Аннотация: 977 год, США, штат Южная Дакота. В индейскую резервацию приезжает белая девушка, мечтательница-идеалистка, чтобы стать там учительницей. Встретив парня, воевавшего во Вьетнаме, а сейчас - чемпиона родео, понимает, что он - её судьба
***
В мае 1977 года мне исполнилось двадцать два, и я была некрасивой, замкнутой, асексуальной и безнадёжно девственной.
Последнее, наверно, вытекало из трёх первых, но с логикой у меня всегда были нелады. В своих мечтаньях я могла сколько угодно воображать себя загадочной красавицей, сильной и волевой, повергающей к своим великолепным стройным ногам всех встречных и поперечных, но, как любила повторять бабуля Конвей, застав меня отрешённо уставившейся в пространство: "Не перестанешь витать в облаках, Рут, вырастешь такой же никчемной, как твоя маменька!"
Мама вовсе не была никчемной, но, как и я, доказать это бабуле Конвей не могла. Она и папа вместе попали в автокатастрофу, когда мне было всего четыре года, оставив меня на попечение бабули. Мне повезло, что меня не отправили в сиротский приют. Это тоже любила повторять бабуля Конвей.
Ещё она постоянно твердила о том, что Господь по милости своей не дал мне привлекательности, чтобы не ввергать в искушение. Кто именно должен был ввергнуться в искушение - я или окружающие, бабуля не уточняла, а я не спрашивала. Но, глядя на себя в зеркало, я думала, что она права. Рост мой не достигал и пяти футов, волосы, хоть и густые, были какого-то неопределённого блёкло-русого цвета, рот чересчур велик, светлые, тоже неопределённого цвета глаза широко расставлены, и в общем, я была ничем не примечательной серой мышкой.
Едва окончив среднюю школу, я уехала из дома и поступила в общественный Средне-Западный колледж. Мне сразу понравилось его название - просто как в книгах сэра Дж. Р. Р. Ну и стипендию мне там предоставили, как оставшейся без родителей сироте. Так что до старости сидеть на шее у бабули, как та предрекала, я не собиралась. Хотя уезжать было очень страшно, признаюсь. Я всегда умела понимать людей, но общаться с ними не умела совершенно. Такое вот нелепое сочетание.
Нелепое, как я сама.
Вай ужасно бесилась, если я вдруг такое говорила.
Когда мне посчастливилось стать студенткой Средне-Западного, Вай оказалась моей соседкой по комнате в кампусе, а также лучшей и единственной подругой. Едва я, зажав в потной ладони ключ от комнаты и робко озираясь по сторонам, впервые поднялась по лестнице общежития и начала ковырять ключом в замке, дверь вдруг распахнулась.
- Не заперто же! - прозвенел весёлый голос, и передо мной возникло нечто яркое, пышное, смуглое, круглощёкое и кареглазое. - Хау!
Я близоруко заморгала.
- Вайнона Смоллхок. - Девушка, показавшаяся мне невероятной красавицей, торжественно протянула мне руку, на запястье которой звякнули блестящие широкие браслеты, и на мгновение крепко сжала мои пальцы. Рука у неё была горячей, а моя, как обычно, ледяной. Бледная немочь - вот кем я была по сравнению с ней. - Из народа Лакота, штат Южная Дакота, резервация Роузбад.
Я, видимо, так восхищённо воззрилась на неё, что она звонко рассмеялась:
- Что, романтично, ага?
Именно так я и подумала, но постеснялась озвучить.
Вай захохотала ещё пуще, тряхнув иссиня-черными волосами, разметавшимися по круглым плечам. Потом я поняла, что она почти всегда смеётся и почти никогда не плачет.
- Рут Конвей, - застенчиво пролепетала я.
Все годы обучения в колледже Вай опекала меня, как Матушка-Гусыня, и совсем не ворчала, если я теряла ключи от комнаты, забывала в аудитории конспекты, разбрасывала вещи и не успевала подготовиться к семинару.
Вот от чего она начинала по-настоящему бушевать - так это от моего дурацкого самоуничижения, как она это называла. Хотя я и пыталась объяснить ей, что это не самоуничижение, а констатация факта. Я ведь в самом деле была растяпой, неумехой и плаксой, и у меня хватало духу это признать.
- Просто ты не даёшь себе раскрыться, - заявила как-то Вайнона. - Ну почему, Рут?!
- Не для кого. Ты же знаешь, что мне никто даже не нравится... - пробормотала я неловко. - Совсем.
Это была сущая правда. Некому было тягаться с героями, злодеями, пиратами, ковбоями и императорами, которые сонмами толкались у меня в голове, сколько я себя помнила.
Вай не отставала:
- Ну хоть грёбаный Роберт Редфорд тебе нравится, а? Марлон Брандо? Ну на кого-то же ты дрочишь в ванной?!
- Ва-а-ай.... - простонала я, прижав ладони к заполыхавшим щекам.
Подруга закатила к потолку круглые карие глазищи, а потом тяжело вздохнула:
- Ну извини!
- Не смей извиняться! - вспыхнула я, тоже вдруг разозлившись. - Я просто... просто асексуальна, и всё!
Тогда я всерьёз так считала, хотя смутно понимала, что моя асексуальность была заботливо взращена бабулей Конвей, которая все годы моего у неё проживания бдительно следила за моим моральным обликом, вечно потрясая над моей головой Библией, как огненным мечом. Дешёвые книжки про любовь я не смела читать открыто, поэтому потихоньку покупала их в аптеке, пролистывала с фонариком под одеялом, а потом украдкой оставляла на скамейках в парке.
- Фигня! Тебе всего-навсего не попался ещё настоящий горячий жеребчик, - авторитетно объяснила Вай, плюхаясь с размаху на свою жалобно крякнувшую кровать. - А как он тебе попадётся, когда ты только и знаешь, что торчать в библиотеке? Лишаешь себя самого вкусного в жизни...
"Вкусного"! В этом была вся Вай. Иногда она меня умиляла. Как ребёнок, честное слово.
- Первый парень у меня был в пятнадцать, - мечтательно произнесла она, разглядывая потолок. - Майк Уайткроу. Потом, правда... - Она запнулась и смолкла. Надолго.
- Правда что? - удивлённо поторопила я её.
- Пришлось аж на три года завязать со вкуснятинкой, - с глубоким вздохом и весьма туманно отозвалась наконец Вай. - Пока я чёртову школу не закончила и не отвалила в Миннеаполис. Год проработала в баре официанткой... - Она сладко потянулась всем своим крепким телом и почти пропела: - Та-акие мужики-и были, представляешь?
- Представляю, - промямлила я, поспешно отгоняя тут же развернувшиеся в мозгу апокалипсические картины.
- А после Совет племени раскошелился на целевую стипендию, и я поступила сюда! - весело закончила подруга. - Тут мальчики тоже ничего! Весёлые и милашки. Смешные такие.
- Мелкие они все... - неожиданно для себя выпалила я. - В том смысле, что... ну... не в том смысле... - Я окончательно запуталась, не зная, как лучше выразить то, что вертелось в голове. Не зря меня ругал занудный старикашка Миллер, преподававший у нас риторику.
- Детишки ещё, я понимаю, - весело подтвердила Вайнона, переворачиваясь на живот. Заскрипела койка. - Ну мне же с ними всего лишь так, побаловаться. Я всегда предохраняюсь, ты же знаешь.
Я знала. При всём своём легкомыслии Вай неуклонно следовала двум правилам, которые озвучила мне в первый же день знакомства: никогда не напиваться допьяна и всегда носить с собой презервативы.
- А как же любовь? - вдруг ляпнула я и тут же прикусила язык.
О том, что Вай влюблена в кого-то, я ни разу от неё не слышала. Только "Он клёвый!" Или: "Смешной попался вчера малыш". Или того хлеще: "Чёрт, да у него член, как у жеребца!"
- Любо-овь, - задумчиво протянула Вай. - Её можно и не дождаться, представляешь?
Это-то я как раз представляла. Её можно было не дождаться вообще или потерять. Как я потеряла родителей.
Папа и мама любили друг друга.
- Моя тропинка протоптана, - негромко сказала Вай. В полутьме её глаза блестели. - Через месяц закончу колледж, вернусь в резервацию, буду преподавать в Школе за выживание. Найду не шибко пьющего и не мудака из наших. Буду рожать для племени настоящих воинов - сколько получится, хоть десятерых. Это называется "война колыбелями", маленькая белая скво.
- Не называй меня так, - взъерепенилась я, чувствуя, что Вай, говорившая всё это как бы в шутку, была серьёзна, как никогда. - Что такое Школа за выживание?
Этим вопросом я предопределила всю свою дальнейшую жизнь.
Вайнона помолчала и как-то неохотно промолвила:
- После Вундед-Ни, четыре года назад... ну, после нашего восстания в семьдесят третьем... мы стали организовывать такие школы для наших детей. Альтернатива американским интернатам.
- Восстание? - ошеломлённо выдохнула я. - Ты о чём?
Вайнона вдруг замолкла, будто ей стало тяжело говорить. Болтушке Вай эдакое было совершенно не свойственно, и сердце у меня странно ёкнуло. Я твёрдо решила пойти завтра в библиотеку и всё непонятное выяснить самой.
***
Весь следующий день я сидела в библиотеке, просматривала заказанные микрофильмы с подшивками местных газет четырёхлетней давности. Я то и дело рефлекторно сглатывала, потому что в горле будто застрял какой-то ком.
Наша страна отправляла астронавтов на Луну, а резервации Лакота будто находились совсем в другой стране. В стране третьего мира. Или даже четвёртого.
Газетные колонки прыгали перед моими широко раскрытыми глазами, когда я читала материалы пресс-конференций вождей Лакота.
Колониальная агрессия.
Произвол полиции.
Культурное насилие...
Я могла этому не верить, но мне слишком ярко помнилась реакция Вай на мой вопрос о Вундед-Ни, её усталое тоскливое молчание в темноте.
И ещё там были фотографии жалких полуразвалившихся домишек и детей со вздутыми животами и тонкими ручонками. Как в какой-нибудь... Камбодже!
Я не пошла на семинар старикашки Миллера. Провались он. Я до вечера просидела над газетами, а потом пришла в кампус и легла на свою кровать.
Когда в дверь цветным вихрем влетела Вай, я медленно встала ей навстречу. Мне было мучительно стыдно смотреть ей в глаза.
- Ты почему не... - воинственно подбоченившись, начала было Вай, но осеклась, вглядевшись в моё лицо, наверное, очень бледное. - Ру-ут! Ты заболела?
- Я читала газеты. Весь день, - прошептала я. - Про... Роузбад, Вундед-Ни и всё такое...
Вай на миг прикрыла глаза:
- И? Ты хочешь спросить, почему у индейцев столько привилегий по закону, а они всё чего-то требуют?
Вместо ответа я шагнула к ней и неловко обняла. И шмыгнула носом.
- Ты почему мне ничего про это раньше не рассказывала? - сипло и обиженно осведомилась я. - Про жеребячьи члены какие-то, всякую ерунду... Мы же дружим! Ты что, думала, я не поверю, что ли?
- Не хотела тебя расстраивать. Видишь, ты какая... - вздохнула Вай. - Нежная. Это наша беда, маленькая белая скво, не твоя.
И тут я пихнула её на кровать что было силы. И заорала, глядя прямо в её изумлённые глаза:
- Я поеду с тобой через месяц, поняла, Вайнона Смоллхок?! И тоже буду учительницей в вашей Школе за выживание! Я тебе покажу "нежная"! И маленькую белую скво тоже покажу!
Вай, лёжа на подушках, часто заморгала и наконец захохотала:
- Ты хочешь, как я, замуж за кого-то из наших, не шибко пьющего и не мудака, чтоб родить племени с десяток настоящих воинов?
- Иди ты на... на жеребячий член! - Я ещё раз свирепо её пихнула, и она опять повалилась на кровать, хохоча и загораживаясь подушкой.
А потом торжественно провозгласила:
- Я всегда знала, что у тебя есть яйца, Рут Конвей!
- Клёво звучит, - огрызнулась я, усаживаясь на пол - ноги почему-то подкосились, и я запоздало вспомнила, что весь день ничего не ела.
- Тогда учи язык, винчинчала, девочка, - важно сказала Вай. - Как это сказать на языке Лакота? Тошке Лакотийа эйапи уо?
- Бо-оже... - простонала я, хватаясь за голову, и мы захохотали уже обе.
Так вот и получилось, что по окончании колледжа я не стала подавать документы в университет, а известила о своих сумасшедших намерениях бабулю Конвей коротким письмом, - на которое та не ответила, окончательно вычеркнув меня из своей жизни, как и из завещания, - собрала вещи и отправилась вместе с Вайноной Смоллхок в резервацию Роузбад, штат Южная Дакота.
Поселились мы у бабушки и дедушки Вай, которая, как и я, с раннего детства осталась сиротой. И уже в день приезда я устроилась преподавательницей английского языка в Школу за выживание, а на время летних каникул - волонтёром в Центр, организованный Движением американских индейцев.
Дом, где размещался Центр, был совсем небольшой, недавно отремонтированный после пожара... или поджога? Полиция вяло разбиралась в происшедшем, но так и не разобралась. Это было чем-то совершенно обыденным, и я сейчас удивляюсь, до чего же быстро тогда сама привыкла к тому, что должно было ужасать - поджоги, ночная стрельба, исчезновения людей...
Здесь шла война. Как сотню лет назад.
"И тогда кавалеристы напали на нас, и всех убили..." - пелось в старой лакотской песне.
Рук и образованных голов в Центре катастрофически не хватало, и не успела я оглянуться, как стала журналисткой и корректором в газете "Вассаха", издававшейся в Центре. И, о Боже, как же мне это нравилось!
Я наконец-то чувствовала себя нужной. Не неумехой, не плаксой, не растяпой. Я, оказывается, многое могла!
И все эти люди приняли меня. Они меня приняли!
Дети в первую очередь, а ведь я так боялась, что как раз они меня, мямлю, и отринут. Но меня не отринул даже Люк Клауд, шило-в-заднице и притча-во-языцех, не ужившийся ни в одном интернате для детей Лакота и в свои четырнадцать реально метивший в исправительную школу штата. Когда мы впервые встретились, он пришёл в редакцию поглазеть на "новую училку" и встал у порога - нога за ногу, пальцы на ремне потертых джинсов, взгляд непроницаем - всё, как у полупьяных бродяг, бесцельно шатавшихся по округе. Не было лишь неизменной шляпы, надвинутой на лоб, и дымящейся сигареты в углу пренебрежительно искривленного рта.
Я подарила ему свой фотоаппарат, показала, как надо фотографировать, и уже через неделю наша газета выходила только с его фоторепортажами. Джеффри Торнбулл, наш редактор, заверял, что снимки Люка свободно тянут на Пулитцеровскую премию, а тот просто лопался от гордости.
С Джеффри я тоже сразу подружилась. Он был ужасно серьёзным и умным, да ещё и выпускником Принстона - наверное, единственным индейцем-Лакота за всю историю этого привилегированного заведения. После Принстона он, однако, вернулся в резервацию и основал газету "Вассаха". "Чтоб люди знали, что у нас тут действительно происходит", - объяснил он мне, застенчиво поправляя очки в широкой роговой оправе. Вай очень уважала его, хотя всегда именовала не иначе как "наш супер-зануда".
А ещё я никогда не встречала людей добрее и мудрее, чем Джемайма и Джозеф Смоллхоки - бабушка и дедушка Вайноны. Когда я робко поинтересовалась у Джозефа, сколько ему лет, он пожал плечами и широко улыбнулся, отчего морщин у него на лице стало еще больше. Мне казалось, он еще помнит знаменитых вождей прошлого века Ситтинг Булла и Крейзи Хорса. И разгром генерала Кастера в сражении при Литл Биг Хорн в восемьсот семьдесят шестом. И сам натягивал тетиву большого лука, стреляя в тех, кто отнимал у его народа свободу.
Свободу все равно отняли. Лук и стрелы попали в музей Рапид-Сити вместе с головными уборами из орлиных перьев, бизоньими шкурами в непонятных выцветших значках, расшитыми бисером мокасинами. Удивительно, почему там не выставлялись "подлинные чучела подлинных лакотских вождей". Бывало ведь и такое...
Я всей душой полюбила поросшие бурой высокой травой бесконечные равнины, тёмную гряду холмов на горизонте, горький ветер, бьющий в лицо. И эта суровая земля медленно вошла в мою кровь.
***
В дни летнего солнцестояния в резервации проходило традиционное Пау-Вау - праздник племён прерий. Несколько дней, слитых в яркий хоровод, во время которого мне все время хотелось плакать, до того это было прекрасно. Всё, даже остроносая физиономия Люка Клауда в голубых и жёлтых пятнах приветственной раскраски.
А танцы в круговерти орлиных перьев, а монотонное завораживающее пение под барабанный бой и завывание костяных дудок...
Вайнона достала из старого сундука расшитое бисером и иглами дикобраза тяжёлое и прохладное замшевое платье. Мои пальцы слегка дрожали, когда я помогала ей одеваться. Смешливая беспечная Вай преобразилась совершенно. Свои чёрные блестящие волосы, обычно распущенные по плечам, она аккуратно заплела в две длинные толстые косы, перекинув их на грудь. Поперёк лба она закрепила белую бисерную повязку, попутно объясняя мне, что означает каждый узор на повязке и на платье. Я только моргала.
Завершением наряда стали мокасины, принесённые снизу Джемаймой. Та оглядела внучку, одобрительно цокнула языком и что-то заметила по-лакотски. Вай демонстративно вздохнула, и я улыбнулась, сообразив, что именно сказала Джемайма.
- Бабушка хочет правнуков, - развела руками Вай. - Ну что, пошли?
И мы пошли.
Любоваться танцорами, подпевать певцам, есть стейки и сахарную вату.
В окружавшей нас пёстрой толпе мелькало много белых лиц - "васичу", зевак. Но я была не васичу, несмотря на свой простенький наряд и белую кожу, даже не загоревшую. Я была своей здесь, своей среди своих, и это переполняло меня несказанной гордостью.
Наконец Вай потянула меня на стадион, где вот-вот должно было начаться родео, и по-хозяйски уселась в первый ряд, прогнав заворчавшего Люка с моим фотоаппаратом в руках.
Сперва отчаянные парни пытались продержаться хоть сколько-то секунд на спине бешено брыкавшихся быков. Вскоре быков сменили необъезженные мустанги, брыкавшиеся ничуть не хуже. Я сидела, опустив взгляд на свои колени и слушая, как рядом ахает и взвизгивает Вайнона, как неистово хлопает и свистит стадион. Неожиданно все стихли, а потом заорали и заулюлюкали с удвоенной силой. Но даже сквозь этот шум я разобрала тоскливый стон Вайноны:
- Господи, я не знала, что он здесь будет...
- Кто? - изумлённо спросила я.
- Стив Токей Сапа! - раскатисто, как на хоккейном матче, провозгласил из репродуктора диктор, будто отвечая на мой вопрос, и все опять захлопали и заорали, как оголтелые, а Люк полез с фотоаппаратом прямо на барьер, но был, слава Богу, отогнан полицейским.
"Токей Сапа - Чёрный Камень", - машинально перевела я и наконец поглядела на арену.
И замерла.
Верхом на сером, визжавшем от ярости жеребце из ворот вылетел черноволосый парень. Его смуглое литое тело, обнажённое по пояс, было испещрено алыми и чёрными полосами боевой раскраски. И он держался на свирепо брыкавшемся звере так, будто сросся с ним. Только когда мустанг, в очередной раз злобно заржав, повалился наземь и начал кататься, пытаясь раздавить дерзкого седока, парень отскочил в сторону, но через секунду снова был на спине жеребца, едва тот поднялся.
Мустанг кружился по стадиону ещё добрых десять минут, в течение которых я, кажется, даже не дышала. Но сбросить ездока ему так и не удалось. Наконец он сдался и застыл на месте под рёв стадиона, понуро опустив голову. Его серые бока, все в потёках розовой пены, тяжело вздымались.
Вокруг нас свистели и одобрительно орали болельщики, что-то объявлял диктор, а я никак не могла отвести взгляда от смуглого чеканного лица всадника. Тот, будто почувствовав этот взгляд, чуть повернул голову, и наши глаза встретились.
А Вай вдруг резко вскочила с места и устремилась к выходу со стадиона, почти волоча меня за собой.
- Куда мы? - недоумённо воскликнула я, оборачиваясь, чтобы ещё раз посмотреть на поле стадиона. Но парня-победителя там уже не было.
- Дома объясню! - нетерпеливо бросила Вай.
Мы нырнули в проход между трибунами, и тут она словно приросла к месту, так что я с разгона налетела на неё.
- Хау, - неспешно приветствовал нас Стив Токей Сапа. Он стоял прямо перед нами, - чёрной громадной тенью, - едва заметно улыбаясь. Тёмные, как уголь, глаза вновь были устремлены прямо на меня. - Давно не виделись, Вай. Тониктука уо? Анпету ваште.
"Как дела? Прекрасный день", - перевела я автоматически.
- Поганый день! - процедила Вайнона, вздёргивая голову, как норовистая лошадка, и отступая на шаг. - Анпету шича!
Парень коротко засмеялся - сверкнули белые зубы. Полосы краски на его груди и плечах были размыты струйками пота, белёсые шрамы резко выделялись под обеими ключицами. Его иссиня-чёрные волосы были спутаны, а выгоревшие добела джинсы - все в пыли и бурых пятнах крови.
Я не успела удивиться, откуда взялась кровь, как Вай мрачно бросила:
- Переоделся бы, что ли, и снял хотя бы вот эту дрянь! - И ткнула пальцем куда-то вниз.
Я наконец разглядела окровавленные шпоры на грязных сапогах парня, и меня замутило.
- Так это и есть твоя подружка из колледжа? - прищурился он, даже не обратив внимания на выпад Вайноны. Казалось, что его хищно прищуренные глаза раздели меня не то что догола, а до самого нутра. - Беленькая дурочка решила поиграть в миссионерку? Что, шибко милосердная христианка или просто из-за недоёба?
Я немо уставилась на него, не веря своим ушам, а потом, - действительно, как последняя дура, - отчаянно замотала головой.
- Перестань, Стив, - устало проговорила Вай, обычно никогда не лезшая за словом в карман. Рука её, сжимавшая мои пальцы, дрогнула. - Пропусти нас. Пожалуйста. Мы спешим.
- Волнуешься, что я на неё глаз положу? - ухмыльнулся Стив и чуть посторонился. - Зря. Мне под одеялом нужна жаркая кобылка, а не бледная ледышка.
И тут что-то вспыхнуло у меня в груди - ярость, алая и чёрная, как боевая раскраска. Совершенно не соображая, что же я такое говорю, я выпалила, отстранив Вайнону и шагнув вперёд, к нему, почти упёршись грудью - о Боже! - в его мускулистую грудь и глядя в его насмешливо сузившиеся, чуть раскосые глаза:
- Я не ледышка!
Сзади раздался горестный стон Вайноны.
- Да ну-у? - только и протянул Стив, и сильные пальцы взяли меня за плечо.
Я вздрогнула, но даже не попятилась. Так и стояла, не отрывая от него взгляда.
- Нанпи йузе шни йо! - гаркнула пришедшая в себя Вай. - Руки убери!
И почти поволокла меня прочь. А он присвистнул нам вслед и громко расхохотался. И крикнул:
- Аке уанчин ктело!
- Ещё увидимся, - прошептала я, осознав наконец всю пошлость и глупость своего "я не ледышка". Неужели это я сказала парню такое?!
Всего ужаснее было то, что я совершенно не стыдилась сказанного.
***
Нам обеим уже было не до праздника. Вай вымученно улыбалась в ответ на приветствия знакомых, по-прежнему до боли сжимая мою руку и маршируя к автостоянке. Там среди машин были привязаны к торчащей из земли ржавой трубе - самодельной коновязи - несколько мустангов.
Через минуту наш старенький пикап уже вовсю пылил среди холмов.
Наконец Вай припарковалась у обочины, - там, где с трассы сворачивала просёлочная дорога, - и нервно пошарила в бардачке. Вытряхнула из пачки сигарету и закурила. Искоса глянула на меня:
- Сначала спроси: "Ты что, куришь?" А потом: "Это кто был?"
- Твой парень, полагаю. Бывший, - переглотнув, тихо ответила я. Сердце сжалось от непонятной тоски.
Вайнона как-то нехотя улыбнулась:
- Вот уж не знаю, что ответить, подруга - "если бы" или "не приведи Боже". Это мой брат.
- Бра-ат? - я разинула рот с превеликим облегчением.
- Троюродный, но это без разницы, всё равно брат, - пояснила Вайнона. И продолжала бесстрастно: - Он псих. Бешеный, совсем без башни.
- Непохоже, - после паузы твёрдо сказала я.
Стив Токей Сапа, возможно, был бешеным, но не психом - я это точно знала.
Вайнона печально покачала головой:
- Ему двадцать пять, он отвоевал во Вьетнаме и зарабатывает на жизнь, ломая себе шею на всех среднезападных состязаниях по родео. Он... очень сильный. Хокшила лила уаса ка кин хеча. И я его боюсь до смерти. - Она глядела прямо перед собой, не замечая тлевшего в пальцах окурка.
Я ждала, и Вай, глубоко вздохнув, продолжала:
- Его и в школе все боялись, даже учителя. Он дрался, как чёрт... никто с ним справиться не мог. Мы вместе выросли. Отец у него спился и пропал в Миннеаполисе, мать умерла родами. И он, чтоб ему провалиться, всегда мной командовал. Мне было пятнадцать, а ему восемнадцать, когда он меня поймал вечером... пьяную... в сарае на старом выгоне, с моим первым, с Майком.
- И? - Я затаила дыхание.
Вай передёрнула плечами:
- И, и... И сломал ему к хренам три ребра, руку, нос и два передних зуба вышиб. Ничего так, да, за маленькое развлеченьице? - Она криво усмехнулась. - И сам повёз его в больницу... кстати, Майк там наврал, будто с лошади упал... В общем, уехал он. А мне велел сидеть в этом чёртовом сарае и ждать его. Я и ждала - часа три, наверное. Протрезвела махом. Сидела, со страху помирала, скулила, как зассанный щенок, и ждала.
- А... а почему ты не убежала к дедушке с бабушкой? - дрожащим голосом осведомилась я. Мне было так жалко глупышку Вай, и я так остро представила себе её тогдашний ужас в ожидании жестокой расплаты за "развлеченьице", что у меня даже зубы застучали, а руки покрылись ознобными мурашками.
- Ну и чего бы я набегала? - фыркнула Вай и тщательно затушила окурок. - А деду что бы я объяснила? Что Стив с меня соседа снял? Нет уж... - Она тяжко вздохнула. - Заслужила - получи. Это справедливо.
- И он... совсем тебя не пожалел? - спросила я, поёжившись. - Совсем-совсем?
- Это Стив-то? Ха! Он пожалеет... Подъехал, взял кнут с коновязи на выгоне и выдрал меня так, что любо-дорого - я сидеть смогла только дня через три ... а кабы не новые джинсы, так вообще бы через неделю небось. Но я молчала, представляешь? - проговорила она гордо. - Все губы только изгрызла. А Стив наконец кнут бросил и говорит преспокойненько: "Контролируй свою жизнь, винчинчала, и запомни два правила - никогда не набирайся допьяна и всегда носи с собой резинки".
- Ах, во-от оно что... - протянула я.
- Угу, его урок, - сумрачно подтвердила Вай. - Но резинки эти мне всё равно ни хрена не понадобилась, пока я школу не закончила. Потому что никто из наших больше не рисковал ко мне подойти ближе, чем на два шага. Как к чумной! И Стив, гад такой, всегда рядом оказывался, появлялся, как из-под земли, куда бы я ни пошла. Он чует... чует, как зверь. Или как охотник. Один раз, уже накануне выпускного, я в Рапид-Сити решила сгонять на ****ки, хоть там оторваться... так он меня на автовокзале дожидался, представляешь?
Я не представляла. Но захохотала в голос.
- Очень смешно, ага, - проворчала Вайнона и тут же сама прыснула. - Вот картина была! Сейчас-то смешно, конечно. А тогда... ух, я и бесилась...
- А потом что было? - Я опять затаила дыхание в ожидании ответа.
- Ну, едва я выскочила из школы, тут же купила билет до Миннеаполиса и свалила от этого психа подальше. А Стив... - Она помолчала, прикусив губу. - У него тогда любовь была. Скай Адамс, дочка бакалейщика, сучка беложопая. Уж извини.
- И что? - нетерпеливо перебила я.
Ещё этих реверансов не хватало!
- Что... Погуляли они со Стивом года два, а потом она просто взяла и смылась во Фриско. Потихоньку слиняла. И то, не с индейцем же всю жизнь якшаться.
- А... Стив?
- Поджёг бакалею Адамса и завербовался во Вьетнам, - кратко ответствовала Вайнона. - Доказать никто не смог тогда, что это он. Год во Вьетнаме пробыл. А потом на минное поле попал, ему правую ногу сильно исполосовало... Ты заметила, что он хромает?
- Н-нет... - прошептала я.
- Он старается не показывать, - буркнула Вай, - но дед говорил, что ногу будто гризли рвал. А Стив даже болеутоляющих не принимает - не хочет подсесть, представляешь? И бухла никакого в рот не берёт - как мало кто из наших.
- Контролирует свою жизнь, - тихо заметила я.
- Слушай, подруга! - Вай, будто очнувшись, внимательно воззрилась на меня. - А ты к чему всё это выспрашиваешь, а?
- Я ведь в твоём доме живу, а Стив - твой родственник, - быстро пояснила я. - И... и ещё я раньше никогда о нём от тебя не слышала. Почему?
- Потому. Я с ним стараюсь не пересекаться, - проронила Вай, отворачиваясь. - А то он опять начнёт меня дрючить. Он это любит - укрощать. Ломать. А сам к себе никого близко не подпускает. Он как будто не в том веке родился - ему бы с генералом Кастером воевать... И вообще, Рут! - взметнулась она снова. - Ты о нём и думать забудь, поняла? У него баб на переспать - во! - Она красноречиво чиркнула себя ребром ладони по макушке. - В очередь выстраиваются после каждого родео - отсюда и до... Аляски! Так что не смей его жалеть!
"Во - это никого", - подумала я, но вслух сказала:
- Я и не жалею его, ты что!
Вай будто клещами сжала мне локоть и произнесла чуть ли не по слогам, пронзительно и подозрительно глядя в моё очень честное лицо:
- Ты жалеешь всех, Рут Конвей. Ты над дохлым воробьём ревёшь фонтаном. Стив не для тебя, ты это понимаешь?
Я понимала. Ещё как.
***
На следующее утро Люк Клауд примчался в редакцию раньше меня или вообще ночевал там, проявляя снимки, потому что, когда я вошла, он кинулся навстречу, размахивая пачкой свежеотпечатанных фотографий, пропахших закрепителем:
- Глядите, миз Конвей! Круто же, да?
Ну, что я могла ответить, если с первого же снимка на меня в упор глянул Стив Токей Сапа - верхом на взбешенном жеребце, правая рука вскинута и сжата в кулак, глаза азартно блестят, левую бровь перечёркивает шрам.
Это остроскулое смуглое лицо мерещилось мне всю ночь.
- А... почему у него такое имя? Токей Сапа? - выпалила я, сообразив, что Люк может рассказать мне о Стиве всё, о чём умолчала Вайнона, причём с превеликим удовольствием.
- У него же было видение! - возбуждённо затараторил Люк, и я невольно улыбнулась, потому что угадала правильно. - Когда ему стукнуло шестнадцать, он пошёл в горы, неделю там один провёл, ничего не ел и не пил, только просил Вакан Танку о видении. Потому что воин Лакота должен носить настоящее имя. Не имя белого человека. Имя Лакота! Когда мне будет шестнадцать, я тоже пойду в горы и получу имя. А потом, как Стив, буду плясать у столба Танец Солнца. Вы у него шрамы видели?
Я прикоснулась ладонями к ключицам.
- Ага! - восторженно подтвердил Люк. - У нас бывает ещё Пау-Вау, не для туристов, своё. Там, в Паха Сапа, в Чёрных Холмах, на священной земле. Вот тут, - он тоже провёл рукой по своей худой впалой груди, - вот тут надо пробить ножом дырки, как в шкуре бизона, и продеть ремни.
Я немо взирала на Люка. Его круглые чёрные глазищи горели яростным огнём.
- И парень висит на столбе с этими ремнями в груди весь день под палящим солнцем, - продолжал Люк, сверля меня испытующим взглядом, - а вечером начинает танцевать. Выдирает ремни из себя с мясом. Приносит Солнцу жертву крови.
- Зачем? - с трудом выдавила я, чувствуя, как щёки и губы колет, будто крохотными иголками. - Зачем Стив это сделал?
- Затем, чтобы весь мир знал, что он - лучший охотник, воин и ёбарь, - отчеканил Люк, вскинув голову. - И я тоже так сделаю!
- Люк Клауд! - простонала я, утыкаясь лицом в ладони.
- Чего, миз Конвей? - невинно осведомился он.
Я опустила руки и прямо посмотрела на него:
- Спасибо. Пила майа. Спасибо, что рассказал. Покажи фотографии Джеффри, пойдут в номер.
Я запретила себе представлять эту картину: человека - Стива! - на столбе, обнажённого и окровавленного, под палящим солнцем. Я занялась обычной газетной рутиной. И лишь после полудня спохватилась, что не отвезла на сверку интервью с Расселом Иглом, возглавлявшим тогда местное отделение Движения.
Я глубоко уважала Игла. По сути, он каждый день рисковал жизнью, делая то, что он делал для своего народа, и слишком много находилось подонков, желавших эту жизнь у него отнять.
Сегодня была как раз моя очередь пользоваться нашим с Вай общим пикапом, и, доставая на ходу ключи от машины, я вылетела за дверь.
Я, наверно, отъехала всего на пару миль от бензозаправки "Шелл" на окраине Оглалы, когда прямо перед собой на обочине трассы увидела всадника и узнала его, прежде чем успела как следует разглядеть. И затормозила, прежде чем успела сообразить, что делаю. Так же, не раздумывая, открыла дверцу и спрыгнула с подножки машины, встав прямо перед Стивом Токей Сапа.
Он был верхом на огромном пятнистом жеребце, который то и дело всхрапывал, вскидывая большую голову и прядая ушами. Стив небрежно похлопал его по блестящей от пота шее и искоса посмотрел на меня. Его чёрные волосы трепал ветер. На этот раз на нём была обычная выгоревшая от солнца клетчатая рубаха навыпуск и линялые джинсы.
- Хау, - облизав губы, пробормотала я, изо всех сил стараясь не опускать глаз.
- Так зачем ты здесь, Птичка? - вместо приветствия резко спросил он.
- Везу интервью Иглу на сверку, - с готовностью доложила я, пряча невольную улыбку.
Стив сердито сдвинул чёрные брови:
- Не придуривайся, будто не понимаешь. Ты же не дура. И ты красивая. Что ты вообще делаешь в этой никому не нужной грёбаной дыре?
- Красивая?! - ахнула я и заморгала.
У меня перехватило дыхание. Потому что он говорил серьёзно. Он говорил серьёзно!
Стив нехотя усмехнулся и досадливо бросил:
- Виньян! Женщина! Ты только это услышала? Я спросил...
- Я... поняла, что ты спросил. - Поразительно, но мой голос стал очень ровным. - Может, эта земля никому и не нужна, но я её люблю. Её и людей, которые здесь живут. И я им нужна. Ты ведь тоже не уезжаешь. И... - Я помедлила, но всё равно сказала то, что чувствовала. - Потому что ты тоже любишь эту землю, и ты здесь тоже нужен.
Он опять поморщился - зло и досадливо:
- Чушь сопливая! Просто я родился здесь. И всё, что я умею делать - объезжать чёртовых жеребцов, пока не сверну себе шею.
Я протестующе замотала головой. Слова рвались с языка, глупые отчаянные слова, которые он опять назовёт сопливой чушью и которые могут его только насмешить или ещё сильнее разозлить. Или, того хуже, ранить.
Ранить?
Его?!
Этого необузданного парня, жестокого, как стальной клинок?
Но я знала это, точно знала. Впервые в жизни я всем своим существом чувствовала то, что ощущает другой человек - причём абсолютно чужой и чуждый мне!
Боль.
Усталость.
Пустоту.
- Ты и этого жеребца объездил? - вместо всех непроизнесённых слов спросила я, смело протянув руку к морде его коня. Тот сперва всхрапнул и дёрнул головой, а потом как-то удивлённо вытянул шею и раздул ноздри, обнюхивая мои пальцы и делая вид, что хочет их прикусить своими большими зубами. Было горячо, смешно и не страшно.
- Я его не объезжал, - после долгой паузы отозвался Стив, опять сдвинув брови и разглядывая меня так внимательно, что мне захотелось поёжиться. - У нас с ним... мирный договор. Пакт о ненападении. Как у Джимми Картера с Советами. Вот как бы ты назвала этого зверюгу?
Я опять перевела глаза на громадного жеребца. Тот как-то скептически фыркнул и насторожил уши, будто в ожидании моего ответа.
- Молния? - робко предположила я. - Или... Гром?
Стив вдруг хмыкнул и широко улыбнулся.
- Ну... почти угадала. Водородная Бомба.
- Что-о? - Я прямо рот разинула.
Он уже не улыбался, а открыто хохотал, откинувшись назад. Я впервые заметила, что на спине коня не было седла, а лишь попона и пропущенная под грудью и завязанная узлом на холке толстая верёвка.
- Сокращённо - Водородка, - отсмеявшись, пояснил Стив. - Так и стремится кого-нибудь ухайдокать. У этой скотины самый поганый норов, какой только можно представить. Прямо как у меня.
Ещё несколько мгновений мы глядели друг другу в глаза.
- Не льсти себе, - наконец вымолвила я, и он снова рассмеялся:
- Умеешь клеваться, Птичка? Это хорошо. Но знаешь что? Тебе лучше отсюда уехать, пока не поздно. - Он понизил голос, так что я с трудом разбирала слова. - Чтобы не попадаться мне на глаза. Нарвёшься... а тебе это совсем ни к чему. Ты ведь целочка?
И я даже не покраснела, услышав этот вопрос. Не упала в обморок. Не завопила от возмущения. А просто молча кивнула!
И поглядела на его крепкую руку, лежавшую на шее коня, представив, как эти пальцы так же властно ложатся мне на грудь, которая вдруг напряглась и заныла, зажив отдельной от моего разума жизнью.
Всё это было настолько странно, что казалось сном. Одним из тех смутных снов, тёмных и сладких, после которых я подскакивала на постели и не могла больше заснуть.
Не задумываясь, я выпалила:
- Почему ты зовёшь меня Птичкой?
Мне вдруг страшно захотелось это знать, но я почти не сомневалась, что он не ответит.
- Птичка и есть, - Стив пожал плечами, а потом нехотя добавил: - Фигня была такая... приснилось, что какая-то птица спорхнула мне на руку, и я... - Он запнулся и нахмурился. - Хреновина, в общем.
И я опять серьёзно кивнула.
Стив тряхнул головой, сжав коленями бока всхрапнувшего жеребца, и бросил через плечо: