Мне уже давно кажется, что всё хорошее появляется на свет сдуру. Вот так же когда-то на свет появилась я. Может быть, даже и сейчас тот самый случай и родится что-нибудь стоящее. Поясняю для тех, кто не догоняет...
По совету одного хорошего человека два месяца назад начала осваивать десятипальцевый слепой метод печатания на компьютере, называется Solo, прошла с большими муками все 100 упражнений, а поскольку на дворе лето, то закрепить навыки возможности не оказалось никакой. Что прикажете делать? Пох...ть результаты моего титанического труда не могу, вот и пишу то, что сейчас пишу. Кстати, ощущение классное - как будто мчишься на иномарке по пустынному шоссе с запредельной скоростью, и самое главное, тормозить тебя некому. А за рулём ты второй раз в жизни... И всё получается!
Да, жизнь свою я, как говориться, доживаю, а дожить её хочется с каким-то смыслом, потому что иначе и вообще смысла нет.
У кого на чём крыша едет, а мне смысл жизни подавай. Я его с пелёнок, наверное, искала, но пока не нашла. Ищу... Интересно, а может быть у людей с пелёнок крыша начинает ехать?
Самые первые впечатления детства - это то, что происходило в то время, когда мама возила меня в детский сад. Автобус, каждое утро набитый народом, помнить не хочется, а вот чувство свободы, которое приходит после, на улице...Пушистый снег падает, фонари отбрасывают тусклый свет, в котором снежинки кажутся огромными, красивыми, сверкающими. И ты высовываешь язык и ловишь их, они холодные, сочные и вкусные. Мама ругается по обыкновению, тянет тебя за руку в детский садик, а ты слегка упираешься, но идёшь счастливый. Или счастливая. Это неважно.
Однажды в автобусе каким-то чудом оказалась красивая тётя. У неё были синие-пресиние огромные глаза и очень красивые губы. Сейчас я понимаю, что она была вульгарно накрашена, да ещё почему-то в 7 утра, но тогда она такая в автобусе была единственная, а представлений о вульгарности у меня просто и быть не могло. Я потом ещё долго высматривала её в этом самом забитом людьми автобусе, но так и не встретила.
Уже тогда хотелось уединённости, бесконтрольности, самостоятельности. Однажды мама в спешке не развязала мне на шубе пояс, опаздывала на работу, убежала. Для меня появился шанс узнать, что это за неведомый мир там, за дверью. Я выскользнула почти следом, ну, может быть, слегка задержавшись. Мамы на улице не было. Я шла, шла, шла... Было чуть-чуть страшновато, но и как-то необыкновенно, сказочно. Дошла до проходной завода, удивлённый охранник вызвал маму.
- Развяжи пояс,- сказала я. Мама куда-то позвонила прямо из проходной и снова повела меня в садик.
Помню, что часто в этом возрасте ломала руки. Боли совершенно не помню, не больно было. И ломались они как-то странно. Выйдет мама из автобуса, а я у неё на руках сижу уже со сломанной рукой. Она охает, расстраивается - а я ничего не чувствую, даже не плачу. Просто рука плетью висит. Сразу же едем к травматологу. Только и по сей день я к боли равнодушна, научилась не обращать на неё внимания, не боюсь. Потому что давно уже уяснила, что это неважно, что в этом мире есть масса куда как более важных вещей. К врачам иду только в крайнем случае, если, скажем, перелом мешает работе.
И всё-таки снежинки, тающие на языке, самое яркое впечатление моего детсадовского периода. А ещё... Нет, пожалуй, не страсть к путешествиям, даже не красивая тётенька и уж, конечно, не сломанные руки, а КНИГИ. Любименькие мои, самые-самые детские, с тонкими бумажными обложками - Чуковский, Барто, сказки... Кто же мне читал-то их? Совершенно не помню. Помню, как хотелось научиться читать самой, чтобы никого каждый раз не упрашивать, помню, как читала книги в детском саду детям, которых воспитательница усаживала вокруг меня, уходя ненадолго по своим личным делам. Благодаря одарённому ребёнку, у неё такая возможность теперь была. Оставалась только нянечка, которая, не обращая на нас внимания, гремела посудой, готовясь к обеду. Периода, когда училась читать, совершенно не помню, видимо, он был короткий и совершенно нетрудный.
Весь остаток детства ушёл на приставания к родителям, чтобы покупали мне книги. Я проглатывала купленные и требовала новую порцию. Вместо мороженого, пирожного и прочих вкусностей просилась книга. Мой самый удачный трофей - "Три толстяка" Юрия Олеши - до сих пор сохранился в моей домашней библиотеке. Он стоил мне трёх часов слёз, по рублю за час, потому что именно три рубля мама отдала за книгу, сколько нервов при этом потратили родители, меня не интересовало. Моя дочь вся в меня. Яблочко от яблони недалеко падает. Позже сберечь здоровье и некоторые деньги им помогло наличие библиотек. Библиотекарь не верила, что за три дня я могла прочитать 7-8 книжек и поначалу устраивала мне экзамены, подолгу расспрашивая, о чём я читала. Я не догадывалась о её подозрениях и принималась красочно и с наслаждением рассказывать, думая, что она просто пока не читала эти книги. Так хотелось её заинтересовать. Чуть позже она только мне давала и по 8-10 книжонок в то время как остальные получали не более трёх положенных. Она не знала, что я была записана в двух библиотеках.
Потом количество библиотек выросло до четырёх.
Страсть к чтению - это от отца. И вообще много чего от отца: интерес к технике, фотографированию, умение играть в шахматы, ловить рыбу, страсть к путешествиям ...
Но детство прошло, как проходит всё. На смену ему пришла школа. Это особая жизнь. Интересная, но очень отдалённо связанная с понятием свободы. Слишком уж много в ней было запретов и обязанностей. Да мало чего и хотелось тогда. Нечему было хотеться. Книг интересных и тех в продаже не было. Родители старались, чтобы мы жили без нужды, но мы росли, нас было трое, мы хотели есть, пить, одеваться, поэтому зарплаты хватить на такое количество растущих детей не могло. Копейки, сэкономленные на обедах, я тратила на книги и фотографирование. Отцу уже к концу первого класса стало стыдно ходить на собрания, потому что на каждом из них изрядное количество времени учитель рассказывал о моих заслугах, а он был застенчивый человек. На родительские собрания очень редко стала посылаться бабушка. Потом перестала ходить и она за ненадобностью. С шестого класса, чтобы не отвлекать пустяками от дел своих родителей я стала сама расписываться за них в дневнике. До самого окончания школы родители больше моих дневников не видели.
С окончанием школы и вовсе началась самостоятельная жизнь. Никому особо не докладывая, я поступила туда, куда хотела, и начала учёбу. Родители оценили мою независимость, она их вполне устроила, и перестали вмешиваться в мои дела совершенно.
В компетенцию не входит
Мне не нравится, когда на улице идёт дождь. Теперь не нравится...
Я Макс. Есть ещё Сандро, Филл, Слэй и Наота. Так мы зовём друг друга, и эти имена для нас стали привычнее родных. На планете Дождей наш экипаж пребывает больше недели, но мы так пока и не адаптировались из-за сложных климатических условий, постоянных ливней. В бортовом журнале нашей станции слово "дожди" встречается чаще других. Например, на двадцать третьей странице оно употреблено двадцать один раз. Считал я, конечно, от скуки, надо же в такую погоду чем-то заниматься в свободное от работы время.
Если бы не дожди, эта планета, скорее всего, мне нравилась бы. Здесь всё как у нас. Такие же дома, улицы, деревья, машины. И люди такие же. На погоду они внимания не обращают, да и что толку обращать, если дожди здесь льют в среднем двести девяносто пять дней в году. Ходят в плащах с капюшонами, с огромными зонтами и в калошах или сапогах. Животных на планете мало. Впрочем, жители, наверное, предпочитают держать их дома, а не выгонять под дождь. Нас направили сюда со специальным заданием, но вот уже десятый день я изнываю от скуки, потому что вся моя работа заключается в слежении за показаниями приборов и ведении некоторой документации.
А что следить-то, техника новая, работает исправно. Все показатели я с надлежащей регулярностью заношу в журнал.
На Земле мне нравилось, когда шёл дождь. А здесь страшно. Многочисленные молнии вспыхивают непривычно часто, сопровождаемые гулкими раскатами грома. Часто ощущаю себя новобранцем, попавшим в гущу сражения, только сражение это не на земле, а на небе. Врагов не видно - от этого становится ещё более жутко.
Я почти не выхожу за периметр, хотя устав это позволяет. Часто наблюдаю за происходящим, стоя в дверном проёме, у выхода со станции. Здесь относительно сухо и безопасно. Запах сигареты приятно контрастирует с чистым, наполненным озоном воздухом, а в полуметре от меня хлещут струи дождя и растекаются лужи.
Планета Дождей мало исследована. Люди здесь были всегда. Во всяком случае, мы ничего ещё не знаем о времени заселения планеты. Когда первый космический корабль прибыл сюда два года назад, экипаж засомневался, действительно ли они на какой-то другой планете, а не на Земле. Слишком обыденно и привычно, совсем как на родной планете, текла жизнь дождевиков (так мы окрестили здешних обитателей). Уровень цивилизации почти тот же. Ну, может быть, лет на сорок наша планета и впереди: время рыночной экономики здесь ещё не наступило, но оно уже не за горами. Планета как бы является копией Земли, повторяющей весь путь её развития, как будто кто-то невидимый скопировал земную жизнь, допустив некоторую временную погрешность. Я даже вижу знакомые лица, но опасаюсь откровенничать с инопланетянами. Уверен, что с некоторыми из этих людей или их копиями общался там, на своей планете. Для меня они и не инопланетяне вовсе. Только вот насколько я узнаваем ими, не знаю. Допускаю даже вероятность того, что где-нибудь под дождём мокнет сейчас и моя копия.
Дожди льют неделю беспрерывно. Молнии то и дело разверзают небо. Гремит гром. Никогда бы не подумал, что буду скучать по солнцу. Я так давно его не видел. Кажется, всё отдал бы за лучик, пробивающийся через тучи, затянувшие небо.
Под дождь по-прежнему хорошо спится и читается. А ещё, пожалуй, неплохо думается о глобальных вещах: о сути мироздания, смысле жизни, о том, случайно или нет я оказался на этой мрачной планете и пытаюсь увидеть что-то такое, чего не смог заметить ещё ни один исследователь, побывавший на ней. В общем-то, для этого нас сюда и прислали. Но вот никакого конкретного задания у нас нет. Просто за последний месяц численность жителей планеты, как показалось высоким инстанциям на Земле, стала быстро уменьшаться, и не по причине какой-либо вирусной инфекции или болезней, и уж тем более не по причине возросшего количества естественных смертей, а как раз наоборот - резко увеличилось число несчастных случаев. Сначала заволновались врачи и милиция, а потом уж этот факт привлёк внимание учёных и исследователей. Поэтому я здесь, а не дома, в своей уютной трёхкомнатной квартире с женой и сыном. Впрочем, кто его знает, не окажись я здесь, может быть, в это время был бы на какой-нибудь другой забытой богом и людьми планете.
Почти все члены нашего экипажа - мои друзья. Филл - капитан корабля, его я знаю меньше других, но, по отзывам коллег, человек он честный и порядочный, к тому же отличный капитан, в чём я и сам смог убедиться во время перелёта. Слэй, начальник нашей экспедиции, знаком мне больше: две предыдущие экспедиции проходили тоже под его руководством. Но другом я его назвать не могу: начальство есть начальство, да и разница в возрасте даёт себя знать. Я не могу себе позволить просто так подойти к нему, хлопнуть по плечу и сказать: "Пойдём выпьем, старина!". Может быть, он и понял бы меня, но воспринял бы как сиюминутный порыв, и на этом бы дело и закончилось. Не скрою, мне хотелось бы быть его другом. Скорее всего, когда-нибудь так оно и будет.
Наота - самый молодой член команды, ему двадцать четыре. По-настоящему его в жизни интересуют только две вещи: учение Карлоса Кастанеды и Хакерство сновидения. Он и меня чуть было не увлёк этим, но я вовремя спохватился, поняв, что эти дебри окончательно снесут мне крышу. У него дома живёт ручная ворона, которую он ласково называет "птичкой". Когда-то её с переломанной ногой подобрала его мама, вылечила, птица прижилась и стала в семье всеобщей любимицей. По недосмотру Наоты она часто вылетает на улицу, садится на ветку стоящего под окнами дома дерева и сидит там. Иногда это длится часами. Тогда Наота расстраивается, звонит мне, говорит, что мама его убьёт, потом отправляется искать и находит. После чего довольный звонит мне и сообщает, что его Ворона нашлась, сидит дома радостная. И тогда мне почему-то представляется улыбающаяся ворона, которой я и в глаза-то никогда не видел. Первое, что он спросил в день нашего с ним знакомства, было: "Ты ворон любишь?". Я был сражён неожиданностью темы, но вида постарался не подать. "Конечно", - сказал я, как мне показалось, уверенно, хотя с воронами до этого дня дел не имел и не собирался иметь. Он уважительно посмотрел на меня, и с этой секунды я искренне полюбил всех ворон в мире. Этот парнишка нравился мне своей искренностью, непосредственностью, открытостью, хотя крыша у него съехала, по-видимому, уже давно. С того дня я взял его под свою опеку, словно он был моим младшим братишкой, и никому не позволял его обижать. За его ворону мы теперь переживаем вместе. Как она там?
Сандро - мой самый лучший друг. Когда-нибудь я обязательно напишу о нём рассказ, может быть, это даже будет роман, потому что в нескольких строках о нём мало что можно сказать. Ничем не примечателен внешне, законченный оптимист. Но из-за его ворчливости мне пришлось выучить шесть языков вместо трёх положенных, прочитать массу ненужных для меня книг, пересмотреть много неинтересных для меня фильмов и т.д. и т.п., за что я ему искренне благодарен. Он сумел мне показать мою ограниченность, закомплексованность, вытащил меня из узкого круга моих интересов и затащил в свой. Я стал нравиться самому себе, и жизнь потекла интереснее. Мы с ним похожи своей бараньей упёртостью, только я чаще уступаю и легче иду на компромиссы. Мы похожи и в то же время дополняем друг друга. И это нас вполне устраивает.
Родные места на совершенно незнакомой и чужой планете... Такие же улицы, дома, дороги, знакомые лица... Первые дни меня это здорово раздражало, а сейчас даже нравится. Наоту не привлекают здешние пейзажи, к тому же, он много времени проводит за компьютерами, а я всё чаще и чаще смотрю на улицу, стоя в почти ставшем моим дверном проёме.
Несчастных случаев я наблюдал три. Поскольку камеры транслируют лишь самые оживлённые части города, во всех случаях это были дорожно-транспортные происшествия. Человек попадает под машину, как правило, из-за своей неосторожности. В частные владения жителей камер не наставишь. Да и чего ждать-то? Однако информация о всех происшествиях поступает к нам. Слэй отдаёт приказы, поддерживает связь с Землёй, вместе с Филлом изучает поступающий материал и пишет отчёты, Наота отвечает за камеры и аппаратуру, вообще за работу всей техники на станции, а моя задача - наблюдать, сводить все наработанные данные в графики, диаграммы, таблицы и своевременно относить их Филлу. Сандро работает с особо подозрительным материалом. Он чаще всех делает выезды, общается с представителями различного рода структур планеты, следит за ходом расследований. Кроме этого, у каждого из нас ещё ряд обязанностей, но их можно отнести к разряду мелких и не писать о них.
Честно говоря, голова у меня сегодня занята другим. Вчера я увидел собственную бабушку. И поверить в это до сих пор не могу. Впрочем, от этой планеты я ждал сюрпризов. Скорее всего, предчувствовал, что здесь не всё так просто, как кажется. Но чтобы увидеть собственную бабку - такого не ожидал. Я заметил её на экране монитора. Она торопливо переходила улицу Богдана Хмельницкого (может быть, на этой планете она носит другое название) в районе Учительской. У неё был пёстрый красно-белый зонтик, она смотрела не на машины, а на девушку, которая тоже переходила дорогу, так часто делают пожилые люди, которые боятся машин и плохо ориентируются на дорогах. Картинка длилась всего несколько секунд, но не узнать человека, рядом с которым я жил много лет, я не мог. Я даже помнил этот выцветший зонт. На ней была её любимый коричневый в рубчик пиджак, который, как мне казалось, она не снимала несколько лет. Цветастый платок, непонятного цвета линялая юбка, коричневые старомодные чулки, которые, насколько я помнил, держались на резинках, и, конечно же, чёрные калоши, которые она и на Земле-то не снимала. Баба Дуся, по паспорту Евдокия Тихоновна, при жизни считалась ведьмой. Соседи за глаза называли её колдуньей и боялись. Она носила фамилии. Кривошеева, и, как я предполагал, была родом из той же Кривошеевки, что и известный колдун Стоменов. Но я ничего удивительного в её поведении не замечал. Она мне была попросту неинтересна. В ней не было для меня ничего интересного. Да и маленький я тогда был. Когда она умерла, мне было двенадцать неполных лет.
Безразлична она была не всем. Мой отец её любил, потому что это была его мама, моя сестра, наверное, тоже, ведь вспоминает же она до сих пор, как та плела ей косички, собирая в школу. Я помню, как дразнил её вместе со старшим двоюродным братом, когда родители уезжали садить картошку, а она гонялась за нами с большой эмалированной кружкой и даже ударила Игоря этой кружкой по голове, и у него почти сразу же на темени образовалась шишка размером с куриное яйцо. Он особенно старался довести её, не любил, а я всё-таки чуть-чуть жалел и просто подыгрывал брату. Но мне это совсем не нравилось.
К концу жизни она начала впадать в детство, и в тот злополучный день находилась как раз в нём. Возвращаясь из школы, я столкнулся с ней в калитке. Радостная улыбка освещала её лицо, щёки румянились. Я знал, что она страдает потерей памяти, и в какой-то мере по-своему опекал её. "Ты куда?" - спросил я, предполагая услышать, что просто идёт постоять у калитки, подышать свежим воздухом. Но она, находясь в явном возбуждении и не ожидая встретить меня, выпалила: "Я - домой". "Куда домой?" - растерянно произнёс я, не осознавая, что происходит, ведь другого дома у неё не было. Она неопределённо махнула рукой. И я понял, что она совсем ничего уже не соображает. Я сказал: "Твой дом здесь, не выдумывай", - и довёл её до скамейки, стоящей в ограде у крыльца. Она покорно села. Я зашёл в дом и рассказал всё маме. Та только удручённо покачала головой и начала меня кормить обедом. Когда я поел, бабушки на скамейке не оказалось. Как я понял, она почти сразу же вышла через вторую калитку с другой стороны ограды и направилась "домой". Она часто выходила на улицу, но я испытывал беспокойство. Такой радостной я её не видел давно, и это пугало. Вечером отец пошёл писать заявление в милицию - она не вернулась. А утром его вызвали в милицию: бабушку на Учительской сбил неизвестный автомобиль, и она в больнице, куда её доставили, сообщила своё имя и адрес, после чего умерла. Отец в живых её уже не застал. Она вернулась "домой". Уж не на эту ли планету?..
Как-то незаметно для себя в этот день я выкурил на полпачки больше сигарет, чем обычно. Мысли о бабе Дусе не выходили из головы. Даже работа смогла отвлечь лишь на короткое время. А вечером я стоял в дверном проёме и уже всерьёз думал о прогулке по городку. Знал, что не успокоюсь, пока собственными глазами не увижу. В конце концов, это ведь касается меня, моей жизни. В голове была сумятица, но постепенно, после долгих раздумий мысли приходили в порядок.
На следующий день спокойствие ко мне не вернулось, но я уже на это и не надеялся, а, выполнив необходимый круг обязанностей, отправился на Учительскую. Как выяснилось, она и здесь называлась так.
Всё как на Земле, только церкви, построенной года два назад, не было, на её месте красовался пустырь с редкими чахлыми кустиками. Других отличий я не заметил. И от этого вдруг стало жутко. Знал ведь, что так и должно было быть, казалось, был готов к этому, но только казалось...
Даже скамейка на остановке не изменилась: изогнутая спинка, белые и синие рейки, одна из которых проломилась то ли по чьему-то злому умыслу, то ли под тяжестью сидевших. Только вот краска казалась чуть свежее. Да это-то как раз объяснимо, ведь солнца здесь почти не видно, так, еле заметный мутный диск за нависшими тучами. Газетные киоски на обеих сторонах улицы, супермаркет... Даже клуб игровых автоматов, построенный позже церкви, подзывал прохожих гирляндами разноцветных огней в огромной витрине. Я встал на остановке, и, не привлекая ничьего внимания, стал наблюдать за людьми. Люди как люди... Бабушки среди них не оказалось, что меня не удивило. Если старая женщина и была здесь пару дней назад, то с чего бы ей бывать здесь каждый день?
Дождь хлестал как из ведра, а я всё стоял, стоял, стоял и смотрел, стараясь сквозь плотную стену ливня разглядеть что-то чрезвычайно важное для себя. И разглядел ...
Молния ударила рядом с парнем, торопливо бегущим к автобусу. Казалось, полоснула прямо по нему. Нет, всё-таки рядом. Он вздрогнул от неожиданности, но не остановился, продолжал бежать. Водитель не заметил его, и автобус тронулся. Я видел, как на ходу закрывались его двери. Парень успел просунуть только руку, как массивные створы сомкнулись. Зажало и руку, и полу плаща, балдахином висевшего на парне. И автобус тронулся, не желая пустить в салон несчастного. Водитель ничего не заметил и не услышал криков из-за шума хлеставших с неба потоков воды, а стоящие на остановке, в том числе и я, оцепенели от ужаса, постепенно осознавая происходящее. Парень дико закричал, его ноги ещё успевали за автобусом, но уже через метров тридцать он просто повис - автобус набирал скорость. Люди спохватились, начали звонить куда следует, а я понял, что об исходе происшествия мне так и так придётся узнать на работе, молча повернулся и пошёл...
Анализировать происходящее не хотелось. Настроение испортилось окончательно, а мысли путались. Я пришёл, разделся и сразу же завалился спать.
Утро радости не принесло, но дела отвлекли от мрачных мыслей, и к обеду я почти не помнил о произошедшем. Надеялся, что парень окажется жив и, получив сводку событий, сразу же пробежал её всю глазами: парень скончался в больнице, его тело изрядно потрепало. Подробности я потом уже узнал у Сандро. Салон автобуса был пуст, и на следующих трёх-четырёх остановках тоже царило безлюдье, поэтому водитель гнал машину во всю силу, продолжая не замечать единственного пассажира.
Я был очевидцем происходящего несчастного случая. И что же я видел? То же, что и другие. Да нет, было что-то ещё, что беспокоило меня, не давало забыть о случае. Стоя в проёме двери, сидя у мониторов, я всматривался в окружающий нас мир, силясь понять, что же не так, и опять увидел ЕЁ. Ливень, гром, молнии, а она торопливо переходит через улицу.
На следующий день я никуда не пошёл, предположив, что она там появляется минимум раз в два дня. И через день тоже. Решил пока просто понаблюдать. Через неделю я уже знал с вероятностью процентов в восемьдесят, когда смогу увидеть её.
Дожди шли не переставая. Но погода меня остановить уже не могла. Я выждал ещё неделю и в один из дней отправился на долгожданную встречу. На мне был широкий непромокаемый плащ, отлично сочетающийся с большим чёрным зонтом, украшенным массивной рукоятью, который я держал над головой.
Был уже вечер. Темнело. На улице горели фонари, витрины магазинов зазывали покупателей мягким струящимся светом. Народа почти не было. Я стоял на остановке и ждал.
Как я не готовился к встрече, она появилась неожиданно для меня: одиноко стояла посередине дороги, растерянно озираясь по сторонам. Поблизости никого не было. Я уже хотел было ринуться навстречу, но тут сверкнула яркая молния, как бы перекрывая путь. Она ударила очень близко от меня, над самой головой бабы Дуси. Та пригнулась от испуга.
...И я вспомнил. Это было совсем как тогда, с парнем, точно такой же удар молнии! Я вспомнил и почувствовал, нет, уже знал, что и сейчас должно что-то произойти.
Из-за угла неожиданно появилась машина. На большой скорости она вылетела со стороны улицы Авиастроителей. Это был чёрный фольцваген старой модели с тонированными стёклами. Лица водителя я разглядеть не мог, услышал визг тормозов, приглушённый крик и увидел лежащее по самой середине дороги тело женщины. Одна из её калош лежала в метре от меня. Машина не остановилась, а наоборот, ускорила своё движение и скрылась за углом...
Через десять дней наша экспедиция покинула станцию. Дальнейшее исследование в нашу компетенцию уже не входило.