***
Полнощных улиц коридоры
Меня по городу ведут.
Зачем я оказался тут
В столь неприветливую пору?
Не знаю. Но вперед бреду, -
На счастье или на беду, -
Сворачивая без разбора ...
Дома, укрывшись за заборы,
Стоят слепы: на окнах шторы.
Ворота взяты на засов.
А во дворах - голодных псов
Разбушевавшиеся своры.
И воры вы или не воры -
Им все равно ... Вас здесь не ждут.
Но я и не ищу приют ...
Здоровью добрых новостей
Не обещая, до костей
Пронизывает сырость ночи
Незакаленное нутро,
И розу городских ветров
Проклясть ты непременно хочешь.
Но все идешь, не мысля чтоб
Поворотил тебя озноб
Довольно поблуждав впотьмах,
Не в силах отыскать дорогу,
Мы часто чувствуем тревогу,
Перерастающую в страх
Того, что путь для нас закрыт,
И нас поглотит лабиринт.
Но если ты сюда бежал,
Презрев родимые пенаты
И обрубив концы, тогда ты
Отыщешь все, что здесь искал.
И будешь вспоминать прохладно
Про нити некой Ариадны ...
Поэтами наречена
Давным-давно царицей ночи,
Мерцает бледная Луна
И для тебя судьбу пророчит;
Но неземные письменаЈ
Ты не поймешь. - Твоя ль вина? -
Отродье городских конструкций,
Инструкций, фикций и дедукций,
Ты к откровеньям не привык:
Тебе невнятен их язык.
И лишь у городских предместий,
Перед раздольем пустырей,
Где пятна мутных фонарей
Уже не искажают текста,
Ты можешь, правда, не прочесть -
Почувствовать, какая весть
Тебе поведана одной
Твоею спутницей - Луной ...
Земля имеет форму шара,
Как форму женщины гитара.
Но на квадратики гектаров
Она расчерчена давно.
И в землю падая, зерно
Лежит отнюдь не в колыбели:
Меридиана с параллелью
Пересечением ему
Даны уже координаты,
Предписаны наукой даты,
Когда, что, как и почему.
А что же наш людской удел? -
Прямоугольники кварталов,
Плюс - равнобедренность порталов,
Плюс - стать мемориальных стел.
И клетками оконных рам
Усеяна, подобно сыпи
Земля есть параллелограмм
Точнее - параллелепипед ...
Повсюду мрак. И свет во мраке.
Он - как манящая рука.
Инстинкт ночного мотылька
В подкорке затевает драку
С рассудком, над которым верх
Одерживает без помех.
Как видно, холод и усталость
Берут свое. И та тоска,
С которой бегство начиналось,
Из-за которой я пока
Во тьме скитался пилигримом,
Уже не так неумолима.
И зная, что наверняка
Не луч небесной благодати,
А лишь замеченное кстати
Окно ночного кабака
Меня влечет к себе, сомнений
Я не питаю, - намеренья
Свои меняю и вперед
Иду без видимых забот ...
***
Умоляю, не лезьте мне в душу,
Все равно никому не понять,
Отчего свое счастье разрушил,
Неземную отверг благодать;
Отчего свои лучшие годы
В кабаке безоглядно спустил;
Отчего отказался от моды
И под знаком бесовских светил
Я по-прежнему горько кутил
При рождении новой свободы.
Я прошу вас, не надо расспросов:
Моя совесть пред Богом чиста, -
Как и тысячам великороссов
Опостылела мне суета;
Тщетно мне выражать состраданье,
Обо мне бесполезно жалеть
Я с собою ушел на свиданье,
В одиночную заперся клеть;
Будет мне суждено умереть, -
Вам рукою махну на прощанье.
***
В кране фыркает вода.
Как и мне, ей все не спится.
В памяти мелькают лица
И уходят в никуда.
За окном чернеет май,
Обрамленный фонарями.
Извините, мне не с вами,
Мне давно заказан рай.
И в тарелке стынет суп,
Приготовленный на ужин.
Никому я здесь не нужен,
Да и сам себе не люб.
НОЧНЫЕ МОТЫЛЬКИ
Ночную мглу посеребрил рассвет -
Последний час невозвратимой ночи:
Один заплакал, а другой хохочет; -
Вчера нас не было. -
Сегодня нас уж нет.
***
Я когда-нибудь умру
Поутру.
Тихо к Божьему суду
Отойду.
На замызганный погост
Через мост
Понесут меня в гробу
На горбу.
На поминках сядут в ряд,
Загудят,
И забудут навсегда, -
Ерунда ...
***
Путник, не стой у могилы:
Не о чем здесь сожалеть, -
Тщетно растратила силы
Пустоголовая смерть.
Ноль не прибавился к сумме,
В бурю не вылился штиль.
Впрочем, я даже не умер,
Ибо навряд ли и жил.
***
Любовь прошла. Как всякая любовь
Рожденная извечною хандрою.
Я благодарен призрачному рою
Невоплощенных снов ...
Прощай. С моей тропы уходишь ты,
Скрываясь в дымке наготы осенней.
Я буду вспоминать тебя под сенью
Кладбищенской плиты.
***
Ни зима, ни осень, - дождь со снегом
Затянули грустные романсы,
О тепле и о сухом ночлеге
Грезят городские оборванцы.
Ветер рвет остатки жухлых листьев,
Не успевших облететь ко сроку,
Возле дымохода крылья чистит
Клювом сиротливая сорока.
Я сижу, до потрохов простужен,
На скамье у праздного фонтана
И гляжу в слезящиеся лужи,
Смутную разгадывая тайну,
Пальцами укутав папиросу
От дождя со снегом винегрета,
Я пытаюсь подобрать вопросы
Под еще неясные ответы.
***
Я живу не в миру,
Но в миру пребываю:
Прихожусь ко двору
И дешевые лавры срываю;
Среди светских утех.
Я улыбчив и мягок;
И пускай это грех,
Но обилие вечных загадок
Мне не ставит проблем;
Я в общении легок,
Я певец общих тем
И прозрачных истец недомолвок;
Пусть, никем не любим,
Но в субботу за чаем,
За почти что любым,
Пуще многих других привечаем
За покладистый нрав,
За готовность поверить,
Что в людских черепах
Уже вывелись дикие звери,
Да за то, что не вру,
Но другим не мешаю ...
Я живу не в миру.
Не в миру ...
Не в миру?-
Я не знаю.
ТРИДЦАТЬ ДВА
Тридцать два.
Ни счастья, ни несчастья'
Ни паденья нет, ни торжества.
Есть начало осени: листва
Всполыхнет и гаснет в одночасье.
Шорох моросящего дождя
Во дворах скучающих предместий ...
Новый вождь, забравшийся на место
Скинутого давеча вождя ...
Тридцать два. Расхлябанные двери,
Окна, просквоженные извне,
Блик луны, скользящий по стене
Не греховен и не благоверен;
Склянка перевысохших чернил
Рядом с пылью, рукопись покрывшей,
Что о жизни бывшей и не бывшей
Так никто и не досочинил ...
Тридцать два.
Все кажется привычным,
Даже радость входит в обиход;
Год один другой сменяет год,
Плавя необычное в обычном.
Пуговицу нервно теребя,
Ты считаешь дни свои от роду,
Да все так же ждешь свою погоду,
А погода где-то ждет тебя ...
КОШКЕ
Примостившись на коленях,
Не моргая, ты глядишь,
Не винишь меня в изменах,
В увлеченьях не винишь,
Не коришь, что часто пьяный,
Что сатир и сумасброд, -
Вероятно, кошки, Маня,
ќСнисходительный народ.
Трешься нежно об рубашку
Растрепавшейся щекой
И мурлыкаешь, дурашка,
Чуть коснусь тебя рукой.
Я тебе и мама с папой,
И товарищ, и собрат.
Твои преданные лапы
На груди моей лежат.
Мы с тобой одни в квартире,
Не считая комаров.
Гаснет день, зрачки все шире ...
Как я, Маша, нездоров!
Я сыграю на гитаре
Песню, полную тоски, -
Может, что-то переварят
Твои, кошкины, мозги.
Расскажу тебе я, Машка,
Сон, что вижу наяву,
По кофейной гуще в чашке
Как гадаю и живу,
Как забыл про все на свете,
Почему задумчив стал, -
Хорошо, что ты в секрете
Сохранишь мою печаль.
Ты мой смысл уловишь вряд ли, -
Он не муха и не мышь, -
Но услышишь все до капли
И со мною помолчишь;
Ни советы и ни жалость,
Мне не выскажешь свои.
Может, ты одна осталась,
Кем я искренне любим.
Примостившись на коленях,
Не моргая ты глядишь.
Все длинней ложатся тени,
Ветер пыль сдувает с крыш.
Дай, чесну тебе за ухом,
Потреплю густую шерсть.
Молодец, что в невезуху
Ты со мною рядом есть.
***
Поэзия, если хорошая,
есть разновидность стриптиза.
Как пирамиды Гизы,
хранящие прошлое,
выдают свои тайны археологам, а за ними - прочим,
так и мы не пророчим,
не требуем "вира" и "майна". -
Раздеваемся.
Медленно. Кто-то - под музыку.
Волю даем языку.
Маемся.
Вообще, сдирать с себя шкуру,
чтоб видны были мышцы, вены, -
подобие самоизмены,
(или самоцензуры?).
Это приходит внезапно. -
Исподволь? Свыше? -
И тянет, как рюмку хапнуть,
складывать вирши. -
Бездна. И ты над нею.
Один на один - с Парижем.
Как рассказать, чем мы дышим?
Слышите, что мы слышим? -
Вот - панацея ...
Утром - похмелье.
Экстазы уходят в сторонку.
Ты им вдогонку
вливаешь известное зелье.
Дальше-то что?
Весь я в строчках - и сверху, и снизу -
шествую по карнизу
в промокшем пальто.
И тут - отдаюсь стриптизу:
Надо кому-то прочесть,
дать почитать.
Тогда понимаешь, что пустота
есть.
Вот ты стоишь
практически голый,
чуть не со школы...
Далее - тишь.
То есть, слова:
"Ну, мол, чувак, ты
так-то и так-то -
ты - голова".
В этом все дело: насколько все пошло.
Выбиваясь из сил, ты выбивался из
шкуры. Но твой стриптиз
другим не понять. Становится тошно.
Впрочем, есть умники, читавшие Фрейда,
ему поющие "ай-лю-ли" ,
и для них - лишь вопрос: твои корабли,
возвращаясь в порт, просят ли
рейда?
Вот и стриптиз:
ты раздеваешься - чистый, гладкий -
хочешь открыть загадку
из-под собственных риз,
но все выходит значительно хуже:
твои откровения - для тебя.
Сердце свое грубым рашпилем соскребя, -
на кой черт ты кому-нибудь нужен? ..
ШУТ
Я-шут.
Не в назидание потомкам,
Скорее грубо, нежели тонко,
Смешу.
Весь свет
Насуплен, словно недотрога,
А мне в нем видится изжога
И бред.
Творца
Творенье вовсе не убого,
Но я его люблю с другого
Конца.
И мне
Не в скорлупе сидеть улиткой,
Когда на мир смотрю с улыбкой
Извне.
Никак
Не уязвляю я устои, -
Да и чего на свете стоит
Дурак?
Моя ль
Задача утверждать средь грешных -
Каким и сам слыву, конечно, -
Мораль?
Уйдя
Поближе к вечеру с подмостков,
Я слез не лью, себя неброско
Любя..
А грим, -
Ему я не обязан, право,
Я просто радуюсь забавам
Своим.
И грусть
Меня не гложет, что не вечен:
Я каждый день хожу беспечен, -
И пусть ...
***
У синоптиков трезвый взгляд.
Они это назвали бурей.
Только я умотал гулять,
Вероятно, по дури.
Ночь светилась огнем голубым -
Вспышки, грохот почти беспрестанно,
Завалило такие дубы,
Что казалось бы странным,
Как меня самого не снесло
Разнуздавшимся шквалом.
Ливень с ветром свирепо и зло
Налетали навалом.
Ураган мне в лицо лепил
Ветки, сорванные небрежно.
Я стоял. Я стихию пил
Торопливо и нежно.
Не однажды закралась жуть,
Даже губы дрожали от жути, -
Между небом и адом межу
Ощущал я, по сути.
И металась, ликуя, душа
Среди грозных раздолий.
Столько лет я уже не дышал
Этой вольною волей.
***
Мне надо вернуться, но только не вовсе назад
А лишь на то место, откуда не помню дороги,
Откуда еще хорошо, если пьяный азартЈ
Меня бы понес, или вылез медведь из берлоги,
Да так напугал, чтоб бежать, не касаясь земли,
Чтоб пятки взлетали, как сами собой - до затылка,
А то ведь я просто уснул. И меня на носилках
Всю ночь протаскали. И след за собой замели.
Мне надо вернуться, но только бы вспомнить - к кому,
Кому среди прошлых друзей я помочь еще в силах?
Но чтобы не в качестве кормчего встать на корму
И править кормилом. И чтобы не быть при могилах
У тех, кто однажды почил и зовет сострадать,
Хотя сострадание мне и поныне не чуждо.
Но дружба, она потому называется дружбой,
Что друг - это ты, но другой, а себя не продать.
Мне надо вернуться. И я несомненно вернусь
Не сыном отцовым, свой срок до конца отблудившим,
А как на привал, где я сам на себя оглянусь
И в чем-то покаюсь, но так, чтобы не было слышно.
Я здесь, на привале, опять свою цель обрету.
Не цель, не идею, не символ, скорее - опору,
Откуда по новой отважусь карабкаться в гору -
К отрогам, к вершине, к триумфу,
а там - в пустоту.