Его разбудил свет. Он лился на него сквозь тюль незашторенного окна. Это не были резкие лучи низкого утреннего солнца, свет был бледным и каким-то мягким и белым, словно прошедшим через вату. Он поднял голову от кровати, посмотрел на спящих на ней людей и, уже успевший привыкнуть к осенней утренней дремотной темноте, подумал: "Проспали..." Нет, конечно, был еще вариант с выходным, когда можно спать долго-долго, и тогда свет в окне Его бы не удивил. Но Он помнил, что выходные были совсем недавно, Он же ездил в гости, там были Друзья, такое не скоро забудешь. Значит, все-таки проспали... "Разбудить?" Но Он не чувствовал себя вдоволь выспавшимся, хоть и уснул, как всегда, достаточно рано. "Не мое собачье дело", подумал Он, внутренне усмехнувшись игре слов. Опустив голову обратно на кровать, большой белый бульдог перевернулся на другой бок и закрыл глаза.
Повторно Его разбудил будильник. Лежащий возле подушки Самой Любимой телефон, постепенно увеличивая громкость, играл мелодию, которая с самого детства означала для Него подъем-завтрак-прогулку. Сладко потянувшись, Он сполз с кровати, и, цокая когтями по ламинату, пошел на кухню. Загадка утреннего света отступила перед более насущными проблемами. Миска на штативе с остатками вчерашнего корма не стала для Него откровением. Он знал - надо подождать. Подождать, пока Самая Любимая, пошумев водою в ванной, придет, включит свет, поставит чайник, и, под шум закипающей воды, откроет холодильник и начнет доставать из него... О, тут были варианты! Она могла достать масло, сыр и колбасу и сделать вкусные бутерброды. Она могла достать сосиски, или, что еще лучше, сардельки. В любом случае, и Он это твердо знал, когда придет и сядет за стол Самый Любимый, что бы ни было на столе, половина будет его. И это знание делало пробуждение таким приятным! Тем более, что в этом ежедневном ритуале от Него требовалось совсем немного - нужно было всего лишь сесть перед столом напротив Самого Любимого и положить морду на край стола так, чтобы верхняя губа смешно задралась вверх. Против этого приема Самые Любимые устоять не могли, это Он знал наверняка.
Вторым приятным утренним событием после Завтрака была Прогулка. Тут тоже нужно было соблюсти ежедневный ритуал. Нужно было сразу после Завтрака пройти на Место в прихожей и демонстративно усесться на коврик, сделав вид, что Он никуда не собирается. Самый Любимый одевается, зевая - ну и что? Мало ли кто куда собирается с утра? Достал ошейник с поводком. Это намек? "Я не понимаю намеков, мне требуется конкретное приглашение." А, вот и прозвучала долгожданная фраза "Гулять!" Но не надо думать, что Он все бросит и побежит к двери. Ему уже два с половиной года и Он бульдог! Поэтому: "Сначала я потянусь, потом не торопясь подойду, позволю надеть на себя широкий, усеянный острыми блестящими шипами наружу ошейник, подожду, пока прицепят поводок и со скучающим видом усядусь у входной двери." Ритуал исполнен, можно идти ГУЛЯТЬ!!!
Лифт или лестница? Нет, если идти снизу вверх, вопрос выбора не стоит. Но вот если предстоит спуск... Сколько запахов! Как жаль, что Самый Любимый их не чувствует и почти всегда выбирает лифт! А какие запахи в лифте? Извините за выражение, г..но, а не запахи! Причем, иногда, в буквальном смысле! И, уж точно, не пахнет ни кошками, ни собаками. Кошки нынче все домашние, из квартир ни лапой, а Собака, Он знал это со всей определенностью, в Его подъезде,кроме Него, была всего одна, жила на втором этаже, и, поэтому, на лифте не ездила. При редких встречах на улице Она (а то была ОНА!) заливалась громким лаем, в котором Он, тем не менее, улавливал не только агрессию, но и определенный интерес к своей персоне. Вот только размер подкачал, француженка, что поделаешь...
Загадка разбудившего Его мягкого белого света открылась, стоило Самому Любимому отворить тяжелую железную дверь подъезда. Вся земля перед домом и дальше, насколько хватало взгляда, была укрыта белым... чем-то? За прошедшие с начала весны месяцы Он успел забыть, что это... ЭТО, белое, скрывшее все вчерашние запахи, пахнущее дождевой водой, легким морозом, хрустящее под лапами, мягкое, чистое и совсем не холодное. Он недоверчиво сделал несколько шагов по ЭТОМУ, принюхался, низко наклонив большую лобастую голову, и громко чихнул. Он вспомнил! Он вспомнил, как Его, совсем маленького, первый раз, на руках, вынесли из дома на улицу. Тогда тоже было утро, было лето, Его опустили на землю, и запахи ворвались в Его нос, он так же чихнул, сделал несколько неуверенных шагов на слегка расползающихся, еще неуклюжих лапах...и ПОБЕЖАЛ! Побежал через высокую, влажную от росы траву, побежал... куда? Он не знал, но то, что нужно бежать, Он знал совершенно точно! За ним бежала Мама, бежала Первая Любимая, а он все бежал, пытаясь объять весь мир вокруг себя и понимая, что этот мир - Его! Уже потом за Ним приехали Самые Любимые, и Мама с Первой Любимой остались далеко, и Он сначала грустил, и были другие Любимые, друзья Самых Любимых, и были Его Друзья, и были Выставки, и было много всего, но первый снег (он вспомнил, ЭТО - Снег!) всегда будил в нем то самое воспоминание из детства и звал БЕЖАТЬ!
И Он побежал! Побежал по первому, чистому снегу, скрывшему всю грязь спального микрорайона, побежал, сбивая снег с кустов, купаясь в летящей с веток белой пыли, скользя на поворотах, падая и кувыркаясь в еще слишком тонком, не очень мягком снегу, оставляя на белой земле похожие на цветки отпечатки больших, сильных лап. Он хватал снег пастью, превращая его в воду жаром высунутого языка, ловил слепленные Самым Любимым снежки, ощущая разбавленный талой водой запах любимых рук, и Ему казалось, Он может бегать так бесконечно... Не хватало Друзей, чтобы бегать вместе наперегонки, сшибая и валяя друг друга, но даже одному Ему было здорово! И Самый Любимый, видя, как Он радуется, не торопил Его домой, как обычно...
Видимо, бегал Он и правда долго, потому что, когда они вернулись домой, Самой Любимой уже не было. Миска, впрочем, была наполнена свежим, вкусно пахнущим кормом, и на полке в прихожей, Он знал, была спрятана (Фи!) косточка из бычьих жил - любимое лакомство, которое Самые Любимые вручали ему по приходу домой. Иначе их ожидало шоу "Радостный соскучившийся бульдог". Все было в порядке, и, ополовинив миску, Он приступил к заключительной утренней процедуре - проводам на работу Самого Любимого.
Он, конечно, набегался. Он плотно поел. Ему хотелось спать. Но Он же Собака! И ни какая-нибудь, а ДРЕССИРОВАННАЯ! Поэтому, отчаянно зевая, Он, тем не менее, не улегся на кровать в спальне, а дисциплинированно занял место на коврике в прихожей, наблюдая, как Самый Любимый собирается, одевается, пшикает себя этим дурацким одеколоном, который напрочь забивает Любимый запах и от которого у Него еще долго потом свербит в носу. Наконец Самый Любимый гладит Его по голове, говорит, как всегда: "Охраняй!" и скрывается за дверью. Звенят ключи, гудит и щелкает лифт, хлопает дверь подъезда, и, становясь все тише, на грани Его слуха, хрустят по первому снегу шаги...
"Охраняй!" Перебираясь из прихожей в спальню, залезая и укладываясь на кровать, Он недовольно мысленно ворчал. Нет, Он отлично знал, что значит "Охраняй!". Это значит, что на любой стук или звонок в дверь, да даже на любой подозрительный шум в подъезде, надо вскочить (как бы крепко ты ни спал), с разбегу ударить лапами во входную дверь и оглушительно залаять. Те, за дверью, вели себя по разному. Кто-то сразу уходил, кто-то ругался, некоторые смеялись. Бывали и такие, кто начинал стучать и звонить еще сильнее... Он же хотел только одного - чтобы дверь хоть раз открылась, и Он добрался до тех, кто шумит за ней. Это была его Мечта. Одна из двух. И она не сбывалась. Ворча, Он возвращался на кровать, не сразу укладывался и засыпал. И там, во сне, к нему приходила его вторая Мечта. Вот и сейчас, покружившись по кровати и подгребя под себя покрывало, он улегся, опустил на длинные лапы тяжелую голову и медленно закрыл веки. Под ними, кружась, падали пушистые белые снежинки, и сквозь них, весело помахивая хвостом, к Нему бежала Она - Большая Белая Бульдожка, Его Мечта. Он тихонько взвизгнул и махнул хвостом. Он спал...
P.S.: Рассказ посвящается американскому бульдогу Харуки, с любовью.
При написании автором для вдохновения использовались коктейль водка-кола & альбом "Global House"(1994 г.) норвежского композитора Oystein Sevag.