Зив-Ами Лиора : другие произведения.

Дорога к Храму

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Дорога к Храму" - это глава из книги "Кто я?", в которой я пытаюсь проследить за процессом преображения рядового советского человека в человека постсовесткого. В моем случае, разумеется, это преображение обусловлено национальной принадлежностью. Но проблема, как мне кажется, шире: ведь этот процесс протекал в имперских условиях СССР. А значит, он понятен и многим другим.
  "Бабушкины" праздники
  
   Слышала ли я когда-нибудь что-нибудь о Б-ге?
   Да какое-там! Даже когда мы собирались в доме у бабушек на два главных еврейский религиозных праздника, я не знала о чем, собственно, идет речь. Мне никто ничего не рассказывал, а поинтересоваться самой мне и в голову не приходило.
   Знала я, что есть один праздник, когда мы приходим к бабушке Дворе (которую дома звали Дорой) и едим куриный бульон с мацой (Песах). И есть другой праздник, когда мы приходим к бабушке Эстер-Рухл (которую дома звали Розой). Это такой праздник, когда бабушка Роза ничего не ест и уходит в синагогу, а дедушка над ней смеется (Йом Кипур).
   Все это было неинтересно. Все это было из какого-то прошлого.
   В общем, "бабушкины" праздники.
  
  Одноклассник-баптист
  
   С Б-гом меня "познакомил" мой одноклассник-баптист. Это было в то далекое время, когда я еще была "образцом советской девочки".
   Тогда я уже училась в одесской школе, где мои одноклассники выбрали меня председателем пионерской организации нашего класса. Организация называлась на военный манер - отряд, и я из кожи лезла вон, чтобы "мой отряд" получил переходящее красное знамя.
   Моей мечте, однако, не суждено было сбыться, несмотря на все мои старания.
   Дело в том, что в нашем классе учился мальчик из баптистской семьи, который ни за что не хотел вступать в пионеры. Когда мы выстраивались в ряд, он один стоял белым пятном на уровне шеи, где у всех остальных развивались пионерские красные галстуки.
   Моему пионерскому горю не было меры. Каждый раз, когда я приходила в пионерскую комнату, где мы подводили итоги социалистического соревнования, и определяли победителя, завоевавшего переходящее красное знамя, меня встречал укоризненный взгляд старшей пионервожатой: "Ну что, не справилась со своим баптистом? Не видать тебе переходящего красного знамени!"
   Без того, чтобы все дети в классе были опионерены, выиграть социалистическое соревнование, а значит, и получить знамя было невозможно.
  
  Я не могла понять причину его упрямства.
   - Ну почему ты не хочешь вступить в нашу организацию? Чем мы тебе не нравимся?
   - А почему вы говорите, что пионеры - честные ребята, а сами врете на каждом шагу?
   Это озадачивало. Мы так привыкли врать, что не чувствовали в этом никакого порока. А он всегда говорил правду, и мне нечего было ответить ему.
   Тем не менее я не успокаивалась.
   - Как он может быть таким эгоистом? Подводить всех! Из-за какого-то там бога мы не можем получить переходящее красное знамя. Верит в какую-то чушь! Кстати, во что это он верит?
   Ситуация требовала ясности и я отправилась в школьную библиотеку.
   - Дайте мне, пожалуйста, почитать что-нибудь про бога - обратилась я к библиотекарше с пионерской прямотой.
   Все, что советскому школьнику полагалось знать "про бога" помещалось на маленькой полочке с надписью "атеизм".
   Набрав книг я начала разбираться в вопросе. В книгах объяснялось, что раньше люди тёмными были, физики не знали. Не понимали, что молния - это электрический разряд, и думали, что бог стрелы в них бросает. А теперь все грамотные и ни во что такое больше не верят.
   Все сходилось. Мальчик-баптист плохо учился, из чего я сделала вывод, будто в этом и кроется причина его веры. Так было написано в книге.
  
  И тогда у меня в голове созрел "богоборческий план".
   Итак. Я начну его подтягивать по все предметам. И тогда он станет хорошо учиться. А как только он станет хорошо учиться, он, естественно, тут же перестанет верить в бога. И тогда он тут же вступит в пионеры. А вот уж тогда, тогда наш пионерский отряд, наконец, получит переходящее красное знамя.
   Он наверняка не мог понять причину, по которой я преследовала его всюду, не давала ему покоя нигде.
   - Ты помнишь, что завтра контрольная по математике? Приходи ко мне домой, я повторю с тобой весь материал.
   - Ты сегодня плохо отвечал по ботанике. Я могу тебе все объяснить. Я это знаю. А что с русским? Ты выучил правила? Я могу тебе помочь.
   "Я могу, я могу, я могу", - я наступала, а он от меня убегал и прятался, где только мог.
  
  Из затеи моей ничего не вышло, но мальчика-баптиста я запомнила на всю жизнь. И эту сцену - как все мы стоим в красных галстуках, а он один - белым пятном.
  Уже намного позже, когда мы с друзьями, взрослыми уже людьми, разговорились о вере в Б-га, я вдруг услышала:
   - Сильный человек не нуждается в Б-ге. Вера - удел слабых, которым в жизни нужны костыли.
   Неправда. Мне в детстве повезло встретить по-настоящему сильного человека. И это был мой одноклассник, мальчишка из баптистской семьи.
  
  Иная природа Духа
  
   Первая мысль о том, что человек, наполненный верой в Б-га, принципиально отличается о того, в ком этой, именно этой веры нет, у меня появилась намного позже. И вновь человек, который навел меня на эту мысль, не был моим соплеменником.
   В то время я училась в консерватории и безумно уставала от звуков. Звуки были везде и всегда: в классах, в корридорах, в библиотеке. Отдохнуть не удавалось и в собственной комнате в общежитии, потому что вокруг жили одни музыканты и звуки неслись со всех этажей с утра до вечера с небольшим перерывом на ночь.
   В воскресенье я старалась уехать куда-нибудь "в тишину" - загород, в музей, куда-нибудь, лишь бы было тихо. А в будни просто некуда было деваться.
   Однажды я вспомнила, что неподалеку есть действующий собор. Я заходила туда пару раз, но так, как мы, воспитанные атеистами, привыкли заходить в соборы. Для меня все здания, включая соборы, были исключительно памятниками архитектуры, поэтому и интерес сосредотачивался на том единственном, что имело смысл: когда здание построено, кто архитектор, кто художник, архитектурный стиль, план, роспись и.т.д.
   Чем в соборах занимаются люди, меня совершенно не интересовало и не волновало. Молятся, верят во что-то, но это их личное дело.
   В тот день я решила зайти в собор, воспользовавшись полуторачасовым перерывом между лекциями. О соборе я подумала только потому, что вспомнила, как однажды во время посещения собора у меня промелькнула мысль: "Как тихо!".
   А мне в очередной раз необходимо было отдохнуть от звуков.
   В соборе и на сей раз стояла торжественная тишина. Полумрак. Покой.
   И я подумала: "Как жаль, что православные молятся стоя. Молились бы, как католики или протестанты. Скамеечки поставили бы. Тогда можно бы было с книжкой приходить сюда, вместо того, чтобы сидеть в библиотеке, затыкая пальцами уши."
   Я стояла с закрытыми глазами, наслаждаясь тишиной.
   Но через некоторое время я почувствовала, как тишина зазвучала. В ней отчетливо различались звуки шагов и голосов. Эти звуки настолько отличались от привычных, что я открыла глаза, чтобы посмотреть, откуда они исходят.
  
   Голоса этой женщины я не слышала, хотя видно было, что она молится.
   Это была простая русская женщина, но сколько в ней было истинного благородства! Прежде никогда и нигде мне не приходилось этого видеть - эту несуетность, эту поразительную внутреннюю слаженность. Во всем ее теле царила такая гармония, будто бы все оно было наполнено светом, невидимыми лучами объединившим все частички в единое целое.
   Никакой искусственности, никаких излишеств, ничего случайного...
   Я не могла оторвать взгляда от этого зрелища.
   Закончив молиться, она постояла еще немного и пошла к выходу. Пошла к выходу и я - перерыв заканчивался, и мне нужно было возвращаться на лекцию.
   Поначалу я не поняла, что следую за ней. Нам просто было по дороге.
   Что происходит, мне стало ясно только тогда, когда я прошла перекресток, на котором мне нужно было поворачивать направо.
   Я пошла прямо, в том же направлении, что и она.
   Да, я несомненно шла за ней, всматриваясь в ее фигуру.
   Меня поразило то, что состояние, в котором она находилась внутри собора, не изменилось и за его стенами. И я невольно начала сравнивать ее "простоту" со знакомой мне "элитарностью", создававшей атмосферу в театральных и концертных залах, да и во всех прочих заведениях, где обитала элита.
   Я всегда испытывала чувство дискомфорта, наблюдая за выскомерно-отрешенным выражением лиц, которым элита демонстрировала свою принадлежность к "культуре", легкостью, с которой публика после концерта или спектакля возвращалась к обыденным проблемам, поспешностью, с которой в антрактах торопилась в буфет, а после действа в гардеробную.
   То, что излучала эта женщина, было несовместимо ни с высокомерием, ни поспешностью, ни с распадом мира на "духовное" и "обыденное".
   Наблюдая за ней, я сделала для себя необжиданное открытие - очевидно, существует иная природа Духа, которая делает человека совершенно иным.
   Тем не менее, мне и в голову не приходила мысль, что подобное открытие может иметь хоть какое-то отношение ко мне лично. Это открытие было связано с православием, с которым я не чувствовала никакой личной внутренней связи.
  
  Первый шабат
  
   До собственного первого религиозного опыта было еще долгих 10 лет.
   Это случилось уже в то время, когда у меня появилось много новых знакомых-отказников. Среди них были и те, кто стремительно возвращались к религии. На меня этот новое увлечение не распространялось ― к религии у меня по-прежнему никакого интереса не было.
   Поэтому приглашение на шабат я восприняла без энтузиазма. Время мое уже было распланировано, и этот пятничный вечер был занят.
   Но мой новый приятель, который как раз принадлежал к отказникам, вернувшимся к традиционному иудаизму, настойчиво агитировал меня отложить все дела и воспользоваться возможностью увидеть, как выглядит настоящий кошерный дом. Упор все время он делал именно на это - кошерный дом, кошерная еда, кошерные отношения.
   Я попросила его уточнить, что он имеет ввиду. И когда он начал рассказывать о некоторых правилах кашрута, я вспомнила: да-да, как-то давно я слышала об этом от своей однокурсницы.
  
  Было это еще в студенческую пору. С однокурсницей, о которой идет речь, мы решили готовиться вместе к одному из экзаменов у нее дома. Родом она была из мусульманской республики, но семья была европейского происхождения, в которой тем не менее, как сейчас я понимаю, какие-то еврейские законы соблюдались.
   В этот день мы проголодались раньше обычного и решили до обеда сварить себе какао. Я полезла за кастрюлей и вдруг слышу:
   -Только возьми ту, которая слева. Слева у меня стоит молочная посуда, а мясная справа.
   - Что значит молочная и мясная? У тебя что, есть отдельная посуда для мяса и отдельная для молока? - спросила я .
   - Конечно. - ответила она. ― У евреев это обязательно.
   Я заглянула на полку и действительно обнаружила на ней странный порядок, который разделял всё содержимое на две очевидные группы.
   - Ого! Здорово живёшь! - воскликнула я. - Это сколько же посуды надо иметь?
   - А вы дома что, всё в одной кастрюле варите? - удивилась она.
   - Конечно. Я вообще впервые слышу, чтобы для мяса и молока разные кастрюли заводили. А зачем это нужно?
   Видно, дома её к порядку приучили, но теоретически не подковали. И она стала уверять меня, будто это очень влияет на вкус и лично она может по вкусу определить, в какой кастрюле что сварено. Мне это показалось таким очевидным абсурдом, что я даже и спорить не стала.
   - Ну и фантазерка же ты! - рассмеялась я и мы заговорили о чём-то другом. Более увлекательном.
  
  Мой рассказ почему-то вдохновил приятеля.
   - Ну вот видишь, теперь у тебя есть возможность разобраться в этом. Приходи, не пожалеешь.
   - Ну ладно. Уболтал. Приду.
   Мы встретились с ним в условленном месте, и он привел меня в дом, где мне предстояло "приобщиться".
   Пришли мы несколько рановато, что, впрочем, его нисколько не смутило - он здесь был своим. Хозяева накрывали на стол, и я, предложив свою помощь, включилась в работу.
   Когда стол, наконец, был накрыт, я осмотрела выставленные яства. Готовить еду я люблю и мне было очень любопытно узнать, что это за особые такие кошерные блюда.
   Увиденное разочаровало. Будучи одесситкой не только по рождению, но и по воспитанию, я выросла с убеждением, что все хорошее обязано быть шикарным.
   А тут что? Водка? Посредственная. Салаты? Тривиальные. А это что там красуется под маринадом? Ба! Любимая рыба советских трудящихся - мороженый хек!
   Было о чем столько говорить!.. И чего они так носятся со своим кашрутом?
  
  Наконец началась встреча субботы.
   Зажгли свечи. Мне тоже предложили зажечь свечи, и я зажгла - из уважения к хозяевам дома.
   Потом все запели песни, и сразу же изменилась атмосфера. Пение будто всех объединило, и я почувствовала, что мне приятно это единство. Я бы с удовольствием к ним присоединилась, но песен я не знала. Поэтому только стояла и слушала, хотя мне и выдали, как и всем остальным, листочек со словами.
   Все происходило по какому-то неизвестному мне ритуалу. Мне говорили, что делать, и я делала то, что говорили. Но чувствовала я себя скорее как в театре - они все на сцене, а я в зрительном зале наблюдаю за спектаклем, в котором время от времени мне предлагают поучаствовать.
   Сама трапеза тоже началась с ритуала ― с благословения вина, омовения рук и благословения хлеба. Потом все начали есть, беседовать друг с другом, обсуждать проблемы, петь песни - все, как обычно.
   Необычным только был сам предмет, о котором беседовали и пели.
  
   Среди присутствующих был один парень, студент из Москвы. К тому времени он уже весьма прилично знал иврит. Именно по этой причине он стал естественным центром всей компании, так как главным событием вечера было чтение недельной главы Торы.
   Стоял конец августа. Последние дни. По еврейскому календарю это был месяц элул, последний перед наступлением Нового года, когда читаются завершающие главы Пятикнижия Моисея.
   На той неделе было положено читать главу "Таво".
   В начале студент читал ее на иврите, которого практически никто из присутствующих не знал. Потому из прочитанного никто ничего не понимал.
   Тем не менее все слушали очень внимательно. Завораживала сама музыка текста, в котором постоянно слышались "вздохи".
   Закончив чтение на иврите, студент ту же главу начал читать по-русски.
  
   Теперь из самого текста можно было понять, что "вздохи" вовсе не являлись иллюзией, порожденной музыкой текста. "Вздохи" притягивали потому, что Тора обращалась к каждому лично. (Теперь я знаю, что "вздыхали" суффиксы, благодаря которым человек и чувствует, что Тора обращается на "ты" лично к нему).
   "В день сей Г-сподь, Б-г твой, заповедует тебе исполнять все эти уставы и законы; соблюдай и исполняй их всем сердцем твоим и всей душою твоею.
   И будет, если не будешь слушать гласа Г-спода, Б-га твоего, чтобы строго исполнять все заповеди Его и уставы Его, которые я заповедую тебе нынче, то придут на тебя все проклятия сии и постигнут тебя...
   И станешь ужасом, притчею и посмешищем среди всех народов, к которым отведет тебя Г-сподь".
  
   Все притихли. Казалось, взгляд каждого был устремлен в одну и ту же точку. Книга, эта Книга была фокусом, в котором сосредоточились все мысли и все чувства.
   Нет, никто не испугался угроз и не чувствовал себя ужасом, притчею и посмешищем. Было нечто совсем иное. Было особое состояние единения, очевидно, сродни единению, возникшему у Синайской горы.
   В то время я даже не задумывалась о том, что это значит ― принадлежать к народу, который слышал Голос, обращавшийся ко всем вместе и к каждому отдельно на "ты".
   Просто возникло ощущение ― да не студент вовсе читает нам текст. Студент всего лишь озвучивает слова, обращенные ко всем вместе и каждому отдельно. Пусть и давно, но навсегда.
   То, что подобное чувство единения могло возникнуть у меня в этой компании чужих людей, о существовании которых всего пару часов назад я даже не догадывалась, казалось мне немыслимым.
   Немыслимым? Неужели?
  
  Откуда это?
  
   Достаточно вспомнить лишь один эпизод, чтобы стало очевидным ― ничего немыслимого в этом не было. Это чувство единения существовало изначально.
   Случилось это давно, во время Шестидневной войны, в ее первые дни, когда горестное оцепенение буквально сковало всех евреев.
   Я помню, как Израиль полностью поглотил меня. Из головы, казалось, исчезли все мысли, настолько она была заполнена одной единственной - мыслью об Израиле. Кусок в горло не лез, сон бежал из глаз. Днём время тянулось мучительно долго: от одной передачи радиостанции "Голос Израиля" до другой. Только бы услышать их голос. Что-нибудь узнать. Как они там?
  
   Я закрылась у себя в комнате, и слёзы потоком потекли из глаз. И вдруг из глубины, откуда-то из сердцевины собственного Я, куда мне и самой доступа не было, вырвался стон:
   - Помоги им! Умоляю Тебя - помоги им!
   Я ясно ощущала Собеседника, жаловалась Ему, негодовала:
   -Ну почему? Почему Ты всегда нас убиваешь? За что? Что мы сделали?
   Это было каким-то наваждением, всплеском энергии невиданной мощи. НЕЧТО находилось рядом и исчезло, как только опасность миновала.
   Когда все закончилось, я будто бы очнулась, не в состоянии объяснить самой себе, к Кому я обращалась и почему я и далёкие и незнакомые мне люди вдруг стали одним неразрывным "МЫ".
  
  "Рекомендованная" литература
  
   Да, ощущения действительно были. Но, возникая из ниоткуда, они очень быстро исчезали в никуда.
   Должно было пройти время, чтобы к проблемам веры появился осознанный интерес.
  
   Это время наступило, когда судьба свела меня с молодой девушкой. Она приехала к нам преподавать иврит после того, как КГБ пригрозил нашему учителю арестом, если он не прекратит заниматься сионистской деятельностью.
   Свою религиозность эта девушка не только не скрывала, но и назойливо демонстрировала при каждом удобном и неудобном случае. У меня это даже вызывало некоторое раздражение, которое сменилось любопытством, когда она высказала несколько оригинальных мыслей.
  
   Я понимала, что ни по возрасту, ни по складу ума, сама она не могла додуматься до того, о чем готовила. Значит, от кого-то слышала или где-то вычитала. Я спросила ее об этом, и она назвала несколько неизвестных мне имен - Любавичский ребе, рав Кук, рабби Соловейчик.
   И тогда я попросила ее составить список "рекомендованной" литературы.
   Так в моих руках впервые оказались книги на определенную тематику, которая прежде меня не интересовала.
   Это была религиозная тематика.
  
  Иная система координат
  
   Никогда прежде я не встречалась с литературой такого рода.
   Вся она базировалась на комментариях к рассказам, взятым из Писания. Однако в этих рассказах все авторы видели вовсе не обычное повествование о тех или иных событиях. Они рассматривали эти рассказы как модели, анализ которых позволяет вывести Законы мироустройства.
   Метод показался мне любопытным. Получалось, что всю жизнь людей - их мировосприятие, их нормы поведения, их действия - можно рассматривать с точки зрения соответствия этим Законам, которые хоть и проявляются в разное время по-разному, но по сути своей остаются неизменными.
  
   Если бы я не знала, что многие из этих книг написаны давно и безо всякой связи с нашей советской жизнью, то подумала бы, что их специально сочинили, чтобы показать, до какой степени советское мироустройство Законам не соответствует.
  
   Я с увлечением читала эти книги. Как ни странно, мой интерес к ним проистекал вовсе не из интереса к Б-гу и религии. Этого интереса просто не было.
   Интересовала меня исключительно окружающая жизнь. И я читала эти книги потому, что увидела в них возможность посмотреть на нашу советскую реальность совершенно под другим углом, объяснить самой себе то, что объяснить никогда не удавалось.
   Непроизвольно я начала играть в придуманную игру: брала библейский рассказ, анализировала его, выводила определенные закономерности и проверяла, насколько советская жизнь им соответствует.
  
   Навел меня на эту мысль рассказ о Вавилонской Башне.
   В Книге о ней сказано мало. Но я раздобыла Агаду ― сборник преданий, из которых можно было почерпнуть множество дополнительных деталей, в Писании не упоминаемых.
   В Агаде Вавилонская Башня представала как вселенская стройка, которая объединила всех людей. Цель у них была самая благородная ― прославить человека и изменить угрожающий человеку мировой порядок (подпереть при помощи Башни небеса, предотвратив тем самым новый мировой потоп).
   Только вот беда ― в процессе строительства сами строители как-то позабыли, что затеяли все мероприятие во имя человека и его блага. В самоцель превратилась сама Вавилонская Башня. Поэтому когда падал и разбивался человек, никто этого не замечал. А вот когда падал и разбивался кирпич, все начинали вопить: "Горе нам! Сколько придется ждать изготовления другого кирпича, когда каждая минутка дорога."
   Меня прямо передернуло ― ну до чего же знакомо! Ведь и Советский Союз создавался ради всемирного счастья всех людей: "Мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем".
   А что вышло? Лагеря ГУЛАГа, искусственный голод - миллионы погибших, искалеченных, растоптанных. Я столько слышала об этом и даже кое-что читала.
   Но более всего меня поразило отношение людей к тому, что сотворили коммунисты. Многие по-прежнему были преданны идее, которая принесла так много бед, и были убеждены, что ничего особенного не случилось: "Ну да, наделали ошибок, не все получилось, как хотели, зато какая идея замечательная!"
   Это что же за идея такая, которая сожрала и изувечила столько людей?
   И ведь ее оправдывают - точь-в-точь, как это делали строители Башни.
   Подумаешь, человек погиб!.. Главное, чтобы выжила идея.
  
   А вот и новый рассказ - Содом. И вновь, будто все это о нас, сегодняшних.
   Не в самой Книге, в котором главным "содомским грехом" выступает гомосексуализм, я обнаружила это тождество. Я обнаружила его в притче Агады, в которой описываются содомские порядки, установленные судьями с показательными именами: Шакрой, Шакрурай (от "шекер" - "ложь"), Зайфой (от "зайфон" подделыватеть) и Мацли-дин (извращающий правосудие).
   В Содоме правила Ложь, но Ложь особая, содомская.
   Суть этой Лжи состояла в замене Добра Злом, а Зла Добром. И узаконивалось это теми самыми судьями, чьи имена говорили сами за себя.
   В результате люди привыкали к абсурдной логике жизни.
   Содомский способ толкования закона испытал на себе Эльазар, слуга Авраама. Когда он был в Содоме, его избили. Пошел Эльазар с жалобой в суд, а там судья постановил, что жаловаться ему, собственно, не на что. Хулиган-содомлянин, оказывается, оказал Эльазару услугу - кровь пустил. И теперь сам Эльазар должен заплатить за кровопускание, так как кровопускание - медицинская процедура, оздоравливающая человека.
   Так преступник оказался праведником, а праведник преступником.
   Милосердие вообще считалось преступлением в Содоме.
   Одна девушка тайком помогла своей подруге, чья семья умирала от голода. Она наполнила свой кувшин мукой, понесла его к колодцу якобы воды в него набрать, и незаметно обменялась кувшинами с голодной подругой - ей отдала свой, наполненный мукой, а себе взяла пустой для воды.
   Как только узнали об этом "преступлении" содомляне, "преступницу" сожгли.
   Люди так сами себя так запутали, что даже десяти праведников не осталось в Содоме, потому что никто уже не мог Добра от Зла отличить.
   И я подумала: "Вот таким образом общество само себя и разрушает".
   И вдруг вспомнила о начальнике моего мужа, которого недавно арестовали. Приятный мужик, спокойный, разумный. Он совсем не выглядел диссидентом, не был евреем, прекрасно был устроен. И вдруг!
   Говорят, он написал какую-то работу, в которой описывалась ужасающая экологическая ситуация в стране. Судьи квалифицировали его деятельность как порочащую советский общественный и государственный строй. Значит, настоящий патриот, который не мог молчать, оказывается врагом народа. А те, кто довели страну до такого состояния, наоборот, патриоты, защищающие родину. Здорово получается. Точно, как в Содоме.
  
   И так на каждом шагу ― все шиворот на выворот. Самые дикие и отсталые страны ― это, оказывается, прогрессивное человечество. Запрет на информацию ― это, оказывается, защита свободы.
   А ведь и советское общество разрушается изнутри и по той же причине, что и Содом, ― люди заврались. Не потому ли все мы, советские, какие-то надломленные, что стержня правды в нас нет?
  
   А вот еще один поразительный эпизод.
   Праотец Яаков возвращается на родину после длительного отсутствия. И вдруг узнает, что навстречу ему с отрядом вооруженных всадников мчится его брат Эсав. Мчится, чтобы свести старые счеты.
   Яаков напуган и делает все, чтобы уладить конфликт. Но вот наступает ночь, и на борьбу с ним выходит Некто, кого мудрецы называют ангелом Эсава, его Идеей. И Яаков преображается. Он борется, борется изо всех сил с Духовной сущностью Эсава и о компромиссе с Идеей даже слышать не желает.
   С человеком Яаков ищет мира, с Идеей - борьбы. И в этой борьбе он непоколебим.
   И я подумала: "А ведь мы поступаем прямо противоположным образом. Мы обрушиваем весь свой гнев на человека. А он, может, всего-навсего в плену Идеи, в которую верит. Может, он и не осознает, что запутался в собственных предрассудках, а мы его бьем. К идеям мы терпимы, но не к человеку".
  
   Книга за книгой, мысли за мыслями - так постепенно проступала иная система координат, в которой преображались все знакомые мне явления.
   Мне никогда не приходила в голову мысль о том, что у отдыха может быть какой-то иной смысл, кроме потребности человека отдохнуть физически. Нас так и учили: отдых - это перемена деятельности. Дескать, устал от этой работы - займись чем-то другим. Мы, конечено, используем отдых для всяких приятных нам вещей, но мы обязаны что-то делать. И даже праздники мы устраиваем, чтобы вместе что-то делать.
   Иногда я, правда, задумывалась о бессмысленности большинства советских праздников. Ну кого, в самом деле, волновали в моем поколении международная солидарность трудящихся или победа октябрьской революции? Мы эти придуманные праздники воспринимали как нерабочий день, но с собой, праздничной атмосферой: улицы украшены, музыка играет, все люди собираются вместе, едят-пьют, поют-танцуют. А что, собственно, празднуют, никто уже и не вспоминал.
   Но эти мысли о советских праздниках не имели никакого отношения к мыслям о самой сути отдыха.
   И вдруг появляется шабат. Да, это тоже нерабочий день, который евреи установили еще тогда, когда разделение между трудом и отдыхом сводилось к разделению между людьми ― одни люди все время отдыхали, а другие все время работали. Поэтому упорство евреев в том, чтобы отдыху посвящать целый день недели, объясняли ленью.
   Но шабат ― это не просто нерабочий день. Это прежде всего иное отношение человека к миру. Шабат ― это прекращение не только самой деятельности, но и восприятия человеком самого себя как созидателя. Этот перерыв дан человеку, чтобы он мог остановиться и подумать ― а ради чего, собственно, суетимся? Вспомнить, что есть Сверхцель.
   Каждому это необходимо, независимо от его социального статуса. И не просто порассуждать на досуге о смысле жизни, как это делали многие из нас. Нет, шабат ― это коллективное переживание этого смысла, основной элемент культуры, впитанный каждым евреем с молоком матери.
   И мне вдруг стало понятным неосознанное ощущение, которое жило во мне столько, сколько я себя помню, - в нашем досуге чего-то не хватает.
  
   А вот другая проблема. О ней никак не скажешь, что новая она для меня, что я о ней не задумывалась. Помню, как в студенческие годы у нас разгорелся страстный спор как раз на эту тему.
   Мы спорили до хрипоты - должен ли незаурядный человек подчиняться общим нормам морали? И пришли к выводу - не должен.
   Больше всего на свете мы ценили в человеке талант. Талант - это подарок судьбы, это достояние не только самого человека, но и человечества, потому что только талантливые люди, вырываясь за рамки обыденности, шаг за шагом прокладывают новую дорогу всем остальным.
   Что же удивительного в том, что талантливые люди сосредоточены совсем на иных вещах, чем посредственности? Им тесны те рамки, в которых посредственности чувствуют себя естественно, и они невольно переходят границы.
   Мораль, конечно, необходима. Но предназначена она для большинства, для тех, кто занят буднями. Нельзя ею связывать тех, кто стоит выше будней.
   И вдруг я обнаруживаю совсем иной подход к этой проблеме. Самое ценное в человеке ― его праведность.
   Что за этим стоит?
   "А что, собственно, мы имеем в виду под "талантом"?" ― подумала я.
   Мы имеем в виду способность человека преображать мир, создавать в нем то, что само без человека появиться не может. Но разве сам человек не есть объект этого мира? И разве для того, чтобы создавать самого себя, не требуется талант?
   А ведь это действительно самое главное. Что толку во всех открытиях, сделанных талантливыми людьми? В конечном итоге самое главное ― то, как человек распорядится тем, что создал. А если он как человек совершенно не развит, не праведен, то он уже не созидатель, а разрушитель.
   Я присмотрелась к окружающим меня людям, среди которых было немало людей талантливых, и ужаснулась. Среди них не было тех, кого влекли бы проблемы, о которых писалось в книгах. И я подумала: "Да. Они талантливые люди, они много знают и умеют. Но кто знает, как еще скажется то, что именно себя они никогда не создавали?"
  
   В какой-то момент я начала осознавать, что под влиянием этих новых для меня книг мое мировосприятие преобразилось и я смотрела на мир уже совсем иными глазами. Новая система координат заставляла переосмысливать все, что раньше представлялось ясным и понятным, а потому казалось естественным. Появилась потребность задуматься о вопросах, которые прежде и в голову не приходили.
  
   Но не хватало деталей в этой системе координат, и я начала искать способ, чтобы догадаться о них.
   В конце словаря Шапиро, единственного русско-ивритского словаря, который был в нашем распоряжении, был помещен граматический справочник. В одной из статей рассказывалось, что совпадение букв в словах иврита, часто указывает на наличие внутренней связи между понятиями.
   Я ухватилась за эту мысль и начала конструировать "законы". Вот слово "золь" - значит "дешевый", а вот "газаль" - значит "грабить, похищать". Две буквы общие - "з" и "л".Что же следует из этого? Следует, что тот, кто хочет, чтобы все ему дешево досталось, просто самый обыкновенный грабитель.
   Картина была захватывающей, но для ее полноты необходимо было сделать всего один шаг - в центр этой картины поместить Б-га. Без него все просто распадалось.
   Я поначалу совершенно не думала о Нем, но Б-г в моей новой системе координат был настолько естественен, что сопротивляться его законно занятому месту не имело никакого смысла.
  
  Слово Любавичского ребе
  
   Шаг был сделал рационально.
   Но самое интересное - то, что последовало за этим шагом.
   Это чувство знакомо тому, кто хоть раз смотрел на мир через объектив фотоаппарата. Окружающий мир кажется окутанным туманом ― предметы неясными, контуры размытыми, цвета тусклыми. Но крутишь фокусирующее кольцо и вдруг ― вот эта точка, вот он, фокус. Все становится на свои места. Предметы, контуры, цвета ― все обретает ясность.
   Человек может не знать законов оптики и даже не задумываться о них. Но он их угадывает, они даны ему в ощущении, он чувствует, что попал в точку.
   Б-г в центре картины мироздания сделал ее ясной, и уже чувство подсказало ― вот он, фокус.
  
   События личной жизни, человеческой истории вдруг начали связываться между собой неожиданным образом, и из этой новой картины мироздания постепенно рождалось новое и незнакомое прежде мироощущение.
   И я вдруг вспомнила о женщине из собора. Так вот откуда в ней эта несуетность, эта внутренняя слаженность?
   Но та же несуетность была и в отце маминой подруги. Рядом с этим человеком было удивительно хорошо. Он всегда был спокоен и только взгляд выдавал его искрящуюся жизненную силу. Единственный из всех знакомых мне евреев, он регулярно ходил в синагогу, и о нем каким-то особым тоном говорили: "он набожный".
   А я всегда думала, что он просто очень хороший человек. Теперь только я поняла, что в нем было нечто большее ― то самое мироощущение.
   То, что это мироощущение каким-то образом связано с молитвой, было совершенно очевидно. Но сделать еще один шаг ― теперь уже к молитве?
   А как он делается?
  
   Я бы еще долго размышляла на эту тему. Но однажды на очередной отказничьей сходке всем раздали открытки, переданные Любавичским ребе через его посланников. В открытке было не много слов: ребе писал о том, что в наше темное время людям особенно необходим свет, и просил всех еврейских женщин зажигать по субботам свечи.
  
   Почему эти слова подействовали на меня? Ведь к тому времени я была сложившейся советской диссиденткой, у которой коммунисты выработали устойчивую идиосинкразию к любым призывам. Как-будто внутрь моего мозга кто-то вставил предохранитель: стоит услышать слова агитации и пропаганды - раз, - и я отключаюсь.
   Но в данном случае было нечто совсем иное - по-человечески взволнованная просьба того, кому не веришь, но доверяешь.
   По дороге домой я все время думала об этой странной просьбе. И уже у самого входа в подъезд своего дома вдруг резко развернулась и пошла в сторону противоположную, перешла через дорогу и зашла в магазин, расположенный напротив моего дома.
   В этом хозяйственном магазине продавали свечи.
   - Так как, говоришь, это делается?
   Я пришла к своей подруге, чтобы выяснить детали. Несколько раз в компании друзей мне приходилось зажигать субботние свечи. Но было это всегда в чужом доме, и делала я это по подсказке, не стараясь запомнить подробности.
   Теперь я собиралась это сделать сама в собственном доме.
   - Погоди, я возьму листок и ручку.
   Я записала на листочке последовательность действий.
   - Так. На голову косынку, зажечь свечи, закрыть глаза, прочитать браху. Браха на какой странице?
   Дома я впервые открыла молитвенник и начала читать тексты.
   Да это же читать невозможно, тем более произносить. Речи двухтысячелетней давности. Б-г, как восточный правитель, перед которым нужно ползать на коленях. А самоуничижение человека просто отвратительно.
  
   Мне все это сильно не понравилось. И я готова была уже отказаться от своей затеи, как вдруг меня озарило.
   Гордость?
   Гордость не позволяет произносить все эти слова?
   А произносить слова "Партия - наш рулевой, организатор и вдохновитель всех наших побед" гордость позволяет? Или, может, я их не произносила? Произносила, да еще сколько раз. А разве все советские интеллектуалы думали о гордости, когда в предисловиях к своим книгам цитатами из Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина доказывали свою благонадежность?
   Нас приучили опускаться на колени перед этими бонзами, чтобы заслужить право рот открыть. И ничего, о гордости никто не вспоминал...
   Почему же лебезить перед людьми нам гордость не мешает, а как дело доходит до Б-га, то сразу вспоминаем - "человек - это звучит гордо"?
   Стоп. Но в истории Исхода из Египта мы сталкиваемся с той же коллизией. Б-г противостоит Фараону, а евреи стоят перед выбором. И вот что удивительно ― евреи проявляют поразительную готовность подчиняться Фараону: корпеть на непосильных работах, терпеть наказания и издевательства, да еще и на Моше рычать - чего, дескать, вмешиваешься. Но перед Б-гом народ ведет себя иначе. Народ недоволен, народ ропщет и бунтует, народ требует и угрожает. И это при том, что Б-г и кормит, и поит, и уговаривает, и угождает.
  
   За человеком люди признают право на власть, а за Б-гом нет.
   Да и в истории о Вавилонской Башне по сути дела решается та же проблема. Агада повествует, что строители Башни намеревались на ее вершине поставить большую статую идола с мечом в руке. Идол вызовет Б-га на бой за то, что Б-г унизил человека, "избрал для себя небесные высоты, а для нас юдоль земную оставил".
   Все время один и тот же мотив ― величие человека противопоставляется величию Б-га. Такая повторяемость случайной быть не может.
   Мысли об этом странном явлении ― о готовности человека подчиняться себе подобному и неготовности подчиняться Б-гу не оставляли меня. Я чувствовала, что обязана найти ответ на этот вопрос, потому что для меня он не был исключительно религиозным вопросом. Это был вопрос об истоках диктатуры.
  
   Писание вновь пришло мне на помощь.
   - Хочешь быть, как Б-г?
   Именно этими словами библейский Змий совратил человека: "вы будете, как великие, знающие Добро и Зло". Хотите?
  - Да, хотим.
  
   Вот с этого все и начинается. Вся картина мира распадается, и каждый воображает, будто ему известно, что есть Добро и что есть Зло. А когда появляется некто, сильная личность, вождь, которому удается убедить других, будто только он и знает, что есть Добро и что есть Зло, люди верят ему и за ним идут. Он для них Б-г.
   Как конкурент Б-га вождь обязан Б-га устранить: либо присвоить себе право вещать от имени Б-га, либо уверить всех, что Б-га нет вообще и слушать нужно только вождя.
   А дальше все очень просто. Скажет вождь, что нужно Башню строить, ― построят. Скажет, что нужно людей на костре сжигать, ― сожгут. Скажет, что нужно покрыть всю землю концлагерями и уничтожать в них врагов вождя, ― покроют и уничтожат. Будут за голову хвататься от ужаса, но, как завороженные, исполнять указания вождя.
   Вождь определяет сверхцель, за достижение которой он с легкостью расплачивается чужими судьбами и чужими жизнями.
   Вот для того, чтобы обрести такую бешеную власть над нами, нас и воспитывали атеистами. "Б-га нет. Его место занял человек. Человек ― это звучит гордо!" ― сладкая приманка, на которую так легко клюнуть.
   Только не гордость в нас воспитывали, а гордыню, умышленно закомуфлированную гордостью. Гордыня и есть первородный грех. И молитва - не самоуничижение, а отказ быть Б-гом, отказ от претензий на знание Добра и Зла. Если угодно ― искупление первородного греха.
  
   Потому так трудно произнести эти слова. А я вот возьму и произнесу.
   Я зажгла свечу и произнесла то, что казалось немыслимым: "Благословен Г-сподь, освятивший нас своими заповедями, и повелевший зажечь субботнюю свечу."
   Самое главное препятствие было преодолено. Это был первый шаг, начало пути, но я уже поняла направление ― постепенное самоочищение от яда атеизма, изгнание из себя существа, пресмыкающегося перед Фараоном и восстающего против Б-га.
   Наверное, именно потому, что на меня, как и на многих советских, чары марксизма больше не действовали, я и смогла услышать слово Любавичского ребе.
  
  Третий Храм
  
   Это, конечно, была безумная идея: строить Третий Храм в кухне малометражной городской квартиры.
   Но Любавичский ребе обратился со словами, которые проникали в душу: сейчас, когда у нас нет Храма, важно, чтобы Храмом стал каждый еврейский дом.
   А почему же нет? Если невозможно построить Храм там, где ему положено стоять, то нужно создавать его духовное ядро. Где? А какая разница? Да хоть на конце иголки!
  
  Трудно было объяснить своей семье, что движет мною, и я решила, что никого не буду в это мероприятие втягивать. Всё сделаю сама.
   Я накупила много новой посуды и решила прокошеровать её по еврейскому обычаю. Как это делается, я понятия не имела.
   Поговорив с подругой, мы пришли к мнению, что консультантом может быть её муж: в наших глазах он был большим авторитетом потому, что однажды в Москве слушал лекцию на эту тему у настоящего заезжего раввина, кажется, из Канады. "Авторитет" сказал, что озеро возле их дома вполне подходит для намеченной цели. От моего дома это, правда, было далековато, но кто обращает внимание на такие мелочи?
  
   В один прекрасный день я выпорхнула из дому, нагруженная не совсем обычной поклажей. Вид у меня был весьма экзотический: на плече висел баул с чайным сервизом и всевозможными тарелками, на другом плече сумка с ложками, вилками, ножами, кастрюлями и прочим металлом. Тазы и доски я разместила в авоськах, которые держала в руках.
   Так как на покупку посуды ушло много денег, нужно было на чём-нибудь сэкономить. Кроме, как на себе самой, сэкономить было не на чем. Поэтому я решила не брать такси и добираться на общественном транспорте.
   До автобусной остановки я добралась сравнительно легко. Но вот подошёл автобус, конечно, как всегда переполненный. И тут выяснилось, что залезть в него со своей поклажей я не в состоянии.
   Каким-то образом я воткнула туда правую ногу и часть своих сумок. Автобус тронулся, и наступил момент неустойчивого равновесия: если мне удастся опереться на правую ногу, я смогу перетянуть внутрь весь свой необычный багаж; если нет - я вылечу вместе с ним из автобуса и в лучшем случае грохнусь на тротуар, а в худшем - прямо под колёса.
   Положение было настолько отчаянным, что, подняв вверх голову, я просто крикнула: "Помогите!"
   Ко мне потянулся (я не преувеличиваю) лес рук. Меня внесли внутрь вместе со всем моим скарбом. Тут только до меня дошло, что, собственно, я затеяла.
   Я начала подсчитывать пересадки. Так: после автобуса метро, внутри метро пересадка на станции, где всегда полно народу, потом трамвай, а потом ещё пешком нужно тащиться, так как озеро находится между двумя трамвайными остановками. А в метро ведь ещё и эскалаторы. Ой, что же я буду делать?
  
   Автобус подошел к конечной остановке и быстро пустел. Я начала навешивать на себя свою поклажу и вдруг слышу:
   - Вам помочь?
   Я обернулась. Передо мной стоял огромный парень, как говорится, косая сажень в плечах. Конечно, я и мечтать не могла о таком счастье, но его вопрос смутил меня. Мне было неловко при мысли, что кто-то будет тащить вместо меня такой неэстетичный груз.
   - Пожалуй, если вам не трудно - ответила я , стараясь не смотреть ему в лицо.
   - Вам куда? - спросил он.
   - Мне на метро.
   - И мне на метро. Значит, по дороге.
   Выяснилось, что "по дороге" означало не только дорогу до метро, но и пересадку. Итак, половина пути была позади. Из метро он вышел за одну остановку до меня. Я поблагодарила его и вновь принялась навешивать на себя корзины. И вдруг опять слышу:
   - Вам помочь?
   Передо мной опять стоял огромный парень. Это было уже странно. Вид нагруженной женщины был настолько неотъемлемой частью советского городского пейзажа, что меня удивило внимание к моей персоне, проявленное дважды.
   - Если вам не трудно, пожалуй, не откажусь.
   Он довёл меня до трамвая и помог в него сесть. Теперь оставалась самая малость: выйти из трамвая и пройти пол-остановки. Это представлялось уже сущим пустяком.
   Но как только я начала готовиться к выходу, то есть навешивать на себя сумки, как вновь услыхала...
   Как в анекдоте: нет, вы, конечно, будете смеяться...
   Вы, конечно, будете смеяться, но рядом со мной опять стоял огромный парень, который произнёс ту же фразу, которую я уже слышала дважды:
   - Вам помочь?
   Насколько мне помнится, я лишилась дара речи. Он вышел из трамвая вместе со мной и спросил:
   - Вам куда?
   Я хотела сказать "на озеро", но вдруг почувствовала, что не могу это произнести. Он сочтёт меня сумасшедшей.
   - Я...Мне... ― начала мямлить я. - Собственно, это... То есть, мне, вообще-то на озеро. Если вас это не очень затруднит.
   Он не сказал ни слова. Просто зашагал на озеро с таким видом, как-будто с кастрюлями и тазами, кроме как на озеро, вообще ходить некуда. Я семенила рядом, с трудом успевая за его семимильными шагами.
   - Сюда? - спросил он, когда мы прибыли на место.
   -Да
   -Ну, всего хорошего.
   И пока я прочищала горло, чтобы поблагодарить его, он повернулся и пошёл своей дорогой, так что "спасибо" я уже кричала ему вдогонку.
  
   И вот, наконец, мы с поджидавшей меня подружкой приступили к кошерованию посуды. У нас в руках была шпаргалка, на которой было записано, что и в какой последовательности мы должны делать. По ней мы и проводили "религиозный обряд", произносили нужные слова, опускали в воду посуду. Помню, что одна тарелка чуть не уплыла от нас и мы какой-то корягой вылавливали её, чтобы вернуть на место.
   Домой я возвращалась уже в такси, потому что на повторения такого чуда не надеялась.
   Вознаграждением был первый седер, который проходил у меня в доме.
   Да, это у меня в доме стоял стол, накрытый кошерной посудой. И в этой кошерной посуде лежала кошерная еда. Еда отбиралась по правилам, которым меня научили. Любимая рыба советских трудящихся - мороженый хек - отбор прошла и теперь красовалась на праздничном столе.
   Да, все это произошло у меня в доме. У меня в доме мы сели за пасхальный стол, открыли пасхальную Агаду и произнесли те слова, которые наши предки произносили веками - из поколения в поколения.
  "Рабами мы были у фараона в Египте. Но Г-сподь, Б-г наш, вывел нас оттуда рукою крепкой и мышцею простертой."
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"