Самостоятельный мужик Дмитрий Гаврилов неторопливо ехал по степи в родную слободу. Мысли его были печальны как трусца его более чем пожилого мерина. Чтобы уездный землемер Федулкин прирезал к участку три десятины никому не нужного сухого оврага, пришлось этому живоглоту пять рублей отдать. А пятерки - они в поле не растут!
В слободе об этом, конечно, никому рассказывать не стоит: овраг-то был прирезан хоть и из казенных земель, но всяко завистники найдутся. Нажалуются в волостное правление - и земличку-то и отберут. А если удастся года три деяние сие в тайне сохранить, то после уплаты второго поземельного налога земелька в собственности и навовсе останется. Не ахти какая земелька - а своя.
Федулкин же, гад, ехал впереди и распевал песни: радовался, что обобрал честного хрестьянина. Чтоб тебя, гад, громом стукнуло! Только откуда гром-то зимой?
Грома не было, но впереди, за холмом, куда только что скрылся Федулкинский возок, что-то полыхнуло - и до Дмитрия донесся вопль супостата: "Изыди, сатана!". Затем хлопнул хлыст, и удаляющийся визг землемера намекнул самостоятельному мужику, что за холмом что-то интересное случилось. Например, волк на Федулкина напал... А если и взаправду волк, то было бы неплохо его забить и шкуру забрать: линяют волки позже, шкура пока еще теплая, зимняя. И ее можно будет продать. Если волк большой, то рубля за три. А если белый волк... Белых волков в округе никто никогда не видел, но все с младенчества знали, что шкура такого защищает от сглазу, порчи и прочих напастей, а потому стоит очень дорого. Может даже пять рублей.
С этими мечтами Дмитрий завернул за холм - но волка не было. Вместо волка на снегу лежал странный человек, а перед ним чернела голая земля - как будто кто-то огнем полоснул. Точно, вон и трава еще дымится...
"Не иначе, как услышал Господь просьбу мою" - подумал самостоятельный мужик, - "хотя, ведь я же зла пожелал... а вдруг ее нечистый услышал и исполнил?". Но ведь все знают - с нечистым нужно сперва поговорить, душу запродать - тогда он желания и исполняет. Да и человек на Федулкина никак не походил. У человека, вон, лопата хорошая - а у землемера только мерная сажень с собой была. Лопату, конечно, прибрать надо, а человек - ну что человек, он же, по всему видать, помер.
Дмитрий Гаврилов соскочил с саней, взял - на всякий случай - в руку топорик, и с опаской направился к усопшему. Неожиданно мертвяк шевельнулся, поднял голову - и хрипло, но очень отчетливо, обратился в крестьянину по имени. Дмитрий от испуга, выронив топор, упал на колени и, судорожно крестясь, стал молиться...
Очнулся я от боли. Ощущения были такими, как будто на меня плеснули кипятком - причем на всего сразу. Только вот половина физиономии не так горела. Вдали кто-то кричал - наверное, молнии испугался - я же целиком сосредоточился на внутренних ощущениях. Понятно, когда тебя в кипяток макают, трудно сосредоточиться на чем-то ином. Сообразив, что половина морды не так болит просто потомку, что она лежит на снегу, я повернулся, чтобы в него легла и вторая половина. И одновременно с попыткой повернуться открыл глаза.
Мог бы и не открывать: засветка была такая, что все вокруг казалось белым. И только метрах в десяти смутно виднелся знакомый силуэт. Вроде как знакомый... Морде в снегу немного полегчало, и я попытался встать - но из этого ничего не получилось. Вдобавок я почувствовал нарастающую боль в спине - точнее, в самой нижней ее части. Поняв, что самому встать не получится, я заорал что было сил:
- Василич, мать твою так! Помоги же встать! А лучше - вези меня домой, что-то мне совсем хреново...
Заорать-то я заорал, но сил, как оказалось, у меня было маловато. Сознания я вроде бы не потерял, и даже чувствовал, как меня - очень неаккуратно - куда-то кладут, потом все закачалось и поплыло. Но я уже успокоился: сейчас привезут в больничку, добрый эскулап накапает в глаза и сделает укол в... совсем не глаза. И все будет хорошо. Потому что хуже быть уже не может.
В следующий раз я очнулся - или проснулся - уже в другом месте. И, судя по некоторым ощущениям, спустя довольно долгое время. Почему-то пахло кирпичами - красными, свежими - только что из печки. И было очень жарко. Болело у меня всё, но "некоторые ощущения" были столь сильными, что мне пришлось встать - после чего я попытался найти выход из того помещения, где находился. Попытался - потому что видно все было как сквозь очень плотный туман - или как сквозь белый полиэтиленовый пакет: два светлых пятна и что-то темное и коричневое вокруг.
Тактильные ощущения (я медленно передвигался, вытянув вперед руку и пытаясь что-то нащупать) подсказали, что одно из светлых пятен - окно, после чего я, двигаясь вдоль стены в более светлую сторону, вскоре нащупал и дверь. Странную дверь, сколоченную... из горбыля что ли? Ручку нащупать не удалось, но пальцы зацепили какую-то ременную петлю - и дверь открылась, внутрь. Что было за дверью мне увидеть не удалось. Точнее, не удалось разглядеть: все заливал ровный белый свет. Сделав шаг вперед, я понял, что это был не просто свет, а снег: почему-то я был разут и босые ноги снег распознали однозначно.
Я попытался позвать кого-нибудь, но на мой тихий оклик "й, люди, есть тут кто-нибудь" никто не отозвался, и мне пришлось поставить отметку прямо на снегу рядом с дверью: отойти от нее я просто побоялся, так как сам дом при моем странном зрении стал таять в белом мареве лишь только я сделал первую пару шагов от него.
Вернувшись в дом - причем я почти не промахнулся с дверью - я направился к тому месту, где лежал раньше: ноги меня все же держали с трудом. И с болью - после того, как сильнейший стимул действовать перестал, боль в моих ощущениях стала преобладающим раздражителем. "Раздражителем" - это просто слово такое, потому что ощущения были такие, как будто с меня целиком содрали кожу. Мелкой шкуркой, включая даже на... в общем, всю кожу. Медленно передвигаясь в "заданном направлении" - ориентировался я по положению двух окошек - я вдруг нащупал ногой что-то очень знакомое. Опять "нащупал" - это слово такое: несмотря на то, что шагал я очень медленно, мизинцем зацепил громыхнувшую коробку весьма и весьма. Вот правда грохот был очень знакомым - так гремел чемоданчик с инструментами, который я засунул в свой рюкзачок.
Это было уже хорошо: в рюкзачке, который я нащупал, точнее, в кармане рюкзачка у меня лежала "полевая аптечка". Куча разных таблеток, которые заботливо обеспечивала мамина подруга-медсестра и кое-что еще, что столь же заботливо запихивал в аптечку Василич. Когда приходится часто чинить машину, иногда нарываешься на горячие части мотора или выхлопной трубы - и тогда (если ожигаемую часть тела успел отдернуть вовремя) эта английская мазь становится очень полезна. Она, конечно, вовсе не от ожогов - но покраснение на коже проходит меньше чем за полдня, а боль уходит вообще через полчаса. Тюбик я нащупал и, раздевшись, начал аккуратно мазать горящее тело.
Вообще эта мазь продается в любой аптеке, только в большинстве - польского изготовления. Василич, пользуя мазь уже лет пятнадцать как, покупал только "оригинал", иногда переплачивая чуть ли не в пятеро. Потому что, "мазь гормональная, а поляки гормон крадут и эффект гораздо слабее". Не знаю, не пробовал - я Василичу в этом доверял потому что жглись мы очень часто. А сейчас эффект начал чувствоваться еще в процессе намазывания. Когда я снова оделся, ощущение ошкуренности всего тела уже почти прошли, и я, найдя лежанку, с удовольствием на нее плюхнулся и почти сразу уснул.
Проснулся я, услышав голоса: сразу несколько человек ввалились в комнату и о чем-то громко начали общаться. О чем - я не понял: мне все еще снился сон, в котором спиной я прислонился к горячей железной трубе и почему-то никак не мог отодвинуться. И разговаривающие люди поначалу показались мне персонажами этого сна. Вдруг я понял, что один, смутно знакомый мужской голос обращается теперь ко мне:
- Это вы Александр Волков?
- Да...
- Извините, не знаю по батюшке...
- Владимирович.
- Вы встать можете? А то тут чрезвычайно темно, я не могу вас посмотреть...
- Вы врач?
- Да, давайте-ка пройдемте сюда. Правда, сесть тут не на что... ну поставь ведро - обратился доктор к кому-то еще, после чего мягко посадил мена рядом с окном.
Попытался посадить: мена вдруг стало тошнить так сильно, что пришлось, оттолкнув доктора, выскочить на улицу - благо, я помнил, где тут дверь и как ее открыть. Упав на колени в снег, я попытался освободить желудок от того, что ему сильно не понравилось - но оказалось, что там ничего нет. Меня выворачивало буквально наизнанку, во рту появился вкус желчи... Когда на пару секунд меня отпустило, доктор приподнял меня и, сунув в руку какую-то кружку, приказал:
- Пейте, пейте всё!
Кружка была большая, и я почти успел выпить налитую в нее воду... После того, как меня вывернуло еще три раза, вдруг стало немного полегче и я смог кое-как подняться: стало очень холодно стоять на коленях в снегу. Доктор завел меня обратно в дом, усадил на какую-то деревянную подставку и начал осмотр.
- Давайте посмотрим, что тут у нас... эти пятна - они у вас раньше были?
- Доктор, я не могу сказать, я просто не вижу, о чем вы говорите. Все как в густом тумане, я только свет от тени различить могу - ответил я и вдруг понял, что сейчас "полиэтиленовый пакет" стал потоньше. По крайней мере у окна я уже различал стекло от подоконника.
- Так, откройте-ка, батенька, глаза пошире, повернитесь сюда... повернитесь к свету. Понятно... похоже, вы и глазки немного сожгли - но ничего страшного. Сейчас мы их промоем борной кислотой, и вам станет лучше. Эй, братец, у тебя чай спитой есть? То есть, кого я спрашиваю... у тебя чай в доме есть китайский? Понятно, тогда возьми вот двугривенный и бегом в лавку покупать. С собой я, к сожалению, борной кислоты особо не захватил, но вполне полезно будет и спитым чаем попромывать. А вы, - обратился доктор к кому-то еще - хоть у соседей каких самовар найдите, и по возможности чайник. На худой конец кружку...
Я не совсем понял, при чем тут борная кислота и чай, поэтому на всякий случай спросил:
- Доктор, а что случилось-то? Где я?
- Вы, молодой человек, в Пичугинской слободе, куда вас привез этот мальчик, как его, Дима. У него в доме - потому как мальчик сказал, что вы его сюда привезти и просили. А вас похоже молнией задело. Но, слава Господу, не насмерть. Однако все же обожгло вас: фельдшер привез платок, которым вас обтирал - так он весь как бы в золе, так кожа ваша обгорела. Но очень похоже, что обгорела меньше, чем я боялся - на вас, гляжу, красные пятна только местами.
- Спину жжет очень...
- Дайте-ка посмотреть... да, странно - на спине кожа выглядит немного обгоревшей, как летом от солнца, да еще полосами какими-то.
- Это я ее намазать не смог, вот и не зажила.
- А чем вы мазали? - очень заинтересованно спросил доктор.
- Мазью... не помню, куда я ее сунул. Там вазелин с какими-то гормонами...
- Гармонями? - в голосе прозвучало недоумение - вазелин? на нефтяной основе, что ли?
- Наверное, я точно не знаю - вроде бы вазелин из нефти делают, но уверен я не был.
- А вам не холодно сейчас?
- Нет, тепло - хотя я сидел перед доктором в одних штанах, согреться после купания в снегу я уже успел.
- Просто давайте помажем спину простоквашей. Я думаю, что она будет даже лучше, чем нефтяная мазь. Кстати, извините за вопрос: а университет Аделаиды в какой стране?
- В Австралии, а что?
- Еще раз извините... просто поинтересовался. Раньше про такой не слышал.
Когда я лег, глаза у меня закрылись сами. Сквозь дрему доносились разные голоса: доктор стал кому-то объяснять, что глаза надо мне промывать непременно спитым чаем, затем густой бас стал что-то говорить о предстоящей дороге - но, видимо очень уставший от боли организм после того, как боль ушла, срочно потребовал отдыха - и я уснул. Почему-то снилась мне злая тетка-врачиха из комедийного сериала, но ничего смешного не происходило, напротив - тетка пыталась меня, привязанного к операционному столу, утопить из чайника, заливая мне воду в нос. Я, как мог, уворачивался, в тетка добрым голосом приговаривала: потерпи, сынок, это будет совсем не больно. Затем тетка исчезла, откуда-то пришел огромный пушистый кот, лег рядом, обнял меня теплой мягкой лапой...
Утром я проснулся потому, что мне на лицо упала какая-то вонючая тряпка. Открыв глаза, увидел, что упала она из-за занавески, прикрывающей верхнюю половину стены надо мной. Откуда она упала, особо разбираться мне было некогда - но лишь выскочив на улицу, я понял что зрение у меня почти восстановилось. И это хорошо - иначе я бы не увидел свои стоящие под лавкой ботинки...
Под какой лавкой? Я осмотрелся. Дом, из которого я вышел, представлял собой так называемую "мазанку": облепленный глиной каркас. Причем каркас - торчащий на обвалившемся углу строения - был, похоже, из камыша. Разобрать было трудно: просто облепленные грязью прутья, но из таких же "прутьев" на доме было сделана и крыша, а камыша я в экспедициях нагляделся. Пару раз видел и мазанки: Федоровские знакомые на Исымбае строили на своих участках такие летние домики, и не по бедности - как правило там же стоял двух-, а то и трехэтажные особняки, а потому что в жару в мазанке прохладно. Но тут особняка видно не было, а неподалеку стояло еще несколько таких же "домиков из дерьма и палок" и две вполне деревенских избы, только очень небольших. Дальше в утренней дымке проступали еще дома, целая улица. Обычная деревенская улица из дальнего захолустья - но вот очень "неправильная". Больше всего меня смутило то, что никакими проводами тут и не пахло - интересно, зачем меня сюда привезли?
Только заходя обратно в дом, до меня дошло и кое-что другое: снег. Ведь приехали-то мы на полигон в самом конце апреля, и снегом вокруг уже и не пахло. Так что внутрь я зашел уже в состоянии глубокой растерянности.
Не успел я закрыть дверь (почему-то повешенной на больших лоскутах кожи, а не на петлях), как занавеска над лавкой отдернулась и из-за нее вылез парень, одетый в какие-то обноски. Увидев меня, он аккуратно спустился и спросил:
- Ну что, вашбродь, гляжу, на поправку пошли?
- Ты кто? И какой сегодня день?
- Так это, вторник нынче, а я - Дмитрий Васильевич, Гавриловы мы...
- А почему снег?
- Дык февраль на дворе, как же без снегу-то?
- Какой февраль?
- Дык, опять же, двадцать пятое число нынче. А вы что, вашбродь, запамятовали? Оно-то понятно, я бы, ежели в меня молнией стукнуло, небось и как звать меня, забыл бы. А видеть-то вы теперича видите? Вчерась-то, говорили, что и не видите ничего...
- Вижу, спасибо. Лучше, но насколько лучше - не пойму... это что - газета? - я протянул руку к торчащему из какой-то ямки в стене свертку.
- А это доктор вчерась с собой принес. И оставил. Ежели в другой раз не спросит, так берите, а так это докторова газета...
Стена оказалась не стеной, а большой печкой, но мне это было уже не очень интересно: я прочитал название газеты. Обычное такое название: "Царицынский вестник", вот только дата на ней была... двадцать третье февраля одна тысяча восемьсот девяносто восьмого года. Дата объясняла все: и снег, и отсутствие проводов в деревне, и дома-мазанки. Не объясняла она только одно: почему меня это столь мало взволновало. Хотя волновало меня все же много чего еще, в первую очередь сильная боль в заднице. Да и ноги болели так, как это бывает, когда первый раз без подготовки пробежишь кросс на двадцать километров: в институте подобное зверство учинили на первом курсе на первом же занятии по физподготовке. Так что я молча завалился обратно на лавку и попытался расслабиться, чтобы унять боль.
Особо расслабиться не удалось - и вдруг до меня дошло, что в моей сумке, которая, как я помнил, сейчас лежала под лавкой, была полная аптечка. Сунув руку под лавку, я открыл карман и достал пакет с лекарствами. Так, что тут? Пенициллин, аспирин, ампициллин, тетрациклин, еще один аспирин... вот, что надо - ибупрофен. Дальше я копать не стал, а быстренько заглотив две таблетки, запихнул аптечку обратно. Время тут такое... лекарств-то никаких нет, а вдруг заболею?
Дима - то есть Дмитрий Васильевич предложил поесть, сказав что я уже "третий день не жрамши". Интересно, сколько же я проспал? Но есть хотелось сильно - и, прикончив предложенную парнем тарелку каши (весьма неполную), я вспомнил о лежащем в сумке гамбургере - но оказалось, что котлета в нем уже испортилась. Хорошо, что котлетный сок не просочился сквозь салатные листья, так что булка осталась очень даже съедобной - ее мы умяли вместе с чаем. Чай был без сахара, и вкус у него показался незнакомым, хотя в чем-то даже приятным. А котлету и салат я, под жалостливым взглядом Дмитрия, выкинул за дверь, непонятно почему предварительно вытащив оттуда три дольки помидора и положил из на обертку. Зачем и почему - я сообразить не успел: дверь открылась и какая-то смутно знакомая женщина попросила "вернуть самовар". Так как ближе к двери сидел я, то взяв этот самовар, я пошел за женщиной.
Но далеко не ушел: когда я вышел за дверь, к дому подкатили сани и из них вышел мужчина в пальто необычного фасона.
- Здравствуйте, Александр Владимирович - раздался голос, который хорошо запомнился мне со вчерашнего дня. И вроде не только со вчерашнего... где я его слышал раньше? - Как вы сегодня себя чувствуете? Я вижу, вам сильно лучше уже, а как со зрением?
- Спасибо, зрение уже нормальное. Я надеюсь, что нормальное, читаю я, по крайней мере, легко. А скажите, где мы с вами могли встречаться? Мне ваш голос очень знаком... - добавил я, и тут же понял полный идиотизм вопроса: ну где я мог встретиться с человеком, который наверное помер лет за сто до моего рождения?
- Затруднюсь ответить... по крайней мере вас я точно не узнаю. Возможно, вы брата моего старшего встречали? Говорят, что мы довольно похожи, хотя... Меня зовут Александр Александрович Ястребцев, работаю врачом в Городской больнице. А брат мой - тот по государственной службе пошел, в Самаре служит, в губернском управлении... что с вами?
Да ничего со мной! Подумаешь, присел человек на бревно, лежащее возле дома. А присел человек потому, что ножки ослабли: имя Ястребцева стало тем самым консервным ножом, который вскрыл банку забвения.
Я вспомнил.
Так, молния с трансформатора каким-то образом - каким-то загадочным "наследием" федоровского дьявольского девайса, снова закинула меня в то же самое место и в то же самое время. В место и время, где в попытках "все исправить" я все испортил. И теперь мне придется снова пройти прежним путем - только вот заранее зная, когда и кого мне придется хоронить. Не удивительно, что я "сел". Чудо что я самовар на себя не вылил...
А может, пойти и повеситься сразу? Хотя... в прошлый раз самовара не было. И доктора тоже. Значит, и все остальное может пойти иначе! Обязано пойти - ведь теперь я заранее буду знать, как делать неправильно - и сделаю правильно. И начинать надо с чего?
Надо выжить, а еще заработать много денег. А чтобы заработать много, нужно сначала заработать хоть что-то. Опять ждать три месяца, пока вырастут редиска с помидорами?
- Доктор, так случилось, что у меня при себе нет ни копейки денег. И у меня к вам будет огромная просьбы... - начал я и, увидев, что Ястребцев почти незаметно, но все же скривился, поспешил уточнить. - Нет, нет, речь идет всего о пятаке, да и то взаимообразно. Мне просто нужно отписать родственникам, в Петербург...