Лунный свет сквозь немного раздвинутые шторы протягивал cинюшные щупальца к самым ногам Даши. Она невольно поджала их. Даше приходилось из ночи в ночь не спать и быть на страже своей кровиночки, двухлетней малышки. Девочка спала в кроватке под прозрачным пологом, и мать видела её ручонку, крепко сжатую во сне. Женщина с трудом удержалась от желания подойти и проверить, жива ли дочка, она ли спит под уютным одеяльцем. Гоня от себя приступ вечного материнского страха и подступающего всед за ним безумия, Даша поудобнее села в кресле.
Очень не хотелось вспоминать то, что случилось три года назад. Тогда играющие на волнах отблески луны тоже уводили её за грань сознания и понимания происходящего. Но Даша верила: так нужно. Так будет лучше для всех. Теперь же лунный свет означал, что пришла пора платить по счетам. Он подбирался к ней каждой июльской ночью, настигал в постели, в детской, в её снах. Если бы Даша могла, она остановила бы солнце и не дала его простому, ясному свету исчезать каждый вечер. Но с последними солнечными лучами приходила дрожь, и к тому времени, когда засыпала Машенька, а муж застывал в гостиной возле телевизора, Даша уже была в полной власти сотрясающего её ужаса. Она закрывала все окна шторами, изредка испуганно взглядывая на бесстрастно- отрешённый, как у покойника, лик луны.
Пять лет назад.
В палате детской онкологической больницы светло и уютно. С весёленьких обоев широко улыбаются персонажи мультяшек. Тюль легонько вальсирует от ветерка, в нём запутались солнечные лучи. Только в глазах семилетнего мальчика застыла вечная ночь. Его большая, отёкшая после операции голова перечерчена ужасными, вымазанными зелёнкой швами. С них уже удалили нитки.. Брат Даши, маленький смешной Димка перенёс тяжёлую операцию на мозге. Врачи удалили продуцирующую гормоны опухоль, но она успела разрушить сознание и будущее малыша. Теперь его глаза навсегда смотрят в ту даль, откуда его вернули врачи. Там, наверное, страшно и пусто, потому что нижняя губка мальчика застыла страдальческой подковкой. Он всегда оттопыривал губку, когда хотел плакать. Теперь гримаса плача, такая милая и забавная раньше, исказила его лицо навсегда. Даша сжимает рукой кажущиеся бесплотными тоненькие пальчики брата и пытается проглотить горький комок в горле. Слезами Диме не поможешь. Ему ничем не поможешь. Даша зажмуривает глаза, пытаясь удержать рвущееся наружу отчаяние. Через месяц мальчика выпишут, и на неё обрушится вопрос, пока ещё висящий дамокловым мечом: что делать с лишённым сознания мальчиком. Да, именно на неё, потому что мать твёрдо сказала: Димку они уже потеряли, своё отплакали, и место ребёнку в интернате. Они должны жить дальше. Невысказанная мысль о том, что было бы лучше, если бы Дима умер во время или после операции, сквозила в её серых горьких глазах, в жёстких морщинах возле рта. Даша отталкивала от себя страшную правду, но она вновь и вновь настигала её. Если бы были деньги, чтобы нанять хорошую сиделку для брата, пока мать будет на работе, а Даша в академии! Девушка в бессильной муке крепко сжала руку брата но, одумавшись, отпустила пальцы ребёнка. Они побелели, словно склеенные рукой сестры, но не шевельнулись. И тут Даша сказала себе: за чудо исцеления Димки она готова заплатить какую угодно цену.
В палате странно потемнело. "Наверное, дождь будет", - некстати мелькнуло у неё в голове. Даша даже устыдилась мысли о том, что никогда не будет доступно брату: видеть и понимать, что такое свет и темнота. На секунду ей почудилось, что это она лежит на кровати без движения. С трудом прогнав оцепенение, Даша глянула в окно. За узором тюля по-прежнему веселилось солнце. "Надо идти", - подумала она и, поцеловав холодный, какой-то чужой лоб брата, стала собираться.
Голос был настолько реален, столько тревоги и муки звучало в нём, что девушка в испуге оглянулась. За окном буйствует радостный день, в палате на кроватях распластаны тяжёлой болезнью дети. Потерев налившийся тяжёлой болью лоб, Даша вышла из палаты.
В этот день она встретила Валерия, своего будущего мужа, в этот день в сумбурном, страстном, похожем на сумасшедший пинг-понг объяснении решилась её судьба.
Даша всё-таки поднялась и подошла к кроватке. Машенькины реснички беспокойно метались и вздрагивали, румянец болезненного сна был заметен даже в темноте. Мать коснулась губами лба девочки и вздрогнула: он был холоден, как лёд. Даша не рискнула зажечь свет и лишь шире открыла дверь в детскую. Прямоугольник резкого света из коридора не разогнал, а лишь усилил страхи матери: теперь ребёнок ручками ловил воздух, будто собираясь обнять кого-то за шею. Так дочка всегда делала, когда её брали из кроватки. Дарья застыла, чувствуя, как кровь отхлынула от сердца, уступая место давящей пустоте. Ребёнок широко открыл глаза, их густая синева в полутёмной детской превращалась в сгустки черноты. "Мама, - пролепетала девочка, - мама, иди-иди-иди". Даша поняла, что малышка зовёт мать. Но взгляд Машеньки был направлен не на Дашу, а в тёмный угол детской, куда не добирался рассеянный свет из коридора. Может, это только показалось Даше, но темнота колыхнулась навстречу ребёнку, и призрачные руки, сотканные то ли из ужаса несчастной матери, то ли из вечного смертного мрака, протянулись к девочке. Машенька заулыбалась тому, кто был виден лишь ей, схватила спавшего вместе с ней медведя и подняла его за ухо: "Мама, Мика бай-бай. Мой Мика" Девочка хвасталась своему видению подаренной игрушкой. Пот страха и отчаяния потёк по шее Даши холодными каплями. Ноги предательски подкосились, и женщина упала на колени. Боль от падения на оставленную на полу игрушку привела её в чувство. Даша бросилась к кроватке и схватила дочку. Она слышала недовольный плач ребёнка, чувствовала, как девочка сердито колотит её по голове ладошками. Но это не важно. Важно посмотреть в угол и увидеть.
Четыре года тому назад.
Не знала Даша, что преподнесёт ей жизнь в "чаше". "...в ней напиток был - мечта, и ... она - не наша" - часто вспоминала она. Дни, напоминающие весёлый беззаботный серпантин, сменились неделями разъедающих душу размышлений. Слава Богу, что с Димой всё устроилось как нельзя лучше. Валера поднапрягся и купил матери с братом хорошую квартиру, оплачивал уход квалифицированной сиделки. Даша не могла часто приходить к брату не потому, что ей был неприятен вытягивающийся в росте мальчик, а потому, что боялась услышать шёпот, слабым шелестом доносящийся из пределов, где нет места живым. "Зачем?...Не на-а-адо" - чудилось ей, стоило остаться с братом наедине. Она гладила отрастающие волосы ребёнка, протирала салфеткой вечно плачущий рот и опустившиеся веки. Ей иногда до жути хотелось приподнять их и взглянуть брату в глаза. Даша как будто знала, что увидит за расплывшимся почти во всю радужку зрачком. Белый, подобный крупинкам соли, след от закапываемого лекарства она принимала за высохшие слёзы, и от этого было ещё тяжелее. О чём плачет Димка, её любимый братик?
Сегодня она мысленно разговаривала с ним о том, что устоявшаяся было жизнь может рухнуть. Даша никак не могла забеременеть, будто её женское естество заморозила, приговорила к уничтожению неведомая беда. Валера требовал ребёнка, что было связано с каким-то наследственным делом. И сегодня они, выйдя из Центра репродукции человека, обнадёженные результатами анализов и обследования, решили пройтись пешком, а потом вернуться к машине. На глаза попался офис какой-то ведуньи.
- Давай зайдём? - предложил Даше муж.
-А что? Зайдём! - смеясь, ответила она. - А ты уверен, что мы обратно выйдем?
- Ну тебя она точно отпустит. Зачем ей лишние комплексы? - Валера намекнул на красоту жены. Все его комплименты были по сути намёками, и Даше это нравилось. - А вот меня она оставит. С такими-то внешними данными...
Валера картинно покрутил обритой головой, демонстрируя действительно похожую на череп форму головы. Худой до измождения, безволосый, с глубоко ввалившимися глазами, коротким носом, он даже испугал Дашу при первом знакомстве. Потом она оценила и ласковую глубину серо-зелёных глаз, и обаятельную белозубую улыбку, и сдержанную силу рук с длинными "музыкальными" пальцами.
В офисе их поразило отсутствие атрибутов колдовского ремесла. Сам сеанс напоминал беседу у психолога. Породистая русоволосая женщина, задав несколько вопросов, сама, как по книге, рассказала Даше и Валере об их проблемах и предупредила о том, что они практически неразрешимы. Всякое вмешательство извне может дорого обойтись для них самих и родственников. Она предложила помощь за солидную плату, но практичный Валера отказался. Даше стало необыкновенно грустно, как бывало часто в детстве, когда рушились её надежды. Валера расплатился и суховато попрощался. При выходе Даша не удержалась и посмотрела в глаза ведунье с такой тоской, будто завтрашнего дня для неё уже не будет. По большому счёту, так и было... Ведунья сделала знак рукой, и Даша задержалась.
Когда она вышла, в её сумочке лежал адрес Той, которая может всё.
Даша с негодующим ребёнком на руках выбежала из детской. Узкий коридор второго этажа плясал у неё перед глазами, ручейки слёз и пота собирались на подбородке и капали на кудрявую макушку дочки. Сердце Даши, как в гонг, било в грудную клетку. Три метра до лестницы вниз оказались пропастью между спасением и непоправимой бедой. Даша привалилась плечом к стене. Пытаясь унять бунтующее сердце, сделала несколько вздохов. Крик застыл на её сведённых судорогой губах, а изо рта вырывалось лишь хрипящее дыхание. Перед глазами плыла вперёд-назад картина под стеклом. Его прорезали трещины от мячика Машеньки. Эта обыденность вдруг придала Даше силы и утихомирила поднявшую свою безумную голову панику. Машенька уже успокоилась и что-то весело лепетала, глядя за спину Даши. "Иди-иди-иди", - раздалось у женщины над ухом. Даша, не отрываясь от стены, повернула голову. Из детской выплывало чёрное облако, в котором сгустком ужаса обрисовывалась высокая женская фигура. Тысячи острых игл вонзились в грудь Даши, но она бросилась вперёд к лестнице. Дочка снова недовольно закричала и, схватив ручонками голову матери, повернула её к себе. Последнее, что увидела Даша, - так много целованные ею незабудки Машенькиных глаз, превратившиеся в два чёрных угля...
Очнулась Даша на диване в гостиной. Ярко горел свет, остро пахло каким-то лекарством. Бригада врачей выходила из комнаты, муж их провожал. Машенька спала в кресле, укрытая чужим, но знакомым шерстяным платком с вышитым орнаментом. Всё тело саднило и болело, пульсирующая боль мозжила затылок. Муж вернулся и с болью и упрёком посмотрел на Дашу.
- Разве так можно, Даша? - не подходя к ней, спросил он. - Если у тебя проблемы, расскажи, мы решим их вместе. А если бы у тебя на руках была Машенька?
Валера поморщился от этой мысли. Он сел на круглый пуф рядом с диваном. Даша только теперь разглядела, что щека его оцарапана.
Усиленная лекарством нереальность происходящего снова заставила сердце часто и гулко биться.
- Когда ты начала пить? - уже раздражённо чуть ли не выкрикнул Валера. - Напилась и грохнулась с лестницы! Хорошо хоть ребёнка на пол положила... перед своим прыжком со второго этажа. Платком каким-то дурацким прикрыла... заботливая мамаша! Завтра же отправишься к наркологу. Да, и до тех пор, пока врач не скажет, что ты здорова, к ребёнку не подойдёшь. Я уже позвонил своей матери.
Валера хотел ещё что-то сказать, но резко развернулся, обречённо и презрительно махнув рукой. Он взял дочку на руки и стал подниматься по лестнице наверх. Даше хотелось крикнуть, что в детской ребёнку находиться нельзя, но муж занёс Машеньку в их спальню. Даша услышала, как громко щёлкнул закрытый на ключ замок. Она повернулась на бок и застыла. Через несколько минут подушка под щекой Даши промокла от слёз.
Три года назад.
Даша смотрела в глаза женщине и не видела ни уродства её лица, ни злобного огонька в слегка косящих глазах. Веры в то, что ей помогут, у Даши уже не было. Надежды тоже. Оставалась только воля и исступленное желание переломить судьбу. Колдунья перебирала в руках купюры, устремив свой взгляд прямо в Дашины глаза.
- Не боитесь, что фальшивые попадутся? - попробовала пошутить она.
- Меня не обманешь, - серьёзно ответила колдунья и немного отмякла. - Вижу, не по-пустому ты явилась. На всё готова. Только вынесешь ли ты обряд? Мука смертная будет. Да ты не бойся, чего побледнела? Терзать тебя никто не собирается. Другая мука будет, та, что с болью не сравнима. Ребёнка я тебе могу дать, только у другой матери отняв, иначе и не бывает. Ну до чего вы мне все надоели-то. Сидели бы уж дома...
Колдунья помогла опуститься на стул теряющей сознание Даше.
- Как же это... у живой матери ребёнка отнять, - еле шевеля губами, промолвила женщина.
- А кто сказал, что мать живая? Три дня назад здесь беременная баба на сносях в воду с пирса кинулась. С головой у неё что-то не то было после того, как муж её бросил. Вот у неё ребёнка и возьмём.
- Так ребёнок же тоже умер...
- Да что это такое, одна дурнее другой ко мне идут. Зачем тебе утоплый младенец? Душу его у матери заберём и тебе подсадим.
Колдунья с силой ткнула Дашу в живот, и к ней сразу вернулись силы.
- А теперь молчи и слушай. Мы пойдём на берег моря, я чёрную мёртвую мать вызову. Не вздумай заорать или в обморок упасть, вместе с утопленницей в море верну. Выйдет она с ребёнком своим на руках, ты младенца примешь. Помни: только ребёнка. Она в море вернётся, а ты до утра на берегу будешь. Потом домой пойдешь. Через восемь месяцев родишь. Если что-то не так пойдёт, мёртвая мать за душой твоей дочки, да-да, дочки явится и с собой заберёт. Или другое кровное тебе дитя с собой утащит...
В эту минуту Даше почудился шёпот, который она не раз слышала у постели брата: "Не-е-ет... Да-а-аша...Не-ет"...
Даша смутно помнила взмывающие в чёрное беззвёздное небо слова колдуньи, высокую фигуру, выходящую из воды. Помнила жуткий запах гнилых водорослей и скользкую тяжестьв своих руках. Утром она очнулась на пустынном берегу прямо в луже морской воды. Рядом с ней валялся шерстяной платок с вышитым орнаментом. Даша ушла домой, а дальше всё было так, как сказала колдунья.
Димка... беспомощный брат. Даша нашла в себе силы подняться и, пошатываясь, выбежала за дверь. Хорошо, что в кармане джинсов нашлись деньги, и ей удалось поймать такси.
Мать удивлённо посмотрела на Дашу: "Димка? А что с ним может случиться? Спит у себя. А то ты не знаешь, что он всегда спит" Она повернулась и ушла в свою комнату, где горел свет и тихо играла музыка. Даша заметила у порога мужские туфли. Чуть дыша она зашла в комнату брата, освещённую слабым светом ночника. Мальчик лежал в привычной позе, но его глаза были широко открыты.
- Димочка, братик мой маленький, - Даша на цыпочках подошла к постели. - Заинька мой родной...
- Да-аша, прощай, Да-аша...- раздался знакомый шёпот. -Я-а сам с ней ухожу-у. Сча-астья тебе, Да-аша...
Даша подняла голову и увидела, как на белом фоне оконных штор медленно тают два чёрных силуэта. Она без слёз приняла смерть брата и в последней страшной ласке закрыла ему глаза. Только теперь ей открылся смысл слов колдуньи о муке, которая не сравнима с болью. Она вымолила у судьбы годы мучительного существования для брата только потому, что ей было больно расстаться со своей любовью к нему. Даша второй раз попыталась изменить судьбу и чуть было не потеряла дочь. Она была глупа, как и все люди, принимающие игру своих желаний и чувств за правило, которому должен подчиниться мир. А больной маленький мальчик пытался из-за грани, отделяющей жизнь от смерти, напомнить ей настоящий закон: "Мене, текел, фарес".
Дома Даша не нашла шерстяного платка с орнаментом. Она не стала ничего объяснять мужу, да он ни о чём и не спрашивал. Её не страшил больше лунный свет, ведь за её покой и счастье было уже заплачено.