Илья Ильич, немного подумав над услышанным, высказал свое мнение:
– Мне кажется, что авто с твоим мотором получился слишком большим и неудобным…
В иной обстановке он бы промолчал, но несколько рюмок сделали его менее сдержанным, и он повторил:
– Он ведь сам полтора аршина в длину, да и весит тридцать пять пудов – а ведь нужно и радиатор куда-то ставить, и фильтр для воздуха. У тебя мотор получается сам размером с авто…
– Так я для авто другие моторы и изобретаю – услышал он в ответ. – Да и для разных автомобилей и моторы разные нужны: для легковой машины мотор должен быть компактным, а если машина для перевозки грузов делается, то и большой мотор годится, главное чтобы мощность подходящая. Я, кстати, как раз сейчас два мотора и делаю, на полсотни лошадиных сил и на двести…
– Я слышал, что у Нобелей мотор по лицензии Дизеля делается, как раз мощностью в двести лошадиных сил. Но он и весит двести пудов, разве такой мотор в авто можно ставить?
– У меня, надеюсь, получится весом пудов в тридцать. А если грузовик, то есть грузовой автомобиль, сможет перевозить восемьсот пудов, то такой мотор будет выглядеть очень даже небольшим.
– Но ведь по земле такой груз перевезти не получится, колеса в землю уйдут…
– Не уйдут, если их делать не как у телеги или паровоза. Вот смотри… – и Волков показал Илье нарисованную картинку с большой машиной зеленого цвета.
Илье картинка понравилась, но все же несколько вопросов для него остались непонятными:
– А какие же тут рессоры будут? И как на колеса у тебя сила передается – ведь шатунов-то нету. Опять же – а рама где? я ее не вижу…
– Ну, у меня пока что лишь общие идеи есть, деталировку я еще не делал. Слушай, Илья, ты же сам специалист – так давай ты сам и придумаешь, как. Я серьезно – переходи ко мне работать!
– Э не! Нынче-то я помощник начальника вокзала, а у тебя я кто буду?
– Должность тебе важна? Так и должность у тебя поважнее будет. Скажем, техническим директором завода. Соглашайся! Вдобавок квартиры для инженеров у меня всяко лучше, чем на железной дороге, и вообще бесплатные…
– Лена будет недовольна, если оклад уменьшится.
– Она довольна будет тем, что увеличится. Давай так договоримся: ты же на работу в девяти идешь, так я завтра к восьми к тебе заеду и мы на трезвую голову все и обговорим. Договорились?
– Ну если завтра, то давай…
По дороге домой Илья Ильич вспомнил этот случайный разговор и, немного подумав, поделился полученным предложением с супругой.
Елена Андреевна, женщина не по годам мудрая и прагматичная, подумав, ответила:
– Илюша, общество у него в заводском городке пожалуй поприличнее чем в Царицыне будет. Так что соглашайся – если оклад не более чем рублей на пятнадцать рублей меньше нынешнего станет. А то туговато нам придется… Хотя даже на сто рублей соглашайся, тебе же такая работа интереснее будет!
Наверное очень сильно надоели урожденной княжне Белосельской тоскливые посиделки с сослуживцами мужа…
Все врут. Но никто не врет так, как деятели исторической науки…
В свое время Вячеслав Константинович несколько раз меня, как бы в шутку, называл "воплощением социалиста во плоти" – и в его устах это совсем не звучало каким-либо порицанием или, тем более, ругательством – но, допустим, социалистов-революционеров он геноцидил, не скрывая к ним своей ненависти, причем вовсе даже не классовой. А позже удалось узнать, что чуть ли не лучшим другом Вячеслава Константиновича был Иван Иванович Янжул – очень известный ученый-статистик (Струмилло-Петрашкевич на него буквально молился) и – вот ведь что особенно интересно! – отец-основатель "русской школы государственного социализма". И теория этого социализма им свободно преподавалась в университетах Москвы и Петербурга, причем при полном одобрении лично Николая, который царем работал.
Заинтересовавшись, я выписал его книги, из которых с удивлением узнал, что социализм этот вообще успешно строится в Германии с тысяча восемьсот шестьдесят девятого года под прямым руководством самого Бисмарка… А то – "первое в мире социалистическое государство"! Кстати, в Российской Империи этот социализм тоже потихоньку строился – царским правительством. Чему лично Николай изрядно способствовал (хотя и без особого фанатизма). Вот так живешь-живешь – и ничего не знаешь…
А когда Держава этот самый социализм поддерживает, то пользы получается много. По крайней мере, "профсоюз рабочих заводов Волкова" был официально зарегистрирован меньше чем за неделю. Вася Никаноров, правда, долго зудел по поводу свалившейся на него "общественной работы" – мол, кто тогда у станка стоять будет? – но дело делал. Конечно, профсоюз этот занимался в основном бытовыми вопросами – но, например, здание детского садика в рабочем городке сами рабочие и построили, в свободное от работы время. Да и в вечернюю школу рабочих Вася в основном сманивал…
А еще именно Никаноров учредил нечто вроде "добровольной рабочей дружины" для поддержания порядка в городке. В основном им приходилось этот порядок поддерживать на окраине рабочего городка, не пуская в него пьяный народ с рабочего поселка французского завода. Развлечений у пролетариата было маловато, и набить морды соседям в число таких развлечений входило. Ну а чтобы лишить "соседей" такой радости, пришлось выстроить на окраине отдельный домик для "постоянного поста полиции", служившего и штабом этой дружины – но эти затраты полностью оправдались и мордобои практически прекратились. Что сильно способствовало привлекательности работы и жизни именно в моем городке.
Пуск моторостроительного завода (официальный пуск) позволил столь же официально "пригласить на работу" и много очень нужных мне людей. К Лихачеву пришлось ехать лично – все же человеком он был несколько… своеобразным. Но большинство инженеров удовлетворились посланными им письмами.
Времени было жалко. Поэтому пришлось обюрократиться и все "бюрократические" дела вести через секретариат. Тоже "из будущего времени": в отличие от принятых в настоящем норм на должность личного секретаря была приглашена особа женского пола. О ней я помнил еще с "позапрошлого раза": некая Дина Ягужинская была тупа как пробка, зато писала каллиграфическим почерком со скоростью беглой речи и без ошибок. Но все же она была именно тупая: записывала они диктуемое абсолютно дословно, так что приходилось все же думать, прежде чем произносить вслух разные слова. Иногда случались забавные казусы: например, Герасим Данилович со смехом показал мне посланное ему письмо, в котором ему предлагалось "заняться проектированием различных силовых машин и агрегатов, это не пиши, машин и тепловых двигателей, причем оклад жалования составит от тысячи, это тоже не пиши, будет более чем достойным". Ну устал я тогда, поленился проверить…
В октябре в Царицын окончательно переехала и Ольга Александровна Суворова. Вообще-то из Московского университета она уволилась ещё в июле, но три месяца ей пришлось ездить по разным городам, подбирая и уговаривая на переезд "персонал нового института" – но как раз к концу октября все необходимые ей люди были сосватаны и она сама приступила к работе. Правда "людей" пока было немного, считая ее саму всего двадцать пять человек – но это по-моему немного, а по нынешним российским меркам очень даже прилично.
Сам институт пока включал большой учебный и еще "более большой" лабораторный корпус, два экспериментальных цеха, два пятиэтажных дома для преподавательского состава и здоровенный корпус студенческого общежития. Саму же Ольгу Александровну удалось уговорить поселиться в моем особняке, причем мотивируя "нехваткой квартир для будущих преподавателей". Вообще-то в двух выстроенных для этого домах квартир было сорок штук, но Суворова поверила…
На самом деле я и не врал ей особо: пока в тех же домах жили и инженеры, приглашенные на заводы – их все еще было меньше, чем предполагалось, по той простой причине что многие из "уже мне знакомых" инженеров еще учились, но дома и для прибывших достроить не успели. Тем не менее "коллектив собрался", и, оставив в очередной раз тяжкое бремя добычи денег на Петю Синицына, я отправился в далекое путешествие "на родину". Вот только к хорошему привыкаешь очень быстро – например к тому, что каждое утро свежая рубашка находится на тумбочке возле кровати, белье всегда чистое, обед подан вовремя и кровать застелена к моменту моего выхода из душа – в общем, в Австралию пришлось ехать с горничной. С Васькой – у англичан "личная горничная" дает плюс много к статусу горничновладельца.
За документами я отправился загодя, еще до переезда в новый дом, к уже ставшему моим если не другом, то уж хорошим приятелем Ферапонту Федоровичу Черкасову, благо первая (и оформленная как "головная") закусочная находилась на территории его части и формально я к нему обратиться право имел. Но именно к нему я зашел со своей просьбой потому, что Черкасов, в отличие от прочих городских приставов, был человеком, понимающим когда мелкое нарушение установленных порядков никакого вреда кроме пользы не принесет.
Когда я изложил ему свою просьбу, он чуть не подавился чаем, который как раз пил, и смог из себя выдавить только короткий вопрос:
– А зачем?
– Ну вы меня просто обижаете, Ферапонт Федорович! Я все же дворянин не из последних, а горничная у меня будет Васька Голопузова? Вы уж простите, но в свете меня просто засмеют! А так – даже наоборот, все уважать станут.
– А девица что про это думает?
– Ну а мне-то что за дело? Пусть думает, что хочет. Вдобавок через несколько лет замуж выйдет, ей все это жить не помешает.
Черкасов, отсмеявшись, вызвал писаря:
– Да уж, Александр Владимирович, умеешь ты людей повеселить! – И обращаясь к вошедшему писарю, добавил – Выпиши горничной господина Волкова паспорт, заграничный выпиши, только фамилию поменяй – и он протянул ему вместе с метрикой мое заявление на замену фамилии Василисе Голопузовой "по причине неблагозвучия". – И самому Александру Владимировичу – тоже паспорт выпиши, заграничный.
В конторке (когда Ферапонт Федорович уже не мог меня видеть), я протянул писарю (который тоже с трудом подавлял порыв заржать) четвертной билет:
– Я думаю, кроме господина Черкасова и тебя причины вашего смеха никто и никогда не узнает.
– Да я и сам уже не знаю, вашсиясь, чего это меня на смех-то разобрало – он, наконец, не сдержался и загоготал. – Просто видать фамилиё смешное показалось, но вижу что ошибся. Разные у людёв фамилии бывают, ну уж люди-то сами в том не виноваты.
Отсмеявшись, он все же паспорта выписал, причем почерком вполне себе каллиграфическим. И из полицейского участка вышел уже не абы кто, а подтвержденный загранпаспортом родовой дворянин Александр Владимирович Волков, у которого в горничных была сама Василиса Ивановна Прекрасная.
Ваське о столь радикальной смене ее фамилии я тогда не рассказал – зачем? Вдруг ей не понравится, и начнет она мне рубашки мятые подсовывать или, того хуже, обедать звать не вовремя… "Лесбиян" к моменту отплытия небось уже обратно из Аделаиды отчалил, так что плыть пришлось на обычном пароходе. Разница с предыдущим путешествием заключалась в том, что из Порт-Саида до Аделаиды рейс длился месяц, но на этот раз спешки никакой не было. Просто в прошлый раз удалось чуть-чуть получше познакомиться с австралийской высшей школой – да и с жизнью аделаидской, так что планы мои стали менее рискованные…
В сотне километров от Аделаиды, на острове Кенгуру, был крошечный городок под названием Кингскот – совсем крошечный, с населением меньше пятисот человек. Интересен городок был лишь тем, что когда-то он реально собирался стать столицей Южной Австралии вместо Аделаиды – вот только его "мнения" никто учитывать не стал. Тем не менее в городе был отдельный полицейский участок (деревянный сарай с одной кирпичной стеной) и целых два двухэтажных дома, в одном из которых находилась мэрия. В которой, как и положено, должен был работать на благо жителей Кингскота мэр. Вот к нему-то мы поначалу и отправились – наняв для этой цели паровой катер в Аделаиде.
Мэром работал некий Джарвис Кеттел, и работы у него было много. Но вовсе не потому, что вся тысяча жителей острова (размером с Царицынский уезд) денно и нощно одолевали его разными просьбами и поручениями, а потому, что он одновременно работал и шефом местной полиции (с одним рядовым полицейским), и начальником местной почты (он же – единственный ее служащий), и учителем в местной школе. На все эти должности обычно "ссылали" проштрафившихся "госслужащих" из Аделаиды – и пара лет "беспорочной службы" служила основанием для прощения. Причем, насколько я знал, этой практике было уже лет пятнадцать, а с мистером Кетеллом, который успел к тому времени "исправиться" и служил уже в Перте, я в прошлый раз уже успел немного познакомиться – чуть позже…
Наверное, паровые катера очень нечасто сюда заглядывали – мэр появился в своем офисе минут через десять после того, как я поинтересовался у какого-то рыбака насчет "часов приема населения". Но в ответ на мою просьбу я получил совершенно ожидаемый ответ:
– Мистер Волков, я весьма сожалею, но в восемьдесят девятом году в мэрии случился пожар, после которого архивы еще не восстановлены.
– Мне весьма прискорбно это слышать… бумага-то требуется срочно. А скажите, мистер Кеттел, возможно некоторая сумма поможет ускорить восстановление архива? Ну, хотя бы частично – я понимаю, что двадцати пяти фунтов на восстановление всех бумаг будет все же недостаточно, но мне все и не нужны.
– Можно попробовать опросить жителей городка, но для этого придется отрывать их от работы. И одному мне будет это сделать сложновато за короткое время, а помощникам нужно будет заплатить – хотя бы по шиллингу за каждый опрошенный дом. Это обойдется ещё фунтов в пять – задумчива произнес мэр.
– Я бы даже по два шиллинга заплатил, если бы получилось всех опросить до завтрашнего утра – и в руки мэра перетекли семь пятифунтовых банкнот. – Впрочем, меня вы можете опросить и сами…
Через день уроженец острова Кенгуру Александр Волков договорился с деканом Аделаидского университета насчет защиты диссертации в области "технических наук". Вообще-то факультетов в университете было пока только три: юридический, факультет изобразительного искусства и сельскохозяйственный. Но уже в университете появилась и электрическая лаборатория: все же в городе устанавливалась электростанция и уличное электрическое освещение, и местные ученые старались обеспечить грядущие потребности в специалистах собственными кадрами. Так что с приглашенным из Америки профессором электрических наук (тридцатипятилетним инженером из США) общий язык мы нашли. Ровно как и с попечительским советом: пожертвование ста фунтов в пользу университета было воспринято с глубоким удовлетворением.
Обговорив с "научным руководителем" тему будущей работы, я занялся ее разработкой – а чтобы никто не мешал, работал над диссертацией я на борту небольшого пароходика, взятого в аренду на месяц. Пароходик был совсем маленький, тонн на пятьсот – но довольно шустрый. В смысле передвигался он даже быстрее древних испанских галеонов, так что за месяц удалось с несколькими остановками объехать – или обоплыть? – всю Австралию против часовой стрелки. С остановками в Брисбене и Перте – по несколько дней в каждом.
Тема диссертации была очень интересна и "шефу" – я занялся "разработкой" дуговой печи для выплавки специальных сплавов: все равно ее через полгода изобретут в Америке. А так как тигель с крышкой и две дюжины "свечей Яблочкова" были заранее заготовлены еще в России, диплом "доктора философии" по "электрическим наукам" – самый настоящий, честно заработанный диплом – оказался в моих загребущих ручках уже в конце января.
Заодно уж наведался я и к Дэвиду Кларку, в конторе которого тоже честно оставил почти сотню фунтов. И ещё сотню оставил нечестно – просто в этот раз я точно знал, что мне необходимо…
Всего путешествие заняло четыре с половиной месяца – и пользу от него получила даже Васька. Выяснив – в момент погрузки на пароход – что кроме немецкого языка зарубежные люди говорят еще и по-английски, она все свободное время посвятила освоению нового наречия. Не сказать, что достигла в этом особых успехов, но заказать обед или стирку белья она уже могла, и в магазинах купить все нужное – тоже. Меня вот только несколько настораживало количество этого нужного – обратно мы плыли с багажом, увеличившимся на четыре очень немаленьких кофра…
Снова в Царицыне мы оказались двадцать третьего февраля тысяча девятисотого года – аккурат во вторую годовщину моего "прибытия". Поскольку я заранее объявил эту дату "днем рождения", то возвращение было очень веселым и вкусным. А со следующего дня началась работа – и не просто работа, а буквально "гонка на выживание"…
За время моего отсутствия ничего непоправимого не произошло. Разве что Евгений Иванович Чаев поставил завод по выпуску шарикоподшипников вовсе не на том месте, где предполагал я: решив, что "заводу еще расти и расти", он просто докупил еще тысячу с лишним десятин земли вдоль Волги ближе к городу, и два новеньких цеха встали всего в паре сотен саженей от завода Урал-Волга. И почти в четырех верстах от рабочего городка! Так что пришлось сильно озаботить Африканыча срочным изобретением электромоторов киловатт на пятьдесят – трамвайную линию прокладывать. Все равно особых работ у него пока не было: разработку турбогенератора на шестьсот пятьдесят киловатт они с Гавриловым как раз закончили, да и стартер для автомобиля тоже был готов.
А вот мотора для этого стартера пока не было. Даже не было двух моторов для двух стартеров – и ими-то я и занялся. А автомобилями для этих моторов пришлось заняться тоже мне – потому что больше ими заниматься было некому. Если Илью Архангельского не считать.
Вообще-то когда Архангельские пришли на мой "день рождения", ничто не предвещало довольно резкого изменения статуса Ильи. Ну пришли, поздравили, подарок принесли… Подарок очень недешевый, кстати – пишущую машинку знаменитой фирмы "УндервудЪ": в России к сотне американских долларов заводской цены добавляли пятьдесят рублей за "локализацию". Для Архангельских сумма была очень солидной – но, похоже, Илья решил таким образом "отдариться" за мотор для его катера. Мотор я ему еще осенью подарил, и теперь катер только ждал, когда вскроется Волга – а в Царицыне собственный катер был показателем очень высокого социального статуса. Денег я с Ильи, понятное дела, не взял – вот он и подыскал подходящий повод:
– Александр, тебе, как известному писателю, без пишущей машины просто неприлично жить…
Судя по всему, большинство писателей в мире были неизвестными или неприличными: на машинке стоял серийный номер чуть меньше девяти тысяч, и я подозревал, что предыдущие номера достались все же в основном дельцам, а не писателям – но не отказываться же! И все же не преминул заметить:
– Илья, ну какой я писатель: пара книжек человека писателем не делает. Моторами я занимаюсь, автомобили вон изобретаю.
Слово за слово – и уже на следующий день Илья Ильич Архангельский стал "техническим директором завода большегрузных автомобилей". А через неделю Архангельские переехали в новенький "дом инженеров", построенному по проекту Мешкова. Впрочем, на этот раз мне пришлось сильно умерить "художественные аппетиты" Дмитрия Петровича, и дом вышел все же больше похожим именно на дом, а не на дворец…
Елену Андреевну с переездом примирил новый оклад мужа – все инженеры у меня давали особую подписку о неразглашении этой мелкой детали нашего сотрудничества, и даже для Ильи размер зарплаты оказался изрядным сюрпризом. А уж каким сюрпризом этот размер стал для царицынского общества! Княжна Белосельская-то подписки не давала…
Впрочем, мне уже было наплевать: до второй недели августа предстояло изготовить минимум пять автомобилей. Точнее, минимум пять автомобилей "легкового" типа – на этот раз, для простоты воплощения, внешние копии ГАЗ-69. Ну а если повезет…