- Мы собрались здесь для того, чтобы произнести приговор лорду дан-Энриксу, обвиненному в умышленном и преднамеренном убийстве Рована Килларо, возглавлявшего общину унитариев, называющих себя Братством Истины. Трибунал установил, что между обвиняемым и Рованом Килларо существовала личная вражда...
Римкин нетерпеливо шевельнулся в своем кресле. Все-таки судейские формулировки - это нечто. "Трибунал установил"! Да о вражде Меченого и Килларо знала каждая собака в городе. Почему бы Юлиусу не перейти сразу к делу?..
Если бы все шло согласно плану, Римкин бы, наверное, не ощущал такого лихорадочного нетерпения, но сейчас на душе у него было неспокойно. После донесений коменданта городский тюрьмы Римкин рассчитывал на то, что подсудимый будет либо апатичным и подавленным, либо издерганным и злым. Собравшиеся в зале люди, вероятно, разделяли его мнение - во всяком случае, появление необъяснимо энергичного и прямо-таки излучавшего уверенность дан-Энрикса произвело фурор. Висевший в зале гул от приглушенных разговоров разом смолк. Люди ерзали на скамьях и выворачивали шеи, с изумлением разглядывая подсудимого, а Меченый шел - точнее, шествовал - по разделяющему зал проходу с таким видом, что его охрана выглядела не конвоем, а торжественным эскортом.
Наблюдая эту сцену, Римкин ощутил, что сердце у него болезненно сжимается, а руки холодеют от недоброго предчувствия. Еще сегодня утром, собираясь в ратушу, он был уверен в том, что с Меченым покончено, но теперь все опять стало пугающе неопределенным. Меченый выглядел, как человек, который приготовился к какому-то решительному шагу. От сознания того, что результаты всех его трудов висят на волоске, советнику едва не стало дурно. Римкин впился взглядом в коадъютора, сидевшего на своем обычном месте, но лицо мессера Ирема было непроницаемым, как восковая маска, и сидевшая с ним рядом Лейда тоже выглядела мертвенно-бесстрастной.
Пока Юлиус педантично, в раздражающих подробностях пересказывал весь ход судебного процесса, Римкин пытался собраться с мыслями, но у него никак не получалось. В голову все время лезло давнее, ненужное - какой красивой и веселой была Литта в день своей помолвки, как он сам, так никогда и не женившийся и даже не ухаживавшей ни за одной девушкой, надеялся, что сестра будет счастлива за них двоих. Литта была на пятнадцать лет младше него, и его чувства к ней были скорее чувствами отца, чем брата - тем более, что он, по сути, вырастил ее, когда они остались без родителей. Возможно, именно из-за забот о маленькой сестре он и не обзавелся собственной семьей - какие уж тут девушки, когда все время и все силы до конца уходят на то, чтобы сводить концы с концами и растить ребенка? Но Римкин не помнил, чтобы он когда-нибудь жалел об этом.
Литта стоила любых трудов и жертв. Несмотря на то, что она была его сестрой, характер у них оказался совершенно разным. Если сам он в детстве был серьезен, замкнут и стеснялся разговаривать с людьми, то Литта родилась сообразительной, смешливой, непосредственной и любопытной, и в ее присутствии у Римкина всегда теплело на душе. Мысль, что она выходит замуж за любимого мужчину, доставляла Римкину одновременно удовлетворение и тайную печаль, поскольку это значило, что ее жизнь отныне будет протекать отдельно от него, а он останется совсем один и будет предоставлен сам себе. Римкин довольно быстро обнаружил, что он не умеет жить один, и, приходя домой, слоняется туда-сюда, не зная, чем себя занять. Зато его дела на службе быстро пошли в гору - из неприметного судейского чиновника он поднялся до городского эшевена.
Те, кто его знали, восхищались тем, как много времени и сил он посвящал своим обязанностям, но на самом деле Римкин просто не любил пустых, унылых вечеров. Сестра и зять, конечно, говорили, что он всегда желанный гость в их доме и просили заходить в любое время, но Римкин сдержанно благодарил и уклонялся от визитов, рассуждая про себя, что родственник, который постоянно посещает чей-то дом, мешая мужу с молодой женой побыть наедине, довольно быстро станет в тягость им обоим. Так что он старался навещать сестру только тогда, когда ее муж отправлялся в очередное плавание в Мирный или в Пеллуэр. Несколько лет спустя, когда моряк, женившийся на Литте, пропал без вести, Римкин спросил себя, уж не его ли ревность и эгоистичное желание оставить Литту при себе всему виной? Конечно, это было глупо, потому что корабли не тонут из-за чьей-то ревности, но еще много месяцев эта странная мысль время от времени мелькала в его голове.
Вся любовь Литты к мужу после его смерти полностью досталась сыну, маленькому Лансу. По характеру он был очень похож на Литту в том же возрасте - веселый, любопытный, искренне уверенный, что все на свете преисполнены доброжелательства друг к другу и лично к нему. Даже Римкин, тоже обожающий племянника, иногда думал, что сестре следовало бы хотя бы иногда держаться с ним построже. Впрочем, несмотря на то, что Лансу разрешалось делать почти все, чего бы он ни пожелал, а мать старалась удовлетворить любое его пожелание и постоянно думала, чем бы еще его порадовать, характер у Ланселя был прекрасный. И хотя впоследствии Римкину часто доводилось слышать рассуждения о том, что люди, участвовавшие в нападении на Шатровый город, якобы творили ужасные вещи, выгоняли на мороз детей и стариков и до полусмерти избивали тех, кто пробовал вступиться за беженцев, Римкин не сомневался в том, что Ланс не мог иметь к подобным инцидентам никакого отношения. Его друзья клялись, что они всего-навсего перевернули несколько палаток. Заседая в городском суде, Римкин прекрасно знал, сколько проблем приносят в город беженцы. Разве удивительно, что люди вышли из себя из-за того, что император тратит столько денег из казны на содержание этого грязного клоповника, рассадника заразы, воровства и беспорядков?..
Но даже не будь этот проклятый лагерь беженцев бельмом в глазу у всех приличных горожан, как можно убивать кого-нибудь только за то, что парень опрокинул парочку навесов? И пускай оруженосец коадъютора был даже младше Ланса и его друзей, вот только Крикс в свои пятнадцать лет уже вернулся из Каларии и успел стать законченным головорезом, для которого убийство - это разновидность развлечения. В ту ночь он рубанул мечом случайно оказавшегося на его пути мальчишку, и, надо думать, образ Ланса сразу же изгладился из его памяти, как и образы остальных убитых им людей.
Римкин отлично помнил, как несколько насмерть перепуганных парней втащили окровавленного, ничего не соображающего Ланса в дом и тут же скрылись, торопливо объяснив, что им нельзя здесь оставаться - тех, кто был в Шатровом городе, разыскивают люди лорда Ирема. Лита сбивалась с ног, пытаясь хоть немного облегчить мальчику страдания, а он хрипел, и кашлял, и плевался кровью. Римкин пытался помогать сестре, но все отчетливее понимал, что это бесполезно. Нужен люцер, нужен хороший врач, но где найдешь врача в такую ночь?.. Надо же было этим остолопам притащить раненного товарища домой вместо того, чтобы доставить его к Белым сестрам или, например, в больницу Рам Ашада! Впрочем, они наверняка боялись, что к утру сэр Ирем арестует всех, кого удастся задержать на улицах, и заинтересуется судьбой раненных погромщиков, а заодно и теми, кто был с ними прошлой ночью. В тот момент Римкин еще не знал, что именно произошло в Шатровом городе, но понимал, что, как только станет известно, что его племянник был ранен во время уличных боев, как Ланс окажется в большой опасности. Но выбора не оставалось. "Я пойду за помощью" - сказал он Лите, надевая плащ. Потребовалась помощь нескольких соседей, чтобы наскоро соорудить носилки и отнести Ланса к Белым сестрам. Там же, в Доме милосердия, мальчик и умер - спустя сутки после беспорядков в Нижнем городе.
Едва не помешавшийся от горя Римкин подступил с расспросами к друзьям Ланселя, и они, помявшись, рассказали, что Ланса зарубил оруженосец лорда Ирема. Они умоляли его никому не говорить об этом и не упоминать, что они были с Ланселем в ночь погрома. Римкин обещал, что никому ничего не расскажет. Он прекрасно понимал, что добиваться правосудия бессмысленно. Убийца Ланса - признанный герой войны и, если верить слухам, вообще бастард Валларикса. И если даже друзья Ланса подтвердят, что мальчик не имел при себе никакого оружия и ни на кого не нападал, лорд Ирем скажет, что любой, кто участвует в уличных беспорядках, сам виноват во всех последствиях.
Сначала Литта постоянно плакала и вспоминала сына. Потом перестала, но, как постепенно понял Римкин, не из-за того, что ее горе ослабело, а оттого, что оно затаилось где-то глубоко внутри. Литта словно перестала быть собой - на ее месте появилась мрачная, худая женщина с потухшим взглядом. Она больше никогда не говорила о Ланселе, но иногда Римкин слышал, как ночами она ходит взад-вперед по своей комнате - часами напролет, до самого утра. Когда в столице началась "Черная рвота", она, не слушая протестов Римкина, отправилась в Дом милосердия, чтобы помогать сестрам и ухаживать за заболевшими. Больше он ее никогда не видел - все тела погибших от болезни сразу же сжигали во дворе монастыря.
Войдя в состав суда, который должен был осудить Крикса за убийство Рована Килларо, Римкин с самого начала ожидал, что рано или поздно кто-то может вспомнить про его племянника. И когда Хорн однажды попросил его зайти к себе и, глядя Римкину в глаза, спросил, имеются ли у него какие-нибудь личные причины ненавидеть Крикса, в лице Римкина не дрогнул ни единый мускул. Он сотни раз проигрывал такую ситуацию в своем воображении, чтобы в решающий момент не дать застать себя врасплох.
- Ну, прямо-таки личных нет, а человеческих - хоть отбавляй, - пожав плечами, сказал он. - Не мне вам говорить, что этот человек - авантюрист и лицемер, который не считается ни с кем, кроме себя. И меня дико раздражает то, что большинство людей в упор не видят, что он из себя представляет.
Римкин заранее решил, что отрицать свою предвзятость глупо - возражая против очевидных всем вещей, он будет выглядеть, как человек, который что-нибудь скрывает. Вместо этого нужно открыто говорить о своей неприязни к подсудимому, сведя ее к абстрактным впечатлениям. Тогда придраться к нему будет невозможно. Разумеется, считается, что судья должен быть нейтрален, но на деле настоящая нейтральность - вещь недостижимая, так как любые наши впечатления о других людях обязательно окрашены каким-то чувством - антипатией, жалостью, восхищением... Даже такой педант, как Хорн, не может обвинить Римкина в том, что Меченый ему не нравится. Тем более, что Юлиус и сам хорош - Римкин прекрасно знал, что подсудимый вызывал у Хорна сильные, пускай и весьма противоречивые эмоции.
Юлиус пристально смотрел на собеседника.
- Есть мнение, что ваше отношение к дан-Энриксу связано с тем, что ваш племянник был убит во время беспорядков в Нижнем городе, в которых Меченый участвовал на стороне гвардейцев.
Римкин выразительно скривился, давая понять, что он считает напоминание о пережитой их семьей трагедии болезненным и неуместным, но из уважения к своему собеседнику готов ответить на его вопрос.
- Тогда логичнее было бы ненавидеть стражу с Северной стены, - сухо заметил он. - Насколько мне известно, большинство людей на улицах поубивали именно они, а Ирем и его гвардейцы подоспели к самому концу побоища. А кто высказывал такое мнение?..
- Во-первых, сам дан-Энрикс. Во-вторых - лорд Аденор.
- Что ж, это многое объясняет, - с сардонической улыбкой сказал Римкин. - Заявить, что я использую закон для личной мести - это сильный ход. А у них есть какие-нибудь доказательства? Я сомневаюсь, что между моим несчастным племянником и Меченым можно найти какую-нибудь связь.
- Нет, доказательств у них нет, - признал советник Хорн.
- Тогда не вижу смысла это обсуждать.
- Ну, может, вы и правы. С другой стороны, если дан-Энрикс обвинит вас в злоупотреблении законом и потребует подвергнуть вас допросу, это неизбежно бросит тень на Трибунал. Может, вам стоит взять самоотвод?
Римкин почувствовал, как тлеющий в нем гнев в ответ на это слово полыхнул багрово-алым, словно уголь, из которого пытаются раздуть костер. Ну разумеется. Самоотвод!.. Было бы странно, если бы Юлиус Хорн не предложил что-нибудь в этом роде. Сам-то Юлиус наверняка был бы только рад, если бы появился шанс прилично и достойно уклониться от обязанности судить оскорбившего его дан-Энрикса. У этого человека сердце перекачивает не живую кровь, а канцелярские чернила.
Римкин откинулся на спинку кресла и непримиримо скрестил руки на груди.
- Пусть, если хочет, выдвигает свои обвинения. Мне скрывать нечего, - отрезал он. Даже если его сумеют уличить в обмане и казнят, это не может быть страшнее, чем все то, что ему пришлось вынести из-за дан-Энрикса. К тому же, много раз присутствуя при магических допросах, Римкин проникся убеждением, что допрос с ворлоком - это, по сути, поединок разумов и воль. И, хотя это чувство было совершенно иррациональным, Римкин все равно втайне верил, что никакой маг не сможет вырвать у него признание, которое лишит его единственного шанса отомстить. - Я не намерен брать самоотвод из-за пустого подозрения. Если Меченый думает, что может воспрепятствовать работе Трибунала с помощью интриг и клеветы, то он жестоко ошибается. Во всяком случае, меня ему не запугать!
- Ну что ж, это по-своему резонно, - согласился Юлиус, но Римкину почудилось, что в голосе советника осталась тень сомнения. И, хотя главная опасность миновала, Римкин понял, что по-настоящему рассчитывать на Юлиуса, много лет бывшего его лучшим другом и союзником, больше нельзя.
...Речь Юлиуса явно двигалась к концу, и Римкин подобрался, полностью сосредоточившись на настоящем.
- По существующей традиции, прежде чем Трибунал вынесет окончательное решение по делу, мы должны выслушать последнее слово подсудимого, - Юлиус повернулся к Криксу. - Лорд дан-Энрикс, вы хотите что-нибудь сказать?..
Меченый встал.
- Да, мэтр Хорн, - ответил он. В повисшей в зале напряженной тишине голос дан-Энрикса казался странно звучным. - Я хочу обратиться к Трибуналу.
Римкин нервно стиснул пальцы, пытаясь понять, что он задумал.
- При всем моем глубоком уважении к собравшимся, боюсь, что приговор мне вынесет не суд, а моя непереносимость к магии, - так же решительно продолжил Крикс. - Если бы не фамильная особенность дан-Энриксов, весь этот суд выглядел бы по-другому. Найденные трибуналом ворлоки отказываются вести допрос, поскольку это угрожает им самим. Но все мы знаем, что есть средство, позволяющее запереть чужую магию, когда допрашивают человека с мощным Даром. Я говорю про Железный стол. Да, эта мера применялась крайне редко, и, должно быть, никогда еще не применялась к человеку по его собственной просьбе. Но для меня это единственное средство оправдать себя и доказать, что я не совершал того, в чем меня обвиняют. Мне известно, что маги, которых допрашивали на Железном столе, в большинстве случаев умирали или теряли рассудок. Но, по-моему, лучше умереть на Железном столе, чем быть казненным за убийство, которого ты не совершал. Я прошу вас выполнить ту цель, ради которой, в конце концов, и существует правосудие: установите истину. Любой ценой.
В самую первую секунду Римкин был так сильно ошарашен, что оцепенел от изумления. Потом на него накатил восторг, тут же сменившийся острой тревогой. В свое время Римкин сделал все возможное, чтобы убедить других участников суда отправить Меченого на Железный стол, но этим трусам не хватило духа. Римкину пришлось смириться с мыслью, что в своем возмездии дан-Энриксу придется удовлетвориться эшафотом. Но чтобы дан-Энрикс сам, по своей воле предложил Железный стол - такое просто не укладывалось в голове!
В голове у Римкина мелькнуло, что припадки, всякий раз случавшиеся с Криксом на допросах, могли быть притворством, но он тут же понял, что скатился до абсурда. Даже если Меченый был выдающимся актером, в этом он не притворялся. Его непереносимость к магии была общеизвестным фактом - ее подтверждали мастера из Академии, Отт много раз упоминал об этом в своей книге, о ней знал судебный маг Викар, считающий допросы в Трибунале "людоедством"...
Меченый действительно боялся ворлоков. Но, может, смерти он боялся еще больше?.. Римкин ясно понимал одно: чтобы не дать дан-Энриксу сорваться с крючка, нужно прежде всего понять, чего он добивается. Хочет выиграть время? Ждет спасения от Ирема и императора? Нет, это невозможно. Тянуть время можно разными способами, но едва ли кто-то станет "тянуть время", проверяя, сколько он сумеет простоять на раскаленной сковородке. Нет, похоже, цель дан-Энрикса - не в том, чтобы действительно добиться своего, а в том, чтобы произвести впечатление на Трибунал. Недаром же он выдвинул свое отчаянное предложение только сейчас, в своем последнем слове.
- Ваше предложение довольно... необычно, - глухо сказал Хорн, и Римкину почудилось, что его голос дрогнул. - Нам потребуется время, чтобы обсудить его между собой и принять какое-то решение. Я прошу всех оставаться на своих местах и соблюдать порядок. Трибунал удаляется на совещание. Конвой, выведите обвиняемого.
Глядя, как охрана провожает арестанта к небольшой двери, ведущей в смежный зал, а Юлиус в мрачной задумчивости смотрит ему вслед, Римкин окончательно убедился в том, что Крикс нацелился на Хорна. Меченый рассчитывал, что Юлиус будет рассуждать примерно так: если какой-то человек, имея непереносимость к магии, требует допросить его на Железном столе, значит, он верит в собственную правоту. Отказать ему в этой просьбе и приговорить его к казни Юлиус не сможет - будет мучить себя мыслью, что ошибся и отправил на эшафот невиновного. Но и послать невиновного человека на Железный стол, где он наверняка сойдет с ума или умрет, Хорну будет не так-то просто. Предложение дан-Энрикса направлено на то, чтобы выбить его из колеи, заставить усомниться в своей правоте - ведь Хорн как раз из тех людей, кто убежден, что всякое сомнение должно толковаться в пользу подсудимого. Как жаль, что Юлиус не понимает, что избыточная щепетильность - это тоже слабость, на которой при желании очень легко сыграть.
А хуже всего то, что остальные судьи тоже могут испугаться, что дан-Энрикса начнут воспринимать, как мученика. Ведь симпатии толпы изменчивы. Воображение толпы всегда раскалено, она охотно поддается очарованию любого яркого и необычного поступка. Вчера они были уверены, что Меченый - ничтожество и лжец, но сейчас они уже думают - "а что, если он правда невиновен?..", и ничто не помешает им со временем вообразить его трагическим героем и возненавидеть тех, кто послал его на мучения и смерть.
"Ну уж нет!.. - подумал Римкин, стискивая зубы. - Если ты думаешь, что Хорн объявит тебя невиновным по причине "недостаточности доказательств", то ты очень ошибаешься!.. Я этого не допущу. Клянусь Создателем, ты у меня получишь то, о чем просил - а я приду полюбоваться, как тебя положат на Железный стол!"
- Я просто не могу поверить, что он отказался от побега ради этого, - сидевший рядом с Лейдой Ирем говорил почти беззвучно, но ярость в его голосе резала, как нож. - Мне стоило бы показать ему, как выглядел последний маг, которого допрашивали таким способом. Они превратят его в пускающего слюни идиота. Хеггов рог, какой же он осел!..
Гнев Ирема вызвал у Лейды вспышку ответной злобы, но она постаралась успокоиться. Что толку злиться и срываться друг на друга? И потом, за злостью Ирема было не так уж трудно разглядеть его отчаяние.
- Он Эвеллир, - сказала она сухо. - Если я не ошибаюсь, мы сошлись на том, что Крикс будет делать то, что он считает нужным, а мы должны поддерживать его, и, что еще важнее, не мешать ему. Ни один полководец не сумеет выиграть сражение, если его воины начнут спорить с ним о стратегии и тактике. Крикс должен принимать решения, а остальные - подчиняться. Это не ему, а нам придется отказаться от собственных представлений о правильном и неправильном.
- Допустим. Ну а если суд откажется исполнить его просьбу и пошлет его на эшафот?
Лейда медленно покачала головой.
- Не думаю. Помнишь, Викар рассказывал о том, как Римкин приходил к нему домой и уговаривал его помочь с допросами?.. Уверена, что Крикс прекрасно знает, как советник Римкин наслаждался этими допросами. Я думаю, вся эта речь была рассчитана на Римкина. Теперь, когда у этого ублюдка появился шанс отправить Крикса на Железный стол, он ни за что на свете не позволит остальным послать его на эшафот.
Ирем пожал плечами и прикрыл глаза. Рыцарь молчал так долго, что Лейда уже решила, что он ничего больше не скажет, но пару минут спустя он неожиданно сказал:
- Может быть, мне стоило убить Седого раньше, чем он втянул Рика в это дерьмо.
Лейде внезапно стало его жаль. Глядя на его потемневшее, усталое лицо, Лейда растерянно пыталась подыскать какие-то слова, чтобы выразить Ирему сочувствие, но так и не успела ничего сказать, так как висевший в зале гул сменился напряженной тишиной - судьи вернулись на свои места. Посмотрев на бледного, измученного Хорна, Лейда сразу поняла, какое именно решение принял Трибунал, и все равно, при каждом слове Хорна ей казалось, будто в ее сердце проворачивают нож.
- Обсудив просьбу лорда дан-Энрикса, суд пришел к выводу, что ходатайство подсудимого должно быть удовлетворено. Мы поручаем магам из Совета Ста допросить лорда дан-Энрикса на Железном столе и выяснить истинные обстоятельства гибели Килларо. Магические допросы будут продолжаться вплоть до установления полной и ясной картины этого события, или же вплоть до смерти подсудимого. В интересах правосудия, любые контакты лорда дан-Энрикса с посторонними отныне прекращаются. Он поступает в распоряжение судебных магов Трибунала. Попытки установить какую-либо связь с лордом дан-Энриксом будут рассматриваться, как воспрепятствование правосудию и наказываться соответствующим образом. - Юлиус на мгновение прикрыл глаза, а потом в нарушение всех правил опустился в кресло и закончил совсем тихо, совершенно не судейским тоном - Стража, уведите подсудимого.