- Дура ты, дура, - Бородач укоризненно покачал головой, - жить надоело что ли? Думаешь, косу отрезала, так и всё, ищейки со следа сбились? Шиш тебе теперь, а не зимовать - уходить надо.
- Гонишь, значит, да? А сам говорил, могу оставаться, сколько захочу... - Элька наморщила веснушчатый нос и моргнула, сжимая кулаки.
Бородач вздохнул, сел рядом и рукой легонько взъерошил остриженные волосы.
- Обида за тебя говорит, девочка. А я-то чем перед тобой провинился? Тем, что в дом свой пустил да в ученицы взял?
Она кивнула и тут же спохватилась:
- Нет-нет, дяденька.... просто, я в самом деле... дурная.
Голос предательски дрогнул. Непросто признавать ошибку, ох непросто... Особенно, когда никакой вины за собой не чувствуешь.
- Ну, рассказывай... - потребовал Бородач, - как же это тебя угораздило?
А она и сама не знает, как. Словно кто-то в ухо нашептал взять излишек глины, да слепить птичку-ласточку веселенькую, с хвостиком-рогаточкой. Думалось, ребят порадовать. Они и порадовались. Особенно Ганька-лысый. А потом бочком-бочком за порог - и насвистел, куда следует. Дескать, у нас в гончарной девка рыжая-бесстыжая не по уставу работает, а, страшно сказать - отсебятину измыслила. Вроде бы впервой, да. Но кто ж её знает, может, раньше замечена не была? Шмон надо в мастерской устраивать, вдруг у ней там этих пичужек под подушкой - целая прорва?!
Ищейки, конечно, подорвались-понеслись. Только птичек не нашли, а преступницу тоже упустили. Кто ж знал, что она дом вокруг обежала и в погребе схоронилась?
- Дядь, прости... я больше не буду-у-у... - ткнулась лбом в плечо, деваха глупая, нос сморщила, а глаза уже на мокром месте.
- Куда уж больше-то? И чем думала только? Ведь знаешь правило: не создавай нового, довольствуйся тем, что есть, не делай ничего, что будоражит умы, не оскорбляй Творца, пытаясь подняться до его высот. Мы же простые люди... Вот есть горшки установленного вида - лепи, сколько влезет. Есть песни - пой-голоси, только своих не выдумывай. Хочешь, картины малюй - но по канону, чтобы от образца не отличались... Ну разве это трудно понять?
- Да я не о том вовсе... я тебе в погребе эта... стекло высадила, когда лезла. Но осколки все рядышком сложила, а трещины можно цветной тряпочкой проклеить - почти витраж получится. А если кусочки ещё и разной краской покрыть...
Бородач аж подскочил, уши пальцами заткнул:
- Эй-эй, я даже слышать об этом не желаю. Стекло другое вставлю - делов-то. А осколки - долой. Ничего путного из них не сложишь!
Замолчала девка - сразу видно, не согласная, но перечить не смеет - только глянула хмуро исподлобья, а потом отпрянула, подхватила скатку с пожитками, вдела ноги в башмаки.
- Пойду я... нечего без толку языками чесать.
Эх, жалко дурёху - пропадет ведь одна-одинёшенька. Даже до городских ворот не дойдёт - вмиг сцапают.
Бородач едва поспел её за рукав ухватить. А она не обернулась даже, ни словечка не сказала, только плечом повела, высвобождая руку.
- И в кого ты такая скорая, а? То сидела-сидела, а тут вмиг собралась... Куда хоть полетишь, птаха? - не дождавшись ответа, он продолжил, - отправляйся-ка к старику Йонсу, скажи, мол, я прислал. И поведай ему всё, как есть, без утайки. Он секретные ходы-двери знает, уж если спрячет, будь уверена - ни одна ищейка не сыщет. А то, может, и в ученицы возьмет, коли талант почует...
Элька так и замерла на пороге, чуть скатку свою не выронила, растяпа.
- Дядь... а дядь... вот теперь точно прости, а? Я о тебе всякого нехорошего уже подумать успела...
- Как подумала, так и раздумала. - буркнул Бородач, - говорю же, скорая ты слишком. Спешка только при ловле блох хороша, а в жизни она нам без надобности.
- Да знаю я, знаю. Все так говорят. Только мне всё равно бежать пора. Старик Йонс ведь ждать не будет, вдруг кого другого в ученики приглядит?
Рукой махнула и шмыгнула за порог мышью. Словно не навсегда попрощались, а лишь до завтра.
А, может, впрямь так и надо? Кто знает, вдруг ещё доведется свидеться? Бородач улыбнулся ей вслед.
- А ласточку твою я всё равно себе оставлю, на добрую память. Уж больно славная пичужка получилась...