Янкель

  Нет, это не ремейк. Та самая юбка. Да, пятнадцать лет. У меня всё долго носится. Наш слесарь всякий раз говорит: "О, у вас смеситель новый! Кто ставил?" Сам же и ставил. Когда я переехала в эту квартиру. Волшебное слово – само собой, знаю: "Пожалуйста". Да никаких секретов. Просто стараюсь, чтоб им было хорошо. Как? Ну... Я чую души вещей.
  Почему – нет? У всех сущих есть души. Помните, Аристотель различал у живых души растительные, животные и человеческие? У растений – лишь одна душа, у животных – две, у человека – все три. Почему только у живых? Да-а? Давайте уточним термины. Вы можете сформулировать, что такое жизнь, что такое душа и как они связаны? Вот и я не могу. Только чуять. И я их чую. У неживых – свои души. Назовём их косными. И тоже разные.
  Да, наверное, вы правы. Архаичное мышление. Наши ностратические предки мыслили одушевлёнными светила, стихии и орудия труда, а мои современники часто удивляются, когда я называю растения живыми или насекомых – животными. Да что там, многие отрицают душу и разум у кошек и собак, детей и женщин.
  Нет, это просто, намного проще, чем расслышать душу растения или животного, не говоря уж о бездонно глубокой и бесконечно сложной человеческой. Ведь и сами косные души в большинстве своём простенькие, маленькие, вмещают не больше одного прозрачно понятного желания: "вымойте меня, кто-нибудь", или "ой-ой, ты заломила на мне складку, сунув в шкаф, расправь скорее", или "мне плохо в этом ящике, меня царапают", или "хочу стоять рядом с той вазой". Не все, конечно. Странные души у камней. Почти всегда молчат, но постоянно излучают что-то вроде неслышного звука, резонирующего, – да, как у этого сердолика, он, кстати, был непрозрачным, когда я начала его носить, – или диссонирующего с моей душой. А вещи, созданные человеком...
  Вы тоже замечали? Да, именно! Прежде всего – клинок и корабль. Им до сих пор дают имена – тоже архаизм и анимизм? Нож напоминает прирученную ласку. Корабль, автомобиль, самолёт – разумные соратники, верные лошади и собаки. У нашего столетнего "Зингера" душа ослика – выносливого, надёжного, но иногда страшно упрямого. А мой компьютер мыслит. Причём совершенно не по-людски.
  Помилуйте, ну как можно вложить душу – и остаться без неё, что ли? – или отдать часть души? И моя душа неделима, и душа моего творения – отнюдь не моя душа и не часть, а его собственная, целая, как бы ни была она мала. Язык – сокровищница метафор, – а как ещё можно говорить о душе, если не метафорами? – давайте подберём самую точную. Не вложить, не разделить. Пробудить. Если взяться умеючи, можно и одеяло сотворить с душой, дарящей нежные сны и исцеляющей хвори.
  Умею. Три – два вязаных и меховое. Но все эти штуки, от одеяла до компьютера, – не самое интересное. Они тутошние, целиком погружённые в мир. А есть вещи, чьи души – на меже. Человек создаёт эти странные вещи по образу и подобию своему, и их непостижимые души – посредники между видимым миром и запредельными мирами знака, игры, ритуала и чуда, между животной душой и божественным духом в человеке. Проводники, знающие тайные тропы через границы, способные и перевести человека в глубины его я или в реальность иных сущностей, и привести чуждые сущности сюда.
  Бывают, бывают. Это куклы.
  Нет, я агностик. Ни верю, ни не верю – не знаю. Может, боги есть. Может, их нет. Может, были когда-то или бывают местами и временами. Все версии равновероятны, для выбора у меня нет достоверных данных. Но что до кукол – я знаю: реальность – перенасыщенный раствор прекрасных и опасных чудес, и кукла – центр кристаллизации. Узнала, когда сделала куклу сама.
  Ах, нет, в детстве мы все крутим кукол из бумаги, ниток, цветов мальвы... Это естественно: для ребёнка всё – живое и одухотворённое, и всё – игрушка...
  Почему нет? Ни разу не секрет. Если вам интересно – извольте.
  Поскольку вся наша семья – закоренелые матерьялисты и агностики, у нас, разумеется, живёт домовой. Милейшее создание. Любит порядок, но и бардаком не огорчается, шалит в меру и не зло. Иногда таскает всякую мелочь – но если попросишь вернуть, как правило, отдаёт. Однажды, правда, стырил без возврата огромный кухонный нож – ну, наверное, тот очень был нужен. Мать называет домовушу Яшей, Янкелем. Как звучит его истинное имя – бог весть: мы, пятипалые, непроницательны. Яша, впрочем, не возражает.
  И вот как-то раз, в начале девяностых, когда на еду кое-как хватало (правда, не досыта), но на новогодние подарки денег не было, зато лоскутков, обрезков меха и остатков пряжи – завались, все бабы в доме шили-вязали, – мне вдруг взбрело в голову положить матери под ёлку знак-образ-воплощение Яши. Куклу-портрет, которую можно посадить на подушку и погладить ладонью и словом – а изображение передаст ласки изображённому.
  Что вы, я никогда этим не занималась! Из меня художник, как из борова – балерина. А ведь сделать лицо куклы по силам лишь художнику, обладающему не только талантом и мастерством, но и особым даром. Моя подруга, например, художник-сценограф, для своих авторских, вроде бы целиком своими руками сшитых кукол брала готовую голову хорошей куклы, обтягивала тканью мордяного цвета и раскрашивала. Но меня накрыл припадок вдохновения, со мной такое изредка бывает – и тогда я прыгаю выше головы, потому что голова неизвестно где.
  Всё это, конечно, преследовало терапевтическую цель. Дать матери спасательный круг. Пусть игрушечный, придуманный, призрачный. Собственно, настоящий ей и не был нужен: она всегда выплывала сама, ещё и близких на плече вытаскивала. Но... Вы когда-нибудь учились ездить на велосипеде? Намного легче держать равновесие, пока думаешь, что отец бежит сзади и поддерживает седло.
  Подарок, естественно, нужно готовить втайне от одаряемого. Поэтому я делала Яшу на работе, в обеденных перерывах.
  Тогда у меня была одна из лучших начальниц за всю мою жизнь. Заполошный трудоголик, сама костьми ложилась на алтарь производства кормовых дрожжей и подчинённых на него кидала бестрепетной рукой, ибо не фиг: на работе надо работать! Человек безупречной порядочности, с тяжёлым и вздорным характером. К тому времени мы проработали вместе уже четыре года, она была абсолютно во мне уверена и мужественно терпела, что я неслышно двигаюсь (я честно старалась топать, входя в лабораторию), ношу немодные длинные юбки годе и не ношу подплечников (это вам не что-либо как, это пощёчина общественному вкусу), не рвусь замуж, неправильно держу пипетку и курю. Писанины моей она демонстративно не замечала, поняв, видно, что с этим бороться бесполезно. И Яшей прониклась.
  Говорят, мохнатый домовой обеспечивает дому достаток и благополучие. Чем домовушек пушистее, тем достатка больше. Поэтому я уж расстаралась – меха на Яше хватило бы на солидную ренту. Голову, ладошки и подошвы связала. Лицо изваяла любимым японским методом: давим ком глины кулаком, поливаем глазурью, обжигаем и с интересом смотрим, что получилось. Шевелюру и бороду сделала из белоснежной косматой овчины. Лариса Егоровна посматривала искоса. Потом стала ходить мимо моего стола туда-сюда, вроде как чашку искала. Потом попросила готовую голову – посмотреть. Извольте. Тулово я сшила из кусков белой же кроличьей шапки. Целиком, вместе с вязаными подушечками лапок. Собирала изнанкой наружу. Лариса Егоровна, баюкая желтоглазую курносую голову, нервно топталась рядом:
  – И как вы его будете выворачивать? Слишком много меха. Вы его не вывернете. Ну что вы делаете, такой труд пойдёт насмарку...
  Да, выворачивать пришлось долго, медленно и осторожно, по частям, при помощи карандаша. Когда я встряхнула пушистое тельце, начальница шумно выдохнула и накапала себе корвалолу.
  – А дальше? – говорит. – Как вы собираетесь голову прикреплять?
  Я говорю:
  – Это ещё не скоро. Сначала вставлю каркас, вот, уже готовый, и набью тулово шерстью. Завтра.
  – Нет уж, давайте сегодня. Я хочу убедиться, что у вас получится приделать голову.
  – Так обеденный перерыв кончился.
  – А! – отмахнулась она.

  Мне не пришлось объяснять матери, что означает подарок: мама узнала Яшеньку с первого взгляда. И просидел тоненький белый меховой Янкель на маминой тахте почти четверть века, добросовестно обеспечивая достаток. В самые тяжёлые годы не было месяца, чтобы семья осталась совсем без средств. Доходы наших мужчин постепенно росли. И теперь мы с матерью таки получаем ренту.
  Конечно, я могу ошибаться: человек склонен к суевериям. Но зверей не обманешь. Собаки и кошка считали Яшу живым хозяином тахты: осторожно подползали, бодали ладонь – погладь, лизали в нос или в уголок рта, просили разрешения лечь рядом. И, похоже, слышали ответ: могли устроиться подле Янкеля на подушках, могли и уйти.
  Я тоже его слышу. Три года назад он захотел новое облачение. Я пригляделась – и впрямь. Кроличья шкурка стала расползаться. Эйнштейновская шевелюра свалялась и побурела. Дня три я тупо рассматривала Яшино тельце, пытаясь вспомнить, как ухитрилась когда-то сварганить такую сложную штуку – вотще. А потом пришёл припадок вдохновения.
  Голова, ладошки и подошвы остались прежними. Мохнатое тулово теперь связано из коричневой пряжи двух тонов, из неё же волосы и борода. Янкель забурел, завёл брюшко и ухмылку. Повзрослел? Как по мне – да. Он всё легче отказывается от груза, мешающего подъёму: лишних вещей, ненужных дел, пустых знакомств. Яша и прежде был не шибко укоренённым в хозяйстве. Вещи холил, но расставался с ними без сожалений. Хлама не копил. Со мною и матерью дважды сменил квартиру и быстро обустраивался на новом месте. А теперь и вовсе хиппарь хиппарём. Натура скорее корабельного, чем домового.
  Я иду в ту же сторону. Кто из нас торит путь, кто вторит?
  И хохмы у него стали утончённее. Я тщетно уговаривала слабеющую мать уступить мне мытьё посуды. Больно было видеть, как восьмидесятилетняя женщина ради меня убивается над раковиной. Яшенька решил проблему просто и изящно: я могу плескаться на кухне, сколько угодно, у любого другого вся вода течёт на пол, как ни прочищай трубу. Прежде, бывало, Яша закатит катушку с нитками под тахту, спрячет и от веника, и от линейки, а потом, после уборки, подбросит на середину комнаты. Странно, но, в принципе, объяснимо. А теперь катушка обнаруживается в своей коробке. И реальность мерцает, дрожит, расползается клочьями, и в прорехах просвечивают переходы пространств и времён.
  Так кого я пробудила в этой мягкой игрушке? Янкель молчит, вальяжно развалясь на вязаном одеяле, и смотрит на меня, словно оценивая: достаточно ли лабиринтов прошла его человечка, и не пора ли открыть ей Коридор меж Мирами?