Резво летит богатырский конь, браво подскакивает в седле рыцарь. Заросшая бурьяном тропина преданно вьется сквозь самую чащу леса. Всадник возвращается домой с ратных подвигов. Чу! Птица-сойка цвиринькнет в ветвях, застрекочет белка, шарахнется в сторону ежик. Близко, близко уже родная деревушка - вон и камень придорожный: "До деревни Гадюкино осталось 12.26 верст".
Перед очами славного витязя Р"атульбо де ла Турге в этот момент призывно покачивал бедрами образ его прекрасной дамы. Простирал нежные длани, обводил алым язычком пурпурные губки, трепетал длиннющими ресницами. Дочь гадюкинского мясника, изысканная Аннабель (что была предназначена ему самою судьбой в лице толстой кормилицы Марфы Ионанны), недостижимая мечта всех гадюкинских красавцев, честно ждала своего суженого.
Словно и не было за плечами всех этих верст, будто и не довлели над ним долгие три года разлуки, вспомнил Р"атульбо тот день когда, уезжая из этого богом забытого захолустья в стольный град Кауза Фикалис, седлал свою ветхую чалую клячу. Скромно потупив свой взор, подошла к нему дева из сказки и молвила бархатным голосом. Поклялась в вечной любви, обещала ждать и дождаться; заверила, что выйдет за него замуж по возвращении. Теперь, когда ратные подвиги позади, как говорится, - самое время.
Смеркалось. Тропинка вильнула раз, другой, и уткнулась в поваленный ствол.
- Тпррру, окаянная! - закричал витязь. Скакун встал, и седок, не удержавшись, вылетел из седла прямо в сплетение цепких колючих ветвей. - Шоб те повылазило, убивица окаянная! Не вишь куды прешь, бесстыжая упырица? - выругался он.
Конечности, на удивление, оказались на месте. Кряхтя и поругиваясь, бесстрашный воитель вернулся на тропинку. Разгоряченный схваткой с поверженным энтом, Р"атульбо не придал внимания странному поведению боевого товарища: кобыла встревожено поводила ушами, всхрапывала и переминалась с ноги на ногу. Он попытался ухватить скакуна за уздечку, но тот ловко вывернулся и отступил.
- Совсем очумела, сервелатина бешенная? Я тебя дома прибью, а пока...
Однако огласить план на ближайшее будущее казнедей не успел - испуганная скотина взвилась на дыбы и рванула наутек. Р"атульбо остался один... наедине со своим словарным запасом.
Начертыхавшись вволю, он, было, двинулся вслед за лошадью, но, проковыляв с полверсты, выругался в последний раз и махнул на предательницу рукой. В лесу к тому времени стемнело окончательно. Живность, щебетавшая всю дорогу, умолкла и попряталась. Луна изредка бросала ленивые взгляды на змеевидные корешки под ногами, но в основном незадачливый путешественник находил их на ощупь. Неожиданно совсем близко хихикнул филин, но словно испугавшись, тут же зажал себе клюв крыльями. На лес опустилась звенящая тишина.
Подстегиваемый смутным страхом, де ла Турге перебрался через поваленный ствол. Треск осыпающихся ветвей на мгновение распугал демонов ночи; но едва препятствие осталось позади, призраки снова атаковали нашего храбреца. Кое-как ему удалось совладать с судорожным сердцебиением, и мертвое безмолвие облобызало его липкими пальцами.
Вдруг позади рыцаря хрустнула ветка. Он обернулся, но ничего не разглядел - луна малодушно затаилась в подушках облаков. Лишь гнетущая безмолвная тьма напряженно изучала его в ответ. С опаской он двинулся вперед по тропинке.
За спиною послышался стон, полный муки, какой, казалось, могли бы исторгнуть мертвецы, если б, умели дышать. Заскрипело и взвизгнуло дерево. У дороги шевельнулась зловещая тень. Путешественник замер и весь обратился в слух.
Словно издеваясь над нам, лес молчал.
Из-за туч осторожно показалась белесая щека луны. Она осветила покосившиеся деревянные ворота, щербатый частокол и застывшую в полупяди от лица смельчака костлявую пятерню с черными когтями. Когти качнулись и оказались всего лишь обломанной сухой веткой. Путник сдавленно чертыхнулся, теперь уже напоследок. Над частоколом вздымались прохудившиеся соломенные крыши деревни Гадюкино.
Старые ворота намертво вросли в землю, так что блудному рыцарю пришлось протискиваться в узкую щель между створками. Смутная тревога кольнула сердце при взгляде на темные окна покосившихся деревянных хаток. Зловещая тишина никуда не делась. Казалось, деревня вымерла.
Де ла Турге прошел по главной, заросшей бурьяном, улице. В доме, где когда-то обитал деревенский староста, скрипнул кособокий ставень, и в спину пришельца вперился враждебный холодный взгляд. Он обернулся и успел заметить, как в щели забора мигнул и исчез огонек. Возможно, это ему лишь показалось, но ощущение слежки не исчезло. Затравленно озираясь, он миновал рыночную площадь и углубился в трущобы.
Здесь, на окраине, разруха стала еще более заметной: большинства крыш не было и в помине, заборы повалились, на грядках победно вздымались гигантские камыши. Дважды чудились ему в зарослях чьи-то смутные тени. Когда он проходил мимо пепелища родного дома, над головой промелькнул, лопоча черными крыльями, гигантский нетопырь.
Сомнамбулой побрел он дальше, уже не оглядываясь и не обращая внимания на ужасы ночи. Тьма и безмолвие из внешнего мира просочилось ему в душу, опутали черными щупальцами сердце, высосали все мысли. Безжизненным автоматом сделал он еще пару шагов и прислонился к замшелой калитке. Та покачнулась, крякнула жалобно, и рухнула, увлекая за собой не успевшего испугаться скитальца.
Из ступора Р"атульбо де ла Турге вывел скрип отворяемой двери и шаркающий звук шагов. Он подался назад, встал на четвереньки, и лишь тогда разглядел на крыльце застывшую черную тень. Услужливо выглянувшая луна блеснула, отраженная зрачками незнакомца. Серое лицо близоруко сощурилось.
- Это ты, Толик? - утробно прошамкали черные губы.
- Марфа Иоанна!? - опешил путешественник.
- Не вовремя ты вернулся. Ох, не вовремя... - вздохнула старая кормилица.
- Э... А Аня дома?...
***
Р"атульбо де ла Турге, или, как его звали в детстве, просто Толик, сидел на шатающейся трехногой табуретке напротив старухи Иоанны. Их разделял щербатый, покрытый кое-где серыми мшистыми пупырышками, трухлявый стол. Посреди стола нехотя коптила древняя керосиновая лампа. Бледным призраком Аннабель скользнула из мрака, поставила перед ним чашку чуть теплого чая, замерла, подрагивая в неровном свете керосинки. Рыжий трепещущий язычок лампадки чуть освещал ее бледное осунувшееся как от болезни лицо, но не согревал, а наоборот, обострял абрис, очерчивая под глазами чернильные тени. Повинуясь безмолвному взгляду кормилицы, девушка опустилась на свободное место и застыла, глядя куда-то вдаль перед собой.
Р"атульбо отхлебнул из кружки. Чай показался ему осклизлой болотною жижей, но все ж он с трудом заставил себя проглотить это мерзкое варево. В нависшей тишине желудок испуганно квакнул, рыцарь сконфузился и попытался развеять похоронное настроение.
- А расскажите мне, Марфа Ивановна, как вы жили здесь, пока меня не было. Почему наша славная деревня Гадюкино словно вымерла и что, черт возьми, приключилось с моим отчим домом?
Старуха вперила свои серые бельма в рыцарское лицо, пожевала губами. Затем ковырнула ногтем щетинистую бородавку и надолго задумалась. Девушка же сидела, не шевелясь и не решаясь поднять глаза на своего суженого. Толик собрался было повторить вопрос (не надеясь уже, впрочем, на членораздельный ответ), и тут за окном раздался полный муки волчий вой.
- Шел бы ты лучше спать, - молвила наконец старуха. - А утром, если проснешься, тогда и поговорим...
Несмотря на усталость, Р"атульбо долго не засыпал. Ворочался, скрипя соломенным тюфяком, смотрел на скрытый во мраке потолок, пытался разглядеть что-то в темном провале окна. За окном шевелились неясные тени. Время от времени по подоконнику скреблись ветви засохшей яблони, в дымоходе подвывал разгулявшийся ветер. Проклятая старушенция так ничего и не рассказала; зато из-за, так и не утоленного чашкой протухшего чая, голода к ночным звукам периодически примешивалось настойчивое желудочное урчание.
Через полчаса страдания молодого желудка полностью заглушили даже назойливые мысли. Витязь на ощупь поднялся и, грохоча путающимися под ногами предметами кухонного обихода, прокрался к двери. Чертыхаясь про себя, он ощупал засов, шипя и пританцовывая, углубился в его устройство. Наконец, что-то лязгнуло, и в приоткрывшуюся щель выплеснулась узкая полоска лунного света.
С победным шипением, Толик припустил трусцой вглубь огорода.
А на обратной дороге обнаружил, что заблудился.
Вокруг, сколько хватало глаз (а их в этой темнотище хватало всего на пару шагов), раскинулись древовидные сорняки высотой превышающие рост человека. Исполинские лопухи тянули к нему свои липкие лапищи, пырей-переросток безжалостно хлестал по лицу похожими на косы листьями, и лишь метелки камышей нежно поглаживали, словно ощупывая свою жертву на предмет упитанности. Толик запаниковал.
- Подожди, - словно шептали ему сорняки. - Останься с нами, станешь нашим царем. Царем сорняков. Что люди, эти жалкие двуногие поденки, не ведающие своих корней, обреченные на бесконечный бессмысленный поиск того, что они по недальновидности своей именуют счастьем? К чему их тщетные метанья, если мы предлагаем тебе покой? Лучшую влагу черных дождей, самые ценные минералы, самых жирных червей мы даруем тебе. И людей - самых толстых и вкусных людей будем мы загонять к твоим хищным корням. Ну, ты понял теперь, что случилось с твоею деревней?...
Вдруг кто-то схватил его за рукав. Рыцарь дернулся, вырвался, но споткнулся о корень и еле успел выставить вперед руки.
- Подожди, - раздался знакомый голос.
Р"атульбо перевернулся на спину и пополз. Посреди плотоядного огорода бледнел стройный силуэт его невесты.
- Ты хотел знать, что с нами произошло в твое отсутствие? - переспросила она. - Что ж, ты и сам все, наверное, понял. Когда все мужчины ушли на войну - началась засуха, голод. Многие умерли, а иные сошли с ума. Мы потеряли человеческий облик, сначала начали пожирать наших мертвых, потом принялись охотиться друг на друга. Мы превратились в диких зверей. Иначе бы мы не смогли выжить - ты понимаешь это!? - она закричала, черты ее исказились, начали расплываться. Сверкнули зубы. Неожиданно рыцарь понял, что не узнает это, некогда такое дорогое, лицо - на месте девичьей головы щерилась слюнявою пастью ужасная волчья морда.
Р"атульбо с криком бросился наутек. Кошмарный оборотень прыжками устремился за ним. Внезапно заросли закончились, и перед беглецом, словно из-под земли, вынырнула черная громада дома. Обезумев от ужаса, рыцарь влетел на крыльцо и захлопнул за собой дверь.
В сенях безраздельно царила тьма. Де ла Турге попытался разобрать хоть что-нибудь кроме своего бешено трепещущего сердца. Из темноты донесся еле слышный стон, затем какое-то непонятное хлюпанье. Неожиданно разгорелось кровавое зарево, и в дверях возникла старуха с давешней керосинкой.
- Это ты? - облегченно вздохнула она. - Ты б не выходил на улицу до рассвета. А с рассветом уезжай. Уезжай без оглядки. Уезжай, если тебе дорога жизнь. Пока тебя не было, нечто зловещее поселилось в окрестностях. Это существо (сначала оно было одно) по ночам нападало на одиноких прохожих. Оно выпивало их кровь, а трупы уносило с собой и прятало их в колодце. Люди пили оттуда и постепенно превращались в монстров. В деревне почти не осталось нормальных людей - все превратились в осклизлых зубастых чудовищ. Ты тоже пил отравленную воду, и я не хочу, чтобы ты превращался здесь, у меня в доме...
С криком Р"атульбо бросился к отравительнице, но Марфа захлопнула дверь у него перед носом. Запертый в сенях, в кромешной темноте, он почувствовал, как в желудке снова встрепенулась былая боль, закрутила, заурчала - теперь-то он знал, что это означает. В разгорающемся изнутри жару, бедняга метался, круша и переворачивая все на своем пути. Раскаленный штырь, казалось, пронзил его внутренности. В горле заклокотала густая солоновато-прогорклая слизь. Что-то твердое изнутри уперлось и принялось выдавливать глазные яблоки. Мрак окрасился алым...
Толик распахнул глаза. В окно робко гляделось рассветное солнце.
***
Р"атульбо де ла Турге умылся, позавтракал без аппетита безвкусными блеклыми блинами, что даже на сковородке умудрялись хранить отталкивающе несвежий вид. Потом прогулялся вдоль по улице. Руины, что так напугали его ночью, при свете дня оказались печально обыденным нагромождением камней. Людей он не встретил, но ощущение слежки или щемящего одиночества не возвращались. Эмоций не вызвало и родимое пепелище.
Тогда де ла Турге вернулся, отыскал в темной затянутой паутиной коморке неразговорчивую старушенцию и вцепился в нее мертвой хваткой.
- Эх, уезжал бы ты из Гадюкина-то, - повторила старуха. - Лихие дела творятся в деревне.
- Неужто, пока меня не было, Анька себе хахаля завела!? - ужаснулся рыцарь.
- Хуже, сынок. На деле все куда как хуже... - Марфа зарылась лицом в платок и вновь попыталась уйти от ответа. Однако рыцарь, измученный вечными недоговорками, вырвал платок, вскочил и воскликнул:
- Да что ж Вы из меня нервы-то тянете!? - швырнул платок наземь. Из-под тряпки поспешно выкарабкался серенький паучок и, приволакивая ушибленную лапку, засеменил обратно к кладовке. - Отвечайте же, наконец, что случилось!
- Когда уехал ты в город, на рыцаря учиться, началось тяжкое время. Мужчин почти не осталось, почва иссякла, зверей разогнал грохот сражений. Но мы жили и, не смотря ни на что, помогали друг другу, чем могли. А потом начался голод и люди стали умирать. Первым исчез старый священник отец Панфутий, а уж за ним - словно смерть с цепи сорвалась. До весны мало кто дотянул...
- А по весне люди стали встречать на улицах своих мертвецов. - Р"атульбо не заметил, когда в комнате появилась его бывшая невеста. Девушка застыла посреди промозглой лачуги бледным призраком. Лишь тонкие губы роняли слова.
Никто не успел понять, откуда он пришел. Черный колдун, зловещий некромант, поселился в сердце гадюкинского погоста. Учитывая тысячелетнюю историю деревеньки, затерянное в лесу кладбище поражало размахом и в мирные годы. Теперь же гигантский некрополь выбрался из чащи, расползся по улицам гниющими мертвяками. Если в большом мире все еще бушевала война за некое эфемерное господство - в Гадюкино развернулась своя, неотвратимо проигрываемая, финальная битва.
- Мы жили в одном кромешном кошмаре, - подытожила, наконец, рассказчица. - Мы запирались на ночь, а в окна глядели голодные упыри. Мы молили богов о помощи, но в ответ раздавался лишь траурный волчий вой. Кто-то пытался бежать, но на следующую ночь опять возвращался - весь в крови и с пустыми глазами. Милый, поверь, я ждала тебя до последнего: верила, что ты вернешься, спасешь, заберешь меня из этого ада. Я ждала, но потом наступила осень и я умерла...
Сперва рыцарь не поверил ее словам. Затем решил, что неправильно их понял. Аннабель обратила доселе блуждавший в пустоте взгляд ему прямо ему в глаза. На дне зрачков клокотала мука. В мозгу де ла Турге отчаянно всхлипнула спасительная мысль: "это сон". Он открыл, было, рот чтоб повторить это вслух, но внезапно смирился - душа его рухнула в бездонную адскую пропасть, осыпались ворохом мысли, мечты. Взвыв страшным голосом, он в отчаянии бросился бежать.
Безумный, промчался он по заброшенной улице, вылетел на площадь, и ноги его подкосились - площадь заполонили мертвецы. Они стекались отовсюду: молчаливые, страшные. Во мгновение ока он оказался окружен смердящей разлагающейся толпой бывших односельчан. Р"атульбо попытался прорваться, но кольцо скользкой плоти только плотнее сомкнулось и отбросило его наземь.
- Что вам надо!? - воскликнул он в отчаянии, но ответом ему было лишь размеренное шарканье сотен переминающихся с ноги на ногу живых трупов.
Внезапно мертвецы подались назад, попятились неуклюже, пропуская вперед замшелую образину в лохмотьях. Поначалу рыцарь принял пришельца за взбесившееся дерево (ведь в мире, где оживают мертвые, и от табуретки можно ожидать какой-нибудь вздорной выходки), но, приглядевшись, опознал в нем останки деревенского старосты.
- Не бойся меня, мальчик, - прошамкал беззубой пастью покойник. - Мы не причиним тебе вреда.
Толик попятился, но уткнулся в чьи-то еле прикрытые драным саваном костлявые ноги и вздрогнул от отвращения. Мертвый дед не спешно подошел, облапал лицо бедняги трехпалой клешней. Черные ногти оставили на щеке тут же набухший бордовый след.
- Мы ждали тебя, рыцарь, - наконец, молвил он. - Ты один можешь нам помочь...
***
Марфа Иоанна на прощание потчевала будущего избавителя блинами. То ли у кого-то в деревне все же нашлась не тронутая тленом мука, то ли благодарить в этом надобно возглавляющую банкет бутылку браги; но трапеза в этот раз оказалась вполне удобоваримой. Славный витязь уплетал кушанья, вполуха внимая напутствиям старосты. Аннабель с печальным видом пыталась выудить из небытия его уплывающий взгляд.
- Честно говоря, - опрокинул очередной стакан избавитель, - я в царской армии в оркестре служил. Воевода так сразу и сказал: поешь ты, дескать, лучше, чем с саблей общаешься. Песня - она, знаете ли, боевой дух поднимает, но врага-то ты ухом не убедишь. Ему это подавай! В ухо, то есть. Но ничего - мы тоже фихтованию ученые. Помню, оркестром мы даже пьесу как-то раз ставили: "Ромеро и Джульета" называется...
Староста в свою очередь, категорически отказавшись пить с рыцарем на брудершафт, подробно поведал ему, как добраться до замка ужасного некроманта и даже набросал подробную карту. Зловещий сатрап действительно обитал на старом гадюкинском кладбище в устрашающей цитадели из костей и гранитных надгробий. К сожалению, постичь тонкости деревенской топографии к столь позднему часу Толику оказалось уже не под силу. Как это часто бывает, для него совершенно неожиданно наступило утро...
С трудом осознав себя живым человеком, Толик приоткрыл правый глаз и попытался сфокусировать зрение. Обхвативши рукой богатырский торс и нежно прижавшись к нему щекою, рядом с ним примостилась Анна. Р"атульбо скользнул рукой по ее волосам, и в его пальцах остался клок шелковистых черных волос. Он осторожно выбрался из мертвых объятий и нетвердой походкой "после вчерашнего" выбрался на крыльцо.
Полуденное солнце жарко дохнуло в лицо перегаром. Привычная уже тишина встретила его во дворе. Не смотря на удушливую неподвижность, зависшую в воздухе, и клубившуюся в голове денатурированную бездну, бравый боец королевского оркестра ощутил небывалый прилив богатырских сил и прямо-таки берсеркерского героизма. Сквозь боль улыбнувшись лазурному небу, он пообещал что вернется сюда с победой.
На плечо ему опустились прохладные нежные руки и губы коснулись щеки.
- Я буду ждать тебя, любимый, - шепнула на ухо почившая девушка. - Я столько тебя ждала, что теперь мне любое ожидание покажется кратким мигом.
- А я обязательно вернусь, - вторил ей рыцарь.
- И все будет как прежде? - с надеждой спросила она.
- Конечно!...
***
В последний раз оглянувшись на обветшалые крыши деревни, Р"атульбо де ла Турге вошел в заросли. Заброшенная тропинка изредка выныривала из кустов, но чаще пряталась где-то: обманчиво отбегала то влево, то вправо; чего-то выжидала, притаившись между деревьями.
Кроме самопальной карты староста снабдил рыцаря славным мечом-кладенцом и щитом в кованых рюшечках. Подходящих доспехов в деревне не нашлось, но и сия амуниция оттягивала руки непосильною ношей. Р"атульбо попытался приладить щит за спину, но мешала котомка с, заботливо сложенными будущей тещей, пирожками. Меч в обшарпанных кожаных ножнах предательски выстукивал на бедре фиолетовые узоры. Да, и вчерашняя попойка не лучшим образом на здоровье сказывалась.
Пару раз бравый музыкант останавливался, чтобы передохнуть и проконсультироваться с картой. Наконец лес остался позади, а на пути ощетинилось кочками непроходимое болото. Толик обреченно сжевал последний пирожок и попытался поудобней пристроить громоздкое снаряжение. Багровое солнце недоверчиво смерило воителя взглядом.
Он отыскал еле приметную тропку, протоптанную за долгие годы возвращавшимися с того края мертвецами. Через пару шагов под ногами зачавкала зловонная гнилая жижа. Поначалу Р"атульбо старался ступать по заросшим бесцветной растительностью торфяным холмикам, но чем дальше он углублялся во владенья болотных кикимор, тем чаще ему приходилось брести по колено, а то и по пояс в маслянистой черной воде. Тогда ноги вязли в илистом киселе или путались в силках из подводных корней. Затонувшие коряги казались руками утопленников, готовыми вцепиться в хрупкую плоть и утащить на дно.
Зашло солнце. В небесах растекся бесформенный блин ночного светила. Двигаться дальше в неверном лунном свете было равносильным самоубийству. Обманчивые тени застыли в зловещей тиши, нарушаемой лишь плеском шагов. Словно из ниоткуда вынырнули и потекли над трясиной молочные клочья тумана.
Неожиданно рыцарю почудилось в глубине движение; пучина у ног забурлила и изрыгнула пузырь жидкой грязи. Р"атульбо склонился чтобы его рассмотреть и в ужасе отшатнулся - перекувыркнувшись лицом вверх, на него уставилась мертвая голова.
Рассекая воду, рыцарь бросился бежать. Позади него со дна поднимались захороненные в торфе человеческие останки. Болото оказалось гигантским кладбищем. Поскользнувшись, он окунулся с головой. По лицу скользнули разбухшие пальцы. На мгновение ему показалось, что его оплетают исполинские щупальца, но он вырвался, вынырнул, выплыл, вскарабкался на кочку и принялся с отвращением отплевываться. Желудок судорожно сжался и исторг сгусток отвратительной слизи.
Слегка отдышавшись, де ла Турге с досадой обнаружил, что лишился оружия. Нырять за кладенцом на дно могильника наш герой, однако, не решился - он и так достаточно уже растревожил покой мертвецов.
Налегке идти оказалось куда как сподручнее. Остаток пути он преодолел без происшествий и, наконец, выбрался из болота на сравнительно твердую почву. Теперь перед ним расстелилось щербатое старое кладбище.
Воитель прислушался. После гнетущего безмолвия мертвой трясины зловещий погост как будто исподтишка изучал пришельца. Шорохи осыпающейся земли, всхлипы бесплотного ветра, кряхтение обветшалых крестов - словно обсуждая его, шушукались, укрывшись в тени разрушенного склепа.
И луна расплылась на пол небосвода.
Толик миновал первые ряды могил, когда явственно различил невдалеке чьи-то шаги. Присел, притаился в тени покосившейся каменной стелы. За колонной мелькнула невнятная массивная тень, задержалась на миг, грузно принюхиваясь, и растворилась в ночи. Дрожащими пальцами Толик нащупал в ломкой сухой траве шершавый от ржавчины прут.
С опаской он выглянул из своего сомнительного убежища. Встречи с каким существом он только что избежал? Скорее всего, то был очередной упырь - порождение проклятого колдуна. Наверняка, полчища ожившей падали сторожат подступы к мрачному замку, и жалкие надежды прорваться в святая святых чернокнижника заслуживают, в лучшем случае, недоумение. Без оружия, в одиночку - уж не словом ли божьим собрался разить наш герой превосходящего противника?
Из мрака навстречу ему выступил призрак. Р"атульбо попытался проткнуть его ржавым штырем, но внезапный порыв ветра всколыхнул сияющие одеяния и разметал по плечам смоляные кудри. С прекрасного лица сверкнули мукой любимые глаза.
- Я любила тебя, - молвила Аннабель, - больше жизни и после смерти... Как жаль, что теперь никогда уже нам не суждено быть вместе...
С отчаянным криком Р"атульбо рванулся к любимой, но виденье распалось бесплотным туманом и рыцарь, не удержавшись, рухнул в разверзнувшуюся пустоту. Сверху посыпались комья земли, но он этого уже не почувствовал, потому как, падая, приземлился головой на острый осколок камня и потерял сознание...
***
Рыцарь очнулся на дне могилы, обильно засыпанный землей. Недостижимо высоко над ним проплывали облака, надрывно сияло солнце. Еле справившись с головокружением, он приподнял, и ощупал раскалывающуюся голову. Сей немаловажный орган, по большей своей части, оказался на месте, однако за правым ухом обнаружился пульсирующий болью запекшийся кровавый струп размером с упитанную сливу.
Де ла Турге высунулся из ямы и окинул взором залитый солнцем погост. Оказывается, он провалялся без чувств весь остаток ночи. Рыцарь попытался подтянуться и вскарабкаться на поверхность, но что-то, или кто-то, схватил его за ногу и сдернул обратно. Едва не потеряв сознание снова, он все же успел защитить голову и почти приготовился к схватке с неведомым противником. К его удивлению, могила оказалась пуста.
Лишь приглядевшись внимательнее, он различил торчащие из противоположной стены огрызки корней, за которые, видимо, и зацепился в прыжке. Корешки по инерции мелко подрагивали. Внезапно почва в этом месте покрылась трещинами, а корни сжались в кулак. Р"атульбо вскочил на ноги - из земли к нему протянулись костлявые руки. Конечности хватали воздух, сжимаясь с костяным стуком, и каждая изгибалась, как минимум, в трех-четырех суставах. Каким-то чудом рыцарю почти удалось выбраться, но его снова схватили и повлекли вниз мертвячьи щупальца. Цепляясь за чахлые кустики выгоревшей травы, он наткнулся на брошенный прут, схватил его и принялся крушить ожившие кости. Наконец, хватка ослабла, и он на четвереньках отполз подальше от края.
Сзади послышалось утробное рычание. Цепляясь когтями за потрескавшийся гранитный постамент, к нему подбирался полуистлевший кадавр. Единственным отчаянным ударом Толик раскроил ощерившуюся черепушку, монстр рухнул обезглавленным мешком, но короткая потасовка привлекла внимание коренных жителей. Отовсюду к нему устремились обманутые смертью стражи. Жуткая в своей неторопливости разномастная толпа: некоторым недоставало каких-то органов, другие были обнажены, иные напротив запакованы в иссеченные клинками доспехи. Кое-кого (если б такая безумная идея вдруг пришла в его поседевшую за одну ночь голову) он мог бы даже узнать.
Бывший королевский музыкант бросился бежать, на бегу отмахиваясь от нападающих своей смертоносной дубиной. Дыхание сбилось, в голове грохотало сердце, каждым ударом отдаваясь в открывшейся снова ране. Каким-то чудом беглецу удалось вырваться из окружения, упокоив не менее десятка нерасторопных мертвых тварей. Цепляясь за трухлявые надгробные памятники, он из последних сил захромал к открывшемуся невдалеке ветхому домишке.
Здание оказалось полуразрушенной кладбищенской часовней. Р"атульбо ворвался вовнутрь, захлопнул за собой двери и попытался подпереть их не вовремя подвернувшимся под ногу табуретом.
- Это бесполезно, - услышал он вдруг старческий голос. - Они сюда все равно не войдут.
- Кто ты? - Р"атульбо выставил табурет вперед на манер меча. - И что ты здесь, черт возьми, делаешь?
- Я отец Панфутий, - послышался ответ. - Что ж до того, что я делаю - дык, живу я...
- На кладбище!?
- А почему бы и нет? - пожал плечами святой отец. Наконец, воин смог его разглядеть - сморщенный старикан в ветхой рясе, семеня, приблизился к незваному гостю и с преданностью уставился на него.
- А как же... эти? - Толик недоуменно кивнул на входную дверь, из-за которой то и дело слышалось недовольное ворчание оставшихся с носом преследователей. Как и обещал отец Панфутий, ни один так и не попытался проникнуть внутрь храма, и это не могло не внушать оптимизма.
- "Эти" со временем тоже раскаются и придут к господу нашему. Все-все там будем. Ты, Толя, скажи лучше, с чем явился в мою скромную обитель.
- Вы, я вижу, святой человек, святой отец, - затараторил воитель. - Явился я сразить в честном бою некроманта лютого, исчадие тьмы первородной, что породил богомерзких чудовищ, закрытых за дверью. Из самой деревни путь свой держу - отмстить басурману за поруганное пепелище; и да вернется все на круги своя и растворятся в господнем огне чудеса богохульные. Благословите мя, отче, на ратный подвиг!
- Красиво излагаешь, витязь. Небось, даже грамоте какой обучен?
- Я в царской армии в хоре служил, - замялся Р"атульбо, - но я и военному делу обучался... немного... Не подведу я, святой отец, Вашего доверия. Этот сукин сын невесту мою со свету сжил!..
Панфутий оглядел воинственного хориста с ног до головы, словно прицениваясь.
- Ты знаешь, - рек он, - ведь нет никакого некроманта. Когда наступило трудное для деревни Гадюкино время; когда я поселился на этом кладбище, потому что каждый божий день приходилось кого-нибудь отпевать; все свободное от похорон время я молился. Молился господу нашему, чтоб уберег он невинно убиенных сынов своих, чтоб вернул им несправедливо забранные жизни. И бог услышал меня - дал силу воскрешать из мертвых. Конечно, на первых порах не все выходило так гладко, как мне бы хотелось, и некоторые мертвецы восставали супротив своего создателя, но со временем я все освоил. Теперь, после непродолжительного инкубационного периода (три, девять, максимум сорок дней - в зависимости от предрасположенности организма), чада господни вновь возвращаются в лоно его живыми и здоровыми, как прежде. Воистину, на все воля господа нашего!...
Во время самодовольной тирады душа славного рыцаря де ла Турге, королевского скомороха Р"атульбо, или сельского парня Толика пронеслась сквозь все девять кругов: начиная с ошеломленного недоверия, через любовь и ненависть, смятенье и обреченность, и, наконец, зависла над ледяной бездной. С рычанием дикого зверя он бросился на святого отца и впился когтями в морщинистое горло. За дверью воплю его вторили воскрешенные господом упыри. Покуда отчаявшийся убийца трепал блаженного некроманта, крушил его хрупким тельцем священную мебель - дверь храма содрогалась от страшных ударов снаружи.
Но вот изломанная тряпичная фигурка замерла в нимбе из кровавых брызг, и над миром нависла звенящая тишина. Долгую вечность победитель изучал застывшие глаза своего мучителя, пытаясь найти в них единый ответ на тысячу разрывавших его вопросов. На мертвых губах надулся и лопнул кровавый пузырь. Где-то в углу растерянно пискнул невидимый сверчок, вдалеке на болоте, как ни в чем не бывало, заурчали лягушки. Застывшее время осыпалось с тихим шелестом и снова пошло - то со смертью своего создателя рассыпались прахом зловещие мертвецы деревни Гадюкино.
А может быть - бог, оскорбленный неподобающим отношением к его бесценному дару, обиделся на осквернителя и ушел навсегда из этих мест...
Как бы там ни было, чудес в Земле Обитованной не бывает. Лишь ходит в Тридевятом царстве легенда о том, что где-то на Торфяных болотах в разрушенной войною деревне Гадюкино еще живет вконец одичавший в глуши сумасшедший.