Я помню, как мы встретились впервые. Я сидел на полу и чувствовал привкус крови на разбитых губах. Ты стоял надо мной и смотрел с лёгкой смесью жалости и презрения. И не знаю, что задевало меня больше.
-Имя, - потребовал ты, засовывая руки в карманы джинсов.
-Ник... - пробормотал я, вытирая кровь.
-Николя? - с колючей насмешкой поинтересовался он и по его тонким губам скользнула обидная насмешка.
-Доминик.
-Глупо сокращать своё имя, - бросил он. А потом улыбнулся. И представился, - Татсуми.
Он был рядом со мной всегда. Нет. Я был рядом с ним. Маленький, глупый, неуклюжий, но отчаянно тянущийся к нему. А поначалу я его ненавидел.
Холодный и презрительный.
Он мог идти по головам.
Он мог подставить кого-то, кто ему мешал.
Он научил меня драться. Научил, когда увидел однажды, как парочка старших ребят валяет меня по земле на заднем дворе сиротского приюта.
Не подошёл. Не помог. Равнодушно курил в стороне. Лишь когда они ставили меня в покое, он приблизился.
-Нравится? - голос его был спокоен, деловит и равнодушен.
Я помотал головой и поморщился от новой боли, вспыхнувшей в ней мгновенно.
Он усмехнулся.
-Имя.
-Ник.
Пара обидных фраз. Татсуми.
Я знаю тебя большую часть своей жизни. Двадцать лет. Сегодня двадцать лет с момента нашего знакомства в том заднем дворике.
Ты же ведь помнишь. Эту дату - ты помнишь, но ничего не гвооришь и мы просто молча пьём дорогое вино, сидя за столиком в самом дальнем углу ресторана. Мы молчим, потому что нам не всегда нужны слов, что бы понимтаь друг друга.
Иногда я думаю, а кем бы я был без тебя? Наверное... Нет, я не знаю. Я не могу представить жизнь без тебя. Это невозможно, Татсуми, просто невозможно. Ты был со мной каждый день, всегда, мы держались рядом. Кто-то прхиодил и уходил, а мы оставались верны друг другу и нашей немой клятве. Мы поклялись друг другу верности. Когда? Я и этого не знаю. Но она была - я уверен.
Когда ты ушёл, мне было больно. Никто не знал об этом, даже не подозревал, а то, что я стал ввязывать в драки в два раза чаще, воспринималось как моё плохое настроение или же обыденную скуку.
Идиоты. Разве мог кто-нибудь из тех, кто окружал меня тогда понять, что такое дружба? Сомневаюсь. Те, кто понимал истинное значение этого слова, ушли с тобой.
Татсуми, тогда мне было обидно от того, что ты не взял меня с собой. Ведь не всем ребятам, покинувшим приют с тобой, было 18 лет. Не все были взрослыми. Но только мне ты приказал остаться. Не попросил, не посоветовал, а приказал. И я остался. Ты ведь не раз жалел об этом после, неправда ли?
Наркота - дрянь. Голимая, мерзкая дрянь, которая превращает людей в животных, но тогда мне нарвилось её действие. Я скатился до неё не сразу. Сначала я курил. Много, постоянно. Потом я начал пить. Тоже - много, тоже - постоянно.
-Попробуй.
Мне сунули в руки коробочку, сунули тонкую трубку. Я вдохнул в себя белый порошок. В первый раз.
Мне понравилось.
Второй раз, третий, почти каждый день, постоянно.
Не смотря на то колличество дури, которым я ежедневно травил свой организм, истинным наркоманом я не становился. Белый яд всего лишь разбавлял мою скуку и обиду. Так я думал. Меня даже не интересовало, какого качества наркотики и откуда они берутся. Всё-рав-но.
Татсуми.
Возможно, только благодаря тебе я выжил.
Нет, не потому, что ты от души приложил меня головой об стену, сломав мне нос и вырвав тем самым из цепких липких лапок цветных галлюцинаций, за одну из которых я принимал и тебя.
И даже не потому, что ты долго не выпускал меня из больницы.
Просто ты был. Рядом, настоящий, и мне уже не было скучно.
Ты не разговаривал со мной первое время, просто приходил ,что бы убедиться, что я всё ещё жив. Но на утро после очердной ломки, я твёрдо знал, что эту ночь ты провёл под дверью моей палаты.
Меня выпустили быстро. Краем уха я слышал, как ты разговаривал с врачом. Он опасался, что я снова могу взяться за дурь. Кретин. Зачем мне таблетки, порошки и прочяя дрянь, когда есть ты - вполне настоящий, молчаливый Татсуми с вечной ухмылкой на губах.
Он задумчив. Смотрит в окно, на проносящиеся мимо машины, деревья, людей... Дождь хлещет по стеклу. Такси везёт нас ко мне.
-Его точно не будет дома? - одна из немногочисленных реплик, произнесённых за вечер.
-Он ушёл сегодня.
-Ты попросил?
-Нет. Так совпало.
Татсуми усмехается и снова поворачивается к окну.
Только в полутьме моей спальни он как будто оживает, скидвает пиджак в кресло, расстёгивает верхние пуговицы рубашки. И суёт мне в руки гитару. Остаётся догадываться, когда он успел снять её со шкафа.
-Не хочу, - морщусь я, но он молча смотрит на меня и выбора просто не остаётся.
Интересно, почему стоит людям увидеть у меня гитару, и они тут же начинают требовтаь концерта по заявкам? Даже Татсуми не исключение. Я перебираю струны, пою одну песню, потом другую. Он слушает молча, откинувшись на подушку, закрыв глаза. Мои пальцы замирают, когда я понимаю, что он спит. Осторожно ставлю гитару в угол, и опускаюсь на кровтаь рядом с ним.
Рядом с ним не только не скучно, но ещё и спокойно
Никто и никогда не мог до конца понять, кто мы друг другу. Кто-то предполагал, что мы братья. Я - со смуглой кожей, темноволосый и темноглазый никак не походил бледного, черноволосого и синеглазогоТатсуми.
Тогда кто-то предполагал, что мы любовники, но Татсуми был женат, а я жил не один.
Правы были и те, и те. Мы были друг другу названными братьями, и мы были любовниками, очень редко, но были.
Мы были чем-то неразрывно-целым, близким, родным, не представляя жизнь, такую, какой она была, друг без друга.
Только ты мог утихомерить меня своим ледяным непрошибаемым спокойствием, когда я злился и бушевал.
Только я могу по-настоящему взбесить тебя своей безбашенностью.
Только мы можем часами молча сидеть рядом, ведя длинные мысленные диалоги и точно понимаю друг друга. Без слов.
Только мы.
Твоя жена и детки. Мой Мишель и младшая сестрёнка. Они дороги, они нужны, за них, своих любимых и родных мы могли бы отдать жизни.
Но только друг другу мы могли бы доверить собственные жизни.
Как бы сентиментально и глупо это не звучало, я люблю тебя, Татсуми, но никогда я не произнесу этих слов вслух, опасаясь нарваться на твою насмешку, за которой ты, как оыбчно, спрячешь все свои чувства.
Хотя, нет, иногда можно.
Я шепчу три слова одними губами тебе, спящему, и засыпаю сам.