Ночь была страшная, ноябрьская. Буря стонала и плакала, деревья клонились почти до земли, ветер завывал не как ветер, а как существо, наполненное непроглядной тьмой и страхом. Он бежал. Сил оставалось всё меньше, но его гнал уже не просто страх, а первородный инстинкт, заставляющий бороться за жизнь до конца. Победного конца не будет, он знал это, но инстинкт не давал ему остановиться и сдаться, он бежал. Преследователь был близко. "Ловец", - так его называли. Ловец не тратил силы на рывок, пока не тратил. Вправо! Влево! Беглец пытался оторваться, но через десяток секунд, дыхание Ловца снова возникало сзади, почти неосязаемое, но в то же время густое и неотвратимое, как судьба. Беглец, оторвавшись на мгновение и нырнув в густую чащу, рванул резким прыжком через овраг и ещё не приземлившись, увидел в двух секундах слева чёрную громаду-дерево, с мощными, торчащими из земли корнями. Ловец на мгновение замешкался перед оврагом, и беглец успел юркнуть под массивные корни, одним движением зарываясь в сухую землю, куда пока не проник дождь. Сердце бешено колотилось, но сам он словно окаменел, не издавая ни звука, ни всхлипа. У него было ровно двадцать секунд, чтобы успокоить рваные лёгкие и снова вдохнуть. ..Пятнадцать, шестнадцать.. Рывок! Резко вправо и снова вперёд.
Цели не было. Бег не мог быть бесконечным. Но впереди появилась пустота, физически реальная, он почувствовал её кожей. Сомнений не было, лучше так, чем.. Ловец уже понял, что его обманули, разозлился и снова взял след, в ярости догоняя его. Ловец больше не будет преследовать, настало время для последнего удара. Беглец приближался к пустоте, но Ловец тоже её почувствовал и, ещё не понимая, в чём дело, инстинктивно прибавил скорости. Тридцать секунд, двадцать пять, двадцать... Успеть! Ловец рассчитал прыжок в расчёте на самый край. Он опоздал ровно на пол секунды - беглец уже падал. К всхлипам дождя и ветра прибавился яростный вопль Ловца.
До восхода солнца оставались минуты. Небо уже наполнилось тихим сиянием; сильные гребки отца двигали лодку вперёд, к острову. Юн сидел на носу старой деревянной лодки и жадно всматривался в приближающуюся зелень. Островок был крохотным, на нём росло всего одно дерево и местные сварливые птицы никак не могли поделить его, потому на острове не жило даже птиц. Этот кусочек земли был случайно оборонен, наверное, богом, когда тот творил Землю, во всяком случае, так говорила бабушка Юна, когда рассказывала ему истории перед сном. Её рассказы всегда происходили именно в этих местах и все существа, жившие в них, всегда были загадочными и волшебными. Лодка плавно врезалась в камыши и двинулась к берегу. Юн помогал руками раздвигать сухие жёлтые стебли. Ночью, во время бури, молния сломала одну из веток дерева и теперь отец хотел распилить её на дрова. Юн напросился из любопытства, он ещё никогда не видел "грозового дерева", как он его называл. Пока отец выгружал пилу и верёвки, Юн уже был в центре острова. Вдруг раздался его крик: "Папа, иди скорее сюда!" Отец взвалил на плечо пилу и неторопливо пошёл к дереву. Юн стоял на коленях под деревом, наклонившись над чем-то. "Вот так дела! - присвистнул отец. - Как он здесь оказался?" Перед Юном ничком лежал большой серый заяц. Гораздо крупнее тех, что водились в их лесу и какой-то непередаваемо странный. Юн хотел потрогать его, но отец отвёл его руку и сказал: "Погоди, сначала я". Он осторожно дотронулся рукой до блестящей шерсти и понял, что животное мертво. Пушистое тельце было абсолютно сухим и ещё более холодным.
Они забрали тельце с собой, завернув его в свитер отца и уложив рядом со спиленными дровами. Отец хотел закопать мёртвого зайца прямо под деревом, но Юн настоял, что его надо похоронить в лесу, а прежде обязательно показать бабушке.
Бабушка вышла из дома на зов Юна и, присев на корточки, стала внимательно рассматривать того, кого достали из старого свитера. Она сидела рядом с ним, легко касаясь серой лапы пальцами, пока Юн торопливо бегал за лопатой и искал коробку, куда положить зайца. "Ведь надо его положить туда, правда?" - беспокойно заглядывал он в глаза бабушке, которая молчаливо несла зайца на руках, пока они вдвоём шагали по тропинке. "Конечно-конечно", - рассеянно отвечала бабушка, задумчиво поглядывая на Юна. Дойдя до опушки, Юн выбрал на краю подходящее деревце и стал копать под ним ямку. Бабушка положила свёрток на траву и, присев над ним так, чтобы Юн не видел, что она делает, развернула свитер. Точным движением завела она руку за ухо зайцу, нащупала и резким движением как будто бы выдернула что-то, сразу спрятав в кармане кофты. Подбежал Юн, зайца переложили в коробку и похоронили под молодым ясенем, присыпав маленький холмик сухими ветками и водрузив сверху кленовый лист.
Вечером, перед сном, бабушка пришла к Юну и, присев на кровать, сказала: "Сегодня я расскажу тебе одну страшную историю..." Юн приготовился, а бабушка замолчала, пальцы её медленно крутили блестящую перламутровую горощину. Наконец она начала: "Была ночь, страшная, ноябрьская..."