Гроза надвигалась на город синевой. Тяжестью. Маревом. Дымкой. Опускалась всё ниже. Ниже. Ниже. И ниже. Приближалась к неподвижной водной застывшей глади. Стелилась по крышам. Растекалась по небу. Закрывая его целиком. Полностью. Без остатка. Она давила на уши. Вставляла иголки в виски. Ввинчивала иголки в виски. Сжимала затылок. При этом в голове было очень пустынно. Ветреннно. Как будто кто-то забыл закрыть дверь. Форточку. Теперь там царил сквозняк. А она без остановки хлопала. Хлопала. Хлопала. Хлопала. И хлопала.
И голова болела.
Гроза что-то вытворяла со временем. Оно то то невыносимо тянулось, упираясь и застревая посреди дня, то неслось куда-то словно невменяемое, ускользая и мелькая сквозь минуты, то вдруг замирало на месте в дикой неподвижности.
И время сходило с ума.
У неё болела голова. Она путалась во времени и пыталась сосредоточиться.
Собраться. Съежиться. Закусить губы. Сжать кулаки. Пойти дальше. Просто всё выключить. Все ощущения, чувства, эмоции. Чтобы ничего не болело, и все было хорошо.
- Как дела? Ну как ты?
- Всё нормально. Я в порядке.
И всё будет в порядке. Месяц или два. Вставать в 7.30.. Ложиться в 5.00. Ходить в институт. Говорить о погоде. Улыбаться. Отвечать. Покачивать головой. На лекциях тайком зевать. Тереть коричневые синяки под глазами и мечтать о вафлях в шоколаде. Соглашаться с мамой в телефоне и пытаться что-то вспомнить при виде друзей. Так пройдет день. Два. Неделя. Больше и дальше. Никому ничего не говорить.
Нет.
Нет.
Нет.
И нет.
Только однажды ты не сможешь встать с дивана. Сил больше не будеть. Будеть болеть всё сразу и ничего не болеть. Ты не будешь чувствовать собственного тела, но что-то очень далекое, как стук дверцы машины или карканье вороны, ты будешь слышать отчетливо до боли. До звона в ушах. Белых пятнах в глазах. Которые поплывут куда-то вверх и вниз. Оттолкнуться от потолка. И голова закружится. Что-то в ней испортится. А горло сожмется в комок. И ты едва сможешь доползти на коленях до туалета, потому что тебя будет рвать, полоскать как тряпку, выворачивать наизнанку.
Но всё будет ещё хуже.
Невольно тело начнет слабеть. Ноги странно подкосятся. Перестанут повиноваться. Голова - тяжелая и гудящая - упадет вниз. Обдаст холодом. Ты вспотеешь. Что-то внутри защемит. Рябые черные точки в глазах заполнят всё вокруг. И всё померкнет. Станет серым и медленным. Всё будет видно через черное решето боли. Тела ты чувствовать не будешь, но в кистях и ступнях и будет такая железная тяжесть, что будет казатьсся, что их вот-вот с костями вырвет. Что-то как всегда будет происходить вокруг, но это будет выглядеть так, словно ты смотришь на самого себя во сне, и ощущуаешь всё. Но ничего не осознаешь. И чувствуешь всё. Но ничего не видишь. И слышишь всё. Но значение звуков не долетатет до твоего сознания. И из тебя вырвут разум и останется одна оболочка, которая будет воспринимать все вокруг в замедленном действии. Действии без смысла. Действии без значения.
И ты упадешь в обморок.
Ещё.
Ещё.
Ещё.
И ещё один раз.
А потом скажешь, что болела в четверг или пятницу. Или среду. И всё будет хорошо. Нормально. И так всегда, из раза в раз.
Она так не могла. Она чувствовала, что время ускоряется вместе с самой планетой. Ей хотелось сказать хватит. Довольно. Стоп. Но эта черная дыра обладает огромной гравитацией, и она затягивает внутрь себя всё. Абсолютно всё.
Дерево. Коробку конфет. Калейдоскоп и ещё что-то. О чем она забыла. Шоколад. Очки. Брелок. Медведя. Одуванчик. ручку и белый лист бумаги. Бордовый. Розовый. Рыжий. Зелёный. Голубой. Серебряный. Белый.
Время - это та гравитация, что стягивает все события в черную дыру прошлого. Здесь. Сейчас. Под иконами на белой стене. За столом. На стуле. Между окном кухни и спальни. Там. Над крышей дома. В небе. Огромная воронка. Гроза.
Она сидела одна на стуле, опираясь локтями на стол, держась за голову. Одна.
У неё были друзья.
Одни искали смысл жизни. В чем-то диком и необузданном, кажущимся таким же настоящим и верным, как первозданная земля для Адама, но только пока это все было в их головах. Настоящее же время то самое, которое казалось самым нереальным и ложным, как зыбкий туман или дымка, проходило совсем рядом с легкой улыбкой, стараясь единственно не потревожить их мечтательного романтического уединенного пребывания в своем первозданном мире, созданном в голове нового человека, который, как и миллиарды до него, искал смысл жизни внутри и не хотел смотреть вокруг.
Другие не искали смысла, а просто наслаждались жизнью рядом с любимыми. Не задаваясь вопросом, о цели своих идиллически-влюбленных посланий, в которых они гуляли вместе и наслаждались тем самым временем вместе проведенным, о котором потом сообщали друзьям.
Третьи не искали смысла, потому что верили в Бога и в судьбу, в которой, как по заранее отрежиссированному сценарию хорошего фильма, наслаждались собственной ролью на детской площадке.
Она сидела одна на кухне перед иконами. У неё болела голова. Она думала.
Думала, что будет гроза. Что она надвигается на город синевой, тяжестью, маревом, дымкой. Что она приближается к неподвижной водной глади. Стелится по крышам, растекается по небу, закрывая его целиком, без остатка, полностью. Что уши давит, в виски ввинчиваются иголки, затылок сжимается. Что в голове очень ветренно и пустынно, как в комнате со сквозняком, где форточка хлопает, хлопает, хлопает и хлопает.
Думала, что никогда не сможет объснить смысл жизни другому человеку. Что он, наверное, у каждого получается своим, но при этом он общий. Получалась какая-то чушь. Это злило. Раздражало. Бесило. Но она пыталась сосредоточится.
Думала, как ответить на очередное послание. Ответить так, чтобы не написать грубость. Ответить так, чтобы выдержать дистанцию. Так, чтобы не пришлось отвечать на вопросы, вроде, почему мы дружим. Чтобы посторонние люди не могли сказать ничего об отсутствии грани. Ответить так, чтобы не соврать. В голову ничего не лезло. Она устала от этого. Это злило. Раздражало. Бесило. Но она пыталась сосредоточиться.
Думала, как не потерять свою роль в фильме о нелёгкой судьбе на детской площадке. Как заставить всё рассказать. Как перестать врать друг другу. Как не наговорить гадостей при встрече. Как, вообще, начать говорить и снова - смеяться. Как не сойти с ума от этого. Это не злило. Это не бесило. От этого хотелось плакать и болела голова.
Хотелось, чтобы пошел дождь. Чтобы всё невысказанное, недосказанное, нерассказанное вылилось, выплеснулось наружу. Чтобы оно взорвалось. Лопнуло и треснуло изнутри. Чтобы этого больше не было. Чтобы произошло чудо. Чтобы всё вылилось прямыми потоками. Единым порываом накрыло с головой. Чтобы все слова. все мысли. мечты ожили. Хотелось почувствовать их все сразу. Чтобы понять. Чтобы оставить что-то позади. Чтобы больше не оглядываться. Чтобы можно было идти дальше. Чтобы вздохнуть свободно и голова больше не болела. Чтобы поднять голову и родиться снова. Чтобы закричать. Прокричать на весь мир. О том, что все эти годы жило внутри. копилось.
Однажды случится чудо. И всё не сказанное, не написанное, не нарисованное, не услышанное. Всё не рассказанное и не высказаннное. Оживет. Станет реальным, настоящим, мокрым и холодным, как капли дождя. Десятки ненавижу. Сотни люблю. Тысячи прости. Миллиарды да. Миллиарды нет. Прольются тоннами воды на голову, потоками, порывами, пузырями. Окатят с головы до ног. И ты промокнешь до нитки. Как в старой сказке про сильную дождь.
И это будет свобода. Говорить. Думать. Чувствовать. Слушать и быть услышанным. Свобода жить. Мечтать. И снова жить. видишь все сказки, мимо которых прошел.ми, пузырями. окатят тки ильный ветер в этот странно жаркий день августа, в середине кот
Гроза ударила по городу ночью. Десятками молний. Десятками раскатов грома. Сотнями клубов пыли. Тысячами порывов ветра. Миллиардами каплей.
Ветер бился в окна. Колотил форточки. Рвал ветви деревьев. Трепал ветви из стороны в сторону. Полоскал ветви как тряпки.
Вода колотила по жестяными подоконникам и крышам. Разбивалсь прямыми струями об асфальт. Неслась вздутыми потоками по дорогам и тротуарам. С ревом вырывалась из водостоков. С воем падала в колодцы. Неистово наполняла набухшие бурые потоки грунтовых тропинок и дорожек. Выдирала траву и сорняки. Сотнями порывов, тясячами потоков, миллиардыми капель и пузырей.
Одни пытались заснуть в спальне напротив кухне, где на стене висели четыре иконы.
Другие ворочались с боку на бок на диване в комнате с балконом, в окна которого кидались деревья.