Бродят мысли неприкаянно,
Запинаются слова.
Тягомотное отчаянье
Пробирается в дома.

Где под лестницей угреется,
Где из щёлки засвистит,
Подождёт, пока стемнеется
И тихонько навестит.

Станет голосом прокуренным
Мне нашептывать про то,
Что желанное не сбудется,
Убежит, как молоко.

Сдавит сердце мне корявою
Да иссохшею рукой,
Запылит лохмАми вялыми,
Погрозит своей клюкой.

Много буду слушать, каяться,
Что не сделал и не смог.
Долго после - буду маяться,
Что не выгнал за порог.

Для чего я эту, в рубище,
Снова в дом к себе пустил?!
Мертвому, слепому чудищу
Приходить не запретил.

Почему не гнал, убогую,
В тридцать восемь жирных шей?!
И с какого ел, как проклятый,
Я ее холодных щей?

Неуёмная, горбатая,
Опостылевшая вдрызг,
Неживая, неприятная,
Будто сноп холодных брызг.

Что ты ходишь?! Что ты шепчешься?!
Позабыла что, скажи?
Ты пуста, ты только грезишься,
Как немые миражи.

Выйди вон! Уйди, ненастная!
Места больше нет тебе,
Стань отныне непричастною
Навсегда к моей судьбе.

И не будет больше жалости
К этой женщине с клюкой.
Опаленный жаром ярости
Стану я совсем другой...

Просидит до утра талого
Гостья старая моя,
И уйдет шагами слабыми,
Ничего не говоря.

Горизонт потянет розовым,
Набежавшею волной
Утро гаснущими звездами
Станет в небе надо мной.

И накатит шаром пламенным,
Брызнув светом по окну.
Я в тугое это зарево
Свою душу окуну.

Оботру глаза уставшие
Легкой солнечной росой,
И проснусь я, ошарашенный.
Невесомый. И живой.