Александр Николаевич в четвертый раз читал этот странный договор, пытаясь найти хоть какой-то подвох. Но – не получалось: в документе не было ни одной неясной фразы, ни одного даже слова, допускающего различные толкования. По всему получалось, что этот удивительный юноша просто дарит ему несколько миллионов франков. А если он не ошибается в своих прогнозах – то и десятки миллионов. Почему?
С другой стороны ведь ничего особо выдающегося этот молодой человек и не изобрел: просто взял фактически его, Александра Николаевича, изобретение – и с помощью каких-то вроде бы и неважных мелочей сделал его в разы, на порядки более удобным для использования. Да, с виду – мелочей, но кто знает, а сделал бы сам Александр Николаевич свое детище хоть отдаленно столь же совершенным, как это…
Он протянул руку и взял со стола маленькую лампочку, вставленную в небольшой латунный патрон. Несколько раз прокрутил в руках, вставляя и вынимая ее из крошечного цилиндрика. Действительно – удобно. И сама лампочка – крошечная, меньше дюйма в диаметре – а светит как огромная лампа из тех, которыми освещены павильоны выставки. Эта спиралька… как же она сделана-то? Хотя – какая разница, как – раз однажды ее сделали, то можно повторить. А какой эффект!
Он ещё раз поглядел на бумагу, лежащую на столе. Нет, нет в ней никакого подвоха. А если и есть – его не найти. Потому что человек, который вот так, буквально походя, может усовершенствовать то, над чем другие думали долгие годы – он, если пожелает, обманет любого. Так что и незачем искать скрытые смыслы – их, если они и есть, найти все равно не получится.
Александр Николаевич вздохнул, улыбнулся своим мыслям, и, взяв перо, поставил под договором подпись. Затем перевел взгляд на уже стоящий на бумаге автограф, и – поглядев на часы, приписал под подписью дату: двенадцатое сентября одна тысяча девятисотого года.
А через несколько секунд бой часов возвестил о завершении этих удивительных суток и наступлении новой календарной даты. "Успел" – подумал Александр Николаевич, и, довольный содеянным, отправился, наконец, спать.
Выехали мы с рассветом, поэтому до темноты успели пройти две трети пути. Маршрут наш пролегал через Лейпциг, Дортмунд, Дюссельдорф и Льеж, в котором мы остановились на ночевку. Дмитрий Иванович с огромным интересом расспрашивал меня про машину, в особенности его заинтересовало широкое применение в ней электричества. До Потсдама машину вел я, но там за руль села Василиса – было просто неудобно отвечать на вопросы Менделеева, сидящего сзади.
Васька довольно быстро освоилась с присутствием в машине "важного господина", и когда Дмитрий Иванович восхитился, как ловко она управляет автомобилем, предложила ему самому попробовать:
– Меня-то Александр Владимирыч за полдня научил, а вы вовсе ученый будете, у вас сразу получится.
Он и попробовал. Все же человек взрослый, ответственный. Выслушал инструкцию, посмотрел, как Василиса нажимает на педали – и со второй попытки тронулся. И даже мы проехали километров десять с великим химиком за рулем, но потом он растерялся когда впереди на дороге показалась телега – и чуть не съехал в придорожную канаву. Так что Васька снова села за руль, а Менделеев, уточнив, что я собираюсь выпускать машину серийно, попросил и для него одну приготовить. Тем более что "шофересса" заявила, что тормозить он тоже научится, за полдня научится – просто нужно будет поездить по тихой площадке с учителем. Я сказал, что тогда ее и направлю обучать Дмитрия Ивановича, на что она согласилась:
– Покажу, помогу научиться управлять, почему не помочь-то? Сразу видно – Дмитрий Иванович человек хороший, ругаться, как Африканыч, не будет если чё сразу не получится. А Африканыч – он сразу ругался!
– А Африканыч – это кто? – поинтересовался наш пассажир.
– Ой, это господин Иванов, Нил Африканович. Да вы его видели, он самый большой у нас. Так-то он добрый, только ругается страшно если чё не получается у него. Сразу нечистого поминает, куклу его.
– Мне, конечно, не к спеху, – повернулся Менделеев уже ко мне, – но автомобиль у вас получился действительно удобный, и управлять им довольно просто. Я-то их на выставке повидал немало, у вас гораздо лучше всех других получилось. И, если получится и для меня подобный автомобиль изготовить, то буду весьма благодарен. Вы их как долго изготавливаете? Месяца два-три?
– Вы будете первым в очереди покупателей, только немного подождать конечно придется. Эти машины получились тяжеловаты – в спешке делали, перетяжелили, причем совершенно напрасно. Я так думаю, что серийный выпуск наладим где-то через месяц, и сделаем их на полтонны все же полегче. Так что в середине октября ваша машина будет готова. Вам автомобиль какого цвета сделать?
– Я даже и не знаю… вот этого, как на которой мы едем.
– Под черешню, хорошо, такую и сделаем. И будет две черешневых машины – у величайшего химика мира и у Василисы Прекрасной.
Видно было, что "величайший химик мира" был очень польщен. И он собрался было что-то ответить, но я, вспомнив вдруг кое-что из прочитанного в интернете, не дал ему отвесить мне ответный комплимент:
– Кстати, насчет химии… Васька, уши заткни! Дмитрий Иванович, вы уж запатентуйте пироколлоидный порох. В Германии запатентуйте, тут это просто и недорого.
– О чем вы говорите, молодой человек? – насторожился мой собеседник.
– Вы сейчас, насколько я в курсе, занимаетесь разработкой бездымного пороха. И надо взять на него патент – потому что иначе его запатентуют иностранцы и за вашу разработку России придется им платить деньги, покупая у иностранцев патент на ваше изобретение.
– Пусть военное ведомство этим занимается, мне привилегия не нужна – я же не собираюсь заниматься выработкой пороха!
– Я не говорю про привилегию, это дело – просто бесполезное и получать ее – лишь себе нервы портить. А патент – дело иное. Россия, к сожалению, точнее чиновники ее, признают лишь все иностранное – и в частности законы, ими принимаемые, дают иностранцам огромные преимущества: например, все иностранные патенты признаются выше отечественных привилегий. И стоит какому-то пройдохе американскому запатентовать пироколлодий у себя в Америке – они сразу забудут, что разработали его вы. Так что патент я прошу вас оформить не ради даже наживы, а ради России. Чиновники – приходят и уходят, а государство Российское – остается.
– А почему американскому?
– Да какому угодно, но американскому это сделать проще всего. По их законам иностранные патенты не признаются, патентуется лишь то, что новое в самой Америке. Вот нет у них, допустим, лаптей – и можно лапти запатентовать. А потом – предъявлять патентные иски к русским мужикам. Лапти-то они патентовать не будут, понимают что с мужиков наших и взять нечего. А вот ваш пироколлодий… это же миллионы получить можно! Причем – у вас украденные миллионы.
– Но пироколлодий, как вы его назвали, еще не готов…
– Дмитрий Иванович!
Машина довольно резко остановилась, скрипнув тормозами. Дмитрий Иванович обеспокоенно взглянул на дорогу:
– Что то случилось, деточка?
– Извините, господин Менделеев, ничего не случилось. Просто сейчас Саша ругаться будет, я лучше и вправду уши заткну – и Васька полезла в свою сумку.
– Не буду я ругаться, езжай так. Дмитрий Иванович, вы же химик, выдающийся химик, и мне кажется, вы уже представляете, что еще нужно будет сделать чтобы ваш порох был готов к производству. Вот это и патентуйте, давайте я оплачу эти патенты. Если что-то существенно изменится, снова запатентуете. И, чтобы затраты ваши компенсировать, я же сам у вас эти патенты и куплю – чтобы Россия не покупала их у американцев.
– Ну расходы-то я нынче могу себе такие позволить – усмехнулся мой собеседник – я просто с подобной стороны не обдумывал этот вопрос. Но, пожалуй, вы правы. В ноябре, по окончании выставки, вернусь в Петербург и займусь подготовкой бумаг.
– Я вам предложу кое-что получше. В Париж мы едем на неделю, а потом я поеду обратно. Вы за эту неделю подготовьте заявку на патенты, а я, точнее мой инженер, опыт в этом имеющий, оформит заявки в Германии и в Америке. Больше того, я предлагаю патентовать не детали производства, а лишь общею идею получения вещества, сделать так называемые зонтичные патенты. Тогда и иностранцам технологии не раскроем, и Россию защитим от патентного вымогательства.
– Интересно… как вы сказали, зонтичный патент?
Курс патентоведения в моем институте был невелик, но общие представления о патентных хитростях давал неплохое. Вдобавок "прошлый опыт" кое-какие полезные знания оставил: хотя патентами занимались специально подготовленные люди, все же кое-чему и я у них научился. Так что следующие полтора часа, до самого Лейпцига, мы активно обсуждали все эти хитрости и прикидывали, как все оформить таким образом, чтобы получить патенты не раскрывая технологий.
В Лейпциге мы остановились, основательно позавтракали, и отправились дальше. До Касселя за рулем сидел я, а Дмитрий Иванович оживленно беседовал с чемпионкой гонки века. Большей частью – об устройстве автомобиля. Ему очень понравились открывающиеся окна, а уж пепельницы просто привели его в восторг: курил он довольно много и возможность курить на ходу ему очень понравилась. Но и в этом он оставался настоящим ученым-исследователем: про электрический прикуриватель уже мне пришлось дать ему очень подробные пояснения. Правда уже потом – после Касселя, до которого я умудрился доехать за три часа с небольшим, за руль снова села Василиса и я чуть ли не два часа рассказывал Менделееву про хромовые сплавы. Информация о том, что нихром практически не окисляется даже при температуре красного каления, его очень заинтересовала, а когда я рассказал ему про нержавейку, точнее про правило "одной седьмой" (или одной восьмой, не помню я точно!), Дмитрий Иванович "завелся".
Так что мне пришлось ему рассказывать все, что я помнил по поводу "твердых растворов", многокомпонентных кристаллах, электронных орбитах и энергии связи. А Васька, зараза, вовсю пользовалась тем, что на дорогу нам смотреть стало некогда. Тем более, что бензин в Касселе я долил из канистр и специальной нужды останавливаться у нас не возникало. Я действительно лишь случайно, краем глаза, заметил, что мы проехали какой-то довольно крупный город, но осознать, что это было, я смог лишь когда машина снова остановилась напротив какого-то большого ресторана. Это был Дортмунд, и был он час с лишним назад – а стояли мы у ресторана уже в Дюссельдорфе. На часах посередине приборной доски (куда я "воткнул" карманный "Мозер") было шесть часов вечера – чемпионка гонок шпарила по трассе со скоростью за семьдесят километров в час. Хотя даже такая скорость нас совершенно не напрягала, дорога от Лейпцига до Дюссельдорфа была действительно лучшей из того, что я видел в этом времени: это было настоящее шоссе – в том смысле, в котором это слово понималось в эту эпоху, причем шириной дорога была метров семь, вдобавок она была еще и тщательно выровнена.
Посоветовавшись с Дмитрием Ивановичем, мы в ресторан не пошли, а примерно через полкилометра остановились у небольшого кафе, где взяли по чашке кофе и по паре бутербродов. Затем Дмитрий Иванович "погрузился в размышления" (благо в бардачке, среди прочих "нужных мелочей" нашлась и очень приличная авторучка, купленная в Берлине), а я пересел за руль.
Должен сказать, что дорога до Льежа была разве что немного хуже предыдущей, и в город мы въехали чуть позже восьми вечера. Солнце зашло по расписанию, в семь вечера, и Дмитрий Иванович задремал на заднем сиденье. Я же, чтобы веселее было, трепался с Василисой. На гонках-то оказывается они с Африканычем песни пели, чтобы не заснуть! Надо радио что ли поскорее придумать…
О том, что Ваське уже почти шестнадцать лет, я узнал лишь вчера, просматривая газеты с нашими интервью. Ну а теперь она излагала мне детали своей "насыщенной" биографии. И больше всего из всего ее жизнеописания меня поразило то, что за три года немцы из Сарепты заплатили ей восемь с половиной копеек. Да, кормили (тем, что не съедали сами), одевали – в обноски своих детей. Но – не платили, а эти копейки были "подарками" по случаю каких-то их религиозных праздников, когда их бог велел подавать неимущим копеечку. Или полкопеечки.
А сколько я ей платил? Оказывается, и я ей не платил – зато кормил от пуза и одевал в новую одежду. То есть кроме еды и одежды я выдавал ей по сорок пять рублей каждый месяц, но Васька, никогда в жизни зарплаты не получавшая, считала что это я ей даю деньги "на хозяйство" – а я удивлялся еще, что расходы по дому получаются очень маленькими. Ладно, вернемся домой – я ей объясню, что такое "зарплата".
В Льеже Дмитрий Иванович оказывается уже бывал – и с его помощью гостиницу мы нашли быстро. Хорошую гостиницу, в номерах даже ванны были. Поужинали, отдохнули, и утром, снова около семи, отправились дальше. В Монсе основательно позавтракали, а в час уже добрались до цели. Дмитрия Ивановича, по его просьбе, довезли до русской экспозиции, и после этого, уточнив у Менделеева расположение павильонов, мы с Василисой отправились выполнять первую из моих "парижских задач".
На машину народ внимание обращал. Очень много внимания: местные газеты не смогли удержаться от злорадства по поводу проигрыша немецкой гонки немецкими автомашинами, и поместили на своих страницах множество фотографий "Чаек". Поэтому когда мы доехали до цели, несколько корреспондентов оказались там же. Несколько – сказано громко, всего парочка. Но эта братия имеет какие-то свои тайные системы коммуникации – и нам этого хватило.
Я остановил машину и мы с Василисой степенно пошли в павильон, в котором Рудольф Дизель демонстрировал свой мотор. Шли мы очень степенно и постепенно, давая возможность всем желающим разглядеть значки "победителей гонок века" и медалей "лучшим автоконструкторам". Публика регалии разглядеть успевала, и в павильон мы вошли в окружении небольшой, но очень заинтригованной толпы народу.
Я с подчеркнутым вниманием оглядел огромный (больше двух метров в высоту) механизм, затем поинтересовался у сидящего рядом мужчины, эту ли конструкцию авторы именуют мотором. Обошел вокруг, разглядывая детали, поинтересовался мощностью и расходом топлива. Выслушал ответы, поблагодарил – и, сказав Василисе тихо, но очень разборчиво (причем снова по-немецки) "пошли отсюда, ничего интересного или хотя бы оригинального тут нет", быстро устремился на выход.
Как я и ожидал (точнее, как я надеялся), у входа репортеров набрался уже десяток. Не совсем у входа – они собрались, словно вороны, стаей, около нашей машины. Я тихонько прошептал "Васька, за руль и молчи", а сам пошел на заклание этим акулам пера. И "акулы" меня не разочаровали, задавая в основном ожидаемые и очень нужные мне вопросы:
– Это вы победили в "Гонке века" в Берлине? – это, как я понимаю, на всякий случай, а то вдруг на "Чайках" сейчас уже каждый второй русский катается.
– Нет, я занял третье место, первое место заняла вот эта девушка.
– А автомобиль кто вам сконструировал?
– Вот тут написано – я показал пальцем на медальку.
– А мотор у вас какой конструкции?
– Моей, машина полностью спроектирована и построена мною на моем же заводе.
– Что вы скажете о моторе господина Дизеля? – вот это самый главный вопрос, собственно, ради него я сюда и приехал.
– На мой взгляд, это самая неудачная имплементация патента Сэмюэля Уилтона. Будь Сэм еще жив, думаю он подал бы на господина Дизеля в суд. Не за нарушение патента – срок его уже истек. А за оскорбление – назвать пятитонное чудище "двигателем" можно лишь с целью опорочить изобретателя. Да этот "двигатель" самого себя сдвинуть не сможет!
– Но для кораблей мотор господина Дизеля будет весьма хорош, ведь он потребляет очень мало топлива. Гораздо меньше иных моторов.
– Вот тут – я показал на "Чайку" – стоит мотор вчетверо мощнее того чугунного чудища, а топлива он потребляет в полтора раза меньше. И весит в пятнадцать раз меньше. Это – двигатель, а то – издевательство над званием инженера. Я не знаю, сколько времени делался этот чугунный монстр, – и я снова показал на павильон Дизеля – а мои моторы завод делает по пять штук в день.
– Ваш мотор тоже работает на масле?
– В автомобиле – на бензине, он проще в обслуживании и легче. Но у меня готов и мотор, работающий на масле. На соляровом масле.
– А вы уверены, что ваш мотор не нарушает патента господина Дизеля?
– Так называемый патент Дизеля – повторение британского патента, выданного в тысяча восемьсот семьдесят восьмом году и принадлежавшего приятелю моего отца мистеру Сэмюелю Уилтону. Буквальное повторение, любой может в этом убедиться, направив запрос в британское патентное ведомство. Вдобавок, как я смог сейчас убедиться, представленный здесь мотор патенту самого Дизеля не соответствует. А мой мотор, работающий на соляровом масле, хотя в общих чертах и основан на истекшем патенте австралийского изобретателя, но имеет множество запатентованных изменений. Так что никаких "прав" господина Дизеля я не нарушаю – у него их попросту нет. Впрочем, и он моих прав тоже не нарушает, так что его, с позволения, двигатель мне неинтересен.
– Вы сказали, что выпускаете много моторов. А вы будете выпускать автомобили? И собираетесь ли продавать моторы и автомобили?
– Моторы я делаю для собственных нужд. А автомобили – да, буду их массово выпускать и продавать. "Чайка" будет свободно продаваться всем желающим по семь с половиной тысяч рублей – это в России. Во Франции, например, цена составит двадцать шесть тысяч франков – к российской цене добавляется стоимость доставки и пошлина.
– Но кто будет покупать ваши автомобили за такие деньги? Ведь у де Диона автомобиль стоит всего две тысячи франков!
– Да, этот мой автомобиль – для солидных господ. Некоторые ездят на поездах и кораблях первым классом, другие – в общих вагонах и трюмах. Мой автомобиль вдесятеро дороже, но он в двадцать раз мощнее Де Дион-Бутона – хотя и потребляет столько же топлива, а так же вдесятеро комфортабельнее и вдесятеро проще в управлении. То есть в сумме – уже в тысячи раз лучше. И на нем пятнадцатилетняя девочка, причем с совершенно случайными пассажирами, выиграла "Гонку Века". Я думаю, что в мире достаточно людей, которые в состоянии обеспечить себя комфортными и быстрыми средствами передвижения.
– Но зато Де Дион уже сейчас продает по два автомобиля в день!
– Я очень рад за него. Сейчас я не продаю автомобили вообще, так что сравнивать продажи я не буду. А выпуск авто – в октябре плановый выпуск на моем заводе составит десять машин в день, а с ноября – тридцать. Для тех же, кто располагает более скромными средствами, с нового года будет выпускаться несколько менее комфортабельный, но не менее надежный автомобиль по цене около десяти тысяч франков. А в марте начнется выпуск совсем дешевой модели, по три тысячи франков. Но это тоже будет именно автомобиль, а не коляска с моторчиком на велосипедных колесах.
– И когда вы начнете продажи своих авто во Франции?
– Я не знаю. Из ваших вопросов я понял, что для Франции мои автомобили несколько дороговаты. Так что сюда скорее всего поставлять я их буду лишь по предварительным заказам. Кстати, я буду в Париже до конца недели, и желающие получить "Чайки" в ноябре могут заказать их в русском павильоне, мой представитель будет доступен с завтрашнего дня с полудня и до пяти часов вечера. А сейчас – извините, у нас дела – и с этими словами я сел в машину.
Да, нахамил я изрядно, даже журналисты растерялись – поэтому уехать от павильона Дизеля нам удалось без затруднений. Василиса уже изучила предстоящий маршрут: еще у входа на выставку мы купили план Парижа и Дмитрий Иванович отметил на нем, куда и как нам ехать. Поездка была не длинной, но довольно долгой – несмотря на план чуть ли не на каждом перекрестке приходилось останавливаться и читать названия улиц. Ну а поскольку при каждой остановке вокруг собиралась толпа, дальнейшее движение становилось весьма сложным делом. Тем не менее минут через сорок мы подъехали к небольшому дому, заперли машину и попросили консьержа доложить постояльцу о нашем визите: я написал на своей визитке пару слов и попросил ее передать. И через несколько минут поднялись на третий этаж.
Александр Николаевич Лодыгин – именно к нему и я ехал в Париж – встретил нас учтиво, но весьма настороженно:
– Добрый день, Василиса – извините, отчества не знаю, добрый день, Александр Владимирович. Весьма польщен вашим визитом – читал уже о победе в гонке века, но чем обязан? Вы написали, что вопрос касается электрических ламп освещения?
– Да, Александр Николаевич. Меня интересует ваш патент на вольфрамовые нити…
– Я не собираюсь продавать патент.
– А я не собираюсь его покупать. Вот, посмотрите – я вытащил из кармана лампочку для фары – тут нить сделана из молибдена. И меня в принципе удовлетворяет и такая.
– Какая маленькая лампа! И какова ее светимость?
– Для моих целей – достаточная, в фаре автомобиля эта лампа освещает ночью дорогу метров на сто-сто пятьдесят. Но, откровенно говоря, лампы с вольфрамовой нитью для меня были бы удобнее… вы не слушаете? – Лодыгин глядел не в мою сторону, а разглядывал лампу в большую лупу.
– Нет, что вы, слушаю. Извините, я просто кое-что новое увидел.
– Да, двойная спираль, и патент на спираль – у меня. А так же – на цоколь, с помощью которого любой человек может поменять перегоревшую лампу на новую за несколько секунд. Причем у меня запатентованы несколько типов цоколей и соответствующих гнезд для их установки, я именую эти гнезда "патронами". Ещё скажу – потому что на глаз этого не видно – лампа не вакуумная, а заполнена инертным газом, что увеличивает срок ее службы в несколько раз. Всего у меня семь патентов, делающих электрические лампы освещения действительно удобными в использовании. И я хочу предложить вам обмен патентами: вы получите право на ваших заводах безвозмездно использовать семь моих, а я – один ваш. Поясню – для обычных осветительных ламп мне ваш патент не нужен – молибден удобнее в обработке и существенно дешевле. Но мне вольфрам полезнее молибдена в иных целях, а частности для сверхярких перекальных ламп для использования в фотографии. Вот проект договора – и я протянул Лодыгину заранее заготовленную бумагу.
Александр Николаевич начал читать. Вдруг он встрепенулся:
– Что же вы… не желаете чаю? Или желаете пообедать? Я сейчас же распоряжусь…
Васька при этих словах вся напряглась, да и я вспомнил, что последний раз мы ели что-то во время короткой остановки в Монсе.
– Отобедать – не откажемся. Если, конечно, вас заинтересовали мои патенты и у нас есть темы для разговоров. Мне хотелось бы именно обсудить с вами некоторые аспекты электрического освещения вообще, но лишь в том случае, если такое обсуждение будет интересно и для вас тоже – в противном случае я не смею вас беспокоить.
– Да, безусловно мне было бы интересно поговорить с вами. Я уже вижу, что в определенных вопросах вы продвинулись гораздо дальше меня…
За обедом мы действительно обсудили множество вопросов. И среди них – ограничение на использование "чужих" патентов третьими лицами:
– Этот пункт, Александр Николаевич, означает лишь то, что вы – на вашем заводе во Франции – можете использовать мои патенты без ограничений. Но – ни в какой иной стране, и не можете продавать свое право или как-либо иначе передавать его другим людям. Однако – если пожелаете – можете построить сами хоть сто заводов и делать такие, скажем, цоколеванные, лампы на всех ваших заводах. При условии, что заводы будут вашими более чем наполовину. Аналогично и я могу использовать ваш патент на своих заводах в России – но только в России и только на моих собственных заводах. Но ограничений на экспорт готовой продукции в любые страны – не накладывается. А свой патент вы имеете право продавать кому угодно, кроме как в Россию, как и я свои – куда угодно, кроме Франции.
– А зачем вообще этот пункт? Мне кажется, что достаточно и того, что мы передаем право использовать патенты исключительно друг другу…
– Сейчас и для нас двоих – достаточно. Но лет через пять – семь, когда потребность в лампах будет исчисляться миллиардами – а так оно и будет, поверьте мне – любой завод в Европе будет контролироваться нами. Если запрашивать за патент правильную сумму, то любому промышленнику будет выгоднее просто подарить вам пятьдесят процентов акций, на одну больше пятидесяти процентов – и не покупать мои патенты. Или сделать такой же подарок мне и не покупать ваш патент. Ну а насчет Америки – я думаю, мы всегда сможем договориться позже, посмотрев как идут дела.
– Вы очень интересно рассуждаете.
– Вы – инженер, изобретатель. А я – тоже инженер, но бизнесмен. Вы изобретаете что-то принципиально новое, а я – придумываю как что-то известное сделать гораздо лучше для покупателя. Чтобы продать этого больше – и получить деньги для новых исследований для изобретателей.
– Вы говорите, как американец – "бизнесмен".
– Я детство провел в Австралии… и, кстати: безотносительно того, примете вы мое предложение или нет, тот автомобиль, который завтра будет представлен в русском павильоне выставки – ваш. Это – подарок человеку, который сделал мир светлее. Управлять им очень легко, я думаю, что вы освоите его за пару часов – моя горничная училась два часа и выиграла "гонку века".
– Не два часа, ты меня всего полчаса и учил! – встряла Василиса, – а дальше я сама училась.
Ошарашенный Лодыгин проводил нас до дверей, пообещав что ответ на мое предложение он даст до конца недели. Не обманул – на следующий же день он пришел к русскому павильону с уже подписанным договором. У павильона стояла бежевая "Чайка" – ее доставили на поезде. Приехал в Париж и Евгений Иванович – ему предстояло дооформить кое-какие патентные бумаги для Франции (все же французский он знал лучше всех в моей компании). А заодно – и "продать шкуры ещё не убитых медведей", то есть принять заказы на поставку машин в ноябре.
Я показал Лодыгину "его" авто, и даже он попробовал завести машину и проехать несколько метров. Ну а после осмотра и "пробы" я немного изменил свое предложение:
– Знаете что, Александр Николаевич, я поначалу не заметил… за время гонок автомобиль-то изрядно поцарапался и, что хуже, довольно сильно поизносился в части мотора и подвески. Так что это автомобиль будет вашим временно, для, так сказать, изучения и освоения. И не бойтесь что-то поцарапать или сломать – он уже не новый, мы его потом просто выкинем. А через недели три я вам пришлю уже новый автомобиль. Какого цвета желаете? Только не как Василисин – такие машины будут только у нее и Дмитрия Ивановича Менделеева.
Оставшиеся три для я отдыхал. С Лодыгиным – а точнее с ним и его женой – мы катались по окрестностям Парижа (а в субботу – даже скатались в Гавр), валялись на травке, кормились в небольших трактирах, неспешно беседовали о разном. Я с Александром Николаевичем – в основном о технике, а Алма (его жена) и Василиса – о чем-то своем, женском (я услышал обрывки разговоров про одежду и еду). Александр Николаевич даже слегка освоил управление машиной и гордо проехал сто с лишним километров по исторической автотрассе Париж-Руан (только в обратном направлении). Лодыгины же проводили нас до вокзала вечером в воскресенье, когда мы, погрузив черешневое "чудо техники" на железнодорожную платформу, покидали Францию. И уже в последний момент Александр Николаевич вдруг спросил:
– А почему вы предложили мне этот обмен патентами? Ведь фактически вы просто подарили мне несколько миллионов.
– Да, подарил. Подарил несколько миллионов французских денег русскому изобретателю. Не моих – их денег, и мне их совершенно не жалко. Ни денег, ни французов. А почему… Я бы хотел, чтобы к ответу вы пришли сами. И то, что у вас возник этот вопрос, показывает мне, что и ответ вы найдете скоро. А заглядывать в конец задачника чтобы получить этот ответ , задачи не решая – не интересно. До свидания, и я надеюсь, что мы еще неоднократно встретимся!
Домой я ехал в настроении очень веселом. Пресса – что французская, что немецкая – очень моим интервью "оскорбилась" и меня газеты обеих стран буквально смешивали с дерьмом. Пока еще до современников не дошло, что популярность продукта можно поднимать и на "негативной рекламе", а уж какими словами меня обзывают – неважно, лишь бы денежки иностранцы нести не забывали. А они и не забывали – Евгений Иванович за четыре дня "продал" (с полной предоплатой) ровно сто "Чаек", продал бы и больше, но я установил именно такой лимит.
Обиделись французы, что я их фактически голодранцами обозвал, и решили доказать, что я не прав. Молодцы ребята! Давайте всегда мне приносить восемьсот тысяч рубликов за неделю! Даже больше – если учитывать доходы от гонок. "Конкурента", который мог бы помешать мне с дизелями, я, в глазах публики, смешал с дерьмом – а заодно сделал это и в глазах инженерного сообщества, чем развязал руки и русским изобретателям, и многочисленным иностранцам.
Но главное – я снова застолбил огромное рыночное поле, и теперь осталось лишь вовремя приходить сюда с косой и косить на нем денежки. А уж куда их потратить – я найду. Россию спасать – дело затратное.