Потом я часто думал: почему это случилось именно со мной? Как такое произошло и где начало пути, что закончился столь нелепо и страшно...
Может этот путь начался, когда Сашка покорно отошёл в сторону с Геркой из компании Голубя, который лениво хлестал меня по лицу, изображая офицера из прошедшего по телеку фильма " Земля Санникова" и так же приговаривал, сопровождая каждое слово ударом:
- Будешь уважать офицера, скотина!
На левом рукаве Голубя, как и у его дружков, белела повязка - они изображали из себя некую "команду". Я тупо глядел на белый лоскут - бежать было некуда: за спиной широкая траншея глубже двух метров, а впереди дружки Голубя.
Потом я ушёл, сплёвывая кровью и размазывая слёзы обиды - били они не больно, но унижать умели.
А может позже, когда тот же Сашка с Саньком Длинным убежали, оставив меня наедине с шайкой Батона. Рядом была заброшенная стройка бассейна и меня, обыскав карманы, завели в бетонный короб. Батон прихватил по дороге кусок арматуры и насмешливо сказал:
- Не рыпайся, а то по башке стукну!
Так я терял веру в друзей.
Подобные эпизоды были и потом. Приятели пытались оправдываться, но все их слова: "Он наставил на меня самопал и сказал, что стрельнет!" (Это уже Лёнька и это было года два спустя), - звучали как-то неубедительно.
Били меня обычно трое или четверо, а когда мы были с Лёнькой и ещё двумя мальками, я отвёл на себя кодлу человек в десять. Тогда я здорово бегал и одни гонялись за мной, кидая камнями, а другие остановили велосипедиста, требуя с него деньги...
Потом было дело с Фролом: я мотался тёмными зимними вечерами по подъездам, пропахшим мочёй, и разыскивал его и другую шпану. В руках у меня была острая лыжная палка без кольца-ограничителя и сам я был злой, как чёрт. Они прятались, а попадаясь, увиливали от ответа и, как-то неуверенно пытались запугивать. Васька, который вымахал выше меня на полголовы, захныкал, когда я, озверев, трахнул его башкой об общую вешалку в школьной раздевалке. Тогда я понял, что люди уважают силу и почувствовал сладость власти над испуганными.
С друзьями мне не повезло, с девушками тоже. Как я жалею теперь, что упустил свою первую и, видимо, последнюю любовь - Жанну! Но поздно, поздно и только во сне мелькнёт иногда её лицо.
Чаще всего я вспоминаю, как она сидит на столе в своём лёгком халатике и задумчиво глядит в окно, а я сижу рядом на стуле и рассказываю разные истории, временами смущённо отводя взгляд от её смуглых круглых коленок - иногда мне так хотелось поцеловать их. Мы часто оставались одни, но я никогда даже не приобнял её (так боялся обидеть!). Помню, я исхудал в то лето и не мог заснуть ночами часов до двух, думая о нашей завтрашней встрече - так я её любил.
Может её безразличие (а скорее девичья робость, которой я тогда не понимал), но вернее всего моё безволие в достижении цели и ненастойчивость, привели к тому, что мы расстались. Позднее мне передавали - она спрашивала обо мне на всрече одноклассников через полгода после окончания школы, но мелкие заботы жизни, которые тогда казались значительными, мешали мне разыскать её.
Потом были другие неудачные ухаживания: быстро увлёкшись, я уже мечтал о семейной жизни, о детях, но не проявлял особой настойчивости - безволие уже овладело мной. Девушки, видимо, чувствовали это и относились ко мне прохладно.
К тому дню, когда всё это случилось, душа моя представляла странную смесь из наивности и безверия, жалости, жестокости и безразличия, трусости и вспышек отваги. И вот финал...
Здесь, на этом небольшом остравке, мы были одни. У Лены был отпуск, а я взял три отгула к субботе и воскресению. В первый день мы обгорели на солнце и решили назавтра прогуляться к скалам на севере острова.
Ленка, постанывая от солнечных ожогов, лазила по всем кустам, собирая цветы, а я медленно брёл к скалам, усмехаясь, в душе, над её глупостью и восторженными криками.
- Ты посмотри, какая большая ромашка! Ну, подожди же!..
Я слышал её шумное дыхание и вот уже она повисала у меня на спине, обхватив за шею руками и закрыв букетом лицо. Я делал вид, что радуюсь, обнимал её, потом легонько щёлкал по носу и целовал в лоб. Она смеялась и снова бежала к очередному цветку.
- Обольщает,- думал я,- Прикидывается, а у самой, наверно, мужиков пачками перебывало...
Оснований для таких мыслей не было, но я давно привык не верить людям, чтобы не было так больно, когда в итоге обманывают.
...Мы устали лазить по скалам и я решил уходить, но тут Ленка заупрямилась, увидев внизу, на небольшом выступе скалы, огромный красный тюльпан.
Солнце пекло, хотелось пить. Злость и усталость росли во мне и я хмуро бросил:
- Лезь сама, раз хочешь! - и встал, скрестив руки на груди.
Ленка удивлённо и как-то жалобно взглянула на меня и, положив букет на валун, спрыгнула на выступ. Она уже сорвала цветок и почти разогнулась, когда камни выступа зашатались и поползли вниз.
Её глаза, я видел её глаза - она смотрела на меня, она ждала, она верила... Я стоял не шевелясь. Губы, её губы, шепнули:
- Руку, дай руку!
В голове моей нарастал какой-то гул, а может это камни сыпались с обрыва.
Я взглянул на небо. Из голубого оно стало серым, стальным - и тяжело давило на меня своим всевидящим огромным оком. Деревянно переставляя ноги, я шагнул к обрыву.
В голове шумело и глаза не сразу различили обрывки пестрого сарафана среди осыпавшихся камней. Я нагнулся над обрывом, пытаясь разглядеть её тело и тут день померк и будто чёрный дым стал заволакивать всё перед глазами и в том светлом пятне, что я ещё различал, вновь возникло зовущее лицо Лены и я шагнул к ней...
***
Нас подобрали случайные рыбаки. Я упал на осыпь и остался почти цел, лишь потерял сознание. Лена умерла ещё в лодке, до конца шепча моё имя - так сказал мне следователь. Я скрыл, что виновен в её смерти - страх снова сковал меня, но глаза, Ленкины глаза опять глядят на меня - они зовут...
![[]](/img/l/lobanow_w_w/stalnoenebo/progulka.jpg)