Жил-был один прозаик. Фамилия у него была довольно странная, a именно: Уст.
Итак, Жил-был прозаик Уст. Имя у него было очень обыкновенное, a именно: Пимен.
Итак, жил-был прозаик Пимен Уст. Деда прозаика Пимена Уста звали Серапион, и хотя Серапион Уст-дед не был прозаиком, а только иногда в свободное время баловался стишками, внук - прозаик Пимен Уст-внук - былпрозаик - и не в зуб ногой!
Итак, жили-были: прозаик Пимен Уст-внук идед прозаика Пимена Уста-внука -- Серапион Уст-дед (тайный поэт). Жили они себе, поживали и в ус себе не дули, если б не одна печаль: детей у них не было.
Изба у них была добротная, чистая, а стояла она в самом центре дремучего леса. Часто к избе подходили звери и заглядывали в запотевшее стекло, предварительно оттаивая его мохнатыми лапами. Они видели всегда одну и ту же картину: дед Серапион Уст лежал на печи и болтал ногами, а внук - прозаик Пимен Уст лежал на шкуре одного медведя иболтал языком.
Любимой темой их бесед была тема воспитания. Они беспрерывно обсуждали, как они будут воспитывать будущего ребенка.
Прозаик Пимен Уст-внук, надо заметить, говорить не мог, т.к. унего не было рта, а дед его,Серапион Уст, был глух, как пень, и всегда во всём соглашался. Когда в избу заходил лесничий, дед Серапион Уст угощал его водкой и говорил, показывая пальцами на внука: "Я полностью доверяю моему внуку и всегда с ним во всём соглашаюсь. Он у меня молодец!" Внук при этом скромно отмалчивался, краснел, лёжа на своей шкуре, и слюна капала с кончика его розового языка, пришитого к тому месту, где должен был быть рот, для пущего правдоподобия. Лесничий ничего не говорил: выпивал водку и уходил сторожить лес.
Однажды Серапион Уст-дед умер. Вскоре умер и прозаик Пимен Уст-внук. Но - надо отдатьдолжное тайному поэту - дед Серапион Уст умер несколько раньше, чем внук Пимен Уст-прозаик. Никто уже не болтал ногами на печи, и перестал приходить лесничий, а только всё подсылал деревенских ребят разузнать: осталось ли после деда Серапиона Уста какое-нибудь наследие или нет? А если осталось, то где оно стоит? Но дед Серапион Уст, чувствуя приближающуюся кончину, подозвал к себе на печь внука и сказал: "Я умираю. Пора признаться тебе,любимый мой внук, что водки у меня больше нет, да никогда и не было. Я всю свою жизнь бессовестно обманывал лесничего и наливал ему не водку, а воду. Прости...". С этими словами дед Серапион Уст отошёл в мир иной. Не стало поэта, невольника печи (внук привязал его к печи ещё во времена Николая II ине отвязывал целых 77 лет). Ребятишки побегали-побегали, да и перестали. Прозаик Пимен Уст-внук завернул тело поэта Серапиона Уста-деда в шкуру и отнес его на съедение медведям. Медведи сказали "спасибо", и прозаик Пимен Уст остался один-оденёшенек.
Загоревал прозаик, закручинился.
Опустил прозаик голову буйную.
Потекла по языку слюна горючая.
И вошло в избу Горе-Злосчастие.
Над прозаиком издевалося,
Над кручиною его насмехалося:
- Ой ты гой-еси, добрый молодец!
Что не весел, о чём задумался?
Аль не ты Серапиона привязывал?
Аль не ты изгалялся над дедкою?
Аль не ты уморил его до смерти?
Аль не ты отнес тело дедово
Медведям-волкам на съедение?
Так о чём же ты паки кручинишься?
Отвечал ему добрый молодец
(Всё мычал да руками размахивал,
Всё царапал бересту по-ненашему,
Горю горькому пальцем тыкая):
- Ой ты Горе, Горе-Злосчастие!
Мои очи бела света невзвидели,
И язык-то мой тряпкою болтается
и не может он слова вымолвить.
Я не слушал наказу родительского,
Насмехался я над лесничим,
над больным человеком, потатором.
Не давал ему сладкой водочки,
пирогами его я не потчевал,
Хлеба-соли ему не протягивал,
Выгонял его палкою длинною.
Ох, ты Горе моё, Горе-гореваньице!
Не могу писать! жалко дедушки.
Отвечало ему Горе горькое:
- Я навек к тебе привязалося,
Жить теперь тебе с грузом каменным,
Да ходить со мной рука об руку.
А и в горе жить - некручинну быть,
А без горя жить - вечно маяться.
Ты пойди, Пимен Уст, во царёв кабак,
Да спроси ты себе пива пьянова.
Пей-гуляй, Пименуша, неделею,
Заливай тоску молодецкую!..
И пошёл Пимен Уст во царёв кабак
И спросил себе пива пьянова
На всю денежку, за деда вырученну.
День-другой гулял Пимен, бражничал.
Ночь-другую гулял, солнце с месяцем.
Всё поил дружков своих названных.
Заливал тоску молодецкую.
А как пропил кафтан и драгие порты,
А как скинул рубаху последнюю,
Отвернулись от него братья названные.
И хозяин-то сам стал покрикивать,
Брови супя, да бороду трогая.
...Навалилось на кабак утро серое.
Пимен Уст приподнял голову буйную.
Видит: нет на нём ни драгих порт,
Ни креста на цепочке серебряной.
А надеты на него гуньки кабацкия.
Да всё та же тоска молодецкая.
И пошёл Пимен Уст на берег реки,
Отыскал белый камень с верёвкою,
Захотел прозаик утопитися,
Убежати от Горя злосчастного.
Только видит: идёт Горе по берегу,
Идёт Горе-Злосчастие, усмехается:
- Убежать хотел, добрый Пимен Уст,
От меня, от Горя злосчастного?
Никуда от меня ты не денешься,
И ходить нам с тобой, прозаик, парою.
Пимен Уст от него ясным соколом,
Горе горькое за ним чёрным кречетом.
Пимен Уст от него белой рыбою,
Горе горькое за ним сетями рыбацкими.
Пимен Уст от него зайцем по полю,
Горе горькое за ним цепким ястребом.
Пимен Уст от него бедным путником,
Горе горькое за ним злым разбойничком.
Тогда молвил прозаик прозою:
- Видно так мне на роду написано,
Чтобы мне, горемыке, век мыкаться
И ходить мне с Горем рука об руку.
Усмехнулось на это Злосчастие,
Как похмельный туман, влево сгинуло.
Подплывают к прозаику перевощики,
Приглашают в бесплатную лодочку.
Только Пимен Уст читал "Горе-Злосчастие", -
Он не сел в лодку узку, харонову,
Не ушёл в монастырь, а пошёл в кабак
Пропивать свои гуньки кабацкия...
Ибо пьяным быть - некручинну жить,
Ибо в горе жить - вечно пьяным быть.
И спросил себе пива пьянова.
Здесь необходимо заметить, что сказка эта была сочинена самим Серапионом Уст-дедом (тайным поэтом) незадолго до его безвременной кончины. Дед Серапион Уст написал эту сказку специально, в целях воспитания будущего отпрыска - златоустого Уста-критика. Но Уст-критик-правнук так и не появился на свет. Избушка теперь стоит вся пустая, даже мышь не пробежит. Иногда, впрочем, в неё заходит лесник, рука об руку с Горем-Злосчастием. Но этого никто не видит, даже медведи.