Аннотация: Первые главы из фантастического романа в жанре "постапокалипсис" с элементами мистики.
Призрачный мир
Книга первая.
- Трактирщик! Трактирщика, бляха!
Пустой грохнул по столу кулаком, в котором вполне можно было спрятать жестяную кружку. Даже не сминая её.
- Чиво?
Трактирщик Василий, повидавший и не таких личностей за свою жизнь, лениво подошёл к столику в углу, за которым гуляла компания.
- Давай, - как-то неожиданно мягко и вкрадчиво произнёс Пустой, - неси бухла ещё. И себе, себе налей, - он доверительно приобнял немаленького, в общем-то, трактирщика за торс. При этом сидя Пустой был с ним почти одного роста.
- На работе не пью, - буркнул коронную фразу Василий, и вся компания разразилась громким ржанием.
Василий действительно не пил на работе. Правда, не понятно, где он тогда пил, потому что содержал таверну 'Три Хвоста' - самое приличное заведение в Клоаке, городе старателей, шлюх, беглых каторжников, преступников и прочего отребья со всех концов земли. При этом никто никогда не видел Василия трезвым. Такой вот парадокс.
Пустой и его компания явно праздновали удачный рейд, раз самогон лился рекой, а девиц у каждого сидело уже по две штуки на каждом колене. В этом все старатели - сходить в Топь, вернуться с добычей, пропить и прогулять её в течение двух-трёх дней. Потом пару деньков пожить в кредит в каком-нибудь клоповнике, выходя из страшного похмелья, и снова в Топь - кормить пиявок, сражаться с жабьём и другими Тварями, и верить в Удачу. Потому что каждый старатель знает историю о том, как один человек, которому годами не везло, наткнулся на Клад. Чаще всего в этих байках фигурировало золото или серебро, реже алмазы, ещё реже - настоящие древние технологии, типа подлинного, не тронутого коррозией механизма. Или древние доспехи. Целый воз древних доспехов, у которых давно сгнила вся кожа и фурнитура, но сами пластины, лёгкие и невероятно прочные, не имели даже намёка на ржавчину. Такая броня держала любую пулю, правда, рёбра под ней всё равно ломались, но что такое ребро, по сравнению с дырой в брюхе, в которую затекает болотная жижа?
Рядом с моим локтем материализовалась тарелка из серой обожжённой глины, на которой горкой лежала еда - тушёные овощи, котлеты из щуки, каждая размером с ладонь, а так же кувшин с пивом. Я оторвался от созерцания пьяного Пустого и глянул на прислужницу. Милка, служанка Василия. Наверное, одна из самых счастливых мулаток во всей Клоаке, учитывая гипертрофированное чувство чистоты крови, культивируемое на периферии Рязании и, особенно, в этом месте. Будь ты последняя рвань, алкаш или наркоман, душегуб или педофил, главное что ты - белый человек. Прочие - негры, дуонги, то есть узкоглазые, чуреки, то есть представители народностей Юга, самоядь - узкоглазые же, но из северной Тайги - все они люди второго сорта. Есть и третий сорт - метисы. Омерзительные, по меркам местной публики, потомки от смешанных браков. При этом сами 'белые' охотно вступали в кратковременные интимные связи с представительницами любой нации, лишь бы у неё было нечто необходимое промеж ног. Поскольку о предохранении никто не задумывался, периодически рождались 'нечистокровные' дети. Вот на них и изливала белая рвань всё своё недовольство жизнью, словно наслаждаясь тем, что есть в этом мире те, кому не просто хуже, а гораздо хуже, чем им. Василий, уж не знаю чем руководствуясь, брал время от времени представительниц 'второсортных' народностей, а то и вовсе метисок, на работу. И как бы ни ерепенилось быдло, населявшее Клоаку, никто не смел поднять руку ни на кабатчика, ни на его семью, ни на его работников. Но и Вася был мудр, сам бывший старатель, говорят, сделавший капитал на складе древнего алкоголя, стоившего на Западе целое состояние за одну бутылку. Так что для обслуживания таких 'приличных' клиентов как я, он отправлял мулаток, а сам обслуживал наиболее проблемных. Все три жены Василия и его бесчисленные дочери, а у мужика не было ни одного сына, работали или за стойкой, или на кухне, всё-таки он понимал - могут и предъявить, если узнают, что 'чёрно-белая' прикасалась к еде. Уж не знаю, была ли Милка мулаткой только наполовину, мне кажется, тут была лишь небольшая примесь негритянской крови. А может и вовсе такой уродилась - смуглой. Да, мы тут загаром похвастать, обычно, не можем. Чуть более полные губы, при этом верхняя более пухлая и слегка приподнята к курносому, вполне 'белому' носу. Карие глаза, ну так это ничего не значит. Нет, всё же негритянская кровь в ней есть.
- Что-то ещё, господин? - пролепетала Милка, бросив на меня быстрый взгляд.
- Ага, скажи Василию, что вечером я хочу принять баню.
- Хорошо, господин, - она кивнула головой и быстро удалилась, покачивая аппетитными бёдрами.
Баня. Ужасное изобретение русских, коих на Болотах подавляющее большинство. Хотя... добрая треть тех, кто называет себя русские, таковыми не являются, я уже давно научился это различать. Поначалу мне, привыкшему к прохладным ваннам Кордобы, баня показалась каким-то изощрённым издевательством. Но лишь поначалу. Топь - это огромные Болота. Болота размером больше, чем все королевства Запада вместе взятые. А болота - это грязь. Грязь, которая въедается в вас ежедневно, с туманом, с миазмами, с болотной жижей. Даже стаи гнуса или москитов, облепляющих ваши лица, несут на своих крыльях и лапках эту болотную грязь. И ещё Болота - это постоянная сырость, в которой гниёт и ржавеет всё, что может гнить и ржаветь. Так что баня - одно из немногих мест, где можно очиститься телом. Русские говорят, что баня очищает и душу, но я в это не верю - души у всех здешних обитателей не отскоблить ничем и никогда. Ещё русские научили меня пить алкоголь и заниматься сексом в бане. Правда, в парилке, да ещё и выжрав бутыль самогона, я этого сделать не смогу никогда, но посидеть в бане с пивом, с вяленой рыбой, которую они называют taran'ka или vobla, периодически заходя в парилку, а затем ныряя в относительно холодный пруд - в этом есть своя прелесть. Иногда и продажная любовь там получается приятней, что ли. Но сегодня я пойду в баню один, не на долго, часа на два всего. И 'любовь' у меня будет потом, ночью. С Милкой.
Глава 1.
До 13 лет моя жизнь была жизнью обычного ребёнка, второго сына герцога одного из королевств Запада. Я не мог наследовать отцовский трон, разве что мой старший брат отречётся, или с ним, не дайте боги, что-то случится. Посему меня готовили на должность Хранителя границ - главнокомандующего армией герцога. Армией. Громкое название для трёх полков, большей частью крестьян, рекрутируемых в случае призыва. Хранителю границ не подчинялась Гвардия - личная охрана отца, и полиция - силы правопорядка, поддерживающие закон в стране. Однако Хранитель границ должен был уметь воевать и, что не менее важно, командовать войсками. Наставники дали мне все необходимые знания для того, чтобы я отправился на войну в качестве оруженосца какого-нибудь дворянина. Почему какого-нибудь? Потому что герцог Алехандро Гонсалес Перейро Эрнандес, мой отец, не вёл сейчас никакой войны. И вообще в Западных Королевствах уже давно не было войн. Но выбор был - Север, Юг и, разумеется, Восток. Каждый мальчишка в королевстве знал, что Север, это лес, пушнина и дичь. А так же гигантские медведи, огромные стаи волков и разбойники. Разбойники наносили северным русским баронам наибольший вред, отбирая ежегодную дань у самоедов - мирных диких обитателей тайги, платящих налог мехами. А чем южнее королевство, тем дороже мех, такие вот законы рынка.
На Востоке была Топь - самое гиблое место на всей Земле. Огромное болото, которое простиралось до Кольцевых гор, где не было ничего, кроме бесчисленных Тварей, банд, и Руин. А в Руинах были обломки Старого мира. Ценнейшие драгметаллы, самоцветы, сталь, которую не под силу выковать никому в нашем мире. Таинственный и пугающий мир древних артефактов и Призраков. Но настоящая война была только на Юге. Три южных графства - Западный, Центральный и Южный Магриб противостояли берберам, а Великое Рязанское княжество вело нескончаемую войну с Турцией за Византию и всю северную Анатолию.
Хесус Франциско Варгас Де Вот, первый министр отца и мой наставник, рекомендовал мне отправиться на Юг, как раз наш сосед, граф Альфонсо Хавьер Парра Фуэнтес, управлявший Центральным Магрибом набирал отряд для наказания банды номадов, разоривших пограничный городок. В поход отправлялся старший сын дона Варгаса, Мануэль, и я счёл честью быть его оруженосцем. Мы, Перейро, герцоги Андалусии, славились своими лошадьми и кавалерией, но лошади наши, быстрые и выносливые, были потомками лошадей берберов, и Карлос, главный конюший отца, поведал мне как-то, что номады дадут нам сто очков вперёд в плане коневодства.
- Они рождаются на лошади, жрут, спят, и, простите молодой дон, ссут и срут не слезая с лошади. Я уж не говорю о... хм-хм... об этом тебе ещё рано, впрочем.
Мне было десять лет, и я представил, как всадник отправляет естественные надобности, сидя на коне.
- Фу-у! Да они вонючие дикари! - воскликнул я.
- Разумеется. Особенно если не мыться по два месяца и подтирать жопу камнями, - хмыкнул Карлос.
'Да уж, таких дикарей надо убивать без всякой жалости' - подумал я тогда.
Спустя неделю мы добрались до сожжённого городка, уже частично восстановленного, затем ещё дней десять гонялись за берберами по Пустыне, где нет ничего, кроме песка и скорпионов. В тот день мы расположились лагерем в небольшой рощице вокруг водоёма, дававшей хоть какую-то тень. Даже мне, выросшему под солнцем Андалусии, было здесь жарко. Многие, особенно магрибцы, носили, подобно берберам, тюрбаны на головах. Но мы, гордые северяне, так и парились в своих шлемах, затянутых белой тканью, что хоть как-то снижало вероятность теплового удара. Вечером все собрались у костра и наиболее старые вояки-ветераны, опять завели рассказы о сражениях с номадами. Интересно, когда же мы, наконец, найдём этих самых берберов? Чуть впереди меня сидел Мануэль, мой сюзерен в этом походе. Ему было уже двадцать лет, и если он приведёт хотя бы парочку лошадей кочевников, то сможет жениться на Изабелле, моей старшей сестре. Как я уже говорил, лошади берберов очень ценились как племенные, так что это было хорошим свадебным подарком. Потому что Изабелла была красавица, самая красивая девушка во всём королевстве, по моему мнению. Я тогда ужасно ревновал, потому что был по уши влюблён в неё. И никакого греха тут не было, Изабелла была дочерью Марго, второй жены моего отца, а её родной отец был моим троюродным дядей, погибшим в стычке с разбойниками. Так что родственные связи наши были очень дальними. Церковь, разумеется, наш брак никогда бы не зарегистрировала, но это не мешало мне терзаться первой безответной любовью к моей сводной сестре.
- И вот этим самым палашом я и снёс ему башку! - рычал подвыпивший Диего, ветеран битв с берберами.
Поскольку он был уроженцем Порту, то требовал, чтобы его звали на их манер - Диогу. Всё правое предплечье у него было в татуировках, выполненных в виде красных шрамов. Штук тридцать, а то и больше. Каждый шрам - один убитый враг.
- Тебе бы взять у него парочку уроков, Манчито*(сокращённое от Максимилиано), - повернулся ко мне Мануэль, ухмыляясь.
В сумерках сверкнули его белые зубы. Вдруг глаза у него расширились, и я с ужасом уставился на окровавленный треугольный наконечник стрелы, выросший из его горла. Мануэль захрипел и повалился ничком в траву.
- К бою! - взревел Диогу, но его крик тут же потонул в воплях 'Алла́'!
Нас атаковали! Загрохотали штуцера и мушкеты, в ответ захлопали наши карабины и револьверы. Что-то, гудящее словно майский жук, пролетело совсем рядом с моим ухом. Кругом уже вовсю кипел бой, Диогу дрался сразу двумя палашами, прикрывая Анхеля, сына графа Парра. Из-за мельтешения бурнусов я растерялся, где враги, а где свои, но потом вспомнил, что магрибцы носят светло-сиреневые цвета, выглядевшие в неверном свете костров более тёмными, чем у берберов. Вот Анхель вытянул руку с зажатым в ней револьвером, грохнул выстрел и номад, вооружённый саблей, рухнул у его ног. Револьвер выплюнул ещё свинца и ещё один кочевник схватился за живот.
Рёв сзади заставил меня отпрыгнуть в сторону от испуга, возможно, это и спасло мне жизнь - огромный бербер, с замотанным белым тюрбаном лицом, пытался зарубить меня своей флиссой*(узкий длинный прямой меч, сильно сужающийся к острию) но промахнулся. Такой приём мы не раз отрабатывали с доном Хесусом, положение тела у врага было идеальным и я, даже не думая, опустил палаш на его шею, защищённую лишь тонкой тканью тюрбана. Знаменитая толедская сталь легко перерубила плоть и позвонки, голова номада упала на землю, а тело почему-то замерло на секунду в гротескной позе. Я с ужасом уставился на фонтан крови, хлещущий из шейного обрубка.
- Алла́! - завизжал кто-то рядом, я обернулся, выходя из оцепенения и, снова действуя чисто рефлекторно, встретил своим палашом сабельный удар, который обрушил на меня очередной кочевник. Плохая сталь оружейников дикарей встретилась с лучшей во всех Западных королевствах, и бербер с изумлением уставился на обломок в своей руке. Я не успел удивиться, а моя рука, словно действуя сама по себе, совершила обратное движение, разворачивая лезвие. Кончик острия рассёк белую тряпку и чиркнул по горлу номада. Достаточно, чтобы оттуда обильно потекла кровь. Бербер выронил обломок сабли, схватился за глотку, и тут голова его дёрнулась, словно от оплеухи, а справа из тюрбана вылетели какие-то клочки. Чья-то пуля завершила начатое мною, и я замер над поверженным телом - убитому было от силы тринадцать лет, как и мне, у него даже бороды ещё не было!
- Ко мне! Командир ранен! - вывел меня из ступора рёв Диогу.
Я вскинул глаза и в свете костра увидел, что Анхель Парра лежит на земле, держась рукой за левый бок, и вспомнил про свой револьвер.
- Алла́! Алла́! - визжали берберы со всех сторон, мы сражались молча, разве что отвечая проклятиями. Я уже не мог отражать удары, настолько устала у меня рука, хотя с сеньором Хесусом на тренировках мы бились по часу и более. И оружие учебное было тяжелее. Вот очередной кочевник подскочил к нашему кольцу, взмахнул флиссой, я сделал длинный выпад, но кончик палаша скользнул по его телу. Доспех! Редкость для воинов Юга, коварство, сокрытое под одеяниями. Сердце сжалось в ожидании удара по голове, но его не было, воин рядом отразил мою неминуемую смерть. Я выстрелил в бербера и увидел, как он повалился под ноги своих товарищей. Даже среди криков и звона оружия я различил:
- Отлично, качорро*(cachorro - исп. щенок)! - это был Пабло, младший конюший отца и мой наставник по кавалерийской подготовке.
Я повернул голову, чтобы продемонстрировать ему победную улыбку и в этот момент что-то ударило меня в левый висок. От вспышки в глазах я тут же ослеп. Следом пришла боль. А потом вязкая темнота, лишённая звуков и красок.
***
В себя я пришёл от дёргающей боли в левой глазнице. Голова болталась в такт раскачивающейся на ходу телеге - меня куда-то везли. Я открыл глаза и понял, что с трудом могу видеть лишь правым - левый был туго замотан бинтами. Надо мной была грубая ткань фургонного тента. Я не в плену! Родная речь, ничем не напоминавшая карканье номадов, подтвердила мои предположения.
- Очухался! - Пабло широко улыбнулся, - ну что, щенок, с боевым крещением тебя!
- Мануэль? - вспомнил я торчащую из горла стрелу и дыхание у меня перехватило.
- А-а, - Пабло тут же стал серьёзным, - не успели, молодой герцог. Задали нам вонючки жару, чего уж там. Совсем чуть-чуть не успели.
Я в шоке откинулся обратно на дощатый пол фургона. Как это - не успели? Наши медики могут вернуть с того света даже человека с перерезанным горлом! Если, конечно, сразу поместить в автодок, а тут - всего стрела! У нас же был с собой передвижной автодок, без него никуда.
- Пока лечили сынка сеньора Парра, умер наш Мануэлито, - скорбно пояснил Пабло, просунув свою бородатую физиономию внутрь фургона.
А, ну конечно! Сначала командир, видимо, рана его была слишком тяжёлой.
- Много мы потеряли? - спросил я, пытаясь разобраться в своих чувствах. С одной стороны - я не мог поверить, что весельчака и балагура Мануэля больше нет. С другой - Изабелла не выйдет замуж и у тогда у меня, возможно...
- Одиннадцать, включая Мануэля. Одного камнем в сердце, остальным или в голову, или, - Пабло провёл большим пальцем по горлу.
Камнем, это потому, что у номадов до сих пор в ходу каменные пули - свинец диким племенам труднодоступен. Летит такая пуля не далеко и, как правило, не пробивает хорошую бронепластину. Но в незащищённое место, если сбоку... Понятно.
- Понимаешь, Мануэлито просто истёк кровью - у мерзавцев же стрелы отравлены, - продолжал рассказывать Паблито.
Вот оно что! Яд, препятствующий свёртыванию крови. Кочевники в курсе, что наша медицина способна поставить на ноги практически любого, вот и изобретают способы по коварней - зазубренное оружие, например, чтобы раны были как можно более болезненными. Бывало, люди умирали от шоковой боли при попытке вытащить стрелу. Или вот яд.
- А мы? Много убили? - я скорее хотел показаться закалённым воякой, чем действительно интересовался нашей победой. Перед глазами у меня стоял образ рыдающей Изабеллы. Рыдающей по Мануэлю!
- О! Двадцать шесть тел, да ещё сколько они утащили! Проводник, тварь, завёл нас в засаду! Пленные рассказали. Теперь их ждёт виселица!
- А Диего набьёт ещё семь шрамов! - продолжил Пабло, - силён мужик! Ты тоже молодец, Максимолиано! Ловко того вонючку завалил! Шрам набьёшь, или серьгу вставишь?
Среди военных, тех, кто побывал в боях и убил противника, существовала традиция - украшать руки татуировками, или вставлять в ухо серьгу. Толстое овальное кольцо, серебряное конечно, украшалось крошечными рубинами. Один камень - один убитый враг. Серьги носили аристократы, так все видели, с кем им приходится иметь дело. А шрамы на руках видели лишь те, кто мог лицезреть мужчину без одежды. Такие рубаки пользовались огромным успехом у дам, как мне поведал как-то раз Паблито.
- Тату набью. Две, - добавил я. Молодого бербера я не хотел записывать на свой счёт, хотя в глубине души понимал, что убил его, фактически, я.
- Две-е! - присвистнул Пабло! Да ты у нас герой!
- Эй! Слушайте все! - заорал он, - наш молодой сеньор Перейро в первом же бою завалил двух берберов! И потерял глаз!
Дружный рёв одобрения разнёсся по нашему потрёпанному войску. Сам Диогу подъехал, чтобы пожать мне руку. К этому моменту я уже выбрался из фургона и сидел в своём седле - лошадей наших номады тоже не смогли украсть.
Потеря глаза меня почти не беспокоила - дома мне бесплатно вырастят новый, как пострадавшему на войне. А образ погибшего Мануэля всё время затмевал, почему то, образ мальчишки-кочевника, которому я перерезал горло. Наверное, это тоже был его первый бой. И последний. И как знать, успели бы спасти меня, если бы он оказался проворнее? Смерть для таких как я, аристократов, 'белой кости', была несколько эфемерным понятием. Медицина, одно из главных достояний Древних знаний, творила истинные чудеса. Впрочем, таковыми они были для всяких отсталых народностей. Или совсем уж бедняков. Для нас же, тех, у кого были средства, обычным делом было быстро вылечиться, подправить фигуру, вырастить новую конечность, взамен утраченной. Или, как в моём случае - восстановить выбитый глаз. Полежу в капсуле какое-то время, потом похожу пару недель с повязкой, собирая завистливые взгляды - ведь я лишился глаза в настоящем бою! За это время он полностью регенерирует. Некоторые старики, уже под сто лет, когда зрение совсем сдавало, удаляли глаза хирургическим путём и выращивали новые. Те, у кого на это хватало серебра.
***
То, что дело не чисто, я понял по хмурым лицам эскулапов, осматривающих меня в госпитале Кордобы. Доктор Кортес, пожилой уже врач, лечивший всю нашу семью, попросил меня недолго побыть в отдельной палате и, не ответив больше ни на один из моих вопросов, вышел вон. Я просидел в полном одиночестве, наверное, несколько часов, пока дверь не отворилась, и на пороге не появился мой отец.
- Как Изабелла? - спросил я, когда мы с ним обнялись.
- Что? - растерянно спросил отец, - а, Изабелла? Она... Слушай меня внимательно, сын! - сказал он вдруг изменившимся голосом, - ты должен пообещать мне одну вещь. Сейчас ты уедешь. Далеко. Очень далеко. У тебя будет другое имя, и ты никогда, слышишь, никогда и никому не расскажешь, кто ты на самом деле! Если ты любишь меня, если ты любишь своих братьев и сестёр, если ты действительно любишь Изабеллу, то пообещай мне никогда и никому не говорить, кто ты такой!
- Что происходит, отец? - сердце моё сжалось в ужасном предчувствии.
- Ты - аномалия, сын! Понимаешь? Я очень тебя люблю, правда, именно поэтому я и иду на это преступление! Доктор Кортес мне многим обязан, так что он будет молчать. Для всех остальных тебе через полчаса сделают эвтаназию. Не бойся! - прижал он меня к себе, увидев ужас в моих глазах, - это будет не по-настоящему. Ты очнёшься через час, официально тебя кремируют, так что никто ничего не узнает. Вы с моим доверенным человеком покинете королевство и никогда не сможете вернуться. Понимаешь? Но у тебя будет шанс выжить! Прости меня, сын! Прости!
В глазах отца, железного герцога Перейро, стояли слёзы. Такие же слёзы душили меня. Как же так? Почему именно я?
- Прости меня, сын! - прошептал отец, - мне надо идти. Будь мужественен!
Он ещё раз обнял меня и выскочил из палаты. Я остался один на один со всем ужасом, что только что на меня обрушили. Я - аномалия! Один на миллион, возможно даже на десять миллионов, но такие как я рождаются. Мы ничем не отличаемся от обычных людей, кроме одного - наша кровь имеет очень странный состав. Настолько странный, что нас следует незамедлительно уничтожить! Без вариантов и исключений. Закон на этот счёт настолько суров, что за сокрытие аномального смертная казнь грозит любому, не взирая на титулы. Единственный способ снять с себя подозрение, это тут же сообщить о таком больном в Инквизицию и Королевскую инспекцию, ибо это дело уже государственного уровня. А это значит, что мой отец, вместе с доктором Кортесом в буквальном смысле рискуют своей головой. Только мне от этого не легче!
Мои мрачные раздумья прервало появление на пороге невысокого человека в чёрных одеяниях.
- Максимилиано Перейро? - задал вопрос человечек.
- Д-да, - пробормотал я.
- Угу! - хмыкнул он.
И начал задавать всякие вопросы, на которые я отвечал совершенно отрешённо. Однако на вопрос - знал ли кто-то ещё о моём заболевании? - мне хватило ума изобразить правдоподобное изумление.
- Каком заболевании? Это же всего лишь глаз! А вы кто? - перешёл я в атаку, злясь на коротышку за то, что он пытается копать под моего отца.
Человечек пожевал губами, и уже собирался было ответить, как дверь снова открылась, и на пороге нарисовался новый посетитель.
- Ага, я так и думал, святой отец, что вы уже здесь! - пробормотал вошедший.
- Разумеется, господин главный инспектор, это же моя работа, - скупо улыбнулся человечек в чёрном.
Никаких атрибутов Церкви на нём не было, и странный мундир ничем не напоминал хламиды монахов.
- Ну, и как грешник? - похоже, главного инспектора вся эта ситуация забавляла.
- Можете допросить, я уже заканчиваю, - милостиво разрешил Инквизитор.
- Да бросьте, падре! Вы же знаете, что у нас с вами одни цели. К чему ходить по кругу и мучить бедного юношу? Есть состав преступления, ваше мнение?
Инквизиция, Экологическая Инквизиция, если точнее, международная структура, созданная для предотвращения событий, подобных Катастрофе, была, пожалуй, самой могущественной организацией в мире. А Королевская инспекция занималась выявлением государственных преступников. Инквизитор не стал обострять межведомственные отношения и, вздохнув и воздев очи горе, произнёс:
- Похоже, дело ясное. Юноша виновен, родители и врач - нет.
- Виновен в чём?! - вскричал я. Гнев мой был неподдельным, ибо уж моей-то вины в том, что я урод, не было никакой. И ни чьей не было - аномалии просто появлялись иногда и всё.
-Тише, юноша! - поднял руку маленький человечек, а я вытаращил глаз на инспектора. Мне показалось или нет, что он только что мне подмигнул?
- Ну что же, не будем тянуть тогда! - потёр руки инспектор, - доктор Кортес, войдите!
В комнату вошёл бледный врач.
- Хм, гхм! - откашлялся инспектор, - Максимилиано Игнасио Перейро Сан-Сегундо, комиссия в составе главного Инквизитора герцогства Андалусия, отца Себастьяна Де Ортеги, главного королевского инспектора герцогства Андалусия, инспектора первой категории Хуана Алакорна, а так же доктора Габриэля Кортеса, главного врача госпиталя Кордобы, установила, что Максимилиано Игнасио Перейро Сан-Сегундо, второй сын герцога Перейро, виновен в нарушении 'Закона о чистоте крови', а именно - имеет в своём теле кровь аномального состава. В соответствии с данным законом Максимилиано Игнасио Перейро Сан-Сегундо подлежит немедленной эвтаназии, после чего его тело будет незамедлительно утилизированы путём сожжения в крематории.
- Доктор? - обратился он к Кортесу. - Вы готовы?
- Что? - переспросил врач. - Готов? А! Да, да, конечно!
- Ну-с, приступим? - потёр руки инспектор.
- Молодой человек, - обратился он ко мне, - вам понятно, что сейчас произойдёт?
Мне было совсем не понятно. И страшно. Страшно до такой степени, что я почувствовал, как по ляжке побежала горячая струя.
- Доктор сейчас сделает вам укол, вы заснёте и всё. Это не больно.
Слёзы душили меня, и я почти прозевал момент, когда инспектор снова подмигнул мне.
- Смотрите! - он ткнул пальцем мне за спину.
Я, разумеется, обернулся, и тут же почувствовал укол в левую ногу.
- Ай! - кровь разом хлынула к голове, от ужаса я даже не мог сделать вдох.
Бледный доктор Кортес сжимал в руке шприц-пистолет, инспектор улыбался, а отец Себастьян очень внимательно рассматривал изменения, которые происходили с моим лицом. Я думаю, ему было просто любопытно. Потом страх исчез, я смог дышать, и откинулся на жёсткую койку. Мне стало всё равно, что со мной будет, стало всё равно, будет ли плакать по мне Изабелла, будет ли горевать отец, другие братья и сёстры. Но вот двинуть в глаз маленькому человечку в чёрном я бы не отказался. Потом я провалился во тьму.
Глава 2.
Хуан был рыжеволосым. Не то, что бы это было необычным для Испании, но рыжие волосы, веснушки, нос картошкой, голубые глаза и вообще весь его облик напоминал больше некоторых сынов Эрина, тех, что почитали Святого Патрика. Так что, он был, скорее Ойном* (Eion - ирл. Иоанн). В Голландии, куда мы прибыли после двухнедельного плавания в вонючем трюме каботажной калоши, он стал Йоанесом, в германских землях - Иоганном, затем Яном, и, наконец, Иваном. Van'кoy, как звали его русские. Простоватая внешность, какой-то совсем детский изгиб пухлых губ и доверчивый взгляд делали его, а точнее, нас лёгкой мишенью для разного рода проходимцев. Мне пришлось быстро забыть обо всех манерах и замашках испанского гранда. Теперь я был самым последним оборванцем, нищим, у семьи которого не хватило денег на лечение моего глаза.
Таких личностей, вообще-то, в королевствах Запада было не много. Все так или иначе были пристроены, выполняли какую-то работу, получали жалование и имели крышу над головой. Жить жизнью бродяги или попрошайки долго не получится - магистрат отслеживает таких, отлавливает, принудительно лечит и отправляет на принудительные же работы - отрабатывать долг за медобслуживание, за то, что полиция тратила на тебя время, ну и чтобы человек мог иметь законный кусок хлеба. Так что единственным нашим спасением было постоянное перемещение из города в город. Рассказанная легенда о путешествии из Гамбурга в Варшаву, к родственникам моей почившей в бозе матери, у которых меня ждёт карьера бондаря, хотя бы частично усыпляла подозрения владельцев постоялых дворов. А марки наши были ничуть не хуже марок других путников. Однако именно на постоялых дворах или в недорогих харчевнях к нам и липли всякие любители лёгкой наживы.
Среди множества навыков, которыми обладал Хуан, особенно выделялось мастерство игры в карты. Мне кажется, Хуан обыграл бы даже дуонга в их маджонг - некую смесь карт и домино, суть которой я так и не постиг. Хуан знал все существующие карточные игры, а так же десятка четыре карточных фокусов, в том числе и те, что были в ходу у шулеров. Деньги у нас были, мы не голодали, но путешествие на каботажном корыте оказалось втрое дороже предполагаемой суммы - шкипер-голландец решил поправить свои финансовые дела и запросил отдельную плату 'за молчание'. Так что Хуану приходилось выкручиваться. До открытого грабежа и воровства мы не опускались, прекрасно понимая, что тогда нас будет преследовать местная полиция. Но иногда нам попадались люди, вынужденные расстаться со своими марками и центами, дабы не расстаться с жизнью. Впрочем, пару раз второе следовало за первым.
Я долго вспоминал ту, роковую для дорожных шулеров, встречу, когда впервые узнал, что Хуан обладает ещё одним полезным талантом. В захудалой харчевне в голландском Амстердаме к нам подсели доброжелательного вида сеньоры и предложили перекинуться в картишки. Пробные партии 'на кружку пива' незаметно перешли в игру на деньги. Хуану то везло, то нет, он дважды сорвал банк, ставки существенно поднялись и внезапно он, с простоватой улыбкой, спросил:
- А что это за карты в прячете в рукаве, господин?
Возникла немая сцена, затем вся четвёрка разом вскочила, сверкнула сталь, шулер завопил, пытаясь вытащить стилет, которым Хуан пригвоздил его руку к столу, стоявший справа игрок беспомощно выронил нож, поскольку наваха*(традиционный испанский складной нож) моего старшего спутника весьма сильно прижалась к его горлу. Четвёртый участник игры, тоже, разумеется, шулер, попытался, было угрожать Хуану зловещего вида тесаком, но внезапно потерял к происходящему интерес, поскольку на его затылок обрушился массивный табурет. Шулеров не любят нигде. Сеньоров обыскали, все ценности, по справедливости, достались Хуану, а это около сорока марок, несколько ножей, пара серебряных браслетов и цепочек с амулетами. Затем мошенников весьма сильно побили, заставили съесть краплёные карты и вышвырнули вон. И это было милосердно, ибо в магистрате с такими не церемонились - три года каторги за мошенничество им были обеспечены. Хуан потратил несколько марок на пиво для всех достопочтенных мужей, присутствовавших в тот момент в харчевне. И начиная со следующего дня, мы при каждом удобном случае тренировались в тяжёлом и коварном искусстве обращения с ножами.
Моё классическое образование включало, помимо грамоты, истории, арифметики и географии, кавалерийскую подготовку, фехтование и стрельбу из всех видов стрелкового оружия. А так же изучение законов королевства и герцогства, где я имел счастье родиться. Кроме того, наш колледж в Кордобе уделял большое внимание изучению иностранных языков. Латынь, носителем которой были мы, испанцы, хоть и была основным языком международного общения, отнюдь не являлась обязательной для других королевств. Поэтому, начиная со второго года обучения, то есть с семи лет, одну неделю мы говорили на германском, вторую - на языке франков, третью - скоттов, четвёртую - на русском и так далее. Кроме того, я знал пару сотен слов на турецком и на языке берберов, так что их речь уже не казалась мне смешным бессмысленным набором звуков. Фехтование мне преподавали классическое, дон Хесус, мой наставник, приложил много сил, чтобы поставить удар, отработать основные приёмы, а так же, последние два года я фехтовал против противника, вооружённого шешмиром*(кривая арабская сабля), или ятаганом*(лёгкий турецкий клинок с так называемым двойным изгибом).
Однако Хуан открыл мне один секрет - между фехтованием и дракой лежит огромная пропасть. Уличный боец, если у него за плечами нет военной службы, почти наверняка проиграет ветерану сражений с берберами, или даже самому берберу. Но и вояка, попади он в передрягу в трущобах того же Амстердама, враз расстается с жизнью.
- Это всё от того, Максим, что воины привыкли полагаться на основное оружие. У пехотинца - винтовка, у кавалериста - карабин, у офицера - револьвер и палаш. Всё же предпочтительней убить врага на расстоянии, чем подпускать на длину клинка. Нож - оружие ближнего боя, ближе только руки. У тебя с этим как, кстати?
Боксу и дзюдо нас тоже обучали, хотя мордобой мне не нравился никогда. Вот от фехтования я испытывал настоящий восторг, дон Хесус обучил меня нескольким секретным приёмам, и когда я на турнире в колледже внезапно перекинул учебный палаш в левую руку и рубанул им своего противника, все старшие классы хором завопили:
- Не честно!
Ещё как честно. В одиннадцать лет я стал чемпионом колледжа и не отдал этот титул до самого выпуска.
Хуан сначала вырвал у меня палку из рук каким-то сложным приёмом с помощью двух ножей, а затем, когда мой импровизированный палаш вернулся в ладонь, неуловимым выпадом сократил дистанцию, сделав мой 'клинок' бесполезным, и пребольно ткнул 'ножом' мне под рёбра.
- Понимаешь, в чём смысл, Максим? - спросил он, когда я, наконец, признал своё поражение, - я нейтрализую твои преимущества, и длинный клинок проигрывает короткому.
- А если врагов будет несколько? - спросил я, - что тогда? Пока режешь горло одному, другой воткнёт палаш в спину!
- Совершенно верно! Какое основное правило при сражении с несколькими противниками?
- Сражаться только с одним, - ответил я.
- А второе?
- Сделать так, чтобы они мешали друг другу.
- Совершенно верно, - согласился он.
Мог бы и не спрашивать, это были азы фехтования, да и вообще любого боя, когда ты сражаешься в одиночку.
- Разумеется, я вооружусь оружием подлиннее, для этого и существуют приёмы обезоруживания. Смотри.
Он несколькими приёмами вырвал у меня из рук 'палаш', с том числе и так, что 'клинок' сам вылетел из ладони, при этом Хуан ловко подхватил его в воздухе. Затем он показал, как перерезать сухожилия, чтобы противник гарантированно не мог поднять никакой предмет в принципе. Я не желал сдаваться и устроил с ним поединок на 'палашах'. Раз за разом рыжий побеждал меня, пока я не применил 'тайный приём Хесуса'. Завёл оружие за шею, так что его остриё было направлено на противника, затем по длинной дуге отбил его выпад и тут же ткнул в лоб.
- Дьявол! - заорал Хуан потирая ссадину, - ты должен научить меня этому приёмчику!
***
За годы наших скитаний Хуан научил меня всему, что знал он сам. В лесах Шварцвальда мы ставили силки на зайцев, ловили рыбу восемью разными способами, кроме удочки, в польских корчмах отбивались от пьяных запорожцев, а, потом, все вместе, пили мутный самогон под названием horilka. Полгода мы прожили в одном небольшом городке на севере Рейха, где нам довелось участвовать в охоте на вервольфа.
Диву даёшься, насколько живы в глубинке всякие суеверия. Любой образованный человек знает - не существует оборотней, леших, лепреконов, ведьм и прочей нечисти. И одно животное ни при каких обстоятельствах не может стать другим. Исключение - насекомые, которые проходят стадии от личинки до бабочки или жука, но насекомые - не животные. И человек, каким бы злодеем он не был, не может превратиться в волка буквально, хотя выражение homo homini lupus est* (латынь - человек человеку волк) актуально повсюду и во все времена. Но нет же, постоянно возникают и ходят по королевствам россказни о русалках, утащивших несчастного юношу под воду, ведьме, напустившей порчу на скот в деревне, или о вервольфе, поселившемся в глухом лесу где-то на окраине баронства.
Про оборотня мы узнали, едва вошли в таверну и пристроились поближе к очагу - на улице был уже ноябрь. Бургомистр собирал охотников для облавы на монстра, убившего уже пять человек, включая ребёнка. Рядом с последним растерзанным телом нашли следы гигантского волка, а так же клочья шерсти. Стало ясно, что это дело рук, или, если хотите, лап, оборотня. Барон назначил награду - дукат за участие в облаве, десять дукатов тому, кто выследит тварь и сто дукатов за его голову. Мушкеты с серебряными (!) пулями и святая (!) вода для освящения холодного оружия так же предоставлялись людьми барона. Толпа собралась приличная, но Хуану, всё же, достался древний штуцер, заряжающийся бумажным патроном. Патрон был всего один. Я не знаю, сколько серебра было в пуле, но люди барона потом обыскали всех, кто отдал разряженные мушкеты, не сделавшие выстрела. Кто поумнее, если ему удалось скрыться из виду - выстрелил в землю, откуда выковырять пулю не составило труда. Но большинство верили в оборотня, поэтому берегли заряд, надеясь на то, что он спасёт им жизнь. Хуан ловко протиснулся через толпу охотников, окруживших сохранившиеся отпечатки огромных лап, зачем-то потрогал их пальцами, потом припал к земле, практически водя носом по следу, что вызвало смех у загонщиков.
- Как я и думал, - пробормотал он.
- Что ты думал? - спросил я, когда мы выбрались из толпы.
- Сплошная подделка. Кто-то дурачит местных жителей. Вервольфа нужно искать в городишке, а не в лесу.
Однако мы, повинуясь командам опытных 'охотников' растянулись цепью и прочесали огромный участок леса, убив дюжину зайцев, двух лисиц и дикую свинью, к неудовольствию бургомистра, потому что охота на кабанов без лицензии была запрещена. Пока мы ошивались в лесу, вервольф проник в городок и убил молодую девушку.
- Эти идиоты не видят, что её изнасиловали, что ли? - пробормотал Хуан, когда носилки, покрытые серой тканью, вынесли из сарая, где произошло злодеяние.
Вечером в таверне только и разговоров было о коварстве оборотня, а по улицам всю ночь ходили вооружённые патрули.
***
- Тс-с, - приложил Хуан палец к губам, когда я рывком поднял голову от тощего мешка с пожитками, служившего мне подушкой, - идём, я, кажется, выследил оборотня.
Мы с ним, крадучись, вышли из таверны, где все дрыхли без задних ног, затем Хуан провёл меня по тёмной улице и вывел к ничем не примечательному дому.
- Видишь? - прошептал он, показывая пальцем на тёмные окна, - я думаю, это он.
- С чего ты взял? - прошептал я в ответ, чувствуя, как у меня по спине побежали мурашки.
- Потому, что я умею пользоваться содержимым своей черепной коробки. Ты знаешь, что преступники часто возвращаются на место своих преступлений?
- Зачем? - удивился я.
- Потому что им нравится не только совершать злодеяния, но и дурачить людей. С каждым разом они чувствуют себя всё более и более неуязвимыми, а людей вокруг всё большими болванами. Человек из этого дома долго стоял или ходил по самому краю толпы, он был в таверне, но ни с кем, почти, не общался. И среди охотников его не было. Тебе, Максим, нужно учиться замечать детали. Запоминай, что и как выглядит вокруг тебя и подмечай всё необычное. Эти идиоты не смогли отличить следа волка от следа собаки!
- А разве они отличаются? - снова удивился я.
Нет, понятно, что собаки могут быть мельче волков, но при равных размерах разве есть отличия?
- Конечно есть. След волка более вытянутый, словно он держит пальцы вместе, и когти направлены внутрь следа. А этот хитрец вырезал, видимо из дерева, след, похожий на крупные собачьи лапы, причём передние. То есть, этот оборотень, получается, ходил, задрав задние лапы к небу! И ни один из горе-охотников этого не заметил.
- Но ведь среди них есть егеря барона! - усомнился я в выводах Хуана, - неужели они этого не разглядели?
- Не разглядели. Потому что видят то, что хотят видеть. Убийца подкинул им клочки шерсти какой-то чёрной собаки, ведь всем известно, что вервольфы обожают превращаться в чёрных волков, вот они и видят то, что им показали. Я проследил за этим человеком. Едва стемнело, он очень осторожно покинул свой дом, но вскоре вернулся, весьма раздосадованный обилием патрулей на улицах.
- Как ты узнал, что он раздосадован? - перебил я Хуана.
- Он прошёл в шаге от меня, я мог бы убить его в тот момент и он даже не понял бы, что случилось. Но он ничего не заметил, а лишь бормотал под нос проклятия и обещания кому-то что-то исправить. А потом долго ходил взад-вперёд по комнате, словно дикий зверь в клетке. Думаю, сейчас он уже спит, так что мы войдём и посмотрим, что это за оборотень.
- Может, лучше позвать стражу? - испугался я.
- Ага! И подарить им сто дукатов? Нет уж, юноша, мы войдём и возьмём гадёныша сами. Смотри, чтобы ни звука, понял!
Дом был тёмным и пугающим. Я всё время ждал, что на нас бросится какая-нибудь тварь, хотя часть моего сознания твердила, что никаких вервольфов не существует. Но что, если Хуан верно вычислил преступника, а он, всё-таки, оборотень? В доме пахло какой-то застарелой пищей, в основном, тушёной капустой, а так же мастикой для пола. Хуан двигался совершенно бесшумно, мне же всё время попадались скрипучие половицы.
Квартира, хотя и на двух уровнях, была небольшой - внизу кухня, прихожая и кладовая, а так же небольшое помещение типа мастерской. Хуан осветил тонким, слабым лучиком потайного фонарика различные столярные инструменты, потрогал большим пальцем остриё резца и удовлетворённо хмыкнул. Затем мы поднялись по скрипучей лестнице на второй этаж. Уж не знаю, в какой момент хозяин нас услышал, но он уже поджидал с древним дульнозарядным пистолетом в руке.
- Raus aus meinem Haus, Schufte!*(нем. Убирайтесь из моего дома, мерзавцы!) - прорычал голос из темноты и сердце у меня ухнуло в самые пятки.
Однако Хуана это, видимо, никак не впечатлило, потому что он весело спросил:
- Зачем вы убили этих людей, господин Мюллер? Да, кстати, не советую оказывать сопротивление - дом окружён.
- Вы не понимаете! - истерично воскликнул герр Мюллер.
Хуан сильным ударом руки впечатал меня в стену, грохнул выстрел и, вслед за ним, послышался громкий стон.
- Зови патруль, Максим, - велел мне Хуан, или Иоганн, поскольку мы были на севере Германского королевства.
Горожане поначалу отнеслись к доводам Хуана скептически. Настолько скептически, что заключили под стражу нас. Герр Мюллер, оказавшийся к тому же городским чиновником, ответственным за канализацию и колодцы, то есть весьма уважаемым человеком, сообразил, что у нас против него ничего нет, и поднял возмущённый хай. Преступление наше было неоспоримым - вломились ночью в чужой дом, ранили хозяина (Хуан метнул в него один из своих ножей, попав в руку).
- Пусть скажет, где он был во время всех нападений! - громко потребовал Хуан, пока нас вязали ретивые горожане.
- С чего это я должен отчитываться всяким проходимцам? - воскликнул оскорблённый городской чиновник.
- Кстати, герр Мюллер, а где вы были в те дни, когда произошли убийства? - каким-то отстранённым тоном поинтересовался городской констебль, пожилой мужчина с густыми усами, переходящими в бакенбарды.
- Что? - пискнул герр Мюллер, - а с какой стати я...
- С такой, что вас спрашиваю я, - отчеканил констебль.
Горожане замерли, даже перестали вязать на нас с Хуаном узлы.
- Но... э... Мне нужно вспомнить, - глазки чиновника забегали.
***
Из камеры городского полицейского участка нас освободили через сутки, втолкнув на наше место поникшего герра Мюллера. Констебль выслушал, как Хуан вычислил убийцу, отчитал его за самоуправство, затем поведал, как удалось доказать его правоту. Герр Мюллер дал весьма подробный отчёт за все дни, когда были совершены убийства. Однако констебль уже почуял след и начал копать. Как только он обнаружил несоответствие в показаниях, а обнаружил он его быстро, то отправился к Мюллеру с обыском. Подвела убийцу непонятная тяга к сувенирам с места преступления - колечко, пуговица, прядь волос, словно это были некие фетиши для него. Деревянные колодки со следами мнимого оборотня он сжёг в камине, и если бы не тщательность, с которой проводился обыск, то, скорее всего, чиновник-убийца ушёл бы от ответственности, а мы с Хуаном отправились на каторгу. Случай был из ряда вон, и его расследовала королевская полиция. Дело было долгим, герр Мюллер отмалчивался или изображал из себя умалишённого, а мы прозябали в этом городишке на тысячу жителей и нанимаясь на самую чёрную работу, в ожидании положенного вознаграждения. Люди были раздосадованы, что какие-то чужаки, мало того, что выставили их дураками, да ещё и оставили без премии, так что отношение к нам было соответствующим. Но в какой-то момент Мюллеру надоело упорствовать, и он сознался во всех злодеяниях. Хуан считал, что его сломила именно неволя. Такие люди испытывают потребность убивать и эта потребность со временем возрастает. Для этого им и нужны 'сувениры' с мест преступлений - это своего рода трофеи, и они помогают на время справиться с тягой к убийству. Но несколько месяцев в камере, без своих фетишей, без возможности удовлетворить порочную тягу сломили его и он заговорил. Оказывается, убивал он уже довольно давно. Но, пока была жива его жена, ему удавалось хоть как-то справляться со своей ужасной страстью. Их единственная дочь вышла замуж и уехала на другой конец страны, и когда несколько лет назад он овдовел, то тяга к убийству стала просто не выносимой. Всего на его совести было 18 невинных душ, ему было не важно - мужчина, женщина или ребёнок, единственно, кого он не трогал - это полные дамы, так как они напоминали ему жену. Констебль сказал, что его ждёт именно виселица, а не яма с рептилиями.
Мы получили свою сотню дукатов, что равнялось тысяче марок, раздали долги, приобрели пару невзрачных кляч, и покинули городишко, ставший под конец совсем уж негостеприимным. В некоторой степени этому способствовала одна пагубная страсть моего старшего спутника. Дело в том, что Хуан, при всех его полезных качествах и навыках, был весьма охоч до женского пола. И не сказать, что он был каким-то сверхпривлекательным, мачо, как говорили у нас в Испании, однако женщины что-то видели в нём, что-то совершенно непонятное мне, юноше из дворянской семьи. Однако беда была не в его внешности, и не в реакции на неё женщин, а в том, что он постоянно западал на чьих-то жён. Сам он объяснял это просто - замужняя женщина не будет иметь на него виды, то есть это будет секс без обязательств. Не нужно тратить деньги на подарки, не нужно ухаживать, не нужно платить, в конце концов, как проститутке. Это некое приключение и для неё и для него. К тому же замужние женщины гарантированно ничем не болеют. Правда, 'срамные' болезни у нас явление редкое, только совсем уж деградировавшие дамы запускают себя до такой степени, но среди мужчин этот процент значительно выше. И всегда есть риск подцепить заразу от шлюхи, только что обслужившей больного клиента. Хуан в этом плане был брезглив до паранойи. Но в этом благопристойном городишке даже шлюх не было, так что Хуан, в конце концов, едва не попался с одной пухленькой женой булочника. В общем, я был несказанно рад, наконец, выбраться из этого захолустья.
Возвращаясь мысленно к тем временам, отмечу, что я, едва покинув Испанию, тут же начал своё перевоплощение в некоего Западного европейца, откуда-то из земель южных франков, ибо там латынь весьма в ходу. И первое, от чего меня отучил Хуан, это представляться полным именем. Понятно, что фамилия Перейро должна была вообще покинуть мой мозг, но было тяжело избавиться от традиции двух имён. Полное имя юноши, которому ввели тогда 'смертельный укол', было Максимилиано Игнасио Перейро Сан-Сегундо. Сан-Сегундо - это фамилия моей матушки, официально я был Перейро. В других странах традиция второго имении была развита гораздо слабее, так что я остался просто Максимилиано, а точнее, Максимом. Как объяснил Хуан, имя можно оставить прежним - так легче не попасться, потому что человек может по привычке назвать себя по-настоящему, и тогда это будет подозрительным. Но вот в том, что самого Хуана назвали так при рождении, я сильно сомневался.
Глава 3.
Я проснулся от того, что по моей груди скатилось что-то холодное. Или мне снова приснился дом? Милка, чья голова покоилась на моей волосатой груди, поняла, что я не сплю, и шмыгнула носом.
-Ты чего? - грубовато спросил я.
Не люблю эти слёзы-сопли.
- Простите, господин, - она быстро вытерла глаза руками, - ничего.
- Ну, ничего так ничего, - согласился я, и перевернул её на спину.
***
- Ты принесёшь завтрак? - спросил я девушку через четверть часа, когда моё дыхание более-менее восстановилось.
- Конечно, господин, - служанка вроде как даже улыбнулась.
- На себя тоже возьми.
- Нам нельзя, господин! - воскликнула Милка.
- А-ай! - отмахнулся я.
А то Василий не в курсе. Формально, да, он мог отпустить служанку с клиентом только до рассвета, потом она должна была работать, но это ж формально. Уж не знаю, отбирает он или нет у девушек те деньги, что дают им постояльцы, ведь официальных расценок для них за это дело нет, возможно, они и делятся своим заработком с хозяином. Кстати, не будь тут служанок, пришлось бы Ваське делиться своими жёнами.
Милка вернулась довольно скоро, неся сковороду с яичницей, неизменный ореховый хлеб, ломти холодной буженины с хреном, и здоровенный кофейник, исходящий ароматом кофе. В животе у меня заурчало.
- Налетай, - подал я команду и мы, она на кровати, а я на трёхногом табурете, уселись за завтрак, накрытый на небольшом столике. Девушка, чей молодой и здоровый организм нуждался в энергии, поглощала еду с завидным аппетитом. Да-а, видимо Вася не больно балует своих работниц. Ну да ладно, от меня не убудет.
- Вот, держи - я протянул девушке стопку монет.
- Не надо, господин, мне... мне было хорошо с вами, - девушка низко склонила голову, - вы и так потратились на меня.
- А мне было хорошо с тобой, - ответил я неуклюжим комплиментом, - слушай, а Василий у вас эти деньги не отнимает?
- Нет, что вы, господин Василий очень добрый господин! У нас есть еда, защита и крыша над головой. А если мы заработаем достаточно, то сможем выкупить у него контракт, - едва слышно пробормотала она.
Вот как, контракт, значит? По сути дела - рабство, когда сумма съеденного и съёма угла равна сумме жалования.
- И сколько стоит контракт? - полюбопытствовал я.
- Тысячу, господин, - ещё тише прошептала Милка.
Ого! Тыщщу! Лет десять, как не больше работать ей. Зато потом свобода - можно уйти в 'цветник' - район города, где живут более толерантные 'не белые' и метисы всех мастей. Или в любой другой город королевства. И жить так же, как не хуже. Н-да, замкнутый круг какой-то.
- Понятно, - вздохнул я, - ладно, иди, а то Вася будет бухтеть.
- До свидания, господин, - пропищала Милка.
- Ага, - ответил я, мыслями уже обращаясь к планам сегодняшнего дня.
***
Если Ринат, владелец глиссера, починил свою посудину, то поеду сегодня в рейд. Хватит сидеть в этой дыре. Глиссер - это такое плоскодонное корыто, иногда весьма вместительное, а, иногда, и на двух-трёх человек. Позади у него расположен двигатель и гигантский пропеллер, который позволяет на большой скорости преодолеть весьма приличное расстояние по так называемой воде. Плюсы - я сегодня к полудню буду в Шане, это такой древний затопленный город, в сотне километрах от Клоаки. Почему Шан? А там до сих пор сохранилась вывеска на крыше огромного здания, наполовину погрузившегося в болото - 'шан'. Что это такое - не знает никто, так и зовут этот город - Шан. Там, конечно, тоже облазили много чего, но, всё же, есть ещё местечки, куда не ступала нога старателя. Дорого, да, и обратной оказии ждать можно несколько дней, постоянного сообщения между затопленными городами и Клоакой нет. Из минусов, повторюсь - дорого. Очень дорого. Топливо и содержание глиссера обходятся в ох какие денежки, так что цены, прямо скажем, кусаются. И ломается он чуть не после каждой поездки.
Вообще, такие технологии запрещены во многих королевствах, но для Болот сделали исключение - ведь здесь совершенно невозможно передвигаться с помощью обычных винтовых посудин. Но на обычных реках или озёрах глиссеров не встретишь - это уже излишество. Древние законы гласят - разрешены только Разрешённые Технологии. Например - автодоки. Спору нет - медицина нужна, особенно такая. Или производство оружия, огнестрельного, я имею ввиду. Разрешено пользоваться и кое-какими осколками Древних Технологий. От прошлого мало чего осталось, но некоторые вещи не поддаются времени. Например, стекло. Отмыл и всё, используй снова, главное, не разбей, сейчас стекла такой чистоты не делают. Говорят, у местного барона, князя, как он себя называет, дворцовые рамы полностью из древнего стекла. Про алкоголь я уже говорил. Есть ещё алюминий, медь, бронза, латунь. Эти люди, наши безумные предки, памятники возводили из меди или бронзы! Памятники! Как будто у них не было камня и скульпторов? Жаль только, что они почти все находятся под слоем ила, а те, что торчали - уже пошли в переплавку. Обогатив нашедшего сверх меры.
Есть ещё одна область, которая может принести баснословный барыш старателю - драгоценности. Самоцветы, серебро, платина, и конечно, золото. Я не знаю, откуда взялось золото в том мире, но всё, что есть в нашем, досталось нам от предков. И если золото и серебро идут в дело, то такие вещи, как драгоценные камни являются исключительно предметом роскоши. Кроме алмазов. За незаконные украшения, даже с алмазной крошкой можно сесть в тюрьму на полгода - этот сверхпрочный минерал тоже идёт в промышленность. Но есть ещё рубины, изумруды, топазы. За рубин размером с виноградную косточку я могу полгода жить в той конуре, что сдаёт мне Василий! Вот за этими драгоценностями я и охочусь! Минимум снаряжения, никаких кувалд, пневмощипцов, и прочих сложных и громоздких штук, позволяющих вскрыть массивные двери или проломить стены. Никаких наборов ключей, чтобы разобрать уцелевший механизм по винтику. Нет, всё проще - самым тяжёлым предметом из моего снаряжения является надувная лодка. Рюкзак, мачете - оно здесь и инструмент и оружие, нож, разумеется двуствольное ружьё 10 калибра, лупара, револьвер, гарпун, ну и прочее мелкое барахло.
Оружия я на себе таскаю много, потому что вот уже четыре года хожу один. Раньше нас было трое, и я был в нашей группе на подхвате, двое других, братья Чугуновы, Чугуны, Паша и Саша, взяли меня в компанию. Многому я у них научился, в том числе и тому, чего делать не нужно. Оба погибли по глупости, буквально в получасе ходу от дома - поплыли в туман, понадеялись на то, что Твари не нападут так близко от людей. А всё водка! Не самогон, мы тогда нашли целый магазин спиртного - еле загрузили всё в лодку, обычную плоскодонку. Ну и употребили часть продукции в пути. 'Для сугреву', хотя заморозков на болотах почти не бывает, да и осенью дело было, рановато для настоящих холодов. Тритон атаковал внезапно, когда до ближайшего островка оставалось всего метров пять. Пластиковые ящики, не подверженные действию времени, пошатнулись под дерюгой, звякнули драгоценным стеклом, когда огромная раззявленная пасть с шипением поднялась над правым бортом, а когтистые перепончатые лапы накренили нашу посудину.
- Твою мать! - сказал Паша и нырнул за борт.
Я, сидевший на носу с ружьём, только и успел, что выстрелить дуплетом прямо в осклизлый хлебальник. Паша вынырнул, одним рывком закинул тело на борт, Саша, который мог дотянуться до него, вместо этого схватился за пирамиду с бутылками. А мне эта самая пирамида и вовсе преграждала путь. Паша побагровел от натуги, вытягивая на руках своё тело из воды, и я лишь через секунду понял, что его кто-то держит за ноги. Вскочил, складывая ружьё и взводя курки - вся вода, что была видна под разошедшийся ряской, приобрела грязно-красный цвет.
- Давай! - заорал Сашка, бросив, наконец, ящики и схватив брата за плечи. Огромное тело тритона выскочило из воды, широченная пасть, усеянная острыми и крючковатыми зубами, ухватила Сашу за локоть, и, поскольку браться находились между мной и этой тварью, ружьё моё оказалось бесполезным. Короткий миг я балансировал на поднимающемся дне лодки, а потом, повинуясь законам физики, полетел назад, спиной в воду. Вынырнул, отплёвываясь, закинул за спину ружьё и отчаянно заработал руками, гребя к берегу. Когда вылез, в лодке уже никого не было.
***
Ринат встретил меня с широкой улыбкой.
- Макс! Здравствуй, дорогой!
Да, здесь я известен как Макс, русская производная от имени Максим, здесь это отнюдь не означает 'самый большой'* (лат. Max - максимальный, самый большой). О том, что я Перейро не знает никто. Макс Циклоп, Макс Золотишко - вот мои 'погоняла', как говорят на принятом здесь сленге. Хуан, доверенный человек моего отца, который, как я подозревал, был вовсе и не Хуан, счёл, что лучшим вариантом для нас будет скрыться на противоположном краю обитаемого мира, то есть в Топях. Королю Владиславу Второму, я думаю, было глубоко плевать, что это за бродяги подались в самое гиблое место на Земле. Князю Берёзе, формальному владельцу Топи, точнее, той её части, что примыкала к его владениям, было ещё больше плевать, не беглые ли мы преступники. Ёпта - одно из первых русских слов, которое я выучил. Ёпта, ясен пень беглые! Но князь считал так - если вертухаи упустили добычу, то, стало быть, не судьба. 'С Дону выдачи нет!' Я до сих пор не понимаю, при чём здесь Дон, река из другого княжества за тысячу километров от нас, но звучит, конечно, куда благозвучней, чем 'из Клоаки выдачи нет'. И выдачи из Клоаки действительно не было.
- Ну что, Макс, не передумал? - спросил Ринат, вытирая руки грязной тряпкой,
от чего они, по-моему, стали ещё грязнее.
- Я готов! - бодро ответил я, - а ты как, не заглохнем по дороге?
- Э-э! Обижаешь, начальник! Я тебя когда-нибудь подводил?
Нет, признал я его правоту, за все два раза ни разу.
Пропеллер ревел за спиной, встречный поток воздуха создавал иллюзию ветерка, и путешествие было почти приятным. Ринат, сидя позади меня на высоком сидении, зорко следил за дорогой, вовремя обходя подозрительные коряги, а так же бугры ряски, которые вполне могли быть газовым пузырём. Попади в такой в тот момент, когда он готов лопнуть и привет. Диаметр пузыря бывает до трёх метров! Спустя три часа я разглядел впереди торчащие из топи прямоугольные скалы, поросшие вьюнами - город Шан. Всё, теперь я один, сам по себе.
Когда гудение пропеллера растаяло вдали, я прислушался к звукам города. Болото само по себе никогда не спит, но город в болоте живёт отдельной жизнью. То рухнет в мутную воду оторвавшийся кусок бетона, то внезапный порыв ветра качнёт ржавую конструкцию, которая отзовётся пробирающим до костей стоном.
А-аум! Голос гигантской жабы пробудил целый лягушачий хор. Где-то на самом краю слышимости жужжали и пищали кровососы, однако репеллент из целого коктейля желёз местных обитателей и сока растений действовал безотказно. В противном случае вас если не обескровят, то заразят весьма зловредными личинками, два вида которых сводят человека с ума. Или доведут до исступления часами не прекращающейся чесотки, заставляющей раздирать кожу до мяса. Или заразят тремя видами малярии, или одним, но почти смертельным видом геморрагической лихорадки. Или вас атакуют странствующие муравьи. Или оса-слезогон захочет отложить в уголке вашего глаза личинку. Да много кто из летающих и ползающих представителей мира насекомых захочет ткнуть вас острым отростком изо рта или задницы. Но репеллент действительно защищает. А к его вони привыкаешь довольно быстро.
Отлично, людей, вроде, не слышно. Меня шестнадцать лет жизни вне дома убедили в одном - самое страшное существо на Земле, это человек.
Сегодня хочу обследовать северный угол города, там дома точат из воды на один - два этажа в основном. Интересно, сколько скрыто под водой? Наши предки очень странно подходили к вопросу строительства. Дома высотой в пять этажей могли соседствовать с высотными шестнадцатиэтажками, и никакого плана в этом не проглядывало. Словно строили там, куда удастся воткнуть очередное здание.
Я подплыл, осторожно загребая короткими вёслами, к заросшему вьюном балкону. Решётка у него почти полностью проржавела и легко сломалась под моей рукой. Ого, зато целое окно! Значит, людей здесь не было! В смысле, давно не было. Дверь, сделанная из какого-то пластика, подгнила и покосилась, так что запор легко вылетел, и я шагнул в полумрак жилища. Всё, конечно же, заросло, мхом и плесенью. Я зажёг фонарик - ещё одна Разрешённая Технология. Батареи делали на заводике в Вятке, равно как и корпуса, а вот начинка - провода, контакты и, главное, лампы, это уже найденное на Болотах и собранное в местной кустарной мастерской. Лампочки меня удивляли больше всего - маленькие, словно личинки насекомых, они, тем не менее, давали яркий белый луч света. Фонарик можно было переключить на одну, две или три лампы, что позволяло существенно экономить батарейки.
Что-то хрустнуло под ногой, я раздвинул ковер из мха, и белый холодный луч высветил позеленевшую от времени кость. С одного взгляда было понятно, что это часть человеческого скелета. Мне стало немного не по себе. Топь вообще странное и жуткое место, но старые города - это нечто особенное. Кроме кладов и всяких загадок они хранят ещё одну тайну - Призраки.
Нет, пожалуй, на Земле, более бесшабашного и, вместе с тем, более суеверного народа, чем старатели. Мало того, что мы исповедуем все религии сразу, являясь, одновременно, самыми убеждёнными атеистами, так мы ещё и верим в водяных, леших, домовых, упырей, русалок и в Призраков. Одни убеждены, что встретить его к большой удаче. Другие же уверены, что Призраки, это души людей, погибших жуткой смертью, которые бродят в нашем мире, жаждя отмщения. Самое интересное, что я не встретил ни одного человека, видевшего их лично, все рассказчики неизменно 'знали одного парня, который...'.
Тот факт, что в уцелевшем доме лежат кости говорил, что человек умер и не был предан обряду погребения. Раньше повсеместно был распространён варварский обычай - закапывать тела в землю, и больше всего костей мы находим именно в земле. Судя по всему, существовали целые города мёртвых, некрополи. Мы-то сейчас повсюду кремируем покойников. А может, это собрат-старатель, которого постигла внезапная смерть? Я тщательно очистил пол с помощью мачете, добравшись до отсыревшего бетона. Нет, судя по всему, это был никакой не старатель. Более того, по ряду признаков я установил, что это была женщина. Одежда и плоть на ней полностью истлели, но скелет был цел, она словно упала лицом вперёд, немного на правый бок, поджав под себя правую руку. Странно. Что за недуг мог поразить этого человека? А это что? Среди шейных позвонков была петля из медной проволоки. Вот как? Я поднял голову. В потолке виднелся ржавый крюк, видимо, на него вешали светильник. То есть, несчастную повесили? Интересно, когда же это было? Кости в земле могут лежать сотни, если не тысячи лет. Иногда в торфяниках находят целые мумии людей в частично сохранившейся одежде из прошлой эпохи. Но здесь кости вряд ли пролежали бы больше двух-трёх десятков лет - всё сожрут различные насекомые или мыши. А это что? Тускло блеснула цепочка, затем я нашёл ещё несколько украшений - кольца и серьги. Большей частью серебряные, только цепочка золотая, с наивным кулончиком в виде сдвоенных сердечек. Достал лупу, нашёл клеймо - старая работа. Значит, скелет точно древний, никто не будет рисковать, таская раритетную золотую цепь. Или... Я не знаю, когда точно были приняты эти законы, может, лет пятьдесят назад это не возбранялось? И всё же, что здесь произошло? Женщину повесили, но не ограбили? Или это какой-то ревнивый старатель казнил неверную жену? Я осмотрел помещение, но больше в квартире не нашлось ничего интересного. Отсутствие каких-либо вещей говорило о том, что несчастную сюда привезли для расправы. Загадка!
Я с трудом выломал заклинивший полностью замок и открыл тоскливо заскрипевшую дверь на лестницу. В этот момент вниз метнулась какая-то тень, послышался гулкий шлепок, а я, хватая воздух от избытка адреналина, отшатнулся обратно в квартиру. Муррда!*(Murrda - исп. Дерьмо) Так можно и до инфаркта довести. Гигантская жаба - пожалуй, самое безобидное существо в Топях. Омерзительного вида и не менее омерзительного запаха земноводное, с кожей, покрытой бородавками, выделяющими ядовитый секрет, мясо её тоже вызовет минимум расстройство желудка дня так на два. Но сама жаба, не смотря на размеры примерно со среднюю собаку, питается исключительно насекомыми. Это, кстати, хорошо, что она здесь - даже тритоны избегают этих оранжево-черных уродов. Просто, существу было любопытно, кто это там шебуршится за закрытой столько лет дверью. На лестницу выходили ещё две двери, обе закрытые. Я налёг плечом на одну - крепко, на вторую - и плечо легко вдавило тонкий проржавевший лист дверного полотна.
Интересная была у людей особенность - делать мощные металлические двери, а так же решётки на окнах первых этажей, словно все жители поголовно опасались ограбления. Видимо, в те времена полиции или стражи в городах не было вообще. Тогда не понятно, почему воришек не вешали, в назидание другим? Ведь толпа, не ограниченная законом, может сотворить что пожелает. У нас вон, в Клоаке, вообще, можно сказать, нет власти, однако мало кому придёт в голову залезть в чужой дом - мигом скормят тритонам, да ещё и ставки делать будут, что у тебя в первую очередь откусят.
Ладно, проверю сначала, что наверху. Там тоже три квартиры, дверь одной почему-то открыта. Осторожно расширяю щель, держа в руках лупару 10 калибра. В каждом стволе по фейпатрону, мощная штука на короткой дистанции. Дверь как-то легко подается и с негромким стуком падает на пол. Скорее даже шлёпается - настолько дерево пропиталось влагой. Видимо, замок просто вывалился, и дверь открылась под собственным весом. И всё же вхожу с осторожностью. Никого - только ковёр из мха гуще, чем в других местах. Выхода на крышу здесь нет, так что обследуем, пока, квартирки.
В результате собрал немного золотишка, серебра, меди и непонятного происхождения сплавов - была у древних традиция носить всякие подделки. Они, правда, тоже сейчас кое-чего стоят, но состояния на них не сделать, это точно. Ночлег решил устроить в одной из квартир на последнем этаже - там окна выходили на обе стороны - можно сигануть, на крайний случай. Труднее всего блокировать двери - ведь их, по большому счёту и так пинком пробить можно, а ещё они почти все открываются наружу, и приходится просто привязывать за что-то бечёвкой. Очистил пол от мха - сырость под боком не нужна, разложил термитную пасту - дорогое удовольствие, но за полчаса тления высушивает бетон полностью, да ещё и нагревает так, что лежать можно только на специальном коврике. Коврик такой есть у каждого уважающего себя старателя - сплетён из шёлка Болотной Вдовы. Это паук примерно сантиметров пятнадцать в диаметре, ядовитый, разумеется. Отличается от остальных пауков тем, что его паутина не только невероятно прочная, но при осторожном нагревании до определённой температуры, например в воде, становится прочнее и долговечнее любой ткани. Её даже открытый огонь не сразу берёт. Одежду из неё не сошьёшь, во-первых, замучаешься резать такое полотно обычными ножницами, а во-вторых, она плохо притирается, предпочитая перетирать другие ткани. Или вашу кожу, так что штаны, к примеру, сотрут внутренние поверхности ляжек часа за два. Заставить паука плести ткань невозможно, конечно, однако умельцы приспособились - заключают насекомое в специальную ловушку, в которой есть отверстие и просто используют его как живую катушку, наматывая паутину на ткацкий станок. Если паука кормить и не сильно напрягать, то они живут по три-четыре года. Набивкой коврику служит внутренний слой коры одного из видов ивы - очень тонкие, переплетённые между собой нити, её даже называют древесная, или болотная шерсть. Ячейки с 'древесной шерстью' прошивают нитями из той же паутины, так что получается своеобразная циновка, или матрасик, не боящийся углей от костра, не поддающийся гниению, и отлично предохраняющий от сырости и холода. Но всё же лучше высушить место для сна - хотя коврик и водонепроницаем, спать на сыром я не люблю. Запахло палёным деревом, пластиком, затем нагретым камнем - всё, место готово. Теперь коврик, противомоскитная сетка, верёвка из гусениц ночного циклопа и можно спать. Для чего верёвка? Ночной циклоп - это гигантская ночная бабочка, дрянное насекомое само по себе, может ужалить стрекательными волосками невзначай. Циклопом её зовут за изображение огромного жутковатого глаза на крыльях, когда они сложены. Личинка её представляет собой гусеницу длиной сантиметров в десять и толщиной в большой палец. Мало того, что она вся в малиново-жёлтую полоску, словно предупреждает - не надо меня есть, так ещё и покрыта густым волосяным покровом. Волоски эти содержат сильнейший токсин, так что любой дурак, что сунет эту дрянь в пасть, получит паралич гортани. Если повезёт - выживет, нет - задохнётся от отёка. Любое насекомое, змея, да и вообще - любой обитатель Топей знает, что это за гусеница. И боится её да чёртиков, даже мёртвой. Так что берём гусениц, нанизываем на суровую нить, вдоль тела, разумеется, вялим при определённой температуре примерно часа три, или пару дней в проветриваемом сухом помещении, профит - имеем лёгкую, компактную волосатую верёвку, которой можно огородить место для ночлега любой конфигурации, хоть звездой, если у вас хватит длины. Токсина в мёртвой гусенице нет, поэтому для человека она не опасна. Но ни одна подлая тварь не перелезет через эту преграду. Правда, может перепрыгнуть. Или выползти из-под земли. Или упасть с дерева. Для этого и существует противомоскитная сетка. Думаю, вы уже догадались, что она тоже из паутины Болотной Вдовы. И стоит немало.