Артакс что то хрипел. Может быть молил о пощаде. Может быть угрожал. Его жилистая рука тянулась ко мне. Узловатые пальцы судорожно сжимались. Лицо было сведено страшной гримасой. Ужаса? Боли? Гнева? В моем нынешнем состоянии мне было трудно это определить. Сейчас я больше полагался на запахи. От Артакса воняло смертью. И благоухало кровью. На все остальное мне было наплевать.
Наверное, он все таки хотел меня убить. Но с распоротым брюхом особо ненавоюешся. Я наклонился и аккуратно свернул ему шею. Надеюсь, я поступил милосердно.
Из-за спины сильно дохнуло ненавистью. Я обернулся. Метрах в пяти, опираясь на мечь, с колен поднимался...как бишь его?..Хортакс? Неважно. Один из девяти десятников отряда. Опытный, сильный, уверенный в себе воин. Еще сегодня утром он был таким. Сейчас он производил жалкое впечатление.
-Отродье Эдлау, сын червя...-сипел десятник. Ему стоило отдать должное: от таких ран большинство умирает в первые секунды. Надо обладать воистину богатырским здоровьем и железной силой воли, что бы умудриться подняться.
-Ты сожрешь свои кишки...- это было самое пристойное из предсказаний моей участи. Хортакс уже пытался ко мне идти, используя меч как палку. Мне не хотелось ему обьяснять, что свои внутренности, впрочем, как и чужие, не вызывали у меня никаких гастрономических чувств.
Умирающий воин еще что то бормотал о козьих фикалиях и грязи с сапог Лаону, которые мне тоже следовало бы употребить в пищу, когда я отправил его к праотцам. "На самую высокую гору", воинский рай горных кочевников.
Я осмотрел небольшую уютную поляну и почти сотню окровавленных тел. Еще не все были мертвы. В семи я еще чувствовал жизнь. Они умрут позже. Их я оставлю на десерт.
С момента восхода луны я убил восемьдесят человек. Треть из них я умертвил во сне. Таже участь ждала и остальных. Если бы не проснувшийся по нужде молокосос. Это мне не сильно помешало. Это помешало оставшимся умереть без мук. Я мог бы призвать всех известных мне богов в свидетели, что не хотел излишней жестокости, но, судя по всему, в эту ночь боги отвернулись от этой поляны.
В любом случае, я не испытывал к ним жалости. В состоянии Охоты я вообще мало что испытываю кроме жажды. Рассудок чист от ненужных в этот момент эмоций. Но даже холодным умом я понимал, что это были жестокие дети жестокого народа, на их руках было много чужой крови. Многие бы мне сказали спасибо. Но мне не нужна такая честь. Обойдусь.
В ближайшие часы я выпью кровь убитых мной людей до последней капли. И забуду о жажде лет на двадцать. Двадцать лет спокойной жизни. В обмен на почти сотню чужих жизней. Когда взойдет солнце, и я стану обычным человеком, я ужаснусь и прокляну себя, как было уже не раз. Но я не в силах ничего изменить. Это мое проклятье.
Сейчас я испытывал лишь дикую жажду. Она заменяла мне все другие чувства.
Первым я выпью Хортакса(или как его там). Это был могучий воин. Он заслужил эту честь.
ГЛАВА 1
1
Большойй старый замок: толстые стены, моленькие окна-бойницы и длинные мрачные коридоры. И могильный холод, казалось, пропитавший все это строение.
Уж это место как никакое другое должно быть близко к ада. Но тборьбе с сыростью и холодом это не помогало. Так думал человек, спускавший ся в подвал по единственной ведущей туду лестнице: винтовой, узкой и крутой. Он зябко кутался в просторный домотканный плащ грубой шерсти. Под плащом была шерстяная сутана с подкладом, но его все равно начинало знобить.
Возраст, мысленно вздохнул кардинал Зонар, магистр ордена монахов-фарианцев, известный в столице аскет и поборник веры. Сейчас он выглядел совсем не так как во время выступлений перед паствой, или на заседаниях Святейшего Совета. Всегда прямая спина была сгорблена, тело била легкая дрожь. Все сложнее выглядеть здоровым. В этих стенах он сполна ощущал свой возраст. Немалый возраст.
А еще кардинал думал, что не зря слово "колг" со староремейского переводится как ужас, кошмар, жуть. Барон Аватар Колг почти семьсот лет назад отстроил эту цитадель - оплот клана Колгов на добрые пять сотен лет. Страшные это были люди. Они вернули давно забытому слову прежнее значение. Да, чего только не видели эти стены. Сколько раз Зонар проклинал себя за то что пятьдесят лет назад выбрал это проклятое место новой резиденцией ордена. Тогда он был молод и глуп. И здоров. Он чувствовал как эти серые холодные стены высасывают из него жизнь.
По старой привычке кардинал шел бесшумно. Ни шаги, ни шорох одеяний не выдавал его присутствия в мрачных коридорах. Верно, человек сторонний принял бы его за привидение. Этого нельзя было сказать о человеке, пытавшемся догнать Зонара. Он издавал все возможные звуки спешащего человека: глухое шарканье, тяжелое дыхание непривычного к быстрой хотьбе человека, шелест сутаны.
-Ваше высокопреосвященство, ваше высокопреосвященство, - брат Дриг догнал кардинала во втором подвальном коридоре, - скорый голубь из Микера только что прилетел. Послание...
Он протягивал зажатый между большим и указательным пальцами крохотный цилиндрик. Пальцы были длинные, в чернильных пятнышках, с давно нестриженными и нечищенными ногтями. Зоран аккуратно взял футляр для послания, постаравшись не коснуться Дрига.
- Почему не расшифровали.
- Личный код Его высокопреосвященства. Голубь еле долетел. На него пускали ястреба.
Зоран еще некоторое время смотрел вслед порысившему обратно в верхнюю канцелярию брату Дригу, на которого он никогда не мог смотреть без отвращения. Все таки внешность много говорить о человеке. Не может праведный и чистый перед богом человек выглядеть как брат Дриг: невысокий, щуплый, сутулый; острый нос, маленький рот с тонкими вечно влажными губами, меленькие как у хорька зубки, безцветные пуговки бегающих глаз; суетливые движения и высокий неприятный голос. И нечистоплотность, которую следовало бы сделать одним из смертных грехов. С горечью подумалось, что именно такими большинство людей представляют себе фарианцев. Но, стоило отметить, это был один из немногих братьев, которому кардинал мог доверять лично. По-настоящему доверять. А свои чувства Зоран умел скрывать.
Мысли вернулись к посланию. Епископ Микерский использовал личный код Зорана. Это не означало ничего хорошего.
В нижней канцелярии было хорошо натоплено. Брат Ферл поднялся при появлении кардинала, но сразу же сел и продолжил что то писать в пухлой тетрадке. Это тоже был один из надежнейших братьев фарианцев. Но совершенно иного толка, нежели брат Дриг. Широкоплечий, почти квадратный, с суровым грубым, но все таки располагающим к себе лицом. Он больше походил на оставного военного. Зоран с некоторой завистью подумал, что брат Ферл был ненамного младше его самого, но крепости тела не утратил.
Через четверть часа послание было расшифровано, прочитано и уничтожено. Хороших новостей скорый голубь из Микера не принес.
ГЛАВА 1 ( Продолжение)
2
Он чувствовал их. И мог поклястся, что беглецы прошли здесь минут десять назад. Он чувствовал страх загнанной жертвы.
Страшной тенью он несся через лес. Была ночь. Луну закрывали тучи. Упасть и свернуть себе шею было проще простого. Но охотник знал, что не упадет. И чтобы свернуть ему шею надо очень постораться.
Женщина стояла посреди небольшого пустыря. Высокая, красивая, гордая. Лицо ее было неподвижно, глаза широко раскрыты. Она знала свою участь. Потому и не бежала больше. Рядом стояла маленькая девочка. Очень похожая на мать. Она завороженно смотрела на приближающегося охотника.
-Ее хоть оставь...- глухо сказала женщина, голос сорвался. Но убить надо было двоих.
-И кого сегодня? - проскрипел Толстый Кунс, расставляя перед Тавиром тарелки с едой и сосуды с напитками. Мерзкий старикашка как и все недолюбливал охотников, но с желчным усердием выспрашивал все возможные подробности охоты.
-Ведьму с дочкой, - неохотно ответил Тавир. Почему то сегодня этого толстому трактирщику хватило. Он подхватил поднос и кряхтя двинулся к стойке.
Талмира Тавира - признано лучшего охотника за головами Гарада - после охоты всегда мучал дикий голод. И утолять он его приходил сюда, в трактир Толстого Кунса. Старому козлу стоило отдать должное: заведение свое он держал в порядке. Здесь было чисто, светло, спокойно. Хоть и не по домашнему, но уютно. И кухня была ничего. И вино подавали, а не уксус. И пиво не отдавало мочой.
Когда Талмир доедал вторую порцию жаркого по-гайянски за соседний столик уселась шумная компания отдыхающей после смены стражи. Один из стражников - молодой здоровый детина деревенского вида - с интересом покосился на серебрянную бляху Гильдии кривого меча на плече у Тавира. Новичек, понял тот. Не видел еще настоящих охотников.
Талмир уже допил вино и хотел уходить, когда к соседствующей компании подсело еще несколько уставшего вида стражников.
- Сегодня чуть не взяли Кречета, - сказал потертый десятник. - Опять, бестия, ушел. Убил охотника с Заимки и ушел. Денвалом вроде звали.
Сразу несколько голов повернулось в сторону поднимающегося из-за стола Тавира. Денвала он знал. Скотина был человек. Талмир мысленно поблагодарил Кречета - таинственного и неуловимого убийцу охотников.
На улице было хорошо, хоть и прохладно. В такую погоду и умереть не жалко.
Насытившийся охотник пошел по темной улице в сторону Сибра. Он никого и ничего не боялся. Редкий случай, но так оно и было.
После охоты Тавир всегда был слегка расслаблен. Возможно, именно это и не позволило му почуствовать приближающуюся опасность.
ГЛАВА 1 (Продолжение)
3
- Не возмем мы его, - хмуро ворчал Гром. - Как есть не возмем.
Он был недоволен. Еще бы, потерять трех своих людей. Неплохих бойцов, между прочем. Впрочем Гром плохих и не держал. И не известно сколько еще потеряет.
- Самострелами его, и дело с концом.
Шефир подумал, что услышь эти слова бывшие соплеменники Грома плюнули бы в сторону дома где он вырос, а родичи в тот же миг отреклись. Да и сам он лет тридцать назад изрубил бы любого за такое неуважение к врагу. Но тридцать лет разбойной жизни выбили из головы всю муть о чести и памяти предков.
Чего нельзя было сказать о виновнике плохого настроения второго атамана. Высокий жилистый парень, корпус слегка наклонен вперед, сильные руки лежат на широкой рукояти длинного меча. Умело держит оружие. Держал бы неумело, не положил бы тремя быстрыми ударами опытных громовых головорезов. Варвар, понял Шефир, из северных лесов. Варвары все мастаки драться.
За спиной дикаря, прижавшись к огромному дубу, стояла девченка, за которую он и заступился, заврив всю кашу. Хоть и замарашка, но симпатичная. Бледная, глаза широко раскрыты, всю бьет мелкая дрожь. Сейчас она в таком состоянии, что боится всех, даже своего нежданного защитника.
- Стрелки подождут, - сказал Шафир и слегка тронул коня.
Перед дикарем широким полукругом стояло с полдюжины разбойников в боевых стойках. Лиц было не видно, но врядли они выражали большое рвение. Они привыкли к скоротечным схваткам с заведомо более слабыми противниками. Три мертвых товарища, тела которых лежали сейчас перед ними, и очень грозного вида воин, сделавший их мертвыми, заставляли задуматься о том, кто сильнее в данной ситуации.
Увидев, что решил вмешаться первый атаман, разбойники раступились. Шефир легко спрыгнул с коня, которого сразу увели. Он стоял шагах в пяти от варвара. Мечом сходу не достанет, только с прыжка, а на прыжок нужно время.
Вблизи защитник обездоленных выглядел еще внушительнее. Ему и двадцати лет то нет, а в плечах косая сажень. Шея как у быка. Под кожаной курткой мышцы так и бугрятся. Силен, быстр и вынослив. И мечом махать мастак. Шефира самого боги не обидели силой, и рубиться умел как немногие, иначе не держал бы в руках больше сотни головорезов. Но вот глаза у парня были нехорошие, и внутри груди что то кольнуло. Каким то странным огнем горели они.
Но это несильно смутило атамана. Его вообще было очень трудно смутить. Жизнь отучила.
- Послушай, парень,- он говорил мягко, в слова особенно не вдумываясь, смысл их был сейчас не важен. - Отдай ее нам, зачем она тебе.
Все последующее заняло секунду. Дикарь скупо дернулся в сторону, а потом прыгнул на Шефира. Меч три раза рубанул воздух на месте, где только что стоял атаман. На большее не хватило сил. Ноги не слушались молодого варвара: колени подкосились и он во весь рост упал в грязь.
Этому трюку Шефир научился еще в юности на одной из многих каторг, где свою юность и провел, у одного старого углового. Старый каторжанин знал как сделать оружие казалось бы из ничего, знал сотни способов побега из тюрьмы и каторги, короче, знал огромное количество всех тех уловок, на которые так хитры угловые. Настоящий тюремных дел мастер. Юнец, которого тогда еще звали Кааром Сеном, впитывал все эти знания как губка. Особенно ему понравился прием с тонкой трубочкой и заправленной внутрь иголочкой. Трубку можно было носить за щекой, и, в случае надобности, плюнуть иголкой в противника. Игла в глазу поубавит прыти. Много лет спустя, пиратствуя в южных морях, Шефир начал использовать расслабляющее зелье. Правда, сначало пришлось выработать нечуствительность к этому зелью у себя.
Сейчас крохотная иголочка торчала у лежащего дикаря в шее. Все таки не зря варвары славятся своим здоровьем. Тур валился с ног в тот же миг. Этот же успел еще и прыгнуть, и мечом три раза ударить. И реакция у парня потрясающая. Смог же, гаденыш, понять замысел Шафира. И уклониться скорее всего успел бы, если бы не сообразил, что игла попадет в девку. Думал, наверное, что отравленная.
Но и атаман мог гордиться ловкостью: сумел увернуться от стремительного дикаря.
- Свяжите его, - бросил Шефир, - да покрепче. С него станется. И чтоб ни царапины. - Эти слова были предназначены Грому.
- А с ней что? - один из разбойников указал на помертвевшую от страха замарашку.
- Вечером ко мне в шатер.
ГЛАВА 1 (Продолжение)
4
Эсиль встала с кровати и гибко потянулась, кожей почувствовав похотливый взгляд епископа. Да, она была красива, просто потрясающе красива: высокая, стройная, с волнующими мужчин формами. Однажды влюбленный в нее поэт сравнил ее с женщинами давно исчезнувшего племени элафи, которые были чуть ли не божественно красивы.
Она нравилась всем мужчинам, и епископ оказался не исключением.
Стоило признать, этот толстый некрасивый боров преклонного возраста сегодня ночью удивил ее. Увидев его впервые и представив их совместные постельные игрища, Эсиль чуть не обблевалась. Она физически ощутила вонь застарелого пота и давно немытого тела, гнилостный запах изо рта.
Но, к ее удивлению, епископ был чистоплотен, и пахло от него розовичной водой. И еще сановник был очень ловок в любовных утехах. У Эсиль было очень много мужчин, от зеленых юнцов до умудренных богатым постельным опытом ловеласов. Но лишь единицы смогли доставить ей настоящее удовольствие. Смог это сделать и неповоротливый с виду толстяк. Никогда бы не подумала.
Не утруждая себя одеванием Эсиль прошла к небольшому столику у окна. Легкая и грациозная. Настоящая элафийка. Отщипнула от виноградной лозы крупную тугую ягоду. Положила в рот. Рядом с блюдом лежал маленький серебрянный ножичек. Девушка представила его в толстой шее своего новоиспеченного любовника. Подумалось, что она могла бы использовать для убийства любой предмет в этой комнате.
Но показывать свое мастерство было недосуг. К столику снизу была прекреплена тоненькая стальная пластинка квадратной формы. Это оружие и было предназначено епископу Микера. Сюкен - излюбленный способ убийства ассасинов из-за Южного моря.
Сейчас Эсиль метнет сюкен в горло любвиобильного толстяка, потом откроет окно, ляжет рядом с мертвецом и истошно закричит. Прибежавшим монахам-охранникам в точности опишет внешность убийцы. После нескольких успокаивающих оплеух конечно. Понятно, убивец будет похож на жителя южных островов.
Сюкеном Эсиль могла снять крыло мухе. Не попасть в жирную шею епископа она просто не могла. Пластинку она метнула не глядя. И не услышала ожидаемый звук. Сталь вошла во что-то неживое.
Девушка даже не успела развернуться, когда мир перевернулся. Страшной силы удар под подбородок подбросил нетяжелое красивое тело. Рот сразу заполнился кровью и осколками зубов. Теряя сознание, Эсиль подумала, что старый сановник удивил ее во второй раз.
5
В голове билась лишь одна мысль: " Она решилась".
Принц Лано Граали, старший принц Дома Граали - правителей Гарадера, второй по праву наследования престола, шел на смерть. Он дико боялся. И не знал что делать.
Впереди шел широченный Мадон - начальник особой дворцовой охраны, доверенное лицо императрицы-матери, по слухам, ее любовник, и, что наверняка, ее штатный убийца.Четверть часа назад Мадон пришел в гимнастический зал, где принц занимался борьбой, и сказал что Его Величество просит Его Высочество явиться. Лано все понял.
Долгая жизнь при дворе научила принца многого бояться и почти всего опасаться. А страх в свою очередь научил опасности просчитывать. Но он не думал, что все начнется так быстро.
Впереди - Мадон. Сзади - два дюжих воина из императорской гвардии. Они шли по бесконечным коридорам Кейбурского дворца. Сейчас принц вспоминал старого Гона Ахаса, своего первого и последнего учителя фехтования. Однажды Ахас рассказал легенду о париянском царе и его матери, убившей ради блага сына всех его детей. Десятилетний Лано тогда все истории и легенды воспринимал как сказки, не видел смысла. Лишь сейчас думалось, что умудренный дворцовой жизнью мастер шпаги что то вкладывал в свои рассказы. Но что конкретно - он унес в могилу.
Принц затравленно смотрел по сторонам. Коридоры красного дерева, коридоры черного дерева, коридоры мраморные и гранитные, нефритовые и малахитовые. Когда то Лано бегал по ним беззаботным мальчуганом. Сейчас по ним брел смертник.
Принц прекрасно понимал, что он не выйдет живым из апартаментов своей матери. Надо было что то делать.
И Мадон, и два гвардейца были опытными воинами, отборной элитой имперской армии. И их сгубила свойственная любой элите излишняя самоуверенность. Принцу было всего семнадцать лет. Стройный, высокий, тонкокостный, с нежной, не тронутой боевыми шрамами кожей. На вид, простой аристократический хлюпик. Так думали два мощных гвардейца. Да и их начальник не отставал. Они не учли лишь того, что, при всей изнеженности, этот хлюпик обучался воинскому искусству с младенчества. Да, он никогда не дрался и не был в настоящем бою. Но оружие в руках держать умел, и очень даже неплохо.
Короткую церемониальную шпажку никто не считал оружием. А зря. В шею Мадона она вошла очень даже справно. Гвардейцы были парни расторопные, но они просто растерялись. И мертвые свалились на желтый мраморный пол.
Лано трясло. Он выронил окровавленный кортик из дрожащих рук. Такого ужаса он не испытывал никогда.