Бусурманское отродье
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
Ночью, в свете отдалённых фонарей, колонны мортуария на закрытом кладбище смотрелись величественно. Да ещё луна добавляла призрачной синьки, поливала ею монументальное сооружение, сглаживала сколы, неровности и облезшую штукатурку. А вместе с обвалившимися памятниками, куртинами высоченной полыни над могилами и редкими крестами, обкусанными временем, заброшка пятидесятых годов прошлого века вызывала дрожь.
Вадим Марашов, он же Мараш, дёрнул плечами, постучал ногой об ногу, попрыгал, чтобы взбодриться и не дать этому месту заколдовать, охмурить себя. Он вовсе не хотел почувствовать потустороннюю "ласку", когда по тёплому телу под свитером и курткой пробегает холодок. С такими ощущениями Мараш был очень хорошо знаком. Сейчас он дожидался Ксюху, подругу, в этот момент самого главного для него человека.
В сумке завозился кот. Мараш днём приманил его кусочком мяса, которое дала ему Ксюха. Животина с урчанием заглотила приманку и растянулась на земле. Вадька поднял кота и глянул в широко открытые глаза.
Кот прозревал неведомые миры. Блестящий зрачок расширился чуть ли не во всю радужку. Вадька на миг увидел в нём себя и почуял свою судьбу: и он окажется жертвой на каком-нибудь кладбище. А может, это ему только показалось.
Что делать-то? И животное жалко, и отступать ему некуда. Одна Ксюха, верная подруга, вызвалась помочь. А её условия - ерунда. Ну что такое какой-то нелепый обряд на закрытом кладбище? Или он не мужик?
Из сумки донеслось утробное мяуканье. Вот дела так дела! А Ксюха говорила, что животное не очнётся. Вадька не идиот и сразу понял, когда выслушал её требования: котейко придётся... того. Уж лучше незнакомый кот, явно уличный, чем его, Вадьки, драгоценная жизнь. У него мама и папа, куча родственников. Бабушка у него! Она не переживёт, если что.
Но одно дело умертвить беспризорное животное, когда оно в отключке, другое - отнять жизнь у яростно сопротивляющегося кота.
Гнусавое и протяжное мяуканье, которое скорее бы подошло призраку, не стихало. Кот стал дёргаться, и Вадька почувствовал сквозь пластик и брюки болезненные уколы.
Чёрт подери царапучую тварь! Вадька размахнулся и приложил сумкой о постамент для гробов, которые когда-то выставлялись для прощания в мортуарии. Сооружение казалось литым, способным пережить не один век. Но от него отвалился здоровенный кусок.
Вадька пнул его. Мелкие крошки полетели в стороны, переливаясь, как светлячки. Собственно, поэтому он их и заметил.
Тварь перестала орать и дёргаться, обвисла в сумке тяжёленьким комом.
Чёрт, что же он наделал! Ведь для ублюдочного обряда требуется живой кот, чтобы его убить. Мёртвый кот никому не нужен.
А сегодня последняя ночь, когда он может что-то сделать для того, чтобы уцелеть самому и спасти семью.
Вот он подставил самого себя!
А если не всё пропало? Вадька всхлипнул. Нужно проверить. Заглянул в сумку - ничего не видно. Сунул руку - мокрая шерсть, круглая башка, оскаленные клыки. Холодные, острые. Вадька пальцем шевельнул их - челюсти кота послушно открылись шире.
О-о-о, такой неудачи он не перенесёт! Сдох проклятый котяра! Сейчас явится Ксюха, и как он ей всё это объяснит? Мол, тварь очнулась и стала его раздражать? И он, как псих недоделанный, шибанул кота о постамент!
Ксюха... последний человек, который верил в него и пытался ему помочь. Как она посмотрит на него... Наверное, промолчит и уйдёт.
А потом придёт расплата.
Ну нет. Может, ещё не всё потеряно?
Вадька вывалил кота из сумки, присел над ним.
Пятно крови на пластике и продавленная голова свидетельствовали: именно потеряно. Именно всё!
- Эй! - раздался Ксюхин голос.
Вадька вскочил, закрывая собой кота.
- Помнишь, о чём договаривались? - спросила Ксюха откуда-то из-за колонн мортуария.
Вадька завертел головой, пытаясь разглядеть её в дохлом свете фонарей и луны.
- Убей кота! - заголосила Ксюха.
Её голос прозвучал словно из нескольких глоток, да ещё с завываниями под стать кошачьим.
Вадька почувствовал, как по спине побежал холодный пот. Свитер сразу закусался, зачесались глаза. Это подоспели ощущения, которые всегда нападали перед тем, как ему облажаться или когда было очень страшно. Вспомнить только уроки физкультуры и долбаный турник, или розыгрыши на дискотеке, или... Вадька лажался часто и больше других. И что, вот теперь, когда самая классная девчонка группы взялась ему помочь, он сдрейфит? Да никогда!
Секунды он стоял, опустив голову и размышляя. Поэтому не увидел, как между колонн слева мелькнуло что-то белое. Тотчас послышалось нечто вроде шёпота. Но Вадька не услышал, потому что уже пришёл к решению, от которого у него зазвенело в ушах, свело челюсти и рот наполнился кислой слюной.
Он вытащил безвольно поникшую тушку, присел и стал делать вид, что душит кота. Вроде бы что тут такого: в руках просто тело без жизни, предмет. Однако руки тряслись, тошнило, перед глазами мелькали яркие мотыльки.
Наконец он встал, держа перед собой дважды дохлого кота. На носки башмаков со шнуровкой что-то закапало.
Чёрт! Это же кровь!
Вадька глянул на руки: они были блестящими и чёрными. Кожу дико саднило и жгло.
- А теперь ты должен достать сердце и съесть его! - развылась Ксюха на несколько голосов.
И тут последние здравые мысли проникли в Вадькину голову: а пусть бы Ксюха сама ела сердце кота. Или пошла бы с этими обрядами куда подальше.
Но тут же его собственное сердце учинило бунт: как это так? Ксюха после обряда вроде обещала быть всемогущей и бессмертной. С ним - всемогущим и бессмертным. А кроме того, она сделает так, что в Вадькиной семье больше никто не умрёт. И сам Вадька не умрёт. Ксюха... она такая! Не раз говорила, что её главной в ковене выбрали. Талисманы разные показывала. И они работали!
Только почему она орёт из-за кустов, не хочет стоять рядом? Подозрительно как-то. Хотя это сейчас ему на руку. Вот и стой, Ксюшечка там, где стоишь!
Вадька снова стал Марашом, другом юной, но опасной колдуньи. Потряхивало, конечно, но он вытащил из-за пазухи нож, снял чехол и присел над тушкой.
Шерсть помешала быстрому надрезу, шкура стала ездить туда-сюда под скользкими пальцами, но Мараш справился. Он поднёс ко рту чёрную ладонь, издал несколько непритворных тошнотных звуков и сделал вид, что жуёт.
Хотела Ксюха, чтобы он сожрал кошачье сердце, - вот, пожалуйста.
Приторный запах крови и нутряная вонь вспоротого тельца внезапно пропали. В голову шибануло веселье. Ловко он Ксюху провёл!
И тут же его словно окатили ледяной водой. А как же бабушка и мама с папой? Вдруг из-за его лажи обряд не подействует?
Перед глазами мелькнули похороны, четыре гроба один за другим, вспомнилось сидение под зарешёченными окнами больницы, когда он не мог сдвинуться с места из-за того, что верил: пока он здесь, маме не станет хуже.
Вадька обречённо ещё несколько раз ударил ножом тушку, расколупал подреберье, проник пальцами внутрь. Как разобрать-то, где сердце, а где что-то другое?
И вдруг он ощутил слабую пульсацию. Долбаный кот жив? Но как такое может быть?
Пальцы сами оборвали какие-то тяжи, вытянули тёплый трепетавший комочек и поднесли ко рту. Что тут такого? Вадька и раньше пробовал жевать сырое мясо. Это было в детстве. Волокна спружинили под зубами. Изо рта плеснул чёрный фонтан. Вадька с облегчением понял, что выблевал всё.
Он не обратил внимание на отчётливо прозвучавшее хихиканье. Ему было хреново, как никогда.
И не услышал кратких реплик:
- А если бы ты заставила его пропастину жевать?
- Сжевал бы как миленький!
Вадька приподнялся, пошатываясь.
- Раздевайся и ложись на подставку! - приказала Ксюха.
- ... на постамент! - поправила сама себя.
Вадька скинул косуху, купленную на бабушкины деньги.
- Догола! - крикнула Ксюха.
Со всех сторон послышалось разноголосое мычание: "Ммммммм". Потом стали громко читать, может, по-латыни, а может и нет.
- Обмажь себя кошачьими внутренностями! - велела Ксюха.
Вадька уже был не Вадькой, не Марашом, а неизвестно кем. Он тупо принялся исполнять то, что ему приказывали. А приказывали многое: встать раком, изобразить конькобежца, обмотать кишки вокруг шеи, выковырять кошачий глаз и попробовать на зуб.
Наконец его оставили в покое. Вадька стал отдыхать.
Рядом, видимо, были кладбищенские духи. Они орали разными голосами:
- Валим отсюда!
- Да ты оборзел! Ему-то что, так здесь и валяться?
- Твоя идея - твоя забота. Оставайся нянчиться с ним. Только потом ко мне не подходи, будешь дохлым котом вонять.
- Да пошли, Ксюха, очухается - сам уйдёт.
- Хрен его знает, очухается ли. Я стащила дедовы корешки у матери. Он ими он зверьё на охоте притравливал.
Потом кладбищенские духи исчезли. Вадька лежал на постаменте и мог рукой достать до звёзд на небе. Но он захотел на Луну. Это будет правильно: спрятаться на время на Луне. От Ксюхи, которая докопалась до него, от кота, который пришёл забрать съеденное сердце. Какие острые когти у этой твари...
***
Хмурым октябрьским утром учащиеся строительного колледжа заметили перемены: компания старшекурсников, которая обычно демонстративно курила возле скамеек и задирала всех подряд, поредела до одного Хвоста, или Хвостова Петьки. Он летом заболел желтухой и пришёл на занятия первый раз после больницы.
Хвост нервно плевал под ноги, на мусорницу, на скамью. Но хоть исплюйся, никто из тусовки не появился. Тогда он стал вызванивать всех подряд: от Лузгина Женьки, или Гориллы, до притёршейся к тусне первокурсницы Степановой Ксюшки. Чувиха была крутой, шарила в мистической хрени, к которой был склонен Горилла, а стало быть, и все остальные.
Звонки сбрасывались, настроение у Хвоста портилось. Он буркнул себе под нос: "Приборзели все" - и зашагал прочь от колледжа. Заметил, конечно, машину с мигалками, которая подкатила к главному входу в колледж, но не заинтересовался. А зря.
Ближе всех жил Горилла. Палец Хвоста занемел от того, что он беспрерывно и безрезультатно давил на кнопку домофона. На его удачу вышел кто-то из жильцов. Одна проблема была решена, теперь осталось разрулить другую: что делать, если Горилла не откроет. Такое могло случиться, если только его не было дома, к примеру, замели за что-то. Следовало бы тогда справиться у Гориллиных родаков, но его батя обещал порвать Хвоста, если он ещё раз подойдёт к его квартире ближе, чем на сто метров.
Хвост позвонил. За дверью кто-то был и смотрел в глазок.
Наконец она звякнула запорами и отворилась.
Едрёна вошь! Хвост не узнал кореша. Почти двухметровый блондинистый Горилла словно стал ниже, рожа побледнела, а вокруг глаз образовались красные круги. По ходу, Горилла не на шутку распереживался. Такое в последний раз случилось во втором классе, когда сдохла Женькина собака.
- Ты чего, Жека? - спросил Хвост. - Помер кто?
Горилла сначала отрицательно помотал головой, а потом кивнул.
- Чужой кто-то помер? - уточнил Хвост.
Голова Гориллы с ёжиком бесцветных волос, топорщившихся на розоватой коже, упала на грудь.
- Кто? - потребовал ответа Хвост.
Горилла молча показал ему фотку на телефоне.
Хвост отшатнулся. Он любил казаться опытным и непрошибаемым, но картинка столь затейливой мокрухи ему не понравилась. Место было знакомым. Сами сто раз фоткались в этом мортуарии. И на постаменте тоже.
А теперь на нём лежало выпотрошенное тело.
Горилла показал ему много снимков, и везде был этот порезанный жмур.
До Хвоста дошло:
- Едрёна вошь! Это вы его?!
- Да ты дебил! - рявкнул Горилла. - Мы вчера там пошутили маленько над Ксюхиным приятелем, Марашом, пофоткали его. Потом ушли. Но он был жив, зуб даю! А сегодня все фотки заменились на эти... картинки. У всех! Понимаешь, Хвост, у всех! Были одни, а стали вот эти!.. За убийство с особой жестокостью, да по сговору... На пятнашку закрыть могут! А тут ещё хрень...
- А... вона почему менты к конторе подъехали... - сообразил Хвост.
Горилла вдарил по красивому пластику прихожей и простонал. Хвост заметил ещё две вмятины. Он чуток поразмыслил и стал внушать Горилле, потерявшему контроль над собой:
- Жека, а в контору-то чего не пошли, а? Мало ли кто чувака порезал. Вы при чём? Ничего не знаете, ничего не видели.
Горилла заговорил горячо и быстро:
- Ну да, ты самый умный, а мы такие только семки лущить можем. Здесь что-то не то, Хвост. Даже если бы случилась драка с мокрухой, мы всё бы как надо сказали. А здесь не драка! Здесь хрень! Говорю тебе: пацан был жив-здоров, только слегонца упоролся от Ксюхиных корешков. Делал всё, что мы приказывали.
- И вы... - подозрительно начал Хвост, но кореш его прервал:
- Да не, извращенец ты, блин. Только поприкалывались да пофоткали. Ну, бросили его там. А утром глянул телефон и глазам не поверил. Не было такого при нас! Это кто-то после...
- Найти маньяка и руки-ноги пообрывать! - нелогично, зато бодро посоветовал Хвост.
- Ну ты дебил! - возмутился Горилла. - Тут не маньячина, тут хрень! Не могли мы сфоткать того, чего не было. Хрень, говорю...
- А Ксюха ваша на что? Ты сам говорил, чувиха - ведьма, её ковен короновал. По наследству, мол, от деда-колдуна всё получила, - напомнил Хвост.
Вместо ответа Горилла отлистал несколько фотографий и без слов показал Хвосту.
- Едрёна вошь! - на выдохе произнёс Хвост.
Ксюха была тоже выпотрошена, голова её лежала отдельно от тела. А рядом сидел её год назад померший дед, фотки которого они видели у неё дома.
Они не сразу поняли, что телефон звонит.
Горилла даже не поглядел на номер, просто собрался с силами и хрипло сказал:
- Ну...
А потом залился мертвячьей белизной, протянул телефон Хвосту и прошептал с выпученными глазами:
- Это она!..
Хвост трясшейся рукой взял гаджет и стал слушать, облегчённо рассмеялся и сказал:
- Ну, тут ошибочка вышла... Уж не знаю, как он всё это провернул. Ладно, хоть на последнюю пару сходим. Тама в контору менты приезжали... Может, по другому поводу.
Повод, увы, не изменился. Компашку сразу потянули на разговоры с инспектором ОПДС и операми.
Ксюха, хоть и малолетка, держалась не менее нагло и самоуверенно, чем старшие товарищи.
- Что ты знаешь о Марашовом Вадиме? - спросила инспекторша.
Опер сидел поодаль и не обращал внимания на Ксюхины ножки, которые она положила одну на другую так, что юбка стала не видна.
- Ну, он из другой области... Сбежал от смертного поветрия на его семью. Дурковатый чувак, но прикольный, - ответила Ксюха.
- От чего сбежал? - удивилась инспекторша, но опер кашлянул, и она сказала: - Продолжай, Ксения.
- Чего продолжать-то? Тупил Мараш, неудачник он. Ребята из общаги его терпеть не могли: жадный, некомпанейский. А нам по приколу. Ко мне клеился, - заявила Ксюха.
- А у меня другие сведения, - оживилась инспекторша, наверное, вообразила себя сыскарём, прижавшим преступника. - Марашов из интеллигентной семьи, пережившей горе. Добр, отзывчив, в приоритете - родные.
- Да ну?! - взвилась Ксюха. - Вы просто не знаете этих его приоритетов. Когда я посмеялась, мол, ты одет как последний бомж, он бабку свою обманул! Сказал, что его батя не все деньги за конто... колледж заплатил, но его сейчас напрягать нельзя. И бабка скинула ему аж пятьдесят тысяч. По его словам, всё скопленное на похороны.
Ксюха перевела дыхание и уже спокойно продолжила:
- Приоделся ничего так, хоть и по дешёвке. Вкус есть. Мне вот подарил... Золотая!
И Ксюха продемонстрировала, кося глазами на опера, содержимое декольте - довольно пышный для её лет бюст и тонюсенькую цепочку.
Ксюха честно рассказала о взаимоотношениях с Марашом, о вчерашней встрече в мортуарии (всё равно узнают), о приколах, о том, что не подходили к нему ближе, чем на метр - проверяйте, она не соврала.
- А почему Марашов был, как вы говорите, странным и вам во всём подчинялся? - спросила инстпекторша.
- Да обдолбился чем-нибудь, - заявила Ксюха. - Наши и я тут ни при чём. Мы после первой пары ушли и у Гориллы... Лузгина Жеки зависали. Его мать дома была.
- Почему вас называют коронованной ведьмой? - подал голос опер.
- Потому что это так и есть, - величественно ответила Ксюха.
Её спина выпрямилась, ноги заняли нормальное положение, быдлячий налёт улетучился. На работников защиты правопорядка строго глянула юная красивая брюнетка.
- Мы ещё об этом поговорим, - пообещал опер.
- Как пожелаете, - церемонно ответила Ксюха и вышла, не виляя задом, как обычно, а походкой "от бедра".
- Забавная малолетка, - сказал весело опер. Он уже почуял удачу.
- Да уж, забавней некуда, - откликнулась инспектор. - Она по другому району много раз проходила как свидетельница. Саму ни разу не зацепили. Она хвалилась, что у неё от деда наговорённый талисман удачи есть.
- Вот как? Дед - вор, что ли? Это у них всякие талисманы в ходу, - поинтересовался инспектор.
- Нет. Правда, ваши им в своё время интересовались. Экстрасенс он, целитель или колдун - разные люди по-разному называли. В мошенничестве и корысти его никто не обвинял. Умер год назад.
- А как дед помер-то? - задумался опер.
- Не поверите. Во время секса с внучкой. Инфаркт после эякуляции. Их мать застала, дед уже остыл. Эта Ксюша на нём сидела и уверяла, что старик её принудил. Его могилу потом несколько раз громили. Мать восстанавливала. Мол, не виноват старик ни в чём, это стерва-доченька хотела все деньги из деда вытрясти.
Ксюха шла по коридору. Её пышные волосы казались ещё пышнее, потому что были наэлектризованы, а всё тело пронзали острые уколы возбуждения. Она прекрасно знала, о чём сейчас говорят за закрытыми дверями опер и инспекторша. Но они ни за что не докопаются, что Ксюхе позарез была нужна дедова сперма. Без этой жидкости, сохранившейся в высохшем от болезни теле, была невозможна её инициация. Так бы и осталась никем, гадала бы да обряды делала. А Ксюха метила выше, очень высоко.
Да, помер дед, так и не сказав внучке за последний год жизни ни одного слова. Но карточку с паролем отдал. И то ладно.
И ведьма, найдя холодным взором Хвоста среди студентов колледжа, сделала ему повелительный знак рукой.
Хвост тотчас подбежал и чуть ли не склонился в поклоне, словно бы его какая-то сила дёрнула.
- Идём, - сквозь сжатые зубы сказала Ксюха.
Она завела его в тесную кладовку, где уборщицы сушили тряпки.
Через некоторое время вышла, засовывая трусики в сумку. Хвост выполз позже. Поднялся по стенке и поковылял куда-то.
Уборщицы нашли в кладовке полный бедлам.
***
Днём Горилла успел пожаловаться на судьбу родному дяде, сидельцу со стажем, чью грудь украшали купола, а пальцы - вытатуированные перстни. Дядя, откинувшись в последний раз, решил не развязывать до смерти. Но племянничек оказался очень способным. Дядюшка с интересом присматривался к нему.
- Ваша мокрощелка виновата, её трясите. Итить её раком, коронованная ведьма. У нас на зоне была такая Ната-питбуль, всех ведьм наизнанку выворачивала. Кто жив оставался, каялись и спешили покреститься. Трясите крепче девку, - сказал он. - Еблей любое колдовство разбивается. И запомни: не ты, так тебя.
Напоследок дал племяшу правильных советов, каждый из которых - на вес золота. И улыбнулся ему в спину, поглаживая подбородок.
Горилла с тремя задушевными приятелями дожидался Ксюху на закрытом кладбище. "Задушевными" стоило понимать в прямом смысле: каждый из них был способен на многое. Придушить, правда, ещё никого не приходилось, но кореша морально были к этому готовы.
Ксюха явилась такая, как всегда: волосы зачёсаны назад и затянуты в хвост; без косметики и украшений, только цепочка поверх водолазки да уйма каких-то странных фенечек на запястьях. Радостно и с предвкушением интересных событий глянула на парней, мол, колитесь, кого о чём спрашивали.
И получила удар в глаз.
Падение навзничь было не менее болезненным. Ведьма не ведьма, а никто не отменял ощущений, когда пострадала орбита глаза и появилась трещина в черепе.
Ксюха пришла в сознание от вылитой на неё вонючей воды.
Видеть она могла только левым глазом, но и тот быстро заплывал.
- Да вы знаете, кто я... - проговорила она, пытаясь не свалиться в темноту, которая означала потерю сознания.
- Знаем, - сказал Горилла. - Коронованная ведьма. Щас мы тебя по второму заходу коронуем.
На голову Ксюхе обрушилось что-то, запорошившее единственный зрячий глаз. Он заслезился, но протереть его Ксюха не могла. Наверное, вазон какой-нибудь на неё опрокинули. Или старую кастрюлю надели - мусора-то здесь много.
Сквозь боль, тьму и унижение стало пробиваться нечто странное. Непонятный свист, который зарождался внутри её тела, и, словно зов, распространялся вокруг. Ксюха даже попробовала засвистеть, но не получилось. Каждое движение мускулов отзывалось жуткой болью.
- Она, по ходу, чокнутая, - заявили Олег Бахарев, плюгавый и вредный юноша, известный как Гиббон. Вместе с Гориллой они слыли боевиками. Со всеми вытекающими.
- Щас поумнеет, - возразил Горилла. - Ты что, курва, с Хвостом сделала? Полконторы видело, как ты его в кладовку втолкнула. Потрахалась, да? Только почему его почти сразу в больничку отвезли? Сказали, инфаркт.
- Помнишь, она брехала, что у любого жизненную силу отнять может? - спросил Гиббон. - Ну, ещё после скандала с англичанкой... Чё выставился-то? В сентябре было. Англичанка на неё наехала, а Ксюха ей пригрозила, мол, пожалеешь. И точно - выкидыш у англичанки был, до сих пор в больнице валяется.
Свист, который шёл от тела Ксюхи, превратился в вой. Она с усилием сосредоточила мысли на вопросе: если это зов, то почему никто не откликается?
- Вы чего, поца, сбледнули? Она этой силой с нами поделится, - сказал Горилла, хватая Ксюху за ноги. - А потом расскажет, как она провернула дела с Марашом. Он хоть и никчёмный был, но всё ж пацан. За всё отвечать нужно, коронованная.
Ксюха выдержала два круга. Потом насильникам захотелось разнообразия.
- Ничего себе её распахали! - восхитился Гиббон. - Давайте что-нибудь вставим.
- Себе вставь! - сурово посоветовал Горилла. - Пусть говорит, зачем мочканула Мараша и что сделала с Хвостом.
- Слышь, красава! - от потряс Ксюху за плечо. - Колись давай. Без угроз. Вся твоя сила сейчас на наших хуях. Да не бойся, ты ж нам не чужая, да? Жить всяко будешь, если не задуришь. Хоть слово скажешь - сама знаешь, где очутишься. По кражам сядешь. А мой дядька кому надо шепнёт - всё, что есть по району, подберёшь. Лет так на десять. И будут тебя на зоне не пацаны драть, а коблы. Колись давай. До дома доставим. Задания из конторы носить будем на дом.
Ксюха ясно слышала и каждое слово, и идиотский смех. И даже вой, который раздирал ей уши, пока её насиловали, не помешал. И вдруг он разом закончился. Ксюха зашевелилась, несмотря на боль: кто, кто пришёл к ней на помощь?
- Чего расшумелись тут, бусурманское отродье? - раздался притворно сердитый голос.
Ксюха вздрогнула. Точнее, её израненное тело осталось неподвижным, встрепенулось нутро. Душа, что ли.
- Ты откуда, дед? - спросил Горилла, сделав знак рукой - обходите, мол, старика со всех сторон.
- Оттуда, куда все отправятся в своё время, - добродушно заметил старик. - Чего над девкой-то изгаляетесь?
Горилла всмотрелся в деда и поднёс кулак ко рту.
- Да это не девка. Ведьма! - ввернул своё словечко Гиббон. - Провинилась сильно...
- Свали отсюда, а? - попросил дружка Горилла. - Дед, а я ведь тебя признал. У Ксюхиной матери твоих фоток по всему дому... Ты сюда... сюда... мстить пришёл?.. Ты не торопись, нас послушай.
- Ты мне советов не давай, охламон! - голос старика посуровел. - Жизнь проживи, помри, поднимись, а потом советуй. Кто эта девка, рад бы вообще не знать.
Ксюха хотела что-то сказать или крикнуть, но распухший язык наткнулся на острые сколы зубов, да так и застрял между ними.
- Разжигайте костёр! - велел старик.
- Нельзя, менты заметят. Патрульных по городу полно, - попытался возразить Горилла.
- Не будет этих костров там, где патрульные, - сказал старик и повелительно махнул рукой.
Горилла и его товарищи зашевелились против воли.
Скоро ветки, доски, обломки крестов легли в высокий костёр. Сначала его окутал плотный слоистый дым от сухой полыни, потом оранжевый язык лизнул небо.
Ксюха замычала, поползла к старику.
Он бросил в костёр кусок арматуры.
- Так вот, охламоны, здесь я, чтобы наказать предателей. Самых страшных предателей - тех, кто предал свою кровь, - сказал дед.
Вздох облегчения вырвался из четырёх глоток и полетел вместе с огнём в темнеющее небо.
- Так, может, не надо, - вдруг сказал Горилла и под толстовкой покрылся потом: он нарушил первую заповедь, самую важную, которую ему поведал дядя-сиделец - каждый всегда сам за себя; но тем не менее продолжал: - Ксюха говорила, карточку она у тебя отжала. Так это ж деньги. Мусор под ногами, как мой дядя говорит.
- Верно твой дядя говорит, - откликнулся старик. - Только не за деньги наказание будет. Карточку я ей доброй волей отдал.
Неожиданно за Ксюху заступился Гиббон:
- Да мы её наказали уж! Во все дыры!
Но получил леща от Гориллы.
Ксюха завыла и замотала головой, отчего из ушей у неё потекла кровь.
- Не хочешь, чтобы они узнали? - грозно спросил старик. - Не будет такого, чтобы правда под землёй скрылась. Всё равно наружу выйдет.
И дед стал рассказывать:
- Многое я умел. Со зверями и птицами на их языке говорить. Клады сквозь землю видеть. Удачу приманивать. Со свету сживать и из-под земли поднимать. Меру во всём соблюдал, равновесия не нарушал. От большого богачества отказался, малым довольствовался. Только передать дар некому было.
Баб насквозь видел, из-за чего они ко мне льнут. И не было среди них той, что свою душу бы мне как дар принесла, все были корыстны. Случайно встретил девчушку конопатенькую, сероглазую. И не захотел ей в душу заглядывать, так она мне полюбилась. Пущай, думал, потом обманет, полюбит другого или ещё что... Только бы вот сейчас глядеть ей в серые, как осенние дымы над землёй, глазки, ворошить её лёгкие рыженькие волосы...
Она сразу забеременела. Ух, как я за ней доглядывал! В тень её превратился, пылинке не давал упасть на неё. А тут срочно нужно было по делам отлучиться. Она говорит: "Езжай, Ваня, мы с малышом три дня без тебя выдержим. Ну что ты как привязанный, мужик ведь, не кормящая мать" Верно сказала, умница моя...
Вернулся я, а соседка носом шмыгает и велит в больницу ехать. Она-де сама ничего не знает, кроме того, что мою Любушку на срочные роды отвезли.
В больнице мне и сказали: померла родами моя жена, осталась дочка, Галинка...
Выходил я её сам, вырастил, образование дал. Только ведь ума-то не зачерпнёшь из своей головы и в чужую не переложишь. Со способностями так же. Когда пытался Галинке что-то передать, она девчонкой начинала плакать, а позже со мной ссорилась.
Зато очень скоро мужа привезла с юга. Ох, и дурной человек оказался. Но я всё терпел, даже покрывал его, чтобы Галинку не расстраивать - пусть с новорожденной дочкой спокойно воркует, растит её и дарит материнскую любовь, которой сама малюткой не увидела.
Но пришлось сударика выпроводить, после того, как он мою и Любушкину дочь ударил. Один раз, второго я не допустил. Выпроводил его на кладбище, в красивом гробу и новом костюме. Галинка обо всём догадалась, обвинила меня. А его простила. И меня потом простила - лёгкого она нрава, незлопамятная и добрая очень.
Зато внучка у меня выросла - самому чёрту за ней не поспеть. Вот уж кому способностей через край дано! Да только к ним должна душа прилагаться. Светлая, как у её матери и бабки. А у Ксюшки она оказалась тёмная, темней, чем у меня. Не захотел я, чтобы внучка моим путём пошла. Чтобы так же страдала, как и я. Женщина ведь. Ей судьбой суждено новой жизни врата в мир открывать да домашний очаг беречь, чем бы она ни занималась. А Ксюха хотела быть Ксюхой и властвовать над всеми. Мать себе подчинила, так что она против неё слова сказать не смела. Красть начала, пользуясь моими талисманами. Убивать и приносить нездоровье неугодным людям стала. И хвастаться способностями. Чуть до уголовных дел не дошло.
Сменили мы квартиру, школу. Да только не помогло.
Лукавый, видно, пособил Ксюхе кое-какие из моих книг прочесть. Они записаны поверх обычных. Никто и не разглядит. А Ксюха смогла. И прочла о страшном обряде, при котором нужно взять сперму мертвеца и сохранить во влагалище, потом осеменить ею выпотрошенное нутро другого мертвеца. Прочесть заклинания, и тогда тот, кто поднимется, будет верным слугой, умнейшим другом и беспощадным к врагам защитником. Семя нужно расходовать бережно, ибо небывалая в нём сила.
А тут мне приспичило помереть. Легко скончался, это враньё, что колдуны мучаются, отходя в мир иной. Ксюха меня и оседлала, мерзавка. Вытянула вместе со спермой загробный покой, тот, который всем положен.
Галинка раньше с дежурства пришла из-за того, что вышла на работу та женщина, которую она подменяла. Ксюха стала врать и порочить меня. Все, кто на Галинкин крик сбежался, поверили. Менты поверили. Город поверил. А дочь - нет. За что ей такое?
А ну-ка, гляньте, раскалилась ли железка? Ага, красная. Сейчас я покойничье семя из мерзавки выжигать буду. А вы бегите домой, бегите. Да не вздумайте болтать, а то ума лишу.
Горилле с компашкой дважды повторять было не нужно. Так чухнули прочь, что чуть не вынесли кладбищенские ворота. Но сразу за ними Гиббон притормозил. На него оглянулись не скоро. Вернулись из чистого интереса, да и ведь пронесло же?
- Ты чего, Гиббон, там забыл? - спросил Горилла.
- Что-то не верю я этому старику. Колдун он колдунский. А если сейчас ментов вызванивает, пока мы бегаем? Все желают сесть по сто тридцать первой?
- Не... не похоже, что врёт, - возразил Чирков Серёга, или Чирок, смазливый парнишка, отличившийся зверствами в обращении с животными.
- А я не верю! - стал упорствовать Гиббон. - Хрень повторяется: вот мы снова уходим, в это время Ксюха жива. Потом окажется, что нет.
До них донёсся глухо, как из-под земли, ужасный крик. Не вообразить такую боль, которая бы заставила человека так кричать. Хотя почему не вообразить? Калёным прутом по телу...
- Да и бес с ней. Всё, поца, идём, - сказал Горилла. - А этот пусть остаётся тут, если хочет.
Он был бы не прочь проверить этого старика или даже вызволить Ксюху, на которую уже не злился. Но Гиббон его опередил. А за ним Горилла не пойдёт - не по статусу.
Гиббон направился было за парнями, но остановился. Огляделся и снова нырнул в дыру между прутьями ворот.
От кладбища к городским районам вела асфальтированная дорога, освещённая редкими фонарями. Все топали опустив глаза из-за случившегося, поэтому не сразу заметили, что им навстречу движутся две тени: высокая и низкая.
Горилла остановился, вслед за ним встали трое дружков.
То ли наконец подул ветер, обещавший первый снег, то ли страх заморозил кровь. Ребята затряслись, как старые паркинсонщики перед раздачей лекарств.
- Я почему-то думаю, что нам не следует пересекаться вон с тем типом, - подбирая слова, сказал Горилла. - Вот что-то мне подсказывает: нам лучше разминуться.
- А чего такого... - начал было Чирок, но заткнулся.
Потому что высокая тень оказалась подростком, а низкая - здоровенным котом.
***
- Вы только поглядите на него... Марашов. Жив-здоров, с котом прогуливается, - иронично сказал Горилла.
- А ребят опера чуть не замучили. Ведьма из Хвоста жизнь выпила. Пришлось её наказать, - подхватил Чирок.
- Теперь с тобой пора разобраться, - подвёл итог Горилла. - С тебя эта хрень началась.
- Нет, нет, не с меня, - испуганно ответил Мараш.
Он был бледен, с синими отметинами на лице и шее. Глаза словно ввалились в череп и отсвечивали голубым огоньком. Губы почернели и высохли. Марашов с трудом произносил слова, держался слишком прямо, будто его на кол насадили.
Храбрый Горилла, который стал ещё храбрее - шутка ли, ведьму прищучил, с колдуном пообщался и был отпущен с миром, - шагнул к Марашу со словами:
- Нет, с тебя! Ты приехал в наш город и беду с собой привёз.
- Не-е-ет, - разрыдался без слёз Мараш. - Не с меня. Родители отжали часть земли у ведьмы в садоводстве. И она наслала на семью смертельное поветрие. Сначала умерли старшие братья. Я их очень любил!
Горилла сделал ещё одну попытку подойти к Марашову, но он снова отскочил.
- Оба дяди умерли. Мама чуть в больнице навсегда не осталась. Меня подальше отправили. Вот и всё! - уже вовсю распсиховался Мараш, отодвигаясь. - Ксюха помочь обещала, мол, снимет это поветрие... Обещала и обманула. Ксюха во всём виновата.
Горилла обернулся на дружков, чтобы сказать им - во как заливает, но увидел, что котяра оказался позади них.
- Вот же хрень! - только и успел подумать он.
Но краем глаза уловил: Мараш, только что гнавший дуру, двинулся вперёд, на него.
- Пацаны, щемитесь! - крикнул Горилла и, обойдя короткой дугой Мараша, бросился по дороге. В беге ему равных не было, на соревнованиях побеждал, пока не изошёл на курение и выпивку.
Конечно, он здорово оторвался и уже подбегал к городским кварталам. Но сбавил темп, а потом и вовсе остановился.
Вот только что он бросил друзей. Дядя бы сказал, что это верно - каждый сам за себя. Но у Гориллы другие понятия. И плевать, что его компашка гнилая, ни на кого положиться нельзя. С пацанами он проводил почти всё время в колледже и после. Значит, в каждом из них - часть его жизни. И общая вина. И беда тоже.
Горилла в раздумьях медленно зашагал назад. Отчего так кисло-то на душе? Если этот Мараш настоящий, с ним уже разобрались. Если он - продолжение всей этой хрени, что началась вчера, возвращаться ни в коем случае нельзя. Если жить хочет.
Жить хотелось. И желательно на свободе. А для этого нужно точно знать, что произошло после встречи ребят и появления хрени. Если он уйдёт, то будет вздрагивать всю оставшуюся ему жизнь. Которая сама по себе превратится в хрень.
Да и кто он будет после всего, что случилось?
Горилла бросился было бежать назад, но ему преградил дорогу Мараш. Только что достаточно освещённая дорога была пуста, и вот он - Вадечка Марашов. Такой же, как несколько минут назад, но с одним отличием - теперь его лицо и одежда были вымазаны в крови. Упырёк обиженный. А пацаны... Ясно.
В груди Гориллы разгорелась такая ярость, что подносите сушняк - вспыхнет.
- Я ни в чём не виноват... - заныл Мараш. - Ксюха меня обманула.
Горилла оглянулся: позади сидел кот и облизывал лапу. Усы и морда тварюги тоже были в крови.
- Правда, маму с папой и бабулю хотел от смертного поветрия спасти, вот и согласился... - продолжил канючить Мараш и сделал шаг к Горилле, который снова повернулся к нему.
И вдруг словно острейшие лезвия разодрали рукав сзади.
Горилла поднял ставшую тяжеленной руку: в неё вцепился долбаный котяра. Располосовал громадными когтями задних лап ветровку, извернулся, с урчанием вцепился в мышцу. Боль была нестерпимой.
Но Горилла не случайно с гордостью носил своё погоняло. Не обращая внимания на боль и то, что рука перестала повиноваться - тварь кромсала челюстями нервы - он сдавил пальцами горло кота и с ужасом понял, что душить некого, то есть нечего: голова твари и так держалась только на шкуре.
- Гиббон! - заорал изо всех сил Горилла.
Друг ведь не пошёл со всеми, вернулся на кладбище. Может, сейчас уже топает по дороге домой. Не ночевать же ему среди могил. Он не может не откликнуться на крик о помощи.
- Гиббон!