Шел солдат с войны. Лютая это была война, долгая. Тридцать лет и еще целых три года воевал солдат с иноземцами, защищал от злых нападок землю родную. Уходил на войну добрым молодцем-красавцем, возвращался с нее не дряхлым, правда, но уже стариком. Побитым жгучими пулями, посеченным острыми саблями.
Некуда было возвращаться солдату. Не осталось у него ни родных, ни близких, да и деревню свою, откуда война его с корнями вырвала, уже и не помнил почти. И решил солдат так:
- Присмотрю я себе деревеньку хорошую, чтобы, значит, в лесочке, на берегу речушки какой-нибудь стояла, да и попрошусь в работники. Даром что не всю силу война к своим рукам прибрала, а уж мастерству всякому, суровая, научила. Даст бог, не пропаду.
Идет он себе, не торопясь, идет, с вольными птицами пересвистывается. Птахи рады, что лютая зима кончилась, живыми остались, весну-красну дождались. Солдат полной грудью терпким весенним воздухом дышит, рад, что смерть, хоть и покусала жестоко, но, безносая, все-таки мимо прошла. Вот и родня выходит, близкая - вольные птицы с отставным солдатом. Чем не счастье?
Как-то под вечер, когда солдат начал подумывать о том, где бы ему голову на ночь приклонить, привела его дорога в светлый березовый лесочек. Березки только-только зазеленели, в сережки принарядились - одним словом, невестушки на загляденье!
- Ну, девоньки, - весело сказал солдат, - ежели вы не супротив будете, с вами я тут и переночую!
- Выходит, вроде как вы не возражаете? - обрадовался солдат. - Вот и порядок в тылу! Вот на этой поляночке, на травушке-муравушке я и заночую, песни ваши колыбельные послушаю. Ох, как долго я не слышал песен-то! Все пушек грохот, да злых пуль свист. Одно сплошное душе беспокойство.
Так приговаривая, стал солдат на ночлег устраиваться. Расстелил на траве шинельку, пулями и саблями побитую, подложил под голову тощий ранец с солдатскими пожитками, да и прилег.
Стал уже, было, солдат дремать под нежный шелест березок, как вдруг слышит, стонет кто-то. Словно ножом по сердцу полоснул солдата этот стон: слышал он на лютой войне, так раненые дети стонали.
И тут жалобный стон снова повторился. И недалеко будто, на другом краю поляны.
Живо вскочил солдат на ноги и поспешил на помощь. И видит он, стоит среди своих примолкших белоствольных подружек березонька, и стройный стан ее расщеплен шальным снарядом чуть не до самой сердцевины. А из глубокой раны жемчужный сок на зеленую траву струится.
- Ах ты, ворог проклятый! - всплеснул руками солдат. - Мало ты людей погубил, так ты еще...
Не стал дальше солдат злого ворога ругать, поспешил березке помочь. Вытряхнул он свой ранец на шинель, схватил чистое полотенце и рубаху, проворно да умело стал березку перебинтовывать - чему-чему, а уходу за ранеными на долгой войне научился в первую очередь. И стоны березки менее жалобными стали, потом и вовсе умолкли.
- Ну вот, красавица моя, - погладил солдат ее белый ствол, - Рука у меня легкая, скольким братушкам-солдатушкам жизнь спасла. И ты у меня теперь не пропадешь. Вовремя ты меня на помощь-то позвала. Не то ветер тебя за ночь-то простудил, солнышко за день припалило. А теперь в медсанбате, выходит, полный порядок. Ну, отдыхай, невестушка милая! Теперь-то тебе оно полегче будет.
Ухаживал солдат за березой до тех пор, пока рана ее совсем не затянулась, и остался на стволе едва приметный шрам..
- Не грусти, красавица, - успокаивал солдат березку. - У меня на лице, смотри какие борозды, а все ничего. Бабы по деревням нет-нет подмигивают!
Стал солдат собираться в дорогу. Собрал свои пожитки, поцеловал на прощанье теплый ствол березки.
- Ну, прощай, доченька! Не поминай лихом старого солдата. Ежели где вблизи обоснуюсь, даст бог еще свидимся!
И тут он услышал нежный шепот:
- Спасибо тебе, солдат! Сколько лет доведется зеленеть среди сестер, столько не забуду твоей доброты и заботы. Жаль, одарить мне тебя нечем.
Удивился солдат такому чуду, рука с ранцем на полпути к плечу застыла. А березка дальше шепчет и ветви свои к нему тянет.
- Сорви, солдат, три моих сережки, да сохрани их на груди своей. Коли доведется тебе обосноваться где, да суженую свою найти, послушай мой совет: одну из сережек у крылечка брось, две другие женушке подари. Скромен мой подарок, да будет он обо мне памятью. А теперь ступай в добрый путь. Счастья тебе желаю!
Пристроил солдат чудесные подарки эти под сердцем, да и пошел своею вольной дорогой.
Долго ли коротко брел солдат по расцветающей земле, только набрел он, наконец, на желанную деревеньку. И лес был рядом, и светлая речка протекала за огородами, и вольных полей вокруг было предостаточно.
- Тут мне и жить-поживать, оставшийся век доживать, - решил солдат и постучал в первую попавшуюся избушку.
Дверь ему открыла старушка с добрыми голубыми глазами.
- А не пустишь ли ты меня, бабушка, ночку переночевать? - спросил солдат у хозяйки.
- Ишь ты, внучок нашелся, - улыбнулась старушка. - Сам-то ты давно ли на себя в ведро с водой смотрел?
Вспомнил солдат свое отражение в пруду, откуда смотрел на него изборожденный шрамами да морщинами старик, и застеснялся.
- Прости хозяюшка! Это я так... По привычке солдатской...
Ну, ладно, заходи коли так, служивый, - распахнула дверь хозяйка. - Дорогим гостем будешь. У меня, у самой-то мужика на войну сразу после свадьбы забрали. И порешил его враг в первой же драке.
Переночевал солдат у старухи, утром засобирался.
- Куда это ты? - удивилась старуха. - Сказывал, будто в нашей деревне надумал обустроиться, аль за ночь передумал?
- Передумать не передумал, - почесал затылок солдат, - а вот стеснять тебя не хочу. Поищу себе пустую избенку.
- А у нас нет тут пустых избенок. Все такие же, вдовые. У кого разве, раз-два и обчелся, мужики есть. Али ты помоложе вдову присмотреть хочешь? - лукаво спросила старуха.
Совсем застеснялся солдат.
- Какой уж там помоложе, - вздохнул он. - Сама, ведь, меня назвала пнем старым. Кто на меня позарится-то?
- А хошь бы и я, - приосанилась старуха и с улыбкой спросила: - Ну, чем не невеста?
"А и впрямь, чем не невеста? - подумал солдат, глядя в ее по-молодому светящиеся глаза. - Сам-то я, каков? А щи, какие у нее отменные! И настойка рябиновая!"
Вот и не пошел солдат искать себе пустую избенку или вдову помоложе, остался жить у старухи. Тут же засучил рукава и принялся поправлять запущенное без мужика хозяйство.
Вечером налили они по рюмке крепкой рябиновой настойки и порешили стать мужем и женой, оба одинокие на всем белом свете.
И тут солдат вспомнил про березкин подарок.
- Постой-ка, мать, - всполошился солдат. - У меня ведь для тебя драгоценный подарок есть!
И он рассказал ей удивительную историю про березку.
Березкины сережки на груди у солдата за это время порядком завяли, но все же были еще упругими и пахучими. Подарил солдат две сережки своей суженой, а третью, как и велела березка, у крылечка бросил. И выпили они по рюмке рябиновой настойки, и стали они с этого момента мужем и женой.
Укладываясь после скромной свадьбы в постель, солдат, покряхтывая, сказал:
- Должно завтра грозе быть. Уж больно старые раны разнылись.
- И то верно, - тоже кряхтя, согласилась старуха. - Косточки мои так и ноют, так и крутят!
Среди ночи они проснулись от небывалого грохота. За окном бушевала гроза. Вспышка одной из самых продолжительных молний вдруг осветила комнату ярче, чем самым солнечным днем, и при вспышке этой молнии солдат увидел, что вместо старухи лежит рядом с ним небывалой красоты молодая женщина. И в ушах у нее острыми алмазными лучиками сверкают березкины сережки.
- Ты кто?! - поразился солдат.
- Это-то я, Ульяна, а вот ты кто такой, добрый молодец? - испугалась красавица.
- А это я, вчерашний солдат, - озадаченно ответил он. - Степан, значит. Муж твой.
И тут солдат привычно прислушался к своему телу и не ощутил в нем знакомой ломоты от застарелых ран, и тогда до него дошел весь смысл березкиного подарка. Он молодо вскочил с кровати и выбежал на крыльцо. Новая вспышка молнии осветила стоящую у крылечка березу, как две капли похожую на ту, которой солдат спас жизнь. Березка приветливо покачала перед солдатом своими молодыми гибкими ветвями и подняла их к предрассветному небу, по которому за темный лес скатывалась гроза.