- Знаешь ту дорожку за бассейном? По её бокам стоят старые потрескавшиеся скульптуры, изображающие пионеров. Они заросли вьюном, их почти не видно. Кусты давно уже никто не подстригал, и они раскинулись так широко, что дорожка стала похожа на волшебную аллею древнего замка. Когда я иду по ней, представляю себя принцессой, разгуливающей по своим владениям. Там, в конце, растёт пышная ива. Её ветви обвили одну из статуй - высокий юноша бережно держит книгу, другая рука призывно поднята. Взгляд, следуя за рукой, устремлён к далёким неведомым мирам, где ещё не ступала нога образованного человека. Волосы откинуты назад, высокий лоб, большие глаза. Ворот рубашки небрежно расстёгнут, открывая часть рельефной груди. Физическая красота и тяга к знаниям, что может быть романтичней? Мне никогда не найти такого сочетания. Наши мальчики по большей своей части - недоразвитые личинки. Немощны, слабохарактерны и безнадёжно вульгарны. Один Лунин чего стоит. А если и попадаются отдельные особи, так имеют что-нибудь одно - ум, как у ботаника Вени Оэртлихермана или спортивное тело как у... как у...
Звягинцева Вера запнулась, подбирая подходящую кандидатуру. Хотя, это было странно, что она вообще заговорила об этом. Она была единственной девочкой в нашем отряде, кого совершенно не беспокоила реакция мальчиков на её внешность. Это пренебрежительное отношение к сверстникам мужского пола выражалось длинной старомодной косой каштанового цвета и неприлично громадным носом. Общаясь с кем-нибудь, она осторожно выглядывала из-за него, вертела головой в разные стороны, отводила её назад, будто боялась, что он кого-нибудь заденет. Любое проявление к себе признаков внимания воспринимала, как оскорбление. Или, на худой конец, ошибку. Она оборачивалась, в поисках действительной красавицы, справедливо сомневаясь, к ней ли обращён вопрос:
- Потанцуем?...
Вера удивлённо подняла брови и помахала перед моим лицом рукой, как бы проверяя способность видеть.
- Эй, дружок, с тобой всё в порядке? Ты себя хорошо чувствуешь?
Изначально сознавая, что идёшь к девочке с непривычным для себя намерением - пригласить её потанцевать, уже страшно волнуешься, а получив такой издевательский ответ, вообще готов сквозь землю провалиться.
Другое дело, когда подходишь к ней с повседневным вопросом:
- Вер, обед уже был?
Или.
- Хошь яблоко, только что висело в деревенском саду?
В этот миг ты видишь перед собой просто человека, как и ты сам, а не девочку - предмет мальчишеского вожделения. И не важно во что она одета. Будь то юбочка со складочками или десять раз заплатанные джинсы. Она чем-то занята: загружает голову чтением, проветривает её на качелях или рассматривает те самые складочки. Тебе неважно, что подумают свидетели твоего поступка - ведь ты делаешь естественные для твоего возраста вещи.
Но если ты решил сделать нечто, что ещё никогда не делал, что само по себе уже является чем-то выдающимся даже для взрослого человека, незнакомым тебе по своим ощущениям, заставляющем тебя потеть только от одной мысли о необходимости совершить это, но притягивающее мощной природной силой, которой невозможно сопротивляться, которая тащит тебя к неизведанным территориям и запретным, не вкушаемым тобой ранее, плодам. То с первого шага, направленного в строну этой девочки, пассивно ожидающей своей участи у ограды танцплощадки, такой будоражище прекрасной в своём сиреневом сарафане с провокационными завязками на обнажённых плечиках, ты перестаёшь быть незаметной песчинкой в бескрайних просторах Вселенной. Ты - комета, на которую обращены все взоры землян. Ты - самое громкое, самое яркое извержение вулкана. Ты - самое мощное землетрясение, которое когда-либо сотрясало нашу планету, и которое чувствует каждый её житель.
Поэтому путь твой лежит по высокому подиуму, через фокус самого пристального внимания. Несмотря на грохочущую музыку и полумрак, всем заметно любое твоё движение, слышно в каком бешеном ритме работает твоё сердце. Его пулемётное стрекотание нарушает размеренный ход твоих шагов. Ты, то ускоряешься, то притормаживаешь, сдерживаешь неуместную прыть, пытаешься угомонить непослушные ноги. Это придаёт твоей походке неестественную эмоциональность. Тебе хочется повернуть в сторону, убежать, скрыться в толпе нормальных, ничем не примечательных персонажей этого спектакля, но животный инстинкт толкает тебя к своей цели. Твои собственные руки, вдруг ставшие чужими, покрывает холодная испарина, хотя на улице жара под тридцать. Каждый твой вздох, каждое шевеление пересохших губ ты должен рассчитать так, чтобы в нужное время в лёгких был воздух, а рот раскрылся, и выпустил на свободу нужное слово. И хорошо бы, чтоб оно прозвучало с правильной интонацией и громкостью. Вариант с нечленораздельным бормотанием, изменением цвета лица и неестественной жестикуляцией будет воспринят, как акт проявления величайшей глупости, наглости, а возможно даже и грубости. Тебе тут же будет вынесен окончательный приговор.
- Лунин, ты - болван.
И вторая попытка тебе уже не светит. Да и проделать это ещё раз - просто не реально. Но, разумеется, девчонкам про это ничего не известно.
- Как у Серёжи Грачёва? - Подсказала Таня Маркина.
Она не носила косу, и у неё был маленький аккуратненький носик. А потанцевать с мальчиком было для неё так же волнующе, как выпить компоту.
- Ну... не знаю... возможно... - Вера замялась.
- Да, он такой, милашка - Таня улыбнулась и мечтательно закатила глаза. - А как в настольный теннис играет, просто загляденье. Я видела пару раз, как он это делает. Без рубашки, в одних шортах.
- Ну ладно, слушай дальше. Я иду медленно, потому что у меня длинное, очень красивое платье, расшитое золотом и веер из голубых перьев. Величественно поворачиваю голову, не резко и совсем чуть-чуть, потому что воротник, он очень высокий, и мне не видно из-за него. Но ведь именно так ходят настоящие принцессы. Ты бы хотела быть принцессой? Чтобы весь этот лагерь, был наш? На месте "линейки" мы бы приказали построить замок.
Вера тоже закатила глаза, представив себе всё это.
- Ты всегда так красиво говоришь. Как книжку читаешь. Да, здорово было бы по этим аллеям погулять... со слугами. То есть, они сзади, а мы спереди. Или они спереди, а то вдруг на нас кто-нибудь нападёт.
- Кто? - Удивилась Вера.
- Ну... мальчишки.
- Откуда? Это же будет всё наше. Наш лагерь, наш замок.
- А-а точно. Здорово, наверное...
Таня пожала плечами. Вздохнув, сказала:
- Ой, чёй-то хочется, а чего не знаю...
Вера пропела.
- Ой, что-то хочется, а чего не знаю,
Толи выпить, толи съесть,
От тоски я умираю,
Может, книжку мне прочесть?
Таня хихикнула.
- Гладко это у тебя получается...
- Знаешь, я иногда играю со своим телом, - сказала Вера, подавшись вперёд и переходя на таинственный шёпот.
- Как это, ну-ка расскажи, мне это очень интересно? - у Танечки заблестели глазки.
А мне это было совершенно не интересно. Я уже полчаса торчал в шкафчике моего друга Серёги и не знал, как оттуда выбраться незамеченным. Напротив, за большим столом, сидели девочки, рядом на табуретке, обшитой красной тряпицей, Ленин в гипсе. Его цепкий с прищуром взгляд, безошибочно вычислял тунеядца, отлынивающего от общественной работы. Где-то, совсем близко, в ожидании жертвы кружила Зинаида Петровна. Я чувствовал это своим желудком. Он очень чутко реагировал на плохое настроение нашей воспитательницы. Стоило ей только нахмуриться, как его тут же скручивало, и меня тянуло в туалет.
Она грозилась засадить меня за стенгазету, как только найдёт. А это мне совсем не нравилось. Я бы предпочёл сейчас осваивать колючие и смолянистые высоты недавно обнаруженных сосен у западных ворот. Но прокопошившись лишние пару минут у галошницы, упустил драгоценное время. Зинаида вошла в компании Звягинцевой Веры, Танечки и твёрдого намерения сделать цветной агитационный листок.
- Где Лунин? Кто увидит, тащите его ко мне. Сегодня - "день Нептуна", а у нас нет стенгазеты. Кошмар! И это в моём отряде. Звягинцева спасай положение, изобрази что-нибудь...
- Хорошо. Правда, я уже статьи делаю, но я попробую, может, получиться...
- У-у-у!!! - Ревела Зинаида. - Ну, попадись он мне. Что я покажу товарищу Петрухину? Я сегодня не в настроении.
А когда она в нём была?
Единственное место, куда я успел спрятаться за миг до её появления, был шкафчик моего друга. Укрытие так себе. Коленки упирались в дверь. Чтобы она не открылась, я придерживал её двумя пальцами за торчащий болтик, скрепляющий ручку. Ноги затекли, в левую ягодицу вонзилась какая-то штука, было темно и скучно. На уровне моих глаз три небольших отверстия позволяли осматривать ближайшее пространство, оставаясь незамеченным.
Сквозь них я и следил за тем, что происходило снаружи. В это время я чувствовал себя Джимом из "Острова сокровищ", который сидя в бочке из-под яблок, выведывал секреты пиратов. Хотя какие могут быть секреты у девчонок?
- Я, когда хочу пИсать, сжимаю мышцы и задерживаю своё желание - заговорчески шевельнула носом Звягинцева.
- И...?
- Во мне что-то происходит, становится так ... так приятно... как будто щекотно... перехватывает дыхание, всё вокруг кружится, кружится... звуки, запахи, предметы расплываются, превращаются в густой туман. Я падаю в него и плыву, плыву, не чувствуя собственного тела... только сердце, я слышу как оно бьётся...
Танечка, широко раскрыв глаза, непонимающе смотрела на подругу. Вера продолжала:
- Ну хорошо, проще говоря, это похоже на ... на... не могу объяснить. Ну, знаешь, когда смотришь картины некоторых художников: обнажённая натура...
- Чего?
- Ну, это значит, голые женщины - сжалилась Вера, - рядом одетые в доспехи мужчины... я видела это в папиных книжках... это выглядит так ... Мммм...
- Грубая сила и полная беззащитность. Властелин и раб.
Звягинцева в истоме откинулась на гипсового вождя, тот осуждающе склонил голову набок.
- Только ещё вопрос, кто из них беззащитен и кто действительно обладает властью.
Вера загадочно подняла пальчик.
Маркина беспомощно захлопала подкрашенными ресницами. Потом вдруг просияла:
- А-а... поняла, у меня это бывает, когда переодеваешься, а на тебя мальчишки смотрят...
- Где это? - Теперь Звягинцевой пришла очередь удивляться.
- В палате. Ну, через окошко подсматривают, там в спальне...
- Так там же шторки есть. Закрой их и всё.
- Тогда им не видно будет.
Ерунда какая-то, подумал я. Неужели не о чем больше говорить? Специально терпеть, не пИсать, чтобы испытать какие-то приятные моменты... демонстративно переодеваться... Чушь, бред! Девчонки, точно ненормальные.
Ладно, Маркина, со своими богемными замашками, как никак из театральной семьи. Бабушка у неё работает билетёршей в театре имени Образцова. К тому же, я подозревал, что она догадывается о нашем присутствии.
Но Звягинцева...
И с чего это мой друг Серёга решил, что она поможет разрешить его внутренние противоречия? Он так и сказал: "внутренние противоречия". И откуда они у него только взялись?
- Сам не знаю откуда. Но я хочу, чтобы ты помог мне с этим делом. Ты же мне друг?
- Да нет проблем - успокоил я, не имея ни малейшего представления, как это сделать.
Мы натянули узкую сетку над зелёным столом и взялись за ракетки. Грачёв за "мягкую", с поролоновыми рифлеными прокладками и скрипучей, пропитанной чем-то, резиной, сделанную специально его отцом, инженером. Не ракетка, а произведение искусства. Серёга обращался с ней осторожно, протирал одеколоном, прищурившись, подносил к лицу, высматривая мелкие неровности. Никто никогда не видел, чтобы он её ронял.
Я же взял стандартную с редкими пупырышками, которую удачно выменял у Витька Козицкого за некрасивую кофту, купленную для меня мамой перед самым отъездом.
- Ты знаешь мой взгляд на жизнь - никаких девчонок. Я никогда не понимал ребят, которые готовы скакать заводным болванчиком, лишь бы угодить какой-нибудь юбке. Кхм... Кхм... Ну, я не имею ввиду тебя. Ты совсем другое дело. То, что ты помогаешь Жене в разных там делах, я не вижу ничего особенного. Она нормальная, как все ребята. То есть, я, конечно, не считаю её мальчиком...
Грачёв замолчал, надул щёки и с силой выдохнул воздух. Потом с остервенением зачесал затылок ракеткой.
- Короче, я ощущаю внутри себя противоречия. Я спокойно могу прыгнуть с балкона второго этажа или пройти по узкому карнизу, ну, ты же меня знаешь...
Я авторитетно кивнул.
- Я спокойно смотрю в глаза опасности, а вот в глаза Веры Звягинцевой не могу.
- Почему? А-а, их не видно из-за...
Я хотел пошутить насчёт её носа, но осёкся, видя, что Серёге не до шуток. Он смотрел на меня с искренней надеждой. На меня ещё никто так не смотрел. С раздражением смотрели, с непониманием, с озабоченностью, даже с интересом, но вот с надеждой никогда. Я почувствовал ответственность за свои слова, и произнёс
- Скажи, а в глаза других девчонок ты можешь смотреть?
- Да.
- А Веры - нет?
- Нет, то есть да... Ну в общем, не могу.
- Ты сделал что-то плохое, от чего тебе должно быть стыдно перед ней?
- Нет, что ты!
- Ты считаешь её настолько уродливой, что...
- Нет, что ты, что ты!
Замахал на меня руками Серёга.
- Тогда, если ты не можешь смотреть - не смотри.
Серёгин взгляд стал меняться. Он потерял то новое для меня присутствие надежды и наполнился давно знакомыми: раздражением, непониманием, и озабоченностью. Но это всё же лучше, нежели появление ещё одной новинки - отчаянья. Друг всё-таки...
- Кхм... - я деликатно кашлянул - Слушай, она не очень... в смысле, есть другие девчонки и намного её краси... кхм... в общем, что ты в ней нашёл?
- А ты?
- Я?!
Краска залила мне лицо.
- Ну, да. Ты же пригласил её танцевать?
- Точнее попытался...
Я горько усмехнулся, вспоминая, как она меня отшила.
Беленький шарик резво перепрыгивал через сетку. Звонко отскакивая от моей "лысой", тонул в недрах Серёгиного великолепия и нехотя покидал его. Все мои попытки закрутить удар, легко разоблачались. Грачёв с нисхождением принимал мои гасы, отвечая на них без явного усилия. Я знал, что играю лучше, но спецракетка прировняла наши возможности.
- Мне кажется, я должен с ней поговорить.
- Зачем? - Спросил я.
- Это же ясно, как дважды два - чтобы выяснить причину этих противоречий!
Грачёв неуклюже размахнулся и сильно "погасил". Шарик, коснувшись моей половины, кометой улетел в кусты. Какая несправедливость! Любая посредственность может выглядеть профессионалом стоит ей лишь воспользоваться чудом конструкторской мысли. Кто же так замахивается? Попробовал бы он так сделать моей "деревяшкой".
- Да? Ну, тогда вперёд.
- Не могу.
- Что?
- Говорить с ней я не в состоянии. Как спросит о чём-нибудь, у меня в голове всё путается, стою, молчу, хочется рассмеяться или убежать куда-нибудь, спрятаться, чую - краснею, а от этого ещё хуже становиться...
- Всё ясно.
- Ну?
- У тебя точно эти - противоречия.
Серёга огорчённо вздохнул.
- Ты можешь мне помочь?
- Я бы с радостью, но как?
- На прошлой дискотеке ты пригласил её танцевать. Значит, тебе тоже хотелось с ней поговорить.
- Мне хотелось с ней потанцевать...
- Это одно и тоже. - Отмахнулся Грачёв.
- Она стояла одна, в своём сарафане, с этими завязочками, ну, знаешь, которые того и гляди, свалятся с плеч...
- Она была в очках?
- Что?
- Я говорю, ты заметил на ней очки?
Я пытался вспомнить эту деталь, но не мог.
- А ведь она их носит, не снимая. Вот видишь, значит, ты тоже не мог посмотреть ей в глаза. У тебя тоже появились противоречия, но ты разрешил их, пригласив её на танец.
- Любишь ты всё усложнять - говорю.
- Я хочу знать о ней как можно больше. Это поможет нам общаться в будущем.
- У тебя большие планы?
- Ты можешь описать её, как человека? Ведь Женя наверняка тебе о ней что-нибудь рассказывала.
- Ясное дело. Удобно иметь шпиона в стане врага.
Я многообещающе зашевелил бровями, хотя Женя не поверяла мне ничьих тайн. Но желание выглядеть человеком сведущим тянуло на скользкую дорожку.
- Ну, рассказывай, я слушаю...
Грачёв обогнул стол, сел напротив меня и по виду был готов впитывать каждое моё слово. Он не собирался продолжать игру! А что может быть важней? Я уже жалел, что согласился на этот разговор.
- Э... Ну что ж. - Начал я, пытаясь припомнить хоть какую-нибудь интересную деталь. Но в голову лезли лишь несущественные мелочи. Вот Вера сидит на скамейки, накинув ногу на ногу, играет босоножкой. Сосредоточившись на книге, ест яблоко.
- Вер, чё читаешь?
- Владимир Маяковский, знаешь такого?
- Конечно. "Мы говорим Ленин, подразумеваем Партия,
Мы говорим Партия, подразумеваем Ленин". А зачем ты его летом то читаешь? Всё равно в школе проходим...
- Затем, что интересно. Не всем же, как сумасшедшим за мячиком бегать...
- О! - говорю - Она любит читать. Даже сейчас, на каникулах, читает Маяковского. Знаешь такого?
- Конечно. - Ответил Грачёв - "Любит? не любит? Я руки ломаю
и пальцы разбрасываю разломавши..."
- Да нет, другой - "Мы говорим Ленин, подразумеваем Партия..." ну, и так далее. Короче, представляешь, когда все люди отдыхают, она тома глотает. Говорит, хотела первый том перечитать, зашла в нашу библиотеку, а он на руках, пришлось второй брать. Ха-ха, представляешь! Том перечитать захотела! Ха-ха-ха. Мы, видите ли, сумасшедшие за мячиком гоняем, а она значит нормальная. Тоже мне нормальная нашлась, ха-ха-ха...
Я прям закатился от смеха.
- Так. Ясно. Дальше. - Спокойно произнёс Грачёв.
- Не, ты представляешь. Том перечитать захотела. Ха-ха-ха.
- Я понял, дальше. Что ещё знаешь о ней?
- Не, ты не понял, она говорит...
- Да понял, я понял, что ещё?
Я понемногу успокоился. Ну, ладно, что же ещё можно о ней сказать?
- Фигурка у неё ничего, коса длинная ...
- Не надо о внешности, это я изучил досконально.
- Ну, тогда, пожалуй, всё.
- Всё?!
- Ну, да.
Я пожал плечами.
- Мда-а. Не густо - Грачёв разочарованно опустил голову. - Хотя, конечно, любовь к чтению - ценная информация.
- Ну что, продолжим?
Я перешёл на другую сторону.
- Подожди, - не сдавался мой друг, - у тебя есть подружка, а ты ещё пытался пригласить другую девчонку танцевать, да?
- Ну я бы не сказал, что у меня есть подружка... Во всяком случае не в том смысле, который ты вкладываешь в это слово... Да к тому же...
Серёга подкинул теннисный шарик и с силой ударил по нему ракеткой. Тот просвистел в миллиметре от моего уха.
Я поспешно ответил:
- Да, пригласил. К чему такие эмоции? Побереги шарик, это последний, а у физруков фиг допросишься...
- Ты преспокойно подошёл к Вере и пригласил её.
- Ну, насчёт спокойствия...
- Ты легко общаешься с девочками.
- К чему ты клонишь? - Насторожился я.
- Это же ясно, как дважды два. Ты ловелас.
- Это ещё кто?
- Бабник. Выходит, что ты знаешь к ним подход. Ты должен познакомить меня с Верой.
- Так, ты же вроде с ней знаком, по меньшей мере, недели три, если не ошибаюсь.
- Это было ещё до того...
- Как в тебе поселились противоречия?
- Да. А сейчас представь, что мы незнакомы.
Серёга подошёл ко мне вплотную и понизил голос.
- В общем, сделай так, чтоб она со мной заговорила...
- Она с тобой и так прекрасно общалась.
- Ну, хорошо, поставим вопрос по-другому. Сделай так, чтоб я с ней заговорил.
Грачёв выделил слово "я".
- Уверен, у тебя получится.
- Откуда такая уверенность? - Засомневался я.
- Ты наглый, пошлый, бессердечный.
- С чего ты взял?!
- А кто ещё мог сказать Вере такое: "Потанцуем? Давай, крошка, я покажу тебе небо в алмазах".
- Да это в кино было... - оправдывался я.
- А значит, тебя не мучают страхи и угрызения совести, свойственные порядочным людям. Тебе легко будет перебороть неловкость. Конечно, у тебя тоже есть комплексы - ты не умеешь проигрывать, и злопамятен, но это, кажется, тебя не сильно беспокоит. А вот я не могу ужиться со своими. Мне надо преодолеть их. Чтобы не стать каким-нибудь неврастеником. Сегодня я не могу смотреть в глаза Вере, а завтра...
- Правде. - Весело вставил я.
Грачёв посмотрел на меня, как доктор на недоразвитого ребёнка.
- Очень смешно. Я же говорю, у тебя совершенно нет чувств. Ты как фанера. Я тебе о самом сокровенном, как другу, а ты из себя идиота строишь. Придумай-ка лучше ситуацию, чтобы я мог предстать пред ней, как нормальный человек...
- То есть, как герой?
- Я серьёзно. Расскажи ей обо мне что-нибудь...
- Что?
- Ну, это же ясно, как дважды два! - Нетерпеливо воскликнул Грачёв. - Расскажи, какой я положительный, девочкам нравятся положительные, какой я интересный...
- Наврать что ли?
- Ни в коем случае! Всё это всплывёт рано или поздно и что тогда? Валить на твою неуёмную фантазию? Нет уж. И потом - разве во мне нет ничего интересного? Я тоже книги люблю, на велике без рук катаюсь, и вообще... Короче, если ты меня познакомишь, я подарю тебе мою теннисную ракетку. Я знаю, ты давно на неё посматрива...
- Договорились - ответил я, не дав закончить ему фразу.
И вот теперь я сижу в его шкафу, размером не больше спичечного коробка, мучительно соображая, как использовать эту ситуацию для достижения нашей общей цели. Мне трудно дышать. Запах от Серёгиных кед смешивается с ароматом моих носок, превращая остатки свежего воздуха в голлюциногенное средство. Думать в такой обстановке противопоказано, - можно додуматься до какой-нибудь мерзости.
Чтобы немного освежить мозги, я поднёс свой нос к оному из отверстий и вдохнул.
- Что это? - Услышал я встревоженный голос Веры.
- Где?
- Тут рядом, как будто, сопит кто-то...
- Да? А я не слышала...
- Угу. Похоже, как...
- Как кто?
- Как ёжик...помнишь, недавно приполз к нам на территорию?
- А-а-а...Да. - Маркина сжала губы и брезгливо поёжилась, - его Серёжа Грачёв первым заметил. Я его спросила: как мне лучше, с распущенными волосами или в пучок? А он уставился под ноги, вылупил глаза и молчит. Я конечно понимаю, вопрос трудный, но чтоб так реагировать... И тут он как закричит: ёжик!
Я постарался дышать потише. Физическому напряжению сопутствовало душевное - Зинаида не далеко, и, если найдёт меня, прощай свобода! А так хочется погулять! На улице красота!
Из динамиков, установленных по всему лагерю доносилась музыка:
"На французской стороне, на чужой планете,
предстоит учиться мне в университете.."
Я посмотрел сквозь отверстия в окно - на верхушке берёзы устроилась ворона. Рыжая кошка, ступая по толстой ветке мягкими лапками, осторожно подбиралась к чьему-то гнезду. На неё камнем бросилась ворона. Счастливая, может лететь, куда хочет.
Мне стало совсем тоскливо.
Как выйти незамеченным?
Звягинцева удобно расположилась за столом и, в ожидании вдохновенья, играла авторучкой. Маркина сидела напротив, теребя рыжий локон, и тоже никуда не собиралась уходить. Они мило беседовали о своих девичьих секретах, не догадываясь, что их подслушивают. И конца этому не было видно. Если я решу предстать перед ними, вот так, запросто, вывалюсь из шкафа, - будет маленький конец света.
Оставалось ждать и надеется на чудо - может, они когда-нибудь уйдут. В конце концов - скоро начнётся праздник. Зинаида доверила Вере написать к нему несколько дежурных фраз для поддержки сомневающихся и воодушевления истинных поклонников этого очередного фарса, придуманного взрослыми. Она справится, я не сомневаюсь. Пишет она хорошо, вон какие очки носит. Только красивыми фразами нас не обманешь.
Занудная декламация стишков, детских песенок, сценическое исполнение сказки Ганса Христиана Андерсена "Русалочка", с вольной интерпретацией - вот, что ждало нас в ближайшее время аж до самого обеда.
Как-то, мне пришлось быть свидетелем такого мероприятия.
На сцену взобрался наш завхоз дядя Миша, облачённый в белую мантию, на кромке выделялся застиранный инвентарный номер. Бутафорская корона, обмотанная жёлтой фольгой, в руках трезубец. Сверкая волосатыми коленками, он возвестил о начале праздника. Младшие отряды, наивно ожидая веселья, дружно рассмеялись. Но тут на подмостки вышли их обречённые сотоварищи в бумажных костюмах, и унылое представление началось.
- Мы приветствуем те... тебя... вас... царь Нептун - робко начали морские существа.
- Здравствуйте! О-го-го. Кто вы такие? - Громогласно вопросил дядя Миша.
Наверное, он это сделал не совсем правильно: излишне грозно насупил приклеенные брови, или его фанерная пика слишком резко возникла перед носом первой рыбки, короче - диалога не получилось. Петя Семёнов, сын директора лагеря, игравший главную роль, неожиданно заплакал и побежал прочь, увлекая за собой остальных представителей подводного мира. Они столпились перед узкой лестницей, торопясь скорее покинуть страшное место, где их не узнали.
Вожатая двадцатого отряда Кузнецова Лариса, носила очки на серебряной цепочке, поэтому они не падали на пол, если слетали с носа, а болтались в районе её плоской груди.
- Тише, тише. Подождите - успокаивала она своих малышей, очки беспокойно метались из стороны в сторону, - куда вы? Ещё не закончился спектакль. Надо продолжать...
Вожатая растопырила руки, цепляясь за нарисованные плавники и щупальца. Она не хотела казаться строгой - всё-таки в первом ряду сидели представитель райкома комсомола, специально приехавшие посмотреть на это убожество. Может быть, если бы она ругнулась пару раз, как она обычно поступала, всё бы улеглось. Но Лариса, еле сдерживая нарастающий гнев, твердила одну лишь фразу:
- Надо продолжать. Надо продолжать...
Дети упорно не хотели продолжать и стремились поскорее закончить. Представители райкома недовольно перешёптывались. Директор Вячеслав Анатольевич в молчаливом отчаянии взывал к Ларисе. А та, стараясь угодить, в творческом порыве уже выкрикивала нужные реплики:
- Мы - придворные твои пришли с вопросом о русалке.... О русалке... Почему она молчит? Почему она молчит, спрашиваю... Петя! Семёнов! Продолжай...Ну же! Почему она молчит...
Петя, с заплаканными глазами и закусив нижнюю губу, молча смотрел на Ларису снизу вверх. Его акварельная чешуя расплывалась под солёными слезами. Остальные актёры, с опаской поглядывали на полуголого завхоза.
- О-го-го! - Не унимался дядя Миша, потрясая в воздухе трезубцем. - Кто вы такие?
И Петя Семёнов, всхлипывая, протянул:
- Не знаю...
- Что "не знаю"? - Изумлённо спросил Нептун.
- Почему она молчит, не знаю - сказал Петя и опять заплакал.
Тут из зала появилась его мама, Людмила Ивановна, работавшая в их отряде воспитательницей и забрала неудавшуюся театральную звезду.
Чтобы скрыть неловкость момента перешли сразу к финальной части спектакля, где не требовалось участие представителей младших отрядов. Наша вожатая Наташа вышла на сцену. Её загорелое тело украшал ярко жёлтый купальник, на бёдрах шёлковый платок, на ногах высокие сабо. Пижон Сорокин, физрук с идеальным торсом и отсутствием чувства юмора, встретил её пламенным взором:
- Русалочка, почему ты покидаешь меня? Теперь, когда я услышал твой голос, я не смогу без тебя жить.
- Мой милый принц, - отвечала Наташа, её взгляд, игнорируя Сорокина, летел над нашими головами в неведомую даль, - я не буду жить с тобой во дворце, где нет ничего интересного. Мой морской народ нуждается во мне, а я в нём. Ещё так много надо сделать...
Что нужно сделать мы так не узнали, потому что Наташа развела руки и пустилась в пляс. Шёлковый платок, не успевая за резкими движениями, обнажил её стройные ноги, нижняя часть купальника призывно мелькала под развивающуюся тканью. Представители райкома перестали шептаться и с живым интересом уставились на сцену - праздник был спасён.
Формально.
В действительности же, он так и остался галочкой на бумаге. Что весёлого в том, чтобы наблюдать, как радуются другие? Вожатые после представления окатили друг друга из вёдер, а мы стояли рядом и завидовали их непритворному восторгу.
Чтобы поднять упавшее настроение, некоторые мальчики пытались развеяться беготнёй за девочками. Для остроты этого, в общем-то, не нового развлечения, ребята таскали с собой целлофановые пакеты, наполненные водой. Погоня считалась удачной, если на преследуемую опрокидывали булькающее содержимое. Я в этом не участвовал - суррогатное веселье не для меня.