Одна, впрочем, симпатичная, но незатейливая в пределах определения "мило", девочка очень любила сомневаться. Бывает, ляжет на диван или около дивана, глаза закроет, кровоток в обратную сторону запустит, и как начнет сомневаться во всем, что под хвост мысленный ни попадет. То есть, какую реалию ни возьми, все для нее не слишком убедительным оказывалось. В душе девочка сомневалась на уровне нейронов, перемещая их из головы в брюшную полость, чтобы ощутить там тепло и тут же засомневаться в собственной душе как исходной информационной прошивке. При этом центром масс девочки все же оставалась голова - там помещался накопитель памяти. Накопитель, являясь бесстрастным носителем, всякий раз выдавал девочке табличную сводку. И как девочка эту сводку ни фильтровала, выходило, что все в ее жизни складывалось правильно, закономерно и счастливо. Событийный поток, фиксируемый памятью, оказывался сладко-молочным, в берегах кисельных. Любой порог молочко плавненько обтекало, и текло себе вверх по наклонной. Именно в этом девочка любила сомневаться больше всего. Она представляла себе внешний мир в виде забавного ёжика, обращенного к ней не иголками, но мягким брюшком, теплым и нежным. И тут же сомнения говорили в пользу лобстеров на ужин перед посажением на стул электрический. При жизни девочка с упоением сомневалась в том, что сама уже умерла. Посмертно же ей полюбились сомнения в существовании жизни как таковой.
Лишь однажды девочка призналась мне, что эта ее любовь к сомнениям и вообще нормальное поведение рефлексанта, - это вовсе не ее любовь, а так, повязка на глаза, потому как если не сомневаться, то будущее, которое и так светло, что смотреть на него без стеклышка закопченного решительно невозможно, совсем ослепит. Оно ведь яснее ясного, белее белого, будущее это, говорила девочка без сомнений. Сомнения - не только шоры, антисептик и контрацептив, а еще и игрушка, которую сам себе под елочку новогоднюю подкладываешь, - в этом мне девочка не призналась. Просто рассмеялась, попросила называть ее мадам Бовари, а потом ласками мучительными до головокружения заставила сказать, что мадам Бовари это я.