Там маленькие чистые улицы, и невысокие дома из белого кирпича. На нижних этажах находятся магазины и кафе. И жители этих небольших городов заходят в магазины и покупают красивые вещи, а потом часами сидят в кафе за чашкой чая и болтают о всяких глупостях, смеясь. Ты тоже будешь гулять среди них. И они будут улыбаться тебе в ответ на твою улыбку.
Е. Литвиненко. Поездка в Европу
Если когда-нибудь меня спросят, в чем заключается истинный писательский дар, то я, наверное, отвечу: "В прозрении!". Настоящий писатель тот, кто смог наиболее точно угадать будущее, свое или всего человечества - это уже другой вопрос, но, тем не менее, верно описал события, которые еще только вот-вот должны произойти. Если год назад мне кто-нибудь сказал, что через год я почувствую счастье в самом сердце Европы, я бы отнеслась к подобному пророчеству с недоверием. Сегодня, вспоминая события, закончившиеся всего лишь неделю назад, я все-таки убеждаюсь в наличии у меня хотя бы маленькой крупинки того самого истинного писательского прозрения.
Удивительное свойство человеческого мышления: мы можем очень долго рассказывать об эмоциях и чувствах, пережитых во время расставаний, потерь, разочарований. Нам легче описать свое душевное смятение от расстройства или неудачи, но так сложно описать счастье, любовь. Как мне начать описывать свое счастье? С первых минут в автобусе везущего меня в отель, глядя в окна которого я познала красоту городского пейзажа? Или начать гораздо раньше, утомив читателя рассказом о моих настроениях и событиях, предшествующих моей поездке в Прагу?
Пожалуй, начну с небольшой предыстории, не вдаваясь особо глубоко. Я расслабляюсь, дышу в полную грудь. Я, вдруг, вспоминаю, что мир вокруг меня огромен и прекрасен. И что он, этот мир, есть любовь. Именно в таком настроении я пакую чемоданы, собираю по крупинкам свои мысли в единое целое, что необходимо мне взять с собой, и призвано помочь хоть как-то собраться и ничего не забыть. Удивительно, как абсолютно счастливый человек, настолько же абсолютно глуп. Или может это даже и не глупость, а чрезмерное равнодушие, вызванное осознанием, что все происходит правильно и, по большому счету, без моего участия. Махая на перроне вокзала родному городу, я раскрываю руки, открываю их для объятий, в которых может поместиться вся Вселенная. Я сажусь в поезд, пью чай, отвечаю на последние телефонные звонки, пока работает этот монстр техногенной революции, и остаюсь одна на один с самой собой и со своей пустой головой.
Я проезжаю половину своей огромной, необъятной (как кому-то еще может кажется) Родины, улыбаясь в объектив фотоаппарата на каждой станции и счастливо машу рукой моему, ставшему уже далеким, прошлому, куда помещаются друзья, родные и малая Родина под татарским названием Темень. Я начинаю чувствовать себя путешественником, без корней и родных мест, без дома и родителей. Я никто и нигде, и в тоже время, я все и всюду.
По приезду в Москву в моих душевных настроениях ничего не меняется. Я брожу по утреннему городу, еще не проснувшемуся и не заполонившему собой всю остальную страну. Без машин на широких проспектах, без безумного человеческого потока на станциях метро. Я прохожу по переходу и слышу, как играет скрипка. Кажется, это Вивальди. Я замедляю шаг, чтобы насладится музыкой, вобрать и ее в себя, запомнить этот удивительный момент моей жизни, ставшей этой самой моей жизнью. Я любуюсь резьбой на стенах, сделанных еще во времена Сталина, я поднимаю голову, чтобы увидеть сводчатые потолки с лепниной, и это сочетание стен, музыки, пустынности перехода, гула от моих шагов, это осознание красоты вновь и вновь делает меня самой счастливой, абсолютно счастливой, всегда счастливой, не смотря ни на что, по умолчанию и навсегда. Поворачивая, я вижу женщину с грудным ребенком, просящую милостыню. Вот вам и Москва: сочетание красоты и грязи там всюду рядом.
Я приезжаю на Красную площадь, прохожу ее, сворачиваю к ГУМу, прохожу по узким переулкам, плутаю, блуждаю, не думаю о цели, и прихожу на Арбат. С Арбата я выхожу на Новый Арбат и опять куда-то иду, иду, иду... Мой длительный пешеходный марафон и есть истинное путешествие, ибо только проходя улицу за улицей, площадь за площадью, парк за парком, возможно узнать город, почувствовать его, стать его частью, сроднится с ним, извинится за причиненные неудобства, попросить разрешения вернуться сюда еще раз. Спускаясь по тротуару, вдоль еще одного широкого московского проспекта я вижу в небе ее улыбку, и теперь я знаю, что мы лучшие друзья и всегда будем рады встрече друг с другом. Пусть это будет даже alla chetichella (тайно - итал.).
Я с удивлением замечаю, что мои представления о Москве сильно устарели. Или были изначально неправильны из-за постоянного культурологического анализа попмасскультуры, двигаемой телевизором, радиостанциями и глянцевыми журналами. В Москве стало возможно быть расслабленным, без хронической погони за пропагандируемым гламуром. Люди там равнодушны, не зажаты. Кафе радуют низкими ценами и вкусным кофе, пепельницами на столиках и теплой обстановкой. Москвичи целеустремленны и деловиты даже на Арбате - месте беззаботных туристов. В сувенирной лавке я охотно позирую китайцам, фотографирующим меня на фоне матрешек и шапок-ушанок. Для них я диковинка, они для меня тоже. Мы смотрим друг на друга - потомки великих культур, востока и запада, и улыбаемся. Я машу им, они мне. Так и расходимся, и будем вспоминать друг о друге, как еще об одном приятном миге наших путешествий.
Уже вечером, со стертыми в кровь ногами я приезжаю на Белорусский вокзал, где провожу время в обществе журнала "Rolling Stone" и двух пьяненьких белорусских парней, предлагающими выпить пива или посторожить сумки пока они отойдут покурить. Они курят, а я улыбаюсь сквозь стиснутые от боли зубы и думаю, что даже в самые счастливые моменты всегда найдется повод для недовольства. Потом все по расписанию: встреча с представителем фирмы, необходимые вопросы, полученные ответы, нервное теребленье документов, билетов, бумажек. Посадка в поезд и чудо! Да-да, именно, чудо! Еще не с одним восклицательным знаком. Я покупала тур на поезде в плацкартном вагоне, а села в купе на трех человек, со столиком и креслицем. И все вокруг маленькое, аккуратное, чистое. Первые минуты я пытаюсь справиться с нахлынувшими чувствами так сильно, что сижу и радостно вздыхаю в темноте. Через несколько минут ко мне в купе подсаживается плюшевая москвичка. Именно плюшевая, от нее даже пахнет как от моего любимого зайца. Мы мило болтаем, светски улыбаясь друг другу и засыпаем. Утром к нам подсадят пожилого преподавателя английского языка из Израиля, который будет развлекать нас всю дорогу рассказами о страшных арабах, мировой политике, своей бывшей Родине - Белоруссии. Подсядет он к нам в Минске. Это первая крупная остановка от Москвы. Ехать часов семь - восемь. Последняя точка, на которой прекращается чувствоваться запах родных мест - Брест. Там нас встречают злобливые, нахальные таможенники. Мы с моей попутчицей решаем идти гулять, так как поезду будут менять колеса и из-за таможенного, паспортного контроля, смены колес и прочая, остановка составляет два с половиной часа.
Первое впечатление о городе - это всегда вокзал. Вокзал в Бресте красивый, но издалека. Внутри же на лицах людей видишь обреченность. Местные рубли переживают, то, что наш переживал лет десять назад, если не раньше. А именно, поменяв пятьдесят российских, я начинаю чувствовать себя очень богатой, так как имею три тысячи местных. На почте телефон с диском, и помимо конвертов и марок там еще продают кока-колу, сникерсы и пирожки. Но люди немного забитые, настороженные, недоверчивые. Хваленый белорусский трикотаж в привокзальных магазинах стоит как итальянский сток в тюменских бутиках. Одним словом, жить я бы там не хотела. Хотя, это субъективно и была я там проездом.
Объявляют посадку поезда ?21 Москва - Прага "Влтава". Отправление с Варшавской стороны (вокзал имеет две стороны: Московская для путешествий по Белоруссии и России, Варшавская для поездок в Европу) с первого пути. Мы упорно бродим по туннелю, но можем выйти только на второй, третий, четвертый путь, а на первый не можем. Проявив смекалку и наглость, обходим поезд и идем к своему вагону. Пограничники орут на нас, загоняют в ближайший вагон, заставляя проходить к своему только по поезду. Но и этого мы сделать не можем из-за открытых ям в переходах между вагонами. В конец издергавшись, истеричным голосом мы объясняем таки, что мы хотим пройти в наш вагон, по перрону, а, не прыгая через дырки между вагонами. На лицах пограничников самодовольная улыбка, мол, показали стервозным московским кошечкам, здесь наша вотчина, и родина моя Белоруссия и президент у нас Батько. Да, кстати, паспорта у нас отобрали сразу по прибытию в Брест, так что в случае чего вряд ли бы мы могли что-либо доказать. Мы рассаживаемся в купе, и после выдачи нам наших красных книжиц, наконец-то, удовлетворенно рассматриваем оранжевые печати с гордой надписью "Рэспублика Бэллоруссия, Брэст". Или как-то так.
Поезд трогается, мы облегченно вздыхаем, чувствуя более мягкую колею, с удовольствием оставляем Бэлоруска Чугунка и едем, едем, едем.
Следующая остановка через несколько часов, и мы уже в Польше. Контраст разителен. После бедноватых избушек сельскохозяйственной Белоруссии, европейские особняки не менее сельскохозяйственной Польши. На границе нас спрашивает про водку и сигареты. Нельзя ввозить больше литра и больше блока, отбирают. На вопрос "Табак?" можно смело ответить "Нэ дыхаю!" и, улыбнувшись пограничнику (только на этот раз пограничник женщина) пойти в тамбур покурить. Из вагона не выпускают. Видимо, боятся русских, которые на весь мир славятся своими попытками сбежать в Европу, а после Польши границы открыты и прозрачны.
Через тридцать минут мы продолжаем ехать, с удивлением замечая миниатюрность ландшафта за окном. Деревни (хотя деревнями их трудно назвать - скорее городки) следуют почти одна за другой. Всюду убранные поля, цветущие сады, свежее сено, свернутое в цилиндрические валики, нет мусора вдоль дорог (в России потом я такое увидела), аккуратные заборчики, недавно выкрашенные.
Мы же после ужаса Белорусской таможни ложимся спать, и, засыпая, я слышу первые капли дождя....
Что вспомню я о юности своей?:
Разбитые колени в кровь,
Стук колес из сонных дней
И любовь, любовь, любовь...
Эти строки приходят ко мне, я повторяю их про себя, повторяю, повторяю, только чтобы записать, не забыть, не забыть....
Просыпаемся уже в Чехии. Местное время 00:50 (разница с Москвой -2 часа). Заходят пограничники (Добре ночи!), смотрят документы, ставят печати, улыбаются, уходят. Я ем персик, стоя на перроне и дышу воздухом, который вроде и как на Родине, но все равно какой-то другой. Проводница болтает с местными ребятами, я улыбаюсь ей закуривая сигарету и вновь и вновь за все время поездки я знаю, что значит быть счастливой.
После ложусь спать, чтобы проснуться уже в Праге.
Раннее утро (05:02), поезд прибывает в Прагу, возле выхода из вагона стоит наш гид, мы садимся в автобус и... Глядя на рассвет в Праге я не верю что кто-то может жить в такой красоте. Каждый дом, каждая улица, каждый камень на мостовой излучает свет, здесь хочется остаться, пусть замереть, пусть не двигаться, но только бы здесь. Прага - это красивая женщина, которую можно только любить до беспамятства, вознося каждый изгиб ее тела, ее линии, ее запах, вкус, цвет, каждую ее частичку, и, чем больше ты ее узнаешь, тем больше ты ее любишь.
Прибытие в отель, размещение, долгожданный душ, короткий, неспокойный сон. Уснуть первое время мешает непонятный стрекот, как если бы где-то в комнате жил сверчок. Уже после, выйдя на улицу, я понимаю что это - светофоры. Все светофоры в Праге поют, когда горит красный - стрекот замедляется, когда зеленый - убыстряется. "Наверное, для слепых", - думаю я. Долго колдую над будкой - автоматом, продающей проездные билеты. Проезд в Праге вообще отдельная тема, но об этом вам расскажут в путеводителях и турагенствах. Я же быстро соображаю, что нужно доехать до метро, а там в центр, смотреть красоты. Доехав до станции метро я все таки решаю перекусить, во-первых потому, что со вчерашнего дня голодна, а во-вторых мой тур был скорее гастрономическим, нежели чем еще либо каким. Пиво, сливовица, бехеровка, печено вепрево колено стояли на первом месте в списке обязательных дел. Проходя от метро, я захожу в кафе, прошу подать пиво и меню. Хозяйка разводит руками, мол, у повара выходной - суббота. Тоже и в следующем кафе. Суббота! И улыбка, уже пьяненькой мне. Я тоже улыбаюсь и не сержусь. Суббота и нет поваров, закрыты магазины, но я в Праге, я бреду, запинаясь о камни на мостовых и мне хорошо, что я есть сейчас и здесь.
Я бреду по окраине Праги, но никак не могу поверить, что это окраины. Вокруг меня такая красота архитектурных изысков, такая комфортность в расположении домов и улиц, что мне остается только удивляться. Через два кафе без поваров и несколько кварталов я все-таки набредаю на ресторан с традиционной кухней и поваром. "Пиво светле маленку", - бормочу я официанту, улыбаясь, и пытаюсь вникнуть в меню.
Чешские рестораны, пивные бары это отдельная тема для рассказа. Блюда у них огромные. То, что приносится на этих блюдах, по размерам не уступает. Пиво пузырится, медленно перекатываясь в желудке вместе с восхитительно приготовленным мясом, кнедликами, кислой капустой. Нет смысла заказывать салат, второе и компот. Там можно стать сытым даже от компота. Заказ лучше делать из расчета одно блюдо на двоих. Одному это съесть не под силу. Запомните, одно блюдо на двоих и все! Хотя еще пиво. Его нужно пить разное и много, иначе вы ничего не узнаете о Праге.
После в самом благодушном настроении я спускаюсь в метро и тут новый сюрприз. После московского с его беготней, очередями за проездными, турникетами оказываешься в подземном раю со всеми удобствами. Турникетов нет. Их не существует. Везде желтые будки - автоматы с проездными, в переходах кафе (в них можно курить!), покупка билета и его компостирование целиком и полностью на твоей совести. Двери в вагоны открывают сами пассажиры, нажав на большую желтую кнопку, мягкие сиденья. Как можно не любить этот город? Как можно, зная уже теперь о таком доверии, уважении и комфорте захотеть вернуться куда бы то ни было?
Станция метро Muzeum. Самый центр Праги, Вацлавская площадь находится там же. Точнее не площадь, а короткая широкая улица. Я писала, что знаю, что такое счастье? Я ошибалась, панове! Счастье оно познается на этой улице вечного праздника, который создается сувенирными лавками, речью на всех языках мира, голубым небом и радостью от сбывшихся мечтаний. Я не успеваю пройти и двух метров, как ко мне цепляется здоровый афроамериканец из Нью-Йорка, и мы пьем с ним кофе, разговаривая о Путине и Буше, о Сибири, о Лондоне и Нью-Йорке. Мне не страшно, и я не думаю о плохом, все происходящее кажется хорошим, светлым фильмом. Прощаюсь с американцем, захожу в сувенирную лавку и со всех сторон на всех языках мира я слышу слово "Красота!". Европейские, американские, японские, китайские, чешские мужчины не избалованы возможностью любоваться крепкими, светловолосыми, голубоглазыми, сибирскими девушками. Я улыбаюсь и, краснея, выбегаю оттуда. Уже вечереет. Усталая, счастливая, все еще немного веселая от пива я решаю вернуться в отель.
Так и продолжаются мои каникулы. Я быстро привыкла к этому размеренному ритму: завтрак, душ, отдых после завтрака, трамвай, метро, трамвай, прогулка, прогулка, прогулка, обед и опять прогулка. Одна большая прогулка, длиною в неделю. Я, как всегда, в своих одиноких путешествиях, не ищу мест, которые необходимо увидеть. Я знаю, что эти места сами найдут меня. Если подружится с городом, и уж тем более в него влюбиться, как я влюбилась в Прагу, он сам тебе покажет все самое лучшее, что у него есть. Я вижу красоту, слушая джаз на Карловом мосту, я чувствую Европу, сидя в Пражском граде в кафе со стаканом сливовицы и чашкой капуччино под музыку Underworld. Я теряю дар речи, видя Собор святого Лоретта, я умираю где-то там под музыку и бой курантов.
Меня, как завороженную, тянет к одному и тому же месту, где перехватывает дух от фантазии скульптора и идеального воплощения его идеи. Это памятник жертвам коммунизма (насколько я смогла разобрать по-чешски). Ступени сделаны прямо в холме, а по ним спускаются чугунные люди. Глобальность боли, пережитой этим народом, заставляет меня остановиться как вкопанную и не удивительно, что, прощаясь с Прагой, я несколько часов просидела на самой верхней ступени.
"Я люблю тебя, я люблю тебя...", - шепчу я, проходя по мостовым, тротуарам, мостам, переулкам, улицам, проходя мимо людей, кафе, ресторанов, магазинов, кондитерских, заправок, станций метро, трамвайных остановок, посольств, антикварных магазинов, замков, музеев, скульптур, домов блочной постройки, домов с треугольными крышами, покрытыми красной черепицей, домов с арочными дверями, с подписанными звонками, домов, улыбающихся мне. Я почти кричу о своих чувствах, проходя площади, любуясь на Влтаву, огибая костелы и отели, слушая поющие светофоры, взбираясь по крутым холмам, поднимаясь на их вершины, чтобы окинуть взглядом зеленый покров с торчащими шпилями и башнями.
Последний день, и я, проходя мимо церкви, где-то недалеко от центра, успеваю познакомиться с великолепной четверкой итальянских парней. "Ми кьямо Елено", - единственная фраза заученная мной еще со времен поездки в Венецию. Они улыбаются и, радостно размахивая руками, наперебой представляются. Итальянцы - это вечные дети, это всегда праздник. Только эта нация может говорить, шутить, есть, пить, жестикулировать одновременно и в считанные секунды. Моя давняя любовь к итальянским мужчинам (Дон Карлеоне, Аль Капоне, Микеле Плачидо - мафия!) вспыхивает с новой силой, и я терпеливо пытаюсь понять ту тарабарщину, которую они пытаются мне рассказать на плохом английском с чудовищным акцентом, перемежая обильными и вкусными итальянскими восклицаниями. И где-то там, на ступеньках памятника жертвам коммунизму, в Праге, первого сентября 2006 года осталось покоиться мое сердце, не испытывая тоски по родным местам, но ждущее меня. Оно осталось, смеясь шуткам на итальянском английском, глядя в светлые карие глаза римского друга Адриано, а из моих наушников сейчас льется итальянская песня, от которой хочется сбежать к своему сердцу обратно.
Я обещаю ему приехать в Рим и зову его в Сибирь. Видимо, мой английский тоже не самый лучший, они думают, что Сибирь - это не Россия, а отдельная страна. Я смеюсь, когда вспоминаю, как они просили меня поговорить по-сибирски. Я улыбаюсь, но уже чуть более грустно, когда перед моими глазами встают их лица, и я слышу их "Пингуино, пингуино, ин Сибириа пингуино?!". Чуть более грустно потому, что кто-то из них, кажется, увез частичку моего сердца с собой в Рим. И сейчас, когда Родина все больше и больше вновь проникает в мои вены, я все больше и больше хочу проснуться воскресным жарким днем в душной комнате, с частицами пыли, прыгающими в воздухе, на окраине Рима, потягиваясь в неге и обжигать губы кофе, сидя на залитой солнцем террасе.
На прощанье мы пьем водку, пьем по-русски на брудершафт, не запивая, не закусывая. Адриано целует мои волосы, ему не верится, что столь белые люди существуют, а мне не вериться, что я уеду. Я прощаюсь с ними, едва сдерживая слезы, они, кажется, тоже. "Чао, Елено, чао, Елено", - слышу я со всех сторон, и мы целуемся с ними на прощанье, по-русски, троекратно.
Трамвай, метро, трамвай, Прага - все-таки мегаполис, а я не рассчитала время и опаздываю к автобусу, который должен был забрать меня из отеля. До поезда сорок минут и узнав, как доехать до вокзала, я понимаю, что не успею. Но я бегу. С тяжелой сумкой наперевес. Трамвай, метро (шишки заставка Дейвичка, шишки станица Мустек), переход по метро. Обреченно ожидая поезда метро, я смотрю на часы и понимаю, что успеть я могу только благодаря чуду. Я плачу от расставания с моим любимым, теперь уже навсегда, городом, от расставания с праздником на узких, душных римских улицах, от мечтаний, захлестнувших меня, от радости, что я любима Прагой настолько же, насколько она мной, если не хочет отпускать, от знания, что в кармане два евро и нет теплых вещей. Но все-таки я успеваю.
Я успеваю залететь в вагон, сесть в кресло, выдохнуть, сказать проводнику: "Кофе! Пожалуйста!", и поезд трогается... Я утираю слезы, глядя на своих соседей по купе, и от водки и поцелуев Адриано, я смеюсь и плачу, смеюсь и плачу... А в ушах стоит "Лассаверди1, Элено, Лассаверди!", что значит что-то вроде "Потеряй свою печаль, Елена, Потеряй свою печаль".
Дальнейшие события уже не представляют ценности, чтобы можно было их записывать. Те же города, пограничники, контроль, паспорт, билеты.... Я не жалею, что не осталась, но я хочу вернуться туда и уже навсегда. Я хочу быть гражданином мира, кем я и стала там, когда ты говоришь на всех языках, придуманных человечеством, ты есть всюду и везде тебе одинаково хорошо. До этой поездки, я думала, что Родину невозможно разлюбить, ведь любовь к ней впитывается с молоком матери. А что делать, если находишь новую Родину? Как быть, если, закрывая свои глаза, я вижу моих римских друзей поющих на одном из красивейших языков. Для меня это песня, для них это повседневная, обыденная речь. Для меня Прага один из самых красивых городов мира, а для чехов это город, где они живут. И каждое утро мой чешский друг Йозеф выходит из дома, щурясь от первых солнечных лучей, садится в трамвай и едет на работу, проезжая по улицам, где мое сердце переставало биться, а легкие сдавливало от счастья. Когда я просыпаюсь, прислушиваясь к шуму веток за окном, мой итальянский друг Адриано слушает песню Profumo (Аромат), и возможно, думает обо мне. Когда я прохожу по тротуарам своей Родины, мой американский друг Майкл задергивает шторы, вглядываясь в огни ночного Нью-Йорка, и мечтает о любви. Мой немецкий друг Евгений пьет пиво, валяясь на сочной траве в пригороде Дрездена, и напевает песню. А я, как миллионы людей до меня и после меня, хочу осуществить свою мечту и знаю, что от встречи с ней смерть становится не страшна, а, может, и любима.
1 - во время нашего общения в Праге, я перевела это слово, как "Терять печаль, терять необязательное", при дальнейшем общении выяснилось, что это сленговое римское слово имеет более негативные оттенок. Встав перед выбором: оставить все как есть или изменить этот кусок текста, я решила, что оставлю, как и было на самом деле (т.е. мое понимание этого слова в тот промежуток времени, с пережитыми эмоциями), но объясню читателю, что смысл этого все-таки далек от того, как я себе его представляла первоначально. Для особо любопытных читателей: фраза "Лассаверди, Элено" не звучала - это плод моего воображения, разогретого алкоголем и пережитыми эмоциями.