Евгений Лотош

Ведь каждый, кто на свете жил...

В полумраке обсервационного зала кажется, что, кроме нас двоих, во Вселенной не существует никого.

Звезды, яркие и равнодушные, сияют сквозь толстый лист бронестекла. Отсек вообще не предусмотрен изначальным проектом станции, Мишек со своей сумасшедшей компанией энтузиастов собирали его из подручных материалов. Края грубо прилаженной прозрачной стены неровные и выщербленные, а форма помещения могла бы свести с ума сторонника классического стиля конструирования. Неряшливо приваренные к поверхностям листы бежевой термоизоляции не добавляют отсеку красоты. Однако Мишек страшно гордится своим творением, уникальным в известных ему Вольных поселениях. Он утверждает, что здесь воплотился бунтарский дух Великой экспансии, зародившийся еще в Северной Америке в девятнадцатом веке. Наш главный инженер родился далеко за поясом астероидов и никогда не бывал на Земле, однако считает себя великим специалистом по ее истории, как, впрочем, и по любой теме, которую берется излагать. Например, он с пеной у рта утверждает, что смотровое стекло некогда украшало мостик крейсера Конфедерации, бесславно погибшего при попытке усмирения одного из стародавних бунтов. Я даже не пытаюсь спорить. Мне прекрасно известно, что на боевых кораблях нет ни здоровых окон, ни даже и крошечных иллюминаторов: они не только являются уязвимыми местами, но и нарушают структурную прочность корпуса. Однако мне нравится Мишек. Его самоуверенность, в общем, безобидна, да и лишние комментарии могут вызвать вопросы насчет уже моего личного прошлого. Пусть.

Я мысленно даю себе по морде. Хватит тянуть время, оттягивая неизбежное.

- Сколько раз ни смотрела на звезды, все равно не могу оторваться, - теплая рука Марины обхватывает меня за талию. Женщина крепче прижимается ко мне, опуская голову на плечо. - Наверное, я безнадежно романтична. Да и ты тоже, да?

Молча глажу ее по волосам. Последние сказочные мгновения, которые я стану вспоминать до конца своей жизни. Сумею ли я простить себе хоть когда-то?

И крохотная, сумасшедшая искорка надежды: может, я все-таки ошибаюсь?

- Хочу вернуться на Землю, - мечтательно произносит Марина. - Мечтаю показать Оле настоящий океан. Она не верит картинкам, говорит, что столько воды в одном месте не бывает. Представляешь, сидим мы вот так на скале, а далеко внизу бьется о камни прибой, чайки пищат, пахнет солью и йодом...

Поймав краем глаза яркий выхлоп дюз далеко справа, я резко, можно даже сказать, грубо отстраняюсь и дотягиваюсь до кнопки. Работа сервомоторов, опускающих внешние щиты, отдается тяжелой вибрацией в поверхности, на которой мы сидим, и нас слегка подбрасывает вверх: искусственная тяжесть от вращения модуля здесь минимальна. В наступившей кромешной тьме автоматически зажигаются тусклые лампы.

- Тепло утекает. Хватит. - говорю я. В оправданиях нет нужды, но я все еще пытаюсь сохранить иллюзию прежних отношений.

Марина касается моей щеки.

- Извини, - тихо говорит она. - Я забыла, что для тебя Земля равнозначна Империи. Так и не расскажешь, почему настолько ее ненавидишь?

Я толкаюсь ногами и отлетаю к противоположной поверхности отсека, переворачиваясь по дороге. Теперь мне кажется, что женщина сидит на потолке вниз головой: иллюзия, характерная для землян, не способная возникнуть у уроженцев невесомости, уравнивающей все направления.

- Я наблюдал за тобой, - мой голос сух и бесстрастен. - За тобой и Оленькой, когда ты полагала, что вас никто не видит. Ты сильно ее любишь, верно?

- Ревнуешь? - на щеках Марины появляются очаровательные ямочки. Она потягивается всем гибким сильным телом и переворачивается на живот, медленно дрейфуя в воздухе. - Конечно, люблю. Я же мать.

- Свободный поселок Нью-Веллингтон, - я замечаю, как она напрягается. - Полтора года назад с ним пропала связь. Только четыре месяца спустя пилот грузового шаттла, пришедшего за медью, сообщил, что все станции в поселке разгерметизированы - стены пробиты снарядами гауссовых пушек. Только корабли Земной империи оснащены ими. Шахтеры не успели подать сигнал бедствия: коммуникационные узлы оказались поврежденными изнутри.

- Я слышала, - Марина с трудом сдерживает дрожь в голосе. - Ни одного выжившего. Ужасно...

- Свободный поселок Казачий. Связь пропала семь месяцев назад. Два месяца назад другой грузовой шаттл передал, что поселок мертв. Точно так же ни одного выжившего. Точно так же стены пробиты гауссовыми пушками. Точно так же выведенные из строя системы связи и ни одного сигнала бедствия. И одна маленькая деталь, известная мне совершенно случайно от жившего там друга: за несколько недель до пропажи связи на шаттле контрабандистов на станцию явилась женщина с ребенком, утверждающая...

Я почти не успеваю заметить преображения Марины. Переход от томной расслабленности к собранности стальной пружины мгновенен. Только что она висела у стекла в пяти метрах, и вот уже я с трудом успеваю уклониться от пальцев, нацеленных в глаза. Она хороша: техника драки в невесомости известна ей ничуть не хуже, чем мне. Возможно, нас даже обучали одни и те же инструкторы. Окажись здесь кто-то другой, и он не прожил бы и минуты.

Однако я гораздо сильнее ее и в полтора раза массивнее. При равных умениях у нее нет шансов. Блокировав несколько ударов в пах, глаза, уши и горло, я изворачиваюсь и с силой бью ее головой о поверхность стены, отлетая к другой стороне отсека. Термоизоляция пружинит, и ее череп остается целым, но Марина обмякает. Когда я снова приближаюсь, она еще пытается отбиваться, но движения раскоординированы. Я беру ее за горло, прижимая к стене. Мои ноги упираются в страховочные петли, и наши лица сближаются, словно мы опять любовники, упражняющиеся в акробатических этюдах в пустоте.

- Почему? - хрипло спрашиваю я, преодолевая спазм горла. - Почему Империя не хочет оставить нас в покое? Ведь мы простые рудокопы. Мы честно торгуем со всеми желающими тем, что самолично вытряхиваем из астероидов. Мы никому не мешаем. Мы не посягаем ни на какие имперские прерогативы. В каждом свободном поселке всего лишь одна станция, уведенная с территории Империи, и та изначально является чьей-то частной, а не имперской собственностью. Почему вы нас убиваете? Чем мы помешали?

- Грязному рудокопу... вроде тебя... не понять... - Марина тяжело дышит. Хрящ ходит под пальцами, когда лазутчица сглатывает. - Можешь меня убить... но и сам проживешь недолго!

- Имеешь в виду коммуникационный компьютер, в который запустила вирус час назад? Его уже восстановили. Сейчас мы оповещаем ближайшие Вольные поселения, и не пройдет и недели, как новости доберутся даже до тех, кто находится с противоположной от Солнца стороны. Все жилые станции и цеха нашего поселка уже ускоряются. Только этот модуль, самый старый, неповоротливый и яркий, сохраняет прежнюю орбиту, чтобы подходящие крейсеры ничего не заподозрили раньше времени. Когда прибудут каратели, они не найдут ничего, кроме одинокого старого дома.

Я выпускаю ее горло и отлетаю в сторону. Пистолет из кобуры, скрытой на предплечье под рукавом, сам скользит мне в ладонь. Лицо Марины искажается: ненависть пополам с отчаянием.

- Будь ты проклят... - шепчет она.

- Уже, - я горько усмехаюсь. - Ты спрашивала, почему я так ненавижу Империю. Могу рассказать. Восемь лет назад я был лейтенантом имперского спецназа. Диверсантом. В мои задачи входила борьба с инсургентами, угонявшими промышленные модули в облако Оорта на орбиты, которые слишком дорого, а то и бессмысленно прочесывать крейсерами. Точно так же, как и ты, я находил незаконные поселения - и использовал точно такие же паразитные схемы в передатчиках для превращения их в маяки для имперских кораблей.

- Раз ты здесь, ты предатель. Ты нарушил присягу...

- Я же сказал, что уже проклят. И нарушением присяги, и тем, что совершил в последний раз. Когда к очередному поселку пришли три крейсера, они не стали захватывать угнанные дробилки и плавильные печи: стоимость их возврата в первый астероидный пояс оказалась бы выше цены новых установок. Они приняли меня на борт и расстреляли станции, не вступая в переговоры. Погибло восемьдесят семь человек - обычные мирные люди, пусть даже кто-то и нарушал имперские законы. Из них - шестнадцать детей, некоторые даже младше Ольги. Они до сих пор снятся мне в ночных кошмарах.

Я поднимаю пистолет, направляя ствол в грудь любимой женщине.

- Кем тебе приходится девочка? - снова спрашиваю я. - Отвечай.

- Дочь! - выплевывает Марина. - Родная дочь! Можешь верить, можешь нет. Что ты хочешь с ней сделать?

- Каким же чудовищем нужно быть, чтобы использовать родную дочь как прикрытие...

- А каким чудовищем нужно быть, чтобы убить моего мужа так, как твои "обычные мирные люди"? Его заданием являлось всего лишь предварительная рекогносцировка! Он изображал из себя пилота-торговца и никому не причинил вреда. Ты знаешь, что с ним сделали? Его спустили в дробилку - живым! Привязали веревкой и спускали медленно, да еще и снимали все на видео! Он умирал десять минут, и я просмотрела запись от начала до конца. Я знала, что меня вычислят и убьют рано или поздно. Лишь об одном жалею: что слишком мало отправила на тот свет вашей "свободной" швали!

Марина уже полностью пришла в себя. Ее кулаки стиснуты, грудь вздымается, глаза горят мрачным пламенем. Если бы не пистолет, наверняка она уже снова бы кинулась на меня.

Жестоко оттягивать неизбежное.

Выстрел в замкнутом пространстве больно бьет по ушам. Пуля ударяет ей в грудь и втискивает в стену. Лицо Марины каменеет, и жизнь исчезает из широко распахнутых глаз. Бусины крови медленно плывут в душном воздухе.

Мне не требуются ее ответы, я и так знаю, что происходит. Радикалы в имперской администрации все-таки взяли верх. Империя трещит и рассыпается по швам, не способная контролировать бегущих за фронтир колонистов. Два десятилетия назад такие случаи исчислялись единицами в год. Десять лет назад - сотнями. В последние годы, если верить доходящим через контрабандистов смутным слухам, многими тысячами: налоги становятся все более высокими, а наказания за уклонение - все более суровыми. Отправка на охоту за беглецами супердорогих космических крейсеров означает просто усугубление чудовищных убытков. И Империя решила избрать другую тактику - запугивания и страха, в надежде, что ужас перед загадочной смертью заставит Вольные поселения вернуться назад или хотя бы удержит на месте граждан Империи.

Разумеется, расчет не оправдается: у нас достаточно людей, искушенных в искусстве и физической, и психологической войны, мы сможем им противостоять. Да и без того вся земная история демонстрирует, что террор никогда не является эффективным, когда речь идет о свободе. Он может лишь заставить людей бежать все дальше и дальше, но не заставит их покориться и сдаться. Парадоксально, что настолько простых вещей не понимает Земная империя, одним из основателей которых стали бывшие Соединенные Штаты Америки, некогда возникшие в борьбе таких же вот колонистов против британской короны. И, в отличие от скваттеров, нам есть куда отступать. Мы не ограничены Тихим океаном на западе, как североамериканские пионеры. Вселенная бесконечна, и даже просто в окрестностях Солнечной системы могут затеряться миллиарды небольших поселков. А для решения чисто технических проблем есть такие люди, как Мишек и его ученики.

Земная империя обречена. Созданная для ускоренного освоения ближнего космоса, она не сумела выйти даже за границы первого астероидного пояса. Подобные пароксизмы насилия характерны для рушащихся тираний и свидетельствуют об их близкой гибели. Вот только живущим сегодня от того не легче.

Опять хлопает по ушам: открывается шлюз. Герберт заглядывает внутрь, его взгляд равнодушно пробегает по мертвому телу.

- Шлепнул? - сумрачно спрашивает он. - Эй!..

Здоровяк вплывает в отсек и чуть ли не силой опускает мою руку с зажатым пистолетом.

- Я же говорил, отдай ее мне, - басит он. - И себя насиловать не пришлось бы, и получила бы сука по заслугам.

Да. Она получила бы по заслугам. Несколько лет назад Герберт потерял семью в рейде имперцев и ненавидит их куда больше меня. Даже страшно подумать, какую смерть он выдумал бы для Марины: космос предоставляет палачам слишком много возможностей.

Я убираю пистолет и наконец-то заставляю себя отвернуться.

- Уходить пора, - озабоченно глядит на часы рудокоп. - Иначе потеряем остальных, потом хрен разыщем. Катер ждет.

Он прав. Еще несколько минут - и уходящие со старой орбиты станции отключат двигатели, став почти полностью невидимыми в окружающей их Великой Пустоте. Если навигационная система катера не успеет надежно синхронизировать наши траектории, полное радиомолчание не позволит нам вернуться, возможно, никогда. Да и крейсеры Империи наверняка близко, возможно, уже захватили цели и вот-вот откроют огонь... хотя нет, сначала они должны снять своего агента. По крайней мере, здесь негласный кодекс чести флотскими соблюдается строго.

Толкнувшись, я выплываю в коридор.

Сначала я намеревался остаться в модуле один, чтобы в последний момент включить маневровые двигатели, создавая иллюзию населенной станции и выигрывая скрывающимся лишние минуты. Однако, как выяснилось, на этот помост мне взойти не позволят: совет поселка решил, что навигационный компьютер справится ничуть не хуже. Когда я попытался настаивать, Герберт даже пригрозил, что вырубит меня и затащит на борт катера силой. И он, кстати, сможет: моей подготовкой шахтер не обладает, но толстый слой мышц и жира делает его малоуязвимым к ударам, а грубой силой он отнюдь не обделен. И в невесомости, в отличие от меня, земной черепахи, живет с рождения.

Герберт выплывает за мной.

- Быстрее! - торопит здоровяк, явно нервничая.

- Успеем. За мной, быстро! - бросаю я.

Решение созревает внезапно. Я не могу бросить дочь Марины одну. Даже если имперцы удосужатся прочесать отсеки перед уничтожением станции, в одиночку девочка натерпится жуткого страха. Но они не удосужатся. Поняв, что их надули, флотские просто расстреляют модуль без глубокого расследования.

Нет.

Я быстро лечу, а потом и бегу по пустынным коридорам жилых отсеков, уже покинутых людьми. Мелькают протестующе пищащие шлюзы, которые никто не удосужился закрыть. На полу - следы лихорадочного бегства: потерянные впопыхах вещи, детские игрушки, какой-то мусор. Вот и нужная дверь. Тяжелая створка тихо отъезжает в стену, и я вхожу в темную комнату. Герберт взволнованно сопит позади. Он хоть и бугай, но мозги у него имеются, и куда я направляюсь, наверняка сообразил. Тихо щелкает выключатель ночника.

Шестилетняя девочка возится под одеялом, сонно щурясь.

- Папа... - шепчет она. - А где мама?

Она начала называть меня папой неделю назад, когда у меня не возникало и тени подозрений насчет Марины. Да и я уже начал считать себя отцом, пусть и приемным.

- Мы отправляемся путешествовать, милая, - бормочу я ребенку на ухо. - Мама нас догонит немного позже. Ну-ка, давай на ручки.

Я закутываю ее в одеяло и подхватываю, прижимая к груди. Оленька доверчиво обнимает меня за шею и продолжает сонно сопеть, закрыв глаза. Повинуясь моему взгляду, Герберт нехотя достает из шкафа миниатюрный скафандр, и мы бежим по коридорам, возвращаясь к катеру по своим следам.

Марина, клянусь: я выращу Ольгу как свою дочь, и мне плевать, как отнесутся ко мне остальные. Я не намерен скрывать от девочки правду. Когда достаточно повзрослеет, она узнает все. И если ей захочется отомстить за мать... я не стану сопротивляться.

Насилие рождает насилие. Месть рождает месть. И эта цепочка бесконечна.

Боже, дай нам силы когда-нибудь остановиться!

Январь 2013 г.