Жёлтое море архоев колыхалось будто бы под дуновением порывистого ветра, хотя погода была спокойная и умиротворённая. Растения синхронно наклоняли золотые стебли то в одну, то в другую сторону, открывали и смыкали лепестки бутонов, словно ловя ими воздух. Когда-то это поражало Гунмара. Сейчас же он привык к диковинным представителям местной флоры и находил в созерцании архоевого поля способ расслабиться и абстрагироваться от томящих мыслей. Его уже не занимал вопрос классификации произрастающих повсеместно архоев. В своё время Гунмар препарировал оные, изучал под микроскопом, наблюдал за поведением в естественной среде. Растениями их можно назвать с натяжкой, скорее архои были чем-то средним. Стебель их походил больше на конечность животного и состоял из похожей на мышечное волокно ткани. Питались они как и привычные Гунмару растения - светом и минеральными солями, получаемыми из грунта, а так же всасывали из местного воздуха находящиеся в нём мелкодисперсные вещества... А ещё они ночью пели. Да так, что аж за душу брало. И это не песни в привычном смысле слова, к которым привык Гунмар, это томный заунывный свист, издаваемый миллионами цветов. Тихий, еле уловимый, больше походящий на стон. Он давил на психику и вызывал поначалу панический страх перед неясным. А затем, когда Гунмар привык к 'ночным песнопениям' архоев, страх сменился тоской. Такой, что даже слёзы наворачивались на глаза, и хотелось выть. Хотелось присоединиться к морю 'голосов' и повторять их грустную песню. Позже Гунмар догадался провести анализ воздуха во время одного из ночных 'концертов' и выяснил, что архои выбрасывают в воздух вместе с остатками жизнедеятельности вещества, по химическому составу напоминающие депрессанты. Впрочем, это в дальнейшем никак не повлияло на его ночёвки. Спать в маске-респираторе было гораздо более неудобным, чем просыпаться среди ночи и десять минут, пока 'поют' архои, слушать их свисты-стоны.
На ярко-голубом небе ни облачка. Удивительно, но за все шесть лет пребывания тут, Гунмар не наблюдал, чтобы местный небосвод чем-то заволокло. Небо всегда было чистое. Тем не менее, погода никогда не была жаркой, и периодически безоблачное небо разражалось дождём. Вспомнив про влагу, Гунмар оторвался от созерцания гипнотизирующих его архоев и перевёл взгляд на озеро, где работала небольшая станция. Почти идеальной круглой формы водоём располагался в метрах ста от лагеря Гунмара. Озеро небольшое: метров триста в диаметре. Впрочем, для Гунмара его ресурсов хватало с лихвой. На ближайшем берегу располагался синтезатор. Он был врыт в песчаный грунт и имел два сегмента: передняя часть, в виде трубки, скрывалась в водоёме, а вторая, прямоугольной формы, выходила на берег. Подводный сегмент всасывал время от времени органику из озера, синтезировал в центральной части её в пригодную для употребления массу и выдавал в готовом виде. Гунмар приучил опрахий три раза в день включать синтезатор и приносить ему питательные белковые брикеты. К счастью для Гунмара в озере в изобилии водились представители местной фауны - тёмно-оранжевые существа похожие на червей с рядом ножек-усиков по всех поверхности тела и с чем-то вроде небольших плавников. В первые годы, когда Гунмару был ещё интересен местный мир и он изучал всех его представителей (к слову сказать, их оказалось не так уж и много), он нарёк водных червей 'пикаи', вспомнив почему-то про земных прародителей хордовых. Хотя, ни хорды, ни иных характерных признаков те не имели. В любом случае сейчас Гунмара уже мало заботили местные черви. Главное, что они есть, а, значит, есть и пища. Возможно, для колонии из десятка организмов озера было бы мало, и его ресурсы быстро исчерпались, но, так как Гунмар один, то его гастрономические интересы почти никак не влияли на популяцию местных водных обитателей, и он мог питаться ими без страха потерять источник драгоценного белка. Тем временем от станции-синтезатора оторвалась небольшая тёмная точка и устремилась в сторону Гунмара. Обеденное время. Пыхтя и перебирая неуклюжими мохнатыми лапками, малыш-опрахий нёсся к своему господину с подношением. Опрахии... А ведь когда-то это были простые куклы, развлекающие детей экипажа. Много лет назад такие 'топтыжки' носились по детскому отсеку с малышами, участвуя в их играх, а заодно и обучая. Эти, правда, что сейчас жили с Гунмаром, лежали в запасниках и детей никогда не знали. Игровой отсек вместе с детской секцией и другими частями 'Аномалокариса' снёс злосчастный астероид, врезавшийся в корабль после гиперперехода. Шанс столкновения с каким-либо небесным телом был минимальным и никогда не брался в расчёт. Но в роковой день, когда космическое судно вынырнуло у орбиты этой планеты что-то пошло не так. Возможно, сверхсовершенный компьютер, на который так уповали, дал сбой. Возможно, существовала иная причина... Так или иначе, а произошло то, что произошло: судно с тысячами колонистами на борту врезалось в космическую глыбу и моментально разорвало на части. Агонизирующий корабль пытался сохранить хотя бы минимум своих пассажиров и выстреливал спасательные капсулы в космос. Вот только умирающий мозг машины не мог больше совершать точных расчётов и обрекал несчастных выживших на ужасные муки. Капсулы разлетались в хаотичном направлении в бескрайний космос и бросали своих пассажиров в лапы одинокой мучительной смерти от голода и нехватки кислорода. Только спасательная шлюпка Гунмара по счастливому стечению обстоятельств получила нужный вектор и приземлилась на этой планете. Большинство же выкинуло в пустой космос или увязло в атмосфере планеты. Год назад ночное небо разрезала яркая вспышка, небесный огонь рухнул в паре километров от лагеря Гунмара, сильно взбудоражив и напугав опрахий. Гунмар понял, что это одна из спасательных капсул, наконец-то сорванная гравитацией с орбиты. Утром Гунмар добрался до места падения, и когда он дрожащими руками распечатал входной люк, то был шокирован. Того застывшего взгляда он не забудет до конца своих дней: сколько в нём отобразилось ужаса, отчаянья...
Поток мрачных воспоминаний Гунмара оборвал опрахий, добежавший до него. Малыш держал в протянутых мохнатых лапках пищевой брикет и буравил Гунмара светящимися от благоговейной радости глазками-бусинками. Опрахии считали Гунмара божеством. Он сам им дал такую возможность. Вместе с капсулой единственного выжившего на планету рухнуло пару сегментов 'Аномалокариса'. По счастливому стечению обстоятельств среди них оказался склад, на котором Гунмар обнаружил синтезатор и пару десятков функционирующих опрахий. Малышам не требовалось много ресурсов, энергию они получали при помощи солнечных батарей, а пришедшие в негодность запчасти элементарны и могли воспроизводиться синтезатором. Который Гунмару, как хорошему технику-программисту, не составило труда настроить. Кроме того, Гунмар снял большинство запрещающих задач ИИ опрахий и включил сознание оных 'на полную', давая развиваться, полноценно контактировать друг с другом. Гунмар дал искусственным существам свободу. Свободу выбора, действий. Они не сновали вокруг хозяина, как делали бы их собратья с корабля, развлекающие детей. Опрахии выстроили небольшое общество, вдали от Гунмара и жили, создавая социум, который никогда не был бы возможен раньше. Гигант, который нашёл и включил, являлся для них богом. А капсула - его божественным жилищем. Гунмар замечал, что опрахии время от времени тыкали лапками в небосвод, указывая на яркую голубую звезду. Возможно, для них она становилась чем-то священным, сакральным. Малыши так же с каким-то трепетом относились к остаткам 'Аномалокариса'. Опрахии всматривались в них и бубнили что-то вполголоса. Квазиобщество, которое развивалось, но не имело будущего. Мир расы Гунмара умирал на этой планете вместе с ним, как с единственным представителем своего рода. Умирала и колония опрахий, обречённая на исчезновение вместе со своим божеством... Впрочем, мизерный шанс на развитие оной оставался. Совсем крохотный, в виде миллионной доли процента. Как тот шанс встретиться с астероидом, который выпал 'Аномалокарису'...
Гунмар взял брикет и довольный опрахий, засопев, побежал к своим собратьям. Человек бросил взгляд назад, где из земли торчала его спасательная капсула, приблизился к ней и сел, оперившись спиной о металл. Он долго всматривался в жёлтое полей архоев, над которым горело ярко-голубое небо, а потом запел тоскливую песню своего далёкого народа, который ему больше никогда не суждено было увидеть:
- Ой там на горi, ой там на крутiй, ой там сидiло пара голубiв...