Гости, закончив осмотр дома, расселись по плетеным креслам в тени веранды и приготовились пить чай. Именно чай - для чего-нибудь покрепче время как бы неподходящим было. Жарко - причем больше не по погоде, а по одежде: все же, отдавая дань уважения хозяину, все они были в мундирах. Зимних - в Петербурге апрель - далеко не лето. Но тут был вовсе не Петербург, и на солнышке, да еще почти без ветра, отставные офицеры чувствовали некоторый дискомфорт - впрочем, лишь самую малость. Но дополнительно "согреваться" никому не хотелось.
- Поспешил ты, Николай Владимирович, я бы тебе дом-то получше бы выстроил - высказал свое мнение Валентин Павлович. - Ей-богу поспешил. На лето-то дом, пожалуй, и хорош будет - а зимой как?
- Да брось ты, - возразил ему Николай Ильич, - отличный дом. За такие деньги в Петербурге небось и дровяной сарай не поднять. А до зимы времени-то много еще, так что можно и печи поднять, да и стены дощатые на короба набивные перебить. Земля здесь сухая, по весне дом, скорее, не поведет - а поведет, так можно доковый домкрат взять да поправить.
- Дом-то хороший, мне нравится, безо всяких домкратов нравится. А вот подвинуть его все же придется: ну сам смотри, где дом и где вода? Колодец-то в другом конце улицы, да еще саженей... саженей на пять ниже: непорядок - добавил свое мнение в общею копилку Николай Петрович.
- Да полно вам, я и сам знаю что не так - выслушав приятелей ответил Николай Владимирович. Только внук мне сразу сказал, как дом увидел: "нравится тебе - так и хорошо, а для жилья всяко другой дом выстрою". Вы думаете, для чего все печи-то выстроены? Для того, чтобы все нужное для каменного дома самому на месте и выделать.
- Так он у тебя что, из техников?
- Из инженеров. Ты, Николай Ильич, должен знать - так скажи, печи цементные такие ты где видал?
- Печь-то интересная...
- Вот вернется, попрошу его и прочее показать. Потому как печь среди того, что он делает, самое неинтересное и есть. А Яков Евгеньевич, как самый младший, сбегает, посмотрит - да и доложит всем нам: наврал я вам или нет. Кстати, не иначе внук и едет - так что будем знакомиться. Да сидите, господа офицеры, сидите - он церемонии сильно не любит...
Путь к миллионерству начался в полном соответствии с традициями. Сначала я купил грязное яблоко за один цент, вымыл его и продал за два цента. Купил два грязных яблока, помыл и продал за четыре...
А утром одиннадцатого марта в Царицын приехал "двоюродный дед".
До его приезда я все же успел многое из намеченного сделать - а действовал я с весьма прозаичной целью стать самым богатым промышленником России. Но в любом случае случайно захваченным "генофондом" пренебрегать не стоило, и ранним утром в понедельник Диана - эта неказистая внешне лошадка - понесла меня в Ерзовку. Василий Петрович не соврал: до села я домчался за час, причем лошадь усталой не выглядела. А вот Дима выглядел очень удивленным: не ожидал он, что я в село вернусь, причем именно к нему.
Однако в моих планах Димка играл важную роль. Во-первых, я уже его все же знал - и знал, что от него ожидать. А во вторых, "огород" его все равно нужен - именно на нем "генофонд" начнет пресловутую зелёную революцию. Не столь значительную, как ожидалось "в первый раз", но пользу - причем уже реальную. Редиска, морковка и капуста - их терять точно нельзя. А вот картошка и пшеница "тогда" ожидаемого эффекта не дали: оказалось, что без постоянного подвоза удобрений пшеница урожай дает даже худший, чем популярная сейчас белоярка. Да и картошка на истощенной земле и вовсе превращается в насмешку. Вот если земельку как следует удобрить, то по сравнению с нынешними сортами разница впечатляет - но кто же этим заниматься-то будет? То есть я-то займусь, но потом - однако для этого "потома" сорта желательно сохранить
Когда есть деньги, проблемы решаются очень быстро. За сто десять рублей хозяин ерзовской лесопилки поставил позади Димкиного дома нормальную избу, пусть и с отдельно купленной чугунной печкой. А еще за четвертной билет - большой, пять на двадцать саженей, навес - пригодится кирпичи сушить. Правда, крыша навеса была сделана из редких горбылин, по сути - только обрешетка для поддержки камыша. Сам же камыш проблемой вовсе не стал: при назначенной цене в две копейки за пуд с полсотни ерзовских мужиков рванули на санях к Ахтубинским ерикам: камыш и ближе рос, но там можно было за день "накосить" его рубля на два...
С помощью Мельникова приобрел я и с дюжину десятин между оврагами за Димкиным домом - место совершенно "лысое", там даже трава плохо росла - и староста меня пытался отговорить, предлагая участок "поменьше, но получше" ниже Гераськинской церкви. Но было важно "поместье ставить" именно тут: двухметровый слой довольно неплохой кирпичной глины прикрывал пласт идеального цементного мергеля, просто копай его и в печь кидай. А когда участок официально стал моим "поместьем", человек сорок мужиков за неделю поставили на оврагах три плотины. Причем уже не просто глиняных, а "армированных" горбылем и изрядно забитые камнем. Известняком, конечно - но это же не ДнепроГЭС, так что сгодится.
Следующая сотня ушла на приобретение навоза - я попросил Димку закупить удобрений на все планируемые посевы. За эти деньги мужики навозили на четыре десятины чуть меньше пятисот возов: я и не подозревал, сколько за зиму местная скотина может нагадить... Еще полста рублей ушло на строительство дорогих парников.
Всего же за две с небольшим недели я истратил около тысячи рублей, но у меня на прочие нужны все равно оставалось больше двух: во вторник из Петербурга пришел телеграфный перевод на мое имя на пятьсот рублей (что меня удивило: это почти вчетверо превышало стоимость двух золотых монет). Это тоже было неплохо, хотя и не столь важно: выручку от моего выступления я тратил исключительно расчетливо. В смысле - заранее подсчитал, на что и сколько я потратить должен, а сколько - могу "промотать". За предыдущие десять лет я, хоть и не очень хорошо, но черчение освоил. И сейчас, закупив чертежную бумагу (французскую) и кучу карандашей (немецких), а так же заказав чертежную доску, четыре дня, высунув язык и втайне совершенствуя произношение определенных терминов я срочно готовил полный (по нынешним меркам) комплект рабочей документации. А затем с этими чертежами помчался в Кунавино - на тамошнем заводе была как бы не лучшая по подготовке рабочих литейка.
Можно было бы заняться и развитием общепита - но зачем? На организацию местной сети закусочных уйдет и денег с тысячу, и времени не меньше месяца. А приличные деньги с торговли пончиками и гамбургерами появятся хорошо если осенью. Я же и так точно знаю как заработать больше при наличии стартового капитала. Так что, потратив в Кунавино ещё пару дней на размещение заказов на все нужное на заводе, а затем - и в нескольких нижегородских мастерских, я приготовился начинать становиться миллионщиком, хотя и оставался пока с парой сотен рублей в кармане.
А о приезде "деда" я узнал по дороге в Царицын, направляясь уже из Ерзовки в железнодорожные мастерские: хотя на "вечере встреч" мне и не удалось формально "познакомиться" с Ильей, мастерская его была мне крайне важна. Однако к нему я не доехал - в районе завода меня остановил спешащий в Ерзовку Михаил Федорович. Он-то и сообщил о появлении в Царицыне моего военно-морского "родственника", который прямо с вокзала направился по указанному в письме адресу, к Мельникову. Так что вместо железной дороги я снова попал в гости к войсковому старшине, где меня дожидался "дед" .
Вроде бы я в этом "обществе" треть жизни прожил, а еще не мог привыкнуть к некоторым "условностям", которые здесь впитывали, похоже, с молоком матери. Вот тот же Михаил Федорович, на встречу мог бы и денщика послать, но поехал сам - потому как в данном случае поступить иначе было бы проявлением неуважения к пожилому, но офицеру в почти том же звании. То, что старика теперь развлекать будут те же денщики - неважно. Важно то, что старшему на разряд (или равному) по чину мелкие услуги оказываются лично. А будь "дед" адмиралом, или, наоборот, капитан-лейтенантом, то было бы неуважением самому ехать... Как "современники" с этим разбирались, было величайшей загадкой природы. Но в местном свете выполняли такие действия даже не задумываясь.
В письме, которым я хотел получить на самом деле даже не деньги, а нужные для официального признания моего статуса бумаги, для убедительности я описал несколько "мелких деталей" моей якобы биографии и парочку дополнительных "никому не известных" подробностей быта Волковых. Но, как оказалось, "судьба выросшего на чужбине" отрока для нынешнего времени показалась Николаю Владимировичу еще более печальной, нежели судьба Оливера Твиста, и он решил лично изобразить превращателя этой судьбы в "счастливое детство". Насчет Оливера Твиста это он мне сам сказал - так что надо будет эту книжку прочитать, узнать о чём речь.
- Мне вон Михаил Федорович сказал, что ты уж и дом отстроить успел, пригласишь в гости-то деда?
- С удовольствием. Только дом не обжит еще, мебели нет... кстати, заедем и купим хоть стулья - а то действительно, в доме и присесть не на что.
По дороге заехав в магазин, мы купили не только стулья. Дед видимо решил не очень спешить с отъездом, так что заодно была куплена и кровать, а так же пара комплектов постельного белья и теплое одеяло. А заодно уж и стол купили. Небольшой - но все же за столом чай пить (да и обедать) куда как удобнее.
По дороге в Ерзовку Николай Владимирович вдруг задал очень неожиданный вопрос:
- Послушай, внучек... ты мне скажи: а зачем ты из своей Австралии в Россию-то вернулся? Плохо там жилось? Друзей покидать не жалко было? Ты же там родился, а тут, небось, тебе все чужое, незнакомое.
- Жилось неплохо, но друзей особых у меня там и не было - как ни крути, чужие они мне. А что родился там - так каждый где-то родился. Важно не место рождения, а что в душе Родиной считаешь - а для меня это именно Россия. Так что я приехал, чтобы работать тут - Австралия ведь с Россией и рядом не стояла. Правда, время приезда я не выбирал, так получилось...
- Думаешь, в России заработаешь больше?
- Не спрашивай, что может сделать для тебя Родина, спрашивай, что ты можешь сделать для Родины. А могу сделать довольно много. В конце-то концов я не просто инженер, а Волков, потомственный дворянин Империи.
- Место-то уже присмотрел? В Петербурге-то, поди, выбор побольше будет...
- Место я себе сам обустрою. И заводы выстрою, и жилье приличное.
- А деньги-то у тебя есть?
- Сейчас нету. Но ничего, через год тысяч десять-двенадцать получу, и начну завод поднимать...
Колесо телеги наехало на наледь, нас здорово тряхнуло. Так что разговор завял: я сосредоточился на дороге, Николай Владимирович тоже замолчал. Но уже в Ерзовке, когда его денщик перетащил мебель в дом и занялся обустройством комнаты, которую я выделил для старика, он неожиданно произнес:
- Знаешь, внучек, не придется тебе год ждать. Именье брата моего, после того как отца твоего погибшим сочли, мы продали. Часть денег, конечно, уж потрачена, но вот двенадцать тысяч я тебе отдам. Как ты там про Родину сказал? Спрашивай, что ты для нее сделать можешь?
Двенадцать тысяч - это солидно...
То, что ко мне приехал "дед", оказалось более чем полезным: Мельников, окончательно убедившись в моем статусе, на заседании земельной комиссии правильные вопросы поднял - и нужные решения получил. Главным же решением стал перевод заинтересовавшего меня участка на этот раз всего лишь в земли "удобные" все же, но уже второй категории, цена на которую была установлена в четырнадцать рублей за десятину. Ну а то, что Николай Владимирович мне "наследство" передал, позволило тут же, всего за семь с половиной тысяч, участок и выкупить.
Вообще говоря, даже юридически никакого "наследства" уже не существовало - "срок давности" давно вышел. Но отставной капитан в этом вопросе проявил настойчивость и уже через день сумма оказалась на моем счету. Упорство старика Волкова объяснилось просто: сам он получал приличную пенсию, внук тоже не нищенствовал, командуя личной царской шлюпкой. А тратой семейных денег занимался исключительно родной сын Николая Владимировича - который мало того что не стал военным моряком, а ботаником, но и этим недостойным делом тоже не пожелал заниматься. Возомнив себя великим художником, он более чем успешно проматывал семейные капиталы в Венеции, где уже успел (вместе с англичанкой-женой) промотать отчее поместье. Да и деньги, вырученные за поместье кузена, тоже вылетали в ту же трубу. Отдав деньги мне, старый капитан таким образом надеялся"заставить" сына заняться хоть каким-нибудь делом.
В "прошлый раз" застройка участка велась более чем хаотично, но сейчас я уже прикинул планировку - и первым делом поставил стапель и мастерскую. И то, и другое пока строилось из дерева и без каких бы то ни было фундаментов. Бревенчатая мастерская вмещала пару верстаков, большие ножницы по металлу и пришедшую из Нижнего "судовую электростанцию". Котел для нее устанавливался снаружи, под небольшим навесом, сама же "электростанция" мне была нужна внутри лишь потому, что от этой же паровой машины я предполагал "запитывать" и два заказанных токарных станка. Бромлеевских, причем сильно "секонд хенд" - на другие денег еще не заработал.
Строительство отняло две недели, которые я большей частью провел именно на стройке: Якимов изготовил мне две крошечных "бытовки" из бруса, три на пять аршин, в которых разместились и чугунные печки - так что где переночевать было. Тратить же пару часов на дорогу у меня желания не возникало.
Откровенно говоря, я наделялся что "дед" погостит с неделю и уедет обратно к себе в Петербург, но у него оказались иные планы. Во-первых, ему действительно было интересно, как устраивается его "внучатый племянник". А во-вторых, как я понял позднее, он очень обрадовался, что тут никто не считал его "дряхлым старикашкой, который всем только мешает"...
Изба моя его не напугала: все же в "десятиаршинной" избе у меня поместились две небольших спаленки и отдельная комнатка-"зала". Разумеется, Димка и дедов денщик ночевать были отправлены опять в старую мазанку. А сам дед, разобравшись примерно в том, что же я затеял, решил активно мне помогать. Вообще-то ему было уже слегка за семьдесят, но он был все еще довольно крепок и в старческий маразм впадать не спешил. Выйдя в отставку в пятьдесят пять, он получил звание "капитана первого ранга в отставке". А потом ещё довольно редкий чин военного советника, поскольку еще несколько лет прослужил уже на гражданской должности "завхоза" в Николаевской военно-морской академии. Последние лет десять он уже нигде не работал, но "завхозной" хватки не потерял - и теперь с какой-то радостью ее демонстрировал.
Перед тем, как я отправиться "все строить", мы много о чем поговорили, но, кроме "сказок об австралийском прошлом" я многое успел рассказать и о "планируемом будущем". Его моя "фантастика ближнего прицела" заинтересовала, и пока я занимался "индустриализацией", он свои усилия направил на "решение продовольственной программы"...
"Мальчик квадратный ковер выбивает" наилучшим образом описывает не результат, а процесс. Сначала мужики сняли и перенесли в сторонку землю на фут глубиной с участка соток в двенадцать. После чего сняли и перенесли в другую сторону землю еще на полтора фута в глубину, причем, как поведал мне позже Дима, глубину старый завхоз постоянно вымерял линейкой. Дно получившейся ямы было выстлано на полфута смесью рубленой соломы и камыша с песком, затем - после трамбовки - мужики вернули обратно землю из первой кучи, смешав ее на десять процентов с навозом. Все это укатали катком, сделанным из обрубка дубового бревна - но все равно и ямы на участке больше не было: участок поднялся на исходный уровень. Поэтому земля из второй кучи - с добавкой уже пятнадцати процентов навоза и двадцати - песка насыпалась уже грядками, поднявшимися почти на полметра. Грядками шириной в аршин - и, чтобы они не осыпались, обрамленными досками.
Я сильно порадовался, что старик не успел грядки засадить: насчет сельского хозяйства дед был прост и посеял бы хоть в феврале. Но он решил меня все же спросить что на какие грядки сажать - и ценнейшие семена были спасены.
Поскольку "дед" решил "пожить у меня это лето", для передвижения я купил ему еще одну лошадь, а экипаж - так как ему очень понравился мой тильбери - был приобретен почти такой же. "Почти" означало наличие некоего подобия багажника и полуэллиптические рессоры (в отличие от моих прямых). Назывался экипаж тоже незнакомым мне ранее словом - доггарт, но мне он понравился не названием, а гораздо более мягким ходом - старику на жесткой подвеске тильбери было все-таки неуютно, а к качке моряку не привыкать. Так как в планах у меня дедовы деньги не фигурировали, то, оплатив землю, я их больше пока тратить не собирался, и договорился, что "дед" может остатки на счету использовать по своему усмотрению. Он и использовал...
Давешнюю книжку про то, как самому все изготовить для строительства усадьбы, я у Абалаковой взял сразу на месяц - за пятиалтынный, и Николай Владимирович книжку очень внимательно прочёл. Я рассказал, как цементную печь нужно "усовершенствовать" под мои нужды - и она, печь эта, уже успела подняться на пять метров в высоту. Правда, по первым прикидкам, печь старик строил производительностью тонн в шесть, а то и десять в сутки.
К чести Николая Владимировича, дом он себе поставил полностью за свой счет. Большой - из двух изб, соединенных дощатым "летним блоком" из четырех комнат, коридора и веранды. Дом ему обошелся чуть дороже трех сотен, и он очень радовался этому. Я - не очень, потому что именно на этом месте собирался поставить уже свой "особняк". Но "деду" настроение портить не стал: ему же всего год жизни остался, пусть порадуется. Знать бы сразу - так попросил бы в другом месте поставить. Но я - не знал. Потому что двадцать первого марта я отправился в Нижний. На попытки уговорить Петра Векшина переехать в Царицын ушёл почти целый день. И только когда Машка вмешалась в разговор, я понял, что время тратил совершенно зря:
- Дяденька, - спросила меня она. - Ты правда малых тоже к себе забрать хочешь?
- Да, я всех перевезти в Царицын собирался.
- Тогда поехали, мы согласны.
- Но отец твой...
- А он уже год как совсем ума лишился. Чего с ним-то говорить? - и она печально махнула рукой. - Когда ты нас забирать-то хочешь?
Ведь слышал, что отравление ртутью приводит к слабоумию. Только забыл...
В Царицын мы прибыли пятого апреля, на "Самолётовском" пароходе. За время моего отсутствия "дед", кроме нового дома, закончил - уже по моей просьбе - навес, под камышовой крышей которого сохли кирпичи. Там их уже сохло тысяч двадцать: старый моряк очень "творчески" воспринял слова, что "рязановцы" готовы хоть за один прокорм работать...
В "прошлой жизни" лишь золотой орел на визитке (и, по началу, репутация "блаженного") удерживали местные власти от того, чтобы рыбалка стала резко убыточным для меня занятием: вообще-то для промысла требовалась особая лицензия (именуемая "рыбным билетом") и ловля рыбы без такой лицензии считалась браконьерством, за которое можно было и в тюрьму сесть, причем довольно надолго. Если рыбак, конечно, не дворянин - а я первое время сам на рыбалку бегал, а формально детишки, со мной рыбачившие, могли считаться моими "гостями". Теперь же билетами я запасся заранее, и не только "на уду", но и для ловли сетью с лодки. Так что "прокормом" сейчас занимались два десятка мальчишек, сидевших с удочками с утра и до поздней ночи.
А еще с ними сидели два здоровых мужика с револьверами: "дед" быстро отреагировал на наезд "огородников", промышлявших браконьерством в Татарской балке. Найти же пару пожилых отставников, с револьвером знакомых, в городе оказалось нетрудно.
Ну а я - в ожидании доставки моих "индустриальных" заказов - занялся сельским хозяйством: большая часть грядок была уже прикрыта рамами с пропарафиненной бумагой, и в "закрытый грунт" морковку, картошку и капусту посадили десятого апреля. А одиннадцатого - посеял и пшеницу. Большая сеялка - штука очень удобная, позволяет сеять быстро - так что уже в воскресенье работа была закончена. Надеюсь, я не промахнулся... вот пруды, правда, были заполнены совсем не до краев. Что было понятно: вместо одного сейчас вода собиралась сразу в три, по площади превышавшие старый уже раз в пять. Но ведь и испаряться вода будет впятеро быстрее - так что тут тоже был простор для деятельности. Я даже знал, для какой - но сперва нужно было начать много зарабатывать.
Заказанные станки и комплектующие к окончанию сева уже прибыли, "электростанция" тоже была установлена и проверена - и даже листовая "лопатная" сталь, закупленная на французском заводе, большей частью была нарезана силами трех нанятых рабочих. Жалко, что кроме как резать и гнуть листы они больше ничего толком не умели делать.
Довольно неожиданно пришлось рассориться с Ильей, сманив Васю Никанорова. Первый раз Илья меня почему-то встретил очень неласково, когда я приехал в мастерские с заказом на шатуны. Пришлось идти к Вербину, начальнику станции. Степан Степанович встретил меня как родного, поинтересовался здоровьем, чаем напоил, поспрашивал как в Австралии дела с железными дорогами обстоят... Скучно ему было. По весне-то дел на дороге мало, основные перевозки начинаются через месяц после открытия навигации - а с мелкой текучкой вроде ремонта путей или обслуживания поездов помощники справлялись. Выяснив цель моего визита, он распорядился заказ принять - и Илья его, сквозь зубы, принял. Но без Васи дело было не осилить.
Сманить же его оказалось не очень трудным, ведь коварный я знал, чем его можно соблазнить: у него было просто маниакальное пристрастие к новым станкам. Правда, когда Вася, открыв стоящий в сарае "электростанции" ящик, увидел Бромлеевский токарный станок за триста рублей, я подвергся "нещадной критике":
- Вот уж не знаю, вы ли меня обманули или вас обманули, но на таком станке я работал еще лет десять назад, на станции станки и то получше будут. Так что, господин хороший, пойду-ка я обратно, может, не выгонят меня навовсе.
- Вася, это еще не станок, а просто станина со шпинделем. Станок, самый новейший, ты себе сам и сделаешь, точнее вы вместе сделаем. Вот тут чертежи - сам посмотри, что должно получиться.
- Так это, вот тут, чтобы шестерни такие сделать, я даже и не знаю какой станок нужен - показал он на чертеж косозубой шестеренки, - а тут их, гляжу, много. Ежели руками такие делать, то, думаю, неделя на каждую уйдет, а то и две...
- Руками мы их делать не будем, хотя ты прав, работы будет много. Но тут и токарных работ хватит, поэтому станков таких у меня два: на одном будем делать детали для другого. Но и это не очень срочно, для начала нужно вот какую штуку сделать - и я показал ему чертеж оребренного цилиндра от мотора воздушного охлаждения.
Василий изучал чертеж довольно долго. Потом положил на верстак и задумчиво произнес:
- Вы, вашбродь, наверное все же зря меня к себе позвали. Я вам как на духу скажу: не знаю, как вообще такую деталь сделать можно. Если кто ее и сделает, так это Миронова, у нее спросите, а я - точно не сделаю.
- Погоди, чего ты тут сделать не можешь: - я достал из-под верстака отливку и стал показывать пальцем - тут аккуратно расточить надо и отшлифовать, тут и тут - только отшлифовать, а в этих местах просто дырки просверлить... Что сделать-то нельзя?
- А, так это литьё! Я-то думал, что выточить надо. Эту работу я сделаю, даже на станке этом сделаю. Конечно, станок-то собрать нужно, но я соберу. Извиняйте, вашбродь, выходит, я теперь вас обманул...
- Да не за что извинять, так что начинаем работать. И прекрати называть меня "благородием", да и из себя дурака не изображай. А кстати, кто такая Миронова? Я про такую что-то никогда и не слышал.
Оля Миронова была дочерью машиниста с Грязе-Царицынской дороги. Семья была небольшая - только Оля и Митрофан, ее отец - так что с раннего детства ей приходилось проводить больше времени в кабине паровоза, нежели в обществе других детишек. Машинист - профессия уважаемая, и оплачиваемая очень неплохо, так что вне паровоза семья проводила время в неплохом собственном домике на Крестецкой улице неподалеку от вокзала. Но года три назад девочка осталась одна.
Вообще-то девочка двенадцати лет от роду, оставшись фактически без какой бы то ни было родни и средств к существованию, в современной России имела два выхода, и первый - быстренько умереть с голоду - был не худшим в этом коротком списке. Но Оля решила поискать третий выход - и нашла его.
Швейных машин в городе было не очень много, но город все же был купеческий, и штук пять приличных ателье с машинками имелось. Да и почти все магазины готового платья были ими обеспечены: подгонка одежды по фигуре была не "дополнительным сервисом", а суровой необходимостью, так как эти самые "готовые платья" (а так же рубашки, костюмы и даже пальто) выпускались фабриками трех, может быть пяти размеров, причем рукава "фабриканты" шили точно на горилл, а штанины рассчитывались явно на граждан с ногами от ушей.
"Зингер" - очень простая в обслуживании машина. Но если ее настроить на батист, то брезент она вряд ли сошьет. А если все же сильно постараться, то после старания она и батист шить не будет - так что девочке работы хватало. В основном - мелкой, именно перенастроить машину, но довольно часто попытками "шить брезент" хозяева доводили тонкий механизм до неработоспособного состояния. И иногда даже нужно было заменить сломавшиеся детали.
От отца девочке, кроме дома, осталась и небольшая мастерская, в которой рукастый машинист делал всякие красивые мелочи для дома и иногда кое-что ремонтировал соседям. А в мастерской был и небольшой токарный станочек с ножным приводом.
Поскольку чаще всего изогнувшиеся иглы портили шпульки, сначала Оля догадалась изготавливать на станке эти самые шпульки и стала продавать их владельцам швейных машин. Специфика импорта из Америки заключалась в том, что к машинке прилагалось всего две шпульки, что создавало известные неудобства. Олин товар нашел определенный спрос: девочка продавала свои изделия по гривеннику, а запасная американская шпулька стоила двадцать пять копеек. Попутно оказалось, что юная "промышленница" и наладить машинку может, и даже мелкий ремонт провести.
Ну а когда она изготовила своими руками новый челнок, репутация ее на этом "рынке" взлетела до небес и девочка стала единственным "мастером" для всех владельцев швейных агрегатов. Прослышав о ее талантах, один из городских часовщиков попросил ее сделать какую-то сломавшуюся деталь от немецких "курантов" на доме купца Божескова, поскольку на заказ такой из Германии потребовалось бы несколько месяцев. И при выполнении этого заказа открылся удивительный талант дочери машиниста: она безо всяких измерительных инструментов сделала железяку полностью соответствующую оригиналу. Глаз-алмаз, иными словами.
Правда все ее таланты лишь позволяли ей не умереть с голоду: ремонтом дюжины швейных машин на сытую жизнь заработать трудно, а "курантов" в городе больше не было. И когда я предложил Оле постоянную работу, она не раздумывала ни секунды. Причем сначала согласилась, и лишь потом спросила насчет зарплаты.
А я сначала договорился о работе, и лишь потом поинтересовался возрастом. Вообще-то законы детский труд ограничивали какими-то рамками, но мне и в голову не могло придти, что этой девушке, которая легко "слона на ходу остановит и хобот ему оторвет", недавно только пятнадцать исполнилось.
Станок Никаноров распаковал, поставил и наладил всего лишь за пару дней, после чего они с Олей приступили к изготовлению мотора - двухцилиндрового V-образного, на два литра и в двадцать четыре силы: этот мотор был специально разработан "в прошлый раз" в качестве "мобилизационного" варианта для Ирбитского мотоцикла и изготовить его было возможно чуть ли не в сельской кузнице. А я занялся строительством "корабля".
От первого моего "Драккара" этот имел два существенных отличия. Во-первых, он был просто больше - шесть на двадцать метров. А во-вторых, у него было три водометных канала с заслонками, и два маленьких использовались для подруливания - этот способ управления был реализован на моих бывших донских "Сухогрузах". В результате судном мог управлять вообще один человек. В "тот" раз, чтобы придумать этот очень простенький механизм, понадобилось четыре года, но ведь опыт человеку для того и дан, чтобы его применять вовремя - так что "чудо техники" сразу стало гораздо более продвинутым. По большому счету это было все тоже "жестяное корыто", на сварку которого из листовой стали ушла всего неделя. Зато уже двадцатого апреля корпус "судна" был готов - и я приступил к сборке мотора.
Все же я недооценивал деревенские кузницы. Для меня самой сложной деталью в моторе был кривошип, исполняющий в V-образном моторе роль коленвала. Кроме того, что железка эта должна быть очень прочной, она и по точности изготовления была на грани современных технологий. Для первого своего мотора я сделал кривошип довольно легко, но тот мотор был одноцилиндровый - там допустимо было и промахнуться немного. Здесь и сейчас подходящую сталь я нашел, пользуясь "прошлым" знанием - ее варили на Сормовском заводе, где из нее делали шатуны паровых машин. Но вот как из куска стали изготовить довольно сложной формы деталь, я себе не представлял - зато у Васи этот вопрос трудностей не вызвал. Он попросил в ерзовской кузнице выковать из куска стали хитрую заготовку - и получил ее на следующий же день. Ну а дальше - обычный токарный станок и мастерство самого Никанорова вопрос закрыли полностью.
К тому моменту, когда закончили корпус "Драккара", все детали мотора тоже оказались готовы, так что за день мы собрали и его. Забавный у меня получился мотор - при весе в три с половиной пуда он выглядел очень громоздким. Для меня, конечно: нынешние паровики такой же мощности размером как бы не с Жигуль были. Но громоздкость его была, в общем-то, вызвана назначением, а не конструкцией самого мотора.
Судовой мотор имеет свои особенности. Например, мне пришлось специальный кожух сделать, чтобы все провода оказались закрытыми: мокро на корабле. И тем более мокро, что судно плывет медленно, встречный ветер его не обдувает - поэтому у каждого цилиндра были поставлены по две брызгалки, поливающие пластины радиатора водой.
Еще "судовой особенностью" было то, что габариты мотора особого значения не имеют, поэтому воздушный фильтр сделанный из немецкого матраса (точнее, из конского волоса, из матраса добытого) получились размером с ведро. Потому что из ведра и делался - зато воздушный фильтр не нужно будет мыть раз в два дня.
Мотор был собран и установлен на судно двадцать второго апреля, причем целый день пришлось потратить на установку одного лишь магнето. В связи с недостатком времени и наличием денег я заказал его в Нижнем, в приличной фирме с гордым наименованием "Сименс". Уж лучше я бы его сам сделал: нижегородо-немецкий девайс даже крепежными дырками в корпусе не совпадал с чертежом. Но в конце концов сборка мотора закончилась, и я дрожащими руками (то есть ногами - мотор был с мотоциклетным кик-стартером) его завел. И он завелся...
Звук был хороший, ровный - и никакого звона. Хотя марганцевистая бронза (из которой пока были сделаны поршневые кольца и - так уж получилось - клапана) вообще не звенит, но "симптомчики" были обнадеживающими. Погоняв мотор минут пятнадцать я решил, что разбирать его для инспекции рановато, и, выставив средние обороты (на слух - чуть больше тысячи) я решил работу закончить и отправился в Ерзовку, посмотреть, как "дед" справляется с печками: он обещался закончить и цементную, и кирпичную.
Цементную печь дед ставил через овраг от села - как раз там, где мергель был самый мергелистый и в печь его можно было кидать прямиком из ямы. Теперь она была уже не только закончена, но и дымила - поэтому к ней я первым делом и подъехал, посмотрел на ее работу. Ну а потом уже, обогнув пруд, доехал до дома - где в плетеных креслах на лужайке перед домом сидели, кроме "деда", еще четыре человека. И, когда я подъехал поближе, Николай Владимирович мне их представил:
- Знакомься, внучек: капитан второго ранга Семенов Валентин Павлович, капитан второго ранга Курапов Николай Ильич, подполковник Женжурист Николай Петрович и капитан-лейтенант Рудаков Яков Евгеньевич. В отставке, конечно... но, думается мне, делу твоему мы вместе поможем изрядно.