В воздухе отчаянно пахло летом, зеленью и пылью, которая витала в воздухе, а в городе царило невероятное умиротворение. Он отдыхал от напряженной зимы.
Сегодня даже мадам Дель Рей пела по особенному тихо и мирно. Ее голос смешивался с пением деревьев на теплом ветру и растворялся в каждом, кто слышал его, но один человек все же противился всеобщей атмосфере.
Она сидела за своим домом, где прожила последние десять лет и грустно размышляла о том, что через двадцать минут начнется кино-сеанс, на который ее мать обещала сходить с ней. Очевидно, что они уже никуда не пойдут, даже если она и надумает вернуться домой в ближайшее время. Ах, как же жаль упускать эту редкую спокойную субботу! Но что поделать. Мать вряд ли выполнит обещание, так что терять все равно было нечего.
Пойти же в кино одна, она боялась.Не самого похода конечно же, а того, что во время сеанса может расплакаться от осознания, что все могло бы быть совсем по другому.
"Может быть она все же позвонит и ласково позовет меня домой?"- думала она, - "Ах как бы хотелось! Я бы пришла даже не раздумывая, крепко обняла ее, и все бы забылось, как сентябрьский вечер."
Что мешало ей придти самой? Ссора? Да нет, ссора то была совершенно дурацкой. Гордость? Нет, этот порок уже давно был переборен. Тогда что?
Деревья все так же пели оду солнцу и теплу. Хор зеленых листочков звал в небо, и ответ пришел сам.
- Хотелось бы, чтобы она позвала меня, - тихо сказала она самой себе.
До сеанса оставалось десять минут, и она достала сигарету. Мать запрещала курить, а еще уходить из дома и носить "те ужасные" массивные кроссовки, однако два запрета из трех были уже нарушены, и она решила, что одна сигарета уже не сыграет своей роли.
- Мама.
Хотелось просто сказать это слово, но получилось так, как будто бы она позвала ее, впрочем так оно и было. Глупо конечно, через четыре этажа и метры стены мама все равно ее не услышит.
Пять минут до сеанса.
Аккуратно потушив о каменную стену она бросила наполовину докуренную сигарету на асфальт. В наушниках играли саундтреки из любимых фильмов, но она как будто не слышала их. В голову не приходили ни строчки стихов, ни слова песен. Вообще ничего. На минуту ей показалось, что вот так она и будет сидеть за домом с пустой головой и полной пачкой сигарет, купленной скорее от мимолетного желания, чем от настоящей привычки.
Послышалось шуршание шагов, и она резко повернула голову влево в надежде увидеть маму, но это оказался всего лишь незнакомый прохожий за оградой.
Сеанс начался.
Слезы подкатились к глазам и, словно, обожгли их изнутри.
Рядом лежал томик Маркеса с одним не прочитанным рассказом. Не то чтобы ей не хотелось читать. Ей не хотелось читать именно сейчас. Дело в том, что она свято верила в то, что под каждую книгу должна быть своя атмосфера и свое время. Например, первый из двенадцати рассказов она прочитала в школе, четвертый в трамвае, пятый - когда пришла домой, уставшая после тренировки. Последнему же рассказу благоволила чашка какао перед сном и теплая постель.
Сеанс шел уже пять минут.
Нет. Не придет. Не позовет. А ветер сделался холодным и обжигающим почти так же как и слезы.
"Может пойти домой? Да и в туалет ужасно хочется".
Деревья замолчали, а молотки строителей словно стали отбивать барабанную дробь. Даже ветер притих. Может понял, что сейчас не самое подходящее время, чтобы дуть так сильно?
Она посмотрела на неподвижную листву, на небо сквозь белую дымку облаков, на томик Маркеса, где застыло повествование, на весь мир, поставленный на паузу и печально произнесла: