Конец лета, вишни налились, ветер вяло пошевеливает листву деревьев
Всеволод (крадучись идет по саду, за спиной - плетеный короб): Это ить по три рубли если взять... а то и по четыре... А то, опять же, мочить, да мариновать, да сушить если... Бабка пусть сушит, она знает. А коли праздник какой, да не на подводе, а железной дорогой!
В глубине появляется Матвей, внимательно следит за Всеволодом
Всеволод (примериваясь к дереву): Эх, люди!.. Выгоды своей не знают! Тут чистого доходу на тысячи! А коли старое дерево на распил, да на мебеля? Пойдет ли на мебеля? (Начинает взбираться) Да что там, куда уж! Вон бар-то и не видно который год, вишня и гниет. Сторож, говорят, есть, да, поди, пьет давно горькую.
Матвей: Я-те опущу! Стыда совсем не знаешь, али оголодал? (Кривится в улыбке)
Всеволод (озираясь): Дед, ты брось, чего тут сторожить-то? Все одно сгниет, ни толку, ни прибытка.
Матвей: При этом саду еще дед мой служил! Не было тут ворья и не будет!
Матвей стреляет, Всеволод падает и замирает недвижим.
Матвей: Эх, жизнь дурацкая! Сам ведь ни вишенки не возьму, а и точно, пропадает ягода. Да только нельзя ж так! И который год - уж лет сорок, а то и поболе... Лезут все и лезут. А я все стреляю. Жизнь-то прошла, словно и не жил - да и сад гибнет. Прибрать бы этого.