Сенсом Джон Кристофер : другие произведения.

Каменное сердце (Heartstone, 2010 г.)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    По какой-то причине издательство решило не переводить последний роман Сенсома "Каменное сердце". Мне очень нравится серия детективов про барристера Шардлейка, поэтому делаю перевод самостоятельно.Все желающие могут ознакомится с ним на этой страничке.
  На церковном кладбище в послеполуденную пору царили мир и покой. Ветки, сорванные штормовым ветром, промчавшимся по стране в этот ненастный июнь 1545 года, усыпали гравиевую дорожку. В Лондоне мы еще легко отделались: несколько сорванных колпаков с дымоходных труб. Но север страны мощные ветра повергли в хаос. Люди рассказывали о градинах размером с кулак, по виду напоминающих человеческие лица. Но любой законник знает: чем шире распространяются подобные истории, тем драматичнее они становятся.
  Я провел все утро в своем кабинете на Линкольнз Инн, прорабатывая несколько сводок по делам Суда Прошений. Слушанья по ним состоятся не ранее осени; летний семестр был сокращен по приказу короля в виду угрозы военного вторжения.
  В последние месяцы бумажная работа удручала меня. За немногим исключением, в палату запросов приходили одни и те же дела: лендлорды желали прогнать фермеров, арендующих землю, чтобы выпасать овец ради прибыльной торговли шерстью. Или по той же причине пытались присвоить земли деревенских общин, с которых кормилась беднота. Стоящие дела, но всегда одно и то же. Мои глаза скользнули по письму доставленному посыльным из Хэмптон-Корт. Оно лежало в углу стола - белый прямоугольник с алым пятном сургуча в центре. Письмо беспокоило меня, тем более что в послании отсутствовали кое-какие детали. Мысли мои блуждали, я никак не мог сосредоточиться, поэтому, конечном счёте, решил немного прогуляться.
  Выйдя из кабинета, я увидел молодую торговку цветами только что прошедшую в Линкольнз Инн мимо привратника. Она остановилась в углу, возле сторожки при воротах, одетая в серое платье и грязный передник, ее лицо обрамлял белый чепец. В руках она держала букеты, предлагая их проходящим мимо баристерам. Когда я шел мимо, торговка выкрикнула, что она вдова, и муж ее погиб на войне. В корзине я заметил цветы желтой фиалки и вспомнил, что не посещал могилу своей домоправительницы почти месяц. Джоан очень нравились эти цветы. Я попросил один букет, и женщина протянула цветы загрубевшей от тяжелой работы рукой. Я дал ей пол пенни; торговка сделала реверанс и любезно поблагодарила, хотя ее глаза оставались холодными. Я отправился дальше - через Большие Ворота недавно проложили дорогу к церквушке расположенной выше. Прогуливаясь, я упрекал себя хандру, напоминая, что многие коллеги завидовали моему положению в совете Палаты Прошений и случайно приобретенному статусу поверенного королевы. Однако множество задумчивых и обеспокоенных лиц, встретившихся на улице, напомнили мне, что наставшие времена могли лишить покоя любого. Говорили, что французы собрали тридцать тысяч мужчин в портах Ла-Манша готовых вторгнуться в Аглию на множестве военных кораблей, некоторые из которых оборудованы конюшнями. Никто не знал, где причалят корабли, поэтому мужчины собирались со всей страны и затем отправлялись на защиту побережья. Все суда королевского флота вышли в море, торговые корабли конфисковались и готовились к войне. Король наложил беспрецедентные налоги, чтобы расплатиться за свое прошлогоднее вторжение во Францию. Компания завершилась полным провалом, и с прошлой зимы английская армия была осаждена в Булони. А теперь война грозила прийти к нам.
  Я зашел на территорию церковного кладбища. Даже если вам и не достает благочестия, атмосфера этих мест всегда располагает к спокойному созерцанию. Я преклонил колени и положил цветы на могилу Джейн. Она управляла моим небольшим домашним хозяйством около двадцати лет. Когда Джейн только начала у меня работать, она была вдовой сорока лет - а я неопытным, только что получившим квалификацию барристера, молодым человеком. Не имея семьи, она посвятила свою жизнь заботе о моих потребностях. Тихая, трудолюбивая, добрая женщина. Мне ужасно ее не хватало, тем более, я осознал - все эти годы я принимал ее самоотверженную заботу как должное. Контраст с тем негодяем, что работал у меня домоправителем сейчас, был разителен.
  Вздохнув, я поднялся; в коленях хрустнуло. Посещение могилы успокоило меня, но вызвало в душе меланхолию, добычей которой я так часто становился. Я побрел среди могильных камней ― здесь покоились и другие, кого я знал. Остановившись перед красивым мраморным надгробием, я прочитал:
  Роджер Элиард
  Баристер Линкольнз Инн
  Любимый муж и отец
  1502 - 1543
  Я вспомнил разговор с Роджером двухлетней давности, состоявшийся незадолго до его смерти, и печально улыбнулся. Мы говорили от том, как король впустую растратил богатства полученные им от монастырей, спуская их на дворцы и показуху, не потрудившись хоть чем-то заменить скромную помощь, которую монахи оказывали бедноте. Я положил руку на камень и тихо произнес:
  ― Ах, Роджер, если бы ты видел, куда он завел нас сейчас.
  Пожилая женщина, расставлявшая цветы на соседней могиле, оглянулась и смерила тревожным хмурым взглядом горбатого адвоката, разговаривающего с мертвецом. Я пошел дальше.
  Недалеко стоял еще один камень, возле которого я присел так же как у могилы Джоан. Короткая надпись на нем гласила:
  
  Джайлс Вренн
  Баристер из Нью-Йорка
  1467 - 1541
  Этого камня я не коснулся, и говорить с лежащим под ним стариком не стал, но я хорошо помнил, как умер Джайлс. Теперь мрачное настроение окончательно меня одолело.
  Внезапно раздался ужасный рев. Старуха оглядывалась по сторонам, широко раскрыв глаза. Я догадался, что могло послужить источником этого звука. Подойдя к стене, окружающей кладбище Линкольнз Инн, я открыл деревянные ворота и ступил наружу.
  
  ****
  Поля Линкольнз Инна представляли собой открытую пустошь, где студенты юридического факультета охотились на кроликов, обитающих на холме Кони Гарта. Обычно во вторник днем здесь бродит туда-сюда несколько человек. Сегодня же здесь собралась целая толпа из пятидесяти молодых людей: некоторые были облачены в рубашки и безрукавки, другие ― в синие ученические одежды. Некоторые хмурились, другие выглядели испуганными или, наоборот, возбужденными. Многие держали в руках военный лук, которым мужчины призывного возраста обязаны были владеть согласно закону. Правда, большинство не повиновалось правилу, предпочитая вместо тренировок по стрельбе играть в шары, кости или карты, хотя эти игры и считались незаконными для тех, кто не имел статуса джентльмена. Длина военного лука составляла два ярда ―выше, чем большинство тех, кто им должен был пользоваться. Впрочем, некоторые пользовались луками поменьше, изготовленными не из тиса, а бука ― древесины более низкого качества. Почти все носили кожаные наручи на одной руке и защиту для пальцев на другой.
  Студентов построил в ряды по десять человек среднего возраста солдат с короткой черной бородой и суровым неодобрительным взглядом на квадратном лице. Форма лондонских тренировочных отрядов сидела на нем великолепно: белый дублет с длинными рукавами, бриджи с прорезями, через которые проглядывала красная подкладка и круглый, отполированный до блеска, шлем.
  На расстоянии свыше двухсот ярдов возвышался стрельбищный вал ― покрытая дерном глиняная насыпь шести футов высотой. Предполагалось, что мужчины, получившие специальное разрешение, будут тренироваться здесь каждое воскресенье. В качестве мишени там стояла одетая в лохмотья соломенная кукла с помятым шлемом на голове и французской лилией нарисованной спереди. Я подумал, что здесь проходит смотр, на котором проверяют военные навыки городских мужчин, чтобы выбрать тех, кого пошлют на побережье или королевские суда и порадовался, что как горбун сорока трех лет, я освобожден от военной повинности.
  Пухлый человек невысокого роста, сидящий на прекрасной серой кобыле, наблюдал за разношерстным сборищем. Лошадь, укрытая попоной с эмблемой лондонского Сити, носила на морде металлические пластинки с дырами для глаз, делавшие ее голову похожей на череп. Всадник носил полуброню, его руки и верхнюю часть тела покрывала отполированная сталь. Павлинье перо, воткнутое в широкую черную шляпу, покачивалось на ветру. Кажется это Эдмунд Карвер, один из старших олдерменов города; я выиграл его дело в суде два года назад. Он неловко покачивался на лошади, доспех явно причинял ему неудобство. Эдмунд Карвер слыл достаточно порядочным человеком, из гильдии торговцев шелком и бархатом. Насколько я помнил, больше всего в жизни он ценил высокую кухню. Рядом с ним стояло еще двое солдат в форме в форме лондонских тренировочных отрядов, один из которых держал длинную медную трубу, а другой ― алебарду. Здесь же стоял клерк в черном дублете, на шее у него висел переносной столик и набор писчей бумаги. Солдат с алебардой отставил в сторону свое оружие и взял полдюжины колчанов. Он прошелся вдоль переднего ряда рекрутов, бросив рядом с каждым на землю стрелы. Командующий по-прежнему сверлил проницательным взглядом собравшихся мужчин. Я предположил, что он был придворным служащим, так как четыре года назад встречал его на большом королевском выезде в Йорк. Возможно, сейчас он работал с лондонскими тренировочными отрядами - корпусами добровольцев, основанными несколько лет назад, которые тренировали солдат по воскресеньям. Он обратился к рекрутам громким звучным голосом:
  ―Англии нужны мужчины, чтобы послужить ей в час великой опасности! Французы готовы к вторжению, чтобы жечь и убивать наших женщин и детей. Но мы помним Азенкур! ― Он сделал драматическую паузу и выкрикнул: 'Да!', тут же подхваченное рекрутами.
  Офицер продолжил:
  ―Мы знаем по Азенкуру, что один англичанин стоит трех французов, и мы пошлем наших легендарных лучников им навстречу! Те, кого выберут сегодня, получат герб и трипенсовик в день! ―Его голос стал жестче: ― Теперь поглядим, кто из вас, парни, тренировался еженедельно, а кто нет, ― он приостановился для пущего эффекта. ― Кто не тренировался, может оказаться в переднем ряду копейщиков, лицом к лицу с французами! Поэтому не думайте, что плохая стрельба спасет вас от необходимости ехать на войну. Он пробежался глазами по смущенным, переминающимся с ноги на ногу мужчинам, и его чернобородое лицо исказилось гневом.
  ― Теперь, ― выкрикнул он, ― когда снова прозвучит труба, каждый, начиная с левой стороны переднего ряда, шесть раз выстрелит по мишени, так быстро, как только сможет. Это чучело мы приготовили специально для вас. Можете представить себе, что это французик пришедший изнасиловать ваших матерей, если конечно у вас есть матери!
  За происходящим с восхищением наблюдали мальчишки и бедняки постарше, а так же несколько молодых женщин с тревогой на лицах, возможно, сюда призвали их возлюбленных.
  Солдат приложил трубу к губам и дунул. Первым вышел вперед коренастый молодой парень приятной наружности. Он достал стрелу и наложил ее на тетиву. Быстрым грациозным движением он отклонился назад, выпрямился и послал стрелу по дуге далеко вперед. Стрела воткнулась в геральдическую лилию с такой силой, что чучело задрожало как живое. Меньше чем за минуту он натянул тетиву и выпустил еще пять стрел, все из которых поразили куклу. Дети разразились нестройными криками одобрения. Стрелок улыбнулся и расправил широкие плечи.
  ― Неплохо, ― неохотно признал офицер. ―Пойди, запиши свое имя в список!
  Новичок отправился к клерку, помахав луком в сторону толпы.
  Настала очередь высокого гибкого парня, лет двадцати на вид. У него был простой лук из вяза, а в глазах плескалась тревога. Ни поручей, ни защитного кольца на пальце он не имел. Офицер хмуро наблюдал, как паренек отбросил с глаз неопрятную светлую прядь, взял стрелу и с видимым усилием натяну тетиву. Стрела пролетела совсем немного и упала в траву. Лук завибрировал, стрелок же едва не потерял равновесие, запрыгав на одной ноге, чем заслужил детский смех. Вторая стрела ушла мимо цели, воткнувшись в стрельбищный вал, а молодой человек вскрикнул и согнулся от боли, придерживая одну руку другой. Между пальцев потекла струйка крови. Теперь взгляд офицера выражал отвращение.
  ―Увиливал от занятий, да? Ты неспособен даже пустить стрелу правильно. Пойдешь в копейщики! Дылда вроде тебя пригодится в ближнем бою.
  Молодой человек выглядел напуганным.
  ― Ладно, ― выкрикнул офицер. ― У тебя есть еще четыре стрелы. Не обращай внимания на руку. Посмеши народ.
  Я отвернулся. Однажды меня самого унизили перед толпой, и мне не хотелось видеть, как подобное происходит с кем-то другим.
  
  ****
  Когда я вернулся к Большим Воротам, цветочница уже ушла. В приемном покое мой юный клерк Скелли делал копию судебного дела. Он склонился почти к самому столу, старательно изучая документ через толстые стекла очков.
  ―На полях Линкольнз Инн проходит военный смотр, ― сказал я ему.
  Скелли поднял глаза.
  ― Я слышал, Тренировочные отряды должны найти тысячу мужчин для южного побережья, ―тихо сказал он.
  ―Не знаю. ― Я ободряюще улыбнулся: ― Но тебя не призовут. Ты женат, содержишь троих детей и плохо видишь без очков.
  ―Надеюсь и молюсь, сэр.
  ― Я уверен в этом, ― произнес я, хотя подумал, что времена сейчас настали тревожные и совершенно непредсказуемые.
  ― Барак уже вернулся из Вестминстера? ― спросил я, оглядев пустующий стол своего помощника. Я послал его в Палату прошений кое-что отнести.
  ― Нет, сэр.
  Я нахмурился.
  ― Надеюсь, с Тамазин все в порядке.
  Скелли улыбнулся.
  ― Скорее всего, дело в реке. Вы знаете, как она запружена лодками сейчас.
  ― Возможно. Скажи Бараку чтобы зашел ко мне когда вернется. Я должен поработать с бумагами.
  Я прошел в свой кабинет, подумав о том, что Скелли вряд ли решится меня побеспокоить. Но Барак и его жена Тамазин были для меня дорогими друзьями. Через два месяца Таммазин предстояло родить. Ее первый ребенок родился мертвым. Со вздохом я опустился на свой стул и взял исковое заявление, которое просматривал накануне. Мои глаза снова скользнули к письму, лежащему в углу стола. Я заставил себя отвести взгляд, но скоро мысли опять вернулись к тренировочным отрядам: я подумал о вторжении, о тех молодых людях, которым предстоит получить увечья или умереть в битве.
  Выглянув из окна, я улыбнулся и покачал головой, поскольку увидел тощую фигуру своего давнего недруга, Стивена Билкнэпа, идущего через освещенный солнцем двор. С некоторых пор он начал сильно сутулится, и в своей черной мантии с белым воротничком стал похож на огромную сороку, ищущую червей на земле. Внезапно он выпрямился и уставился вперед. Я увидел Барака с кожаной сумкой на плече, шагающего как раз ему навстречу. На службе у меня он заметно поправился - из зеленого дублета теперь выпирал живот. Лицо тоже немного округлилось, отчего черты смягчились, и вид стал более моложавый. Билкнэп развернулся и быстро направился в сторону часовни. Два года назад этот скупец задолжал мне небольшую сумму и теперь, едва завидев меня, убегает прочь. В Линкольнз Инн эта ситуация стала неистощимым объектом для шуток. Похоже, теперь он избегает и Барака. Мой помощник приостановился и широко улыбнулся спине удирающего Билкнэпа. Сразу отлегло он сердца; видимо с Тамазин ничего плохого не случилось.
  Несколько минут спустя он зашел ко мне в кабинет.
  ― Доставил взнос? ― спросил я.
  ― Да, но найти лодку возле Вестминстера было непросто. Река забита кораблями с грузом на нужды армии. Лодочнику пришлось прижаться к берегу, чтобы проложить себе путь.
  ― Люди к этому уже привыкли. Когда Мэри Роуз и Большой Гарри отплывали, все было иначе. Сотни выстроились у берегов, чтобы их поприветствовать. ― Я махнул на табурет перед моим столом: ―Присядь. Расскажи, как поживает Тамазин.
  Он сел и криво улыбнулся.
  ― Брюзжит. Ей жарко и ноги отекают.
  ― Все еще уверена, что родится девочка?
  ― Ага. Вчера она консультировалась с какой-то знахаркой, отирающейся возле Чипсайда, и та ей сказала, что Тамазин хотела услышать.
  ― А ты все еще уверен, что родится мальчик?
  ― Конечно, ―он покачал головой. ― Тэмми настаивает оставить все как есть. Я ей говорил, что леди из хорошего общества восемь недель до родов перестают выходить из своих покоев. Думал, она сделает передышку, но куда там.
  ― Уже восемь недель?
  ― Так сказал Гай. Завтра он собирается ее навестить. Правда за ней сейчас присматривает Мэррис Гудвайф. Томми обрадовалась, что я пошел работать. Сказала, что надоедаю по пустякам.
  Я улыбнулся. Теперь Барак и Таммазин наконец счастливы. После смерти их первого ребенка в отношениях наступил кризис, и Таммазин ушла от мужа. Но он завоевал ее снова ― настойчивостью и терпеливой любовью. Никогда не подозревал в нем такой глубины чувств. Я помог им найти небольшой дом поблизости и расторопную служанку, подругу Джоаны, Мэррис Гудвайф, которая раньше работала кормилицей и умела хорошо управляться с детьми.
  Я кивнул в сторону окна.
  ― Только что видел, как Билкнэп свернул с дороги, чтобы избежать встречи с тобой.
  Барак рассмеялся.
  ― Да, он недавно начал от меня бегать. Боится, что потребую с него те три фунта, которые он задолжал вам. Тупой придурок. ― Барак недобро блеснул глазами. ― Вы должны напомнить ему, пока деньги совсем не обесценились.
  ― Знаешь, иногда я задаюсь вопросом, в своем ли уме наш друг Билкнэп. Два года выставляет себя на посмешище, избегая встречи со мной, а теперь и с тобой.
  ― А сам в это время становится все богаче. Поговаривают, он продал часть золота, которое получил от Монетного двора для перечеканки, а теперь, когда ссуживание под проценты стало законным, дает в долг людям на уплату налогов.
  ― Слава Богу, у меня достаточно своего золота. То, что творит, Билкнэп не говорит о здравом уме.
  Барак наградил меня пронизывающим взглядом.
  ― Вам везде мерещится безумие. А все от того, что слишком много времени уделяете Элен Фэттиплейс. Уже ответили на ее последнее письмо?
  Я нервно взмахнул рукой.
  ― Не начинай опять. Я должен и я пойду в бедлам завтра.
  ― Может она и сумасшедшая, но она поймала вас на крючок, как заправский рыбак, и дергает за веревку. ― Взгляд Барака стал серьезным. ― Сами знаете почему.
  Я переменил тему.
  ― Недавно выходил на прогулку, видел смотр тренировочных отрядов на полях Линкольнз Инн. Офицер угрожал отправить в копейщики всех, кто не практиковался стрелять из лука.
  ― Все знают, тренируются регулярно только те, кому нравится стрелять. Это же касается любых законов изданных королем, ― презрительно ответил Барак. ― Нужно тяжко трудиться, чтобы приобрести навык, а потом постоянно поддерживать мастерство. ― Взгляд Барака стал серьезным. ― Нехорошо издавать законы слишком непопулярные, чтобы воплотить их в жизнь. Лорд Кромвель понимал это и не перегибал палку.
  ― Вчера я видел, как констебли хватали на улицах нищих и бродяг, которых король распорядился послать гребцами на галеры. Никогда не встречал такого прежде. Слышал последние новости? Говорят, французские войска причалили в Шотландии, и шотландцы готовы напасть на нас тоже.
  ― Последние новости, ― насмешливо повторил Барак. ― Кто распространяет эти истории про шотландское и французское вторжение? Чиновники короля, вот кто. Хотят отвлечь людей, как это проделали в тридцать шестом году, чтобы не восставали против налогов и обесценивания денег. Вот, взгляните. ― Барак запустил руку в кошелек, вытянул две серебряные монеты и бросил на стол. Я поднял одну. На меня уставилось тучное, с двойным подбородком, лицо короля.
  ― Новый шиллинг, ― сказал Барак. ― Тестон.
  ― Первый раз вижу.
  ― Тамазин вчера ходила с Мэррис Гудвайф за покупками в Чипсайд. Там много такого добра. Посмотрите, какой тусклый цвет: сплав серебра и меди. Ничего дороже восьми пенсов за эту монету не продадут. Цена на хлеб и мясо поднялись выше крыши. Хлеба и так мало, так его еще реквизируют для армии. ― Карие глаза Барака сердито вспыхнули. ― Куда делось лучшее серебро? Пошло на уплату немецким банкирам, давшим заем на войну.
  ― Ты действительно думаешь, что никакого вторжения французского флота не будет?
  ― Может быть. Не знаю. ― Поколебавшись, он вдруг сказал: ―Думаю, они попытаются забрать меня в армию.
  ― Что? ― От удивления я выпрямился.
  ― В прошлую пятницу констебль с несколькими солдатами обходил все дома и регистрировал мужчин призывного возраста. Я объяснил, что у меня на содержании жена и ребенок. Солдат сказал, что по виду я крепкий мужчина. Я щелкнул пальцами и посоветовал ему проваливать. Да только вчера он возвращался, Таммазин сказала. Видела его в окно, но дверь не открыла.
  Я вздохнул.
  ― Однажды твоя самоуверенность доведет тебя до беды.
  ― Это только слова Таммазин. Они же не берут женатых мужчин с детьми. По крайней мере, немногих.
  ― Власть имущие настроены серьезно. Полагаю, попытка вторжения все же состоится. Иначе, зачем вербовать тысячи солдат? Подумай об этом.
  ― Ничего подобного бы не случилось, если бы король в прошлом году не вторгся во Францию, ― взбунтовался Барак. ― Сорок тысяч человек послали к проливу и что? Мы убежали оттуда, поджав хвост, за исключением бедняг оставшихся осажденной в Булони. Все твердят, мы должны сократить потери, сдать Булонь и заключить мир. Но король не хочет! Только не наш Гарри.
  ― Знаю. Ты прав.
  ― Помните прошлую осень, когда по всем дорогам, ведущим в город, брели зачумленные солдаты в лохмотьях? ― Его лицо ожесточилось. ― Так вот, со мной такого не случится.
  Было время, когда Барак воспринимал войну как приключение. Теперь это в прошлом.
  ― Как выглядел тот солдат, что приходил за тобой?
  ― Крупный мужчина вашего возраста, чернобородый, одет в форму Лондонских тренировочных отрядов. По виду бывалый служака.
  ― Он руководил отбором на стрельбищном валу. Полагаю, профессиональный военный. От такого не убежишь.
  ― Надеюсь, пока он возится с теми, кого уже поймал, будет слишком занят, чтобы тратить на меня время.
  ― И я надеюсь. Если он вернется, ты должен прийти ко мне.
  ― Спасибо, ― тихо ответил Барак.
  Я взял письмо, лежащее на углу стола, и протянул ему.
  ― В свою очередь, хотел бы узнать твою точку зрения.
  ― Надеюсь, не очередное послание от Эллен?
  ― Посмотри на печать. Ты уже видел такую.
  Он глянул на конверт.
  ― Печать королевы. Это от мастера Уорнера? Еще одно дело?
  ― Прочти. ― Поколебавшись, я добавил: ― Письмо встревожило меня.
  Барак развернул лист и прочитал вслух.
  ― 'Мне необходимо встретится с вами лично, чтобы обсудить дело приватного характера. Приглашаю нанести мне визит в Хэмптон-Корте завтра в три часа пополудни'. Вместо подписи ― прочерк.
  ― Знаю. Писала королева Кэтрин, а не законник Уорнер.
  Барак прочел снова.
  ― Довольно короткое. Нет подписи, значит, дело политическое.
  ― Но это должно затрагивать ее лично. Иначе не писала бы собственной рукой. Помню, в прошлом году королева посылала Уорнера представлять родственника ее слуги, который обвинялся в ереси.
  ― Она обещала, что будет держать вас подальше от подобных дел. А такие как она держат свои обещания.
  Я кивнул. Более двух лет назад, когда королева Кэтрин Парр все еще была леди Латимер, я спас ей жизнь. Она пообещала как то, что будет мне покровительствовать так и то, что больше никогда не вовлечет в дела касающиеся политики.
  ― Когда в последний раз вы ее видели? ― спросил Барак.
  ― Весной. Королева оказала мне аудиенцию, чтобы поблагодарить за то, что я разобрался в том запутанном деле, касающемся ее земель в центральной Англии. А в прошлом месяце прислала свой молитвенник. Ты помнишь, я тебе его показывал. 'Молитвы и размышления'.
  Барак скривился.
  ― Мрачноватое чтиво.
  Я печально улыбнулся.
  ― Согласен. Даже не подозревал, сколько скорби в ее сердце. Меж страниц королева вложила записку, в которой высказала надежду, что я вновь обращусь к Богу.
  ― Она никогда не поведет вас путем греха. Не то, что язычник вроде меня. Вот увидите.
  Барак знал закулисный мир большой политики с ранних лет, и я ценил его уверенность.
  ― Королева и Эллен Феттиплейс в один день! ― пошутил он, ― Завтра вы будете очень заняты.
  ― Да. ― Я забрал письмо. Воспоминание о последнем визите в Хэмптон Корт и мысль о том, что нужно присутствовать там снова, скручивало мои внутренности от страха.
  
   Глава 2
  
  Закончив краткое изложение дела, с которым мне предстояло выступать в суде, я посыпал песком записи. Барак и Скелли уже уехали, а я отправился в канцелярию, расположенную недалеко от моего дома.
  Вечер выдался на редкость приятным. Два дня назад отмечали день летнего солнцестояния, но традиционные гуляния с кострами были отменены королевским указом. Опасаясь, как бы французские агенты не подожгли город, действовал продленный комендантский час. На подходе к своему жилищу, я отметил, что в последние дни не чувствовал душевного подъёма возвращаясь домой, как это было при жизни Джоан; скорее шевельнулся червь раздражения. Я сам открыл дверь. В прихожей, на циновках, стояла Жозефин Колдерон, дочь моего управляющего: руки сложены перед собой, на круглом лице застыло беспокойство.
  ― Добрый день, Жозефин, ― сказал я. В ответ она сделала реверанс и слегка склонила голову. Завиток немытых волос выскользнул из-под чепца и свесился на лоб. Девушка тут же отбросила его в сторону.
  ― Извините, сэр. ― Ответ прозвучал несколько нервозно.
  Я всегда говорил с ней мягко, потому что знал, она меня боится.
  ― Как обстоят дела с ужином?
  У Жозефин сделался виноватый вид.
  ― Я еще не начинала, сэр. Мне нужна помощь мальчиков, чтобы подготовить овощи.
  ― Где Саймон и Тимоти?
  ― Э-э, они с отцом, сэр, ― встревожено сказала Жозефин. ― Я заберу их и начнем.
  Она бросилась в кухню своим быстрым семенящим шагом, словно мышь, которую вспугнули.
  Гай, мой старый друг, дожидался меня дома, сидя на стуле и выглядывая из окна. Когда я вошел, он повернул голову и вымученно улыбнулся. Гай был врачом, человеком, имеющим некоторый статус в обществе, но это не остановило ватагу подмастерьев, разгромивших его дом два месяца назад, в поисках французских шпионов. Все медицинские записи, которые он собирал годами, разорвали в клочки, а оборудование сломали. Хорошо, что в тот момент он отсутствовал, иначе и сам мог погибнуть. Неважно, что родом Гай происходил из Испании, он был известным иностранцем с темной кожей и странным акцентом. С тех пор как Гай обосновался у меня, он погрузился в глубокое уныние, что меня очень беспокоило.
  Я положил сумку на пол.
  ― Как поживаешь, Гай?
  Он поднял руку в приветствии.
  ―Просидел здесь весь день. Странно. Мне всегда казалось, что без работы время потечет медленно, а оно пролетает так быстро, что даже не замечаешь.
  ― Барак сказал, у Таммазин жар.
  Я был рад увидеть интерес на его лице.
  ― Осмотрю ее завтра. Уверен, она в порядке, но это успокоит их. Его, по крайней мере. Таммазин, похоже, и так спокойна. ― Поколебавшись, он добавил: ― Я сказал, что приму ее здесь. Надеюсь, это не слишком самонадеянно?
  ― Конечно нет. Ты же знаешь, в этом доме тебе рады, оставайся здесь сколько пожелаешь.
  ― Спасибо. Боюсь, как только я вернусь домой, все повторится снова. С каждым днем атмосфера накаляется, к иностранцам относятся все хуже. Погляди туда, ― он указал сквозь граненое мозаичное стекло окна в сторону сада.
  Я подошел к окну и выглянул наружу. На дорожке стоял мой домоправитель Уильям Колдирон, уперев руки в тощие бедра, с ожесточенным выражением на своем бледном, покрытом седой щетиной, лице. Двое мальчиков, высокий четырнадцатилетний Саймон и маленький двенадцатилетний Тимоти, вышагивали как солдаты вперед-назад по садовой дорожке, с метлами на плече. Колдерон пристально наблюдал за ними своим единственным глазом. Другой был прикрыт широкой черной повязкой.
  ― Направо шагом марш! ― заорал он, и мальчики неловко исполнили приказ.
  Из кухонной двери донесся голос Жозефин, и Колдерон бросил быстрый взгляд в сторону окна. Я открыл створки и резко выкрикнул: "Уильям!"
  Колдерон повернулся к мальчикам. ― Идите в дом и готовьте господину ужин, ― прокричал он. ― Больше не заставляйте меня терять время на обучение!
  Мальчишки посмотрели на него с негодованием, а я повернулся к Гаю.
  ― Боже мой, что за человек!
  Гай устало покачал головой. Мгновение спустя Колдерон повернулся в дверном проеме. Он поклонился, затем вытянулся по стойке смирно. Мне всегда было трудно смотреть ему в лицо. Длинный глубокий шрам тянулся от его лысины до глазницы, скрытой перевязью, и продолжался до угла рта. По его словам, это след от удара меча, полученный тридцать лет назад в битве с шотландцами при Флоддене. Я всегда сочувствовал изуродованным людям, поэтому и взял его на работу. Кроме того, сделав два больших взноса причитающегося королю налога, приходилось быть осторожнее с деньгами, а Колдирон не требовал высокой платы.
  ― Чем вы занимались с мальчиками? ― спросил я. ― Жозефин сказала, приготовлением ужина никто не обеспокоился.
  ― Я сожалею, сэр, ― ответил он подобострастно. ― Саймон и Тимоти спрашивали меня, каково это быть солдатом. Благослови их Господь, они хотят защищать свою страну от вторжения. Просили меня показать, что такое строевая подготовка. ― Он протянул руки. ― Просто не давали мне покоя. Их кровь будоражит от мысли, что я сражался с шотландцами, когда те вторглись к нам, и что я был тем самым человеком, казнившим короля Якова IV. ― Они собираются защищать нас метлами? ― Может настать время, когда даже таким неоперившимся юнцам придется взять в руки копья и алебарды. Поговаривают, шотландцы примутся за старое снова, в то время как французы угрожают нам с юга. Я этому верю, потому что знаю красноногих. Помощь ребят понадобится и в том случае если иностранные шпионы подожгут Лондон. ― Он быстро скосил глаза в сторону Гая. Взгляд мимолетный, но Гай его заметил и отвернулся. ― Я не хочу, чтобы вы тренировали Гая и Тимоти, ― сказал я резко, ― как бы не были велики ваши познания в военном искусстве. Теперь ваше дело вести домашнее хозяйство. Колдирон и ухом не повел. ― Конечно, сэр. Больше не позволю мальчишкам давить на меня. ― Он низко поклонился еще раз и покинул комнату. Я уставился на закрытую дверь. ― Он заставлял мальчиков идти в сад и муштровал ходьбой, ― сказал Гай. ― По крайней мере, Тимоти не хотел. ― Этот человек лгун и жулик. Гай грустно улыбнулся, подняв бровь. ― Ты же не думаешь, что он убил шотландского короля? ― Каждый английский солдат, воевавший при Флоддене, утверждает, что это сделал именно он. В последнее время подумываю об его увольнении. ― Возможно это правильное решение, ― сказал Гай. Подобные слова были нетипичны для моего друга, добрейшего из людей. ― Разве что мне жаль его дочь. Колдирон запугивает ее, так же как и мальчиков. ― Я провел рукой по подбородку. ―Мне нужно посетить Бедлам завтра, повидаться с Эллен. Гай поглядел на меня самыми печальными глазами, которые я когда-либо видел. ― Если ходить туда каждый раз, когда она скажется больной, все может плохо закончится для одного из вас. Независимо от своего состояния, ей бы хотелось иметь право вызывать тебя по первой приходи. * * * Утром я встал пораньше, чтобы успеть посетить Бедлам. Ночью я принял окончательное решение как мне быть с Эллен. Мне не нравилось то, что я собирался сделать, но другого выхода не было. Я облачился в мантию, сапоги для верховой езды, взял хлыст и пошел в конюшню. Лучше всего ехать через город, по широким улицам. Бытие пил воду в своем стойле, погрузив морду в ведро. Когда я вошел, конь кивнул головой в приветствии. Я провел рукой по его щеке и жестким волоскам возле ноздрей. За пять лет из молодого мерина он превратился в зрелое покладистое животное. Переведя взгляд на Тимоти, я спросил: ― Ты добавлял травы в фураж, как мы договаривались? ― Да, сэр. Он их любит. При виде улыбающегося щербатого лица у меня защемило сердце. Тимоти был круглой сиротой, и я знал, как глубоко он переживает потерю Джоан. Кивнув, я мягко произнес: ― Тимоти, если мастер Колдирон снова заставит тебя и Саймона играть в солдат, скажи ему, что я запретил. Понимаешь? Мальчик взволнованно переступил с ноги на ногу. ― Он говорит, нам очень нужно учиться, сэр. ― Ну а я говорю, что вы слишком молоды. Ладно. Принеси скамью, чтобы я мог взобраться в седло. Я еще раз напомнил себе, что Колдирона нужно уволить. * * * Спустившись по Холборн Хилл к воротам в городской стене, я выехал на Ньюгейт, улицу, заключенную в здания из черного закопченного дымом камня. У входа в старую Христову больницу стояли по стойке смирно два алебардщика. Ходили слухи, это здание, как многие другие монастырские постройки, король использовал для хранения оружия и знамён. Снова вспомнилось планы моего друга Роджера основать больницу для бедных с помощью юридической корпорации барристеров. Я пытался продолжить дело Роджера после его смерти, но бремя налога на войну оказалось настолько тяжким, что каждый оказался стесненным в средствах и вынужден был экономить. Когда я проезжал мимо бойни, из-под ворот вырвалось облачко мелких гусиных перьев, Бытие вздрогнул от неожиданности. Кровь тоже просочилась наружу. Война увеличила спрос на стрелы для оружейных запасов короля, поэтому я предположил, что сейчас убивали гусей ради маховых перьев. Вспомнились тренировочные отряды, виденные мной вчера. Полторы тысячи лондонских мужчин уже мобилизовали и отправили на юг страны. То же самое сейчас происходило по всей стране. Хорошо бы тот суровый чиновник забыл о Бараке. Я въехал на широкую дорогу Чипсайда, где магазины, общественные заведения и дома преуспевающих торговцев были выровнены в одну линию. Проповедник с длинной седой бородой, так полюбившейся протестантам, стоял на ступенях у Чипсайдского креста и вещал громким голосом: ― Бог должен принять сторону наших войск в борьбе против французов, а шотландцы никто иные как сыны Папы Римского, орудие дьявола в его войне против истинной библейской веры! Видимо он был проповедником-радикалом того рода, что два года назад без проволочек арестовывали и сажали в тюрьму. Но теперь их поощряли за горячую поддержку войны. Констебли в красной униформе, с палкой на плече патрулировали округу. Патрули теперь состояли из мужчин постарше, молодых отправили на войну. Они постоянно рыскали глазами в толпе, как будто могли сходу обнаружить французского или шотландского шпиона подсыпающего яд в еду на прилавках. К слову сказать, содержимое прилавков изрядно оскудело: многое реквизировали на потребности армии, а прошлогодний урожай выдался скромным. Одна из лавочек, по крайней мере, была заполнена до отказа. Присмотревшись, я с удивлением отметил, что товар напоминает овечий помет. И только подъехав ближе, разглядел, что это сливы. Заморский фрукт. С тех пор как король узаконил пиратство против судов Франции и Шотландии, в продаже появилось множество диковинок с конфискованных судов. Прошлой весной Роберт Ренигар доставил по Темзе испанское судно, полное индийского золота. По этому поводу даже состоялись торжества. Несмотря на ярость испанцев, при дворе Роберта чествовали как героя. Отовсюду доносился сердитый гул, отличающийся от обычных торговых споров. Подле овощного прилавка полная краснолицая женщина махала перед лицом продавца серебряным тестоном, белые крылья ее чепца гневно подрагивали. ― Это шиллинг! ― вопила она. ― На нем есть голова его величества короля! Утомленный хозяин лавочки всплеснул руками и наклонился вперед. ― Здесь почти половина меди! На старые деньги это восьмипенсовик, если на то пошло. Я тут не причём! Не я чеканил эти злосчастные монеты! ― Моему мужу выдали такими зарплату! А вы хотите пенни за сумку этой дряни! ― Она подхватила маленький кочан капусты и потрясла им перед торговцем. ― Ураган уничтожил посевы! Разве вы не знали? Нехорошо приходить сюда и поднимать вой! ― теперь, к восхищению нескольких оборвышей, уже кричал торговец, а пришедшая с ними тощая собака облаивала всех без разбору. Женщина бросила капусту оземь. ― Найду получше где-нибудь еще! ― Ни за что не найдете, только не за эти монеты! ― Что не случись, в всегда страдают простые люди, ― сказала она. ― Работа бедняка такая дешевая! Женщина отвернулась, и я увидел слезы на ее глазах. Собака побежала следом, подскакивая и лая вокруг ее рваных юбок. Поравнявшись со мной, она развернулась, замахнувшись на собаку, но животное испуганно отскочило. ― Будьте осторожны, уважаемая! ― крикнул я. ― Законник, конторская крыса! ― бросила она. ― Горбатая пьявка! Ручаюсь, твоя семья не голодает! Чтоб ты провалился вместе с королем и остальными. ― Осознав произнесенное, женщина испуганно оглянулся вокруг, но констеблей поблизости не оказалось. Тогда она пошла прочь, хлопая пустой сумкой по юбке. ― Хороший конь, смирный, ― сказал я Бытию и вздохнул. Годы не сделали меня менее чувствительным к оскорблениям по поводу моего телосложения, они все еще действовали подобно удару в живот. Как унизительно. Конечно, я, как и остальные джентльмены, хотя и сетовал на налоги, все еще имел достаточно средств на пропитание. Почему, подумал я, все мы терпим короля, выжимающего нас до нитки? Конечно потому, что страх вторжения ― намного сильнее. Спустившись по Поултри, я выехал на угол Тринидл Стрит. Полдюжины одетых в голубые одежды подмастерьев, подперев бока, сбились в кучу и выглядели угрожающе. Проходящий мимо констебль проигнорировал их. По досадной прихоти властей подмастерья теперь повсюду рыскали, высматривая шпионов. Такая же ватага молодчиков разгромила аптеку Гая. Выйдя за приделы городских ворот, я с горечью задумался о том, еду ли я в сумасшедший дом или только что его покинул. * * * Впервые я встретил Эллен Фетиплейс два года назад. Я навещал клиента ― мальчика, заключенного в Бедлам из-за религиозной мании. Сперва Эллен показалась самой разумной из всех находящихся там. Ей поручили надзор за наиболее вменяемыми пациентами, и она заботилась о них с добротой и участием. Возможно уход за моим клиентом и стал основной причиной его выздоровления. Я был удивлен, узнав, в чем заключалась суть ее болезни: Эллен панически боялась выйти наружу, покинув стены здания. Я сам стал свидетелем дикой паники овладевшей ею, когда ее вынудили переступить через порог. Мне стало жаль Эллен, тем более я узнал, что в Бедлам она попала после изнасилования возле своего дома в Суссексе. Тогда ей было шестнадцать, а теперь тридцать пять. После того, как моего клиента оправдали, Эллен спросила смогу ли я навещать ее в дальнейшем, чтобы приносить новости о внешнем мире. Я знал, что Эллен одинока и посетители к ней не ходят, поэтому согласился, при условии, что она позволит мне попытаться вывести ее наружу. С тех пор я испробовал множество стратегий, чтобы уговорить ее сделать хотя бы один шаг через порог. Даже предлагал, чтобы мы с Бараком поддерживали ее с обеих сторон, а она пошла, закрыв глаза. Но Эллен уворачивалась от всех увещаний с хитростью и постоянством превосходившим мои. Она постоянно совершенствовалась в умении хитрить ― единственном доступном ей оружии во враждебном мире. Сперва я обещал навещать ее лишь время от времени, но как заправский адвокат она манипулировала словами, добиваясь своего. Просила меня приезжать раз в месяц, затем каждых три недели, так как сильно жаждала новостей, потом каждых четырнадцать дней. Если я пропускал визит, то получал сообщение, что она больна. Но придя в Бедлам, заставал ее сидящей у камина в хорошем расположении духа, успокаивающей очередного идущего на поправку пациента. В последние месяцы я понял, что упустил главное в происходящем, хотя и должен был догадаться ранее. Эллен полюбила меня. * * * Люди представляли Бедлам как мрачную крепость, где, бряцая цепями, бродили стонущие сумасшедшие. Некоторых действительно приковывали цепью, некоторые стенали, но в целом вид низкого длинного здания из серого камня был приятен глазу. Широкий двор сегодня пустовал. Лишь один высокий худой человек, в запятнанном сером дублете, брел, уставившись в землю. Его губы быстро шевелились. Должно быть новый пациент, чья семья оказалась достаточно состоятельной, чтобы держать его здесь. Я постучал. Дверь открыл Хоб Гиббонс, один из надзирателей. На его поясе бренчала большая связка ключей. Здесь этот низкорослый коренастый мужчина лет пятидесяти был не более чем тюремщиком; он совершенно не интересовался пациентами, временами был небрежен и жесток с ними, однако уважал меня за то, что я противостоял хранителю Бедлама Эдвину Шоумсу, жестокость выходила за всякие рамки. А еще Гиббонс брал взятки. Увидев меня, он насмешливо улыбнулся, показав гнилые зубы. ― Как она? ― спросил я. ― Веселая как ягненок по весне с тех пор как вы подали весточку что придете. До этого она вообразила себе, что заболела чумой. Шоумс был взбешен увидев её пот ― она действительно вспотела ― подумал, что нас закроют на карантин. Как только прибыло ваше сообщение, ей стало лучше. Я бы даже сказал, произошло чудо, если церковь дозволяет нынче чудеса. Я вошел. Даже в этот жаркий солнечный день в Бедламе было сыро и прохладно. За полуоткрытой дверью слева несколько пациентов играли в кости за старым поцарапанным столом. В углу на табуретке тихо плакала женщина средних лет, крепко сжимая в руках деревянную куклу. Остальные не обращали на неё внимания: к подобным вещам здесь привыкаешь быстро. Справа тянулся длинный каменный коридор, где располагались комнаты пациентов. В дверь одной из них стучали изнутри. ― Выпустите меня! ― слышался крик мужчины. ― Хранитель Шоумс на месте? ― тихо спросил я Хоба. ― Нет. Он отправился повидать господина Метвиса. ― Я хотел бы поговорить с ним после того как увижусь с Эллен. Не могу оставаться здесь долее получаса, я должен спешить на другую встречу. Протянув руку к поясу, я позвенел монетами в кошельке и многозначительно кивнул. Я приплачивал ему, чтобы обеспечить Эллен достойное пропитание и постельные принадлежности. ― Хорошо, если что ― буду на посту. Она у себя в комнате. Не было нужды спрашивать заперта ли ее дверь. Одно об Эллен можно было сказать точно ― она ни за что не решится на побег. Пройдя по коридору, я остановился у ее двери и постучал. Строго говоря, не подобало посещать молодую женщину наедине, но в Бедламе нормы поведения не настолько строгие. Получив разрешение, я вошел. Эллен сидела на постели устланной соломой, одетая в чистое голубое платье, с низким вырезом на груди, её изящные руки покоились на коленях. Узкое с орлиным носом лицо хранило спокойствие, но синие глаза были широко распахнуты и полны эмоций. Длинные каштановые волосы она вымыла, но кончики прядей растрепались и посеклись. Обычно если влюблен в женщину, таких мелочей не замечаешь. В этом и заключалась проблема. Эллен улыбнулась, показав крупные белые зубы. ― Мэтью! Ты получил мое сообщение. Я так сильно болела. ― Сейчас тебе лучше? ― спросил я. ― Гиббонс сказал, тебя лихорадило. ― Да, я испугалась, что заболела чумой, ― она нервно улыбнулась. ― Так страшно было. Я присел на табурет в противоположной стороне комнаты. ― Жажду новостей о мире, ― сказала она. ― Прошло больше двух недель с тех пор как мы виделись. ― Немного, ― мягко ответил я. ― Что там с войной? Нам ничего не говорят, боятся расстроить. Но старому Бену Тадболу разрешают выходить, и он видел большой отряд марширующих солдат... ― Поговаривают, французы послали флот, чтобы вторгнутся к нам. И что Герцог Сомерсетский повел армию к шотландской границе. Но это только слухи. Никто толком не знает. Барак считает, подобные слухи распускают королевские чиновники. ― Это не означает, что они неправдивые. ― Нет. ― Я подумал, что в остроте и живости ума ей не откажешь, а интерес к миру вовсе не наигран. И все-таки она остается здесь. Я выглянул через решётчатое окно во двор и сказал: ― Проходя по коридору, я слышал, как человек стучал и упрашивал, чтобы его выпустили. ― Новенький. Несчастная душа, что все еще верит в свою нормальность. Атмосфера в комнате стала принужденной. Я посмотрел на затертый пол. ― Нужно заменить. Хоб должен следить за такими вещами. Она глянула вниз, почесав запястье. ― Да, наверное. "Вши, ― подумал я. ― Теперь и у меня появятся". ― Почему мы стоим на месте? ― тихо спросил я. ― Погляди во двор. Солнце сияет. Она покачала головой и обняла себя руками, словно защищаясь. ― Не могу. ― Могла, когда я впервые тебя встретил. Помнишь день королевской свадьбы? Мы стояли на крыльце, слушая звон церковных колоколов. Она печально улыбнулась. ― Мэтью, если я еще раз стану на крыльцо, ты вынудишь меня выйти наружу. Думаешь, я этого не понимаю? Неужели ты не знаешь, как я боюсь? ― в ее голосе появилась горечь, она снова опустила глаза. ― Ты не приходишь меня навещать, а когда приходишь, то давишь на меня. Мы так не договаривались. ― Я навещаю, Эллен. Даже когда занят и обременен собственными заботами. Её лицо смягчилось. ― Правда, Мэтью? Что тебя тревожит? ― Ничего, не важно. Эллен, ты действительно готова провести здесь остаток своей жизни? ― Поколебавшись, я добавил: ― Что случится если тот, кто платит за тебя, прекратит это делать? Он напряглась. ― Не могу говорить об этом. Ты знаешь. Это выше моих сил. ― Думаешь, Шоумс позволит тебе остаться здесь из благотворительности? Она вздрогнула, затем, пересилила себя и, глядя мне в глаза, произнесла: ― Я помогаю ему с пациентами. И неплохо справляюсь. Он оставит меня здесь. Больше от жизни мне ничего не нужно. Эллен отвернулась, на глазах выступили слезы. ― Хорошо, ― сказал я, и заставил себя улыбнуться. ― Хорошо. Лицо Эллен осветилось искренней улыбкой. ― Как поживает жена Барака? ― спросила она. ― Когда она ждет ребенка? * * * Уходя, я пообещал навестить ее в течение двух недель. В течение двух недель, а не через две недели! Она снова переменила наш уговор в свою пользу. Хоб Гиббонс ожидал меня в маленьком грязном кабинете Шоумса, сидя за столом, скрестив руки на засаленной безрукавке. ― Как прошел визит, сэр? ― спросил он. ― Как всегда, ― сказал я, прикрыв дверь. ― Как давно она здесь? Девятнадцать лет? В правилах сказано, что пациент может оставаться здесь не дольше года. Сроки явно превышены. ― Если платят - остаются дольше. Это не проблема. Мгновение я колебался, затем собрался с мыслями: нужно найти ее семью. Открыв кошелек, я вытянул половину золотого ангела, старой монеты. Большая сумма. ―Кто платит за Эллен, Хоб? Кто? Он отрицательно покачал головой. ― Вы же знаете, я не могу сказать. ― Посещая ее, я выяснил, что она родом из Суссекса, что в юности ее изнасиловали. Я узнал название местечка, где она жила ― Ролфсвуд. Гиббонс уставился на меня, сузив глаза. ― Как вам удалось узнать? ― тихо спросил он. ― Однажды я рассказывал ей о ферме моего отца под Личфилдом и упомянул большие зимние наводнения тысяча пятьсот двадцать четвертого года. Она ответила: "Я была девочкой тогда. Я помню в Ролфсвуде..", потом замолчала и не произнесла более ни слова. Но я расспросил тут и там и обнаружил, что Ролфсвуд - небольшой город в Сассексе около Хэмпширской границы. Эллен не желает говорить о своей семье и о том, что с ней произошло. ― Я уставился на Гиббонса. ― Ее изнасиловал член семьи? Поэтому ее никогда не посещают? Хоб посмотрел на монету, потом на меня. ― Ничем не могу помочь, сэр, ― произнес он медленно и твердо. ― Мастер Шоумс очень следит за тем, чтобы прошлое Эллен не всплыло на поверхность. ― Должны быть записи, ― я кивнул в сторону стола. ― Может быть там? ― Он заперт, и я не собираюсь его взламывать. Нужно было как-то выбираться из запутанной ситуации. ― Сколько возьмёте? ― Спросил я. ― Назовите цену. ― Можете заплатить столько, чтобы мне хватило до конца жизни? ― спросил он с неожиданной яростью, лицо его покраснело. ― Если я узнаю и расскажу вам, они проведают, кто проболтался. Шоумс скрывает эту историю, значит так приказано сверху. Нет уж, меня это не касается. Не собираюсь терять крышу над головой и работу, которая кормит меня и дает немного власти в мире, несправедливом к беднякам. ― Гиббонс звякнул связкой ключей, висящей на поясе. ― Все потому, что у вас недостает духу сказать Эллен, что она дура, потому что надеется разделить с вами постель в этой комнате. Думаете, никто не знает о ее безумной фантазии в отношении вас? ― Неужели не понимаете, что в Бедламе об этом гуляют шутки? Я почувствовал, что по уши залился краской. ― Она не может этого желать. Как же иначе, после всего, что с ней случилось? Хоб снова пожал плечами. ― Слыхал, некоторых женщин это только распаляет. Может и с ней так? ― Не знаю. Возможно просто мечты о рыцарском служении даме. Он рассмеялся. ― Это то же самое, только звучит покультурнее. Скажите, что ей ничего не обломится. Облегчите жизнь себе и остальным. ― Не могу, это жестоко. Мне нужно найти способ помочь ей. Мне нужно узнать где её семья. ― Законник всегда найдет способ разузнать о чем-то. ― Хоб сузил глаза. ― Она безумна, сами знаете. Это не просто отказ выходить наружу. По ночам она кричит и бормочет что-то самой себе. Если хотите мой совет ― уходите и не возвращайтесь. Пришлите человека с сообщением, что вы женаты или умерли, или уехали сражаться с французами. Мне показалось, Гиббонс искренне считал, что его совет послужит на благо. Мне конечно, не Эллен. Эллен для него ничего не значила. ― Что станется с ней, если я так сделаю? ― Ей станет хуже, ― сказал он, пожав плечами. ― Но если не скажете, будет то же самое. Просто чуть позже. ― Хоб испытывающе поглядел на меня. ― Может, вы просто боитесь ей признаться? ― Не зарывайтесь, Гиббонс, ― сказал я резко. Он в очередной раз пожал плечами. ― Ну, могу сказать только, если они что-то вбили себе в голову, то это надолго. Поверьте, сэр, я здесь десять лет и знаю что это такое. Я отвернулся. ― Вернусь через неделю. ― Ладно. Надеюсь, это её удовлетворит. На некоторое время. Покинув кабинет, я вышел через главную дверь, с силой захлопнув её за собой. Спертый воздух больницы остался позади. Я утвердился в решимости разыскать правду об Эллен. Должен быть какой-нибудь способ.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"