Если бы в этот день мне захотелось проснуться ещё раз, то он начался бы так.
Утром я бы ещё не открыла глаза, а уже поняла, что небо сегодня голубое, чистое и высокое, значит солнце по-мартовски припекает, и капель падает на ослепительный снег под окнами и крышами там, внизу.
Я бы поняла это, потому что в комнату сквозь белые кружевные занавески впадает столько света, что кажется, будто за окном установлены особые лампы с прозрачным, как холодная вода, и вязким, как гель или желе, светом.
Я бы потянулась, потёрлась головой о подушку и улыбнулась бы.
Потом я бы поняла, что весна, золотисто-зелёная, пахнущая костром и прелыми листьями в парках, уже совсем близко, потому что синицы за окном тинькают, а воробьи чирикают, как блаженные и это все, именно, от весны, а не от чего-то ещё.
Сначала она всегда незаметная.
Сначала влагой изнутри наливаются сугробы, и становятся чем-то похожи на мокрую старую вату, потом они пропадают и повсюду размазывается жуткая слякоть и грязь. Потом запах влажности становится невыносимым, воздух наполняется гулкостью и прозрачностью, как купола соборов и храмов. А небо день за днём поднимаается, и становится высоким, прозрачным и чистым. И откуда-то, будто из другой страный, какой-нибудь сказочной и тёплой, начинают плыть огромные облака, похожие на айсберги, кучевые и перистые, такие, которых никогда не бывает зимой.
Всё кругом становится голубым, прозрачным, акварельным. Будто завёрнутое в прозрачную слюду с серебристой подкладкой, как букеты таких контрастных, резких, кричащих, кошмарных жёлтых цветов и нежных будто лопающихся тюльпанов с сочными стеблями.
Появляется впечатление, что тебя что-то неотвратимо тянет вверх и вытягивает. Как будто дует ветер и поднимает твои мысли за собой со свистом, на кончике хвоста или крыльев, легко и так высоко, что хочется потрогать облака. И сначала совсем особый холод обжигает и щекочит, а потом ветер меняется и становится вешним. И хочется постоянно повторять про себя: Вей, западный ветер, вей...
Вей, чтобы принести тепло, запахи, солнечный свет, весну, дожди и первые майские грозы. А вечерами становится очень морозно, потому что разницу между припекающим солнцем и холодным вечером чувствуешь особенно ясно.
Начинают таять крыши, падать сосульки, разговаривать жестяные подоконники, стучать капели. И постоянно, без остановки чирикать и щебетать воробьи. Всё это смешивается, брызгается, трепыхается, смеётся, хрустит и подпрыгивает. Перетекает из голубого и серебряного в золотистый, набухает и потом как будто лопается, и появляются листья и трава, и мать-и-мачеха, и одуванчики. И это уже моя весна, золотисто-зелёная, пахнущая костром.
Подумав обо всём этом за несколько мгновений, я бы улыбнулась ещё шире и захотела бы гулять.
Можно было бы поехать в ботанический сад. Зайти через дыру в ограде со стороны трёх больших прудов, найти, наконец-то, розарий, снова увидеть японский сад и сад камней. Наверное, пруды ещё не расстаяли, хотя может быть. Точно снег не расстаял ещё под деревьями и на газонах, но может быть, вокруг стволов самых больших и могучих великанов с раскидистыми ветвями уже провалились ямами круги до самой земли или нет. Точно на этих самых раскидистых ветвях лежат мокрые тяжёлые муфты и свисающие шарфы снега, который так нетерпится скинуть как лишнюю тяжесть шуб и пуховиков в тёплый солнечный апрельский денёк. Точно снег слепит так, что режет глаза. На небо больно смотреть так, что глаза слезятся. И может всё кажется ультрамариновым и голубым. И хочется бежать без остановки, смеяться, хохотать, как сумасшедшей и просто навсегда остаться в этом голубом, гулком сонечном дне под этими деревьями, сказочными облаками и этим небом. И снова хочется заблудиться в этом ботаническом саду.
Можно было бы поехать в Третьяковку, и снова посмотреть на грачей, которые снова прилетели на картине Саврасова. Снова вспомнить, что эту картину он писал у нас дома в каком-то селе, что ты в этом селе была, что там ещё сейчас стоит эта колокольня и ещё там теперь тоже стоит музей охотничьих чучел разных животных, и вы там были с классом. В Третьяковке было бы как всегда тихо, светло и тепло.
На стенах в рамах висели бы бесконечные картины, в каждую из которых можно провалиться, если захочется спрятаться от мелких лампочек, ровных пустых стен, экскурсоводов, посетителей и занятых лавочек. Как всегда бы отваливались ноги от усталости, а надо было бы идти дальше, к следующей и к следующей картине, и от предыдущей не хотелось бы уходить, как будто не успел ей что-то сказать или она что-то недоговорила тебе.
А ещё говорят на Вднх есть замечтельная выставка акварелей. И прозрачность акварелей это прозрачность весны, воздуха, неба. В акварели хочется не провалится, а раствориться. Стать такой же прозрачной, светлой и лёгкой. Это было бы хорошо. Очень хорошо.