Логинова Анастасия Александровна : другие произведения.

Алмазная пыль

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
      В 1913 году в Петербурге живет маленькая девочка Надя, которую изводят монстры, видимые только ей. Никто девочке не верит, особенно родной отец - он держит дочь взаперти и никого к ней не пускает, кроме гувернантки. А в 2018 году в Петербурге живу я, Марго, вечная неудачница и пофигистка. Страсть в моей жизни только одна - старинные куклы, на которых я трачу большую часть зарплаты. Покупка одной из них и стала фатальной... Загадочные Ордэне, почему-то считают, что у меня есть сильный дар, и я одна сумею помочь девочке Наде. Я в это не верю, но, кажется, мне все равно предстоит побывать в прошлом и стать Надиной гувернанткой.
    Книга на АвторТудей


Анастасия Логинова

АЛМАЗНАЯ ПЫЛЬ

(Мир Ордэне-2)

  
  
  
  
  
  Глава 1. Доротея
  Я сразу поняла, что эта кукла особенная. Дело даже не в том, что у нее настоящие человеческие волосы: в XIX веке часто прошивали кукол именно живыми волосами, и в моей коллекции уже была одна такая. Но эта совершенно на нее не похожа. Наверное, глаза ее меня заворожили: огромные, стеклянные, густо-синего цвета с тончайшими золотыми прожилками на радужке. Они были отлиты с таким поразительным мастерством, что создавалось впечатление, будто кукла смотрела на меня все то время, пока мы с продавцом сговаривались о цене.
  Продавец, кстати, мне не понравился. Мы встретились в макдачной на Лиговке, и он с аппетитом уплетал бургер, когда я вошла - а после едва промокнул руки салфеткой, прежде чем поднять куклу девятнадцатого века (!!!) в оригинальном, как он утверждал, аутфите ! Назвался Яковом, и то как-то неуверенно. Имя наверняка выдумал. А уж когда озвучил цену, совершенно мизерную для оригинала - я поняла: мошенник. И кукла его - новодел "под старину".
  Но потом я взяла на руки увесистое тряпичное тельце и увидела, как склонилась набок фарфоровая головка - будто живая. И только теперь отметила, что волосы ее почти такого же сумасшедшего медного оттенка, как мои собственные. Эта кукла должна быть моей. Черт с ним, что поддельная, за такую цену переживу.
  А Яков этот вообще странный тип: ему будто было наплевать и на куклу, и на сделку, и даже на эсэмэску об оплате, что упала ему на телефон. Жрал свой бургер и нахваливал, как с голодного края сбежал.
  Жаль, что это меня не насторожило.
  - Марго! - крикнул он вдогонку, когда я, бережно держа куклу, уже вышла на парковку. - Вы не удаляйте пока мой номер. Может, пригодится еще.
  - Сдался ты мне сто лет... - буркнула я под нос и даже головы не повернула.
  Домой я вернулась к ночи, а весь день моталась по рабочим делам: куклы - это хобби, на которое я трачу все свободные деньги, а на хлеб вообще-то зарабатываю веб-дизайном.
  Что касается моей жизни, то вышла она самой обыкновенной, даже внимания заострить не на чем. Родилась двадцать семь лет назад в Магнитогорске, городок такой есть на Урале; была старшей из трех сестер и, сколько себя помню, нянчилась с малышней. С тех пор бегу подальше, едва заслышав детский плач. Привычка. Единственной отдушиной тогда было шитье на кукол - тех самых подделок под "Барби" с дутым телом и волосами-мочалкой, все девчонки 90-х с такими играли. А я не столько играла, сколько рисовала наряды, да после по этим эскизам обшивала своих кукол с головы до ног: мечтала стать модельером, как вырасту. Родители в этом углядели великий талант к рисованию и отдали меня в художественную школу.
  В семнадцать, едва получив аттестат, я сбежала из своего Магнитогорска, на бюджет поступила в Санкт-Петербургский вуз. Модельером я, конечно, не стала, но отчасти моя профессия и правда связана с искусством. Мой последний проект - рекламу стеклопакетов - заказчик назвал "офигительным". Это успех. Определенно.
  В двадцать три я ненадолго сходила замуж, а сейчас свободна и независима, и вместо сорока кошек у меня сорок кукол. Ну хорошо, не сорок. Семьдесят две ровно. Подавляющее число из них это коллекционные "Барби", "Монстер Хай" и кастомные "Блайз", с десяток "гэдээровских" красавиц 30-60 годов, разномастные авторские куколки и несколько особенно редких экземпляров рубежа XIX-XX веков. У каждой из них есть имя, история, место на полке в застекленных шкафах из Икеи и как минимум четыре сменных аутфита, сшитых мной собственноручно.
  Доротея стала семьдесят третьей.
  Телефон Якова я удалила тем же вечером, пока доедала заказанные на дом роллы; тогда же созвонилась со своим старым проверенным оценщиком, чтобы наверняка выяснить происхождение новой куклы. Договорились на понедельник, а пока что, помыв посуду, почистив зубы, я пристроила Доротею в кресле напротив кровати - а найти для нее место в шкафу решила завтра, после того, как при дневном свете изучу все плюсы и минусы своего приобретения.
  Не тут-то было.
  Я проснулась оттого, что с меня стаскивали одеяло. За окном клонился к завершению октябрь, и не могу сказать, что в комнате было особенно жарко. Потому замерзла я быстро и с неудовольствием поежилась. Пошарила рукой и нашла край одеяла уже в ногах. Дернула - и сразу поняла, что оно за что-то зацепилось. Дернула второй раз - и услышала грохот, от которого сон улетучился мгновенно, а сама я тотчас оказалась на ногах, минуя все прочие стадии.
  На часах светились в ночи красные цифры "03:11".
  Даже в темноте я разглядела, что тонкое пестрое одеяло как-то странно намотано на ручку новой куклы... Которая вовсе уже не сидела в кресле, а, упав навзничь, валялась на полу возле моей кровати.
  - Чертовщина... - пробормотала я.
  А потом сама себя уговорила, что кукла просто упала. Наверное, усадила я ее неустойчиво - вот она и свалилась, да еще и одеяло мое зацепила при этом. Да. Не спрыгнула же она с кресла и не подошла ко мне сама на своих маленьких кукольных ножках?..
  Полминуты я себя в этом убеждала и, наконец, убедила. Сделала робкий шаг. Медленно-медленно, готовая ко всему на свете, подняла Доротею с пола. Ничего не произошло. Синие с золотыми искрами глаза невозмутимо смотрели поверх моего плеча. Кукла как кукла. Я осторожно пригладила ее растрепавшиеся рыжие кудри и цокнула языком, отругав сама себя. Головка ведь фарфоровая: запросто могла разбиться! И это стало последней моей здравой мыслью, потому что в следующий миг Доротея скосила свои стеклянные глаза на мое лицо. И тут же вернула их на место.
  Самое забавное - я тогда даже не шелохнулась. Тупо смотрела на фарфоровое личико и гадала, сделает ли она глазами так еще раз? Сделала. А потом приоткрыла карминово-красные губки, будто хотела что-то сказать. Только я не услышала.
  Дико вскрикнув - так, что, наверное, меня услышала мама в Магнитогорске, - я отбросила куклу в сторону. Опять, минуя промежуточные стадии, оказалась с ногами на кровати. Как щитом отгородилась своим пестрым одеялом и первым делом потянулась к мобильнику. Кого вызывать? Полицию? Скорую? Или сразу психушку? Так и не решив, я попятилась. Хорошо помнила, что входная дверь из съемной квартиры-студии за моей спиной - каких-то десять шагов. Лишь бы дьявольское создание не бросилась на меня прежде.
  А она могла... я собственными глазами видела, как кукла перегнулась пополам своим тряпичным тельцем и села на ворсистом ковре. Медленно, будто через силу, так, что в тишине я слышала хруст фарфора, повернула голову. Снова разомкнула карминовые губки:
  - Маргарита... - позвала она тоненьким, обманчиво-детским голоском. - Ты должна отнести меня к девочке, Маргарита. И не вздумай больше орать, как дура. Маргарита!
  Нарисованные брови хмурились: кукла была мной недовольна.
  Наверное, у меня больше не осталось сил, только поэтому я не заорала снова. Лишь швырнула в нее пестрое одеяло, а мобильник, увесистый айфон в корпусе с алюминиевой рамкой, решила оставить, чтоб было чем отбиваться в самом крайнем случае. И в какой-то момент даже подумала, что он не наступит, этот крайний случай - лопатки мои прижались к двери. И я, не медля больше ни секунды, повернула ручку да бочком-бочком выбралась вон...
  Захлопнула за собой и снова попятилась, пока не приросла спиной к новой стенке, и только здесь, наконец, перевела дух.
  Что это было? Я запоздало ущипнула себя за руку и лишний раз убедилась, что не сплю. И еще я успела пожалеть, что хотя бы джинсы не догадалась захватить или тапочки: холодно. Да и глупо стоять на лестничной площадке босиком, в пижамных шортах да майке-тельняшке. Разумеется, как только я это обнаружила - услышала чужие шаги. А через миг на меня едва не налетела незнакомая тетка. Не соседка. Ну точно не соседка - одета она была черте во что: в темно-коричневое глухое платье и нелепый белый фартук с кружевами. А в руках держала подсвечник, самый настоящий, бронзовый, что ли... Что самое забавное, смотрела она на меня так, будто это я сбежала с костюмированной вечеринки, а не она. А потом девица задала вопрос, на который я в самом деле не нашлась, что ответить:
  - Ты откуда взялась?
  "Это ты откуда взялась?!" - собиралась уж парировать я - но отвлеклась.
  Только сейчас я осознала, что помещение это не очень-то похоже на лестничную клетку в нашем доме. Вместо штукатуренных стен с накарябанной надписью "Анжела - дура" - обои в безвкусный цветочек. Вместо яркого электрического освещения - глухая тьма, которую лишь слега разряжал свет от восковой свечки в руках женщины.
  На месте же стальной двери моей съемной студии теперь была ярко-белая солидная деревянная дверь с золоченой резьбой и шарообразной ручкой. "KG" было выгравировано на той ручке. Я ни о чем не думала тогда, просто повернула ее и толкнула дверь внутрь.
  Это оказалась уже не родная квартира-студия. Это было место, которое я никогда прежде не видела. Здесь даже пахло иначе. И первое, что я сумела выхватить взглядом - дьявольская Доротея, как ни в чем не бывало сидящая на узкой гладко заправленной кровати. Она улыбалась и, чуть наклонив фарфоровую головку, требовательно смотрела мне в глаза.
  Все-таки нужно было вызывать психушку. Или еще не поздно? Айфон я по-прежнему крепко прижимала к груди обеими руками.
  - Так это же барышнина кукла! - воскликнула за спиной тетка в фартуке. Вбежала внутрь и неделикатно сунула Доротею себе под мышку. - Так вы гувернантка, что ли, новая?! Так и сказали б сразу - а мы куклу эту уж ищем, ищем по всему дому... Идемте! Да накиньте на себя что-нить, а то стыдоба.
  - Чего?.. - только и сумела переспросить я.
  А женщина всплеснула руками. Принялась ворчать себе под нос и, покрутившись в темноте, нашла какой-то балахон снова в дурацкий цветочек - еще более нелепый наряд, чем ее фартук. Но сил сопротивляться у меня не было, и она через голову накинула это одеяние на меня.
  - "Чего"... - передразнила женщина. - Рубашку, говорю, хоть накиньте. Вы нерусская, что ль?
  Да я-то русская. А вот она говорила странно, как будто с акцентом. Но слышала я ее словно через слой ваты. И все пыталась решить, что мне делать. Позвонить в полицию? Бежать подальше из этого дурдома? Или все-таки подождать, когда все прояснится хоть чуть-чуть? Еще теплилась у меня надежда, что это все-таки сон. Ну или чей-то дурацкий розыгрыш: мой бывший муж как раз отличался чувством юмора, не имеющим никаких границ. Лишь поэтому я и позволила провести себя через темный ночной коридор к некой барышне.
  А барышней оказалась самая настоящая девчонка лет девяти. Худенькая, с огромными голубыми глазищами и копной светлых подвитых волос. Она сжалась в комок на огромной кровати с тюлевым балдахином, обняла себя за колени и, озираясь, хныкала:
  - Пусть уйдут... скажите им, пусть уйдут...
  Она говорила это не нам.
  Девочка как затравленный зверек смотрела в пустые углы своей спальни и велела "им" уйти. Это совсем не было похоже на игру или розыгрыш. Это было похоже на что-то, отчего у меня по позвоночнику пробежал вихрь мурашек - а женщина в фартуке, неловко мявшаяся у порога, начала вдруг размашисто креститься.
  - Я пойду, мне там надо... а вы уж сами управитесь... - проблеяла она и неловко сунула куклу мне прежде чем сбежать.
  - Доротея! - Тут же воскликнула девчонка и так неподдельно обрадовалась, что мне ничего не оставалась, как отдать ей эту куклу. - Доротея, милая моя, как же я рада, что ты нашлась!
  Хотя бы про "них" она как будто забыла.
  Я жадно оглянулась на порог, но женщины в фартуке уже и след простыл.
  Девочка обнимала мою куклу крепко, жалась к ней, как к единственной защите - а плечи мелко дрожали. Она обнимала ее и продолжала плакать. Как-то совершенно не по-детски плакать. Я всегда только морщилась при виде капризничающих детей и торопилась уйти подальше, а тут... это ведь не просто капризы. Не какая-то некупленная игрушка, и не запрет на сладости. Что же за горе такое случилось у этой розовощекой красивой девочки, одетой в шелк и кружева?
  - Не плач, - неловко попросила я и села к ней на кровать. - Ну хочешь, я оставлю Доротею тебе. Хочешь?
  Девочка еще раз всхлипнула и впервые подняла заплаканное личико на меня. Глаза у нее были такие же как и слезы - не детские. Вместо ответа она мелко закивала, а вслух громким шепотом произнесла:
  - Они здесь. Они смотрят на меня. Прогоните их... пожалуйста, прогоните...
  И, ахнув, подняла глаза точно поверх моей головы.
  - Они... здесь? - сглотнув, переспросила я. - За моей спиной?
  Она медленно кивнула, не опуская взгляда.
  Моей спины тогда и правда коснулось что-то холодное - я не видела, но готова была в этом поклясться. А волосы у висков шелохнулись от ледяного дыхания...
  Не знаю, где я набралась смелости, но все-таки обернулась.
  Никого.
  Прошлась взглядом по ночным стенам, затянутым розовым переливчатым шелком. Ощупала глазами огромное золоченое бра на стене с пятью торчащими из него свечами. Нет, все-таки не свечами - светильниками, стилизованными под свечи. Хотя, где-то в конце XIX века, если мне не изменяет память, как раз уже начали пользоваться светильниками - газовыми, а то и электрическими, не помню.
  Было здесь много всего, но одного не было точно. Никаких загадочных "их", которые якобы дышали мне в затылок. Даже в самых темных углах пусто.
  - Здесь нет никого, - с сомнением сказала я тогда.
  А девочка по-взрослому упрямо качнула головой:
  - Они здесь. И они смотрят.
  - И пускай смотрят, - вдруг нашлась я. - Тронуть тебя они все равно не посмеют. А если и посмеют, то я их прогоню.
  Она снова качнула головой:
  - Ты не сможешь. Никто не сможет. Даже когда батюшка Гавриил приходил, то они ушли лишь ненадолго - а потом вернулись.
  - Я сказала смогу - значит, смогу!
  Вообще-то у меня кровь стыла от таких разговоров, но я изо всех сил старалась, чтобы голос не дрожал.
  Чтобы девочка поверила, я даже поближе подтащила кресло, оказавшееся невероятно удобным, и забралась в него с ногами в полной готовности защищаться от неведомых "них". Я смирилась. Решила, что дождусь, пока девчонка уснет, найду кого-нибудь и выясню, что за чертовщина здесь творится.
  Не вышло. Кресло было слишком удобным: не знаю, как девочка, но я пригрелась и уснула очень быстро.
  А проснулась оттого, что утреннее солнце загородила от меня чья-то тень. Я поморщилась во сне. Тень угрожающе кашлянула, и пришлось открыть глаза. Нет, все-таки это был не сон. А если розыгрыш, то он порядком уже затянулся и начал меня утомлять.
  - Новая гувернантка, я полагаю? - спросила "тень" низким женским голосом. - Кто вас нанял? Господин фон Гирс?
  Дальше я уже не слышала.
  - Хватит! - рявкнула я, поднявшись во весь свой рост. - Это вас кто нанял? Прекратите этот цирк! Хоть бы ребенка постыдились втягивать!
  Женщина была примерно моих лет: высокая фигуристая шатенка с гладко зачесанными волосами и в черном строгом платье, отлично, надо сказать, стилизованном под начало XX века. Пожалуй даже, что это настоящий шелк. Да и актрисой она оказалась отменной, профессионалка, наверное. И все же после того как я приперла ее к стенке, продолжать было бессмысленно, и с полминуты женщина не знала, что и сказать. Глупо хватала ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Вот-вот она должна была сдаться: жалко улыбнуться и сказать "Сюрприз!". Ну или что-то в этом роде.
  Только она этого не сделала.
  Лицо незнакомки вдруг исказилось злобной гримасой, а по щекам пошли красные пятна. Руки она сжала в кулачки и аж затряслась, перед тем как рявкнуть так, что ее голос эхом вознесся к расписному потолку:
  - Вон! Немедленно убирайтесь вон!
  - Дурдом какой-то... - прокомментировала я.
  С жалостью поглядела на свою куклу, которую прижимала к себе давно проснувшаяся девочка. Но не отбирать же у ребенка? Я отчаянно махнула рукой и, как была, босиком и в дурацкой ночной рубашке, больше похожей на парашют, бросилась к дверям.
  Была я тогда уже в нешуточной панике: блестящий отполированный паркет, мрамор как во дворце, колонны, изящная музейная мебель, какой можно лишь любоваться, но не пользоваться. Я озиралась, придерживала свою рубашку, чтобы не споткнуться, и все бежала из комнаты в комнату, не зная, есть ли выход из этого ада...
  А потом увидела лестницу. Огромную, с двумя поворотами, тоже мраморную, покрытую пушистым ковром. Внизу - просторный вестибюль, со сводчатыми, украшенными росписью и лепниной потолками. Здесь я порядком растерялась, поскольку укрытая ковром дорожка расходилась аж на три стороны. Бросилась, было, туда, где по логике вещей должен быть выход - но дорогу мне перегородил седенький благообразный господин в черном костюме-тройке. Я шарахнулась от него, как от чумного, и свернула в левый проход. Толкнула ближайшую дверь - заперто. Просочилась меж кадками с зелеными пальмами и - о, слава всем богам, увидела стеклянную дверь, выводящую, наконец, наружу.
  Я вышла и оказалась в осеннем, пестрящим золотом и багрянцем парке...
  Парков-то в Питере сотня - но такого я еще не видела. Ни собачников, ни студентов, ни окурков, ни семечной кожуры под ногами. Только голуби прогуливались по мощеным коричневым камнем дорожкам да... ох ты ж, ё-оперный театр... павлин. Настоящий павлин с огромным павлиньим хвостом шел мне навстречу и укоризненным взглядом требовал уступить дорогу. Я уступила и долго еще смотрела ему вслед, пока он не скрылся в зеленой оранжерее. Потом я закрыла рот и кое-как добралась до фонтанчика - брызнула себе на лицо холодной водой. И почти не удивилась уже, увидав, что все три чаши фонтана, из которых одна в другую перетекала водопадом вода, инкрустированы голубыми и розовыми камнями. Хотя композиция из камней (надеюсь, это просто хрусталь), что была на верхушке фонтана, меня все же заставила полюбопытствовать. Несколько крупных ярко-розовых кристаллов, сверкающих на солнце, были собраны в цветок, наподобие розы, и обрамлены тончайшими металлическими с перламутровым отливом листками. Более того, когда я коснулась металлических листьев - оказалось, что они свободно, с тихими щелчками вращаются вокруг "розы" и пускают в воду фонтана изумрудно-зеленые отсветы.
  Я снова попятилась, еще пытаясь восстановить дыхание после бега.
  Одна радость, все когда-нибудь кончается: вот и парковая дорожка уперлась в кованые ворота с уже знакомым вензелем "KG", а за ними... Господи, я никогда не думала, что так обрадуюсь серым обшарпанным стенам питерских домов и шумной, пропахшей бензином улице. Кажется, я даже прослезилась. Бегом преодолела оставшиеся десять метров, выбралась за калитку на улицу и... от ужаса чуть не села наземь.
  Мимом меня пронесся, едва не задев, старинный музейный автомобиль.
  А ему наперерез - коляска, запряженная самой настоящей лошадью.
  А потом меня облаяла собачонка, которую выгуливала старушенция, одетая еще похлестче, чем нагрубившая мне дамочка. Дурдом продолжался.
  Я по дуге обошла собачонку. Хотела было обернуться на ужасно раздражающий длинный гудок за своей спиной - но тут меня с огромной силой что-то толкнуло в бок, и я полетела на мостовую.
  Попасть в прошлое, чтобы через пару часов помереть там под колесами автомобиля. Это, пожалуй, могло приключиться лишь с такой неудачницей, как я.
  Глава 2. Брат и сестра
  - Она умрет? Умрет? Гришечка, пожалуйста, скажи, что она не умрет! Ох, Господи, я этого не вынесу...
  - Она не умрет.
  Вслед за слухом, проснулось мое обоняние, и от резкого запаха прямо под носом (видимо, нашатырь) я тотчас открыла глаза. Голова раскалывалась на части, и я долго не могла сфокусировать зрение на лицах, склоненных ко мне.
  Их было двое. Блондинка лет двадцати пяти, хорошенькая, с аккуратным вздернутым носиком и заплаканными небесно-голубыми глазами. Второй - мужчина постарше. На его лице - резком, грубом, с изломанной линией носа и тяжелым небритым подбородком - я не нашла и намека на мягкие, привлекательные черты девушки. И все-таки, пока они горячо спорили над моей головой, прежде всего подумала: брат и сестра.
  Слишком светлые, прозрачно-голубые глаза мужчины смотрели на меня хмуро и выжидающие. Что-то мне подсказывало, что заботит его вовсе не мое здоровье. А жаль: красавцем мужчина не был, но что-то заставляло меня возвращаться взглядом к его лицу снова и снова.
  - Это вы на меня наехали? - хрипло спросила я у него. Больше желая проверить, могу ли еще говорить, чем услышать ответ.
  Но он и не ответил, а дамочка-блондинка, всхлипнув еще раз, пискнула:
  - Это я... Простите. Ради бога простите, я уже поклялась Грише, что в жизни больше не сяду за руль авто.
  - Ты уже пять раз клялась, Кики, - отмахнулся ее брат.
  - Вы переехали пятерых?
  - Нет-нет, вы первая! Раньше я сбивала только цветочные клумбы...
  Я откашлялась, прогоняя хрипоту, и попыталась сесть, чтобы получше осмотреться в комнате. Увы, мне и удар головой о мостовую не помог: это по-прежнему была не комната, а зала с обитой парчой мебелью и шелковыми стенами. Правда... то ли мне вспомнилась дорога, по которой меня везли в бессознательном состоянии, то ли шестое чувство проснулось, но я вдруг явственно поняла: это не тот дом, где я была прежде.
  - Куда вы меня увезли? - почему-то испугалась я. - Зачем вы меня увезли?!
  Брат с сестрой переглянулись, и на этот раз заговорил мужчина:
  - Успокойтесь. - Голос у него был под стать лицу: резкий, грубоватый - но неожиданно приятный уху. - Вы у меня дома, и вам ничего не грозит. Позвольте, как я могу к вам обращаться?
  - Марго.
  - Так вот, Марго, мне показалось, вы не хотели оставаться в особняке фон Гирса, - он подозрительно прищурился. - Вы были босиком и, простите, в ночной рубашке, когда выбежали из ворот. И торопились так, словно за вами черт гонится.
  - Ну да... - признала я нехотя.
  А мужчина будто этого и ждал - навис надо мной, опершись на спинку софы, и еще крепче вперился в меня взглядом:
  - Он силой вас удерживал?! Похитил и не давал уйти? Его здесь нет - мне вы можете сказать правду! Я журналист и помогу вам, если скажете правду!
  - К-какую правду?..
  - Ох, Гриша, ты совсем запугал бедную девушку! - вступилась блондинка. - И, право, какие глупости ты говоришь: будто Георг кого-то похищал. Я даже слушать этого не стану!
  - Меня никто не похищал, - вынуждена была признать я.
  Ответ мужчине не понравился, и он, резко перестав играть в благородство, гаркнул:
  - Тогда почему вы оказались на улице в таком виде?! Зачем вы его покрываете? В следующий раз он просто убьет вас - этого добиваетесь?!
  - Гриша, Гриша... - оттащила его сестра. - Что такое ты говоришь, прекрати! Георг никого не убивал и не собирается убивать! Но правда... - она повернулась ко мне, - отчего вы оказались на улице в таком виде? И кто вы? Я никогда прежде не видела вас у Георга.
  И снова они оба смотрели на меня и молчаливо требовали ответа. А что я могла им сказать? Я бы и сама не отказалась узнать, что за чертовщина здесь творится - и где я, и как я здесь оказалась.
  А еще у меня невыносимо болела голова...
  Я поерзала на месте, удивляясь, до чего же удобная мебель в этом странном мире, облизнула пересохшие губы - и решилась сказать правду. Будь что будет!
  - В общем... - начала я.
  И меня прервал неторопливый стук в дверь.
  - Простите ради бога, Григорий Николаевич, - в комнату сунулась голова девицы в чепце, - там в передней господин. Вас спрашивает.
  - Какой еще господин? - наорал Григорий Николаевич на горничную. - Гони его к черту, некогда.
  - Да я бы и прогнала, но он говорит, что, ежели не впустите, то он в полицию пойдет жаловаться. Говорит, барышне, что вы нынче в свои апартаменты привели, - она многозначительно скосила глаза на меня, лежащую на софе в одной ночной рубашке, - приходится родным братом.
  - Чего?! - не сдержалась я.
  В Магнитогорске остались две моих младших сестры - но братьев у меня нет даже двоюродных.
  Новых знакомцев факт наличия брата у "барышни" в неглиже тоже немало удивил. Григорий Николаевич нахмурился еще суровей, прошелся вокруг моей софы, заложив в карманы брюк крепкие жилистые руки, и велел, наконец.
  - Зови сюда. Поглядим, что там за брат.
  - Да, поглядим, - согласилась я и перед встречей с родственником даже натянула сорочку на порядком оголившиеся ноги.
  А когда "брат" вошел, стремительно распахнув дверь, я и вовсе лишилась дара речи. Я сошла с ума. Я точно сошла с ума: говорила мне мама, не сидеть столько времени за компьютером. Господи, что же будет со всеми моими куклами, когда меня сдадут в психушку?..
  - Ну слава богу, Маргарита, ты жива - я все больницы в округе оббежал! Я же говорил, милая, ты больна еще, и не следует тебе пока выходить на улицу. Напугала всех до смерти!
  Этот Яков, парень с бургером, который продал мне Доротею, теперь был одет как какой-нибудь доктор Ватсон из советского фильма - и вел себя так, будто мы знакомы сто лет.
  Нависнув над софой, он по-отечески погладил меня по голове, а потом скорее снял пиджак, чтобы прикрыть мои плечи.
  - Я бесконечно признателен вам, господа, что позаботились о Маргарите. Как я могу вас отблагодарить?
  Спасители мои (или похитители - пока не разобралась) смотрели на Якова почти так же подозрительно, как я. Кики с затаенным в глазах страхом; Григорий Николаевич - свысока, надменно скрестив на груди жилистые руки. К слову, он на английского джентльмена не походил совсем: рукава мятой рубашке закатаны по локоть, сюртука вообще нет, соломенного цвета волосы взлохмачены, на лице щетина.
  Да и манеры оставляли желать лучшего.
  - Драгомиров. Журналист, - наконец, представился он и качнул головой в сторону блондинки. - Екатерина Николаевна Вишнякова, моя сестра. А вы... с кем имею честь?..
  Названый братец понимающе поклонился:
  - Я не представился, простите... Лазарев Яков Иванович, врач. Моя бедная сестра была сильно простужена, а едва пошла на поправку - как видите, снова ей сделалось дурно.
  Я все еще не могла вымолвить ни слова, только глупо крутила головой от одного мужчины к другому. Григорий же Николаевич был полон скепсиса.
  - Я видел, что ваша сестра выбежала из ворот особняка фон Гирса, - с обычным своим подозрительным прищуром сообщил он.
  - Разумеется, - быстро нашелся "братец", - ведь Маргарита - новая гувернантка дочери господина фон Гирса. Господин фон Гирс был так любезен, что позволил Маргарите остаться, покуда она больна.
  Драгомиров-журналист вопросительно оглянулся на сестру:
  - Это правда, Кики? Она гувернантка?
  - Ах боже мой, я не знаю, Гриша... - всплеснула она руками. - Что прислуга, что гувернантки меняются у Георга чаще, чем мода на фасоны шляпок! Марго, милая... - Кики присела на край софы и заботливо взяла меня за руки, - скажите, дорогуша, вы и правда новая гувернантка Наденьки?
  Ну вот - теперь внимание всех троих было обращено на меня, и молчать дальше было б совсем уж глупо. Чего доброго, и правда примут за умалишенную. Но что же мне сказать?! Правду - что я не знаю никакой Наденьки и работаю веб-дизайнером, а не гувернанткой?
  Этот Яков, самозваный братец, стоял за спинами у всех, и, даже не встречаясь с ним глазами, я знала - сожрет меня на месте как тот бургер, если я скажу свою чертову правду.
  Ужасно - но в этом диком мире он единственный мой союзник. Значит, надо подтвердить его ложь...
  И я кивнула.
  - Да. Я новая гувернантка Наденьки. Видимо, от лекарств мне стало дурно... я плохо помню, что произошло, и как я оказалась на улице.
  Яков шумно перевел дыхание. Выходит, и правда переживал о том, что я скажу. Зачем я ему понадобилась, интересно?
  - И этот господин действительно ваш брат? - спросил на сей раз грозный Григорий Николаевич.
  Маленькая ложь всегда тащит за собой среднюю, средняя - большую, и так до бесконечности. Пока не окажется, что ты завралась настолько, что сама уже начинаешь верить в вымысел.
  - Да, - удивительно легко ответила я. - Этот господин - мой брат, я зову его Яшей. А сама я - Маргарита Ивановна. Да. И всю свою жизнь я мечтала стать гувернанткой у Наденьки, так что теперь безмерно счастлива. А теперь можно мы с Яшей уйдем? Кажется, мне пора принимать мои лекарства...
  Удерживать нас не стали. Кики любезно подарила мне пару тесноватых ботинок, потому как на улице осень, а я босиком; и Яков, крепко держа меня под руку, поскорее увел. Я даже не сопротивлялась, когда он усадил меня в закрытый конный экипаж. И сама не понимала, почему так спокойна. А потом совершенно некстати усмехнулась:
  - Маргарита Ивановна? Серьезно?
  Яков пожал плечами:
  - Я сказал первое, что на ум пришло - ситуация экстренная, не было времени подготовиться. Напрасно вы, Марго, удалили мой телефонный номер, я ведь предупреждал.
  - Как будто здесь есть мобильная связь... Или, может, антенна "Теле-2" притаилась вон там, на крыше той трехэтажной высотки?
  - Здесь нет мобильной связи, но, поверьте, я бы с вами связался.
  Спорить смысла не было: если уж ему удалось перенести меня сюда из XXI века, то что говорить о связи.
  - Где я нахожусь, хотя бы?
  - Санкт-Петербург. 1913 год, ноябрь. В марте Романовы отпраздновали трехсотлетие своего дома, в апреле вышел первый номер марксистской газеты "Правда", а Малевич недавно начал работу над своим "Черным квадратом". Кстати, вам несказанно повезло, Марго, нынче вечером премьера кинематографической комедии "Домик в Коломне" - по Пушкину. Совершенно очаровательная вещь.
  - По Пушкину... - Вот тут-то терпение мое и достигло предела. Я покусала губу в последней попытке себя сдержать - а потом плюнула на все и гаркнула: - Что за чертовщина здесь происходит?!
  Яков поморщился. Поднялся, чтобы плотнее закрыть окошко кучера, потом сел напротив и долго с осуждением смотрел мне в глаза. Напрасно: я чувствовала только злость, а не стыд за истерику.
  - Вы уже виделись с девочкой, Марго.
  - Странная девчонка, которая видит монстров?
  - Да, она. Ей нужна помощь, Марго. Ваша помощь.
  - Почему моя?
  По минутному замешательству Якова я догадалась, что он и сам этого не знает толком. Однако нашелся быстро:
  - Потому что у вас есть дар.
  - Какой? - я скептически изогнула бровь.
  - Подробностей я не знаю: моей задачей было лишь найти вас и доставить к девочке. Они сказали мне, что вы сами все знаете. Или поймете очень скоро.
  Бред какой-то... Я не придумала, что ответить на такое заявление и не меньше минуты просто смотрела в окно, на бурлящий жизнью Петербург 1913 года. А мысли мои метались в голове в безумном сумбуре. Если бы не многочисленные рекламные вывески с "ятями" за окном, я бы точно решила, что этот Яков - сумасшедший, от которого нужно держаться подальше.
  - Нет у меня никакого дара, - устало вздохнула я и потерла ломящие от боли виски. - Я самая обыкновенная неудачница, уже разведенная в свои двадцать семь, играющая в куклы и ненавидящая свою работу. Они - кем бы они ни были - ошиблись. Я не смогу помочь этой девочке, даже если б хотела.
  А Яков вдруг снова пересел ко мне. Серьезно посмотрел мне в глаза и, не успела я даже ойкнуть, поднес руки к моим вискам. Немного прижал теплые ладони к коже.
  Странное это было ощущение... Легкий гул, то нарастающий, то стихающий. И я практически видела, как боль из ушибленной головы густой тягучей массой перетекает через руки - к нему. Причиняя ему мучения все те же, что чувствовала я. Я резко отстранилась. Боль не ушла совсем, но стало значительно легче.
  - Они не ошибаются, Марго, поверь мне.
  - Кто - они?
  - Для тебя и так слишком много новостей на сегодня. Я и не думал, что ты ударилась головой так сильно: отвезу тебя в дом фон Гирса, до вечера ты должна поспать и прийти в себя. А часов в восемь я зайду за тобой - сходим в синематограф. Там и поговорим.
  Я упрямо мотнула головой.
  - Сегодня вечером я собиралась съесть свои суши и посмотреть новую серию "Теории большого взрыва". Все!
  - Прости. Испортил тебе вечер.
  - Я не собираюсь тебя прощать! - Я сама поднялась и принялась стучать ладонью в окошко к кучеру, требуя, чтобы тот остановился. - Ты меня сюда отправил, ты и возвращай назад! Какое право ты или эти твои "они" имели вмешиваться в мою жизнь?! Я этого не просила! И дара никакого не просила! Верни меня домой сейчас же - я с места больше сойду!
  А когда экипаж все-таки остановился, тотчас спрыгнула на мостовую с твердым намерением и правда не сходить с места. Только не учла, что этот мужлан раза в три был сильнее меня: грубо схватил за локоть и через дорогу потащил куда-то в совершенно неприглядную темную питерскую подворотню. Открыл буквально первую попавшуюся дверь и толкнул меня внутрь.
  И я обмерла...
  Не думала, что способна так обрадоваться своей маленькой квартирке-студии. Я действительно оказалась дома: крохотная прихожая, слева сразу шкафы с куклами - чтобы увидеть их первым делом, как войду. Вот коробка из-под роллов, что ела я накануне, вот стол с ноутбуком и блокнот с набросками по последнему заказу. А Доротеи в кресле уже нет. Или еще нет - не знаю...
  Смотреть в сторону кровати я себе запрещала. Боялась. Набравшись храбрости, все-таки повернула голову - сперва на прикроватную тумбу, где замерли на часах красные цифры "3:10". А потом - на кровать.
  Марго, то есть я, крепко спала, укутавшись в пестрое одеяло и зарывшись в подушки. И она не дышала.
  Сперва я подумала, что мне показалось, и подошла, чтобы прислушаться, приложить пальцы к губам. Ничего. Она и правда не дышала! И пульса не было, хотя кожа казалась теплой.
  - В этом мире время для тебя остановилась, - ответил Яков, когда я в панике на него оглянулась. - Посмотри на часы.
  Горящие в темноте цифры по-прежнему показывали "3:10". И не мигали даже, будто сломаны.
  - Я что - умерла?.. - спросила я, едва ворочая языком от ужаса. - Это так происходит на самом деле?
  - Нет, - заверил Яков, хоть и после некоторой заминки, - для тебя время замерло в прямом смысле. И пойдет снова лишь после того, как ты сделаешь, что должна. Ты проснешься в своем мире как обычно - вернешься к своим заказам, сериалам и куклам. Ты даже помнить не будешь ничего, что с тобой произошло здесь.
  - Как будто это все сон?
  - Да, как будто сон.
  Пожалуй, это меняет дело: я люблю сны. Тем более, такие красочные и правдоподобные. Это даже здорово - во сне пройтись по Невскому проспекту начала XX века.
  Пока я немного успокаивалась, Яков вдруг по-свойски прошел по моей квартире - в сторону ванной:
  - Раз уж мы здесь, тебе нужно приодеться, - сказал он, - негоже второй раз появляться в доме фон Гирса в одном исподнем.
  И толкнул дверь. А за ней - я обмерла второй раз, потому что за ней была не привычная моя душевая кабина, а огромная гардеробная, битком набитая самыми разнообразными нарядами этой эпохи. Внизу столь же впечатляющая полка с обувью, а наверху - шляпки невообразимых фасонов.
  Самое интересное, что свет Яков зажег, щелкнув моим выключателем.
  - Хорошо, я приоденусь, раз ты так просишь, - я с благоговением погладила шелковую насыщенно-малиновую ткань одной из юбок. - Но только в интересах дела - запомни.
  - Ну, не буду тебе мешать, - хмыкнул Яков и собрался уже закрыть дверь ванной - но вдруг устало вздохнул: - что ты делаешь?!
  А я, взяв свою сорочку-парашют за нижний край, намеревалась наконец-то от нее избавиться.
  - Раздеваюсь... Или мне надевать шелковое платье на это безобразие?
  - Именно! Постой, ты понятия не имеешь, как одевается дама нашей эпохи, да?
  Я неловко пожала плечами, признавая очевидное. Откуда бы мне это знать? В школе по истории у меня была пятерка исключительно потому, что я лучше всех закрашивала контурные карты. В этом я сильна, да.
  Яков был в замешательстве - пока я грубовато не прикрикнула:
  - Ну что ты там стоишь, помоги мне! Ты-то наверняка знаешь, что за чем надевать и куда крепить вот эту штуку.
  Мне показалось, или Яков немного смутился?
  - Брось... - разозлилась я. - Не знаю, что у вас там за тайная организация, но только не говори мне, что ты ни разу не видел голой женщины.
  Яков кашлянул и счел важным заметить:
  - Я видел голых женщин.
  - Рада за тебя, милый, - потрепала я его по щеке. - А теперь помоги мне одеться.
  Возиться со слоями одежды пришлось долго. Теперь я понимаю, что многочисленные горничные порхают вокруг барышень в романах вовсе не для красного словца, а потому что самой затянуть на себе корсет или застегнуть двадцать четыре (двадцать четыре, черт возьми!) мелких пуговки на спине совершенно невозможно!
  Зато когда Яков закончил с этими пуговками, то даже я, вечно недовольная своим отражением, признала - выгляжу шикарно. Хотя Яков и заставил выбрать достаточно простое, до самого подбородка закрытое серо-голубое платье, а не малиновое с открытым декольте, как хотела я. Мол, ты гувернантка, Марго, а не жена хозяина дома, будь скромнее, бла-бла-бла... Но выглядела я все равно отлично. Корсет все утянул, где надо, и приподнял тоже, где надо; а серый цвет самым выгодным образом оттенил мои рыжие волосы. Они у меня как раз отросли до плеч и вились от природы, так что даже получилось соорудить приличную прическу.
  Хотя косметика бы конечно не помешала...
  Не успела я подумать, примут ли меня за проститутку, если я чуть-чуть подкрашу губы, как за спиной грозной тенью возник Яков.
  - Лак с ногтей я бы на твоем месте смыл, - посоветовал он.
  - Может, мне еще татуировку свести? - огрызнулась я, пряча помаду в карман.
  Брови у бедного Якова взлетели вверх, и он совершенно жалко спросил:
  - У тебя есть татуировка? Где?
  - Показать?
  - Не надо, - он снова смутился. - Татуировку можешь оставить - ее не увидят.
  - Это еще как дело пойдет, - вздохнула я задумчиво. К сожалению, и правда уже очень давно не было никого, кто мог бы посмотреть на мою татуировку.
  И второй раз вздохнула, когда снова оглядела на себя в зеркале.
  - Теперь-то ты понимаешь, что они ошиблись: я не та, кто вам нужна. - Сказала я уже вполне миролюбиво. - Я даже одеться сама не смогу. И по-французски знаю только "Voulez vous coucher avec moi, ce soir !". Ну какая из меня гувернантка для девочки-дворянки?
  - Они не ошибаются, Маргарита. Выходи. Скоро уж темнеть начнет, а тебе нужно вернуться в дом раньше хозяев.
  Глава 3. Дом на Мойке
  Еще в детстве, пока училась в школе, самым нелюбимым мной предметом была физика. Я ее ненавидела. И решать физические задачки было той еще пыткой. Однако и в детстве я понимала, что даже ненавистные физические задачки когда-нибудь решаются: все на свете решается - для этого нужно лишь время и некоторые усилия с моей стороны. Поэтому придумала для себя идеальный способ пережить трудности: нужно просто зажмуриться. Не в прямом смысле, конечно, но надо запретить себе переживать и чувствовать, запретить ныть о том, как все плохо - и четко понимать, что рано или поздно это кончится. Ну и, разумеется, методично, шаг за шагом, делать необходимое, каким бы тяжелым оно ни казалось.
  Точно так я собиралась поступить и теперь, когда Яков высадил меня у главного входа в огромный особняк на Мойке - трехэтажный, серокаменный, нависающей надо мной так сурово, что я вдруг совершенно серьезно спросила:
  - Это правда, что здешний хозяин - маньяк, который похищает девушек?
  Наверное, мне бы сделалось легче, если б Яков в ответ расхохотался и сказал, что это чушь. Но он посмотрел на меня крайне внимательно, а потом с сомнением пожал плечами:
  - Сказать по правде, я об этом фон Гирсе почти ничего не знаю, - таков был ответ. - Знаю только, что дома он почти не появляется, а всеми делами - в том числе и наймом прислуги - заведует какая-то дама, то ли его родственница, то ли жены. Вот ей-то ты и передашь свои рекомендации.
  - Рекомендации?..
  - Да, держи, - он всучил мне увесистую кипу бумаг.
  - А если меня не наймут?
  - Наймут, - заверил Яков. - А если не наймут, то у меня есть план "Б".
  Не сомневаюсь. Думаю, если хозяин все-таки окажется маньяком и порежет меня на кусочки, то у Яши даже найдется план "В". Увы, дурочек, желающих по дешевке купить редкую старинную куклу найдется немало...
  - А если я здесь умру? - всполошилась тогда я.
  И Яков снова не обнадежил:
  - Это будет не очень хорошо. Постарайся не умирать.
  С тем и простились.
  Ноябрь стоял теплый, ласково пригревало солнце, играя бликами на черных водах Мойки, медленно плыли пушистые облака по лазурному небу. И высилась прямо надо мной махина серокаменного дома. Не дома - дворца. Мрачного, источающего тревогу и смуту дворца. Из центральной части, балкон которой поддерживали шесть стройных колонн, исходили два крыла - видимо, с жилыми комнатами. Крыло левой части венчала изящная ротонда с такими же колоннами по окружности, а справа из крайнего окна на втором этаже... я даже козырьком приложила руку, чтобы разглядеть лучше. Да, там стоял кто-то небольшого роста и смотрел, кажется, как раз на меня. Девочка? Впрочем, она быстро спряталась в тень.
  Все-таки странная девчонка, очень странная.
  Я приказала себе поторопиться и скорее перешла улицу. У остекленных двустворчатых дверей замерла, раздумывая, как постучать - и вдруг обнаружила маленький латунный кругляш с ручкой и заманчивой подписью: "Прошу повернуть".
  Ну раз просят...
  За дверью что-то тихонько тренькнуло, и, пока я дожидалась последствий, взгляд сам наткнулся на такую же латунную табличку с надписью, пестрящей дореволюционными "ятями":
  "Домъ ювелирныхъ дѣлъ мастера барона Георгия Николаевича фонъ Гирса".
  И почти сразу же дверь распахнули: та самая женщина в смешном фартуке и чепце, что встретилась мне прошлой ночью. На сей раз она обрадовалась мне как родной:
  - Вернулись?! Ну наконец-то, заждались уж. Вы больше без предупреждения не убегайте, - перешла на шепот: - хозяин узнает - мигом выгонит! А поклажа-то ваша где? Не за нею, что ли, ездили?
  - Э... привезут чуть позже, - я вымученно улыбнулась.
  - Ну тогда идемте, к барышне нашей провожу. Вас как зовут-то?
  Неужели и рекомендаций не спросят? Но перечить я не стала, наоборот порадовалась, что обстоятельства сложились так удачно: собеседования, должна сказать, вовсе не мой конек.
  Только опять, как и сегодня утром, дорогу мне перегородил все тот же седенький... господин (иначе и не назовешь его) в черной тройке.
  - Чем обязан, сударыня?
  Голос - сама вежливость; лицо - само благолепие. Зато в тоне голоса и взгляде бесцветных колючих глазок - будто уже поймал меня на месте преступления и прижал к стенке железными доказательствами. Я сразу растерялась и начала что-то блеять, точно зная, что рыльце у меня в пушку.
  Зато не растерялась моя провожатая:
  - Иди-иди, не стой на дороге, Никитич, - отмахнулась она от господина, - гувернантка это новая - уж кто-кто, а ты бы должен знать о хозяйских-то распоряжениях!
  - И не подумаю, - Никитич выше вздернул острый подбородок. - Ничего хозяин о том не говорил, потому без егойного распоряжения не пущу!
  - Ну-ну! - Горничная развеселилась, - не пускай. А опосля тебе хозяин выволочку устроит, что дитя день-деньской одна сидит, без присмотру, по твоей милости. Ох, не продержишься ты долго дворецким-то, Никитич!
  Никитич присмирел, даже голову чуть вжал в плечи. Что только укрепило меня в мысли, что здешний хозяин - тот еще тип. Уж лучше б дворецкий и правда выставил меня вон. А Яков пускай сам выкручивается.
  Но не с моим везением...
  Седенький дворецкий, поворчав для порядка, посторонился. Лишь когда я проходила мимо, он прямо в душу мне (честное слово!) заглянул своими бесцветными глазами. Я поклясться была готова, что он что-то обо мне знает. Надо с ним поосторожней.
  - Да ты не бойся, - будто подслушала мои мысли горничная, - Никитич всего неделю как место получил, вот и выслуживается. А тебя все же кто нанял-то? Хозяин сам, что ли?
  - Сам, - машинально ответила я - и прикусила язык. Но было поздно.
  - Вон оно чего... А звать тебя как?
  - Марго. Лазарева Маргарита, - припомнила я фамилию, названную Яковом.
  - А я Глафира, Глашей тоже можно. Экономка я здесь - дольше всех у господина барона служу. Уж третий год пошел.
  Глаша тем временем скоро вела меня по просторному вестибюлю, а я крутила головой, с интересом разглядывая расписной потолок и стены.
  - А там что? - наткнулась я взглядом на проход, в который проскользнула утром. Теперь он был плотно перегорожен дверью.
  - Туда ходить не вздумай, - серьезно предупредила Глаша и даже тихонько тронула ручку двери, убеждаясь, что та и правда заперта. - Хозяин узнает - мигом даст расчет.
  Сурово.
  - А там? - я кивнула на дверь противоположную.
  - И туда нельзя. Там рояль у нас, личная гостиная да апартаменты господина барона. Ежели барышня захочет помузицировать, то можно - но дальше музыкальной залы ни-ни! Поняла?
  Я кивнула - но Глаша, сделавшаяся вдруг строгой, с нажимом переспросила:
  - Поняла?!
  - Да!
  - Ты гляди - господин барон глазастых, любопытных да болтливых не держит. Мигом выставит!
  Дворец Синей Бороды какой-то, - подумала я, но вслух правдоподобно заверила, что я совсем не любопытная и ни капельки не болтливая.
  А Глаша продолжала экскурсию: теперь мы поднимались по той самой шикарной мраморной лестнице.
  - На первый этаж, если уж прямо говорить, ни тебе, ни барышне спускаться не следует. Наверху и столовая имеется, и умывальни аж три штуки с ватерклозетами. Да и в сад с оранжереей через балкон оттудова спокойно можно спуститься. Первый этаж у нас целиком хозяйский, на третьем прислуга размещена, а на втором детская, классная да твоя спальня будет. Это в правом крыле, а в левом на твоем этаже парадная столовая, гостиные да танцевальная зала...
  - ...но туда мне тоже ходить не следует, - понятливо договорила я.
  - Да нет, - разулыбалась Глаша, - там как раз барышня танцами своими занимается, когда балетмейстер приходит - туда-то сколь угодно ходи.
  А я все осматривалась. По этим же комнатам я вихрем пронеслась сегодня утром, но, оказывается, тогда и половины всей красоты не увидела.
  Мраморная лестница, начавшаяся в вестибюле, меж этажами раздваивалась, поворачивалась на триста шестьдесят градусов, и обе ее половинки выходили на открытую галерею второго этажа. Один конец той галереи тянулся к дверям столовой, второй же (куда мы прошли) выходил к зале, названной Глашей Гобеленовой гостиной. Окна в той гостиной смотрели на черные воды Мойки, соседняя же стена со стеклянными вставками как на ладони показывала мраморную лестницу и вестибюль. Зато две другие стенки и правда были украшены гобеленами. Правда, перемежались с портретами - среди которых мое внимание сразу привлек самый большой, во всю высоту стены.
  С портрета, сверху вниз, на меня надменно и неприветливо смотрел мужчина. Довольно молодой еще, лет тридцати, может быть. Глаза хоть и светлые, зеленые, но взгляд - неимоверно тяжелый. Гладко зачесанные назад волосы, тяжелый подбородок с ямкой и сложенные в насмешку губы. По крайней мере, улыбкой это назвать точно нельзя. Разве что не скривился презрительно. И все же лицо его та усмешка не портила - красив. Как черт красив.
  - Это и есть ваш хозяин? - спросила я, ничуть не сомневаясь, что угадала.
  - Он самый, - ответила Глаша не без гордости и кружевным своим фартуком протерла несуществующую пыль на золоченой раме. - Шикарный мужчина, да?
  Я опомнилась, что таращусь на него неприлично долго, и безразлично (насколько смогла) пожала плечами:
  - Судя по размерам этой картинки... в общем, чую, комплексов у него полно.
  Портрет был выше и шире всех прочих гобеленов, и барон был изображен на нем во весь рост - вальяжно сидящим в кресле и закинувшим ногу на ногу.
  Неприятный тип, - решила я и еще раз украдкой взглянула на портрет, когда выходила из Гобеленовой.
  Оставшаяся часть крыла называлась "детской половиной" и состояла из, собственно, детской спальни, комнаты гувернантки и классной - вполне себе уютным помещением для уроков, где и нашли мы мою подопечную девочку.
  Подопечная, очень ровно держа спину, сидела за партой и читала книгу - однако при нашем появлении немедленно вскочила. Покорно опустила глаза в пол.
  Доротея - куда же без нее - была усажена на подоконник и искоса, с затаенной усмешкой поглядывала на меня. Дьявольская кукла.
  - А вы, барышня, все с книжками да с книжками - до самой ночи! - с порога запричитала Глаша. - Вы обедали хоть?
  Девочка все-таки подняла глаза: на экономку, потом - украдкой - на меня и снова на экономку. Ответила так тихо, что мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать.
  - Мне не хочется обедать, Глаша. Кроме того, к семи часам я ожидаю визита monsieur Карпова. Он обещал дополнительно позаниматься со мною десятичными дробями.
  Обороты вроде "кроме того" и "ожидаю визита" меня впечатлили, врать не буду. Я подошла и бесцеремонно взглянула на обложку читаемой девочкой книги: "Сборникъ задачъ и примѣровъ по ариѳметикѣ".
  Я присела возле ребенка на корточки и заглянула в глаза - небесно-голубые, открытые и чистые, совсем не похожие на глаза отца.
  - Сколько тебе лет, солнышко? - поинтересовалась я.
  - Ну да ладно - мешать вам не буду, - шепнула, меж тем, Глаша и скорее скрылась.
  Мы обе проводили ее взглядами, а потом девочка ответила:
  - В сентябре исполнилось девять, madame.
  - Мадемуазель, - на автомате поправила я. - Как тебя зовут?
  - Надежда Георгиевна фон Гирс, - с достоинством ответило дитя.
  Я многозначительно хмыкнула:
  - Вон оно как... Надежда Георгиевна. Ну а я - Марго, будем знакомы.
  Девочка, будто ее ущипнули, вдруг вскинула на меня глаза - удивленные. А я поздно подумала, что это имя, совсем не свойственное для патриархальной России, она, может, и вовсе никогда не слышала. Уж собиралась объяснить, но подопечная теперь удивила меня сама.
  - Это значит, Маргарита? - сведя бровки, уточнила она. - Мою бабушку звали Маргаритой. Вы тоже приехали из Deutsches Reich?
  - Нет, я приехала из Магнитогорска. Улица Красных комиссаров, дом три.
  Надежда Георгиевна понимающе кивнула и уточнять ничего не стала.
  Да и слава богу, потому что долго миндальничать я не собиралась: чем скорее выясню, что с девчонкой не так - тем лучше будет для всех. Ласково, но твердо я взяла ее за плечо и увлекла на мягкий диванчик подальше от Доротеи. Снова наклонилась ближе и полушепотом спросила:
  - Эта кукла - Доротея. Скажи-ка, солнышко, откуда она взялась?
  Девочка смутилась. Напряглась еще больше, а взгляд небесно-голубых глаз испуганно метался по полу.
  - Скажи, - чуть строже потребовала я. - Это важно!
  - Я не могу... если скажу, вы разозлитесь и ее отберете.
  Я шумно выдохнула. Попыталась заверить, что не разозлюсь (с чего бы мне злиться вообще?!), но девочка неожиданно твердо стояла на своем.
  Хорошо.
  Подойдем с другого фланга.
  - Ну а монстры? - я пытливо прищурилась. - Те, что испугали тебя ночью - они и сейчас здесь?
  Девочка нерешительно мотнула головой:
  - Когда Доротея со мной - они уходят, - доверительно сообщила Надя. - Почти все.
  - То есть, кто-то из них все-таки здесь?..
  - Да. Один. Вон там на люстре.
  Сама она на люстру не обернулась - взгляд застыл на моей переносице. А я несмело подняла глаза к потолку.
  Люстра здесь была золоченая, с фарфором и хрустальными чашами, в которых ярко светили огоньки. Люстра была пуста.
  - И мальчик тоже здесь, - снова услышала я шелестящий Надин голосок. Но он всегда здесь. Приходит, когда хочет.
  - Что за мальчик? - удивилась я.
  - Обыкновенный. - Надя проследила за кем-то взглядом. Голос ее стал совсем неслышным. - Он злой. Он дергает меня за косы, пока сплю. И смеется.
  Я передернула плечами.
  - Ты всегда их видела?
  - Не помню. - Она задумалась и снова свела белесые бровки. - Нет, раньше, когда мама была жива, их не было.
  - Так твоя мама... А разве та женщина - ну, которая меня выгнала - разве она не мама?
  Я удивилась совершенно неподдельно: хоть девочка и мало была похожа на ту мегеру, я почему-то не сомневалась до этого мига, что они мать и дочь. Но Надя спокойно ответила:
  - Нет, что вы. Это была ma chérie tante Vera. Тетушка Вера очень добрая и славная - не сердитесь на нее.
  Подумав, я решила не сердиться: что уж говорить, я и сама была не очень-то вежлива. В конце концов, есть дела и поважнее, чем на кого-то сердиться.
  Снова я изучила потолок и люстру самым внимательным образом. По-прежнему там никого не было. Девчонка целыми днями сидит одна, зубрит эту свою арифметику и, конечно, отчаянно нуждается в друзьях. Хоть в ком-то нуждается - лишь бы не быть в одиночестве. А тут еще и семейка: мать умерла, тетка-мегера и папаша, который, по словам Якова, дома появляется от случая к случаю. Тот еще папаша. По голове бы ему настучать за такое наплевательское отношение к ребенку!
  А девочка... конечно, она выдумала тех монстров, чтобы хоть как-то привлечь к себе внимание.
  - Как они выглядят? - спросила тогда я. - Монстры. Можешь описать?
  Надя снова принялась смотреть в пол. А хрупкие плечики чуть-чуть дрожали.
  - Они черные. Иногда серые. Лохматые. А еще у них желтые глаза. Страшные.
  - А как они забираются на люстру? Разве это возможно, чтобы кто-то взобрался на люстру? Это даже не всякая кошка сумеет сделать! Монстров не бывает, солнышко. Почему ты дрожишь?
  - Он стоит за вашей спиной.
  - За спиной? - Не моргнув глазом, я свободно взмахнула рукой в пространстве позади себя. - Здесь? Ты же видишь, что здесь никого нет!
  Но Надя не успокаивалась: у нее дрожали губы, а глаза были теперь на мокром месте.
  - Он... он смотрит на вас! Он сейчас укусит! У него огромные зубы - уберите руку, умоляю, уберите, уберите!..
  Я и сама уж была не рада, что подвязалась в психологи - такой себе из меня психолог, прямо скажем. Девочка плакала, билась в истерике, а я понятия не имела, что с этим делать...
  Слава богу, из детской тотчас прибежала ее тетя - обняла крепко, и Надя начала стихать.
  - Простите... прости, солнышко, я не хотела, правда, - неловко пробормотала я.
  - Ах, чтоб вас! - в сердцах выкрикнула Вера. - Немедля все расскажу Георгию Николаевичу, как только он вернется! Ноги вашей здесь не будет, ей-богу!
  Глава 4. Девочка и её монстры
  Я знаю, почему продолжительность жизни в прошлом была такой низкой: люди здесь умирали от скуки. Дни мои тянулись неимоверно долго, и занять их было нечем. Ни компьютера, ни телевизора, ни даже чатиков в телефоне, чтобы пообщаться с друзьями. Будь у меня столько свободного времени в моем веке, я бы, конечно, занималась куклами - шила бы что-то, мастерила им парики или перерисовывала лица - увы, многие мои старушки в этом нуждались. Но здесь и кукол моих не было! Была Доротея, но других игрушек моя подопечная Надежда Георгиевна не держала.
  Дошло до того, что со скуки я начала читать! Нашла в классной библиотеке заброшенный когда-то "Вий" Гоголя и принялась ломать глаза о дореволюционные "яти"...
  Не то чтобы я не любила читать прежде - но какое уж тут чтение, если мне не всегда времени на сон хватало? В студенчестве я хотя бы в метро читать успевала, а когда пересела за руль, и от этого пришлось отказаться.
  Работа гувернантки оказалась совсем не пыльной. Когда я просыпалась, подопечная уже была на ногах: одетая, причесанная и накормленная по обыкновению решала свои задачки или тихонько сидела, уткнувшись в учебник. С десяти до двух один за другим приходили ее учителя: то по словесности, то по арифметике, то по французскому, то по немецкому, то по танцам, то по музыке. Когда все они уходили, иногда мне удавалось с трудом (с очень-очень большим трудом) уговорить девочку спуститься в парк. При этом хоть раз уговорить ее выйти без учебника у меня так и не вышло. Заменить учебник на какую-нибудь художественную книжку не вышло тоже.
  - Это ведь все не по-настоящему. Так не бывает, - полистав Жюля Верна, заметила Надежда Георгиевна. И взялась за задачник...
  В парке снова-заново: она сидит читает, я брожу вокруг фонтана, разглядываю диковинные розу из хрусталя и от скуки даже пытаюсь дрессировать павлина. Именно там, пока я заставляла павлина дать мне лапу в обмен на припасенные с обеда орехи, я впервые заметила, что Надя, отвлекшись от своего учебника, за мной наблюдает. И тихонько улыбается.
  * * *
  Раз в два-три дня удавалось выскользнуть из дома на пару часов - для встречи с названым братцем. Шли мы обычно в кино, которое устраивалось или в залах театра, или, если было не особенно холодно, в парках прямо под открытым небом. Выяснить за прошедшие две недели мне ничего не удалось, но Яков не торопил.
  - Есть новости? - неизменно спрашивал он первым делом, подавая мне рогалик в хрустящей оберточной бумаге или вазочку с мороженым. А внимание его, казалось, целиком занято действом на экране.
  - Не-а, - отвечала я, дивясь, до чего же здесь вкусное мороженое. И рогалики вкусные, и вообще все. Украдкой вздыхала, что при таком образе жизни (на рогаликах без всякой физической активности) я не влезу ни в одни свои джинсы, когда вернусь назад. И просила добавку.
  А потом наступали вечера...
  Надя просила не тушить свет в ее комнате и засиживалась с учебниками чуть не до полуночи - теперь уже не от тяги к знаниям. Ей было страшно. Она не говорила этого прямо и не хныкала - но разве слова здесь нужны? И тогда я, сменив тесное платье на просторный халат, который уже привыкла называть по-здешнему "капот", приходила с книжкой в ее комнату, устраивалась в кресле, подобрав под себя ноги, и сидела так, пока не догорали последние свечи.
  Тогда неизменно приходила Вера, та самая ma chérie tante - она, принципиально не замечая меня, заговаривала с Надей и сама укладывала ее спать. Мне в такие моменты полагалось молча ретироваться: я была им не нужна.
  И все-таки ложиться спать я еще не торопилась... редкую ночь я не слышала плача или вскриков из комнаты девочки. Конечно, немедленно выбиралась из постели, хватала свечку (зажигать электрический свет не хотелось, чтоб не разбудить весь дом) и бежала в детскую. Как могла ее успокаивала, обещала, что Доротея никаких монстров к ней не подпустит, и вот-вот придет тетушка Вера. Девочка успокаивалась. Хотя, порой, совсем ненадолго. Бывало, что, как и в первую ночь, я засыпала в кресле рядом с ее кроватью, а уходила досыпать к себе уже на рассвете.
  Вера, кстати, ночью не приходила никогда. Спала она, кажется, на третьем этаже, где плача и криков не слышно.
  - Ей бы психолога хорошего вместо меня, - пыталась я как-то достучаться до Якова после такой бессонной ночи. - Девчонка так и вовсе с ума сойдет - целыми днями одна. Даже подруг нет, кроме этой ее куклы. Еще и тетушка... не нравится она мне. Будто для вида только квохчет вокруг, а реальной помощи девчонке - никакой!
  Яков упрямо мотнул головой:
  - Не все так просто. Обычным разговором по душам или тем, что в твоем веке называют "психотерапией" здесь не отделаешься. - Он помялся. - На девочке проклятье, Марго. И мы не знаем, кто ее проклял и почему.
  Вообще-то я не склонна верить во всякого рода мистику, проклятия и потусторонние миры - но, черт возьми, пару дней назад фарфоровая кукла обозвала меня дурой, а теперь я сидела в платье с рюшами и смотрела премьеру фильма "Спартак" 1913 года.
  - Ужасно, если так... - пробормотала я. - Так эти монстры на самом деле существуют?
  Вместо ответа Яков с сомнением пожал плечами. И сразу спросил:
  - Когда, ты говоришь, это с ней началось?
  - Девочка утверждает, что, пока была жива мать, никаких монстров она не видела.
  - Занятно. Возможно, что эти два факта связаны: надо тебе побольше разузнать о ее матушке, баронессе фон Гирс.
  Легко сказать... я все еще кляла себя последними словами, что довела Надю до истерики тем разговором о ее кошмарах - а что будет, если начну расспрашивать о матери? Рисковать я не желала. Придется расспрашивать прислугу и выяснять все тайком, исподтишка.
  А кого расспрашивать? Логичнее всего было поговорить с Верой - но с ней мои отношения сразу не заладились. Кто еще остается?
  К слову, о Вере здешних нравах.
  Невероятно трудно мне было привыкнуть к манере одеваться и, главное, к корсетам. А корсеты здесь совсем не те, что продаются у нас в отделах эротического белья. Этот был таким жестким, крепким и тугим, так впивался ребрами из китового уса, что даже через сорочку оставлял красные борозды на коже. В общем, в удовольствие я его носила разве что первые часа полтора. А на следующее утро, поглядев на это пыточное оружие, я посла его к черту, засунула подальше в шкаф и решила, что моя талия вполне хороша и без корсета. Тем более что платья и юбки, присланные мне с посыльным от "братца", сели очень даже ничего.
   Покрутившись в то утро перед зеркалом, я даже решила, что никто и не заметит. Но не тут-то было.
  Первой, разумеется, заметила Вера.
  - Так значит, вы из этих... - она презрительно сморщила носик, будто унюхала тухлятину. - Поверить не могу, что Георгий Николаевич нанял такую как вы присматривать за ребенком! Чему вы можете научить Надюшу? Одеваться как развратная женщина?
  Не знаю, как принято в этом странном мире, но у нас, на Красных комиссаров, 3, дамочку, назвавшую меня развратной женщиной, я бы легко и незатейливо послала в одно известной всем русским людям место. Невзирая на ее возраст и статус. Я была готова сделать это и теперь... только в соседней комнате за незапертой дверью сидела Надюша над своими учебниками. И если дамочке было все равно, что ребенок услышит безобразную ссору - то мне нет.
  В противовес Вере я постаралась не срываться на крик, а ответила довольно спокойно:
  - Я постараюсь все усилия приложить к тому, чтобы научить Надюшу, что ее личный комфорт всегда важнее того, что о ней подумают.
  Вера громко усмехнулась:
  - Да неужели?! - И сразу перешла в наступление, подняв перед моим носом сухой и длинный указательный палец: - Запомните, милочка, вы мне не нравитесь! Как только Георгий Николаевич вернется, клянусь, ноги вашей не будет в этом доме!
  Слова, слова... Я усмехнулась, уверенная, что Георгий Николаевич уже никогда не вернется.
  Как бы там ни было, нападки Веры я снесла и даже сделала это с достоинством. Но это было только начало.
  Через пару дней после моего появления в доме фон Гирса, к нам явились первые гости. Некая госпожа Лобанова, которую Надюша покорно называла grand-mère .
  - Чванливая старая ведьма! - прошипела себе под нос Вера, с лестницы наблюдая, как grand-mère отчитывает Глашу, что та как-то не так приняла ее накидку.
  Вера к ним так и не вышла, видимо могла себе это позволить; ну а мы с Надей вынуждены были приветствовать гостей в Гобеленовой зале. Лобанова явилась не одна, а с дочерьми (одна замужняя, вторая девица) и внуками. Дочери казались ничего еще - довольно милые особы, а вот сама Лобанова это что-то. Шумная, крикливая, вечно всем недовольная. Она привезла Надюше какие-то отрезы на платья совершенно диких расцветок и заставляла бедного ребенка переодеваться раз пять, чтобы выяснить, какой цвет ей больше к лицу. Ну и я крутилась вместе с Надей перед ними, чтобы придерживать как надо эти ее отрезы.
  И каждые полминуты я ловила на себе косые взгляды и слушала смешки "милых" (как мне показалось прежде) барынек. Хотя в глаза мне они так ничего и не сказали.
  В общем, на следующее утро я полезла искать злосчастный корсет... А потом позвала Надюшу, чтобы она мне помогла.
  - Увы, корсет и правда не очень удобен, - тихо заметила девочка, довольно крепко натягивая шнуровку за моей спиной.
  - Неудобен - не то слово, он отвратительный! - проворчала я.
  - Тогда зачем вы его надеваете, Марго? - спросила Надя вполне серьезно.
  А и правда - зачем? И тяжело вздохнула:
  - Люди... Если отказываешься принимать их правила, Надюша, то они тебя заклюют. Легче согласиться, чем объяснять, почему "нет".
  - И вы боитесь, что люди вас заклюют?
  - Все этого боятся, глупышка, - я игриво растрепала ее светлые кудри.
  - Вы странная, - отозвалась, в конце концов, Надюша. - Не только вы, а вообще взрослые. Не верите в монстров и призраков, говорите, что можете их прогнать - а обыкновенных людей почему-то боитесь.
  - Боимся, - нехотя признала я. И, вздохнув, опустилась перед Надей на корточки. - Да, солнышко, взрослые и правда не боятся монстров. Потому что они слишком хорошо знают обыкновенных людей.
  Позже, к слову, Надюша научила меня, как справляться со шнуровкой корсета без посторонней помощи. При некоторой сноровке это оказалось совсем не сложно.
  * * *
  Было и еще одно дело, с которым я тянула невозможно долго... И все-таки одним ранним солнечным утром в середине ноября, пока Надюша перечитывала свой учебник, я решилась.
  В конце концов, после той памятной ночи Доротея ни разу не заговорила и не пошевелилась. Я даже начала подозревать, не привиделась ли мне хотя бы эта часть всего произошедшего безобразия? В общем, в это солнечное утро я впервые решилась взять Доротею в руки.
  Ничего не произошло.
  Я осмелела и, чувствуя на спине затаенный взгляд Надюши, стала внимательно осматривать куклу. Неспроста ведь именно она стала проводником в этот странный мир? Должно быть в ней что-то.
  Но с виду кукла как кукла. Головка фарфоровая с прорисованными бровками, губками, румянцем. Глаза вставные - из синего стекла. Волосы человеческие. Рыжие, как мои. Руки и ноги у куклы были деревянными, а тельце мягким, тряпичным, очень плотно набитым... понятия не имею, чем оно набито - все-таки потрошить ее настолько сильно я не собиралась. А вот одежду: кружевную шляпку и такое же кружевное, цвета выцветшей розы платье, панталоны и чулочки я все-таки сняла. Сняла аккуратно, бережно, с тоской вспоминая всех своих красавиц, брошенных где-то очень далеко отсюда...
  Про кукол подобного рода я кое-что знала. Вообще, правильно их называть бисквитными, а не фарфоровыми. Бисквит - тот же фарфор, только без глазури; не глянцевый, а матовый. Если добавить в него краску, то цвета можно добиться очень близкого к оттенку человеческой кожи. Отличный материал. До появления пластика, по крайней мере.
  К слову, то, что тельце у куклы тряпичное, а не из композитного материала, который вполне уже использовался в начале 1900-х, меня на сей раз удивило. Неужели барон-ювелир на павлина разорился, а единственной дочке куклу купил допотопную да еще и, похоже, с рук?
  Мысль еще не успела оформиться, а я уже схватила Доротею и поднесла ближе к окну, изучая ее тельце пристально и чуть ли ни с лупой. Пока не обнаружила на обтянутом тканью тельце фиолетовые выцветшие линии чернил.
  И так и эдак поворачивая ее к свету, а потом и правда раздобыв увеличительное стекло, я все-таки смогла прочесть не очень уверенный детский почерк.
  - Люба Шарапова... - без голоса произнесла я.
  Именно так кукла была подписана. И вариантов, кем эта Люба приходится моей подопечной, совсем немного.
  - Солнышко, - позвала я задумчиво, - скажи-ка, ведь твою маму звали Любой?
  Тишина.
  Я обернулась - девочка не смотрела больше в книгу, ее взгляд застыл где-то на уголке письменного стола. Молчала она долго, но вопрос мой явно расслышала. Оставив куклу, я подошла и села рядом. Без слов ждала, чтобы она ответила хоть что-то.
  И девочка, наконец, прошелестела негромким своим голосом.
  - Папенька не любит, когда говорят о маме. Марго, я не хочу, чтобы он и вас уволил - поэтому давайте не будем о оэтом.
  - Хорошо... - растерялась я, не ожидая таких признаний. Смутилась, конечно, до крайности, но все-таки спросила: - Хорошо, не будем, но скажи хотя бы - это мама подарила тебе Доротею? Она? Клянусь, я не скажу ничего твоему отцу?
  Кажется, целую вечность Надюша сидела без звука. А потом слабо кивнула. И сразу вскинула на меня полные мольбы глаза:
  - Только не говорите папеньке никогда-никогда! Он заберет Доротею! Он все мамины вещи, все игрушки, которые она дарила, забрал... Забрал и увез.
  * * *
  Изверг какой-то, а не "папенька"! - негодовала я даже час спустя.
  Ребенок и так осиротел, а он знать ничего не хочет о ее кошмарах, да еще и игрушки выбросил, что мать дарила. Интересно, он хоть заметит, если я вдруг заберу его дочь с собой, когда вернусь в свое время?!
  Надя с учителем занималась в классной, а я выхаживала по Гобеленовой гостиной и все бросала гневные взгляды на портрет "папеньки". Зеленые его глаза мне теперь казались дьявольскими, как у Доротеи.
  Но хорош собой, с этим не поспоришь... права Глаша. И все-таки его лицо мне не нравилось: все портила высокомерная усмешка, так здорово показанная художником. Неприятный тип, даже от нарисованного взгляда мурашки по коже. Ни за что бы не устроилась работать к такому, если б у меня был выбор...
  Впрочем, смазливое личико "папеньки" сыграло свою роль: я начала искать оправдания для барона фон Гирса.
  Может быть, он забрал игрушки, потому что его жена умерла от чего-то заразного? Боялся, что и дочь заболеет. Кстати, вполне вероятно. Насколько я помнила, еще даже элементарный пенициллин не открыли.
  И только сейчас я задумалась, что ведь и правда не знаю, отчего умерла мать Нади, и когда именно она умерла... Нужно это выяснить - поспрашивать слуг хотя бы. Помнится, Глаша говорила, что работает здесь дольше всех; к ней-то я и поторопилась, убедившись, что до конца Надиного урока осталось больше часа.
  - О покойной жене хозяин болтать запрещает! - отрезала Глаша, хотя я завела разговор тонко и очень издалека, как мне казалось.
  Несмотря на внешность простушки, женщиной Глафира оказалась смекалистой, себе на уме и даже, порой, властной. Главным среди прислуги по документам считался седенький дворецкий а еще личный камердинер барона - но экономка Глаша сумела каким-то образом установить в доме матриархат. Запросто, не моргнув глазом, могла наврать обоим мужчинам, что, мол, это не она так хочет, это вечно отсутствующий господин барон распорядился - а раз они его распоряжений до сих пор не знают, то грош цена им, как доверенным слугам. Мужчины, мрачно переглянувшись, очень нехотя, но подчинялись...
  Глядя на ее ловкие манипуляции, я даже нет-нет, но задумывалась - а так ли страшен черт (в смысле, господин барон), как его малюет экономка Глаша? Может, на самом деле он зайка и душка, а коварная Глаша нарочно чернит его имя?
  Но это вряд ли.
  - Да нет же, - сделала я честные глаза, - я вовсе не из любопытства спрашиваю, а потому что, если и правда Надину матушку звали Любовь - то и кукла, выходит, ее.
  - Может, и ее, откуда я знаю, - отмахнулась Глаша. - Баронесса шесть лет назад упокоилась, перед самым Рождеством - а я всего-то три года здесь.
  - А откуда тогда знаешь, что перед Рождеством?
  - Так я ж в тот год, в 1907, через два дома отсюдова у барыни одной в камеристках ходила. Отлично помню, что перед Рождеством! А когда барыня моя померла, у господина барона как раз вакансия была открыта на экономку. Я и пошла проситься. Чего мне терять было? Думала, не возьмут, пошлют куда подальше... а оно вон как все. Третий год служу, повезло. Норов-то у господина барона крутой - но справедливый. Ежели все будешь делать как велено, то и сто лет прослужишь!
  Что-то меня передернуло от перспективы ходить в гувернантках сто лет.
  Все это время мы находились в погребе, и Глаша тщательно пересчитывала банки с соленьями, ни разу не сбившись, несмотря на мои приставания.
  - Я вот думаю, - продолжала тогда я, - неспроста же барон отобрал все игрушки у девочки? Может, ее мать больна была чем-то? Тогда ведь и кукла, может, заразная... ты ничего про это не слышала?
  Глаша бросила на меня быстрый и настороженный взгляд, но опять отмахнулась.
  - Ничем она не болела - о том не беспокойся.
  И заинтриговала меня теми словами еще больше. Отчего же умерла Любовь фон Гирс, если не болела?
  - Она... не своей смертью умерла? - спросила я чуть слышно.
  Глаша должна была знать. Обязана - раз работала в то время по-соседству. Только Глаша неожиданно разозлилась:
  - Ты о себе не думаешь, так хоть ребенка пожалей! Выгонит же хозяин за такие разговоры и тебя, и меня - а ей опять к новой няньке привыкать?! И так каждый три месяца меняются! А все потому, что суют свой нос туда, куда не надо! Последняя, вон, вообще додумалась - на кладбище барышню повезла, на могилку к матери...
  - И за это ее уволили? Но это... жестоко. По отношению к девочке. Она имеет право знать о матери!
  - Имеет-не имеет - не наше с тобой дело! У нее отец есть, вот он ей и пусть рассказывает то, что посчитает нужным!
  * * *
  Разговор этот произвел на меня немалое впечатление. Я изводила себя самыми жуткими версиями, что же произошло с баронессой фон Гирс. Неужто ее и впрямь убили? И кто убил? Особенно мрачными мои догадки становились, когда я вспоминала слова журналиста Драгомирова о новом моем работодателе. Что барон вполне может кого-то похитить и даже убить. Может, он и правда маньяк? Ничуть не удивлюсь, кстати.
  В свете этого выискивать что-то в его огромном доме, расспрашивать о его мертвой жене мне хотелось все меньше.
  К слову, о Драгомирове.
  Сперва я думала, мне показалось. Во второй раз я решила, что это случайность. Ну а когда в третий раз я увидела его из окна Гобеленовой гостиной, настырно сующего голову сквозь прутья в воротах особняка - сомнений уж не осталось. Он что-то выискивал и вынюхивал здесь - и вовсе не случайно стал свидетелем того, как его сестрица меня чуть не убила.
  В тот день я как раз сидела у окна, опершись локтями на подоконник и наблюдая за странным журналистом. Раздумывала даже, а не взять ли мне его в сообщники по поискам информации о баронессе? Ведь он явно что-то знал!
  А потом услышала хруст фарфора за своей спиной.
  Глава 5. Гостиная Маргариты
  - Маргарита! - позвал мерзкий тонкий кукольный голос. - Ты ведь знаешь, что нужно делать, Маргарита!
  Кукла сидела в кресле напротив окна, и, чтобы добраться до двери, мне нужно было пройти мимо.
  - Даже не думай! - предупредила она мое желание. Фарфоровое лицо неведомым образом исказила злобная гримаса, отчего мне сделалось по-настоящему жутко. - Ты выйдешь отсюда только затем, чтобы пойти в Гостиную Маргариты. Поняла?!
  - Чью гостиную?..
  - Маргариты! Надиной бабушки. Зала в левом крыле первого этажа, ты почти дошла до нее в первый же день - но испугалась и как всегда предпочла сбежать. Потому что трусиха и дура!
  - Не обзывайся... - хотела потребовать я, только голос предательски дрогнул.
  - В Гостиной Маргариты ты найдешь то, что ищешь, - не слушала меня Доротея. - И ты отправишься туда сегодня же! Ты и так потеряла уйму времени!
  Справившись с ужасом, я только теперь сообразила, что она от меня требует: наплевать на запреты и пойти туда, куда ходить нельзя. А мне даже думать не хотелось, что я найду в потайной комнате этого дворца Синей Бороды. В оригинальной сказке глупая принцесса, помнится, не нашла там ничего хорошего.
  И я вдруг осмелела:
  - Прекрати указывать, что мне делать! - я робко шагнула вперед. - Ты кукла всего лишь... А может, ты вообще плод моего воображения!
  А потом я осмелела настолько, что, зажав уши, поскорее обогнула кресло и бросилась к двери. А там уже, захлопнув за собой, решила, что и впрямь глупо бояться куклы. Да без моей помощи она даже выбраться из этой комнаты не сможет!
  Это немного приободрило. Я оправила платье, пригладила волосы и поторопилась в классную, где вот-вот должна были закончиться занятия у Нади. Двери классной и правда были уже приоткрыты - только учителя внутри я не увидела.
  Надюша сидела на ковре возле письменного стола и, глядя в пространство, неслышно с кем-то переговаривалась.
  - Не трогай ее! - долетела до меня единственная фраза. - Она не такая как все, она смешная и добрая!
  Потом Надя надолго замолчала и склонила голову.
  - Хорошо, - не услышала я, но прочитала по ее губам...
  * * *
  Конечно, дьявольская кукла и часа не просидела взаперти: маленькая хозяйка всполошилась из-за пропажи, сама разыскала Доротею и после, даже отправляясь в музыкальный салон для занятий музыкой, взяла ее с собой.
  Слушать, как Надя играет, я любила. Обычно моя подопечная, прежде чем сесть к роялю, шла вдоль шкафа с пухлыми нотными тетрадями, касалась пальчиками каждого из корешков, будто здороваясь, и неизменно спрашивала у меня, что бы я хотела послушать.
  - Ту песенку Шопена. Двадцатую.
  - Двадцатый ноктюрн до-диез минор?
  Подопечная всегда с такой забавной серьезностью поправляла меня, что я просто не могла лишить ее этого удовольствия. Надя никогда не брала ноты к двадцатому ноктюрну - она знала его наизусть. Долго и величественно устраивалась за роялем, упиралась туфелькой в педаль, а потом ждала терпеливо, пока я подниму тяжелую, пахнущую лаком крышку. Мягко, но уверенно клала руку на клавиши: сначала правую, затем левую.
  Я ничего не понимаю в классической музыке. Но двадцатый ноктюрн полюбила - лишь потому, что его любила Надя. Пока она играла, я обычно, отвернувшись к окну, рисуя пальцем узоры на стекле, смотрела на черные воды Мойки и думала о всяком. И о Наде, и о ее несчастной матери, и об отце-эгоисте, и о своей дурацкой жизни. Я никогда столько не думала прежде - времени не было. У меня никогда ни на что не было времени.
  Я хотела уж и в этот раз пристроиться к любимому окошку - но у окна Надя посадила Доротею, и кукла теперь с укором глядела на меня из-под ресниц. Я отпрыгнула оттуда, как ошпаренная. И от греха подальше встала у Надиного рояля, как будто ей требовалось переворачивать нотные страницы.
  Я стояла так и смотрела на ряд портретов на противоположной стене.
  Найти изображение Надиной матушки я уже отчаялась ("папенька", похоже, все до последнего уничтожил), а здесь, кажется, висел портрет Нади. Так я думала до сего дня. Большие детские глаза, светлые кудряшки, вздернутый носик. Только минут через пять разглядывания я осознала, что девочка на портрете, хоть и безумно похожа на Надю, - гораздо старше.
  - Солнышко, а это кто? - без затей спросила я.
  - Это? - Надя перестала играть и обернулась. Пожала плечами: - ma douce tante Kiki .
  - Тетушка Кики?!
  Еще не веря догадке, я подошла ближе, чтобы рассмотреть в упор. И осознала - да, это и правда Кики, девица, что сбила меня на авто в первый же день моего здесь пребывания.
  - Папенька говорил, что Кики здесь пятнадцать лет. Я очень похожа на тетушку, правда?
  - Правда, - не могла не согласиться я.
  Значит, Кики - сестра барона фон Гирса. А раз журналист Драгомиров сам назвался братом Кики, выходит, он брат и барону? Ну да, у них даже отчества совпадают, оба Николаевичи. Интересное кино.
  Надя уже давно отвлеклась от игры, а я живо прошлась вдоль портретной галереи - но никого похожего на Драгомирова не нашла. Был, правда, один седенький господин с очень похожими прозрачными глазами и такими же тяжелыми надбровными дугами - но тот уж совсем старенький.
  - Mon arrière grand-père, - сообщила Надя, ходившая за мной хвостиком.
  - Чего?
  - Вы совсем не знаете французского, это непорядок, - с укором покачала головой Надя. - Это мой прадедушка. Карл фон Гирс, знаменитый ювелирных дел мастер. Весь Петербург его знает, Марго. Он построил этот дом.
  Ах вот оно что. И монограмма "KG", что изображена и на дверных ручках, и на воротах - это его инициалы.
  - Он немец, получается?
  Надюша кивнула.
  - И моя бабушка Маргарита, его дочка, тоже была немкой. Только она приняла православие и стала русской, а потом вышла замуж за дедушку и стала зваться Драгомировой. Только потом она с ним развелась - и снова стала фон Гирс. И она фон Гирс, и papa, и Кики. - Помолчала и добавила: - и дядюшка Гриша тоже фон Гирс - только об этом никому-никому нельзя говорить, Марго!
  - Я никому не скажу... А papa и дядя Гриша в ссоре?
  Надюша печально кивнула.
  - Я видела его только однажды, очень давно. Но про дядюшку много рассказывает Кики. Говорит, он хороший, просто поссорился с папенькой, а я здесь не при чем.
  Может, я и смогла бы расспросить Надюшу получше, но пришла ее учительница и велела девочке сесть к роялю. А я вернулась к излюбленному окошку: журналист Драгомиров, прислонившись к перилам набережной Мойки, задрал голову вверх и смотрел, кажется, прямо на меня.
  * * *
  - Доротея... - Надюша ахнула, сразу всполошилась и я. - Марго, она пропала... Ведь только что была здесь! Марго, где она?!
  А я сама не знала, что сказать: кукла больше не сидела в кресле возле окна. А дверь из музыкальной гостиной чуть приоткрыта... Едва не наступив на подол платья, я бросилась в вестибюль. Тоже пусто. Зато в другом конце вестибюля, прямо напротив, имелась дверь, перекрывающая левое крыло первого этажа.
  Именно за этой дверью находилась гостиная Маргариты, куда принуждала меня пойти Доротея...
  - Солнышко, отправляйся к себе, - велела я сколь могла спокойно, - пообедай и приступай к урокам. А я найду Доротею, честное слово найду! Только не вздумай реветь!
  Надюша, у которой и правда глаза уж были на мокром месте, закивала часто-часто и, оглядываясь, все-таки ушла.
  Когда просторный вестибюль опустел, я прошлась по периметру, заглядывая во все углы, за кадки с пальмами и за плотные портьеры. Для отчистки совести. Потом несмело шагнула к дверям в левое запретное крыло и нажала на ручку. Заперто.
  И все-таки я знала, что Доротея там.
  Я сквозь зубы чертыхнулась от бессилия. А потом, осознав всю глубину своей проблемы, чертыхнулась уже и в голос.
  Вот мерзавка! Решила не мытьем, так катаньем меня взять. Ведь теперь, когда Глаша или кто-то из ее горничных найдет куклу, то мигом решит, что я ослушалась запрета. А еще и девочку отвела куда не надо, раз там ее кукла. И мне не хотелось даже воображать, что будет, если куклу найдет сам барон, некстати вернувшийся!
  Неужели мне придется туда идти, чтобы ее забрать?..
  И как я это сделаю, даже если захочу?
  Впрочем, если Доротея каким-то образом туда проникла, то, наверное, смогу и я. Еще через минуту я кое-что вспомнила и поторопилась обогнуть парадную лестницу: позади нее имелся выход на открытую галерею, выводящую прямиком в сад. Теперь я уж знала, что галерея эта тянется вдоль первого этажа, и по всей протяженности ее есть окна - высокие, до самой земли, которые горничные время от времени открывают для проветривания. Одно из таких окон я приняла за выход, когда спасалась бегством в первый день своего здесь пребывания.
  Было окно открыто и теперь.
  А на подоконнике лежала маленькая тряпичная роза из шляпки Доротеи. Вот чертовка, еще подсказки мне оставляет!
  Но деваться некуда. Я подобрала юбку, чтоб удобнее было перелезть, шагнула - и оказалась в тесном коридорчике. Потом знакомые пальмы в кадках и вот оно, запретное левое крыло Дворца Синей бороды. Аукнется мне это еще, ох, аукнется...
  - Доротея, мерзавка, немедленно выходи! - позвала я громким шепотом.
  Тишина.
  Зала эта, которой я так мало внимания уделила в прошлый раз, теперь поразила меня бьющей в глаза роскошью. Кричащей роскошью. Сперва я даже подумала, что все здесь из золота - стены, потолок, пол, изящная тонконогая мебель. Все искрилось и переливалось мягким желтым цветом. Позже пригляделась: нет, не золото - янтарь. Тонкими его пластинками кто-то с величайшим усердием выложил узоры на стенах: желто-коричневые розы. И узоры эти мастерством своим превосходили даже саму красоту поделочного камня.
  "KG" было выложено тем же желтым янтарем по центру стены. Карл фон Гирс. Разглядывая обстановку, я ненадолго даже забыла, зачем пришла. Впрочем, я постаралась взять себя в руки и грозным шепотом позвала Доротею.
  И снова негодяйка не отозвалась.
  На трех стенах гостиной, меж тем, располагалось три двери. Одна, нужно думать, вывела бы меня обратно в вестибюль; вторая, куда я с перепугу ткнулась в первый раз, снова была наглухо заперта, а третья - огромная двустворчатая дверь, оказалась открыта.
  Вторая зала поразила не меньше. Стены, пол, величественные колонны, огромный камин были здесь не янтарными, а пестрили всеми оттенками красного, прорезанного тончайшими белыми прожилками. Яшма? Для верности я приблизилась к стене и положила на нее ладонь - холодная, каменная, идеально гладкая. Вензель "KG" здесь располагался в центре выложенного мудреными узорами каменного пола.
  Странно здесь было. Ни соринки, ни пылинки, свежо и чисто - но столь тяжелая и неприветливая атмосфера витала в воздухе, что хотелось бежать без оглядки. Все торжественно и печально. Как на кладбище. Если первая гостиная источала солнечный свет, то эта сеяла тревогу. Я скорее пересекла залу и распахнула следующие двери.
  И не смогла решиться даже переступить порог.
  Карл фон Гирс, сделавший первую гостиную янтарно-желтой, а вторую яшмово-красной, эту почти полностью отделал угольно-черным камнем. Обсидиан? Прожилки в черном камне кое-где отдавали голубым или красным - будто камень светился изнутри. Манил и обдавал могильным холодом. Если и была в этом красота - то дьявольская. Мне не хотелось даже звать Доротею, не хотелось задерживаться здесь ни на минуту; лишь потому, что приметила очередную двустворчатую дверь в конце залы, я шагнула на скользкий пол и преодолела комнату почти что бегом.
  Словно вознаграждение за прошлое, эта зала была самой обычной. На первый взгляд... Узкая и длинная: глухая стена слева и частые высокие окна справа, плотно занавешенные портьерами. Полумрак, что здесь царил, оставлял даже некоторое ощущение заброшенности. Полумрак и пыль, которую я невольно собрала на палец, проведя им по столешнице.
  Столик этот был со стеклянной крышкой, и под стеклом вдруг что-то сверкнуло в полумраке. Я пригляделась.
  - Ох ты ж... - вырвалось у меня нечаянно.
  Под стеклом на бархатной подушке лежало ювелирное украшение вроде колье. С белыми сверкающими камнями - я не сомневалась, что бриллиантами! И под стеклом соседнего столика еще одно, только другой формы. И еще, и еще...
  Колье, ожерелья, тиары и прочие гарнитуры спокойно лежали на бархатных подушках - как в музее или ювелирном магазине.
  Ну да, не зря же этот барон Георгий Николаевич назван ювелирных дел мастером - об этом факте я уже успела как-то подзабыть. Зато понятно, почему ходить в это крыло нельзя: не трупы похищенных девиц прячет здесь господин барон, а фамильные ценности.
  Приглядываясь в темноте, я ходила от одной подушки к другой и разглядывала, не смея прикоснуться. Я не очень-то была падка на блестяшки, раньше носила только кольца из серебра и такие же "гвоздики" в ушах, а тут... у меня, наверное, голова закружилась от количества блеска. Только поэтому я и рискнула вдруг тронуть одно из украшений.
  И тотчас услышала шум где-то позади себя...
  И голоса. Женский переливчатый смех.
  Я растерялась совершенно. Остановилась как вкопанная, вцепилась еще крепче в бриллиантовую сережку, что подняла с подушки. Потом с перепугу бросила ее назад - криво! Соскользнув с подушки, серьга со звоном свалилась на пол. Я бросилась ее поднимать - не подняла, но зато перевернула всю подушку целиком.
  А шаги и женский смех приближались.
  - Маргарита! - окликнул меня гневный кукольный голос - хотя сейчас он мне показался спасительной сладкой музыкой. - Живо сюда, неуклюжая глупая Маргарита!
  - К-куда?
  - За штору! Да не туда, а влево - у канделябра!
  Покрутив головой, я и правда обнаружила столик с огромным бронзовым канделябром и бордовую бархатную портьеру за ним. У самого пола из-за портьеры выглядывала маленькая кукольная ручка.
  К женскому смеху за дверью присоединился и мужской басистый голос - и я, не раздумывая уже, бросилась туда, куда манила меня Доротея.
  Портьера оказалась плотной и невообразимо пыльной - укрывала собой маленькую нишу с дверью. Там-то я и спряталась: одернула юбку, чтобы не выглядывала наружу, схватила Доротею, чтобы не удрала больше, и - затихла.
  Поздно, поздно, поздно! - билось в моей голове. - Заметили! Уж перевернутую подушку точно заметят!
  Кто бы там ни были, во время последних моих манипуляций они давно уж вошли в залу. Робкая надежда лишь оставалась, что, занятые своим смехом и разговором, они меня не увидели. И полутьма опять же была на руку.
  - Тебе нужно за эту дверь, Маргарита!
  Кукла повозилась в моих руках и даже попробовала вырваться.
  - Чш-ш! - уже не зная, чего мне бояться больше, шикнула я.
  Одним пальцем отвела полу шторки и выглянула в полутьму залы.
  Их и правда было двое - мужчина и женщина в алом платье с открытыми плечами - переходили от одной бархатной подушки к другой, и женщина с восторгом щебетала над каждой бриллиантовой безделушкой. Какие-то хватала и начинала примерять.
  Мужчина глядел на это безобразие вполне благодушно, даже советовал не торопиться, а посмотреть все. И, кажется, он вполне имел право здесь распоряжаться, потому что это и был пресловутый "папенька" - Георгий фон Гирс.
  А я влипла. Окончательно и бесповоротно.
  - Дверь! Дверь! - снова завозилась Доротея.
  - Чш-ш! - разозлилась я. - По твоей милости мы сейчас попадемся!
  - Если сделаешь, как велено, не попадемся! Тебе нужно открыть дверь!
  Боясь, что стукнет каблук на каменном полу, я шагнула назад и все-таки толкнула дверь. Потом даже на ручку нажала для верности.
  - Заперто! Чего и следовало ожидать!
  - Глупая, глупая, Маргарита! Конечно, заперто, но ты можешь достать ключ!
  Кукольная ручка дернулась и тронула бархатную портьеру так, что она пошевелилась. Я ахнула, напряженная, как стрела. И лишь потом увидела, что отворот портьеры подшит странным образом - так, что получался маленький кармашек, куда можно спрятать монету или... ключ.
  - Глупая Маргарита! Неужели думаешь, что ключ положат рядом с замком! - зашипела на меня Доротея, когда я радостно запустила пальцы в тот карман.
  Он, конечно, оказался пуст.
  - Ключ в другом тайнике! - шипела на меня кукла. - Таком же точно, но в портьере у окна! Третьего от стены!
  - Откуда ты знаешь?
  - Знаю! Пойди и забери!
  Я, легонько отодвинув портьеру, глазами отсчитала третье окно. Как раз напротив нашего укрытия. Через всю комнату. И речи не может идти о том, чтобы туда пробраться сейчас. Это самоубийство! Тем более что хозяин дома с голоплечей девицей стояли в каких-то десяти шагах, у софы, и негромко ворковали меж собой.
  - Я не пойду туда! - твердо заявила я кукле. - Отсижусь здесь. Если так хочется, сама можешь отправиться за этим чертовым ключом. А я как раз сбегу, когда те двое свалятся в обморок!
  - Глупая, глупая Маргарита! - злобно сверкнула глазами кукла, и я, разозлившись, зажала ей рот, чтобы, наконец, замолчала.
  Наступила тишина... Затянувшаяся тишина, в течение которой даже голоплечая девица больше не смеялась. Я предпочитала не фантазировать, что они там делают. Лишь спустя минуты полторы тишина взорвалась кокетливым женским возмущением:
  - Ах, пусти, Георг, пусти... я вовсе не такая!
  И женские каблучки по паркету, отбегающие от Георга на почтительное расстояние.
  - И не проси, - властно заявил он в ответ, - сегодня я никуда не отпущу тебя, моя прелесть.
  Или девица была все-таки "такая", или убеждать Георг умел: в гостиной снова повисла тишина. Правда, теперь к ней примешивался и торопливый шорох одежды...
  - Иди теперь! - велела Доротея, благо я чуть ослабила хватку. - Они заняты и тебя не заметят! Иди!
  - Ты с ума сошла?! И не подумаю! Молчи!
  Снова я зажала ей рот. Хотя... Трепеща от страха, я все-таки чуть отодвинула портьеру, чтобы оценить обстановку. И никого не увидела. Невероятно, но гостиная была пуста! Впрочем, я быстро сообразила, что Георг с его дамой не ушли: их просто укрывала от меня высокая спинка софы. И, судя по всему, они на этой софе даже не сидели. Господи, ну почему такие истории приключаются именно со мной?!
  - Иди! - возилась в моих руках Доротея. - Иди сейчас!
  - Хорошо, иду! Замолчи только! - сдалась я неожиданно для самой себя.
  Эти двое и правда были слишком заняты - а до окна всего ничего. Шага два или три. Я успею. Должна успеть.
  Для верности я даже скинула туфли. Подобрала юбку и, набрав в легкие воздуха, как перед прыжком в воду, - невесомо выскочила из своего укрытия. Молнией бросилась через комнату к окну.
  - Что это?! - громко ахнула дама на софе. - Ты слышишь, Георг?
  Я, страшно запаниковав, спряталась за портьерой у окна. Затихла.
  - Сквозняки, наверное. Дом старый, - отмахнулся тот.
  И только тогда я выдохнула.
  Опять дождалась, пока парочка займется своими делами, и только потом начала судорожно искать потайной кармашек на портьере. Ощупала по краю одну, вторую... невероятно, но в отворот шторы и правда было вложено что-то длинное. Ключ! Откуда кукла о нем узнала? И стоит ли мне и правда отпереть ту дверь? Впрочем, я смутно догадывалась, что хуже, чем сейчас уже не будет...
  Снова я задержала дыхание, помолилась, как смогла и - бросилась через комнату обратно в нишу у двери.
  - Георг! - вскрикнула дама, едва я укрылась за шторой. - Я говорю тебе, там что-то есть! И это не сквозняк!
  Слух как у летучей мыши!
  Снова затихнув у двери, я неделикатно сунула Доротею под мышку и ждала, что Георг, как и в прошлый раз, отмахнется. Не тут-то было: его дама трепетала голосом и едва не плакала.
  - Поди посмотри, умоляю... вдруг там кто-то... кто-то подглядывает. Я боюсь, Георг...
  И он к моему ужасу сдался. Замерев, я слышала, как грузно и недовольно он поднялся с софы. Слышала, как жалобно скрипнул паркет под его ногами, а потом - он остановился. И отчего-то повисшая тишина пугала меня теперь даже больше, чем приближающиеся шаги.
  - Серьга на полу... - его голос теперь был озадаченным. - И подушка опрокинута. Это ты уронила, Роза?
  - Что ты, Георг, нет! Я и не ходила туда... Георг, мне страшно...
  Мне бы скорее сунуть ключ в замочную скважину да хоть попытаться скрыться... но так уж я устроена, что все мудрые мысли приходят ко мне сильно потом. А когда надо действовать, я ледяной статуей застываю на месте. И могу даже заорать совершенно по-идиотски.
  Вот и теперь.
  Нет, я не заорала - хотя и была близка к этому, пока глядела, как барон фон Гирс, мой работодатель и, возможно, маньяк, шаг за шагом приближается к моей нише. Остановившись в двух метрах, он упер руки в бока и осмотрелся.
  Полумрак гостиной окутывал его лицо почти полностью - но клянусь, я видела, как дьявольски блеснули зеленые глаза под сурово сведенными бровями! И не могла отвести взгляд от этих глаз.
  В реальности барон оказался старше, чем на портрете. Впрочем, (еще одно доказательство, что он продал душу чертям) возраст ему шел. Возраст высушил юношескую смазливость, огрубил кожу, заострил подбородок и скулы. А еще добавил резких складок у крыльев носа. Передо мной стоял высокий, широкоплечий мужчина, с тонкой, как у девушки, талией. А в разрезе белоснежной сорочки виднелась мощная смуглая шея.
  Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг закусила губу. А потом глубоко вздохнула... и сделала это совершенно напрасно, потому что хлопья пыли, густо летавшие за шторкой, вдруг угодили мне точно в нос. И я чихнула.
  Громко. От души.
  Тотчас зажала себе и рот, и нос, приросла спиной к стенке и поклясться была готова, что именно в тот момент на моей голове седеют волосы. Потому что Синяя Борода из полумрака комнаты резко обернулся на мой "чих".
  И смотрел в разрез портьеры. На меня. Точно в мои глаза.
  Он видел меня, честное слово, видел! Только его глаза в это время совсем не были дьявольскими. Они были напуганными. Расширенными от животного, нечеловеческого ужаса - я даже отметила, что его смуглая шея в белых кружевах сорочки чуть дрожит...
  А потом он через силу сглотнул и попятился. Будто призрака видел. Так и пятился, пока не скрылся из моего поля зрения.
  - Пойдем отсюда, Роза, - хрипло позвал он свою подружку - и та поддалась ему очень охотно.
  Открылись и закрыли двери в глубине гостиной. Оглушающее громко щелкнул замок. Они ушли.
  Я не знаю, что это было...
  Чего он так испугался, этот лихой барон? Меня? Или кого-то пострашнее тощей рыжеволосой бывшей дизайнерши? И до чего же глупо, наверное, поступаю я, все еще прячась в комнате, из которой только что сбежал взрослый мужик, поджав от страха хвост...
  Опомнившись, я выглянула из укрытия и поспешила, было, к дверям - но опять завозилась Доротея:
  - Не туда! Иди обратно, глупая Маргарита, и открой дверь в Хранилище. Ты ведь добыла ключ?!
  - Добыла... какое еще Хранилище? Что там, за этой дверью?
  - Открой - и узнаешь, - гадко улыбнувшись, пообещала кукла.
  Господи, мурашки по спине от ее улыбок... Неужели я и правда туда пойду? Впрочем, от страха или еще зачем-то барон фон Гирс запер Гостиную Маргариты снаружи. Мне теперь не выбраться прежним путем.
  Я покрепче сжала найденный ключ в кулаке и снова шагнула в пыльную нишу. Вложила ключ в замочную скважину. Он подошел.
  Глава 6. Розы, чашка кофе и маленькое путешествие
  С темнотой в Хранилище я справилась быстро, благо электрическое освещение барон фон Гирс провел и сюда. И все же света не хватало. А еще здесь было невообразимо пыльно и холодно. Я живо вспомнила, что на дворе ноябрь, а одна из стен странного помещения, должно быть, сообщалась с улицей. Оттого и сквозняки гуляли по полу, добавляя мне лишних мурашек.
  Почему Хранилище - сообразить было нетрудно: поперек комнаты располагались деревянные, несколько подгнившие стеллажи с сундуками и сундучками. И сундучки эти, кажется, хранили основной запас драгоценностей странной семьи фон Гирсов. Логично: в каждом музее есть запасники. Только зачем Доротея притащила меня сюда?
  Кукла же, пока я разглядывала содержимое сундучков, деловито пробиралась меж полок куда-то в самый темный угол. Понадеявшись, что там выход, я плотнее закрыла дверь в оставшуюся позади гостиную, заперла ее на замок и поторопилась вслед.
  Выход и правда был, даже не запертый на этот раз. Впрочем, как и следовало ожидать, провожатую мою привлек вовсе не он, а кусок стены в самом углу. Хотя тот кусок и был занятным: выложен обыкновенными кирпичами, в отличие от серого, нарочито грубого камня, которым были убраны остальные стены. Новая кладка? И по форме напоминает дверной проем...
  А еще мое внимание привлек участок сантиметров сорок на сорок рядом с заложенной дверью - он был грубо и наспех замазан какой-то смесью вроде цемента. Но не цементом, потому что кусок его рассыпался легко, едва я поддела его ногтем.
  А потом уже любопытство мое взыграло: я нашла металлическую отвертку на одном из стеллажей и под укоризненным взглядом Доротеи расковыряла всю замазку. И не зря. Под ней оказалась табличка - латунная, плотно вогнанная меж камнями. Вроде той, у главного входа, где я прочла имя барона фон Гирса. Только на этой было не имя, а узоры в виде роз... и текст, выбитый мелко и убористо.
  Сколько жемчужин у Маргариты?
  Столько же роз влево и вправо, и снова влево.
  Живите в мире, мои дети, лишь тогда откроются вам все двери.
  Нескладный какой-то стишок. Хотя посыл верный. Зачем его оставили здесь, интересно? Я уж хотела спросить у Доротеи, но снова наткнулась на ее крайне недовольный взгляд. Она еще и ножкой по полу постукивала в раздражении.
  - Ну? - едко спросила кукла. - Все развлекаешься?
  Я смущенно кашлянула: всеми правдами и неправдами Доротея влекла меня именно к кирпичной кладке на стене, это было очевидно.
  - Там, видимо, был какой-то проход? - предположила я, чтобы она хотя бы не смотрела на меня как на ничтожество.
  - Конечно был! Глупая, глупая Маргарита! Неужели ты думаешь, что Карл фон Гирс мастерил свои украшения прямо в Хранилище?!
  Я потрогала кирпичи, чтобы убедиться: их разобрать будет не так просто. До чего же холодные.
  - Зачем понадобилось замуровывать дверь, если там всего лишь мастерская?
  И кукла едва не зарычала:
  - Ух! Сколько раз я назвала тебя глупой, Маргарита, а ты так и не умнеешь! Ход замурован, потому что там не просто мастерская, но и ответы на вопросы!
  Ну да, я глупая - а она гений сыска... Шерлок Холмс и Эркюль Пуаро в одном флаконе. Впрочем, вслух я этого говорить, конечно, не стала: мы здесь вдвоем, и если что, то найдут мой хладный труп очень нескоро.
  - И неужто не догадаешься, кто это сделал? - Доротея прищурилась, будто давая мне шанс оправдаться.
  Я знала, какой догадки она ждет от меня.
  - Хочешь сказать, что проход заложил хозяин дома? - недоверчиво спросила я. - Георг?
  - Ты еще сомневаешься? Кто, если не сам хозяин? И проход скрыл, и табличку попытался испортить - очень уж не хотел, чтобы кто-то этот текст прочитал.
  Наверное, это правда. Посторонний вряд ли смог бы забраться в дом так далеко и надолго - это именно распоряжение хозяина.
  - Вижу, ты не очень-то любишь фон Гирса, да? - сообразила я только теперь.
  - А за что мне его любить?! - вспылила кукла. - За то, что мучает девочку? Или за то, что загубил жену?
  Я поежилась:
  - Слышала, его жена умерла после болезни...
  - После болезни?! Как бы не так! Она выпила чашку кофе, в которой, разумеется, было что-то еще, кроме кофе - оттого и умерла!
  - Хочешь сказать, ее отравили? Барон фон Гирс отравил?
  - Именно! Именно это я и хочу сказать. Может, и не его рука подсыпала яд - но уверяю тебя, Маргарита, барон фон Гирс сделал все, чтобы его жена выпила эту отраву! Только после этого он и смог вздохнуть с облегчением...
  Сказать, что я была в замешательстве, это ничего не сказать. Множество вопросов роилось в моей голове: откуда Доротея это все знает? Лично была знакома с Любовью фон Гирс? Или... или они связаны еще крепче? Что если душа баронессы вселилась в эту куклу? Я только об этом и думала, пока тихонько шла за Доротеей прочь из Хранилища.
  А следующей комнатой оказалась, как ни странно, спальня. Очень богатая. Женская. Спальня баронессы фон Гирс. В этом я убедилась, увидав на прикроватной тумбочке черно-белую фотографию маленькой Нади. Ей здесь года три, наверное. Других портретов в комнате я не нашла. Впрочем, мне и осматриваться не хотелось - здесь было жутко до ужаса. Шорохи, легкий неуловимый шепот, сгустки тьмы, что притаилась в углах - я поклясться была готова, что эта тьма то и дело принимает очертания человеческого тела...
  - Пойдем отсюда, - позвала я Доротею, - мне здесь не нравится.
  - Нет, - хрустнув фарфором, покачала головой кукла. - Мы пришли сюда, чтобы ты проявила, наконец, свой дар. Посмотри вокруг, Маргарита. Посмотри - и скажи, что здесь произошло шесть лет назад. Я знаю, что все произошло именно здесь.
  - Ч-что произошло?
  Впрочем, я лукавила: я знала, что здесь произошло.
  - Она умерла именно здесь, да? - передернув плечами, спросила я.
  Кукла молчала, въедливо глядя мне в глаза. Даже не ерничала и не обзывалась: наверное, она и правда хотела помочь Надюше. И я этого хотела. Честное слово, хотела! Но...
  - Доротея, пойми ты, я ничего не вижу... То есть, вижу, чувствую, что здесь случилось что-то ужасное - но что именно? Мне холодно здесь. Очень холодно. Прошу, давай уйдем.
  Но кукла меня жалеть не собиралась:
  - Расскажи, что ты видишь. Ты видишь чашку с кофе? Видишь, кто держит ее в руках?
  - Нет! Не вижу я никаких чашек! Господи, я уже говорила Якову, что дара у меня нет! Вы все ошиблись! Оставь меня в покое, наконец!
  Я вспылила. Разозлилась на бездушную куклу настолько, что еще немного - и швырнула бы прочь, лишь бы выбраться из ужасной комнаты. Не знаю, каким чудом я сдержалась и всего лишь обошла Доротею - а потом пулей вылетела в дверь. Снова комната: будуар или что-то вроде этого. Она, судя по всему, тоже принадлежала баронессе, но здесь мне было куда спокойней.
  - Ее нашли тут, у двери - услышала я кукольный голос, - с оборванной сонеткой в руках и возле разбитой чашки. Говорят, она страшно кричала перед смертью... но когда слуги прибежали - баронесса была уже мертва.
  - Жуткая история... И все-таки хочешь ты или нет, но мы уходим.
  - Никуда мы не уходим! - тут же запротестовала кукла. - Ты вернешься в спальню и попробуешь еще раз! - Паршивка даже попыталась удрать - но я теперь уж решила проявить характер и грубовато схватила ее, зажав под мышкой.
  Кукла страшно трепыхалась, а я не слушала и пыталась справиться с замком на входной двери, и когда мне все-таки это удалось - оказалось, что я снова вернулась в Янтарную гостиную. Выходит, все левое крыло первого этажа, включая Хранилище и обитель бабушки Маргариты, принадлежали когда-то Любови фон Гирс? Любопытно...
  И розы. Мне живо вспомнились розы из стишка на латунной табличке - они ведь были здесь всюду в этой комнате. Большие и желто-коричневые розы, с мастерством выложенные янтарем на стенах всех стенах.
  - Пусти! Пусти! - верещала и выкручивалась Доротея, и я, отмахнувшись от мыслей, поторопилась прочь - в вестибюль, а оттуда вверх по лестнице в детскую.
  Надюша, заплаканная, несчастная, бросилась к ней как к родной. Обняла так горячо и крепко, что, если у этого дьявольского создания есть сердце, то оно обязано было дрогнуть.
  - Спасибо, Марго, спасибо вам! Я уж думала... папенька забрал Доротею. Папенька вернулись нынче - вы слышали?
  - Слышала... - выдавила я кислую улыбку.
  А после ненавязчиво вытянула Доротею из Надиных объятий. Подошла к полкам с книгами и, встав на цыпочки, усадила мерзавку на самый верх.
  - Давай-ка оставим Доротею пока здесь, солнышко. Чтобы не сбежала ненароком, - я заговорщически подмигнула Надюше.
  Но девочке моя идея не понравилась:
  - А что же если они вернутся? Они непременно вернутся, Марго! Я знаю.
  Я вздохнула, подошла и села возле нее на корточки:
  - Если вернутся, - выделила я голосом это "если", - то я буду рядом! Уж я-то справлюсь с монстрами побыстрее, чем кукла, согласись? К тому же после твоей "ma tante Vera", - добавила я заговорщическим шепотом, - я уже ничего не боюсь. Даже монстров. Честное слово!
  Надя смущенно хихикнула и вдруг ткнулась лбом мне в плечо. А потом так и не отодвинулась.
  - Не хочу, чтобы папенька вас уволил, Марго. Пообещайте, что не уйдете от нас. Пожалуйста, пообещайте.
  - Обещаю, - как-то слишком легко вырвалось у меня... И тут же я об этом пожалела - но было поздно.
  Зря я это сказала.
  До чего же все-таки взрослые глаза у этой девочки. И как ей страшно сейчас. Не знаю, есть ли в этом доме настоящие монстры, но боится их Надя совершенно по-настоящему. А я понятия не имела, как это исправить.
  * * *
  Остаток дня дом стоял на ушах: все были взбудоражены приездом хозяина. Это даже на нашем изолированном этаже чувствовалось. Я пару раз выбиралась на лестницу, посмотреть что да как, но тут же убегала не в силах вынести всеобщей суеты. Страшно боялась столкнуться с бароном фон Гирсом - и до ужаса хотела взглянуть на него еще хоть раз... Как там говорила Доротея? Глупая, глупая Маргарита. И не поспоришь.
  Почему он так перепугался, когда увидел меня за портьерой? И вообще - меня ли он увидел? Или - еще чего доброго - призрак погибшей жены? Честное слово, я уже не исключала и это...
  За всеми мыслями и переживаниями я далеко не сразу уловила, что моя подопечная сегодня тише и печальнее обычного. До сумерек стояла у окошка, оборотив взгляд на голый парк и черные ноябрьские деревья, и даже к завтрашним занятиям по арифметике не захотела подготовиться. Значит, совсем беда.
  И тут до меня дошло.
  Ее отец уже три или четыре часа был дома - и до сих пор не поднялся к нам на этаж. К себе он Надюшу тоже не приглашал, я узнавала. А она ждала его. Вздрагивала и оборачивалась на каждый скрип двери. Боялась? Или всем сердцем жала, что он придет? Мне все-таки казалось, что второе. И наконец, услышав очередной скорбный вздох за занавеской, я не выдержала.
  - Так! Мадемуазель, смею вам заметить, что на часах уже шесть, а вы до сих пор не одеты. Ужин вот-вот! Что будете делать, если папенька позовет вас ужинать? Выйдете такой неряхой?
  Надя смущенно разгладила белые накрахмаленные кружева дневного платья, более чем приличного, разумеется, а потом спросила главное:
  - Думаете, папенька правда позовет меня ужинать? - спросила она с надеждой.
  - Не знаю, солнышко, - честно ответила я. - Но если позовет - ты должна быть при всем параде.
  И снова я пожалела о своих словах - потому что глаза Нади живо заблестели. Теперь ведь точно до ночи станет ждать, когда "папенька" позовет за ней. А я, честно говоря, очень сомневалась, что это случится: у него там голоплечая Роза, которой он раздарил еще не все фамильные ценности.
  И все-таки я надеялась, что Надя, занятая переодеванием, отвлечется хоть на время. А там уже и спать можно ложиться.
  Моя затея и правда отчасти удалась: наряжалась Надя всегда долго и тщательно, как истинная маленькая леди. Только вот час ужина неумолимо приближался - а за ней так никто и не позвал... Отцу было не до нее. И даже более: прислуга о нас тоже забыла. Пришлось мне бежать на служебный этаж и тормошить Глашу, чтобы ребенка хотя бы покормили:
  - Ох, я совсем с ног сбилась, - всплеснула руками та. - Нынче все, кто с кухни, господину барону в парадной столовой прислуживают, а про барышню-то нашу я и забыла... Сейчас-сейчас все будет, сама принесу. У нас сегодня "Беф Мирантон", полдня мусьё Латур с ним в кухне-то провозился!
  - А это чего такое?..
  - Да говядина с луком, - отмахнулась Глаша и побежала нагружать для нас поднос с ужином.
  Выходит, барон все-таки поужинал отдельно, со своей голоплечей, а не дочерью...
  Тут я услышала характерный грохот мотора под окном и выглянула узнать, кто приехал. Оказалось, что не приехал, а уезжают: барон, его Роза, еще мужчина и женщина - все в вечерних нарядах, в мехах и бриллиантах, большой развеселой компанией вывалились из дверей особняка и стали усаживаться в авто.
  - В театр господин барон отправилися, - подсказала, сервируя поднос, Глаша, - премьера там у них какая-то. А дама эта его новая - большая театралка, говорят. И поет чего-то там, и на фортепиане музицирует.
  Я невесело кивнула.
  А потом обнаружила, что не одна я грустно слежу за отъезжающим автомобилем: на крыльце в свете одинокого фонаря стояла Вера, спрятав нос в воротник соболиного полушубка. Стояла мрачнее тучи.
  - И часто эта театралка здесь бывает? - поинтересовалась я.
  - В доме-то? Первый раз нынче. Барон и сам уж полтора месяца дома не был. Фабрика у него на Большой Морской - ты не знала, что ли? Там-то и пропадает. И апартаменты тоже там, чтоб далеко не ездить. От деда фабрика досталась, от Карла фон Гирса. Он ведь старший внук.
  - Значит, есть и младший?
  Но Глаша то ли не услышала уже, то ли не захотела отвечать: подхватив огромный поднос, она понесла его в детскую столовую. Я нехотя потащилась следом.
  Что я скажу Наде?
  Черт с ними - и с этой папенькиной Розой, и развеселыми друзьями, и с фабрикой - но почему он даже не заглянул к дочери?! Хоть бы поздоровался! Хоть бы игрушку какую копеечную привез! Это уже попахивало даже не небрежностью: он вел себя так, будто его дочери не существует вовсе. Будто... он ненавидит ее и мстит девятилетнему ребенку за что-то!
  У меня это в голове не укладывалось.
  Может, он заглянет к ней перед сном? Да нет же, будь реалисткой, глупая Маргарита...
  - Папенька уехали, да? - понятливо спросила девочка у Глаши, пока та сервировала обеденный стол.
  Глаша ответила, наверное, что-то ободрительное - но Надя не повеселела.
  А я стояла в проеме дверей и трусила подойти ближе.
  - Да нет, Глаша, - еще печальней вздохнула девочка, - вряд он сегодня вернется: ты же знаешь, папенька всегда только на день приезжает, не дольше.
  Я не могла на это смотреть... просто не могла!
  Так и оставшись незамеченной, проскользнула в детскую - к полкам, где оставила Доротею. Осторожно сняла ее и посадила перед собой на мягкий диванчик.
  - Слушай, - заговорила я быстро и нервно, - знаю, что мы с тобой не ладим - но ты сама виновата. Нечего было обзываться и втягивать меня в эту авантюру с Хранилищем и прочим. Эй! - я пальцем легонько ткнула куклу в плечо - ноль эмоций. - Все равно, я знаю, ты меня слышишь! Так вот. Верни меня в 2018! В мою квартиру! Ненадолго... Ну пожалуйста - я знаю, ты можешь!
  Стеклянные синие глаза нехотя повернулись в глазницах и остановились на моем лице.
  - Зачем тебе в 2018? - недовольно поинтересовалась кукла.
  - Надо!
  Кукла замолчала надолго. Думала. Я почти видела, как крутятся шестеренки в ее фарфоровой голове.
  - Я верну тебя - ненадолго - если ты пообещаешь никогда больше не садить меня на верхнюю полку.
  - Хорошо!
  - И если будешь меня слушаться впредь.
  Я уж хотела возразить, но... махнула рукой. Черт с ней. Я и так почти всегда делаю то, что требует эта манипуляторша.
  - Хорошо, - процедила я вкрадчиво.
  - И еще - ты сегодня же вернешься в спальню баронессы...
  - Не наглей! - потребовала я.
  И Доротея, как ни странно, поджала нарисованные губки - согласилась.
  - Сейчас ночь, - попыталась оправдаться я, - а ночью я охотнее пойду гулять по кладбищу, чем в эту адскую комнату. Ни за что!
  - Пойдешь туда завтра утром, - приказала тогда кукла.
  - Посмотрим! - парировала я. - Сначала верни меня домой.
  Синие стеклянные глаза медленно уплыли в сторону - туда, где была дверь классной, и я поняла без слов. Надо идти. Надеюсь, я снова попаду прямо в спальню.
  Так и вышло.
  Невыносимо... На электронном табло в моей старой спальне все еще светились цифры "03.10", а Марго все еще не дышала. Что если Яков обманул, и я все-таки умерла? Странно, эта мысль уже не вызвала у меня такую волну паники, как в прошлый раз. Кажется, лишь в этом случае - если умерла - я сумею выполнить обещание, данное Надюше. Никогда ее не оставлять.
  Невыносимо... голова шла кругом, когда я думала об этом. Поэтому решила подумать потом, а пока зажгла свет и вернулась к полке со своими куклами.
  Как же давно это было - словно в прошлой жизни. Я блуждала взглядом по хорошеньким пустым головкам своих "Барби" и "Монстер Хай" - но быстро решила, что Наде они не понравятся. Она девочка утонченная, настоящая леди. "Блайз"? Неплохо, но тоже не то... Мой взгляд остановился на симпатичной авторской куколке - маленькой, всего тридцать сантиметров в высоту, с тельцем из хорошего твердого пластика, с шарнирами в локтях и коленях и с роскошными волосами оттенка блонд. А особенно я любила ее платье - эльфийское, как я его называла. Вспомнила, с какой любовью и старанием я шила это платье. Из остатков своего свадебного, между прочим...
  Да, думаю, подойдет.
  Скажу Надюше, что папа попросил передать ей куклу в подарок. Пускай ребенок хотя бы думает, что отцу есть до нее дело. С теми мыслями я потушила свет и, не оборачиваясь больше, нырнула в дверной проход - обратно.
  * * *
  Когда я вернулась, Надя уже была в постели. Рядом - как всегда оставленная на ночь лампа.
  - Папенька не вернется, да? - тихонько спросила Надя, увидав меня. И вздохнула.
  - Не вернется, - тоже вздохнув, подтвердила я. - Ты же знаешь, солнышко, папа много работает, чтобы у тебя были красивые платья и самые лучшие учителя. Но он, разумеется, все равно тебя любит - не сомневайся в этом ни на минуту! Смотри, что он мне передал для тебя.
  Оглядываясь по сторонам, тихо, как преступница, я вынула из-за спины куклу. И увидела, как засветились Надины глаза - еще до того, как я показала игрушку; просто от осознания, что папа и правда что-то ей передал.
  Надя вскочила и села на постели.
  - Какая красивая... А платье! Просто невероятное! Американская?
  - Наверное, - невольно улыбалась я. - Как назовешь?
  - А вам какое имя нравится?
  Я пожала плечами. У куклы конечно было имя, тоже эльфийское - но это там, в далеком 2018. А здесь, в руках маленькой девочки, я почему-то воспринимала ее совсем иначе. Будто у куклы началась новая жизнь.
  - Пусть будет Хоуп, - сказала я. - Знаешь, как переводится "hope" с английского? Надежда.
  - Пусть будет Хоуп, - согласилась Надюша и бережно посадила куклу возле подушки. Снова вздохнула: - я попрошу папеньку нанять мне учителя английского. Я знаю только французский и немецкий. И латынь - но совсем чуть-чуть. Это непорядок.
  - Непорядок, - согласилась я.
  Спала в эту ночь Надя удивительно спокойно.
  Чего не скажешь про меня.
  Я выходила на балкон подышать холодным ноябрьским воздухом, выпила теплого молока, почти час проболтала с Глашей на кухне, надеясь хоть этим отвлечься. Потом даже взялась перечитывать салонные беседы из "Войны и мира" - бесполезно. Сна ни в одном глазу. Уже стояла глубокая ночь, часа три, и все домашние слуги давно спали - когда я услышала знакомый грохот мотора под окнами.
  Они вернулись вдвоем - барон фон Гирс и эта его Роза. Шофер завез машину куда-то во двор, а сами они деловито вошли в дом. Я, бросив книжку, со всех ног бросилась на лестницу - сама не знаю зачем. Попасться на глаза я, конечно, не хотела, но желала удостовериться - это и правда барон? Вернулся, несмотря на убеждение Нади в обратном? А вдруг я слишком плохо о нем думала, и он вернулся именно, чтобы пожелать дочери спокойной ночи?
  Вряд ли...
  Они торопливо скрылись за двери в хозяйские апартаменты, мне и прятаться не пришлось. Даже не знаю, жалела я или радовалась, что не попалась на глаза фон Гирсу? С одной стороны, я все еще в платье, которое надевала к ужину, и волосы у меня сегодня уложены на удивление удачно... С другой - зачем мне это надо? Разве, чтобы высказать "папеньке" в лицо, как отвратительно он ведет себя с дочерью. Высказать, что ребенок ждал его весь вечер, пока он развлекался со своей Розой.
  В общем, хорошо, что он меня не заметил, и я не вздумала и правда все это ему высказать. Все-таки речка здесь совсем рядом, через дорогу, а искать меня, глупую Маргариту, в 1913 году точно никто не будет.
  ...Обдумывала я все это, стоя на лестнице и уныло глядя на запертые двери баронских апартаментов. Я даже ойкнуть не успела, когда эти двери вдруг распахнулись, и фон Гирс, собственной персоной, стремительно вышел в вестибюль. И сразу увидел меня.
  Глава 7. Барон фон Гирс
  Не одна я была застигнута врасплох: барон тоже не ожидал увидеть посторонних в такой час. Только вот, если я растерялась, то он разозлился.
  - Вы кто? - прозвучало до крайности неприветливо.
  Не знаю, где я набралась храбрости, но все-таки взяла волю в кулак и спустилась к нему по лестнице.
  - Гувернантка... Новая Надина гувернантка.
  Брови его поднялись, будто он только теперь и вспомнил, что на свете есть некая Надя, которая приходится ему дочерью. А потом баронские глаза сузились в две щелки - ярко-зеленые и поистине дьявольские.
  - И что вам нужно?
  - Я ждала вас вообще-то.
  У меня тряслись поджилки от взгляда его глаз, но я с упрямой, никому не нужной храбростью смотрела точно в них и уже знала, что сейчас будет скандал. Я решилась. Выскажу ему все в лицо, как и хотела! Он отвратительно поступает с дочерью! Гадко и подло отыгрываться на ребенке - что бы ни совершила ужасного ее мать!
  В крайнем случае (ну, если меня уволят), Яша говорил, что у него есть план "Б"...
  - Послушайте, - начала я с места в карьер, - я специально вышла, чтобы с вами поговорить. Серьезно поговорить. Чтобы вам сказать, что Надя прождала вас весь день и весь вечер. Она так надеялась, что вы хотя бы перед сном зайдете... и пожелаете ей спокойной ночи...
  Удивительно, но слушал меня господин барон молча и крайне внимательно. До того внимательно, что под конец речи я сбилась все-таки. Скандала почему-то не получалось.
  - Понятно, - покивал он задумчиво и как будто даже с сожалением. - Но сейчас, думаю, Надя уже спит?
  - Ну да...
  - В таком случае, вы поздно мне обо всем сообщили. - Он подошел ближе и посмотрел мне в глаза практически в упор. С тем же до озноба страшным прищуром. - Это было первое ваше упущение, или я должен знать о чем-то еще?
  - Мое упущение?..
  - Ваше. В целом, я оценил вашу смелость и вашу озабоченность девочкой, но также я ценю разумный подход. Этот разговор мог подождать до утра. И это уже ваше второе упущение?
  - Слушайте, если это и упущение, то явно не мое! Что вы за отец такой, если вам нужно специально сообщать, что ребенок вас ждет? Да, ваша дочь все держит в себе и никогда бы в этом не призналась, но на то вы и отец, вы сами понимать должны! Во всех нормальных семьях принято, чтобы родители заглядывали к детям хотя бы перед сном! И привозить гостинцы после дороги! Всегда! Во все времена!
  Меня понесло, да. Я ведь говорила, что терпеть не могу собеседования? Вот именно поэтому я их терпеть и не могу. Потому что совершенно не умею вовремя заткнуться.
  - Вижу, мы друг друга не поняли, - заключил он и с утомленным вздохом потер переносицу. Ловким жестом выудил из кармана изящные часы и сообщил мне: - сейчас без четверти три. Ровно в шесть и ни минутой позже жду вас в своем кабинете.
  - Но...
  - С рекомендациями, разумеется.
  - Хорошо, - сдалась я.
  И подумала, что план "Б" вот-вот придется пускать в ход.
  * * *
  Шанса проспать у меня просто не было: чуть свет весь дом разбудили звуки фортепиано - стройные и мелодичные, но, тысяча непечатных выражений, не в половине шестого утра ведь!
  В такой час даже Надя, ранняя пташка, сладко посапывала во сне.
  Ну а я о том, что меня вызвали "на ковер", не забывала всю ночь. Кажется, мне даже во сне тот "ковер" снился, причем у господина барона были рога, копыта и очень симпатичный хвост с кисточкой на конце В общем, долго ли, коротко ли, я собралась, нашла папку с рекомендациями от Яши и, удостоверившись, что успеваю, побежала в кабинет фон Гирса. Дверь в спальную Надюши закрыла поплотнее - пусть спит.
  Музицировала, сидя за Надюшиным роялем, папенькина любовница - театралка Роза. Музицировала неплохо, должна признать. Под ее пальчиками инструмент рождал ноты еще более гармоничные и сладкозвучные, чем у Нади. От Глаши я уже знала, что кабинет соседствует со спальней и личной гостиной барона - сразу за музыкальной комнатой. Потому разминуться с Розой у меня тоже не было шанса.
  Заметила она меня почти что сразу и не позволила добраться до двери:
  - О, ну наконец-то, милочка, вы явились! - обрадовалась Роза, уже перестав играть. - Только почему без завтрака? Я ведь просила!
  Заметила - и, конечно, приняла за прислугу. С моим везением иначе и быть не могло.
  - Наверное потому, что я не горничная, а гувернантка, - выдавила я фальшивую улыбку.
  - Гувернантка? - опешила Роза и даже повернулась ко мне полностью.
  Хорошенькая... - думала я, разглядывая Розу-театралку исподтишка. - Смуглокожая, черноволосая, с невообразимым разрезом больших карих глаз. Дама совершенно точно была южных, нездешних кровей. Да уж, с такой яркой внешностью и косметикой можно не пользоваться.
  - Ах да, припоминаю, - неспешно продолжала тем временем Роза, - ведь у господина барона есть дочь. Сколько же ей лет?
  - Девять. Простите, я и правда тороплюсь.
  - Постойте-постойте, милочка... И где же? Где этот чудный ребенок - я немедленно хочу с нею познакомиться!
  - Думаю, если Георгий Николаевич хотел бы вас познакомить, то уже сделал бы это, - улыбка опять вышла фальшивой.
  И теперь Роза ту фальшь отметила. Черные глаза, удивленно распахнутые, тотчас превратились в холодные черные дыры.
  - Дерзите, милочка? Зря. Я ведь с вами по-доброму и ссориться не хотела. Подите-ка сюда.
  На каминной полке стояли часы, и стрелки их уже выстроились в вертикальную линию, подсказывая, что сейчас ровно шесть.
  "Может, спешат?" - понадеялась я и крайне нехотя приблизилась.
  А Роза, недолго поискав в ридикюле, вдруг извлекла из него золотую монетку. И положила в мою ладонь, на автомате протянутую. Я просто растерялась. Настоящие дореволюционные деньги я прежде видела только в интернете на специальных сайтах, но никак не вживую! Тяжелая, с роскошным двуглавым орлом на одной стороне и каким-то усатым мужичком на другой.
  - Это вам от меня - подарочек. Как вас зовут, милочка?
  Только тогда я и сообразила, что это взятка. Господи, мне раньше никогда не давали взяток! И, главное, за что? Точно также на автомате я качнула ладонью, звонко уронив монету на паркетный пол.
  И, наверное, очень вовремя это сделала, потому что через миг распахнулась дверь из музыкальной залы, и барон фон Гирс смерил нас обеих недовольным взглядом.
  - Вы опаздываете, m-lle Лазарева. Я ждал вас ровно в шесть.
  - Простите... - пробормотала я и пулей влетела в распахнутую дверь кабинета.
  И страшно удивилась, что барон здесь был не один: позади баронского кресла стояла Вера и недовольно барабанила пальцами по лакированной спинке. Впрочем, с моим приходом она вроде даже смутилась и поспешила уйти. А я успела осмотреться.
  Кабинет был угловым, с огромными окнами аж на двух стенах - очень светлым и, вместе с тем, страшно неуютным. Может, дело просто в холодном ветре с Мойки, который настойчиво дул сквозь рамы. Большой стол, библиотека у стены, сейф и ржавый ключ в деревянной рамке над ним. Занятно. А точно над столом - портрет благородной дамы со светлыми убранными наверх локонами и голубыми глазами. Я, было, уж подумала, что это и есть Любовь фон Гирс... но нет. Дама слишком была похожа на Кики. А еще в ее пышной прическе сверкал драгоценный ободок - точнее, тиара или диадема (никогда их не различала). Украшение - тонкое, хрупкое, изящное, с контрастными на светлых волосах темными камнями круглой формы. Жемчужинами, думаю. Черными жемчужинами.
  - Присаживайтесь, - не глядя на меня, велел барон фон Гирс. Я покрутила головой и торопливо опустилась на диванчик под окном.
  - Меня задержали, - кашлянув, стала я зачем-то оправдываться. - Я давно уже пришла и стояла под дверью.
  - Я видел, что вас задержали. Однако жалованье вам плачу я, потому и распоряжения вы должны исполнять мои, а не чьи бы то ни было.
  Я понятливо кивнула: и не поспоришь.
  - Запомните, Маргарита Ивановна, мне важно ваше беспрекословное подчинение. Я вас нанимаю, плачу хорошие деньги, поэтому вы должны делать все, что я приказываю.
  Я продолжала кивать. Отметила только, что он и не заглядывая в документы знал, оказывается, как меня зовут. Неужто они с Верой обо мне говорили?
  - ...если я приказываю вам явиться в шесть, - продолжал барон усыпляюще нудно, - то вы должны явиться в шесть, даже если начнется пожар; если я задаю вам вопрос, то вы на него отвечаете быстро и не раздумывая; если я велю вам раздеться и лечь - вы должны раздеться и лечь. Молча.
  - Чего?.. - мне показалось, я ослышалась.
  - Не "чего", а "что".
  Георг, с прищуром своих зеленых глаз, вдруг поднялся и обошел стол, оказавшись напротив меня. Почти так же близко, как вчера на лестнице.
  - Марго. Вас именно так все называют, верно? Сколько вам лет, Марго? Двадцать пять? Двадцать шесть?
  - Двадцать семь...
  - Двадцать семь лет. Вы красивы, свободны. Неужто у вас ни разу не было романа с работодателем?
  - Был, - ответила я зачем-то честно. И тем, кажется, удивила барона. Лишь на миг, но я четко осознала его замешательство. Нашла его глаза и вкрадчиво договорила: - только все закончилось плохо. Для него.
  Кто бы мог подумать: господин барон не так уж и непробиваем. Но опять же замешательство его было секундным.
  - Что же произошло? - полюбопытствовал он.
  Я пожала плечам:
  - Он был женат. Хотя врал, что фактически с женой уже расстался. А она, когда о нас узнала, подала на развод и отсудила половину бизнеса, - я притворно вздохнула.
  Вообще-то я приврала: не был он женат. И вообще, у него как раз все отлично, это я полтора месяца жила на антидепрессантах, когда он меня бросил. Но мне вдруг стало интересно, как отреагирует барон на слово "жена". Ведь кого-то он испугался там, в Гостиной Маргариты, в комнатах, принадлежавших его бывшей.
  - Бывает, - заключил фон Гирс преувеличенно бодро. - Не волнуйтесь, Марго, я вас соблазнять не собираюсь.
  - А меня не так-то просто соблазнить.
  - Предлагаете попробовать? - Зеленые глаза снова прищурились.
  Ответить я даже не успела: распахнулась дверь и показались голова и бюст Розы. Она обвела нас быстрым придирчивым взглядом, в котором только слепец не распознал бы ревность, и промурлыкала:
  - Ох, простите... мне показалось, вы звали меня, Георгий Николаевич.
  - Нет, не звал. - Он даже не попытался улыбнуться.
  - Все-все, уже ушла. - Закрывала дверь она мучительно медленно.
  Слух у Розы и правда, как у летучей мыши... Впрочем, надо признать, вошла она как раз вовремя: не знаю, до чего бы мы договорились, не сделай она этого.
  Глупая, глупая Маргарита... в двадцать семь лет до сих пор не уяснила, что красивые, успешные и одинокие мужчины бывают только в дамских романах! Хотя и в романах они всегда с дефектом: или носят в голове тараканов размером с красную комнату, или травят бывших жен ядом. Ну а с твоим везением, Маргарита, и то, и другое, будь уверена...
  Фон Гирса появление Розы тоже, нужно думать, отрезвило. Кашлянув, он нахмурился и снова сел за стол на почтительном расстоянии от меня.
  - Итак, я надеюсь, мы друг друга поняли, Маргарита Ивановна. Беспрекословное подчинение. Я спрашиваю - вы отвечаете. Я приказываю - вы исполняете. Вас устраивают такие условия?
  - Нет.
  Господи, ну кто меня за язык тянет каждый раз отвечать честно? Через силу я выдавила улыбку, когда брови нового работодателя опять вопросительно взлетели.
  - Не устраивают, но выбора у меня нет, - договорила я.
  И уже знала, что долго я на этом месте не продержусь. А барон тем временем понимающе кивнул.
  - Я до сих пор не вижу ваших рекомендаций.
  - Ах да, вот... держите.
  Я аккуратно положила на середину стола документы, что дал мне Яша. Расправила юбку на коленях, сложила руки, как примерная ученица, и стала дожидаться своей участи. Жаль, что за все время я не удосужилась даже заглянуть в рекомендации. Впрочем, барон, пока изучал их, кивал вполне благодушно.
  - Неплохо, - заключил он, наконец. - Хотя мне куда важнее, как вы ладите с девочкой.
  - Отлично лажу! - пылко заверила я. - Не верите - спросите у Нади сами: мы с ней лучшие подружки, честное пионерское! То есть, честное слово...
  Я смешалась под придирчивым пронизывающим до костей взглядом. Буквально чувствовала, как подозрения барона ко мне растут в геометрической прогрессии.
  - Кто вас нанял? - спросил он, в конце концов. - Вы ведь работаете здесь уже третью неделю, как мне доложили. - Так кто позволил вам пройти в дом и познакомиться с моей дочерью?
  Я знала, что этот вопрос мне зададут. Ведь это же я, Марго - быть такого не может, чтобы у меня что-то вышло гладко и по плану! Знала и - думаете, подготовилась заранее? Как бы не так! Барон смотрел на меня с подозрительным прищуром - а я как рыба открывала и закрывала рот да глупо моргала глазами.
  Соврать, что меня впустила Вера? И ведь даже похоже на правду: Яша сказал, наймом прислуги занимается родственница жены. Но... Вера меня терпеть не может. Она не подтвердит мою ложь ни за что на свете!
  - Не сметь мне лгать!
  Барон вдруг оглушительно хлопнул ладонью по столу, отчего я вздрогнула и едва не подпрыгнула на месте:
  - Я предупреждал вас: я спрашиваю - вы отвечаете! Кто вас пустил к девочке?!
  - Никто! Правда, никто. Вышла ошибка... я действительно искала место гувернантки и случайно... совершенно случайно нашла Надину куклу. В парке. А Глаша... Глафира, ваша экономка, увидав меня с куклой, решила, что меня уже наняли - и провела к девочке. Вот и все...
  - Глафира, значит. Хорошо, - он удовлетворенно кивнул. - Вижу, главное правило вы уяснили: я спрашиваю - вы отвечаете.
  Он усмехнулся на очередное мое замешательство:
  - Неужели вы думаете, я накажу Глашу? Не волнуйтесь об этом, Марго. Лучше пойдите к дворецкому, я уже распорядился о вашем первом жалованье.
  Я вымученно улыбнулась в ответ. И, надо сказать, страшно удивилась, когда барон напоследок все-таки спросил:
  - Как дела у Нади?
  Он спросил это с явной заминкой, будто сам с собой боролся.
  - Все хорошо вроде бы... - растерялась я. - Надя здорова, и учителя ее очень хвалят. Особенно по арифметике. Честное слово, она первая девочка на моей памяти, которая всем прочим книжкам предпочитает задачник!
  Я отметила, что губы фон Гирса тронула едва заметная улыбка. И сразу исчезла.
  - Она очень по вам очень скучает, - призналась тогда я.
  Барон же вдумчиво кивнул и сказал мне, что я могу идти. А когда я украдкой оглянулась в последний раз, то мне показалось, что этим вечером он непременно зайдет пожелать Надюше спокойной ночи...
  Глава 8. Ювелирная фабрика
  Впрочем, до ночи еще далеко: день только начался. К восьми, забрав свою Розу, барон фон Гирс уехал на фабрику, и дом погрузился в тишину. Абсолютную тишину, потому что было сегодня воскресенье, и учителя не приезжали. Большинство слуг ушли в церковь (так здесь принято, оказывается), да и у меня числился вообще-то выходной - хотя я все равно осталась дома.
  Мы как раз гуляли с Надюшей по парку - когда, чудом не сбив цветочную клумбу, у ворот с визгом затормозило авто. Приехала Кики с семейством. Я слышала уже, что младшая сестра моего нанимателя замужем, и что у нее двое детей - девочки-близняшки, года на три младше Надюши. Супругу же Кики было лет тридцать: моложавый, симпатичный мужчина с вихрастыми рыжими волосами.
  - Когда ты садишься за руль, сердце мое, я сей же час вспоминаю, что так и не составил завещание... - выбравшись с пассажирского места, первым делом заметил он.
  - Ах, душа моя, ну какое завещание? - отмахнулась Кики. - Все твои деньги, конечно, достанутся мне!
  Они нежнейше улыбнулись друг другу и под руку вошли в ворота парка. Что любопытно, Надюша, даже отбросив книжки, бросилась им навстречу вперед меня - кажется, она едва сдержалась, чтобы с разбега не повиснуть на шее тетушки.
  - Наденька, девочка моя, - обрадовалась ей и Кики, расцеловав в обе щеки, - ты растешь не по дням, а по часам - скоро меня перегонишь! Папенька, конечно, не дома? Ну и не расстраивайся - смотри, что я тебе привезла.
  А привезла она чудеснейшую куклу ростом почти что с саму Надю: девочка тут же расцвела, обрадовавшись игрушке, да и я, кажется, влюбилась в тетушку Кики - до ужаса мне захотелось рассмотреть эту куклу во всех деталях. Но это после...
  - Марго, как я рада вас видеть!
  Я удивилась, что Кики не забыла мое имя. Помнится, мадам Лобанова, другая родственница Нади, и не поинтересовалась, как меня зовут.
  - Вижу, вы совсем поправились, Марго?
  - Да, к счастью, - искренне улыбнулась я. Кики так лучилась хорошим настроением, что не улыбаться в ответ ей было сложно. Я даже сама предложила: - пойдемте скорее в дом, мы как раз собирались обедать.
  Обедали в парадной столовой на первом этаже, куда нам с Надей прежде путь вообще-то был закрыт. Гувернантке, наверное, и нет места за хозяйским столом (ох уж эти буржуйские условности), но я о том вспомнила только за десертом - и то случайно. А господа Вишняковы - такую фамилию носили родственники - не намекнули ни о чем даже взглядом. Да и гувернантка их собственных девочек тоже обедала с нами.
  Люди они были замечательные, и обед прошел в самой радушной атмосфере - даже у Нади глаза горели. Супруги шутили меж собой и нахваливали стол, мы со второй гувернанткой тоже изредка вставляли слово. Что касается близняшек, то ими с удовольствием занималась Надя. Пользуясь тем, что старше, она учительским тоном велела им не шуметь за столом и ровнее держать спину. Удивительно, но командовала она отлично и с явной любовью к этому делу. Я даже испытала небольшое дежавю, когда Надя прихлопнула ладошкой по столу и наставительно выговорила одной из кузин:
  - Запомни, Лиззи, когда я говорю, ты должна слушать, а не смеяться!
  Гены забавная штука, н-да...
  А после обеда, едва мы вышли из столовой, раздался телефонный звонок. Спросили, как ни странно, господина Вишнякова.
  - Это Георг наверняка, - со вздохом прокомментировала Кики, когда ее муж вышел. - Мишель управляющий на фабрике, правая рука моего дорогого братца. Георг его из-под земли достанет, если будет нужно. В прошлом году он к нам первого января в пять утра отправил посыльного и велел Мишелю явиться.
  - Выходит, и сам Георгий Николаевич был в это время на фабрике?
  - Был, - сморщила нос Кики. - Считает, раз он несчастлив в семейной жизни, то и никто вокруг не имеет права радоваться. А впрочем, оставим моего дорогого братца: пойдемте со мной, Марго, я вам тоже кое-что привезла...
  Я отнекивалась, но любопытство взяло верх, и я позволила отвести себя снова во двор - к машине, с пассажирского сиденья которого Кики сама достала большую круглую коробку. С великолепной бархатной шляпкой глубокого винного цвета и пушистыми перьями на боку.
  - Ой, не стоило, это совершенно ни к чему...
  - Вам не нравится? - расстроилась Кики. - А я влюбилась в нее тотчас, как увидела. Неделю страдала, что винный цвет - это совсем не мое. Я в такой шляпке буду выглядеть, как больная чахоткой. А потом вспомнила о вас! К вашим рыжим волосам, Марго, она подойдет как нельзя лучше! Ну примерьте хотя бы, прошу вас!
  Я примерила. И не без удовольствия, надо сказать: в волшебном шкафу в моей ванной были совершенно чудесные шляпки - но злючка-Яков отправил мне только пару самых скромных.
  А вот Кики меня понимала.
  - Вам так идет, Марго... - ахала она, крутясь рядом, - оставьте ее себе, ну ради меня!
  - Я не могу. Боюсь, ваш брат не одобрит...
  - Ах, ну при чем здесь мой брат? - невинно хлопнула Кики пушистыми ресницами. - Самый обыкновенный дружеский подарок! Если хотите, вы тоже можете подарить мне что-нибудь - я буду совершенно не против!
  До чего же забавная дамочка, - удивлялась я и продолжала улыбаться. - Будь она из моего времени - я бы с удовольствием с ней подружилась.
  - Мне нечего вам подарить, - только и развела руками я.
  Но Кики быстро нашлась и полезла в ридикюль. Откуда извлекла мой собственный айфон... Я о нем уже забыла, признаться. А ведь и правда: в последний раз я его видела перед тем, как глупышка-Кики меня переехала.
  - Вы можете подарить мне это зеркальце! - счастливо заключила она. - Совершенно очаровательная безделушка. Вы ее обронили, когда... ну, вы помните.
  - Да, я помню.
  - Такая прелесть! Откуда она у вас? Из Венеции?
  - Почти...
  Кики и правда влюбилась в мой айфон, даже в руки мне его отдала нехотя. Не работает уже, конечно: заряд кончился. И что-то мне подсказывало, что в 1913 я не найду сетевой адаптер даже в Китае.
  В общем, глаза Кики так лучились мольбой, что скрепя сердце я отдала его ей.
  - Вижу, вам очень нравится, Кики, этот... это зеркальце. Буду рада, если и вы примите от меня подарок.
  Эх... "зеркальце" было восьмого поколения. Я даже кредит за него еще не выплатила. Но Кики так по-детски радовалась, что и я улыбалась ей вполне искренне.
  А потом мы обе увидели, что через парк к машине шагает Мишель - с крайне недовольной физиономией.
  - Георг хочет, чтобы я явился на фабрику. Что-то там опять со счетами ... - мрачно прокомментировал он. - Кики, я возьму авто, если ты не против?
  Кики поколебалась мгновение и вдруг предложила:
  - Давай-ка я тебя сама отвезу, душа моя. Заодно выскажу Георгу все, что о нем думаю! Сто лет не видела моего дорого братца.
  - Вы поедете на ту самую фабрику Карла фон Гирса? - спросила я.
  Наверное, очень эмоционально спросила, потому что Кики догадалась:
  - Хотите с нами?
  - Очень! У меня сегодня как раз выходной. Только Надя...
  - О Наденьке не волнуйтесь - за ней присмотрит наша гувернантка. А сама Наденька с удовольствием присмотрит за моими девочками! - рассмеялась Кики.
  Собрались быстро. Я убедилась, что Надя и правда не будет скучать, захватила ридикюль, нацепила новую шляпку. Поколебавшись у зеркала, все-таки мазанула по губам припасенной помадой - и побежала назад к машине. И уже там, забравшись на заднее сиденье, остро почувствовала, что между Вишняковыми произошел какой-то неприятный разговор... Милейшей семейной парой они почему-то уже не выглядели. Поссорились?
  - Я сяду за руль, дорогая, если ты не против, - оповестил Мишель. И веско добавил, чуть-чуть повернув голову в мою сторону, - тем более что это моя машина.
  Кики хмыкнула, сама открывая себе пассажирскую дверцу, и заметила не менее веско:
  - ...которую мой брат подарил мне на двадцать пятые именины.
  - Я не простил тебя отдавать ее мне, Кики. Ты сама решила, что по модным лавкам можно ездить и на извозчике. А я каждый час своего времени трачу на твоего брата - мне авто куда нужнее.
  - О да, каждый час времени! Так в прошлую пятницу ты тоже был у моего брата?!
  Последняя фраза вырвалась из уст Кики чуть ли не со слезами. И вдруг стало очень тихо. Кики сама устыдилась внезапной истерики и отвернулась. Ее муж, сурово сведя брови, тронул авто с места, а я вообще сидела ни жива ни мертва. Признаться, даже пожалела, что напросилась и стала свидетелем этой ссоры.
  Не хотелось бы делать поспешных выводов, но Мишель мне как-то резко перестал нравиться. Да и вел он авто немногим лучше, чем Кики. Я умудрилась получить синяк его стараниями и ехала в полной уверенности, что колеса у "Роллс-Ройса" вдруг стали квадратными. Цветочных клумб он, правда, не сбивал - зато размазал по мостовой парочку голубей и даже не оглянулся. Да и когда остановился, от души хлопнул дверцей и ушел, ни разу на нас не оглянувшись.
  А самообладанию Кики я в тот миг позавидовала от всей души: собравшись, вскинув подбородок, она натянула на лицо привычную улыбку и бодро сказал:
  - Пойдемте, Марго, я покажу вам все.
  Фабрика располагалась на Большой Морской улице и целиком занимала четырехэтажное здание, в котором трудились две сотни мастеров-ювелиров и дизайнеров-художников. Над главным входом - солидная, золоченая вывеска "Ювелирный домъ фонъ Гирсъ"; на первом этаже, за витражными блестящими на солнце окнами отделанная мрамором торговая зала. Обходительный персонал, наряженный в зеленые ливреи, предлагал покупателям испить чашечку кофе, покуда оформлялась сделка. А еще можно было побродить меж витринами и полюбоваться на товар. Специализировался дом фон Гирсов больше на женских ювелирных украшениях, но изготавливал и прочие милейшие безделушки. Шкатулки самых разных форм и размеров, настольные часы, чернильницы, пепельницы, рамки для фото и даже посудные сервизы. Не во всех работах использовались камни, но мастера умудрялись и простой резьбой по металлу делать необыкновенно изящные, притягивающие взор вещицы.
  Меня необыкновенно заинтересовала одна из шкатулок: крохотная, не больше пудреницы, но с тончайшими, будто иголкой вырезанными из серебра розами - красными розами с бордовыми прожилками на лепестках и шипастыми стеблями всех оттенков зеленого. Шипы - не толще волоса, но каждый имеет свой объем. Поразительно тонкая работа...
  - M-lle интересуют великолепные серьги с рубинами и чистейшей воды бриллиантами? - поинтересовался седовласый господин, что предупредительно склонился ко мне.
  От неожиданности я вздрогнула, но дедушка казался вполне безобидным:
  - О нет, только шкатулка, в которой лежат эти серьги. Она чудесная.
  - У m-lle прекрасный вкус, - дедушка улыбнулся в усы. - Эта шкатулка с розами руки самого Карла фон Гирса. Сожалею, m-lle, она не продается, это лишь декор.
  - Не страшно. Готова поспорить, что зарплаты гувернантки все равно бы не хватило даже на крышечку.
  Я опять поздно спохватилась, что ляпнула что-то не то, но дедушка, слава богу, не дал мне этого понять. Славный дедушка.
  - Эта называется эмаль по гильошированию, - охотно пояснил он, видя мой интерес. - Гильош - орнамент, резка по металлу, он и сам по себе выглядит необыкновенно, но знаменитый Карл фон Гирс был первым, кто стал еще и покрывать гильош цветной полупрозрачной эмалью.
  - Да-да, - подхватила и Кики, - до сих пор в России этой техникой владеют лишь единицы, а рецепт эмали хранится в нашей семье в строжайшей тайне!
  Вдруг - я будто укол почувствовала. Чей-то жгучий взгляд на своем затылке. Покрутилась и, лишь задрав голову, обнаружила, что над торговой залой с отсутствующим потолком, на балконе четвертого стоит Георгий фон Гирс собственной персоной.
  Увидела его и Кики:
  - Спускайся скорее к нам, братец! - задорно крикнула она. Но братец, и не шелохнув бровью, продолжал диалог с Мишелем Вишняковым.
  - Ну хорошо. Если гора не идет к Магамеду... За мной, Марго!
  Подхватив юбки, Кики бросилась к лестнице.
  На фабрике, судя по всему, ее знал каждый. По первому же требованию нас пропустили на закрытые для прочих посетителей этажи с основными помещениями: мастерскими ювелиров и студиями художников. А потом и выше, на четвертый, в личные апартаменты хозяина.
  - Ты совсем одичал, дорогой братец! Никакого гостеприимства! - Кики бесцеремонно перебила мужчин на полуслове - обняла фон Гирса за шею и, подтянувшись, чмокнула его в щеку.
  Удивительно, но дьявольски-зеленые глаза барона даже сделались теплее, когда она посмотрел на сестру. Охотно подставил ей щеку и сам коснулся губами ее лба. Хотя отвечал сурово:
  - Это потому, что фабрика - не место для приема гостей, милая сестрица. Ты напрасно приехала, мы с Мишелем заняты. - А после он, так и не удостоив меня взглядом, поинтересовался: - неужто Надя тоже здесь?
  - Надя под присмотром моей Аннушки, - успокоила его Кики. - Хотя твоей дочери было бы полезно хоть иногда бывать на людях.
  - Позволь мне самому решать, что полезно моей дочери, а что нет.
  - Ты неисправимый грубиян, дорогой братец!
  - Уж какой есть, милая сестрица. Ежели у тебя еще имеются предложения по воспитанию Нади, то озвучивай их скорее - у нас полно работы.
  В который уже раз Кики безнадежно покачала головой - впрочем, чувствовалось, что это была не ссора, а обычный стиль их диалогов. Но потом Кики вкрадчиво посмотрел в зеленые глаза брата - и даже тон ее голоса несколько изменился:
  - Во сколько ты отпустишь нынче моего мужа, Георг?
  Брат размышлял над ее вопросом дольше чем нужно, будто она его о чем-то более сложном спрашивала. Занятная семейка фон Гирсов...
  - В восемь, - ответил он, наконец.
  - Я жду тебя дома к девяти, Мишель, - оповестила супруга Кики и, развернувшись, вернулась к лестнице.
  - Всего доброго, - пробормотала я, радуясь, что в этот раз не услышала ни одной придирки.
  Впрочем, рано радовалась. Не успела я подойти к лестнице, как меня окликнули.
  - M-lle Лазарева!
  - Да... - обмерла я.
  Фон Гирс стоял, опершись на перила балкона, смотрел на меня дьявольски-зелеными глазами и мучительно долго молчал.
  "Уволит... - догадывалась я, чувствуя, как от волнения мне нечем дышать. - Прямо сейчас и уволит".
  - И вам всего доброго, m-lle Лзараева, - сказал мне фон Гирс.
  И улыбнулся.
  - А? Ага...
  И мысленно тут же чертыхнулась за это дурацкое "ага". Глупая, глупая Маргарита! Еще и косноязычная, к тому же!
  Но собрала волю в кулак и как могла обворожительно улыбнулась:
  - Мне нужно идти.
  - Идите, - милостиво позволили мне.
  Но, едва я ступила на лестницу - снова:
  - Марго! - Уже чуть нежнее.
  - Да... - обмерла во второй раз.
  - Вам к лицу этот цвет.
  Слава богу, в этот раз я сообразила, что он о шляпке - прежде, чем в снова "агакнула". Но улыбнуться не успела: фон Гирс, будто ничего и не было, уже от меня отвернулся.
  * * *
  И все-таки я неисправимо глупа, права Доротея. Это ведь классический прием "ближе-дальше", который красивые и статусные мужчины просто обожают использовать! Сказать комплимент - и сделать вид, что оговорился. Наорать - и заявить, что не прочь увидеть тебя раздетой на кушетке. И так до тех пор, пока наивная гувернанточка до костей не сгрызет себе ногти, гадая, что же все-таки грубиян имел в виду? Пока сама себя не уговорит, что он не грубиян - а ранимая душа, нуждающаяся в понимании, любви и ласке. Ну и, естественно, разденется и пойдет на ту кушетку - в попытках до той души достучаться.
  Ошибка условной гувернанточки в том, что нет никакой ранимой души. Есть только грубиян с кучей комплексов, которые он умеет разрешать лишь за чужой счет.
  Если я соглашусь играть в игры барона фон Гирса, то горячо об этом пожалею...
  Глава 9. Страшные семейные тайны
  Из здания фабрики я вышла на ватных ногах. У меня раскалывалась голова еще посильнее, чем когда меня переехали на авто. Странное дело, фон Гирс вроде комплимент сделал - а у меня было ощущение, что он душу из меня вынул, потоптался на ней своими лаковыми ботинками и неумело запихнул обратно. Отвратительный гадкий человек! И намеки у него отвратительные! Но глаза красивые...
  Слава богу, была Кики, которая мучиться тяжелыми мыслями мне не позволила.
  - Дедушке в наследство досталась маленькая ювелирная лавка - на Мойке, по соседству с будущим особняком, - бодро принялась рассказывать Кики, когда мы снова вышли на улицу. - Прежде в той лавке только и делали убогие браслеты из года в год. А дедушка за границей выучился, в Италии. Когда в Петербург вернулся, очередь в его лавку была длиною с Невский! А потом расширяться надумал, выкупил это здание на Большой Морской, организовал мастерские, лучших мастеров со всей России набрал. И на обучение их никогда не скупился.
  - Особняк тоже он выстроил?
  - Конечно! Вместе с фабрикой и начал строительство. Для нас, для трех внуков. Марго, он необыкновенно любил нас - души не чаял. Мечтал, как вырастим, обзаведемся семьями - будем все дружно жить в одном большом доме. Наивные мечты стариков...
  Тема вражды между братьями для нее была болезненной, это очевидно. Чтобы не спугнуть Кики, я скорее переменила разговор:
  - Но Георгий Николаевич успешно продолжает дело вашего дедушки, как я вижу.
  - Смеетесь? Георг ничего не смыслит в ювелирном мастерстве. Да, он отличный управленец, но во всем что касается искусства... полный ноль. - Кики снова необыкновенно тяжко вздохнула. - Гриша - вот кто должен быть наследником дедушки. Он поразительные успехи делала в юности! До того, как ушел в свою проклятущую журналистику.
  Пояснять ничего Кики не пожелала. Тем более что мы как раз подошли к авто.
  - Как же я устала, Марго... - бесцветно произнесла Кики, падая на водительское сидение. - Мой муж тот еще кровопийца. И братец не отстает. Не представляю, как я поведу авто. Может, возьмем извозчика?
  - Если хотите, я могу повести, - вдруг предложила я.
  А что? Автомобили начала двадцатого века наверняка работают по тому же принципу, что и двадцать первого.
  - Вы умеете? - насторожилась Кики. И махнула рукой: - попробуйте. Этот автомобиль уже столько пережил, что лишняя вмятина ничего не изменит.
  И спрыгнула с водительского места, освобождая путь мне.
  Автомобиль был невероятен. Маленькая табличка под лобовым стеклом гласила "The Silver Ghost" : кузов у него и правда был посеребренный, отражающий холодный ноябрьский день не хуже зеркала. Огромные колеса, открытый верх, мягкие сиденья внутри и простенькая приборная панель. "Роллс-Ройс" был праворульным, но я четыре года ездила на "Тойоте", так что сориентировалась быстро. Швейцар услужливо помог завести мотор - и автомобиль тронулся необыкновенно мягко. Честно, после вождения Мишеля я ожидала худшего! Но авто и впрямь походило на призрака - плавный и достаточно шустрый.
  Оглядываясь назад, почему-то громко расхохоталась Кики:
  - Глядите! Там в окне мой братец!
  - Где?!
  - Да он чуть шею не свернул, когда вы сорвались с места. Где вы научились водить, да еще так лихо?
  Я лишь пожала плечами - что я могла ответить? Хотя и правда удивительно, что, ненавидя школьную физику, с любой техникой - автомобилями, электроприборами, компьютерами - я моментально находила общий язык.
  - А у меня к вождению совсем нет способностей, - снова вздохнула Кики. - Георг говорит, это у меня от матушки: помню, она тоже не могла тронуться с места, не задев выездные ворота. Георг говорит, я во всем на нее похожа. Может, это и так.
  - Вы, наверное, рано потеряли маму. Как и Надюша, - от души посочувствовала я.
  А Кики воззрилась на меня с крайним удивлением:
  - Боже, вы так говорите, Марго, словно матушка... умерла.
  - А это не так?.. - мысленно чертыхнувшись, ляпнула я.
  - Типун вам на язык! Она жива и здорова, слава богу. Так же, как и папенька. От них вчера лишь пришла открытка из Бадена. А впрочем... в каком-то смысле вы и правы. Я как Надюша: совсем не знала своей матери. Ваша тезка и моя матушка - та еще ветреница, сказать по-правде. Ей было семнадцать, когда она без памяти влюбилась в нашего папеньку, Николая Драгомирова, журналиста и подающего надежды молодого писателя. Папеньке уже шестьдесят три - а он все еще продолжает подавать надежды. Наш дедушка был резко против этого брака, а матушка в один прекрасный день взяла да и сбежала из отчего дома. Они уехали в Европу: обвенчались в Париже, жили какое-то время на юге Франции. В Монако на свет появился Георг, и братцу еще месяца не исполнилось, когда моя матушка-кукушка отправила его с кормилицей в Россию. К дедушке. Своим плачем он мешал нашему отцу писать романы. Через два года та же судьба постигла Гришу, а еще через девять лет - меня. Правда, в отличие от братьев, я родилась в Бицау. Вы знаете, где находится Бицау?
  - По-правде сказать, нет...
  - Вот и я не знаю, - развела руками Кики. - А я там родилась.
  Оторвав взгляд от дороги, я поглядела на Кики и сочувственно покачала головой. Кажется, у нее с братьями детство было не менее печальным, чем у Нади.
  - С тех пор вы ни разу не видели вашу мать?
  - Ну что вы - конечно видела! Примерно раз в пять лет матушка начинает бракоразводный процесс с папенькой. Со скандалом, оповестив все газеты, она приезжает в Россию и ровно два месяца сжигает в камине каждое пришедшее от отца письмо. Потом за нею приезжает папенька, и... ох, лишь Шекспир в силах описать глубину той драмы, что происходит здесь в такие дни. Зато потом наши родители снова наглядеться друг на друга не могут - и уезжают в очередное свадебное путешествие.
  - Вижу, вы обижены на родителей... Георгий Николаевич поэтому носит фамилию деда? Тоже из-за обиды?
  Кики с сомнением пожала плечами.
  - Я об этом не думала. Наверное. Георг всегда был таким - жестким и принципиальным. А еще заносчивым без всякой меры: вечно ему надо быть первым и лучшим. Собственно, и он и был лучшим. В учебе, в делах, в отношениях с девицами... - она понизила голос до шепота: - скажу вам по секрету, Марго, когда Георгу было пятнадцать, он соблазнил мою гувернантку!
  Ну точно. Я же говорила о тараканах? А у моего нанимателя фетиш гувернанток. Спасибо тебе большое, милый братец Яша: надеюсь, ты икнешь сейчас особенно громко.
  А Кики тем временем неспешно рассказывала все более и более интересные подробности о своей семье:
  - Лишь в одном Георг не был лучшим - в ювелирном деле! Точнее, как я и говорила, он в нем полный ноль. Ни спроектировать что-то оригинальное не может, ни даже работать с материалами. У него никогда не было усидчивости для таких занятий. Это второй мой брат, Гриша, сутками мог не выходить из мастерской, пытаясь усовершенствовать свою технику - и Георг его за это ненавидел.
  - Ненавидел... - эхом повторила я. - Кики, я совсем мало знаю Георгия Николаевича, и еще меньше его брата - но мне показалось, что ненависть у них взаимная. Это ведь как-то связано с Надиной матерью?
  Я снова отвлеклась от дороги и увидела, как быстро и опасливо взглянула на меня Кики.
  - Боже мой, не знаю, зачем я вам все это рассказываю... - посетовала она. - У вас талант, Марго, выпытывать тайны! Хорошо, слушайте. Только поклянитесь, что не станете сплетничать о нас с соседями!
  - Клянусь! - пылко заверила я. Яша ведь мне не сосед.
  - Это давняя история, Марго. Та женщина, Надина мать, она не была хорошим человеком. Это она поссорила Георга и Гришу. Мои братья оба учились ювелирному делу в Европе, как дедушка. Но Георг, поняв, что первым в этом мастерстве ему все равно не быть, вернулся домой уже через полгода. Якобы его за дебош выгнали, не позволив учиться любимому делу. А Гриша остался. Учился почти шесть лет - а вернулся с невестой. Она была не нашего круга: дочка нищих эмигрантов, как клещ вцепилась в богатого наследника. Сразу не понравилась ни мне, ни родителям: маменька ее особенно невзлюбила. Дедушка, единственный разумный человек в нашей сумасшедшей семье, долго пытался вразумить обоих моих братьев - бесполезно. Георг, представьте себе, решил, что влюблен в невесту брата! И эта особа сопротивлялась его напору недолго. Она бросила Гришу и сделалась невестой Георга.
  Меня словно громом поразило от этих слов. Я, признаться, много чего передумала о Надином отце, но почему-то мысль, что он мог повести себя настолько мерзко и подло, меня до сих пор не посещала...
  - Это правда? - не желала верить я. - Брат отбил невесту у брата?
  - Увы. Георг, как видите, тоже похож на нашу мать: унаследовал ее редкостный эгоизм. Если он чего-то хочет, то добивается этого. А чувства прочих людей - побоку. Он всегда таким был.
  - Поверить не могу... Тогда и началась их вражда, наверное?
  - Нет, - отмахнулась Кики. - Нужно знать Гришу. Он полная противоположность Георгу, он почти святой. По крайней мере, был таким десять лет назад. Он простил их. Мне сказал, мол, ну что ж, сердцу не прикажешь; Георга поздравил со свадьбой, а этой особе пожелал счастья и поцеловал ручку на прощание. Мне тогда было пятнадцать, я хорошо все помню. Гриша разве что на венчание не остался: снова уехал учиться ремеслу, теперь на Восток.
  - А потом?.. - настырно расспрашивала я, уже зная, что ничем хорошим эта история не кончилась.
  - Семейная жизнь у моего братца сперва шла неплохо, лгать не буду. Родилась Наденька, Георг даже сделался мягче, добрее. Все было неплохо, да. Пока не вернулся Гриша. Он вернулся другим, совершенно другим. За эти четыре года он возмужал по-настоящему, успел сделать себе имя, как ювелирному мастеру, да и брату уже мог дать отпор. А Георг... что-то ему там показалось. То ли Гриша не так посмотрел на его жену, то ли жена на Гришу. Он нанял детективов - следить за женой. А те доложили, что она регулярно бывает в гостинице, где остановился Гриша. О том, что было дальше, я не могу говорить без слез, простите, Марго...
  Мы уже приехали, я остановила автомобиль у ворот, но прервать разговор - боялась. Кажется, Кики единственная, кто мог рассказать правду о Надиной матери. Лишь бы ее не спугнуть.
  - Это было так страшно, Марго, так страшно... - Кики и впрямь плакала, хлюпая распухшим носом. - Когда я вбежала туда, в гостиничный номер следом за Георгом... когда он выхватил револьвер, когда направил его на Гришу... я знаю, я точно знаю, Георг убил бы Гришу. Он выстрелил бы - я видела это по его глазам. Его глаза - они такие... словно них сам дьявол живет. В кого он такой? Наш отец кареглазый брюнет, а Георг ничуть не похож ни на него, ни на матушку. Ох, я плохо помню, что было дальше. Я цеплялась за его руки, загораживала собою Гришу, плакала, умоляла одуматься... Шесть лет прошло, Марго, а я до сих пор, как бываю в церкви, благодарю Господа, что Георг опустил тогда револьвер. Он не сделал ничего, уехал оттуда. А когда мы с ним вернулись домой, то узнали, что она уже мертва. Выпила что-то. Не смогла жить, зная, что натворила. У вас нет платка случайно? Я совершенно расклеилась.
  Я спохватилась и поискала в ридикюле. Нашелся платок.
  - А что Григорий Николаевич? - спросила я с нетерпением.
  - Гриша совсем с ума сошел. Он вбил себе в голову, что Георг отравил жену - подсыпал ей что-то в утренний кофе и лишь потом поехал в гостиницу убивать его. Он бросил ювелирное дело. Сменил фамилию, чтобы не иметь ничего общего с братом, а свою долю дедушкиного наследства вложил в создание газетенки, которая только и занимается тем, что подмечает все оплошности Георга. Он хочет погубить собственного брата, Марго. И в этом Гриша столь же дотошен и усидчив, как и в постижении ювелирного мастерства когда-то. Это все ужасно, просто ужасно.
  - Ужасно... - не могла не согласиться я.
  - К слову, - в последний раз всхлипнула Кики, - он и про вас написал в своей газете. Помните тот день, когда вы бросились в ночной рубашке под колеса моего авто? Гриша ведь так и не поверил, что вы простая гувернантка.
  * * *
  Ранние петербургские сумерки застали меня в спальне Любови фон Гирс.
  Не знаю, как я на это решилась. Думала только о том, что, если у меня и правда есть некий волшебный дар, то открыться он должен сейчас. Именно сейчас, когда мысли мои занимает только хозяйка этих комнат. Я бродила здесь - от окна в будуар, и из будуара в гардеробную - уже часа полтора. Мне казалось иногда, что я уже почти что была ею, умершей баронессой. Но я по-прежнему ничего не видела.
  Обессилив, навзничь упала на кровать. Признаться, она была куда мягче и удобнее, чем узкое ложе гувернантки, поэтому задержалась я здесь надолго. Задрала голову наверх. Ухмыльнулась, потому что на разрисованном под фреску потолке была изображена весьма пикантная сцена из древнегреческих мифов - с озорным сатиром и игривой нимфой. А они затейники были, эта баронская чета. Интересно, любила ли она его хоть немного? Или же ею руководил только холодный расчет? Не знаю. Но вот он ее, кажется, любил.
  Мне вдруг ярко представилось, как фон Гирс целовал жену по утрам, когда она лежала на этом самом месте. Впрочем, нет - в то самое утро он ее, конечно, не целовал. Он знал уже, что она изменяет ему с его же братом, и едва ли держал эмоции при себе. Он грубо сдернул с нее одеяло, а потом схватил за руку и швырнул в кресло. Вон в то, у столика со стеклянной крышкой...
  Я поднялась с кровати и подошла к столу. Села в кресло, очень ровно держа спину, как делала бы это баронесса фон Гирс. И что-то изменилось.
  Я и впрямь видела что-то; видела как в тумане шестилетнего прошлого, на этом самом столике стояла чашка кофе на тонком фарфоровом блюдце. Но баронессе было не до кофе, конечно. Она плакала и оправдывалась - а ее муж, сцепив за спиной руки, чтобы ненароком ее не ударить, требовал, чтобы она созналась. Созналась ли она? Нет. Она не стала бы сознаваться. Это глупо. Сквозь слезы она твердила, что его детективы лгут, и что он должен верить ей. Но он не слышал. Он рассвирепел по-настоящему. Он захотел ее ударить, замахнулся, но... опрокинул лишь стол.
  Я сдвинула кружевную скатерть и действительно обнаружила уродливую трещину поперек стекла. А с одного краю и вовсе откололся осколок. Упав коленями на пол, я принялась шарить ладонями по полу. Шесть лет прошло... и все-таки у самой ножки кровати, в расщелине досок паркета, я подцепила ногтем крохотные осколки стекла.
  И все пропало.
  Тумана больше не было, и я даже не могла понять теперь - правда ли я что-то видела? Или только вообразила себе? Смутившись почему-то, я скорее поднялась на ноги, отряхнула юбку. Снова посмотрела на стеклянный столик.
  Если барон и принес отравленный кофе, то чашка, разумеется, разбилась, когда он разгромил все вокруг. Это не он ее отравил. Была вторая чашка.
  ...За окном громко тарахтел мотор, окончательно вернув меня к реальности. Фон Гирс вернулся? Я бросилась, было, приводить вещи, которых касалась, в первоначальный вид - потом, поняв, что их слишком много, плюнула на все и решила, что барон все равно сюда не пойдет. Притаилась, чтобы дождаться, когда он минует вестибюль, но, вместо баронского, услышала почему-то звонкий и бодрый голосок Розы.
  - Нет-нет, Георгия Николаевича со мною нет, - щебетала она, обращаясь, видимо, к дворецкому. - Я приехала одна и по совершенно пустячному делу - мне нужно увидеться с девочкой и этой ее нянюшкой. Есть ли еще кто дома?
  Голос дворецкого звучал гораздо тише, и ответа я не расслышала - да и не слушала особо, озадаченная, зачем мы с Надюшей понадобились папенькиной любовнице.
  - Не волнуйтесь, милый Поликарп Никитич, ступайте к себе: я сама поднимусь в детскую - уверяю, меня не затруднит. - Ее смех и гулкий стук каблучков по мрамору - Роза взбежала по лестнице.
  Что же делать теперь? Сейчас она поднимется, а меня нет... Приоткрыв двери из Левого крыла, я быстро оценила обстановку: дворецкий ушел, и вестибюль был пуст. Однако ж по лестнице мне теперь не подняться - и я поторопилась в галерею, соединяющую с парком: оттуда на "детский" этаж вела узкая служебная лестница.
  Вот только, выйдя в галерею, я оторопела.
  Мужчина, в котором я сейчас же узнала шофера Розы, прогуливался вдоль этой самой галереи и, насвистывая, поглядывал по сторонам. Перепугавшись, что меня сейчас разоблачат, я затихла, прижалась спиной к колонне. Вечер давно уж наступил, галерея освещалась едва-едва, и был шанс, что в темноте меня не заметят. Я так увлеклась, мимикрируя под колонну, что не сразу сообразила: шофер Розы и сам уже не прогуливается - а крадется. Тайком, как вор. А потом он и вовсе присел на корточки возле запертого окна... Между прочим, это было окно Гостиной Маргариты, битком набитой фамильными ценностями фон Гирсов. Шофер увлеченно проводил некие манипуляции с оконной рамой, уже не оставляя мне простора для воображения.
  Испуг мой немедленно сменился праведным гневом, и я, будто не смотрела в детстве "Улицы разбитых фонарей", со всем пылом бросилась к нему:
  - Вы что делаете?! Я сейчас сторожа позову!
  Наверное, я рассчитывала, что грабитель испугается и убежит, как нашкодивший мальчишка. Не тут-то было. Он, конечно, немедленно прекратил свое занятие и поднялся в полный рост - но убегать не думал. Зачем ему убегать, когда гораздо проще пришибить ненужную свидетельницу? Но когда я, глупая Маргарита, об этом догадалась, то уже стояла перед ним нос к носу. И по глазам его увидела - точно пришибет.
  А вокруг вечер, темнота и не единой живой души. Сторожа никакого у нас, кстати, тоже нет.
  Я запоздало ахнула и отступила назад. И больше ничего сделать не успела: "шофер" схватил меня за шею и с силой впечатал в оконное стекло так, что позади что-то хрустнуло: то ли стекло, то ли моя черепушка.
  Никогда я себя не чувствовала такой беспомощной... Пальцами, острыми ногтями я царапала его руку, желая высвободиться, пыталась ударить каблуком по ноге - без толку. С таким же успехом Доротея трепыхалась в моих руках...
  - Пикнешь - придушу! - выдохнул он мне в лицо и сжал горло еще сильнее. А я даже кивнуть не могла, чтобы заверить, что не пикну.
  Хуже всего - иного выбора, кроме как убить меня, у него, похоже, не было. Это знала я, и это знал он.
  ...а потом в темноте под светом единственного фонаря блеснуло лезвие ножа. Не у моего горла - у его. А за макушкой "шофера" показалось бескровное лицо мужчины с прозрачными голубыми глазами. Гриша. Журналист Драгомиров.
  - Отпусти ее. Сейчас же.
  Тонкое лезвие утонуло в складках шеи "шофера" - и уже медленно окрашивалось в кроваво-бордовый цвет. Но до чего же бледным и решительным было лицо Драгомирова, до чего же страшным. Он убьет его, - знала я. И, главное, знала - почему.
  Хватка на моем горле немедленно ослабла, и первым делом, едва глотнув воздуха, я вскрикнула:
  - Не надо! Это не фон Гирс!
  Брови над прозрачными глазами удивленно взлетели вверх. Драгомиров рывком развернул мужчину к себе лицом, и холодная ненависть, которую годами лелеял он, быстро сменилось разочарованием. Со спины он принял шофера-грабителя за собственного брата. И я могла лишь догадываться, с каким удовольствием младший фон Гирс зарезал бы старшего - под предлогом спасения некой девицы...
  Шофер же, не будь дураком, правильно воспользовался замешательством - толкнул Драгомирова в грудь и ударом ноги выбил нож. А после бросился наутек - через сухой кустарник к изгороди. Гриша, и не подняв ножа, за ним; я едва успела вцепиться в его плечо:
  - С ума сошли?! - закричала я, упираясь ногами в землю и его не пуская - Хотите жизнью рискнуть, спасая фамильные ценности?! К черту его, пусть бежит!
  Подействовало. С Драгомирова будто дурман спал: он остановился и, тяжело дыша, оглянулся на меня. Прищурился, только теперь, кажется, узнав мое лицо:
  - Снова вы? - спросил беззлобно. - И опять я вас спасаю. Все еще не боитесь? В третий раз ведь могу не успеть.
  - Спасибо... - неловко пробормотала я.
  - Не за что.
  Шея адски болела, я подумала, что назавтра синяки будут чудовищные - но все равно задирала голову, в слабом свете фонаря стараясь рассмотреть лицо "спасателя". Нет, младшенький был совсем не похож на брата. Ничуть. Волосы соломенного цвета, лишь немногим темнее, чем у блондинки Кики, и совершенно обыкновенные серо-голубые глаза. И лицо тоже обыкновенное: узкое, резкое, с тяжелыми надбровными дугами, высоким лбом и грубоватым носом. Ручаюсь даже, что этот нос был когда-то сломан. Может, и не единожды.
  Как бы там ни было, в присутствии младшенького у меня точно не тряслись поджилки, потому и чувствовала я себя куда свободней.
  - Вы снова шпионили у забора? - даже попробовала пристыдить я. - Вы что, все свободное время здесь проводите? Я вам благодарна, честное слово - но вам самому-то не жаль тратить свою жизнь на вот это все?!
  Но Драгомиров меня и не слушал. Отыскал в чахлой траве свой нож - весьма непростой, кстати, с красивой резной рукояткой - вытер о носовой платок чужую кровь и странным образом убрал клинок куда-то в недра рукава. А потом направился прочь.
  - Вы куда? - растерялась я.
  Поторопилась, было, следом; вышла в парк, но видела уже только его спину в мятом плаще. И, вопреки собственным словам, вдруг подумала, что совсем не хочу, чтобы он нашел себе другое хобби и перестал караулить у забора.
  Словно в холодный осенний день кто-то накинул тебе пальто на плечи - а ты боишься, что его вот-вот заберут обратно.
  Глава 10. После заката
  Барон приехал поздним вечером, и - показалось ли? - но, по-моему, он не очень-то обрадовался, застав Розу в вестибюле своего дома. К слову, искала она нас с Надей по совершенно пустячному поводу, что только укрепило мое недоверие к папенькиной любовнице. Этот ее шофер и в самом деле хотел ограбить особняк? А Роза, что ли, нарочно отослала дворецкого и отвлекала нас? Я бы с удовольствием записала эту дамочку в грабители... Да только в доме была еще Вера, которую, по логике вещей, Роза должна была бы отвлечь первым делом. И, раз не сделала этого, то, может, ее совесть чиста? Может, этот шофер замыслил все в одиночку? Или вообще "светлая" мысль об ограблении пришла к нему внезапно...
  Как бы там ни было, я мрачно наблюдала за парочкой из окна Гобеленовой гостиной. И снова заметила, что за ними же наблюдает и Вера, стоя на лестнице. Тайком, исподтишка. В какой-то момент она не выдержала: фыркнула чуть ли ни в голос и взбежала на один пролет вверх - на "детский" этаж.
  - Вижу, и вам не по душе эта театралка, - заметила я, когда она со мной поравнялась.
  Вера вздрогнула, устыдившись, наверное, что ее чувства так очевидны, но тотчас надменно свела брови:
  - Разумеется, не по душе. Что мне отвечать, если Надюша спросит, кто она такая?!
  Выкрутилась тетушка Вера.
  Сколько ей? Моя ровесница, наверное - то есть, еще молода и в самом соку. Не знаю: может, в 1913 женщина двадцати семи лет - уже безнадежно старая дева, которой пора бронировать место на кладбище, но мне казалось, Вера остается в доме не ради одной лишь племянницы. Что-то еще держало ее здесь.
  Просто нужно было видеть, с какой невысказанной тоской она смотрит на фон Гирса, когда думает, что никого нет рядом.
  И как покрывается красными пятнами ее лицо, стоит зазвучать где-то переливчатому смеху Розы.
  И как подолгу Вера и фон Гирс беседуют в его кабинете по утрам, пока Роза музицирует в гостиной. Идиллия. Как пить дать - тетушка надеется однажды стать новой баронессой. А тут Роза откуда ни возьмись. Сомнительно, конечно, что фон Гирс на этой Розе женится - и все-таки побеспокоиться заставляет...
  Интересно еще, как давно Вера живет в особняке? Приехала после смерти сестры? Или чуть раньше?
  Барон фон Гирс - шикарный мужчина, глупо с этим спорить. Никто из моих бывших рядом с ним не стоял. Наверное, он способен вскружить голову любой девице, особенно неопытной. Ну а влюбленная неопытная девица - она как мартышка с гранатой. Уж я-то знаю. Способна ради великой своей любви на такие сумасшедшие поступки, что диву даешься.
  Впрочем, что-то меня занесло. Я скорее отмахнулась от страшных мыслей и, вслед за Верой, отправилась в детскую - укладывать подопечную спать.
  * * *
  Разумеется, отец опять не навестил Надюшу перед сном. Но девочка уже и не ждала. Впечатлений сегодняшний день принес уйму - и вскоре она крепко заснула.
  Вера ушла.
  Я, включив маленький ночник, долго сидела с книгой в кресле возле детской кровати. Прислушивалась к мерному дыханию девочки и надеялась, что отгоняю монстров, которые могут потревожить ее сон. А еще я хотела убедиться, что Надя точно спит.
  Когда дыхание девочки выровнялось окончательно, я осторожно, стараясь не разбудить, подняла Доротею, сидящую на уголке Надиной постели. Потушила ночник и вместе с куклой на цыпочках отошла в дальний угол просторной детской. Доротею усадила на подоконник, сама запрыгнула туда же.
  Свет зажигать не стала: зрение привыкло к темноте, и я совершенно точно уловила момент, когда стеклянные глаза куклы с тихим щелчком повернулись в глазницах.
  - Ну? - требовательно спросила она. - Ты была в комнатах баронессы?
  - Тихо!
  Я выразительно указала глазами на спящую Надю, мол, услышит. Но кукла лишь поморщилась фарфоровым личиком и, не понижая тонкого голоска, заявила:
  - Надя меня не услышит! Неужели ты думаешь, Маргарита, я не поговорила бы с нею, если б могла! Только ты меня слышишь! Глупая твоя голова!
  - Почему?..
  - Об этом тебя нужно спросить. Может, мой голос вообще плод твоего воображения, - кукла мерзко захихикала. - Думай сама, думай, Маргарита! Ты ведь была в комнатах баронессы! Ты видела! Что ты сделала, прежде чем увидела?!
  - Ничего... - растерялась я окончательно. - Я лежала на кровати. А потом села в кресло. Я даже не уверена, что там было что-то! Все происходило как в тумане... и все-таки я четко осознавала, что все случилось именно так, а не иначе. Я не видела это, Доротея, я знала, что все было так. Словно я прикоснулась к чужой жизни. А еще... еще такой же точно туман уже был в моей жизни. Давно, в детстве.
  Я нервно облизнула губы, не зная, стоит ли рассказывать. Вдруг Доротея и правда плод моего воображения - а я тут распинаюсь? Но "плод" прикрикнул:
  - Ну?!
  - Я была тогда совсем маленькой, - нехотя продолжила я, - и родители подарили мне куклу на день рождения. Мою первую куклу. Ее звали Таня, и она была той еще хулиганкой. Минуты не сидела спокойно. Мы много смеялись, шутили, как подружки, проказничали... Маму это злило. Она думала, я нарочно устраиваю беспорядок, шум, пугаю младших сестер - а потом валю вину на куклу. Мама пригрозила выбросить ее, если я не прекращу так себя вести - и после этого Таня со мной не говорила. Никогда. Но я все равно все-все знала о ней, Доротея! И о ней, и обо всех следующих куклах! Я потому, может быть, и любила их так сильно, что, стоило мне коснуться кукольного тельца - каждая будто делилась своей историей. Делилась прошлым, будущем; просила моей помощи или сама обещала помочь. Они все для меня как живые, понимаешь? Но я привыкла к этому, давно привыкла. Я искренне считала, что это все моя фантазия, и что я на самом деле выдумываю небылицы, а потом ношусь с ними, вместо того, чтобы заняться чем-то полезным. Вместо того чтобы жить серьезно и правильно, как все нормальные люди живут!.. Но сегодня, в спальне баронессы, я все вспоминала. Сначала пришел туман, как и тогда, в детстве, а потом вспышка - и я вспомнила, Доротея, как Таня со мной говорила, и вспомнила, что это не выдумка! А потом так же ясно, как истории своих кукол, я стала слышать истории вещей и мебели в той комнате. Они просто делились со мной тем, что помнили... Господи, я, наверное, и правда сумасшедшая...
  - Нет, - писклявый голос Доротеи показался даже чуть менее отталкивающим. - Просто это и есть твоя сила, Маргарита: видеть живое в неживом. Это великий дар, если уметь им пользоваться! Ведь каждый неживой предмет обладает памятью - он много видел и много слышал. Ты одна из немногих, Маргарита, кто может это прочесть. Ты ведь понимаешь, что я просто кукла? А куклы не умеют разговаривать. Хотя они многое могли бы рассказать.
  Что ответить на это, я не знала. Тысячу вопросов мне хотелось задать... но мой взгляд упал на окно, и само собою вырвалось только:
  - Доротея, гляди, снег пошел!
  Крупные белые хлопья как бабочки парили в ночном небе и медленно тонули в черных водах Мойки. Зато перила, мостовая, брошенное у крыльца авто светлели на глазах, покрываясь слоем пушистого снега. Первый снег в ноябре 1913 года. Не желал им укутываться только одинокий мужчина без головного убора и в мятом плаще.
  Он стоял, опершись на ограду набережной, и смотрел как тонет в Мойке снег. Гриша. Не ушел все-таки. Я хорошо понимала, что стоит он здесь не для того, чтобы защитить меня - наоборот, обрадуется, если его брат вдруг начнет меня убивать, да еще и при свидетелях. И все-таки я была рада, что он не ушел...
  И тут я вздрогнула - потому что темноту в детской прорезал луч света из-под двери.
  * * *
  Кто-то стоял там. Я ахнула, дрожащими руками схватила Доротею и зачем-то зажала ей рот. Сама затихла на подоконнике.
  А в комнату вошел барон фон Гирс. Оставил газовый светильник за дверью, закрыл за собою и шагнул в темноту. Я не дышала. Один лишь его взгляд на проем окна - и он меня увидит. Но он смотрел не на окно, а на спящую Надюшу. Смотрел долго, будто вслушивался в ее дыхание. Убеждался, что девочка спит. Подошел к постели и, опустившись на оба колена, осторожно погладил пальцами ее волосы. Тихо, едва-едва.
  В темноте я не видела почти его лица, но сама поза, осторожные касания дочкиных волос - все говорило, что он крайне уязвим сейчас. Ручаюсь, он боялся быть застигнутым куда больше, чем я...
  Долго ли он пробыл у Надиной постели? Не знаю, мне казалось вечность - так медленно тянулось для меня время. Даже когда барон поднялся во весь рост, чтобы вернуться к двери, я не расслабилась. И не зря, как оказалось.
  Там, у двери, уже потянув ручку - он вдруг резко обернулся. На окно. На меня.
  Сама ли я себя выдала, или это случайность, но я страшно перепугалась. Подбирала слова, чтобы хоть что-то сказать, робко встала с подоконника, протянула руку...
  А он в ужасе попятился, наткнувшись спиной на дверной косяк.
  - Ты?! - Фон Гирс вскрикнул так, что я услышала неподдельный страх в его голосе - вперемешку с попыткой этот страх заглушить. - Зачем ты мучаешь меня? Зачем ходишь следом?! Прочь!
  Только теперь к нему и вернулось самообладание: фон Гирс схватил оставленный за дверью светильник, поднял и взмахнул им над головой, озаряя всю комнату.
  Господи, боже... он видит свою жену. Я поздно сообразила, что, глядя на меня против света, он в силах рассмотреть лишь женский силуэт. И поспешила успокоить: сделала еще шаг, вышла на середину комнаты:
  - Не кричите, Георгий Николаевич... - попросила я. - Надю разбудите. Это всего лишь я.
  Гримаса ужаса еще не сошла с его лица. Он будто до сих пор видел свою мертвую жену. Смотрел на нее - а на него смотрела я.
  - Папа... папочка, это ты? - сонно завозилась Надюша.
  И тем спасла нас обоих.
  Ее отец словно по щелчку вышел из оцепенения - но так и не сказал ничего. Молча попятился к дверям. Я же бросилась к девочке, уговаривая ее не волноваться.
  Когда же снова обернулась на дверной проем - фон Гирса уже и след простыл. Только распахнутая дверь подсказывала, что он действительно здесь был.
  * * *
  В эту ночь я почти не спала. Сначала успокаивала Надю, потом сама ворочалась без сна и даже под утро не угомонилась. Еще не рассвело толком, а я уже встала и даже самостоятельно оделась - с четким осознанием, что мне нужно вырваться из этого дома хотя бы ненадолго. Пройтись и привести в порядок мысли. Еще лучше сесть за руль, потому как ничто не успокаивало меня больше, чем дорога - но пешая прогулка тоже сойдет.
  Снега нападало порядочно, и растаять он еще не успел. Пожалуй, можно считать, что наступила зима. Я щурилась неожиданно ясному в это утро ноябрьскому небу да осматривалась по сторонам.
  Конечно, я давно уже сообразила, на какой именно улице стоит шикарный особняк фон Гирса. Я хорошо знала эту улицу, да и вообще центр Петербурга знала отлично. Как не знать, если по этим же набережным в пору студенчества мы с однокурсниками гуляли длинными белыми ночами. У одного из череды этих фонарей бывший мой муж впервые меня поцеловал. А вот в этом доме, соседствующим с особняком, в 2018 устроили неоправданно дорогой ресторан, куда уже после развода меня пару раз водил другой мой мужчина.
  Да, я знала эти места как свои пять пальцев.
  И, вместе с тем, я совершенно не помнила в своем времени особняка, даже отдаленно похожего на дом фон Гирса. Занятно...
  Некоторое время я стояла у ворот и пыталась выдумать хоть какое-то объяснение этой странности. А потом обратила взор на соседний дом, тот самый, с будущим рестораном. Помнится, Кики рассказывала, именно там располагалась когда-то первая ювелирная лавка Карла фон Гирса.
  Сейчас это здание было обыкновенным жилым домом, и на первом этаже снова располагалась какая-то лавка. Ничего здесь не напоминало о знаменитом ювелире. Из любопытства я даже решилась обойти здание, тем более что его подворотня не была ничем огорожена. И со двора мне, конечно, открылся вид куда более заброшенный: фасад как с подарочной открытки, задворки как из фильма ужасов - типичный Питер.
  Имелся здесь, разумеется, и черный вход - под ржавым покосившимся козырьком, но с неожиданно крепкой деревянной дверью. Табличек нет. Хмыкнув, я дернула дверную ручку - не поддалась. А ведь, судя по нетронутому снегу под ногами, ходят здесь редко. Зачем же такая крепкая дверь?
  А потом я невзначай смела налипший на дверные доски снег и увидела вырезную на старой древесине такую же старую розу. Розу - точь-в-точь как на стенах по пути в Гостиную Маргариты, у меня даже дыхание перехватило! Это ведь действительно первая ювелирная лавка Карла фон Гирса. И его мастерская тоже наверняка была там. Вот бы попасть внутрь...
  Впрочем, я быстро спустилась с небес на землю. Сколько лет это помещение заброшено? Десять? Двадцать? Кроме груды хлама там вряд ли что-то осталось. И все-таки...
  Еще подергав ручку, походив вокруг, попытавшись заглянуть в забитые досками окна, я вернулась на улицу. И тогда же, задорно скрипя каблуками по первому снегу, вдруг выдумала себе цель на это утро. Настроение мое тотчас улучшилось!
  "Серебряная стрела". Так называлась газета, над которой начальствовал Григорий Драгомиров, младший братец моего барона. Адрес вчера дала мне Кики, и оказалось, что редакция находится в паре кварталов от особняка: даже извозчика нанимать не пришлось.
  * * *
  Не в пример фабрике фон Гирса, редакция "Серебряной стрелы" располагалась в крохотном помещении, через стенку от какой-то грязной пивной. Двое сотрудников оглушительно стучали по клавишам допотопных печатных машинок, еще двое склонили головы над свежими гранками и вяло о чем-то спорили. Все они как один смолили отвратительные вонючие папиросы, а по внешнему виду не слишком-то отличались от завсегдатаев соседнего трактира.
  Мне пришлось дважды кашлянуть, чтобы хоть кто-то из этой компании меня заметил.
  - Мне нужен Григорий Николаевич, - деловито сообщила я. - Скажите ему, что Марго его ищет - он поймет.
  Оба ленно оценили меня взглядами, чем дали понять, что ничего никому сообщать не собираются - и почти синхронно кивнули куда-то в сторону газетных завалов. Там притаилась дверь в начальственный кабинет, оказывается.
  Чертыхаясь и едва не до панталон задирая юбку, я перешагивала через коробки и прочий хлам - и одну стопку газет все-таки рассыпала. Вернее, прежде я увидела холеное лицо барона фон Гирса во все первую полосу шириной - а потом от неожиданности рассыпала.
  "Новая жертва душегубца?" - гласил огромный заголовок над баронской фотографией.
  И далее статья, по которой я невольно пробежалась глазами.
  Чем дальше я ту статью читала... тем больше негодования рождалось в моей душе, да все к автору этого, с позволения сказать, "творчества". В результате, дверь в кабинет главного редактора я открыла с размаху - а потом гневно припечатала ладонью к столу его паршивую статейку. "Очередная дѣвица преклонныхъ лѣт, - говорилось в ней, - выбѣжела намедни въ чемъ мать родила изъ воротъ особняка извѣстнаго мерзавца и душегуба Георгiя фонъ Гирса. Дѣвица, очевидно, является кокоткою, по собственной волѣ сдѣлавшейся содержанкою барона-женоубiйцы. Что ждетъ эту бѣдняжку, из корысти своей и глупости ставшую безвольной жертвой кроваваго барона? По всей очевидности, лишь скорая могила и забвенiе..." Продолжение: https://author.today/work/129284
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список