Евгений Иванович Алексеев выглядел очень спокойно - но все присутствующие на совещании офицеры и генералы понимали, что командующий едва сдерживает гнев. И чувства его большинство из них полностью разделяли - но, как и Алексеев, понимали: ничего поделать уже нельзя. Можно было бы просто поколотить этого самоуверенного шпака, но даже такой исход совещания не принес бы даже морального удовлетворения армейским чинам.
А шпак тем временем продолжал:
- Я понимаю ваше неудовольствие, и даже в какой-то степени сам разделяю его, но хочу напомнить, что отряды "Береговой обороны" причислены к Армии как целостные подразделения, а отношения работников этих отрядов по-прежнему регулируются гражданским договором нашей компании с наёмным персоналом. Поэтому мы не в праве удерживать этих людей на службе далее, тем более что все они не являются гражданами Российской империи. А так как уволились со службы они все до единого, мы снова предлагаем армии издать приказ о расформировании полков береговой обороны как учитываемых подразделений.
- Интересно получается: их кормили, поили, вооружали - а теперь они запросто переходят в чужую армию. Мы не можем этого допустить!
- Анатолий Михайлович, опять же, считаю нужным отметить, что "кормили, поили и вооружали" этих людей как раз мы, а не вы. Вы же - я имею в виде армия - даже не поставляли боеприпасы, так как полки береговой обороны вооружены иной номенклатурой оружия…
- Ну а почему им позволено это оружие забирать с собой? Ладно, почему Вы позволяете им его забирать?
- Русской армии винтовки Манлихера всяко не нужны, такие в Порт-Артурском арсенале до сих пор без дела валяются. Что же до прочего оружия, то мой работодатель счёл, вероятно, более целесообразным согласиться с просьбой партнера…
- То есть мнение какой-то обезьяны ему важнее…
- Господин Стессель, я надеюсь, что просто ослышался. Мнение генерала дружественной нам Кореи и её министра обороны само по себе важно. Однако лично мне представляется, что Александр Владимирович считает, что охрана копей, позволивших русскому флоту вообще принять действительное участие в этой войне, является достаточно важным делом, дабы вложить в оную известные средства.
- Спасибо, Пётр Анатольевич, - прервал дальнейшие споры Алексеев. - Вы действительно правы, как коммерсант правы, поскольку коммерческие соглашения, безусловно, надлежит исполнять. Но всё же я надеюсь, что смогу переубедить господина Волкова в его намерениях и буду признателен, если Вы сообщите о дате его прибытия в Порт-Артур.
- Уважаемый Евгений Иванович, к сожалению, визит таковой не намечен - собственно, это и стало причиной того, что перед вами говорю я, а не он.
Алексеев встал:
- Господа генералы и офицеры, спасибо.
Военные неторопливо вышли из кабинета, посмеиваясь над несообразительностью штатского: тот продолжал сидеть как ни в чем не бывало. Но когда дверь за ними была закрыта, Пётр Анатольевич встал, подошел к мрачно сидящему Алексееву и тихонько добавил:
- В личном порядке позвольте поздравить Вас полным адмиралом: указ подписан, объявлено о том будет завтра поутру. А с Александром Владимировичем Вы несомненно встретитесь, через неделю. Во Владивостоке, - и, заметив, недоуменный взгляд Алексеева, добавил: - Думаю, телеграмма от Николая Павловича уже дошла…
"Тотальная война" в моей интерпретации была вовсе не войной на уничтожение противника. Напротив, "Береговая охрана Сахалина" старалась этого противника убивать как можно меньше. Войска полковника Юрьева даже пленных не брали: тех, кто сдавался, выгоняли обратно на "временно японскую территорию" - отобрав, конечно, оружие. Всех раненых тоже отсылали в Японию — пленные были не нужны в любом виде. И не только солдаты.
На Йессо со всех захваченных территорий "береговая охрана" всех японцев просто выгоняла. Солдаты или казаки заходили в очередную деревню, переводчик-кореец из отряда Хона Гёнхо сообщал населению, что те могут взять все что угодно (за исключением оружия) и валить на все четыре стороны. Точнее, на две стороны - в направлении еще незахваченной части острова, а лучше - вообще на "материк" (так японцы именовали остров Хонсю). Через полчаса деревня полностью сжигалась…
К концу октября закончилась и "зачистка" Курильских островов (всех японцев перевезли на Йессо и тоже отправили к соотечественникам), а на Шикотане - создана еще одна "база флота". С четырьмя огромными танками для топлива. И с двадцать четвертого октября "арткатера" и мониторы начали делать войну для японцев "экономически невыгодной".
Игнатьев официально объявил всю территорию Японии и прилегающие морские коммуникации "зоной военных действий" - что в переводе на человеческий язык означало "кто не спрятался - сам себе злобный буратина". Этим Россия заранее формально отметала любые претензии (в том числе и со стороны "нейтралов") по поводу любого возможного ущерба.
Катера резво бегали вдоль японского берега, высматривая любые японские плавсредства. А высмотрев - превращали их в дрова: дюймовая пушка оказалась очень удобным оружием для этой цели. Понятно, что целями все же были в основном лодки, а не корабли - хотя и с дюжину небольших шхун этими винтовками-переростками тоже удалось потопить. А мониторы (к ноябрю их стало готово девять штук) вдоль берега не шлялись, а, внезапно налетев из-за горизонта, расстреливали японские порты. Двадцать шестого семь мониторов совершили рейд до Ниигаты и в течение двадцати минут совершенно спокойно обстреливали порт: два других монитора пришли чуть раньше и "утащили" за собой четыре миноносца, защищающие город от нападения с моря. Поскольку нападающим вообще никто не мешал, то стреляли они метров со ста-ста пятидесяти от берега, а зажигательные снаряды с фосфором поджигали даже намоченный дождями уголь в береговых угольных ямах. Ну и городу тоже досталось: хотя по нему специально не стреляли, горящие щепки и бумага, разлетающиеся на ветру, в городе, построенном из той же бумаги смогли многое натворить.
Двадцать восьмого отряд под командованием Евгения Яковлевича Рудакова сжег порт Амори. А сам Рудаков, сделав в закрытой бухте "крюк" на тридцать миль, прекратил и существование небольшого порта Муцу.
Неделю японцы пытались сообразить, что же происходит. А пока они соображали, "Диана" - самая шустрая из "богинь", загруженная бочками с мазутом, отошла от Охи на тысячу двести миль. В сопровождении шести мониторов. Еще двести миль мониторы прошли уже своим ходом - и сумели зажечь угольные ямы в Йокосуке. Демонстративно плюнув японцам в душу.
Вообще-то "Пионеры" были очень быстрыми кораблями, японцам их было просто нечем ловить. Но для настоящей войны они не годились. Двухконтурная турбина разгоняла этот утюг до тридцати семи узлов - вот только вот на "выход двигателей на рабочий режим" уходило минимум минут пятнадцать: пока вода вскипит, пока давление наберется, пока сами турбины прогреются. Второй "приятной особенностью" была неспособность монитора к манёврам: бешено вращающиеся турбины оказались слишком мощным гироскопом, и на большой скорости быстро повернуть было проблемой. Так что лёгкой "тотальная война на море" не была, а ходившие в походы моряки проявляли подлинный героизм.
В особенности те, кто в ноябре направлялся в Желтое море на перехват японских транспортов. Чтобы добраться до Порт-Артура корабли нагрузились мазутом так, что вся палуба была заставлена бочками - причем еще предстояло мазут из этих бочек перелить в баки в море, на приличной волне. К счастью, несмотря на "некоторые трудности", переход в целом завершился успешно: из шести мониторов три добрались до цели. Один сгорел — и узнать точную причину было невозможно. У второго полетела турбина, и третий один притащил поломанного собрата обратно в Отару. Отремонтировать его можно было разве что на заводе (при наличии новой турбины, которая хоть и имелась, но только в Калуге), так что всего этих турбоходов на Йессо осталось пять (удалось на Сахалине довести до ума еще два). В декабрю, когда выпал снег, Йессо поделился почти по диагонали, причем Японии остался юго-восток с большим морским портом Кусиро. В принципе, было нетрудно захватить и весь остров, но цель была совсем другая - и на этом наступление на Йессо остановилось.
Остановилось и японское наступление в Корее: полк Хона Гёнхо остановил их на подходах к Анджу и Кэчхону. С моим корейским партнером вообще получилось странно и смешно: поскольку указом Игнатьева "Береговая охрана" стала "специальными частями" русской армии, все еёбойцы и командиры тоже стали российскими солдатами и офицерами. Ну а так как у Хона в подчинении было около четырех тысяч корейцев, бывший корейский лейтенант сразу стал полковником русской армии…
Алексеев быстро осознал выгоды такого положения и приложил все усилия по обеспечению "новых подразделений" необходимым. Ну и я старался не отставать, тем более народ уже был обучен под стандарты "береговой обороны". Винтовки у них, правда, так и остались австрийские, но дополнительно Хон получил сорок Рейнсдорфовских пушек (доставленных к тому времени по железной дороге) и сотню миномётов - которые вообще в Комсомольске делались.
Подойти к Анджу или Кэчхону армии можно было лишь по довольно узким долинам - которые насквозь простреливались артиллерией с окружающих из гор. Плохо было то, что до железной дороги от Анджу было почти двести пятьдесят километров - но сотня грузовиков успевала доставить и провиант, и патроны, и снаряды. И все остальное, включая полевые бордели…
А отвечать на обстрелы японцам было просто нечем: им до базы снабжения тоже было двести пятьдесят верст, но уже гужевым транспортом. И снабжать им требовалось не пять тысяч человек, а почти сто тысяч. Все же война - это не только и не столько пострелушки, сколько снабжение. Перевозка очень многого всего на большие расстояния.
Но после того, как турбоходы добрались до Порт-Артура, с перевозками морем японцам стало совсем грустно: мониторы постоянно "барражировали" вдоль корейского побережья Желтого моря, топя любые суда с японским флагом. Это было нетрудно, поскольку японские боевые корабли были переведены в Японию - для защиты портов от тех же мониторов. Не все, конечно - но лучшее, что могли японцы противопоставить нашим "микрокрейсерам" в Желтом море, были эскадренные миноносцы. Вполне себе боевые корабли - вот только их пушки калибром в пятьдесят семь миллиметров против рудаковского монитора оказывались практически бесполезными: снаряды чаще рикошетировали от брони, установленной под углом в двадцать градусов к горизонту. А хорошо бронированную рубку пробить они тоже не могли. Впрочем, вскоре выяснилось, что и семидесятишестимиллимитровый снаряд с расстояния в кабельтов ее не всегда брал - три полудюймовых слоя брони под углом сорок пять градусов снаряд держали уверенно, а попасть в крошечный иллюминатор было почти нереально.
Так что перед Рождеством японское судоходство в Желтом море прекратилось. Временно, как они надеялись - но пока войска из Кореи стали потихоньку выводиться через порты восточного побережья. Генералитет Японии здраво рассудил, что пока российские порты закрыты льдом, снабжение армии на Йессо обеспечивать России тоже нечем - и решили перед новым сезоном очистить остров от Юрьева со товарищи.
К декабрю на Йессо было уже чуть больше двенадцати тысяч русских солдат: в помощь уже генерал-майору Юрьеву прибыл генерал-лейтенант Иванов. Николай Иудович считался - и заслуженно - выдающимся артиллеристом, лучшим специалистом по практическому применению артиллерии. А так как именно на Йессо число пушек (включая миномёты) уже превышало всю японскую артиллерию, то Иванову тут было самое место. Позже он в личных беседах упоминал, что это было лучшим местом, где он мог обучиться современным способам ведения войны - но это было уже потом.
Но даже если не считать двух генералов, солдат было все равно много. С точки зрения снабжения: ведь каждому солдату нужно есть, причем желательно три раза в день. Нужно пить, нужно одеваться в чистую и теплую одежду - причем сухую. Ну и время от времени нужно еще и стрелять.
В переводе на язык снабженца на острове нужно каждый день иметь шесть тонн мяса, столько же крупы, столько же муки. Еще - тонну масла, тонну сахара, две тонны квашеной капусты. Тонну мыла: стиральных порошков Камилла еще не изобрела, а стирать нужно много. Сто с лишним тонн дров. И дрова нужны обязательно: даже не столько греться, сколько одежду сушить - местами толщина снега достигала пяти-шести метров и не промокнуть в такой обстановке почти невозможно. В принципе дрова можно и на месте найти, но их нужно напилить, нарубить - и на острове кроме армии уже появилось множество "гражданских", которых тоже нужно кормить-поить-одевать-греть...
Двадцать пять тонн - это только чтобы накормить народ. А чтобы им ещё и стрелялось без проблем, к этому весу нужно добавить еще десять раз по столько же. В сумме Йессо требовал ежесуточного подвоза трёхсот тонн грузов - а Золотой Рог замёрз…
"Под давлением" уже превосходящих сил противника Юрьев отступил в двух или трех местах - и японцы решили, что если вместо имеющихся шестидесяти тысяч солдат направить на Йессо тысяч двести, то Япония будет очищена от захватчиков.
Курапов получил звание контр-адмирала, и было за что. Выстроенный им во Владивостоке "рыбный порт" мог за день принять и разгрузить полсотни траулеров - а каждый, в свою очередь, мог доставить рыбы до десяти тонн. Понятно, что сотня портовых рабочих на горбу столько с судов вытащить ни при каких условиях не сможет, но с помощью двадцати кранов (небольших, на две тонны) - сделает это легко. Рыба же уже на судах укладывалась в заранее подготовленные двухтонные контейнеры…
В Отару Курапов за две недели поставил причал из ряжей, у которого кранами одновременно могли разгружаться одновременно десять "рыбаков". Поднять пять контейнеров - недолго, поэтому ежедневно - до ледостава в Золотом Роге - на острове с траулеров разгружалось по пятьсот тонн грузов с материка. И в два раза больше - с разнообразных шхун, баркасов и прочего "каботажного флота", доставшегося нам от японских браконьеров.
А хранилось все это добро в многочисленных "бункерах": Семёнов на территории, которую мы не собирались отдавать японцам (даже на время) ставил десятки землебитных "лабазов". Хон Гёнхо кроме четырёх тысяч солдат набрал и почти двенадцать тысяч "специалистов по лопате" - для строительства фортов на Сахалине, и сейчас восемь тысяч из них занималось освоением новых территорий…
Юрьев не просто так "в тяжёлых боях с превосходящими силами противника" оставил полностью разрушенные Катами и Камикаву - русские потери здесь не превышали пары сотен человек. Японцев же эти победы воодушевили, тем более что им "удалось захватить" и два десятка специально привезенных "лёгких полевых пушек образца семьдесят седьмого года" - со специально подготовленными же снарядами. Настолько воодушевили, что в самом начале марта на Йессо было уже чуть больше двухсот тысяч японских солдат при шестистах пушках…
Семьдесят тысяч из них располагались в радиусе пары десятков вёрст вокруг города Обихоро. И когда восьмого марта Иванов начал атаковать город, почти все японские войска бросились на его защиту. Конечно, семьдесят тысяч человек с винтовками - это сила. Когда роту атакует пехотный полк - на это даже смотреть страшно…
Роты Иванова японские полки вообще на винтовочный выстрел (то есть ближе трёх вёрст) к себе не подпускали. Когда на километр фронта выставлена сотня миномётов - это несложно. Несложно в этом случае этой роте даже наступать на полк: пока половина миномётов стреляет, вторая половина перетаскивается на пару верст поближе к врагу, ну а куда им стрелять - скажут потом наблюдатели. Не зря же войскам было привезено больше ста тонн телефонной "лапши"…
Игнатьев оказался на высоте - как политический лидер действительно великой державы. Двенадцатого марта, когда стал очевиден грядущий разгром японской армии, Англия выступила с протестом "против варварских методов ведения войны" - а Николай Павлович даже не соизволил ответить. Вместо этого в свежеизбранной Государственной Думе началось обсуждение законопроекта о конфискации всей собственности подданных Британии в России...
Что же до американцев, то там, похоже, Роджерс успел провести определенную "воспитательную работу". Правда сторонником России США не стали, но в свою пользу ситуацию янки все же повернули. В ноябре американцы предоставили Японии кредит на пятьдесят миллионов долларов, став вторым по сумме кредитором Японии и доведя свой "портфель" до двухсот миллионов. Вот только в кредитный договор они включили мелкий пункт: в случае невозможности возврата кредита Япония обязалась передать Америке в концессию всю Формозу - до полной выплаты долга. Самое смешное, что японцы из американских денег не получили ни копейки, на всю сумму на американских верфях стали строиться тяжёлые крейсера. И к двадцать четвертому марта, когда остатки японских войск грузились (без оружия, конечно) на американские же корабли для вывоза на Хонсю, США объявило о переходе Формозы под юрисдикцию США.
Сразу после того, как император принял русский ультиматум.
Николай Павлович все же был действительно гениальным дипломатом. Именно на дипломатическом поприще он "отвоевал" Русскую Бессарабию у австрийцев, Русский Дальний Восток - у китайцев, заключил Сан-Стефанский договор, фактически определивший независимость Болгарии. Сам, лично все это проделал - и теперь столь же блестяще одержал над Японией победу. Дипломатическую: отвергнув любые предложения о посредничестве, он подписал с Японией мирный договор напрямую. По этому договору все острова, оккупированные русской армией, становились частью Российской территории, Корея полностью переходила в область "исключительных Российских интересов", и даже зона рыболовства в Японском море ограничивалась ста милями от берега.
Мирный договор был подписан двадцатого апреля. На рейде бывшего Кусиро, на борту крейсера "Варяг". Я, настояв на этом, объяснил выбор "Варяга" как дружеский жест в сторону США (всё же корабль был американской постройки) - и как намек на американскую помощь Японии - все же почти триста тысяч человек с Йессо на Хонсю были перевезены именно американскими судами (в кредит, конечно). А двадцать первого и Япония стала "республикой" - император отрёкся.
Было с чего: за полгода войны Япония потеряла больше четырнадцати тысяч рыболовных суденышек (включая всякие баркасы и более мелкие посудины) и две трети "крупнотоннажного" торгового флота. К северу от Токио на побережье вообще не осталось ни одной лодки - и японцам стало практически нечего жрать. Япония потеряла все северные владения, Формоза тоже "ушла за долги" - так что шансов в обозримом времени стать "державой" у Японии больше не было.
Я сумел "напроситься" на подписание мирного договора - в качестве "командующего Береговой обороной Сахалина", и был просто в восторге от талантов Николая Павловича. Японцы ни на секунду не усомнились в том, что в случае отказа от "столь великодушного предложения" следующий мир будет предлагаться Японии в составе Кюсю и Сикоку уже в середине лета. А ведь Игнатьев отлично знал, что на момент "прекращения огня" на Йессо у нас оставалось менее пяти тысяч снарядов и мин.
Война - дело выгодное. Но очень дорогое и жестокое. Потери японцев превысили сто двадцать тысяч человек: ходить в атаку строем при современном оружии - дело "почётное", но глупое. Ещё более глупо из-за поражения в отдельном бою делать сеппуку (я уже не говорю о массовом харакири, проведенном японскими офицерами после принятия русского ультиматума). И уж полный идиотизм расстреливать своих же солдат, хотя бы и выгнанных противником "из плена" - но почти тридцать тысяч человек японцы угробили по собственной инициативе. А больше половины японских потерь вообще были "санитарными" - военная медицина у островитян была практически никакая.
Русской же проблемой были четыре тысячи убитых русских солдат, а корейской - девять тысяч погибших корейцев (причем большей частью - гражданских). Моей же личной проблемой стала ссора с Евгением Ивановичем Алексеевым: он был категорически против "передаче" Корее "корейских" полков российской армии (уже трёх, причем с полным вооружением). Хотя взамен я получил дружбу с генералом и военным министром Кореи по имени Хон Гёнхо. Надеюсь, длительной и искренней: совместный бизнес, если он успешный, дружбе весьма способствует.
Алексееву я, как мог, старался объяснить, что корейские полки и в Корее будут защищать интересы России - потому что это экономически им выгодно. А за кем числится армия, да и есть ли эта армия вообще - это существенного значения не имеет: все в конечном итоге решает именно экономика. Вдобавок Гёнхо, хоть и стал военным министром, полководец так себе, так что нам корейской армии вообще опасаться не следует - но Евгений Иванович оставался при своём мнении.
Военачальник и из меня никакой, полководцев на Дальнем Востоке и так хватало - Алексеев даже успел буквально за три дня до перемирия взять Цусиму. Так что меня война касалась лишь в плане "снабжения". Причем не снарядами с патронами, и даже не финансами, а продовольствием и обмундированием. Ну и транспортными средствами.
В моём "будущем прошлом" Япония тоже смогла победить не военными средствами. Если я правильно помню, людские потери японцев вдвое превышали русские. Но им было и новых солдатиков возить недалеко, и "расходные материалы" доставлять было ненакладно - а Россия всё тащила по узенькой ниточке Великой Сибирской дороги. В этот же раз основное "плечо" снабжения (русских войск на Йессо) было меньше двухсот пятидесяти миль (это с Сахалина до Отару, до Вакка-Най - вообще восемьдесят) - и проблем с доставкой всего необходимого не было вообще. И только поэтому небольшое (реально небольшое) преимущество в вооружении сыграло решающую роль.
Для чего нужно, чтобы солдат был одет, обут, сыт и здоров. Когда вокруг трёхметровые сугробы, солдату нужно дать три смены белья, теплые (и непромокающие) штаны, удобную (и опять непромокающую) куртку. Аналогичную обувь - минимум два комплекта…
Камилла полиэтилентерефталат выпускала на двух довольно небольших заводиках. Понемногу - производства были не только еще "опытными", но и народ их только осваивал (причем с трудом), однако десять тонн "лавсановой нити" каждый кое-как выдавал. Каждый день выдавал, что позволяло изготавливать - и тоже каждый день - по тридцать тонн любимой бабушкиной ткани "лён с лавсаном". Вечная буквально ткань, я на даче рассекал в пошитых из неё штанах, которые еще дед себе покупал. На заводах из нее шили спецовки (синие), а для "береговой охраны" - камуфляжную форму. И летнюю, и зимнюю - на подкладке из вискозной "шерсти". Но зимой "камуфло" носить не комильфо, да и промокает этот лён с лавсаном совсем так же, как лён без лавсана. Поэтому Камилла обеспечила сахалинскую армию белыми почти непромокающими комбинезонами - из каландрированного капрона.
Слово-то я знал, не знал, что оно означает - но когда пришлось заняться выпуском собственной бумаги (целлюлозы делалось больше, чем ее "съедала" моя жена), узнал, что каландрирование - это проглаживание горячим валом. А капрон - так некто Эрнст Отто Бекман его придумал ещё в тысяча восемьсот восемьдесят шестом…
Вот только этой радости и на "береговую охрану" еле хватало. Причин было несколько, и "нехватка финансирования" стояла на одном из последних мест. На первом была нехватка фенола. Оказывается, почти вся Камиллина "химия" тем или иным образом на феноле базировалась - из него делался и аспирин, и капрон, и очень многое другое. Источником фенола был уголёк - но вот как раз угля Родине не хватало. Смешно сказать: столица целиком отапливалась углём из Англии. И не только столица…
Об этом я и разговаривал в Николаем Павловичем долгой дорогой из Владивостока в Петербург. Игнатьев не стал - по примеру, скажем, товарища Троцкого - забирать себе "императорский поезд". Но и в обычном купе премьеру обитать не пристало - дело не в "скромности", а в простой безопасности. Так что на Дальний Восток он ехал в одном из моих "поездов-салонов", сделанных для меня и для Камиллы - ну и обратно мы отправились на нём же. Кроме обычной "свиты премьера" и меня в поезде ехали генерал Иванов и два "молодых контр-адмирала": Курапов и Семёнов.
Поскольку ничего "особо срочного" не предвиделось, большую часть времени все мы проводили в салон-вагоне, беседуя на разные темы. Первые пару дней Игнатьев больше расспрашивал о прошедшей войне. А затем разговоры плавно перешли на политические темы - и тут я почерпнул много полезного. Но больше - интересного: Игнатьев умел рассказывать.
Очень интересным был его рассказ об отречении царя и провозглашении России парламентской республикой. Оказывается, сам Николай Павлович был совершенно не в курсе планируемых событий и узнал о своей новой должности из опубликованного в газетах царского манифеста об отречении - но постфактум, в разговорах с "народом", он узнал очень многое про подготовку переворота. Главными "двигателями" этой "кабинетной революции" были царские же министры и, сколь ни странно, самые высокопоставленные "концессионеры", причем их "идеологом" был фон Плеве. Ну с Ламздорфом-то понятно: кому как не министру иностранных дел понимать, куда ведет Россию политика самодержца. А вот министр государственной безопасности меня удивил: неужели его тоже зацепила "лихорадка теряемых миллиардов"?
Впрочем, фон Плеве был именно "государственником", а не монархистом - так что его мотивы были скорее все же далеки от корыстных. Как и мотивы Щербатова - Николай Борисович все же был "за конституцию", отсутствие которой, по его мнению, сдерживало промышленный рост и мешало развитию сельского хозяйства. По причине чего князю - владельцу полумиллиона десятин земли - царская сельхозполитика была буквально поперек горла. И не ему одному: всего в "революционном заговоре" участвовало с полсотни весьма высокопоставленных чиновников и богатейших предпринимателей России: все концессионеры (кроме, понятно, самого царя) и ещё человек пять. Очень сильная и представительная команда, включающая трёх Великих Князей и Искандера - и когда фон Плеве в сопровождении дюжины генералов "попросил" Николая отречься, альтернатив у царя не было.
Из разговоров мне стало понятно и почему на должность премьера был назначен Игнатьев. Николай Павлович был весьма известен и уважаем за границей (не любим - он там многим политикам "ноги оттоптал" - но уважаем), был "своим" в военной среде. А ещё он был кристально честным человеком. Честным до изумления: занимая (хотя и недолгое время) пост министра государственных имуществ, он не только сам не украл ни копейки, но и успел прижать воров из ближайшего окружения Александра III. За что, собственно, и был смещён с должности.
Также, сколь ни странным этом могло показаться, Игнатьев был уважаем и даже в какой-то степени любим простым народом - так что превращение его в "начальника Земли Русской" не привело, как и ожидалось, к каким-либо волнениям. Но главным в выборе заговорщиками именно Игнатьева было то, что в любом случае семидесятилетний старик рассматривался как фигура сугубо временная, поэтому и в последнем царском манифесте был явно оговорён срок его правления: два года. За эти два года предстояло выбрать "представительный состав Думы", "составить Конституцию" - и все были искренне убеждены, что Николай Павлович не наворочает за отведенный срок чего-либо непоправимого.
Проще говоря, Игнатьеву предназначалась роль более представительная - но старик оказался гораздо резвее, чем думали назначившие его на эту должность. Получив - хоть и на два года - практически "самодержавную" власть, он немедленно занялся законотворчеством - и некоторые из его указов были народом встречены с радостью. Но - далеко не все: новый премьер сильно озаботился пополнением бюджета государства. Нищенского, откровенно говоря, бюджета: даже полтора миллиарда для страны с населением в сто тридцать пять миллионов человек - это почти что вообще ничего. А до полутора миллиардов было ещё очень далеко, такой бюджет Игнатьев определил как цель на ближайшие два года… На фоне "фискальных" законов Игнатьева даже переход на европейский календарь проскочил без особых волнений - ну так Синод, тоже перешедший под руку премьера, намечавшиеся брожения умов довольно легко пресёк. Какие там церковные календари, когда можно без финансирования остаться…
Понятно, что наши разговоры не могли не коснуться возможных источников дополнительных денег в государственной казне:
- Скажите, Александр, вот вы могли бы предложить способы увеличения доходов в государстве? Быстрого увеличения? Сейчас, благодаря войне, в казне получилось свободных средств на четверть миллиарда без малого - но есть ли способ потратить их так, чтобы затем обидно не было за промотанное? Мне было бы крайне интересно выслушать мнение человека, чьи доходы составляют седьмую часть бюджета всей России.
- Свободных средств? В казне? - удивился я.
- Знаю, звучит странно. Однако благодаря вам с французского кредита удалось потратить всего лишь пятьдесят миллионов, а дополнительные расходы будут до конца года покрываться с японской контрибуции. И выходит, что двести пятьдесят миллионов можно было бы использовать с пользой - но как получить максимальные выгоды для казны? Банковский депозит не покрывает интереса французов, и следующим годом опять бюджет с большими убытками выйдет - если вы не поможете.
- То есть вы считаете, что двадцатилетний юнец способен спасти бюджет России?
- Александр, я весьма не молод и кое-что в жизни понимаю. По расчётам России нужно было на войну эту истратить миллиард, не меньше - и расчеты составляли люди, не одну собаку в таких делах съевшие. Но вы расчётов сих даже не смотрели - и свели войну к победе, потратив чуть более ста миллионов, причем казённых затрат был меньше трети. Да, на армию и флот казна издержала уже четыреста миллионов - но собственно на войну ушло лишь тридцать пять. Ваши восемьдесят я вам с радостью верну, с хорошим интересом верну: за такое сбережение не жалко. Но сбережение-то сие Вы измыслили: я с адмиралами разговор имел, и с генералом Юрьевым успел перемолвиться. Думается мне, что Вы и в иных делах способны такое выдумать, что нам, людям пожилым, со своим старым опытом, и в голову не придет.
- Спасибо, Николай Павлович, но я не барышня, мне комплименты не требуются. Что же до предложений - их у меня нет. Пока нет, - добавил я, увидев, как изменилось выражение лица старого дипломата. - Я просто об этом не задумывался. Однако ехать нам еще больше недели, других дел в поезде найти трудно будет - так почему бы вместе и не подумать? Может быть, опыт человека пожилого и энтузиазм молодого вместе и дадут правильное решение?
Договорившись, что до начала обсуждений я еще денёк подумаю, я отправился в свое купе, а Николай Павлович с генералами остался в салоне, обсуждать какие-то изменения в войсковых уставах. Но утром обсудить возникшие идеи не удалось. Когда поезд в девять утра прибыл в Читу, я отправился на почтамт - отправлять телеграмму в Петербург. Короткую: "второй номер". Контр-адмирал Семёнов утром не проснулся...