Хочется застыть и не двигаться, не шевелится, не дышать - замереть и остановиться.
Тихо раскачиваются ветви берёзы, шебурша листьями тихонько, еле слышно. Покачает в ответ будто, тяжёлыми красными гроздьями рябина. О чём-то вздыхает калина, разводя будто кленовыми будто липкими листьями. Покачивает косматой головой крапива, выглядывая из-под тонкой длинной шеи чернобыльника. И всё это под сонные вздохи лопухов.
И так всё покачивается, раскачивается, шевелится, шебуршит, посапывает, поскрипывает, отвечает, вздыхает, дышит. То ли к чему прислушивается, то ли чего-то ждёт, то ли боится кого-то разбудить. К чему? Кого? Чего?
Дует ветер. Но это где-то там, высоко, может за этим серым прелым небом? А здесь только вздохнет, будто или зевнёт украдкой где-то кто-то, накрывшись боком одного из клетчатых полотенец, раскачивающихся на деревянных прищепках: вверх в бок - и вниз, вверх в бок - и вниз, вверх в бок - и вниз... И мелким градом полетят серёжки с берёз, кувыркаясь и притормаживая на несколько секунд, покачиваясь и снова затормаживая, с каким-то особым чуть слышным шелестом и ароматом берёзовой коры.
И кажется, что можно всё, что обычно нельзя. Сидеть, не шевелясь. Спать с открытыми глазами. Видеть что-то с закрытыми. Слышать что-то где-то там. Где-то далеко. Летать, сидя. Падать, не сходя с места. Думать, не задумываясь. Говорить в тишине. Шевелится неподвижно. Сходить с ума разумно. Болтать осмысленно. Смеяться тихо. Читать, не раскрывая книгу и не перелистывая страницы. Писать, не пачкая листы каракулями.
И единственное, что звучит сейчас ясно, звонко - это кликанье ласточек, перестукивание молотков, плеск воды в железном корыте, клаканье калитки и шум чьих-то шагов на дороге.
И это вечность. Бесконечность прячется где-то здесь. И, кажется, меня кто-то где где-то ждёт и зовёт. И мне пора идти.
И кажется, что где-то играет пианино. И каждый такт его как капля дождя в прозрачном мире, где воздух растворился, и звуки плескаются, и зависают, и тоже растворяются где-то, под небом. И, может быть, это его все ждут, не шевелясь?
А потом эта музыка поднимается куда-то, потеряв совершенно силу притяжения и нарушая все законы этого мира, и полетит где-то там, высоко над берёзой, рябиной, калиной, ласточками; под небом. И кто-то снова вздохнёт украдкой, жалея о чём-то, о ком-то, ушедшем, уснувшем, затихшем.
О том, что спряталось под ветками берёзы и гроздьями рябины, залегло под травой и накрылось лопухами в овраге, на самом дне; и калиновыми ветвями, и прозрачным воздухом, и серым небом в этот пасмурный день августа.
Может время остановилось? Заснуло? А может оно здесь течёт по-другому? Мне практически кажется, что я вижу его, могу слышать его. Может это оно касается клавиш пианино и что-то тихо уносит из-под красных гирей, из-под свисающих ветвей.
Вниз, вниз и вниз. Медленно, покачивая, осторожно опускаясь по веткам.
Ниже, ниже и ниже. Между мётлами травы, и под ней, сквозь неё, волнами перекатываясь. И через сад к реке. С горки, между клевера, под сухими листьями смородины и мышиных нор и ям, туда, в реку. А потом по воде, как на плоту, бесшумно, закручиваясь в водоворотах около камней и огибая заросли водорослей на песчаных отмелях и вниз, вниз, вниз по течению. Куда?
Всё здесь заснуло. Остановилось. Замерло. Ждет ночного. Звездного. Неба.
Ждет. Когда на западе будто полоснет золотой меч, и пелена серых туч растает и отступит. Спустится за горизонт. Растворится за гранью мира. Там, куда течет река эта. И деревья черными силуэтами, колоннами, сводами и арками встанут над лесом и перед полем, вдоль дороги и над рекой.
И огромное. Ясное. Чистое. Откроет свое лицо. Глаза. Расправит руки свои. Крылья. Вздохнет глубоко. И покачнется. И кинет пригоршню звезд на землю. Ярких. Новых. И зажжет тысячи, миллионы. Ярких. Новых. Бессчетных.
И млечный путь будет начинаться за речкой, а заканчиваться на крыше дома, по которой они будут карабкаться. Бессчетные. Новые. Звезды. И мерцать среди ветвей. И лежать на ветках. И сиять в огромных кронах. И парить над печной трубой и остроугольной крышей.
Ждет. Темного. Синего. Звездного. Играющего белыми сполохами. И сиянием. Как книга дней. Вечная книга жизни. Написанная ещё до нашего рождения. Раскрытая и раскинутая над нами. Открытая нам.
И невозможно не увидеть её в эту августовскую холодную ночь, мокрую, черную, которая пахнет прелыми смородиновыми листьями и мокрым деревом, хлюпает и вздыхает о чем-то. Что ушло. Что закончилось. Но что каждую ночь смотрит на нас. И грезит о возвращении.
Дышит словно живое. Вдыхает этот воздух холодный, мокрый, прелый. И выдыхает. Поднимается и опускается. И голова кружится. Но ты не можешь оторвать взгляда. Отвести его. Даже просто моргнуть. Ты начинаешь дышать вместе с ним. Вдыхать воздух, холодный, мокрый, прелый. И выдыхать. И улыбаться. Ты можешь поднять руки к нему. Земля пойдёт кругом вокруг тебя.
Раскачивает огромное небо, как колыбель. Поднимает его на своих руках. Держит.
Открывает новую главу. Перелистывает страницы. Вечные страницы. И не дает книге жизни закончиться. Угаснуть. Вечная жизнь. С начала времен. Древняя. Мудрая. Счастливая. Бесконечная. Вечная. Вселенная.
Молится за нас.
Кто плачет или смеётся. Кому больно. Одиноко. Или плохо. Кто ищет или нашел. Кто бродит тропами этого мира, в поисках своего пути. Кто жил. Живет. Будет жить.