Легкими шагами пройти по скрипучим доскам паркета, рассохшимися от постоянной сырости, вдоль пыльных полок с книгами, в приемнике играет джаз. Открыть рукопись на рецензию: 'Я хотел бы умереть в солнечный четверг, на закате дня, окутанный запахом розмарина....'. Кажется это неплохое начало, не только для романа, но и для всего дня целиком. Пройти вдоль вешалки с платьями, поставив чашку с недопитым кофе на письменный стол, едва прикасаясь к шелку и шифону, надеясь на тепло сегодня, зная, что все еще осень. Заплакать от счастья и надежд, которые не дают спокойно засыпать по ночам и, закутавшись в шаль, прослушать сообщения на автоответчике. А в голове все так же будет вертеться: ' (Johnny remember me) / Yes, I'll always remember / Till the day I die / I'll hear her cry / Johnny remember me'.
'Я бы вытянул руки вдоль тела, и, отпивая остывшего чая, вспоминал бы своих друзей и любовниц, писал бы им длинные письма, со знанием, что я их не отправлю никогда'. Первая строчка всегда почему-то лучше, словно автор вкладывает туда все свои силы, а вторая и третья, как и все последующие всего лишь жалкая попытка угнаться за первой, приблизиться к совершенству сиюсекундного импульса, уложенного в простом предложении, написанном самой искренностью в соавторстве с правдой и открытостью. Включить компьютер, проверить почту, новых сообщений нет. Включить мобильный телефон, посмотреть на заставку, перечитать избранные сообщения, пересмотреть любимые принятые вызовы и выключить его вновь, чтобы он ни в коем случае не смог помешать плаксивому уединению на рассвете дня, в дождливый вторник, окутанному запахом мокрой пыли.
'Вот и все!' - теперь можно себе это сказать. - 'Это начало!'. И отставив, пустую чашку из-под кофе, отодвинув идеально чистую пепельницу и задвинув в дальний угол меланхолию и дождь, можно набрать горячей воды в ванну и лежа там, помахивая кистью руки в такт музыки, думать о горячих пляжах, раскаленных до красна телах, таящих в объятьях друг друга.
Пометки на полях: подумать о первых строчках. Первая фраза, не пролога, не предисловия, а именно самого произведения. Ведь с нее же все начинается. Возможна ли однозначная трактовка первой строчки? Это и есть тон романа, интрига сюжета, драма героев? Посмотреть у классиков....
Холодные ветра, вносящие изгибы линий под портики домов, замешкавшись у уличной торговки последними нарциссами, испуганные взгляды проходящих мимо, холодный воздух обжигает ноги, что ждут автобусных маршрутов. И где же вы, курящие автобусы Мадрида, влюбленные автобусы Парижа, спокойные автобусы трамвайной Праги, ленивые автобусы Рима? Вы проезжаете мимо этих озябших ног, вдыхающих холодный воздух носов, потирающих друг друга ладоней.
'Я бы просил прощения за то пренебрежение и равнодушие коим награждал вас в периоды своей меланхолии и грусти, но прошу вас, знайте, я делал это ради вас самих, с глубокой любовью'. Никуда не годится. Игра в парадоксы: я люблю тебя и поэтому я не хочу тебя знать, равнодушие как высшая форма любви..... Неплохая мысль, перегружена словами, с потерей для смысла, разумеется. И так строчка за строчкой мимо узоров улиц, мимо пешеходов под зонтами, светофоров и пасмурного неба, прийти туда бы, где не бывает грустно, и нет веселья, где все совершенно и правильно.
Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. М. Булгаков. Мастер и Маргарита.
Как-то в полдень, в конце сентября 1955 года, вскочив на товарняк в Лос-Анджелесе, я забрался в "гондолу" - открытый полувагон и лег, подложив под голову рюкзак и закинув ногу на ногу, созерцать облака, а поезд катился на север в сторону Санта-Барбары. Д. Керуак. Бродяги Дхармы
Однажды вы опускаете руки, смиряетесь, и все даже посреди хаоса сменяет одно другое с неумолимой определенностью. Г. Миллер. Тропик Козерога.
- Eh bien, mon prince. Gênes et Lucques ne sont plus que des apanages, des поместья, de la famille Buonaparte.
Ну, князь, Генуя и Лукка - поместья фамилии Бонапарте. Л. Толстой. Война и мир.
Я очнулся после Болезни в возрасте сорока пяти лет, спокойный и здравый, к тому же относительно неплохо себя чувствовал, если не считать ослабленной печени и внешнего вида, обычного для всех, переживших Болезнь, - как будто плоть твою взяли напрокат... У. Берроуз. Naked Lunch.
Если угодно знать, мы - мудаки. Б. Блие. Вальсирующие.
Иисуса Христа много раз предупреждали, что Иуда из Кариота - человек очень дурной славы и его нужно остерегаться. Л. Андреев. Иуда Искариот.
Пройдет много лет, и полковник Аурелиано Буэндиа, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда отец взял его с собой посмотреть на лед. Г.Г. Маркес. Сто лет одиночества.
Все началось с ночного телефонного звонка; после трех звонков голос в трубке позвал какого-то неизвестного ему человека. П. Остер. Нью-йоркская трилогия: Стеклянный город.
Когда мне было шесть лет, в книге под названием "Правдивые истории", где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку. А. Сент-Экзюпери. Маленький принц.
Густой аромат роз наполнял мастерскую художника, а когда в саду поднимался летний ветерок, он, влетая в открытую дверь, приносил с собой то пьянящий запах сирени, то нежное благоухание алых цветов боярышника. О. Уайльд. Потрет Дориана Грея.
Ты порадуешься, когда услышишь, что предприятие, вызывавшее у тебя столь мрачные предчувствия, началось вполне благоприятно. М. Шелли. Франкенштейн, или современный Прометей.
Сановитый, жирный Бык Маллиган возник из лестничного проема, неся в руках чашку с пеной, на которой накрест лежали зеркальце и бритва. Д. Джойс. Улисс.
Он услышал шум, и страх, словно разряд тока, пронесся по телу. Р. Блох. Психо.
Письмо Фуко совершенно, поскольку само движение текста великолепно демонстрирует то, что этот текст предлагает: генеративную спираль власти - уже не деспотичное построение, но непрерывное разветвление, свертывание, строфу, развертывающуюся все шире и строже, без истока (и катастрофы); а с другой стороны, все заполняющую текучесть власти, пропитывающую пористую ткань социального, ментального и телесного, едва ощутимую модуляцию технологий власти (где безнадежно перепутаны отношения силы и соблазна). Ж. Бодрийяр. Забыть Фуко.
Начальные фразы неправдивых историй, придумавших себе, что они есть жизнь. Но какая музыка в этих словах так удачно составленных рядом. Они имеют право нести в себе смысл, они уже стали ловушкой для смысла.
- Назови мне свое имя.
- верА.
- А почему с маленькой буквы?
Диалог, не имеющий права выжить в сказанном, но живущий и таящий в себе суть, как только он написан на бумаге.
'В кафе среди прокуренных столов, залитых кофе и вином' - как вульгарно и не имеет право жить.
В кафе с большими окнами, спиной к залу, вглядываясь в ожидание застекленных улиц, хлопать себя по карманам куртки в поисках сигарет. Совсем забыла, что больше не курю. Остается только чай, прозрачный и лимонный, а над головой абажур, обтянутый газетой 1932 года. Постмодерновая Москва: над прошлым можно посмеяться, но оно от этого не переменится, не перестанет существовать и не обратит на нас внимания. Оно останется неизменным, притягивая к себе все новых адептов, теряющих минуты настоящего для сладких грез из прошлых дней, в воспоминаниях друзей, которых больше не увидят никогда. Они, покуривая опиум из длинных трубок китайского стекла, передадут приветы тем, кто был тогда, когда еще не надо было знать и верить, надеяться и ждать, когда вокруг была всегда весна, а мимо проходили люди, не желающие, чтобы их заметили.
Возможность оправдать отправную точку своего сюжета. Есть герой, есть его жизнь - поначалу его прошлое, которое должно забраться в настоящее и похозяйничать там, сказав - ты пережил когда-то то и то, поэтому будь добр, страдай сейчас вот так, а радуйся тому то. И тебе не уйти от шаблона, потому что я есмь история, прикидывающаяся жизнью, а под луной ничего нового нет. И лучше начать с тишины. Intro piano, мелодичное из двух трех нот, слегка касающихся друг друга. Он хочет умереть. Причина? Столь сложна, что можно опустить. Главное не пропустить оттенки и ароматы: на закате, солнечный, розмарин... Стоп. Как пахнет розмарин? Это уже не важно, это слово в романе будет жить отдельной жизнью от своего двойника в повседневности.
А потом прошлое: пустота без чувств, голод, рефлексия, отсутствие Бога, неудачная социальная среда, несчастная любовь, стихи непригодные для чтения, страх и одиночество. Это все должно приходить вместе с обстоятельствами, как то: бездушная карьера, детство в гетто, смерть любимой, первая, последняя и единственная публикация в провинциальном альманахе. И следствие: апатия, нежелание жить, ненависть к людям. Можно продолжить, но первые штрихи уже набросали главу - другую.
Пометки на полях: выбрать цитаты. Просмотреть 'Маятник Фуко', там, где смерть Диотавелли. Пока подружка в коме, Коупленда - самую концовку: хоть и не очень хорошо, на мой взгляд, но можно будет найти пару строк. Жизнь - смерть. Не об этом ли все пишут? А любовь - это что-то посередине?
Еще глоток чая, прозрачного и лимонного:
- Извините, у Вас не будет СИГАРЕТЫ?
- А почему большими буквами?
- Я бросаю курить и у меня слово 'сигарета' высвечивается в голове только большими буквами.
- Постарайтесь, чтобы она стала для Вас Сигаретой хотя бы!
- О! Благодарю!
- А еще лучше уничтожьте ее в Вашей голове, пусть она станет сигареткой, маленькой, никчемной, униженной....
- Не продолжайте! Прошу Вас! Литература страдает от избыточности слов.
- О! Прошу меня простить! Это ведь Вас зовут верА?
- Да, это я, но мы затягиваем диалог. Давайте остановимся на этом. У нас впереди интрига.
Итак, экзистенс. Он мечтает о смерти, но живет. Он еще помнит о любви, но безудержно ее боится, словно укуса ядовитой змеи. Но он уже чувствует, как ее яд готов проникнуть в вены. Для смерти стоит избрать поэзию, ее нужно воспеть, восхвалить, перед ней нужно преклониться. Сад мертвых красных роз, белизна плоти, холод дыхания, поэзия неподвижности, запах жимолости, торжественность слезы скатывающейся из уголка глаза. Для любви нужна грязь, это орхидея на куче помоев, чувства в венах, прижаться к мясу, впиться зубами в неизведанную даль и поэтому 'яд любви проникает в его вены'.
А впрочем, не важно. Можно и опустить ту часть, где он влюбляется. Хотел умереть, но влюбился и все это как-то скомкано, сжевано и выплюнуто. Самое главное это развязки и следующие за ними концовки. Можно представить, как множество брошенных, сиротливых концовок ждут своих развязок, чтобы прицепиться к ним и стать уже настоящим концом - законченным и совершенным, закругленным и поражающим. Значит, у них свидание: до этого они уже пережили радость приобретения и боль потери, страх разочарования и очарование от ночей. Они встречаются в кафе: она мучается и не знает, как ему сказать, что уезжает навсегда. Он чувствует, что что-то идет не так, как хотелось бы, но в силу собственного малодушия и природного эгоизма думает, что дело в нем. Они долго пьют кофе, не глядя друг на друга, он молча курит сигареты. Она размазывает пальцем по столу пролитую воду, - добавление кинематографичных образов в произведение: например, разлитая вода может стать мультфильмом, фигуры созданные ее пальцем могут зажить своей отдельной жизнью и им будет абсолютно наплевать на двух ненормальных, решивших устроить из своей жизни роман со множеством концовок.
Вариант первый: она ему говорит, что уезжает и она уезжает. Он остается один - одинешенек со своей любовью к смерти и никчемной жизнью.
Вариант второй: она ему говорит, что уезжает, а он хочет уехать с ней и они уезжают вместе. Дальше, все происходящее тайна, покрытая мраком: счастливые влюбленные никогда не рассказывают о своем будущем.
Вариант третий: она ему говорит, он ее отпускает, но темной ночью в темном переулке убивает ее ножом в сердце, а следом убивает и себя. Или не убивает, а уезжает в Бразилию, где, изучая местные шаманские культы, открывает секрет бессмертия и мучается теперь бесконечно. Или они совершают суицид вместе.
Вариант четвертый: она просто ничего ему не говорит. И они уходят домой вместе. Конец.
Вариант пятый: конец на момент сомнения героини - говорить или не говорить. Останутся навсегда в бутафорской реальности, одержимые неуверенностью, в подвешенном состоянии не развязавшейся концовки.
- верА?!
- Да, милый!
- Я должен тебя убить, чтобы уехать в Бразилию и открыть там секрет бессмертия, изучая местные шаманские культы.
- О! Глупыш. Может, ты поедешь со мной?
- Я поеду с тобой! Я люблю тебя!
- Куда ты поедешь? Разве мы о чем-то таком говорили?
- Нет, не говорили! Мы еще только встретились и мы еще вообще не сказали друг другу ни слова, а тут уже конец романа.
'Я хотел бы умереть в солнечный четверг, на закате дня, окутанный запахом розмарина: вытянув руки вдоль тела, я отпивал бы холодный чай, закуривая его миллиардами сигарет и не думал бы о будущем, а назавтра утром, в пятницу, я понял бы, что я умер и мне больше не нужно вставать по звонку будильника и совершать множество ненужных поступков, заученных мной до рези в желудке'.
Мне снилось, что я проснулся. Это самый старый сон, и я только что видел его опять. Д. Барнс. История мира в 10 1/2 главах.
Ибо все, что живо, Священно. У. Блейк. Бракосочетание рая и ада
Бедный Эрик пришел увидеться с братом, но нашел (Трам! Бух! Плотины прорываются! Бомбы взрываются! Осы жужжат: ттссс!) сестру. И. Бенкс. Осиная фабрика.
Но это вложено природой и совершенно безыскусственно. Д. Дидро. Монахиня.
Он погасил свет и пошел к Джиму. Он будет сидеть там всю ночь, и он будет там утром, когда Джим проснется. Х. Ли. Убить пересмешника
Эта мысль пугала и одновременно радовала его, когда он думал о жизни в Амстердаме. И. Уэлш. На игле
Еще поживем, подумал я. Ю. Мисима. Золотой храм
Он еще помнил те времена, когда за шиллинг можно было купить даже не дюжину лучших устриц, а целых тринадцать штук. С. Моэм. Луна и грош.
- Да, - сказал я. - Этим можно утешаться, правда? Э. Хемингуэй. Фиеста (и восходит солнце).
И всякий прочий kal. Э. Берджес. Заводной апельсин.
Любовь, что движет солнце и светила. Д. Алигьери. Божественная комедия
Шизоанализ как таковой не задается вопросом о природе социуса, который явится результатом революции; он ни в коем случае не претендует прослыть революцией сам. Ж. Делез, Ф. Гватари. Капитализм и шизофрения. Анти-Эдип.
Поставить последнюю точку, финальная фраза - вздох облегчения. Наконец-то можно не чувствовать ответственность за всех и вся, живущих помимо воли автора, претендующих на правдивое раскрашивание жизни, внося краски в монотонное существование.
Хотя до вас, мои любимые герои, уже никому нет дела. Вы всего лишь фигуры нарисованные моим пальцем разлитой водой на гладкой поверхности стола, живущие совершенно отдельной жизнью, не претендуя на истинность.
- Вы уезжаете?
- Нет, я умерла. А мой парень в Бразилии, изучает шаманские культы, чтобы открыть секрет бессмертия.
- Он так не любит жизнь? И стремится умереть?
- Нет, он обожает жить. И любит смерть.
- А как же ваша любовь?
- Может, мы найдем ее где-то посередине, между небом и землей.