Табуретка была выкрашена масляной светлой краской и кое-где облупилась. На ребрах просвечивало коричневым.
- Давай, - подбодрил себя Паша.
Это не настоящая веревка, это пояс от её халата. Кажется, он сшит из кусков. Точно. Из двух. Вон, как раз видно.
Петля чуть-чуть раскачивалась. В коридоре было недостаточно светло. Стены были такими же по цвету, как и табуретка.
Тогда осталось чуть-чуть краски, Паша стоял в клетчатой рубашке и вдыхал запах. Ему всё нравилось. Новый цвет кухни, вид из окна и перепачканная Томка.
Капли падали на газеты, постеленные на полу кухни. Табуретка была в жирных черных пятнах, в больших светлых кляксах, на ней стояла банка.
- Хочешь? - спросила Томка. Она счастливо улыбалась.
- Давай, - резко схватил кисточку, испугавшись, что она передумает и начал быстро наносить остатки краски на ножки и сидение. Он запыхтел от удовольствия.
Паша посмотрел на потолок. Пояс был привязан к крюку, за который цеплялась люстра, по форме напоминающая перевёрнутый ночной горшок. Предыдущую он расколотил случайно. Вбежал разгоряченный с лыжами. Шапка, зелёный костюм с наспех прихваченным белыми нитками номером на спине, перчатки, специальные лыжные ботинки с широкими выступами.
- Тома, я второе место занял!
Что-то стреляло на сковородке, она выглянула из кухни, и тут раздался звон. Он испуганно втянул голову в плечи, по полу застучали осколки. Томка вытирала руки о передник, они оба смотрели вверх. Она что-то расстроено говорила. Паша не помнил, что.
Петля оказалась довольно высоко. Паша взял в руки пояс - на ощупь он казался мягким и нежным - и попытался просунуть голову. У него не получилось и пришлось расширять петлю. Руки немного дрожали, узел поддался с трудом.
Паша встал на цыпочки, петля медленно покачивалась перед носом. Теперь должно получиться.
- Давай, - сказал он.
Он вставил подбородок в петлю, осторожно попробовал тело на вес и еще раз посмотрел вверх. Показалось, что трещит побелка на потолке. Он стоял на цыпочках и чуть-чуть раскачивался в петле.
- Раз-два, - сказал он вслух и проглотил слюну, - раз-два.
В зеркале отражались домашние штаны и черные кожаные шлёпанцы. Черт, я давно не стригся. Зарос чудовищно. Надо пойти в "Ножницы". Обязательно.
Паша еще раз взглянул на крюк. Выдержит, никуда не денется.
Осужденным на смертную казнь полагается завтрак и последняя сигарета. Он уже поел, но сигарету можно было бы и выкурить. Паша представил себе, как жандарм в смешной фуражке вставляет ему в рот "житан" и подносит зажигалку. Он делает пару затяжек, дым живописно клубится.
- Давай, - приказывает судья, и жандарм отбирает сигарету. Пашу, одетого в полосатую арестантскую робу, берут под руки и уводят. Идут титры, в зале кинотеатра раздаются Томкины рыдания. Загорается свет. Кто-то со стуком падает в обморок.
- Давай.
Он опять встал на цыпочки и начал просовывать голову в петлю. Уже почти надел на шею, стало неудобно дышать, как раздался звонок в дверь. Паша вздрогнул, задохнулся, в глазах потемнело. Табуретка начала предательски уходить из-под ног. Он с невероятным трудом сохранил равновесие и освободил голову. Горло немного заболело, Паша пощупал его рукой. Нет, всё в порядке.
За дверью оказалась старуха в сером платке, из-под которого смотрели выцветшие желтые глаза. Пыльное черное не по сезону пальто, голова чуть скошена на бок.
- Сынок, значить, - раздался жалобный голос, - Это, значить, какой нумер квартиры? Бабушка забыла куды ёй...
Паша заметил, как наполненные слезами глаза быстро пробежались по его фигуре и взгляд устремился куда-то дальше. Он нащупал в кармане мелочь.
Неожиданно рот у старухи стал медленно открываться, глаза оживились.
- А-а-а! - она взвизгнула, указывая крючковатым пальцем поверх его головы, - Точна! - она обрадовалась, - не в той подъезд!
Паша обернулся, петля висела неподвижно. Старуха подобрала полы своего пальто и резво спускалась по лестнице. Металлические перила издавали жалобные звуки.
Она остановилась, подняла голову и пересчитала лестничные пролёты, тыкая в них указательным пальцем.
Она запрыгала по ступенькам дальше. Громко хлопнула дверь подъезда.
Паша подбросил монеты в ладони, недоуменно пожал плечами и засунул деньги обратно в карман.
- Как хочешь, - негромко сказал он, вернулся в квартиру и сел на пуфик.
Телефон был ярко красный. В наушнике раздавался длинный гудок.
- ...четырнадцать минут, - сказал автоинформатор точного времени.
- Четырнадцать минут чего? - переспросил Паша у своего отражения в зеркале и положил трубку.
Он еще некоторое время смотрел в никуда, потом встал.
Чёрт с ней с этой Томкой. Он представил её вытянутое лицо, улыбку. Вспомнил, как она тихонько смеётся. Хочет она с Прудниковым жить - на здоровье. Черт с ней.
- Давай!
Тапочки зло улетели в угол, табурет слегка скрипнул. Пояс от халата стал неприятно давить на горло. Он попытался перенести вес с носков на пятки. Заложило уши, он закрыл глаза и принялся медленно считать. Двадцать, девятнадцать, восемнадцать... Я познакомился с Томкой, у Вовчика на восемнадцатилетии. Он долго не хотел давать её номер. Еле-еле его уговорил... Десять, девять, восемь...
Телефон подозрительно звякнул и затих. Дышать было тяжело. Он пристально смотрел на красный аппарат, там внутри чуть слышно переключалось. Из-за резкого звонка Паша вздрогнул, потерял равновесие. В ушах зашумело, перед глазами побежали зелёные круги. Сердце стало колотиться громко и часто. Звонило не переставая. Наверное, Томка, пронеслось у Паши в голове. Сейчас, сейчас я... Он схватился за веревку над головой. Табурет с сухим стуком ударился о пол.
Он продолжал размахивать ногами, одновременно изо всех сил держась за верёвку двумя руками. Пояс треснул, Паша упал на пол и больно ударился. В глазах было темно, горло и правая нога болели, уши заложило. Он стоял с закрытыми глазами и открытым ртом, глубоко дышал носом и растирал ногу рукой. По щекам текли слезы. Он нащупал телефонную трубку.
- Алло, - Паша не узнал своего голоса. Это было какое-то сипение, - Слушаю.
Короткие гудки. Паша раздраженно бросил трубку. Никакой жизни.
В зеркале отражалась яркая полоса на шее. Больно-то как. Паша тер её ладонью. Ох, как больно. Он сдвинул в сторону веревку и напряг жилы возле рта. Ужас. След от петли начал темнеть и быстро становился фиолетовым. Он тяжело вздохнул и прислушался к своим органам. Боже, какой идиот! Обрывок пояса, свешивающийся с крюка, раскачивался из стороны в сторону. Из него торчали нитки. Конченый идиот. Зачем я это вытворяю? Всё, больше никаких суицидов. Ни за что!
В дверь позвонили. Паша резко сорвал с шеи остатки петли.
- Минуточку!
Говорить было трудно, голос был всё еще таким же сиплым. Пара нетвёрдых шагов к двери. Оказалось, что его сильно шатает.
Старуха запыхалась, пальто стало еще более пыльным, под мышкой она прижимала какой-то предмет.
- Теперича, - бормотала она под нос, - теперича по правильному нумеру.
Паша, держась за горло одной рукой, другой принялся хлопать по карманам. Где же деньги?