Проснулся я, как всегда, в восемь. Летом в деревне можно было бы поспать и подольше, но Мишка так не считал. Сбросив на пол простынь, он слез с дивана и теперь в чем мать родила неприкаянно ходил по комнате. Время от времени он подходил к столу и, выдвинув наугад один из ящиков, принимался шумно в нем копаться в поисках игрушек, но ничего нового, конечно, не находил. В конце концов, Мишка стащил с дивана подушку и уселся на нее, что-то неразборчиво бормоча себе под нос.
Вскоре ему наскучило и это занятие, и он решил, что хватит коротать время в одиночестве. До моих полатей было высоко, и Мишка с решительным видом направился к маме, мирно похрапывающей на кровати.
Хм, помнится вчера вечером на кровати был Мишка, а мама укладывалась на диване. Странно...
Между тем маленькое чудовище все ближе подбиралось к своей беззащитной жертве, хищно блестя глазками и для конспирации широко улыбаясь. Приторно сладкий голосок вкрадчиво пропел:
- Ба-ба...
А маленькие, обманчиво мягкие ручки с растопыренными пухлыми пальчиками уже тянулись к маминому лицу. Одной рукой Мишка зажал маме нос, другой полез в ухо.
Ради нескольких минут утреннего сна можно вытерпеть многое. При определенной подготовке можно не замечать даже скачущего на тебе трехгодовалого детища. Но ни один нормальный человек не останется равнодушным, если кто-то зажмет ему нос и пальцем полезет в ухо.
Отшлифованный годами практики прием сработал и на этот раз. Не открывая глаз, мама с силой шлепнула себя по уху, видимо сквозь сон решив, что это комар или какой-нибудь жук. Попыталась вдохнуть, но только сильно всхрапнула, чихнула и закашлялась. Только после этого она открыла глаза и, увидев довольного собой Мишку, невнятно пробормотала что-то вроде: Кто поздно ложится и рано встает, тот язву желудка себе наживет, хотя и не так поэтично. Успокоившись на этом, мама перевернулась на другой бок и притихла. Но Мишка так просто не сдавался. Глубоко вздохнув, он принялся за нелегкую работу будильника...
Процесс пробуждения шел трудно и долго. Но все же где-то через полчаса мама таки встала. Все это время я в наглую притворялся спящим. На то были свои причины. Если бы я встал, то внимание Мишки сразу бы переключилось на меня, а оставленная в покое мама могла бы без зазрения совести проспать до одиннадцати. Это в мои планы не входило: хотелось есть.
...Когда с веранды вкусно потянуло жареной картошкой, я слез с полатей, напугал Мишку, надел шорты и пошел умываться. Большой бак в центре участка был доверху заполнен водой, и, плескаясь, я чуть ли не с головой залез в него, а потом минут десять стоял на солнышке и сушился.
Завтрак прошел спокойно, если не считать того, что Мишка трижды просил добавки, но каждый раз отказывался в самый последний момент. Однако каждый раз мама насильно подкладывала ему то картошечки, то колбаски. Так что в итоге, выдув кружку компота и оставив свою тарелку почти полной, Мишка тяжело слез со стула, икнул и, поддерживая свой выпяченный живот, удовлетворенно сказал:
- Ой!
Свалив в кучу грязную посуду, мы пошли смотреть телик. Здесь показывала только одна программа, и по ней вот уже третий день по утрам шел индийский фильм об очередном благородном разбойнике. Под неестественную и немного жутковатую озвучку герой голыми руками раскидывал десятки врагов: сначала полицейских, затем бандитов а потом снова полицейских. При этом за три часа не было пролито ни капли крови. В промежутках между драками индийский Робин Гуд еще успевал петь и плясать. В конце концов, все закончилось хорошо, и мама даже прослезилась от счастья и, грызя семечки, принялась усердно смотреть начавшуюся Санта-Барбару, не обращая особого внимания на то, что все герои, которых она еще помнила, уже либо умерли, либо разъехались, а тех, которые еще не успели, играли другие актеры. Этого я уже не мог выдержать, поэтому ушел на веранду. А так как Мишка, полностью поглощенный наведением беспорядка остался в комнате, то я целый час наслаждался ничегонеделанием.
А потом пришла мама и, налив в тазик воды, взялась за посуду.
- Давай помою, - это во мне совесть проснулась.
- Да ладно, - отмахнулась мама. Она все равно не смогла бы усидеть без дела.
- Баба Юба!.. - донесся из комнаты жалобный зов.
Почти сразу за этим мы услышали частый топоток детских ног по ковру. Мишка долго пыхтел, взбираясь на высокий порог, а взобравшись, несколько секунд помедлил, примериваясь, и спрыгнул на пол. Да так спрыгнул, что затрещали доски пола в сенках, а стоящий там же холодильник по-стариковски кашлянул и загудел в два раза громче, чем обычно. Мишка босиком прошлепал по линолеуму и несколько раз вдарил по двери чем-то тяжелым и твердым. Не выдержав такого напора, дверь со скрипом распахнулась, и чудо предстало перед нами во всей своей красе, прикрытой лишь до половины застегнутой рубашкой (мама взялась было одевать ребенка, да бросила).
Увидев нас, Мишка заливисто засмеялся, но осекся, вспомнив вдруг о цели своего пути. Он скорчил страдальческую рожицу, испуганно выпучил глазенки и с натугой выдавил из себя:
- Какать!..
Мама охнула и скомандовала:
- Неси горшок скорее!
Мишка побежал в комнату, и мы услышали всю какофонию звуков, сопровождавших его движение, только в обратном порядке. Через минуту он вернулся с большим железным горшком в руке и сказал с умным видом:
- Я пойду на клылецько!
- Иди, - кивнула мама.
Мишка выскочил за дверь и брякнул горшком о доски крыльца, долго усаживался и, наконец, затих.
Но долго сидеть спокойно он не мог, и скоро мы услышали:
- Дайте мне масыньку! - он подождал ответа, но безуспешно, - Эй! Нибудь кто! Дайте мне масыньку!
- Да сиди уже! - прикрикнул я.
Мишка замолчал, но опять ненадолго.
- Ля-ля-ля ля-ля... - донеслось с крыльца.
Мама улыбнулась, я прокомментировал:
- Ну чебурек!
- У-у-у-у-у... - затянул Мишка, потеряв ритм, но вдруг оборвал себя: - Я покакал!.. Баба Юба!.. Покакал...
Мама домыла посуду, но грязную воду не вылила, а зачем-то аккуратно поставила тазик на табуретку возле умывальника.
- Иду, - крикнула она, чтобы заставить Мишку успокоиться, сполоснула руки и, отхватив приличный кусок от специально оставленного здесь рулона туалетной бумаги, вышла на крыльцо. Оттуда донеслись звуки неуклюжей возни Мишки, шелест бумаги и пара маминых реплик о количестве и качестве отложенной продукции.
После чего она пошла мыть горшок, а ребятенок, облегченный и счастливый, вернулся на веранду и потребовал:
- Падем гуять!
Делать нечего, я кряхтя поднялся и повел его в комнату. Пока приводили жилое помещение в божеский вид, пока одевались и слонялись по огороду и саду, пришло время обедать.
- Мишенька, будешь салатик? - заботливо спросила мама, хотя навалила уже целую тарелку салата.
- Буду! - закричало голодное чадо, колотя ложкой по столу.
Но когда чадо увидело, что ему предлагают, весь энтузиазм сразу испарился.
- Не хоцю... - сморщился Мишка и на всякий случай засунул в рот пустую ложку.
- Кушай, - мама пододвинула тарелку к нему поближе.
- Неее... - протянул Мишка, не вынимая ложки изо рта, и отодвинул сомнительное лакомство подальше от себя.
- Ну давай, давай, кушай, - тарелка снова поползла к нему.
- М-м-м... - промычал он и решительно отодвинул тарелку.
Минут пять тарелка ездила по столу туда-сюда, и на все уговоры Мишка отвечал отрицательно. Под конец он совсем обнаглел и уже ничего не говорил. Маминому терпению пришел конец. Она так стукнула по столу, что подскочил даже я, хотя сидел с другой стороны.
- Кто это у нас капризничает? А? Кто сейчас в подпол к мышкам пойдет? Ну-ка ешь быстро!
Мишка понял, что дальнейшее сопротивление бесполезно и начал вяло ковырять ложкой салат, однако скоро вошел во вкус и сметал все подчистую.
Ненамного лучше дела обстояли с супом: половину Мишка пролил на стол, половину - на себя, зато все, что осталось, честно съел.
Кашу есть дитё совсем не хотело, просто сидело и смотрело на нее, чинно сложив ручки на коленках.
- Ну что ты сидишь? - засуетилась мама, - Я тебе столько масла в кашку положила. Смотри, как оно там ползает!
Мишка склонился над тарелкой, жадными глазенками выискивая кусок масла побольше, схватил ложку и принялся выковыривать его из каши. Достал и сунул в рот. Мне чуть плохо не стало, хотя, говорят, в его возрасте я тоже масло пригоршнями ел.
На масле дело и стало: есть кашу Мишка все равно не хотел. Тогда я прибег к уже не раз испытанному способу:
- Миш, а я-то первый съем! А ты последний! - и я скорчил ему рожицу. Он попытался меня передразнить, и все лицо его стянулось и скривилось, и только нос в центре круглой мордашки остался без изменений.
- Ты посъедний! - закричало обиженное чадо и, надув губки, угрожающе замахало руками.
- Ну так ешь быстрее, - дала совет мама.
Мишка посмотрел на мою полупустую тарелку, потом на свою почти полную и схватился за ложку.
Но это его не спасло: я уже допивал компот, когда он прикончил кашу и, брякнув ложкой о пустую тарелку, закричал:
- Я пелвый!.. Я!..
Я допил компот и спокойно сказал:
- Фигушки! Ты - последний.
Мишка весь скривился, готовый разреветься, и заскулил:
- Баба Юба-а... он... он сказал... сказал... я посъедний...
- Нет, Мишенька, ты первый, первый. На вот тебе компотик.
- Ты почто ребенка обманываешь? - укорил я, - Развиваешь у него комплекс превосходства. Будет потом всю жизнь мучиться. Как я.
- У тебя тоже что ли? - спросила мама.
- Да.
- И как же ты мучаешься?
Я немного смутился, но быстро нашелся.
- Видишь, один, как перст.
- Ну-ну... - мама, улыбнувшись, свела все на шутку.
Мишка, тем временем, допил компот, шумно вздохнул и скомандовал: Есе!, но вдруг захотел по-маленькому и, голося, побежал искать горшок. Так и не нашел и сходил прямо на улицу. После этого Мишка проявил сознательность и отправился в комнату готовиться к послеобеденному отдыху.
- Сегодня твоя очередь его спать усыплять, - сказала мне мама.
- Ну уж нет! Моя вчера была.
Это было правдой, и мама тяжело вздохнула. Она покружила по веранде, на ходу раздавая ценные указания относительно всего, что попадалось на глаза, но поняла, что дальше тянуть уже нельзя, еще раз с надеждой оглядела веранду и пошла в комнату. А я принялся мыть посуду.
Покончив с ней, я зашел в комнату, чтобы взять книжку. Мишка сидел на диване, а мама озабоченно что-то искала. Наконец, вытащила из стола валик ваты и, отщипнув от него значительный кусок, села на диван.
- Представляешь, - сказала она, - только что тут двухвостку убила, - и Мишке: - Давай-ка заткнем ушки ваткой, чтобы никто туда не заполз... Вот так...А теперь я почитаю тебе сказку...
Мама порылась в стопке книжек и вытащила Финист - ясный сокол - хорошую сказку с красивыми картинками, но довольно потрепанную и без обложки. Мама долго вспоминала название. Наконец, вспомнила:
- Сказка называется: Сокол - ясный филин.
Не в силах сдержать истерического хохота, я выкатился на веранду.
...Три часа спустя, когда, отодвинув шторку, из окна выглянул выспавшийся довольный Мишка, я закрыл книжку, сказал себе: Пора! и пошел работать в огород.
Маленькие твари были склизкими и холодными, а потому очень противными на ощупь. Когда они лопались, то выпускали из себя струйку мерзко пахнущей грязно-оранжевой жидкости. Если эта гадость попадала на пальцы, становилось мерзко, а если, не дай Бог, на лицо - впору было бежать в баню и мыться с мылом и шампунем.
Сами колорадские жуки были не намного лучше своих личинок. Им я отрывал головы, и из разорванного горла у них текла все та же оранжевая гадость, а иногда еще и не отложенные яйца.
Короче, не работа, а пытка, но в сезон ее приходится делать каждый день.
Закончив на сегодня с врагами, я принялся за полив, работка тоже не ахти: уже через пару минут в моих калошах весело хлюпала вода. В принципе, это не так уж и плохо, даже несколько приятно, но вот ноги потом полчаса отмывать надо будет.
А тут еще и Мишка прибежал:
- Я буду тибе помогать!
Только этого мне не хватало. И так бороздки между грядками узкие, того и гляди свалишься в какие-нибудь кабачки, а они колючие, гады! Да и за помощничком таким глаз да глаз нужен: так и норовит под шумок лейку стянуть.
Мои опасения подтвердились не сразу, и какое-то время все шло нормально. Но вот Титаник и айсберг встретились. Я шел с двумя полными лейками к огурцам, и дорогу мне преградил Мишка, пытавшийся из своей игрушечной лейки, протекающей в трех местах, полить капусту. Я взял левее, но понял, что не пройду. Тогда стал обходить справа и почти уже прошел, но тут нога соскользнула с покатой тропинки в морковную грядку. Я взмахнул руками, пытаясь удержать равновесие, и вылил всю воду: из одной лейки на себя, из другой - на незадачливого помощника. Мишка взвизгнул, бросил свою лейку и, причитая, побежал домой жаловаться. А я пошел заново наполнять лейки.
Но нет худа без добра: по крайней мере мне больше никто не мешал.
...Поужинав, мы уже укладывались спать, когда за забором просигналила машина. С верхней ступеньки крыльца я спрыгнул прямо в калоши и заковылял к воротам. В незапертую калитку уже входил папа:
- Ну, как вы тут?
- Ничего, - ответил я, отодвигая засов.
Мы распахнули ворота, и машина въехала во двор. Кряхтя и закрывая голову руками, чтобы не стукнуться, из машины вылезла Надежда. Дима мигнул зачем-то поворотниками и тоже вылез.
В прошлом году после тяжелейшей сдачи экзаменов Надежда получила-таки водительские права и с тех пор за руль ни разу не садилась, так что никто не знает, зачем была потрачена куча денег и три месяца жизни.
- Ну что, сестренка, соскучилась по своему чаду? - спросил я у Надежды.
Она не успела ответить, потому что на крыльцо с дикими воплями выскочил Мишка:
- Мама, мама, мама, мама!..
- Здравствуй, сынок... Я приехала. Ты меня ждал? - Надежда подхватила его и втащила на веранду, подальше от тучи слетевшихся комаров. Все, кто еще оставался на улице, последовали за ней.
Расположились в креслах и на диване, приходя в себя после трехчасовой езды и разбирая привезенное барахло.
Мама трижды спрашивала, будут ли приехавшие ужинать, и успокоилась, только когда в третий раз услышала нет. Но тут же спросила:
- А чай будете? Мы тут кофе пили, - и запоздало убрала со стола грязную кружку.
- Чай будем, - кивнул папа.
- А кофе можно? - спросил Дима.
- Можно, - великодушно разрешила мама и тут же засуетилась, доставая кружки, ложки, кофе, заварку, сахар и печенье. А когда изголодавшиеся путешественники расселись вокруг стола и принялись утолять жажду, все еще не успокоившись, позаботилась:
- Бутерброд с хлебом будете?
Дима даже подавился:
- Кх... кх... нет... спасибо, не надо...
- Ой, ну я хотела сказать, с маслом?
...Между тем Мишка все не мог отойти от своей дорогой и единственной:
- А мы тут в колаблики иглали, - рассказывал он, торопясь и захлебываясь, - А у меня есть а... а... а... - он забыл слово, которое хотел сказать, и помнил только первую букву, - а... а... атомат! - наконец разродился он.
- Автомат?
- Да!
...Спать легли поздно, и все сразу провалились в сон. Только Мишка все никак не мог успокоиться, и Надежда прилагала нечеловеческие усилия, чтобы не заснуть и рассказать ему сказку:
- Жили-были три поросенка: Ниф-Ниф, Нуф-Нуф и...
- Наф-Наф! - подхватил Мишка.
- Да. Все лето они придуривались, а осенью Наф-Наф и говорит: Надо строить хату, чтоб зимой не околеть! - язык у Надежды уже начинал заплетаться, и она говорила все тише и тише, все медленнее и медленнее, - И пошел он... строить себе домик... А Ниф-Ниф и... этот... как его?.. Нуф-Нуф... поленились и...
Мишка терпел сколько было сил (где-то с полминуты), потом пропищал:
- Мама, рассказывай...
- А?.. Ну вот... - проснулась рассказчица и стала вспоминать, на чем она остановилась, - Да... и не стали они себе... домики строить... А с каждым днем все холоднее, лужицы уже замерзают по ночам...
Пауза.
- Ну, мама...
- А?.. Кхм... И разбудили они волка...
- Рассказывай...
- Вот... А лягушка ему и говорит... Женись на мне, Иван-царевич...
- Рассказыва-а-ай...
- Блин... Да что ж такое-то?.. Э-э-э...
- Ну-у-у...
- М-м-м...
- Мама, мама-а-а...
Но разбудить Надежду уже не мог никто и ничто. Мишка еще минутку поскулил и затих, а скоро я услышал его сонное сопение носопыркой.