приключений Сайм, естественно, стал для сира Грегора гораздо больше, чем просто слугой. Риу научил Саймона не только фехтовать, но и читать. Он был с ним откровеннее, чем с любым из своих знатных друзей. И, тем не менее, когда рыцарь обедал - точнее, в тех случаях, когда Грегор обедал за столом, а не устраивался прямо на земле где-нибудь на привале - он не сажал Саймона за один стол с собой. И это - Грегор, которому Саймон не раз спасал жизнь. А Ульрику и подавно полагалось бы отправить нового оруженосца вниз, чтобы тот перекусил вместе с его людьми - тем, что его солдаты сочтут нужным уделить мальчишке. Но Ульрик этого не сделал. И разговаривал он с ним тоже не так, как разговаривают со слугой.
"Ну здравствуй, Грейг"!.. Можно подумать, что они расстались пару месяцев назад. Может быть, этот Ульрик полагает, что он будет только рад променять Сайма в его грубом шерстяном плаще на знатного отца вроде него? Пусть даже не надеется. Он дал согласие на то, чтобы служить оруженосцем Ульрика, а не на то, чтобы быть его сыном. И, пока Ульрик расспрашивал его о разных вещах, Грейг из чистого упрямства при любом удобном случае упоминал про Сайма, называя его исключительно "отцом".
Да, отец научил его неплохо фехтовать. Тогда-то и тогда-то отец сказал то или другое. Да, они выехали еще затемно. Отец всегда выбирал более длинную дорогу в город, она хоть и кружная, зато ее не развозит от дождя... Было неясно, понимал ли Ульрик смысл этой эскапады, но в ответ на каждое упоминание о Саймоне Риу только кивал.
Дорога в Ньевр заняла у них неделю, и за это время Грейг увидел больше, чем за всю свою прежнюю жизнь. Сперва на горизонте синей дымкой проступили горы, потом они неожиданно придвинулись, превратившись в покрытые лесом громады, на склонах которых тут и там виднелись чьи-то замки, потом привычные пшеничные поля и огороды с тыквами сменили виноградники, а вдоль дороги потянулись бесконечные кусты колючей ежевики. Дома ежевики было мало, и Грейг с Лорел, найдя куст, срывали с него всего по пару десятку ягод. Здесь, на Юге, ее было столько, что можно было, не отходя далеко от места, где всадники останавливались на привал, набрать несколько ведер - непонятно было только, что потом с ней делать. Грейг и без того объелся ягод так, что мучился резями в животе. Сюда бы Лорел и его старых товарищей из деревни...
За последние несколько лет Грейг отдалился от мальчишек, с которыми играл в детстве - не потому, что он начал считать себя лучше других, как полагали многие из них, а просто разговор как-то не клеился. Лорел всегда готова была слушать его рассказы о том, что он узнал из книг, а Саймон сам способен был рассказать и ему, и Лорел, тысячу вещей, которых не найдешь ни в одной книге. У мамы тоже можно было узнать много интересного - она, в отличие от Сайма, не бывала в чужих краях, но количество сказок, песен и загадок, которые она знала, казалось им с Лорел совершенно неисчерпаемым. Грейг подозревал, что многие из них она придумала сама - иначе как объяснить то, что Лорел она пела колыбельные, которых сам он в детстве никогда не слышал?
А вот с приходившими в их дом соседями и мальчишками из деревни Грейгу очень быстро становилось скучно. И он чувствовал себя вдвойне неловко, ощущая свою отчужденность от людей, которые еще недавно были его лучшими друзьями. Но эти бескрайние заросли ежевики точно помогли бы им забыть об этом отчуждении. Общее дело и общий азарт могут поправить что угодно.
Между виноградниками тут и там виднелись развалины древних акведуков, уцелевших еще со времен Империи. Грейг, никогда не видевший имперские развалины вживую, но неоднократно слышавший о них от своего наставника, очень хотел рассмотреть их поближе, и не раз просил у Ульрика разрешения остановиться, спешиться и сойти с тракта. Обычно Ульрик не отказывал - интерес Грейга к остаткам старых построек вызывал у него явное одобрение. Если же Риу все-таки отказывался задержаться у очередной развалины - то чаще всего со словами "Поехали, там дальше будет кое-что поинтереснее... не стоит тут задерживаться из-за нескольких камней, впереди - храм Луны и развалины ипподрома".
Обычно рыцарь тоже спешивался и шел посмотреть какой-нибудь очередной обломок акведука или памятную арку вместе с ним, делился тем, что знал об этих памятниках Золотого века, большинство которых он, в отличие от Грейга, видел уже далеко не в первый раз, а также задавал оруженосцу разные вопросы, явно пытаясь проверить глубину его познаний в области истории. Это немного раздражало, но тщеславию Грейга льстило, что по меньшей мере в половине случаев он знал, о чем идет речь, а временами ему даже удавалось удивить своего спутника подробностью и обстоятельностью собственных ответов. Ульрик явно был доволен тем, как много Грейг знает о Золотом Веке.
Это лишний раз доказывало, что он видит в нем своего сына, а не обычного оруженосца, но у Грейга не хватало твердости на то, чтобы вернуться к установленной для себя роли. Он впервые, не считая, разумеется, общения с его наставником, встретил кого-то, кто тоже считал знания об имперской культуре и истории чем-то ценным. Даже Саймон с мамой слушали рассказы Грейга об имперцах скорее с недоумением, чем с интересом. "Я всегда думал, что на Архипелаге живут чуднЫе люди. Но эти твои имперцы, судя по всему, были еще чуднЕе" - сказал ему Саймон, в замешательстве качая головой. Грейг не мог осуждать его за такую реакцию. Многие имперские обычаи - вроде, к примеру, бичевания подростков в храмах, привычки есть лежа или мыться не водой, а маслом, в самом деле представлялись абсолютно дикими. Но одновременно с этим было в историях о Золотом Веке какое-то странное, неуловимое очарование, что-то такое, что притягивало к себе, как магнит - просто, должно быть, Грейг не в состоянии был передать это волнующее чувство своим неуклюжим пересказом, разрушающим - Грейг это чувствовал - хрупкое волшебство прочитанного в книгах и услышанного от священника.
Единственной, кого ему все-таки удалось очаровать рассказами о жителях Империи, была Лорел, которая соглашалась разыгрывать с ним истории из его книжек, но тут гордиться было особенно нечем, потому что Лорел в принципе готова была играть во все, что он предложит, и с удовольствием подхватывала любую его выдумку.
Больше всего Грейгу запомнился момент, когда они остановились возле памятной колонны, на которой были изображены двое мужчин - в обычных имперских доспехах, состоящих из кирасы и поножей, но оставляющих открытыми и шею, руки и колени - и это при том, что длинных рукавов, как и штанов, имперцы не носили. Изображенные на барельефе воины стояли лицом к лицу друг к другу и держали одну чашу.
- Кто это? - заинтересовался Грейг, никогда раньше не видевший подобного изображения.
- Архелай и Лисистрат. Убийцы Сузского тирана. Воины Священного отряда.
- Они были побратимами? - глядя на чашу, которую держали юноши, предположил Грейг. Он знал, что пить из одной чаши для имперцев было то же самое, что для их предков в Фэрраксе - смешивать свою кровь.
Сир Ульрик хмыкнул.
- Я смотрю, про Священный отряд твой наставник тебе не рассказывал. Оно и неудивительно. Священники не очень любят эту тему.
- Почему? - не понял Грейг. Жан, один из сопровождавших Ульрика стрелков, расхохотался.
- Ну, кто же их знает... Может, из-за благочестия. А может, из-за шуточек насчёт того, что у имперцев был один Священный отряд, а у нас его традиции блюдут в каждом монастыре.
Ульрик искоса посмотрел на своего солдата.
- Придержи язык, - посоветовал он. Ульрик обращался вовсе не к нему, но Грейг сообразил, что расспрашивать о Священном отряде дальше, видимо, не стоит, и решил, что позже поищет упоминания об Архелае с Лисистратом в книгах. Если, разумеется, в Ньевре у него будет возможность читать книги и чему-нибудь учиться. Ульрик мог болтать с ним про имперские развалины и есть с ним за одним столом в дороге, где их видели только двое его солдат, но Грейг был не настолько глуп, чтобы считать, что Ульрик будет вести себя так же, снова оказавшись при дворе.
Однако Ульрик сумел его удивить.
В столицу они прибыли под вечер, когда Грейг уже едва не падал с седла от усталости - в последний день пути они почти не делали привалов, желая добраться до цели своего путешествия до ночи. Спутникам Ульрика и ему самому было не в новинку проводить весь день в седле, а Грейгу не хотелось, чтобы они думали, что он изнеженный слабак, который не способен выдержать общего темпа. Так что, если Ульрик спрашивал, устал ли он, Грейг бодро отвечал, что он в полном порядке. Но когда - уже в темноте, которая на Юге наступала очень быстро - они проехали через город, добрались до королевского дворца и спешились, Грейг едва удержался на ногах - колени совершенно одеревенели и пульсировали болью, и Грейг подозревал, что все соприкасавшиеся с седлом и конскими боками части его тела, от промежности до икр, за последний день превратились в одну большую кровавую мозоль.
Лучники, которые забрали их коней, похоже, не особенно устали. Им даже хватало сил на то, чтобы оживленно переговариваться, ведя лошадей в конюшню. А Грейгу казалось, что он сейчас просто рухнет носом вниз на замощенный гладким камнем двор перед дворцом.
Ульрик взглянул на то, как Грейг кривится от боли, и нахмурился.
- Не надо было мне тебя слушать... "Хорошо" ему! Я понимаю, что тебе хотелось показать, что ты не трус и не слабак, но в следующий раз не смей геройствовать и врать. Если что-то не так - говори сразу. Ясно?
Это был первый случай, когда сюзерен устроил ему выговор, и Грейг, считавший, что он за последние часы и без того достаточно натерпелся по милости своего спутника, сердито огрызнулся :
- Куда уж яснее, сир... Спасибо за сочувствие.
Он ожидал, что Риу разозлится и, может быть, даже отвесит ему затрещину, но Ульрик засмеялся.
- Бросай свои деревенские замашки, парень. Это Ньевр. Если продолжишь так себя вести - мы оба будем выглядеть болванами.
Грейг должен был признать, что Ульрик прав.
- Простите, - неохотно сказал он. - Мне не стоило притворяться, что у меня все в порядке.
- Идти сможешь?
- Далеко?.. - спросил Грейг обреченно.
Ульрик засмеялся снова.
- Не особенно. О моем возвращении сейчас доложат королю. Скорее всего, он сразу же позовет меня к себе.
- Но ведь уже очень поздно, - удивился Грейг.
- Не очень. Это в Ферраксе ложатся рано, а на Юге, и в особенности при дворе, никто не пойдет спать раньше полуночи. К тому же, Людовик - не только мой король, он еще и мой друг. Так что он обязательно захочет меня видеть.
Ульрик был прав. Людовик в самом деле не захотел ждать утра, чтобы увидеть своего вернувшегося из Фэрракса военачальника. Грейга вместе с его сюзереном привели в маленькую гостиную, в которым за клетчатым столом с расставленными на нем шахматными фигурами сидели двое - болезненного вида мужчина и ослепительно красивая темноволосая женщина с высокими скулами и черными глазами. Увидев вошедшего в комнату рыцаря, женщина с улыбкой поднялась ему навстречу.
- А вот и сир Ульрик - наконец-то! - сказала она, как будто приветствовала вернувшегося из отлучки родственника.