Аннотация: Пока не полностью. Разбивка по главам примерная. Да особой разбивки и нет покуда.
ШАГИ ЗА СПИНОЙ
1
Шаги за спиной раздражали и настораживали. В самом деле, если хорошо подумать, ну кому нужно тащиться за мной через полгорода по ночным улицам? Не то что бы я боялся. По роду своей деятельности отчасти уже и привык к разным неожиданностям. Ну, случалось, что попадал в неприятности, но практически всегда умел повернуть дело так, что выходил из них целым и здоровым, без травм и увечий. Благо в шибко крутые дела не лез, а с мелочью время от времени помогали справляться пара бывших сокурсников, ушедших в очень уж силовые органы, да некоторые спортивные навыки, полученные в отрочестве и юности. И вылезал из этих дел и делишек частенько даже и с прибылью, что с моими доходами момент немаловажный, и практически не нарушая буквы закона. Так что опасения определенные возникали, не более того.
Кому я могу быть нужен? Одет неброско, вид более чем затрапезный: вышедший из моды плащ, промокший насквозь, осенняя шапочка, бесформенным комком напоминающая мокрую мочалку. Старые ботинки явно на ладан дышат; в руках, как и в карманах - ничего. А в ботинках противно хлюпает. Холодные струйки юркими змейками заползают за шиворот и ищут, назойливо ищут что-то в районе лопаток и поясницы. Казалось, на всей земле не осталось сухого места.
За ближайшим углом я остановился и, прислонившись к облупленной стене, приготовился ждать. Быть в неведении стало невмоготу. До этого я уже пару раз так останавливался, но и идущий за мной прекращал преследование, затаиваясь в тени зданий. Бежать ему на встречу было бы вдвойне глупо, и поэтому, подождав немного, я шел себе дальше.
Но сейчас я твердо решил дождаться, чем закончится эта странная, начинающая меня бесить игра в прятки-догоняшки. Закурить не удалось, сигареты в мокром кармане отсырели, превратившись в омерзительный комок раскисшего табака. Из ближайшей подворотни ощутимо тянуло кошками. Сырость и безнадега, казалось, были разлиты в этом отяжелевшем от воды воздухе. Наверное, я даже задремал с открытыми глазами, потому что в следующее мгновение прямо передо мной уже стояла темная фигура, молча и неподвижно. Я сдержал первый порыв дернуться и застыл, по-прежнему не шевелясь, в упор разглядывая незнакомца.
Во всем происходящем было что-то от мрачного готического романа. Невольно вспомнились старинные трансильванские замки, тень отца Гамлета, ржавые цепи в мрачных подземельях. Мелькнула шальная мысль о документе, подписанном кровью. С тревожной иронией я стал вспоминать, как можно обмануть нечистого. Благо у классиков примеров есть предостаточно. Взаимное молчание затягивалось, и невольно мне пришлось начинать первому.
- Слушаю... - заговорил я, стараясь, чтобы голос звучал по возможности бесстрастно и равнодушно. - Чем обязан?.
Мрачная фигура, наконец, энергично проявила признаки жизни.
- Здравствуйте, Вы меня не знаете. Я давно за Вами иду, но всё не решался окликнуть.
-Тогда в чем же дело?
Таинственно начинавшееся приключение перерастало в будничное происшествие. Вот так всегда, кажется вот оно, наконец, что-то необычное и загадочное, а на деле оказывается, что обыденность непобедима и вечна. Наверняка очередной графоман, пишущий поэмы о любви с обязательными рифмами 'розы - морозы'.
-Посмотрите, пожалуйста. - Из недр темной фигуры волшебным образом возникла черная кожаная папка. - Это просили передать вам.
- Кто просил? - по всегдашней привычке я везде ожидал подвоха и конкретности.
- Просили, - с нажимом в голосе повторил незнакомец. - Да вы и сами все поймете. Берите, берите.
В следующее мгновение я держал папку в руках, и, пока я тупо пялился на ее блестящий кожаный бок, незнакомец исчез, как и появился, внезапно. Серой не запахло, моросящий дождь не осветился вспышкой молнии - при всем своем антураже исчезнувший не походил на посланца ада. И на сон происшествие не походило. Вот она папка, в моих руках. Совершенно обычная, но, впрочем, не из дешевых. Смотреть содержимое на таком дожде, да ещё и в темноте было просто невозможно, поэтому, спрятав невольное приобретение поглубже за пазуху, я продолжил свой путь. До дома дошел без приключений, хотя пару раз мне казалось, что темная фигура мелькнула где то на границе восприятия. Пожалуй, все-таки показалось.
Уже дома, в своей скромной холостяцкой квартире, скинув, наконец, насквозь промокшую одежду и облачившись в любимый старый халат, я смог спокойно рассмотреть таинственное подношение. От него пахло дорогой кожей и сигарами. На потемневшей латунной пластинке читалась витиеватая монограмма, с большой русской 'Ф', разделённой симметрично повдоль. На поверку не чёрная, а тёмно-коричневая кожа напоминала старинную бронзу, мягкая упругость её так и манила положить на неё ладонь. Таким папкам место на штучных дубовых столах в кабинете английского лорда или в салоне длиннющего лимузина, но никак не на обшарпанном столике рядом с моим продавленным диваном.
По причине позднего времени, сварив себе вместо кофе чай, положив поближе телефонную трубку и, наконец-то, закурив, я раскрыл папку перед собой.
Здесь, пожалуй, необходимо сделать небольшое отступление в моем рассказе, что бы вам стало понятно, кто все-таки я, откуда появился в столь поздний час на мокрых улицах, и почему не удивился, получив такой странный подарок от незнакомца.
Разрешите представиться - зовут меня Сергей. Сергей по фамилии Разумовский. Да, да, из тех самых Разумовских, о чем не уставала твердить мне моя бабушка, Софья Викентьевна, дама старого воспитания и строгих правил. Так вышло, что с самого детства я не знал своих родителей, и мной занималась она, по мере сил прививая вашему покорному слуге гордость за древнюю фамилию и именитых предков. Я же, по мере всех своих детских сил, сопротивлялся воспитанию. Гонял с мальчишками кошек, мастерил рогатки, убегал на рыбалку. Став постарше, самозабвенно слушал рок, давясь, пил в подъезде теплый портвешок под пирожок с рисом и яйцами, упиваясь, скорее, собственной взрослостью, чем самим вином. Курил через силу и весьма демонстративно дешевые вонючие сигареты, старательно зажевывая запах перед возвращением домой.
Уже позже, поступив, вопреки прогнозам окружающих, в университет на журналистику, я в полной мере смог оценить бабушкин титанический труд. Мне было много легче, чем моим новым товарищам в учебе. Домашнее воспитание и образование под руководством 'дамы из бывших' и сама атмосфера старинного университета помогали мне. С курса на курс, не особо напрягаясь, но и не блистая грандиозными знаниями, университет я закончил. Встал вопрос, что делать дальше? Безработных журналистов у нас в городе уйма, и я также пополнил эти ряды 'акул пера', вечно голодных до сенсаций и жареных фактов. Впрочем, просто голодными эти 'акулы' были зачастую тоже. Мне, однако, повезло - уже через пол года я работал в небольшой газетёнке сомнительной репутации, теша себя надеждой, что в будущем... А ещё через полгода я под разными псевдонимами тискал статейки уже в трёх таких газетках. Моим коньком стали полуфантастические - псевдонаучные статейки, основанные на полупроверенных слухах, причём некоторые из них были мною же и придуманы для разогревания интереса обывателей к газете и, следовательно, для повышения читательского спроса и тиража. И, надо сказать, в некотором роде весьма успешно с этим справлялся.
Но вот однажды, после откровенно и нагло состряпанной 'липы', разразился грандиозный скандал, инициатором которого была Академия наук, и я со свистом вылетел из всех трёх газет сразу. Ну кто мог предположить, что у забулдыги - неудачника, никем не признанного гения, обворованного всеми в научном плане, и которого я лихо сочинил про между прочим у себя на кухне, окажутся такие же имя и фамилия, как у недавно утверждённого академика... Развели их, блин, на мою голову! После этого довольно долго перебивался случайными заработками, публикуясь зачастую под известными журналистскими фамилиями буквально за копейки. 'Авторы' благосклонно подписывались под моим текстом и спокойно забывали про меня до следующей статьи. Как раз в это время мнение обо мне сложилось как о человеке, которого можно не воспринимать всерьёз, но которого не надо сбрасывать со счетов. Я при случае считался весьма полезным и меня можно использовать на любом занудном материале.
К оправданию своему могу сказать, что последствия того скандала на меня повлияли в положительную сторону - теперь я самым тщательным образом проверял всё - до самой последней точки, но репутацию неудачника это изменить уже не могло. Привитая бабушкой любовь к классической и современной поэзии (бабушка читала также Рождественского и Вознесенского, а посему считала себя весьма прогрессивной в поэтическом плане) дали мне ещё одну возможность подработать. В одном из небольших изданий мне доверили поиск молодых поэтов и прозаиков, потому меня знали все графоманы города, осаждающие всё, что могло их нечаянно напечатать. К великому прискорбию моему, гениев современной литературы я так и не нашёл, но пара-тройка подающих надежды молодых поэтов с моей лёгкой руки стали периодически появляться в разных сборниках. Поэтому и моего ночного незнакомца в какой-то момент я принял за назойливого графомана. Они-то меня знали в лицо, а я их - нет.
Но даже все эти подработки давали мне возможность существовать лишь в очень строгом спартанском быте, вопрос о семье к моим тридцати двум годам вставать даже и не мог. Спортивная фигура и приличная физиономия вкупе с умением 'проехать по ушам' позволяла мне знакомиться с очаровательными девушками, с некоторыми из них у меня начинали даже складываться вполне серьёзные отношения, но эти отношения рано или поздно разбивались о мой вечно пустой карман.
Вот тогда-то впервые в жизни мне предложили использовать мои журналистские корочки и знания для получения некоторых конфиденциальных сведений. Умение всё проверять досконально уже было известно в некоторых кругах, пронырливость и цепкость мою знали многие, а умение держать язык за зубами делали мою личность весьма привлекательной для выполнения подобных задач. Я сначала артачился, мол, за кого вы меня принимаете, но мне объяснили, что в работе частного детектива нет ничего неприличного и постыдного, а корочки журналиста просто помогут делать это без лишних усилий, и я сдался. Напяжёнка с финансами стала сглаживаться, и мне в голову уже иногда вполне серьёзно стали приходить мысли о смене профессии. Сказать по правде, в откровенный криминал я голову не пихал, нюх у меня на это оказался неплохой. Решив раз и навсегда, что 'себе дороже', находил повод решительно отказаться от любых сомнительных заказов.
Вот и в этот вечер я шёл с заказа. Часть информации мне удалось вычислить, но для завершения ещё надо было немного потрудиться. Заказ глупый, ничего не меняющий и никому не могущий повредить, хотя щедро оплачиваемый. На полученные за него деньги я успел уже купить себе приличный сотовый телефон и 'почти швейцарские' часы. Клиент прав, если он платит, и прав всегда, если платит хорошо. Этот клиент платил хорошо. Было даже обидно, что кто-то может себе позволить швыряться весьма приличными деньгами ради какой-то прихоти или мимолётного подозрения. Но 'их, богатых, не понять', как говаривал бабушкин сосед дядя Витя. Хотят - пускай себе транжирят, как хотят, мне с этого кусочек хлеба с кусочком масла тоже перепадает. В некоторых случаях - и с икоркой. Но нынешний заказ меня уже на сегодня достал, промочил до последней нитки и вымотал до состояния 'бесчувствия задних ног'. Думать о нём мне больше не хотелось.
И вот передо мною таинственная папка. С интересом полюбовавшись ею снаружи, я решил полюбопытствовать, что там у неё внутри. А внутри было с пяток листочков печатного текста и несколько ксерокопий с каких-то старинных текстов и иллюстраций. Бегло оглядев иллюстрации, я взялся за чтение бумаг.
'Уважаемый Сергей Васильевич!
Приносим глубокие извинения за анонимность обращения к Вам, но дело, с которым мы к Вам обращаемся, не подлежит разглашению. Мы просто не имеем права оглашать свои имена, в то же время обратиться к представителям власти за помощью нам не позволяет пикантность ситуации. Надеюсь, Вы правильно нас поймёте и окажете посильную помощь в наших поисках. Если Вы откажетесь от нашего предложения, мы надеемся, что представленная Вам информация не будет предана огласке. В случае согласия и успешного исхода дела приложенный в качестве аванса чек будет утроен.
Итак, суть дела. Нами на данный момент проверяется старинная легенда, имеющая под собой определённые документальные подтверждения своей достоверности. Согласно данной легенде, после распятия Христа из столешницы, за которой проходила Тайная Вечеря, была изготовлена шкатулка с такой же монограммой, которая находится на переданной Вам папке. По нашим непроверенным сведениям, данная шкатулка может сейчас находиться в Вашем городе. К сожалению, достоверность печати с монограммой находятся под вопросом. Также может случиться, что найденная Вами шкатулка с указанной монограммой может являться поздней подделкой. Но и при таком стечении обстоятельств сумма Вашего вознаграждения не изменится. В Вашу работу входит поиск местонахождения указанного предмета. Приобретение шкатулки не является обязательным условием...'
- Так, - когда у меня стремительно ухудшается настроение, я начинаю говорить сам с собой. - Не хватало только, чтобы меня ещё и как наводчика использовали! Дожил, называется! Докатился, допрыгался...
' ...а чтобы наши намеренья не показались Вам сомнительными, мы предлагаем Вам следующий порядок вознаграждения за находку. При успешном стечении обстоятельств Вы сами договариваетесь о нашей встрече с владельцем шкатулки во избежание подозрений в наших злонамеренных помыслах. Сразу после этого Вы получаете чек на оговоренную сумму. Надеемся на плодотворное сотрудничество, с уважением... Н.А.'
- Во, блин, подслушивают, что ли? Сразу оговорочки - мы, мол, люди честные! Ну что ж, правильно. - Настроение у меня стало улучшаться. Вроде криминалом здесь не пахнет, разве что спекуляцией каким-то предметом старины. - Так, а где же обещанный чек?
Чек нашёлся за листками с текстом, пришпиленный обычной канцелярской скрепкой. Такие вещи, как чеки, попадали мне в руки крайне редко, но строчку с суммой я нашёл сразу. От неожиданности я долго всматривался в неё, пытаясь осознать надпись 'две тысячи пятьсот долларов'. Нет, дело нечисто. Такие бабки за просто так давать не будут. И куда я влип?
Мой новый мобильник зазвенел так неожиданно, что я невольно вздрогнул. Кто может мне звонить, никто ещё не знает моего номера, ведь телефон - то у меня всего с обеда. Я нажал зелёную кнопку.
- Да, слушаю.
- Сергей Васильевич, здравствуйте. Я к Вам по предложению из коричневой папки. Надеюсь, Вы уже приступили к изучению её содержимого?
- Эй, кто говорит? - я почувствовал, что начинаю нервничать и заводиться. - Как вы узнали мой номер телефона? Какого дьявола вы за мной следите? Хотите заказ - придите, объясните, что вам надо, тогда и посмотрим. А иначе я в такие игры не играю.
- Мы понимаем Вашу реакцию и недоверие к происходящему. И нас это только убеждает в правильности нашего выбора. Мы согласны на встречу с Вами, чтобы убедительно доказать Вам, что мы не имеем никаких дурных намерений ни против Вас, ни против возможного обладателя интересующего нас предмета. Внимательно изучите все документы и завтра в десять перезвоните по телефону 588-699-11. И просьба - о деталях заказа - не по телефону. До свиданья.
- Подождите, а как же ... - Мои вопросы повисли в воздухе, оборванные короткими гудками. На дисплее телефона так и не высветился номер позвонившего. А продиктованный телефон был явно не сотовым, и уж точно не из нашего города. Таких номеров у нас нет. Разве что, '11' - это добавочный? И всё равно нет у нас таких номеров.
В голове первоначальный сумбур начал сменяться интересом ко всей этой истории. Такого материала мне ещё не попадало. Как ни странно, но спокойный рассудительный тон моего таинственного собеседника и на меня подействовал успокаивающе. Я снова раскрыл закрытую было папку.
Второй листок был переводом со старинного текста, копия которого лежала тут же. Из пояснения было ясно, что это апокрифические тексты, один - на арамейском, другой, более поздний, на латыни. Как было сказано здесь же, единый перевод был сделан на основании совмещения текстов, так как у обоих документов были потеряны отдельные слова и даже некоторые куски. Ни на латыни, ни по арамейский я не читал, поэтому взялся за единственно доступный мне русский перевод.
'Рассказывают, был один человек именем Иисус Назарей, ходил он по земле Иудейской, и проповедовал. И слушали люди его, и открывали они сердце слову его, ибо говорил он то, чего жаждали услышать.
Узнав о человеке сём, первосвященники испугались его, ибо не их слушали, а Иисуса. Был этот человек по умыслу первосвященников взят, и предан суду, и бит плетьми, и распят на кресте по римскому обычаю. В тот же день упала на землю тьма, и умер он.
Был другой человек именем Иуда Искариот из учеников его. В первый день опресноков предал он Иисуса стражникам, ибо сказал Иисус ученикам своим: один из вас предаст меня. И сказал Иуде: иди и делай дело своё. Иуда привел с собой стражу и поцеловал Иисуса, указав тем - вот он.
Когда Иуда узнал, что по суду первосвященников осуждён был Иисус на смерть, испугался он и раскаялся, бросил взятые за предательство деньги на землю у храма, и пошёл, и удавился на осине.
Правителем Иудеи был римский прокуратор Пилат. Трижды он просил перед судом первосвященников за Иисуса, не найдя вины за ним, но трижды суд требовал смерти для того. И подчинился Пилат суду, и предал Иисуса смерти.
Но велел Пилат сделать ковчег малый из столешницы, за которой в последний раз ел Иисус с учениками своими, и поставил на сём ковчеге печать, и оставил его себе в память о распятом невинно'.
Ну, ничего нового из этого текста я для себя не вынес, краткий пересказ из Евангелия, плюс упоминание о 'малом ковчеге'. Это, видимо, и есть пресловутая шкатулка. Ни описания, ничего, чтобы хоть как-то её опознать. Печать? А что в те времена считалось печатью? М-да... Иди туда - не знамо куда, принеси то - не знамо что. Сказки братьев Гримм. Или Афанасьева, на выбор.
В следующих бумагах было примерное описание ковчега-шкатулки, время и место их нахождения у каких-то лиц. Таких лиц было около двух десятков. Временные пропуски были достаточно велики, видимо, шкатулка выпадала из поля зрения исследователей. К моему удивлению, шкатулка длительное время была у Екатерины Великой. На иллюстрации был её малоизвестный портрет. Рядом с Екатериной на ажурном столике стояла довольно скромная, без особых изысков, шкатулка. Даже увеличенный фрагмент на другой иллюстрации мало прояснял детали. Художник небрежным мазком кисти отметил на её крышке какую-то округлую накладку, очевидно, бронзовую ими медную. Не её ведь старался изобразить художник, а императрицу! Ну что ж, что есть, то есть.
2
Уснул я далеко заполночь, весьма заинтригованный и историей о шкатулке, и историей вокруг всего этого, так, что чуть было не проспал назначенное время звонка. Наскоро плеснув себе в лицо холодной воды, я набрал странный номер. К моему глубокому удивлению, ответили сразу.
- Доброе утро, Сергей Васильевич.
- Доброе утро, - я не знал, как обращаться к своему собеседнику, и невольно повторил за ним фразу приветствия. Обычно я говорил 'здравствуйте' или 'привет'. Что-то на меня это не похоже. Я обычно не попадаю под влияние собеседника.
- Вы ознакомились с документами?
- Да.
- И каково Ваше решение?
- Для окончательного решения я бы хотел, всё-таки, встретиться с Вами с глазу на глаз.
- Обычно мы не идём на такие шаги. Но по некоторым соображениям на этот раз мы нарушим наши неписаные правила. Через час в 'Лабиринте' Вас устроит?
- Ну... - я невольно замялся. - Для 'Лабиринта' у меня нет подходящего костюма. - Подходящего костюма, мелькнула у меня мысль, нет не только для самого фешенебельного ресторана города, но и вообще - нет!
- Ничего страшного. Это и необязательно. Приходите в совершенно любой одежде. Скажете, что Сергею Васильевичу было заказано, и Вас проводят в кабинет. Будем Вас ждать. До встречи.
- До встречи, - неожиданно для себя повторил я.
Мой гардероб никогда не отличался разнообразием. Джинсы, рубашки, свитера - моя любимая одежда. Я, если честно, уже не помню, когда одевал галстук. У меня их было два, подаренные, ещё со студенческих времён. Правда, одеть их было все равно не к чему. И тут я решил схулиганить. Из чувства противоречия, что ли. В любой, значит - в любой. Чтоб видели, что я сам по себе и ни под кого не подстраиваюсь.
Через час, тщательно выбритый и аккуратно причёсанный, с коричневой папкой в хозяйственном пакете я подошёл к огромным стеклянным дверям ресторана. Молчаливый швейцар, плотный пожилой человек в форменном кителе, с выражением неодобрения осмотрел меня. Как видно, клиентов в спортивном костюме, кепке и китайских кроссовках он не воспринимал. Узнав, однако, что мне заказано, жестом пригласил следовать за ним. Первый раз я шёл по этим роскошным коридорам. Пять квадратных метров холла по убранству наверняка стоили больше всей моей квартиры. И это мне не нравилось. Не то, чтоб я комплексовал, но было неуютно как-то, знаете ли.
Швейцар подвёл меня к двери из какого-то ценного дерева. Завитки резьбы плавно чередовались с элементами позолоты, чувствовались вкус и мера. Терпеть не могу кичевую роскошь. Здесь же было дорого и прилично. Редкость по нашим временам. Пропустив меня вовнутрь, швейцар плотно закрыл тяжёлую дверь.
За изящным, подстать всей обстановке, столом сидели трое. Они так разительно отличались друг от друга, что я не сразу поздоровался, невольно разглядывая их. Все трое встали, приветствуя меня, и от таких старорежимных, в бабушкином стиле, манер мне стало приятно. Невысокий полный полковник медицинской службы почтительно кивнул мне, явив обширную блестящую лысину, и предложил мне четвёртое, свободное кресло. Заметьте, не указал, а предложил. Рядом со мной оказался высокий молодой человек с утончёнными чертами лица и бледной кожей в в сочетании с тёмно-каштановыми коротко стрижеными волосами. Подчёркнуто упрощённо-строгий чёрный костюм, такая же рубашка с белой полоской на шее, выглядели удивительно изящно, подстать своему обладателю. Первым заговорил со мной среднего роста мужчина лет сорока. Его чуть горбатый нос, чёрные, в мелкий барашек, волосы и миндалевидные глаза, полные неизбывной ветхозаветной печали, явно подсказывали его национальную принадлежность.
- Мы рады приветствовать Вас лично. - Я узнал этот голос, именно он звонил мне по телефону. - Мы понимаем, что Вам нужны определённые доводы в пользу исполнения поисков необходимого нам предмета. Вас, вероятно, смущает - нет ли здесь чего противозаконного? Сразу со всей ответственностью отвечаем - нет. И заметьте, нам, по сути, нужна не сама шкатулка, а только информация, что она находится у какого - либо человека. Нам необходимо только знать, что она не утеряна, не уничтожена, и что находится в бережных руках. Да, мы готовы выкупить её, но здесь нужна инициатива самого владельца.
- А как я в этом могу убедиться? - в принципе, я уже был готов начать поиски, но жажда информации заставляла меня идти на кураж.
- К сожалению, мы не можем предоставить Вам каких-то бумаг, подтверждающих искренность наших слов, - молодой человек в чёрном говорил по-русски чисто, с едва уловимым, похоже, немецким или прибалтийским акцентом. - Мы можем только сказать Вам, что здесь собрались три представителя трёх заинтересованных сторон, более полутора веков назад договорившихся о совместных действиях. Разрешите представиться - отец Юнг, представитель Римского престола.
- Полковник в отставке Николай Алексеевич Леснов, член координационного совета при Русской православной церкви.
- Лазарь Штиль, юрист, представитель Всемирного совета еврейских общин. Смею Вас заверить, что бумаги, подтверждающие наши личности и полномочия, в полном порядке. Надеюсь, такие рекомендации будут для Вас убедительны?
Несколько мгновений я растерянно переводил глаза с одного на другого.
- Мне, в принципе, это кажется вполне убедительным, но меня смущает другое - такое внимание со стороны столь важных лиц к моей скромной персоне. Ведь у вас наверняка была возможность связаться с профессионалами, с сотрудниками соответствующих ведомств... Ну, в конце концов, можно было нанять частного детектива, а не дилетанта, такого, как я. Или я чего-то не понимаю?
- Дорогой Сергей Васильевич! - низкий приятный голос полковника звучал чуть снисходительно. - Вы же знаете, в какое время мы живём. Частные детективы могут хорошо проследить за неверными супругами, иногда - найти свидетеля происшествия. Остальное они делают весьма скверно. Здесь нужно воспитание и интеллект. Мы наводили серьёзные справки насчёт Вас, посмотрели Вас в деле, и окончательно пришли к выводу - мы в Вас не ошиблись.
- Что значит - 'посмотрели в деле'? - я не понимал, о чём идёт речь.
- Последнее Ваше расследование заказали мы. Нам необходимо было убедиться в Вашей честности и чистоте методов. А продолжать предыдущий заказ не имеет смысла, он уже выполнил свою роль.
- Значит, это была проверочка... Пойду ли я в непогоду ночью чёрте - куда?
- Прошу Вас, не сквернословьте. Нехорошо упоминать нечистого в присутствии представителей сразу трёх концессий. Мы приносим искренние извинения, если это Вас каким - либо образом обидело. - Голос священника звучал вполне убедительно.
- А как насчёт сотрудников разных структур? Не может быть, чтобы они не стали вам помогать; как я понимаю, у вас неплохие связи и влияние.
- Сергей Васильевич! Вы представляете себе - мы начинаем просить представителей правоохранительных органов в поиске некой вещи, не имеющей абсолютно никакой материальной ценности, не находящейся в розыске, а как раз наоборот, находящейся в честном частном владении? - В речи юриста проскользнули лукавые одесситские интонации. - И мы им ещё про Тайную вечерю расскажем - то уж нас если не в сумасшедший дом отправят, то уж куда подальше - это точно. Итак, Сергей Васильевич, наши ответы убедили Вас?
- Вполне. Только я плохо представляю себе, как будет выглядеть поиск иголки в стогу сена. Потяну ли я такую работу? Может, проковыряюсь без толку, только время потеряю. Вам не жалко будет ваших денег? За бесплатно я не буду работать, даже если результат будет равен нулю, аванса я вам не верну. Подумайте, устроит ли вас такое положение вещей.
- Нас это вполне устроит. Единственное, чего мы в таком случае будем вправе требовать от Вас - подробного письменного отчёта о проделанном Вами. И ещё. Вполне возможно, что будет достаточным убедиться в хорошей сохранности артефакта. Кстати, история шкатулки, её возможная история, - поправился Лазарь Штиль, - не являются секретом для нынешнего владельца. Если владелец ничего не знает о ней, его необходимо будет поставить об этом в известность. Кстати, у Вас есть права?
- Да, есть, но машины, к сожалению... - я развёл руками.
- Это поправимо. Вот ключи и доверенность на право управления. 'Жигули' пятой модели госномер У402ЕК. Машина на стоянке. В наше время автомобиль давно уже не роскошь, а средство передвижения. Так будет намного легче и быстрее.
Закончив с выяснением некоторых технических сторон взятого мной в разработку дела, мои работодатели предложили мне пообедать с ними. Как я понял во время обеда, в еде они толк знали, но относились к ней без особого пиетета. Я же, питающийся прилично только в гостях и у бабушки, с трудом подавлял в себе желание слопать всё находящееся на этом столе. Поговорив о разных несущественных мелочах, я поблагодарил всех троих за обед и поспешил откланяться.
3
'Пятёрка' была тёмно-синего цвета, не очень новая, но в приличном состоянии. Снаружи и в салоне - чисто, завелась с первого тычка, обороты не скакали. Двигатель работал спокойно, без натуги. Тронулась плавно, будто признавая во мне нового хозяина. Думаю, мы понравились друг другу.
Ещё по дороге я почувствовал здоровый рабочий зуд и решил сразу брать быка за рога. План мероприятий по поиску быстро складывался у меня в голове. Первое - антикварные магазины и сами антиквары. Никогда с ними не сталкивался. Второе - музей и музейщики. Так, надо выяснить, кто из наших там работает, если есть кто, обязательно помогут. Третье - спросить у бабушки адреса её знакомых стариков, ещё того круга, может, что отсюда прояснится.
Телефон Вальки, моего студенческого друга, был в записной книжке, и я сразу же позвонил ему по мобильнику. Валька работал в секретариате Союза журналистов, потому знал почти обо всех наших однокурсниках - кто, где, почему. Ко мне он относился по старому, без чиновного зазнайства, и нередко подсказывал, где можно что-то подработать. Услышав мой голос, Валька, то бишь Валентин Константинович Возник, вполне искренне обрадовался звонку.
- Ну, потеря, что там у тебя опять случилось? Опять куда-нибудь вляпался? Давай-ка, заскакивай ко мне вечерком, адрес то хоть помнишь? Он не изменился. Ленка тоже будет рада.
- Валь, заскочу обязательно, но пока не об этом. Ты не знаешь, кто из наших работает в краеведческом музее? Вроде, кто-то туда уходил. Мне очень надо поговорить с музейными работниками.
- Опаньки! - в голосе Вальки прозвучало искреннее недоумение. - Там же Лолка твоя работает, ты что, забыл?
- Лолка? - я почувствовал, что невольно притормозил. Да ведь, Лола, Лолита, моя бывшая студенческая любовь, о которой я долго и безуспешно заставлял себя забыть, точно работала в музее. - Валёк, спасибо, очень помог. Пока.
- Ждём вечером обязательно! - спешно почти крикнул мне на прощанье Валька.
Идти в таком виде к Лолке совершенно не хотелось. Ну не мог я появиться у неё в такой одёжке. Прекрасно понимаю, что она давно уже чужая жена, и про меня, наверное, и не вспоминает, но сердчишко застучало быстрее. Тьфу, мальчишество какое-то, тоже мне, великовозрастный Ромео в спортивном костюме! Надо брать себя в руки. И насчет приличного костюма надо подумать.
Долго думать я не стал, зашёл в ближайшее отделение банка, получил по чеку деньги и тут же, в соседнем магазине, купил себе серую, в мелкую полоску, тройку, голубую рубашку с синим галстуком и чёрные туфли. Всё это было для меня дорого, но я уже не мог остановиться. К Лолке я мог идти только при полном параде.
В три часа дня мы с Лолкой уже сидели в её малюсеньком кабинетике где-то в полуподвале музея. Чуть пополневшая Лолка, нет, уже Лолита Валерьевна, хлопотала насчет чая к принесённому мной тортику. Большую жёлтую розу она пристроила в какую-то баночку. До сих пор помню, как она любила большие жёлтые розы. Я с удивлением заметил, что никаких особых чувств на меня не нахлынуло, лишь нежная сладкая грусть, сродни тем, когда рассматриваешь свои детские фотографии, трепыхалась в груди.
Лола рассказала, изредка бросая в меня тревожно-испытующие взгляды, что сыну уже девять лет, что с Косульниковым у них давно натянутые отношения, и, если бы не сын... И что очень жалеет, что всё получилось так неправильно. Что не хотела меня тогда обидеть, что сделала неправильный выбор... И что всё могло быть совсем по-другому... Она явно чего-то ждала от меня, но я молчал, лишь сочувственно кивал головой. Я глядел на неё, пытаясь увидеть в этой солидной даме мою божественную, царственно-грациозную, с ума сводящую Лолку, но не видел ничего, кроме внешнего сходства. Боже, как я был противен сам себе в тот момент! Но ничего не мог с собой поделать. Прошлое ушло, и это я понял окончательно. Нельзя через десять лет встретить свою первую любовь, как будто расстался с ней только вчера. С трудом пересиливая себя, я, натужно улыбаясь, сказал:
- Лол, я к тебе по делу, - и с облегчением заметил, что и Лолка не так уже напряжена. Дело всегда мобилизует. - Я тут материал собираю на историческую тему. Попала в руки интересная печать, хотелось бы знать о ней хоть что-то. Твои учёные - геральдисты смогут мне чем-нибудь помочь?
-Ну, Разумовский, узнаю! Что там у тебя по вспомогательным историческим дисциплинам было - зачёт с третьего раза? Печатями занимается не геральдика, а сфрагистика. У нас в музее нет штатного сфрагиста, но, может быть, Павел Андреевич поможет, хоть он и нумизмат.
Павел Андреевич, седой добродушный толстячёк с окладистой бородой, работал в соседнем кабинете.
- Лолочка, заходите, заходите, знакомьте меня с Вашим молодым человеком! Так приятно быть в молодёжной компании - и сам молодею, лет, эдак, на надцать! Вы глядите, Лолочка, я ещё за Вами ухаживать начну!
- Пал Андреич, вечно Вы со своими шутками! - Лола кокетливо махнула рукой. - Познакомьтесь - Сергей Васильевич Разумовский, мой бывший однокурсник. Он журналист, сейчас работает над одной исторической темой. Мы с просьбой и надеждой - может, Вы поможете. Серёжа, покажи свою папку.
- Вот, я бы хотел узнать что-нибудь об этой печати.
- Ну-с, молодой человек, попробуем Вам помочь. Так-так, интересно, интересно. Только, во-первых, это не печать, а оттиск с печати. Во-вторых, это не сам оттиск, а его поздняя копия. Для 'третьих', Лолочка, подайте мне, пожалуйста, с полки вот ту большую лупу. Ну-ка, ну-ка... Да, молодой человек, вещица сия есть предмет не совсем обычный. Что можно сказать на первый взгляд? Буква 'эф', по всему, русская, но такого написания мне не встречалось. Или, может быть, греческая 'фи'? Скорее всего, что здесь какой-то тайный знак, тайный смысл. Вот эта вертикальная линия, что делит 'Ф' пополам, она неспроста, чувствую, неспроста. Буква как будто из двух половинок. Скорее всего, какая-то аллегория. Но больше всего меня заинтересовал узор вокруг. Похоже, молодые люди, это даже не узор, а письмо! Что-то древнее восточное, явно арамейской группы, или позднее подражание. Знаете, мода была одно время на старинные непонятные письмена. Могли на изящный предмет скопировать любой текст, вплоть до отчёта сборщика налогов. А иногда вообще разную абракадабру писали, лишь бы похоже было. Если вы мне оставите эту папочку, ну, или хотя бы прорисовку с оттиска, через несколько дней я вам постараюсь помочь с переводом. Есть у меня один старинный приятель, востоковед, но он сейчас на пенсии, живёт далеко от областного центра, в маленьком захолустном городке, ближе, понимаете ли, к природе и народу.
- Павел Андреевич, а, может, Вы мне дадите его адрес, я сам к нему съезжу, так быстрее будет.
- Ну что ж, если такая спешка, подходите-ка Вы завтра сюда к девяти. Адрес его у меня дома, да и без рекомендательного письма он вряд ли кого примет. И я как раз соберусь письмо старому другу написать, а то, знаете, быт заел, всё откладываю, откладываю. Понимаю - всё это отговорки, но так уж получается.
Пообещав завтра обязательно заехать, я спешно попрощался с Павлом Андреевичем и Лолой. Заскочив в машину, долго не мог успокоиться. Что, я совсем бездушный стал, что ли? Или выгорело всё? Лучше бы вообще с ней не встречаться - так хоть осталась Лолка у меня в памяти той, тогдашней, при воспоминании о которой сладко щемило сердце... А так - даже разочарование какое-то вперемешку с недоумением. Не такую запомнил я её, не такую.
4
Жадно покурив прямо в машине, решил - собраться, делать дело. На очереди у меня были антикварные магазины. Напрасно я думал, что на миллионный город их будет один-два. В справочном бюро мне выдали аж девять адресов, пояснив, что данные могут быть неполными. Так же в справочном получил адрес клуба коллекционеров, на всякий случай. И двинул в ближайший магазин под названьем 'Антиквар', в самом центре на самом престижном месте.
'Антиквар' занимал две большие комнаты в книжном магазине. Вместительные витрины и застеклённые полки, казалось, были битком набиты старыми и старинными вещами и вещицами. Медные монеты, подсвечники и альбомы, книги в тяжёлых переплётах, статуэтки и картинки, письменные приборы и каслинское литьё, старинный фарфор и карманные часы - чего тут только не было! Ярким пятном выделялась огромная, больше метра, икона какого-то святого и, рядом, коричневый граммофон с помятой кое-где трубой. За столиком с монетами и орденами сидел сухощавый пожилой человек с гривой седых вьющихся волос.
- День добрый! Чем могу помочь, чем интересуетесь? Вам для себя или кому подарок? У нас богатый выбор, мы наверняка поможем приобрести нужный Вам экземпляр. Итак, что у Вас? - мягкий грассирующий голос звучал доброжелательно, но не более чем как к случайно заглянувшему покупателю.
- У меня конкретная вещь. - Я достал из пакета папку. - Меня интересуют любые предметы с таким клеймом, отпечатком, рисунком, не важно. И, по возможности, любая информация по ним.
- О, молодой человек! - интонация изменилась на восхищенно-доверительную. - Чувствуется, что Вы человек с пониманием. Мало кто сейчас понимает толк в приличных вещах. То, что Вы ищете, очень приличная вещь, хотя у Вас и только копия. Что поделать, это только копия, что бы мне про это не говорили. Можно взглянуть на Вашу папочку? Мне изнутри, где крепление. Вот видите, я так и знал, эта титульная пластинка намного старше Вашей шикарной папки. Не могу утверждать точно, но это не позднее второй половины восемнадцатого века. Я прав? - я кивнул ему, не зная, что и ответить. - Вот видите, я прав. Но всё равно это только копия! - радостно воскликнул он, рассматривая папку у самого носа через тяжёлые очки. - Даже представить себе не могу, каков возраст оригинала. Хотя и это, - он кивнул на папку, - очень приличная вещь. И что Вы за неё просите?
- Я не продаю, я ищу, можно сказать, предметы из комплекта. У Вас есть что-нибудь подобное?
- Жаль, молодой человек, очень жаль. Такие предметы просто так не продаются, на полках просто так не выставляются. И это всегда довольно дорого, иногда - очень дорого. У нас в городе такие вещи могут быть только у меня или у Эверта. У меня такого нет, попробуйте спросить у него.
- А где мне его найти?
- Вы приносите мне такие вещи и говорите, что таки не знаете Карла Генриховича? Вы что, приезжий? Ну, тогда это оправдывает Вас. Вот, я Вам пишу его адрес, скажете, что Вы от Фельдмана, это я - Фельдман, Илья Борисович. И поторопитесь, он в семь уже закрывается!
Наскоро поблагодарив словоохотливого антиквара, я рванул на улицу Свободы, 18 в. Пару раз проскочив светофоры на глубокий жёлтый, абсолютно не соблюдая скоростной режим, я туда прибыл за двадцать минут до закрытия.
В старинном подвальчике было светло и уютно. Картин и книг здесь было значительно больше, чем в 'Антикваре'. За тяжёлым тёмного дерева столом сидел крупный очень пожилой мужчина. Он тихо разговаривал с женщиной тоже пенсионного возраста, внимательно рассматривая какую-то безделушку. Пользуясь моментом, я оглядел помещение, задержавшись взглядом на монументальном столе. Во всём явно чувствовалась немецкая педантичность. Каждая вещь знала своё место. Старинный чернильный прибор соседствовал со стильным органайзером, в котором ручки, фломастеры и карандаши выстроились строго по ранжиру. Огромный монитор с плоским экраном был бы украшением любого компьютерного центра. На зелёной бархатной подушечке царственно покоилась гигантская лупа в бронзовой оправке с костяной ручкой. Стопка тоненьких и пухлых папок была выровнена по краю стола, словно по нивелиру. Мне создать такой порядок не хватило бы ни сил, ни терпения.
Увидев меня, женщина внезапно смутилась, зыркнула неприязненно яркими не по возрасту зелёными глазищами, чуть ли не выхватила из рук мужчины безделушку и решительно направилась к выходу.
Я подошёл к столу антиквара. Серые водянистые глаза из под кустистых бровей смотрели на меня, странным образом не выражая ровным счетом ничего.
Да уж, что бы так взглянуть на человека, нужен или врожденный талант, или долгие годы практики. Даже мне, много общающимся с разными людьми, стало как-то неуютно.
Но работа есть работа. Изобразив на лице искреннее почтение, я поздоровался.
- Добрый день. Я от Фельдмана. Илья Борисович рекомендовал обратиться к Вам. Тут, видите ли, такое дело, - стараясь не нарушить ничего в строгой геометрии предметов на столе, я положил на него папку. - Будьте добры, взгляните.
Эверт ласкающими движениями погладил папку по кожаному боку, и только после этого перевернул ее монограммой вверх. Если в глазах хозяина что-то и промелькнуло, я этого не заметил, но рука его неуловимо дрогнула. Неторопливо протер замшевой салфеткой цейсовский уникум и внимательно приступил к изучению оттиска печати.
И лишь сейчас я увидел, что перед до мной не бездушный робот, настроенный на изучение старинных вещий, а живой человек. Впервые в его глазах я смог прочитать эмоцию. Но вот какую?
- Ничем не могу быть Вам полезен, - голос Эверта прозвучал сухо. Он с бесстрастным выражением протянул мне папку. Лупа вернулась на свое законное место.
- Так Вы ведь даже... - начал было я.
- Ничем не могу быть Вам полезен, - с нажимом в голосе повторил он, снял со стопки верхнюю папку и демонстративно углубился в изучение её содержимого. Пожав плечами, я направился к выходу, успев, однако, отметить для себя, что в папке ничего не было, кроме чистых листов писчей бумаги. Такое ко мне отношение, мягко говоря, меня удивило, но мне же с ним детей не крестить. И я постарался поскорее забыть об этом странном происшествии, тем более меня наутро ждала долгая дорога в неведомый провинциальный городишко.
5
Дождь, как видно, зарядил надолго. Лужи на глазах превращались в настоящие озёра, в которых не то, что легковушка - трактор мог завязнуть до бог весть какого времени. Но ехать было надо - время поджимало. Да и холодало заметно. Волглая сырость змеёй забиралась под куртку, явно не приспособленную к этакому всемирному потопу. Осень, как время года, можно было бы даже полюбить, если бы не эти занудные серые дожди и не эта пронизывающая до позвоночника, раздражающая по полной программе сырость.
Сигарета закончилась. Сколько ни думай, а ехать надо.
- Будь что будет, - решил Сергей, надеясь, как истинный русский, только на бога и вечный авось. - Проскочу.
Двигатель завёлся сразу, ласково урча прирученным тигрёнком. Почти сразу в кабине потеплело, и ночь, и лужи, и вся эта дрянная расхлябанная дорога уже не казались такими тоскливыми и безысходными.
- Вперёд, - сам себе сказал Сергей, осторожно, но решительно нажимая на газ.
Дорога, похоже, и без дождей была - не подарок. Стараясь не попадать в разбитую какими-то автомонстрами колею, то выползая на покрытую жухлой травой обочину, то елозя по грязной жиже, он медленно, но верно тянул покорный 'Жигулёнок' вперёд и вперёд. Там, впереди, был неведомый городок с абсурдным названием Заколупинск. Пока шёл по трассе - всё бы ничего. Но все карты спутала надпись 'Ремонт дороги. Объезд - 1,5 км'. Чёрт дёрнул легкомысленно поверить в точность указанного расстояния! Сергей проехал уж не менее десяти километров, а асфальта всё не было. Возвращаться было страшновато - найдётся ли обратный въезд на трассу? Лишь в сердце теплилась надежда, что вот-вот, ну за тем, следующим поворотом, будет нормальная дорога. Несколько раз останавливался, выходил осмотреться, но вокруг в сереющем клочками тумане можно было разглядеть только небольшие островки березняка да пухлые заросли какого-то колючего кустарника.
Выехал специально в обед, чтобы устроиться, осмотреться, а вечерком успеть к старинному другу Пал Андреича, востоковеду на пенсии Балашову Владимиру Феофановичу. Музейный нумизмат снабдил 'приятного молодого человека' объёмным письмом и бутылкой армянского коньяка, на котором не было ни буквы по-русски. Сергей Разумовский никогда не считал себя знатоком 'благородных напитков', но форма бутылки, строгость и изящество этикеток наводили на мысль, что такой коньячок найдёшь даже не в каждом солидном магазине. Если б всё шло нормально, сейчас бы как раз подходил с этой бутылочкой к этому 'несносному чудаку, но, поверьте, молодой человек, обладающему благороднейшим сердцем и удивительно прозорливым умом'. Пал Андреич так расхвалил своего студенческого друга, отпуская многозначительные хитрые взгляды при упоминании их молодецких проказ и забав, что невольно представлялся некий анекдотический поручик Ржевский в смокинге со здоровенным фолиантом подмышкой.
Вечер сгущался, уплотняясь мелким моросящим дождём, заворачивался в растущие лохматые космы тумана, молчаливо прятал в спадающих сумерках совсем уж голые кусты. Давящее чувство бесконечного одиночества и вселенской затерянности невольно закрадывалось куда-то в продрогшую грудь. Сергей в который раз чертыхнулся, враскачку вырывая переднее колесо из очередной ямы, заполненной осклизлой блестящей грязью. Поминая нехорошим словом и дорогу, и неизвестный городишко с несуразным названием, он уже чётко представлял, что сегодня запланированный визит безусловно не состоится. А колесо всё никак не хотело вылезать из грязи, движок натужно кряхтел и надрывался, задирая обороты до критической отметки. Всё было бестолку.
Сергей вышел из машины, заглянул под неё. Днище плотно лежало на дороге. Ни лопаты, ни топора в багажнике не было. Домкрат продавил пропитанную водой землю как пластилин, а найти чего-нибудь подходящее для опоры не удалось. Оставалось или ждать утра, или искать трактор сейчас. Недолго думая, решил пройти несколько километров вперёд, а если ничего не найдёт, вернуться назад и ждать до чуда.
Ботинки промокли вмиг. Как ни старался идти по обочине, а на них все равно наросли пудовые грязевые подошвы, каждый шаг давался с трудом, ноги скользили, сырость всё сильней пробиралась под незатейливую куртёшку. Сергей понял, что долго он так не протянет, и решил было возвращаться назад к машине. Светлое пятно замаячило впереди справа, то прикрываясь туманными разводами, то слабо проступая на фоне стремительно темнеющего неба..
Метров через пятьдесят стало ясно, что это какая-то постройка. А где свет и постройка - там тепло и люди, резонно решил себе Сергей и, почувствовав прилив сил, рванул туда. Ноги нашарили твёрдую, похоже, отсыпанную, дорожку. Подойдя поближе, Сергей увидел старый, но ещё хорошо ухоженный дом. От него пахло молоком, гречневой кашей и курятником. Меж двух рябин, усыпанных крупными гроздьями, высоко поднималось крыльцо. Наскоро оббив с ботинок прилипшую грязь, из приличия пошаркав подошвами о решетку у крыльца, энергично взошёл по крутым ступеням
6
Худосочные лучи осеннего солнца робко пробились сквозь щелку белых полотняных занавесок, царапнули по проявившейся щетине и настойчиво упёрлись прямо в веки. Спать дальше было невозможно. Сергей приоткрыл глаза. Чистая побелённая комната с минимумом мебели и максимумом света. В углу на полочке - три иконы и пара маленьких образков. На комнату в три больших окна - стол с двумя широкими скамьями, большой сундук, старая этажерка с книжками да его кровать. В самом углу - кадка со старым фикусом, метра в два высотой. Места оставалось столько, что хоть танцы устраивай. Но Разумовскому здесь нравилось. Наверное, потому, что никогда не жил в деревне. Но как он здесь оказался - оставалось непонятным. Так же как непонятной была слабость и ноющий затылок. Стоп. Затылок. Болит затылок. Что-то начинает вспоминаться.
...На площадке у двери остановился, пригладил волосы, растрепавшиеся под мокрым капюшоном, уже поднял руку, чтоб постучать в дверь, но под ногой что-то хрустнуло, стопа поехала вперёд по сырому крыльцу. Последнее, что успел отметить Сергей, это глухой звон в резко заболевшем затылке и медный привкус во рту. Потом всё это закрыла темнота.
Всё ясно. 'Поскользнулся, упал. Потерял сознание. Очнулся - гипс'. Кстати, ничего не сломал? Вроде всё шевелится, только локоть немного саднит. Сел на кровати, спустил ноги на круглый самотканый половичёк. Голова пошла кругом. Неприятно подташнивало. Видно, крепко вчера башкой приложился. С удивлением отметил, что сидит в плавках и чьей-то старенькой, местами заштопанной, но чистой тельняшке. И хозяин тельняшки был покрупнее Сергея, а в нём самом девяносто два кг на сто восемьдесят семь сантиметров. Страшно захотелось пить. И в туалет. Причём последнее - ещё страшнее.
- Эй, хозяева! Есть кто?.. - и оборвал свой осипший голос, прикрывая голые колени одеялом, так как в комнату зашла миниатюрная девушка лет пятнадцати-шестнадцати. Простенький синий халатик, светло-русые волосы, сплетённые в толстенную косу, глаза цвета спелой смородины и слабые конопушки на чуть вздёрнутом носу - всё это было так органично и наивно-мило, что Сергей невольно залюбовался девчушкой, как любуются картиной Васнецова или Флоренского.
- Здравствуйте, - у неё был приятный, довольно высокий голос. Глаза глядели чуть настороженно, но с изрядной долей любопытства. - Вы уже пришли в себя?
- Ну, - Сергей немного растерялся. - Пришёл. И здравствуйте. - Девчушка прыснула в ладошку от его неловкого ответа, но тут же перешла на серьёзный лад.
- Меня Машей зовут. Вас - Сергей Васильевич. Вы извините, мы с бабулей, когда Вашу одежду стирали, документы посмотрели. Вы журналист, только не ясно, из какой газеты.
- А я, Машенька, на вольных хлебах, свободный художник.
- Что значит - свободный художник? Где-то же Вы работаете?
- Ну, свободный художник - это возможность заниматься творчеством, не завися ни от кого и от чего, в том числе - и от получения, такой, как оказывается, необходимой в хозяйстве вещи, как денюшка. Машенька, два вопроса, можно? - Маша кивнула. - Где у вас можно попить и где у вас можно... Ну, в общем, где тут у вас туалет?
Маша охнула, и, коря себя за болтливость и бестолковость, побежала за его одеждой, объяснив, что удобства во дворе, по левой тропинке, до конца. Пока Сергей ходил по пустому, свободному от урожая огороду туда и обратно, пока мылся белым мылом под алюминиевым рукомойником, на массивном столе появилась крынка с какой-то крышечкой в горловине, большая фаянсовая кружка и две тарелки, покрытые кружевной салфеткой.
- Вы кушайте, мы-то уже поели, а Вам поправляться надо. Вы нас вчера так напугали - слышим, шаги на крылечке, потом - грохот. Вышли, а Вы лежите, не шевелитесь. Это Вы на плошке кошачьей поскользнулись. - Маша сняла салфетку с тарелок, налила в кружку молока. Пушистые поджаристые оладьи и варёные яйца с молоком - чересчур шикарный завтрак для одинокого холостяка. - Оладушки ещё не остыли, я их специально в печке держала.
- Спасибо, не откажусь, - откусив воздушную, удивительно вкусную оладью, сказал Сергей. - А где же ваша бабушка?
- Бабуля сейчас корову доит. Скоро прийти уж должна. А деда Вашу машину к дому подогнал, сейчас уехал в Кузовлёво, они там вторую неделю чего-то строят.
- Машина уже здесь? Вот это да. Ну, спасибо ему огромное. А я заплутал, на трассе 'Объезд' поставили, а где опять на трассу заехать, не нашёл.
- Так Вам надо было ещё правее взять, по нижней дороге и доехали б. А так между дорог по грязи и завязли. Но ничего, от нас хорошая дорога на трассу идёт, у нас тут пасека, машин много бывает. - Маша замолчала, прислушавшись. - А вот и бабуля пришла!
Дверь скрипнула, колыхнулись занавески, пропуская в комнату нестарую ещё женщину, чуть полноватую, с проседью туго скрученных на затылке волос. Пристальные глаза так внимательно глянули на Разумовского, что ему даже стало не по себе. Как будто он первоклассник, провинившийся перед грозным директором школы. Стряхивая с себя эту неловкость, Сергей поздоровался.
- Ну, здравствуй, здравствуй, путешественник. Голова-то как, сильно болит? - у неё был тихий грудной голос, который хотелось слушать и которого хотелось слушаться. Голос завораживал, успокаивал, в голове становилось чисто и безмятежно, ноющая боль в затылке съёжилась в маленькую точку и куда-то отдалилась.
- Спасибо, уже нормально, - удивлённо вслушиваясь в необычные ощущения, ответил Сергей. - Спасибо Вам за помощь, мне пора.
- Посмотри-ка мне в глаза. - Женщина подошла ближе, провела чуть согнутыми ладонями над его головой, будто оглаживая её. От ладоней ощутимо веяло упругим теплом. Ноющая точка запульсировала резкой болью и почти пропала. - Рано тебе, милый мой, в путь-дорожку, пока рано. Подлечиться, полежать тебе денёк-другой надо, а то совсем плохо может стать.
- Да что Вы, мне и так неловко перед вами. Столько неудобств создаю.
- Неловко спать на потолке - одеяло сваливается, - чуть резко сказала она. День - другой полежишь, поправишься, тогда и поедешь.
- Вы бабу Аню слушайте, она у нас лечить умеет, враз на ноги поставит, - торопливо проговорила Маша.
- А ты, пострела, чем попусту болтать, поставь лучше самовар, кипяток нужен будет, - строгий взгляд упёрся на внучку, и та мигом улетучилась, порхнув занавесками. - Надо, надо тебе подлечиться, голову поправить, нехорошо у тебя сейчас с головой. Сейчас отвару выпьешь, поспишь, а к вечеру другая травка настоится, хорошая, от таких дел крепко помогает. Меня можешь звать баба Аня или Анна Егоровна, как самому удобней будет. А пока ложись, ложись. - Она пододвинула к кровати тяжёлую скамью, села на край в изголовье. Откуда-то в её руке очутился маленький огарок свечи с привязанными к нему пёстрыми пёрышками. Достав из кармана фартука дешевую китайскую зажигалку, зажгла торчащий в сторону фитиль.
- Сам-то давно крещёный?
- С рождения. Бабушка крестила.
- Это хорошо, что с рождения. Некрещёных труднее лечить. И тех, кто молитв не знает. Вот однажды старика татарина лечила, вроде и не нашей, не православной веры, а вылечился быстро, верующий потому что. Бог-то един, просто молимся по-разному. - Она подцепила пальцем каплю расплавленного воска, нарисовала ею на лбу Сергея крест и, легонько раскачивая свечой, тихо забормотала что-то нараспев. Слов было не разобрать, вроде, поодиночке понятные, но собранные воедино немудрёным напевом, они невнятно смешивались, ускользали из понимания, превращаясь в таинственный клубок ритма и звуков. Слова зависали в его голове, уплотнялись, вспыхивали и гасли, мерцали радужным переливом, наполняясь значимостью и необыкновенной торжественностью.
В другое время Сергей только поулыбался бы такому представлению со свечой и заговором, но сейчас происходящее воспринималось вполне серьёзно. Оно завораживало, сковывало внимание, наполняло непонятным умилением соучастия в этом удивительном действе. Тело его то деревенело, то размякало в сладостной истоме, теряя чувство реальности. Так смотрят интересное кино, полностью погружаясь в сюжет, вздрагивая в неожиданных местах и сопереживая герою, падая вместе с ним на никак не раскрывающемся парашюте и ощущая холодок внизу живота. Где-то в самом дальнем уголке сознания трепыхался слабый протест - да ничего ж особенного, - но тут же это сомнение отодвигалось куда-то ещё дальше, безоговорочно посрамленное лавиной восторга в сопричастности с этим Нечто.
Не переставая жадно внимать фантастической музыке невнятных слов, Сергей покорно выпил из рук женщины прохладный отвар каких-то трав. Сил держать чашку не было, каждый глоток давался с трудом, будто нужно было управлять своим телом на расстоянии. Он, может быть, даже стал бы отказываться от душистой, резко пахнущей жидкости, но побоялся своим строптивым отказом нарушить гармонию чудесного ритма и звуков. Увидел как со стороны, что Анна Егоровна перекрестила его и положила ему руку на внезапно вспотевший лоб. Закрыв глаза под шероховатой тёплой ладонью, Сергей восторженно всё пытался успеть ухватить мерцающие слова, понять и принять небывалую их значимость, но они ускользали, оплетая его нежным и мягким трепетом.
Восторг и наслаждение ещё не покинули его, когда он вдруг заметил, что в комнате он один, а за окном тихонько сгущаются сумерки. Как будто только этого и ждала, Анна Егоровна вошла в комнату с маленькой кружкой в руке.
- Ну, ты и спать горазд! Молодец, теперь быстро поправишься. А пока на, выпей-ка. И садись, ужинать будем, раз обед проспал.
За ужином, налегая на варёную картошечку с золотистым поджаренным луком, малосольным огурцом и нежными маринованными маслятами, с наслаждением прикусывая необычайно вкусным ржаным хлебом, Сергей вдруг подумал, что ему совсем не хочется отсюда уезжать. Что здесь так хорошо и уютно, как, наверное, уже не было лет десять, с тех самых пор, когда он уехал в свою холостяцкую квартиру от любимой своей Софьи Викентьены. И что, несмотря на разницу во внешности, возрасте, воспитании и занятий, Анна Егоровна чем-то неуловимым, но весьма существенным напоминает ему его бабушку. С острой горечью отметил, что давно не был у неё, лишь говорил с ней по телефону, да и то, когда она, в основном, сама звонила, соскучившись по внуку.
- Ну что, Серёжа, первый раз у знахарки лечился? Не шибко заморочился? Первый раз всегда не по себе, но это, слава Богу, ничего, потом привыкают.
- Анна Егоровна, вот вы, как я понял, человек верующий, как же это с верой согласуется - знахарство, заговоры? Церковь-то, вроде, это не приветствует?
- Это ты про то, что некоторые говорят, что всё это от лукавого? - она степенно перекрестилась. - Так это люди незнающие говорят, самого себя боящиеся. Я-то с молитвой лечу, с чистым помыслом, а не с бесовским. Не всё человек сам о себе ещё знает, потому и боится неизвестного, особо, если объяснить не всё может. Вот биополе есть? Есть. Что это такое и как его замерить - ещё учёные сами толком не знают, но оно же есть. Вот ты смотришь глазами, и видишь всё, что перед тобой. А вот расскажи мне подробно, как это всё происходит - ведь не расскажешь. Так и здесь - как я своим биополем на чужое, больное действую - сказать не могу, как это у меня получается - не знаю просто. Тут учёный один по телевизору выступал, говорил, что заговоры меняют это самое поле и настраивают на нужный ритм, на нужный импульс. У кого биополе сильное, тот сам может своим биополем на чужое воздействовать, настраивать его на лечебную волну, как радио. И что не смысл важен, а ритм, да сами звуки - мягкие или твёрдые, плавные или резкие. Я потом долго думала - а ведь похоже на то. Вот ты палец резал когда до крови? Так вот надо серединой ладошки ранку прижать, и несколько раз сказать: 'Ехал по городу царь. У коня конь карь. А ты, руда, стань'. Слышишь, какие звуки резкие, царапающие. Слова короткие, как рубленые. И строчка неровная, не Пушкин, чай. А ещё и середина ладошки - центр энергетики в человеке, сюда же добавляет, лечит. Если рана не сильно глубокая, кровь быстро остановится. А травками лечу - так и врачи травки выписывают, их только знать надо - что от чего.
- Вот уж не думал, Анна Егоровна, что здесь научная подоснова есть. А ведь я долгое время о всяких необычных вещах писал, между наукой и фантастикой.
- А я читала несколько твоих статей. Фамилия запоминающаяся - вот и отметила про себя. Пишешь неплохо, слог хороший, только ерунду какую-то. Сам, поди, выдумываешь? - с мягкой усмешкой глянула на обескураженного Сергея.
- Нет, ну я, как автор, могу, то есть имею право на некий вымысел... - у Сергея слова не находились, чтобы оправдать свои статьи. Ещё вчера они казались ему такими крутыми, прикольными, имеющими право быть как некий будоражаще-развлекательный жанр, но сейчас ему вдруг стало неимоверно стыдно за то пустое залихватское враньё, которое он гордо подписывал своим именем.
- Ладно, ладно, не смущайся, я же не отчитывать тебя хотела. Если кому-то нравится - пусть читают, таким людям тоже надо что-то читать. Тут дело не в них, а в тебе. Ты с каким сердцем это всё пишешь? Если людей поразвлекать, дурака повалять - это ничего, это нормально. Но если пишешь такое, а сам думаешь - вы, дураки, ещё не такое у меня, умного, слопаете. Вот это уже грех, это от лукавого.
- Да ничего я такого не думал, писал себе и писал... - промямлил, совершенно теряясь, Сергей. Нелепо это как-то выглядело - его, профессионального журналиста, которого при всём при том всё-таки ценили за профессионализм - на раз-два под орех разделала сельская бабуля, причём легко и просто, без выкрутасов.
- Вот видишь, и тут нет однозначности. Что - от Бога, что - от дьявола? Я вот ядом змеиным тоже лечу. Яд - а ведь он же - лекарство. Начни же кого каждый день одними пирожными кормить - самыми вкусными, самыми полезными - и ведь зачахнет человек. Надо просто знать, что делаешь, и выбор делать себе самому - с чистым ли сердцем, не во вред ли ты делаешь то или иное. Нет ничего плохого или хорошего - есть только наши дела и мысли - хорошие или плохие. Вот динамит - им можно скалу взорвать, чтоб дорогу построить, а можно в мину положить и - на дорогу, под машину с людьми. Здесь - дорога, и здесь - дорога. Здесь - для людей, и здесь - на людей. Динамит не плох и не хорош. Дело только в выборе. И в тех помыслах, что человек в дело своё вкладывает. Думаешь - банальные вещи тётка говорит? А ты ещё раз послушай. Ты-то, я смотрю, ещё ни разу большого выбора в своей жизни не сделал. Так, катился, куда катится, плыл, куда плывётся. Даже когда судьбу свою надо было решать лет, эдак, десять назад, на другого человека груз выбора переложил. Что зыркнул глазищами? Я про тебя многое могу сказать, да только не ко времени это. А ведь пора тебе уметь уже выбор делать. Иначе так и проживёшь всю жизнь свою - в ожидании чего-то. А потом оглянешься - то не сделал, это не успел. А всё потому, что не научился выбор свой сам делать. И не обижайся на меня, ты мне понравился, есть в тебе чистое, светлое, хотя и пустого ещё ой, как много. Очень хочется, чтобы тёмного да грязного в это пустое не набралось. Ну, всё, хватит, заговорила я тебя, а тебе ещё спать-отсыпаться надо, если хочешь завтра в дорогу тронуться.
- Мне бы хотелось с Вами ещё о многом поговорить, интересный разговор у нас с Вами получается, Анна Егоровна.
- Ну, если захочешь ещё поговорить, на обратном пути заедешь, обязательно поговорим. А сейчас и мне спать пора. Вы-то, городские, рано не встаёте. А в деревне надо до солнышка вставать, дел много. - Она провела ладонью у его виска, и Сергей вдруг почувствовал, как сильно он хочет спать. И заснул тут же, быстро и без снов.
Утром после завтрака, сердечно поблагодарив гостеприимных хозяев, Сергей завёл вымытую машину и двинул по указанному Машей направлению. Напоследок ещё раз опрофанился, пытаясь предложить денег. Маша недоумённо посмотрела на Анну Егоровну, а та так глянула на него, что захотелось провалиться на месте от неловкости.
- Захочешь поблагодарить - лучше приезжай в гости. У нас хорошие люди редко бывают - всё, в основном, торговцы мёдом, с ними и поговорить-то толком - не поговоришь. Хоть расскажешь, как у тебя дело твоё продвигается. Дело-то у тебя важное, дело большого выбора.
- Да что Вы, дело как дело, ничего особенного, - пожал плечами Сергей. - Просто возможность подзаработать. А заеду обязательно.
- Ну-ну, - с грустной улыбкой протянула Анна Егоровна. - Храни тебя господь. - И широко, почти торжественно перекрестила его трижды.
Метров через триста, за небольшой рощицей тонких берёзок, на самом деле показалась отличная бетонка.
7
Кофе оказался скверным. Зато подававшая его официантка была настоящей куколкой. Это был тот тип женщин, рассказывая о которых восточные мужчины закатывают глаза и делают губы трубочкой, причмокивая от удовольствия. И даже примерный семьянин-однолюб плотоядно сглатывает слюну, оглядываясь ей вослед. Нет, всё-таки не зря зашёл он в эту кафешку. На облупленные стены и давно небеленый потолок никто не обращал никакого внимания. Недостатки отделки помещения с лихвой компенсировались этим ярким представителем женского пола. Явно привыкшая к общему вниманию, официантка гордо несла себя так, как это делала английская королева лет триста тому назад. И хотя волею судьбы работала в этой жалкой забегаловке - раздавала заказанные блюда, будто монаршие милости. Водители-дальнобойщики и строители с путепровода, обычная публика заведения, ели нарочито медленно, глазея вовсе не в тарелку, а на соблазнительные формы, слабо прикрытые синим казенным халатом и белым легкомысленным передничком.
- Но-но! Куда грабли тянешь?! - с грозной игривостью донеслось от стола с пронырливого вида водителем. - Ты гляди у меня, а то сейчас вот тарелка на голове окажется!
- Да я что? Я - ничего. Я ж ничего такого, я пособить хотел, - водила явно не ожидал такого мощного встречного отпора.
- Знаем мы, как вы честным девушкам пособляете! Наобещаете семь вёрст до небес, своё получите, и - шмыг в кабину, ищи-свищи ветра в поле. А что с девушкой потом станется, наплевать, мало ли их по дороге встречается.
- Да я же серьёзно, без всяких там глупостей, шуры-муры там, или тудым-сюдым. Я и жениться могу, - проныра-водитель слабо верил в такую возможность, но на данный момент говорил почти искренне.
- Ага, у такого как ты, кобеля, на каждом километре по две жены, жениться он хочет! - по залу прокатился гулкий хохоток. Вся публика внимательно следила за этой несерьезной перепалкой, похоже, такие представления здесь были в порядке вещей. Такого развлечения явно ждали и на водилу, попавшего в центр внимания, смотрели с плохо скрываемым одобрением, порой - с искренней завистью. С такой девахой многим, если ничего другого невозможно, хотелось хотя бы перекинуться парой фраз, а не только заказать какой-нибудь жратвы.
- Что-нибудь ещё желаете? - перед Сергеем забелело шикарное глубочайшее декольте, в которое хотелось броситься и навсегда утонуть. Взгляд его скучающе скользнул вверх, к смазливому личику, даже не задержавшись на соблазнительных прелестях.
- Четыре коробочки томатного сока, только обязательно с трубочками. И рассчитать, пожалуйста, - в его меланхоличном равнодушном тоне не было ни на йоту заинтересованности в неотразимой официантке.
В её широко раскрывшихся глазах на долю секунды мелькнуло растерянное недоумение. Её, общепризнанную красавицу, всегда привыкшую быть в центре внимания, какой-то заезжий хлыщ, правда, весьма привлекательной наружности, в упор не замечает. Губы надменно сжались, в зрачках блеснули колючие холодные льдинки. Нарочито небрежным жестом взяла у Сергея протянутую купюру, демонстративно отсчитала вслух всю сдачу, не забыв даже пяти копеек копеечками, и также демонстративно выложила её на дальний край стола. Смерив Сергея надменным взглядом, круто развернулась и пошла своей гибкой походкой в подсобку, не обращая внимания на оклики завсегдатаев.
Сергей спокойно допил свой скверный кофе. Внутренне улыбаясь, собрал коробки с соком в пакет-маечку. Правила этой игры он усвоил давно. Было бы время, уже назавтра с этой хорошенькой официанткой могло что-нибудь и получиться. Ничто так не заводит надменных красавиц, как невнимание к себе, самой красивой. Сей тип женщин всегда старается исправить эту, с их точки зрения, несправедливость любой ценой. Любой. Хотя бы для того, чтобы ещё раз убедиться в собственной неотразимости. Ничего, на обратном пути можно заглянуть сюда снова. Чем чёрт не шутит?
- Эй, ты, погодь! - я ещё не успел сойти с крыльца придорожного кафетерия, когда сзади раздался раздражённый оклик. Обернувшись, увидел трёх плохо выбритых мужиков весьма приличной комплекции, судя по спецовкам - рабочих. По глазам их было видно, что остановили они меня вовсе не для того, чтобы угостить пивом.
- Здравствуйте, господа! Весьма рад. Я весь - внимание, - обычно, когда попадаю в подобные ситуации, начинаю всегда говорить 'высоким штилем', порой это сбивает с толку моих нежданных собеседников.
- Во, гадёныш, ещё и издевается! - тот, что пониже и помоложе, старательно показывал мне свою рондолевую фиксу.
- Я - издеваюсь? Что вы, что вы! Просто совершенно не въезжаю в ситуацию. У вас, господа, ко мне какие-то претензии?
- Ты, козёл, чего Надьку обидел? - глаза самого рослого смотрели недобро из-под насупленных бровей. - Мы ж за неё любого порвём.
- Я - обидел? Помилуйте, господа, я только заказал соку и попросил меня рассчитать, - накинув маску беспечности, я внимательно изучал своих возможных противников. Рослый ведёт себя спокойно, уверенно, мордатый рыжий - тоже. А вот этот, помоложе и поменьше, явно рвётся кулаки почесать. Надо бы его не упускать из виду, хотя он-то как раз наименее опасен. Дури много, вот что плохо.
- А что ж тогда она в лице так изменилась? Только что не заревела? - рыжий чуть заметно шепелявил. - Что ты ей такого сказал? Что, думаешь, если буфетчица там, или официантка, то всё можно, да? - Троица медленно, но верно, как бы невзначай, огибала меня с боков.
- Мамой клянусь, генацвале, ничего больше не говорил, да? - я дурашливо перешёл на кавказский акцент, понимая, что драки уже не избежать.
- Ты, гад, сейчас у нас кровью умоешься, а потом дерьмо своё жрать будешь! - выпалил молодой, кидаясь на меня. Бил он сильно, но размашисто. Такого легко вычислить, уложить - ещё легче. Но я делать этого не стал. Ушёл влево под его рукой и сильно оттолкнул двумя руками от себя, так, что тот потерял равновесие и чуть не упал от собственной инерции.
- Всё, ребята, шутки в сторону. Или говорите, что вам надо, или я тоже начинаю быть серьёзным, - теперь мой голос был ровно-спокойным, без тени эмоций.
- Проучить тебя надо, чтоб к Надьке не лез! - взвизгнул молодой, пытаясь опять кинуться на меня. Рыжий его чуть придержал, легонько отодвинул широкой ладонью. И глядя прямо в глаза, пошёл на меня. Этот был спокоен и силён. Он был уверен в себе. С такими труднее, их, главное - вывести из себя. Тогда, считай - победил.
Удары он наносил основательные, проверенно-уверенные. Мне пришлось изрядно покрутиться, уклоняясь. Пару раз он, под радостное ржание молодого, довольно существенно зацепил меня - один раз в челюсть, один раз - в скулу под глаз. В недавно ушибленной голове заныла знакомая тонкая боль. Я понял, что больше мне пропускать нельзя. И когда мы с ним сшиблись плечами в клинче, изловчившись, сделал рыжему детскую 'саечку', подцепив слева пальцем подбородок снизу вверх. Хороший удар из того положения всё равно никак не выходил.
- А за испуг - 'саечку'! - крикнул я, уклоняясь от очередного удара. Рыжий на секунду замер, переваривая свой позор. Его, серьёзного бойца, выставили, как мальчишку. И этого мгновенья было достаточно, чтобы заработать ещё одну 'саечку'. Он взревел, как раненый медведь, и ринулся на меня, нанося дикой силы беспорядочные удары.
- Cука! Да я теб... - и поперхнулся, подставившись под мой давно готовящийся правый апперкот. Это мой один из любимых ударов. После него, если хорошо попасть, встают минут через пять, не раньше. А сейчас я попал очень хорошо.
- Ну, за Витьку ты мне отдельно ответишь, - спокойно пробасил рослый здоровяк. Он шёл на меня, чуть разведя руки в стороны. При всей открытости эта стойка в умелых руках бывает чрезвычайно опасна, особенно если у тебя сантиметров на пять длиннее руки, а сам ты тяжелее противника килограммов на двадцать пять. И это преимущество он как раз и имел.
Тут было всё ясно - мой первый разряд по боксу может не сработать. Тем более, в левой руке у него явно было зажато что-то тяжёлое. Но я, несмотря на нежное бабушкино воспитание, был приучен и к уличным дракам, когда правилом становится одно: кто - кого. А тут мне предлагалось именно это. Сделав обманное движение, будто стараюсь ударить правой, на самом деле, что было силы, пнул ему под коленную чашечку. Здоровяк охнул от дикой боли, чуть подался вперёд, неловко переступая с ноги на ногу. Этой доли секунды его растерянности мне хватило, чтобы провести два чётких удара - левой в скулу, правой - в самый низ челюсти, сбоку. И я не почувствовал никаких угрызений совести за этот коварный приём. Здоровяк грузно упал, хрястнув затылком об асфальт. Я наклонился над ним, проверяя, жив ли он, и в тот момент сзади раздался топот шагов, глухой удар и пронзительный визг.
Резко обернувшись, я увидел падающего на коленки молодого и отлетающий от его руки нож. В метре от него в какой-то боевой выжидательной стойке стоял щуплый азиат примерно моих лет. Проводив взглядом нож, уткнувшийся в опустевший газон, я посмотрел на фиксатого. Тот тихо поскуливал, баюкая свою не то сломанную, не то вывихнутую руку.
Подняв нож, я подошёл к молодому. Он, похоже, даже не видел меня, занятый покалеченной рукой. Щуплый азиат, одетый в лёгкую, не по погоде, ветровку и войлочные мягкие туфли, стоял уже ровно, не видя опасности с его стороны. Сейчас он внимательнейшим образом разглядывал меня и нож в моей руке. Я поднёс нож к самому носу фиксатого:
- В следующий раз за такие штуки тебе шею сломают, - я подошёл к большому мусорному баку, запихал нож в щель и резким движением сломал лезвие, выбросил рукоятку. Повернулся, увидел в глазах моего неожиданного спасителя уважительное одобрение и запоздало сказал: - Спасибо.
8
Азиат оказался корейцем, как раз моим ровесником. Сарэн Петрович Ли, родом из Казахстана. В своё время призвали в армию в Нижний Новгород, а тут как раз и Союз развалился. Пока служил, в родном посёлке Чиили умерла его мать, хорошо хоть дали отпуск, съездить похоронить. Отслужил, а возвращаться некуда - в пустующий дом перебрались какие-то дальние родственники с кучей ребятишек. Потому и махнул с сослуживцем к нему в Саратов. Устроился на работу, думал, здесь и осядет. Но предприятия стали закрываться, денег не платили месяцами. И рванул по матушке-России корейский паренёк из Казахстана в поисках лучшей доли. Вот уже двенадцать лет - ни кола, ни двора, как лист осенний под ветром. А сам - сварщик, водитель, бульдозерист-экскаваторщик, да и других профессий с десяток наберётся. Вот как раз сегодня этот спокойный улыбчивый парень приехал утренним автобусом наниматься на стройку, его направили в бригаду Патафеева, того самого, которому я пнул под коленную чашечку. А в кафешке они сидели, отмечать собрались знакомство. Оказывается, тот сразу Сарэна предупредил, чтоб не смел к Надьке лезть, она, мол, его будет. Мол, это вдова его друга, что в прошлом году перевернулся в КамАЗе на первом гололёде. И никого он к ней теперь не подпустит, а пацанчика ейного усыновит. Сергея же решили проучить, заподозрив что-то неладное. Но - драться, так драться, по честному. А тут втроём на одного, да ещё нож в спину сунуть хотели. С такими, сказал мне Сарэн, он точно не сработается.
Сарэн попросил подвезти его до ближайшего города, где есть какая-нибудь стройка. Я с радостью согласился. Как ещё я мог отблагодарить своего нежданного спасителя? Да и в пути вдвоём не так скучно.