Аннотация: Рассказ о трагической судьбе возлюбленных в годы Великой Отечественной войны.
ГДЕ ЭСФИРЬ?
Она прекрасно играла на фортепьяно. Так вырази-тельно, с таким чувством, что неизменно очаровывала его, ничего, как ему казалось, не понимавшего в музыке. И смехом своим, искренним, мягким, словно околдова-ла. Никогда ему раньше не встречалась девушка, кото-рая бы так смеялась. И вообще она была такая симпа-тичная, милая, такая хорошенькая в свои неполные двадцать два года, что всякий, кто слышал ее речь, встре-чался с ее умными, живыми глазами, мог бы в нее влю-биться.
Эсфирь училась в консерватории. Он заканчивал ар-хитектурный институт и был на три года старше ее. Ро-дился он в живописном местечке на Подолье. Она была родом с Волыни. Каждую субботу вечером он приходил в ее чистенькую комнату, расположенную на первом этаже большого старого дома. Она узнавала его шаги и выбегала, широко распахнув дверь.
-- Вениамин... Я только что думала о тебе!
Что она думала, он не спрашивал. Его не забывали, помнили, и этого было достаточно.
В тот памятный день лицо Эсфири, когда она откры-ла дверь, будто светилось, радостно блестели продолго-ватые черные глаза.
-- Вениамин, я приготовила тебе сюрприз!
-- Сюрприз?! -- Он был несказанно обрадован ее вниманием.
-- Я написала сюиту... О моем детстве. Хочешь по-слушать?
Хочет ли он?! Нужно ли об этом спрашивать!
Он сел у открытого окна, она -- к фортепьяно и на несколько мгновений замерла. Потом ее длинные, тон-кие пальцы коснулись клавишей.
Звуки волнующей мелодии, казалось, пришли отку-да-то издалека, навевая что-то знакомое, очень дорогое, похожее на ту колыбельную песнь, что пела мама.
Все шире, ярче море звуков, и вдруг привиделось кры-лечко родного дома, всходит солнце в молочно-розовой дымке, слышится плеск колес водяной мельницы, брен-чанье жестяных бидонов на деревенских подводах, пере-правляющихся через шаткий мосток. И аккомпанемен-том -- перезвон молота в кузне, словно бодрая веселая песня юности. И песня эта вырывалась в открытое окно на улицу, в предвечернюю синь, где шумел город, боль-шой город в белом цветении акаций.
-- Я... не нахожу слов, -- проникновенно произнес он, когда она устало опустила руки. -- Эсфирь...
Она поднялась и подошла к нему.
Оба остановились у открытого окна. Ему так много нужно было ей сказать. И в то же время он был счаст-лив уже тем, что Эсфирь стоит рядом, что можно смот-реть на нее, повторять ее имя.
-- Эсфирь!..
Она ласково, открыто смотрела ему в глаза.
-- Да, это было прекрасно, -- сказал он, не решаясь добавить, что всегда хочет слушать ее музыку, и они больше не должны расставаться.
-- Вениамин, через два месяца ты ведь заканчива-ешь институт, -- с улыбкой проговорила Эсфирь.
-- А через год ты -- консерваторию.
-- И будешь строить клубы, дворцы, -- продолжала она мечтательно.
-- А ты их наполнишь звуками музыки.
Под самым окном буйно цвела акация, усыпая белы-ми лепестками землю, подоконник, пол. А они, вдыхая ее сладкий аромат, мечтали о будущем. Весь мир был для них открыт. Большой светлый мир, полный солнца, музыки, счастья...
...В ту же ночь с рассветом загрохотала война. На город обрушились металл, огонь, смерть...
А в полдень прямо из военкомата, по дороге к сбор-ному пункту, Вениамин свернул на знакомую улицу. Он быстро шагал -- времени было в обрез, но он должен был увидеть Эсфирь, высказать то, в чем не отваживал-ся признаться прежде. Именно теперь, когда над горо-дом рвались бомбы, он должен был ей все сказать.
Но он не застал Эсфирь. Вероятно, в эти минуты она разыскивала его. Занавеска на окне была опущена... А лепестки акации тихо падали и падали на землю,
Город тревожно шумел, будто подгоняя время...
Если б можно было ее увидеть хоть на секунду, ска-зать только одно слово!.. Но он ушел, не дождавшись Эсфири, -- не имел права опаздывать. Через несколько часов воинский эшелон увозил его из родного города.
С фронта он послал Эсфири письмо, указав номер полевой почты, и с нетерпением ждал ответа.
Однако не прошло и недели, как его перевели в авиа-ционную часть. Эсфирь, возможно, тут же ответила, но письмо до него не дошло. Снова дал о себе знать, сооб-щил новый адрес. Однако после ожесточенных боев в его родной город, где каждая улица, каждый камень были ему дороги, где празднично цвели акации, где жи-ла Эсфирь, ворвались фашисты.
Где теперь она? Успела ли эвакуироваться? Он был уверен, что Эсфирь уехала. Но куда? Раньше он надеял-ся, что получит весточку. Теперь надежды не было.
Через полгода Вениамин стал летчиком бомбардиро-вочной авиации. Перед первым вылетом в глубокий тыл врага он достал из планшета блокнот и тут же на аэро-дроме, возле самолета, написал: "Сейчас я вылетаю на задание. Кто знает, увидимся ли мы когда-либо. Но я солдат и думаю о жизни. Лишь теперь я понимаю, как счастливо мы жили. Вспомни..." -- и остановился. Он не мог не написать Эсфири, но куда отправить это пись-мо?..
По аэродрому разнесся знакомый сигнал.
Вениамин сунул блокнот в карман и через несколько минут был уже в воздухе.
...Это случилось на двадцать втором вылете. Оскол-ком ранило правую руку,-- Вениамина отправили в куй-бышевский госпиталь. Рана оказалась опасной, и его трижды оперировали. Потом дело пошло на поправку.
Он знал, что в городе много эвакуированных, и стал просить увольнительную.
Вениамин бродил по улицам, жадно вглядываясь в лица прохожих. Быть может, вот так, случайно, он встретит Эсфирь. Разве это невозможно? Всякий раз, возвращаясь в госпиталь, он думал: в следующий раз, вдруг в следующий раз...
У него появилась привычка: заговаривать даже с малознакомыми людьми. Расспрашивал: не слыхал ли кто случайно, есть ли в Куйбышеве кто-либо из его род-ного города? Он ищет Эсфирь Левенсон.
Ему сочувствовали, обещали узнать. Но все тщетно. Эсфири он не нашел. Уезжая из госпиталя, Вениамин, на всякий случай, оставил номер полевой почты, возвращал-ся он в прежнюю часть, к старым товарищам.
Раненая рука еще побаливала, и первое время ему разрешили летать только на "У-2" -- связным между штабом фронта и тылом. Вениамин досадовал на судь-бу, но успокаивал себя тем, что вскоре непременно вернется на бомбардировщик.
Пролетая на своем тихоходе над каким-либо горо-дом, думал: ведь очень, очень возможно, что война за-бросила сюда и Эсфирь, и она где-то здесь. Быть может, идет сейчас по улице, видит самолет в небе и не знает, что это летит он, Вениамин. Смотрел с высоты на ма-ленькие фигурки людей, словно мог ее разглядеть.
Когда внизу через поля и леса мчался поезд, Вениа-мин испытывал знакомое беспокойство: вдруг Эсфирь стоит у окна одного из этих вагонов...
Вскоре его вернули в эскадрилью бомбардировщи-ков.
До войны он так мечтал строить красивые здания, а теперь неистово уничтожал вражеские мосты, склады, заводы. Ненависть к фашистам у него была велика, и Вениамин первым вызывался на самые опасные опера-ции. Он мстил за то, что у него отняли Эсфирь, за свой родной город, за тех, кому уже не познать радости победы...
Об Эсфири он запрашивал Бугуруслан, где были за-регистрированы все эвакуированные. В тех списках зна-чилось много Левенсонов, много женщин, молодых и старых, носивших имя Эсфирь, но не было той, которую он искал.
В жизни бывают странные совпадения. Ровно через три года после того памятного дня, когда он последний раз виделся с Эсфирью, его родной город был освобож-ден. Вениамин жадно искал в газетах дополнительных сведений, надеясь что-либо узнать о судьбе Эсфири.
И тут же, на всякий случай, написал на ее довоен-ный адрес письмо. Пока всего несколько строк.
Время шло, прошли даже самые последние, по под-счетам Вениамина, сроки, а ответа все не было. Его друзья, летчики, видели, как осунулся Вениамин, ожив-ляясь только тогда, когда приходила почта, и посовето-вали написать соседям Эсфири. Не может быть, чтобы кто-либо из них не откликнулся.
И снова он ждал. Ждал терпеливо. Теперь-то обяза-тельно должен прийти ответ.
Шли яростные бои со смертельно раненным, но все еще сильным, отчаянно сопротивлявшимся врагом. Страна стояла у радиорупоров. Наша армия освобож-дала город за городом, и люди выходили наконец из своих укрытий, возвращались из лесов. Кто знает, мо-жет, среди этих измученных людей находилась и та, ко-торую отторгла от него война.
В одну особенно тяжелую ночь он вторично летел на боевое задание. У самого подхода к объекту на него напали четыре вражеских самолета. Увертываясь от од-ного истребителя, попадал под огонь другого, а третий уже заходил в хвост, чтоб наверняка поразить. Снаряды рвались со всех сторон.
Вениамин почувствовал острую боль в груди. Перед глазами кругами пошли огненные вихри, их захлестыва-ла черная пелена... это все... Все кончено... Вдруг в эти последние мгновения -- глубокие молящие глаза Эсфири. Глаза, которые ему уж никогда не увидеть... Нет!.. Нет! .. Он должен жить... Не одолеют... не одолеют...
Невероятным усилием воли он вырвался из огня, сбросил бомбы, дотянул до аэродрома и, истекающий кровью, посадил свой бомбардировщик.
Несколько дней летчики обсуждали это событие. Невероятным было возвращение полуживого человека, да еще на подбитой машине.
Но Вениамин не слышал восхищенных возгласов этих видавших виды людей. Не знал, что звонили из штаба, запрашивали о его здоровье. Уже после операции его поздравили с высокой наградой -- орденом Красного Знамени. Передали письма боевых друзей... Среди всей корреспонденции был потрепанный конверт с пометкой, сделанной красным карандашом: "Адресата нет".
Адресата нет... Что это значит? Неужели никого из соседей не осталось?
Знали о переживаниях Вениамина его товарищи. Знало командование о его безуспешных поисках, и, ког-да он поправился, ему дали две недели отпуска. В тот же день Вениамин выехал в свой родной город. Там на месте, решил он, все выяснит.
Дороги были забиты эшелонами. Одни шли на вос-ток, другие на запад. И все переполненные. Для Вениа-мина, привыкшего к скоростям своего бомбардировщи-ка, это путешествие было нестерпимо медленным. Когда эшелон останавливался, а останавливался он часто, хо-телось спрыгнуть, бежать, только бы добраться побыст-рее туда, где он теперь все узнает о судьбе Эсфири. А мо-жет быть... может быть даже...
Он подавлял это жгучее нетерпение, не оставлял эшелона, хорошо зная: не настолько еще окреп, чтобы трястись на грузовиках.
К разбитому вокзалу поезд подошел ночью. Резкий ветер гнал едкую пыль по щербатому, изрытому ворон-ками перрону.
Вениамин в раздумье остановился на темной привок-зальной площади. Куда сейчас пойдешь среди ночи? Лучше бы подождать до утра. Но ждать негде, и, за-бросив за плечо свою сумку, Вениамин быстро зашагал по темному городу, словно бы ветер подгонял его.
Еще несколько кварталов, и он увидит перед собой знакомый четырехэтажный дом, войдет во двор. На пер-вом этаже, справа от парадной двери,-- ее комнатка. Он постучит в окно, зажжется свет и... Ведь такое мо-жет быть, должно быть -- он услышит голос Эсфири. Вот уже эта улица, только повернуть за угол...
Сердце его свело судорогой. Он остановился, чувст-вуя, что нечем дышать. От дома, в котором жила Эс-фирь, остались только щербатые стены с пустыми глаз-ницами окон. От соседних домов не уцелели даже сте-ны... Развалины, развалины -- весь квартал в развалинах. Угрюмо свистел ветер, звеня искромсанной ржавой жестью...
Вениамин перебрался через груды битого камня и вошел во двор. Справа от дверного проема, под облом-ками лестницы, была ее комнатка... Глыбы камней, куски штукатурки, и вдруг он увидел акацию. Изранен-ную, изломанную, но живую...
Бросив на землю сумку, Вениамин в изнеможении опустился на камень. Больше ему некуда идти. Некуда и незачем... Он столько повидал разрушенных городов и разбитых домов, как же ему не пришло в голову, что в руинах может лежать и этот четырехэтажный дом?
Приходило и это в голову. Но не смел он об этом думать, гнал от себя страшные видения, не хотел верить даже тогда, когда получил назад свое письмо с крас-ным, будто кровью выведенным: "Адресата нет"...
Он смотрел в черный проем окна -- пустой и мерт-вый. Возле этого окна он слушал сюиту Эсфири. И был синий летний вечер. И молодо шумел большой, краси-вый город. Прекрасными были нежные благоухающие соцветия над окном, мелодия далекого детства, но пре-красней всего была она -- Эсфирь...
"Еще два месяца, и ты закончишь институт..."
Он тяжело вздохнул и поднялся. Рана в груди ныла от холода. Плечи, руки совсем онемели. Вениамин под-нял ставшую непомерно тяжелой сумку, сделал несколь-ко шагов и вернулся обратно. Куда идти? Некуда идти.
В горестном раздумье долго шагал по узкой тропин-ке вдоль разрушенного дома. Туда и назад, туда и на-зад. И стук каблуков гулко отдавался в безлюдной ноч-ной тишине.
Решил дожидаться здесь утра. Потом он пойдет в консерваторию.
Сырой, промозглый туман наползал на город. Вениа-мин шел медленно, с трудом узнавая улицы. Нарочно сделал круг, чтобы не видеть театра, которым всегда любовался. Боялся, что и его уничтожили...
Консерватория помещалась в небольшом старом зда-нии. Теперь, когда Вениамин увидел одинокий портик -- все, что осталось от дома, он опять почувствовал почти физическую боль. Вспомнилось, каким уютным был этот двухэтажный дом, с наивной, трогательной претензией на изящество. Здесь, под этим портиком, он однажды в дождь долго дожидался Эсфири. Тогда она готови-лась к своему первому настоящему концерту...
Сюда он шел без особой надежды что-либо узнать,
стоит ли так уж сильно расстраиваться? Вениамин пы-тался хоть как-то себя успокоить. Главное, на что боль-ше всего рассчитывал,-- адресное бюро. Может, через час у него в руках уже будет адрес Эсфири.
Он долго ждал ответа в переполненном коридоре. Завидовал тем, кто, отойдя от окошка, шумно радовал-ся, сочувствовал другим, кто никак не мог отойти, все еще на что-то надеясь. Узнав, что Эсфирь Левенсон в го-роде не живет, он тоже не сразу оторвался от окошка. Ушел опустошенным...
С передовыми частями освобождал Вениамин от врага разрушенную Варшаву. Его с цветами встречали жители златоглавой Праги. Вместе с другими советски-ми воинами спешил открыть ворота концентрационных лагерей. Воинов-освободителей со слезами на глазах об-нимали и целовали узницы -- русские, украинки, чешки, польки. Он вглядывался в их изможденные, серые лица с глубоким волнением. Каждая была ему дорога, как родная сестра. И каждая напоминала ему Эсфирь.
Где же она? -- с тоской и болью думал он. Быть мо-жет, и ее уже освободили.
Демобилизовавшись, Вениамин возвращался домой. Бывший его преподаватель, видный архитектор, с кото-рым он случайно встретился, предложил поехать в Москву. Но Вениамина тянуло в родной город. И опять с вокзала он пошел на ту улицу, где жила Эсфирь. И снова город был неузнаваем: возбужденно шумели люди, звенели трамваи, громыхали по разбитой мосто-вой грузовики. Все это наполняло сердце надеждой, и казалось, будто здесь его ждут.
Обогнув знакомый угол, он остановился. Остановил-ся, радостно удивленный. На том месте, где два года назад стояли израненные стены, теперь высился отстро-енный четырехэтажный дом. Двери балконов были ши-роко раскрыты. Розовый, зеленый, оранжевый свет лил-ся из окон на улицу. Этот свет казался символом вновь обретенных домашних очагов, напоминал о прежней мирной жизни. На улицу доносился шум, смех, музыка, где-то заплакал ребенок, а на втором этаже под аккомпа-немент гитары пела девушка.
Охваченный радостным волнением, с надеждой, по-чти уверенностью, Вениамин заглянул в окно первого этажа. В комнату, где раньше жила Эсфирь.
Сквозь опущенную на закрытое окно занавеску про-свечивал большой сиреневый абажур, вырисовывался на его фоне чей-то профиль.
Ему показалось, что это Эсфирь. Бросившись к две-рям, Вениамин нетерпеливо постучал. Прошла целая вечность, пока хозяйка возилась с замком.
-- Эсфирь! -- задыхаясь прошептал он.
В полутемном коридорчике стояла незнакомая жен-щина с ребенком на руках и удивленно смотрела на него.
Он был настолько потрясен, настолько растерян, что даже не сразу извинился за свое вторжение. Женщина, очевидно, все поняла и, не дожидаясь расспросов, ска-зала, что сюда они переехали всего неделю назад. Оба, и она, и муж, из Сибири. Он кадровый военный, получил назначение в этот город.. .
А через несколько дней Вениамин уже знакомился с проектами городского строительства. Ему поручили восстановление консерватории на том же месте, где она находилась до войны. Он сам попросил дать ему этот объект. Теперь он заново строил консерваторию, ту, в которой училась Эсфирь.
Работа захватила все его мысли, все его время. С утра до позднего вечера он был на строительстве и радовался тому, как быстро растут стены нового здания. Но, возвращаясь домой, с надеждой вглядывался в ли-ца женщин и с тоской думал: что могло случиться? Найдет ли он когда-нибудь свою Эсфирь?!..
![Автор в 1945 г. []](/img/l/lurxe_n_n/esther/26-4-45.jpg)