Аннотация: - Интересные вещи беру я, когда скинешься с кем-нибудь в магазине на троих, - говорил он, - а потом на скверик или еще куда. Вот где всегда беру я россыпи.
Вот расскажу я вам сейчас историю. Помнится, в конце 80-х ещё это было, и сегодня история эта будет выглядеть уже как бы и не актуально, но и все же, послушать её будет полезно.
Сижу я как-то в парке на скамейке, шуршу газетками, читаю обо всех этих наших грандиозных успехах по созданию справедливого общества, и вдруг чувствую, - а краем глаза и вижу даже, - как подсел ко мне кто-то. И вот именно, как "подсел ко мне", а не на ту же скамейку, где и я сидел, сел он. И сразу же...
- Добрый вам день, - заискивающе как-то проговорил он.
- Здравствуйте, молодой человек, - мельком взглянув на него, улыбающегося, ответил я.
- А о чем сегодня в газетах? - спрашивает он.
- Да что ж газеты, - отвечаю, не поворачивая головы, - теперь все в них стало непонятно. В одной одно, в другой о том же, но совсем по-другому. Раньше бывало, прочтешь "Правду" и все тебе ясно, а теперь сам черт не разберет, кто правду говорит, а кто врет, - резко проговорил я и умолк.
Сказанное мною, вылезло из меня от раздражения, и потому я выругался про себя. "Черт! Парень, ну просто хиппи какой-то, а ты с ним, как со своим знакомым!.. И ведет он себя как-то... Такое ощущение, как если бы он пытается тихо вползти в тебя"! - тревожно подумал я.
Но, однако, слово за слово, о том, что в газетах, ну и прочее. Постепенно разговор перешел на искусство. Он заговорил о большей реалистичности и жизненной правдивости зарубежных фильмов, по сравнению с нашими, советскими. Принялся подсмеиваться над этим.
- Все эти фильмы создаются у нас нашими "инженерами человеческих душ" в расчете на пастухов и свинарок, - говорил он.
- Ну почему же? - улыбнувшись, отреагировал я и, вспомнив фильм Клода Лелюша "Мужчина и женщина", решил пригасить его иронию. - Там, - говорю, - у Клода Лелюша этого, женщина в постели с любовником, тогда как ее муж в это время гибнет на съемках какого-то там фильма. Зачем нам это?
- Да что вы говорите? Вы это так поняли? - с интересом спросил он, и пододвинулся ко мне поближе.
"Ты смотри. Ну, прям, сейчас он обниматься со мной начнёт", - подумал я отодвинулся от него подальше.
- Ну, а как же вы все это прикажите понимать? - проговорил я.
- А вы кем работаете? - спросил он у меня.
- Всю жизнь проработал журналистом. А теперь ... Одним словом, нигде не работаю.
- Та-ак! - с удовольствием как-то протянул он и принялся объяснять мне смысл использования в этом фильме кадров то в цвете, а то в черно-белом. - Черно-белое это то, что было с героями когда-то, а в цвете то, что происходит сейчас.
Я вспомнил, что, действительно, в фильме муж героини гибнет в черно-белых кадрах, а в постели с другим она в цвете, и мне стало неловко.
- Молодец, - сказал я и, расчувствовавшись, а может и из-за того, чтоб скрыть свое смущение, похлопал его по плечу.
Он вдруг резко от меня отстранился, а я с опозданием почувствовал что-то у себя под рукой, у него под курточкой! Что-то там у него есть! Знакомое что-то!.. "Микрофон"! - сообразил я и, напрягшись, похолодел от ужаса.
- Что это вы? Никак пишите наш разговор на магнитофон? - спросил я у него.
- А что? Нельзя, да? - улыбаясь, спросил он и испытующе заглянул мне в глаза.
- Некрасиво как-то получается. Не предупредив даже.
- Ну, "не предупредив"! Тогда это было бы не то!
- ...?
- Вообще-то, лучше всего, когда тебя не видят и говорят, - совершенно не тушуясь, принялся он мне объяснять. - С телефона, например. А лучше, когда человек вообще сам с собой как бы говорит. Никого нет, а он говорит, - мечтательно улыбаясь и теребя при этом свою совершенно белую и востренькую бородку, сказал он.
Я расслабился. И даже улыбнулся, так как уже понял, что это было не то, о чем я подумал в начале. Мы познакомились. Как он мне рассказал, писал он везде - в очередях, на улицах, в общественном транспорте, за праздничным столом, в компаниях, с телефона - везде, где бывал и слышал что-либо достойное, по его разумению, внимания и нестандартное.
- Не этично всё это как-то, - сказал я ему все же. - А в связи с законом о правах человека, я думаю, и нельзя. А? Вы так не думаете?
- Да причем здесь все это? - удивился он. - Зато потом можно будет послушать. Правду. Всегда и везде. Захотел, например, этого дома - включил и слушаешь. Захотел на работе - вставил наушник в ухо, чтоб не мешать тому, кому это мешает, работаешь, а сам слушаешь. От этого, я думаю, производительность труда может даже вырасти. Желание знать правду само по себе уже добродетель и, стало быть, согласуется как-то с этикой и с правами человека.
Да, он коллекционировал записи нестандартных бесед и разговоров. Странное это было хобби, но видно по жизни оно ему что-то давало, так как занимался он этим с азартом. Магнитофон для этого дела приобрел даже не наш. Да и какая наша техника, если б она у нас даже и была тогда такая, решилась бы все это такое не наше записывать. Да и не выдержала б она всего того, что он записывал.
Кстати. А вы помните описание князя Мышкина у Ф.М. Достоевского? ... "Молодой человек, лет двадцати шести или двадцати семи, роста немного повыше среднего, очень белокур, густоволос, со впалыми щеками и с легонькою, востренькою, почти совершенно белою бородкой. Глаза его были большие, голубые и пристальные; во взгляде их было что-то тихое, но тяжелое, что-то полное того странного выражения, по которому некоторые угадывают с первого взгляда в субъекте падучую болезнь. Лицо молодого человека было, впрочем, приятное, тонкое и сухое, но бесцветное" ...
Интересно. Так выглядел князь Мышкин у Достоевского, но и в моем знакомом было что-то до странности похожее на это описание. Возраст, рост, цвет волос, бородка. И главное глаза его. Было в них что-то все то же, что и в описании у Достоевского. "Что-то тихое, но тяжелое", как если бы и этот мой знакомый имел жизнь вокруг себя такую же, как и герой романа Ф. М. Достоевского. Ну, разве что одежда на нем отличалась от той, что была на князе Мышкине в те времена.
Ну да это и понятно. В этом смысле у нас теперь большие перемены здесь произошли. Вместо того невзрачного плаща с капюшоном, который был на князе, на моем знакомом была импортная черная с красным спортивная куртка, а вместо "тощего узелка из старого, полинялого фуляра" на спине у него был стильный рюкзак с какими-то лейблами на нем на иностранном языке. На ногах же вместо "толстоподошвенных башмаков со штиблетами" у моего знакомого были толстоподошвенные кроссовки, похожие скорее на импортные горнолыжные ботинки. Одним словом, одежда на нем была вся современно хипповая. А он тем временем рассказывал мне про свои "подвиги".
- Интересные вещи беру я, когда скинешься с кем-нибудь в магазине на троих, - говорил он, - а потом на скверик или еще куда. Вот где всегда беру я россыпи. Они, ну, все эти прибалдевшие уже давно от доступной для них "палёнки" и дозволенной бормотухи, алкаши все эти раскрываются и: "Га-га-га!" - а я тут как тут, рядышком. И как ни в чем не бывало!.. Стой только да слушай. То есть, работаю "скрытой камерой". Потом все это сортирую, конечно, компоную и переписываю на бумагу. Самые интересные вещи рассылаю по редакциям. Вот с таким, например, предуведомлением: "Здравствуй, товарищ! Я человек - "Хочувсезнать".
- Ну и зачем вам все это нужно? - посмеиваясь, спрашивал я уже у него тоном как бы коллеги по цеху.
- А чтоб совесть у людей разбудить, - ответил он.
- Смешной вы человек, Владимир, - проговорил я, стараясь придать своему голосу мягкие и дружеские интонации. - Вы что, надеетесь всё это потом опубликовать где-то?
- А что! Я думаю, если все это "наше" описать как следует и по правде, а не в русле всего этого нашего соцреалистического бреда, то всем от этого будет только польза. А то пишут у нас все сегодня, как бы выдумывая. И всю жизнь так. А надо, чтоб было все, как если бы все сами себя записывали б. Чтоб жизнь сама себя записывала. А то скажут потом... Ведь сегодня для всех нас в жизни бывает только то, что описывается в литературе соцреализма, а все остальное, что не в русле ее, просто не существует. То есть в самой природе нашего общества не должно быть, а стало быть, и нет его. Я ради этого иногда даже под алкаша наряжаюсь. Под работягу как бы. В эдакий весь жеванный и задрипанный пиджачишко образца пятидесятых годов. Ну и главное - на голову одеваю классически всем известную и уважаемую во всем мире кепочку.
- А это еще зачем? - удивившись таким как бы излишествами, проговорил я.
- Ну, - здесь штука тонкая. Я считаю, что все это на наше советское подсознание располагающе действует. Люди тогда лучше раскрываются перед тобой. Как перед отцом родным.
Поняв, о чем это он, я захохотал над этими его изысками при конспирации, но здесь он перемудрил. При записи одного из разговоров один из участников его вдруг так разгорячился и вошел в такой раж, что!..
- А ты что молчишь-то?! - накатил он вдруг на все время молчащего знакомого моего. - Ты вообще подозрительный какой-то!
Он, естественно, испугался. У него, как вы понимаете, свои проблемы. Чего говорить-то. Вся эта пьянь и так уже разошлась не на шутку. И без его подначек. Так что только пиши. Да и главное, чтоб не догадались. Магнитофон-то у него был дорогой, японский. А ну как нащупают!.. Так что, вы ж понимаете.
Одним словом, стоят они, разговаривают и вдруг один его в грудь кулаком. Слегка так: "А ты, случаем, ни стукач?" - спрашивает. А он, нервничая и уже, явно пересаливая, отвечает ему, грассируя:
- Чего огать-то!.. Надо бастовать, как в семнадцатом! ... Или вон как на гнилом Западе! ... Они там даже при фашисткой диктатуре протестуют и митингуют, а у нас что! Страна господ, страна рабов!.. За участок земли на болоте да возможность безнаказанно подворовывать, готовы мы проголосовать сегодня хоть за самого Пол Пота! Лишь бы не мешали нам всю жизнь торчать в своих гнилых г'ядках вверх задницей да потом за все в этой жизни банками с ва"еньем расплачиваться! Паноптикум! Граждане называемся, сыны и дочери отечества, а живем как мыши подпольные! В нас во всех, похоже, все еще жив эдакий кулак! Эдакая молчаливая, мелкая, серая подпольная мышь, разворовывающая государство жива! И выходит, что мы дурнее всех этих там черномазых мартышек из Йоханнесбурга!..
Вот за все это ему тогда там и накидали. То есть вознесся он тогда над соотечественниками своими, за то и получил. Спросили они только у него вначале, а ни еврей ли он случаем, и ни диссидент ли, а когда начал он их переубеждать в этом, то они ему и накидали. И главное ногой по яйцам один там норовил все угадить. А там у него и висела вся эта японская техника. Одним словом, понес он убытки и не малые!.. Вплоть до лечения в клиники неврозов на Шаболовке.