Тёплые душистые сумерки до невозможности меня разнежили. Чего ещё надо человеку? Век бы лежала возле реки. Слушала, как шуршат песчинки, как пересвистываются птицы. Лениво вздохнул ветер, шевельнулись листы отброшенной книжки. Плеснула волна. Что-то хрустнуло в зарослях ив. И снова блаженная тишина. В воздухе затанцевали два потока. Первый - ласковый и густой, как парное молоко, которым меня пичкает тётя Женя. Одна я из всей родни у неё осталась, вот и старается. А другой - свежий, почти холодный. С едва ощутимой болотной гнильцой. Я ещё радовалась контрасту, подставляла лоб под воздушные струи, а в голове уже раздавался тревожный вой.
Тело само спружинило в мгновенном подъёме. Плед, книжка, рюкзачок - и скорей под ивовые ветви. Четыре года тренировок превратили меня в вечного дозорного. Каждое движение, каждая мысль - оружие. Оружие?.. Неужели сейчас всё так серьёзно? Обдумывать не пришлось, рядом с моей ивой-сообщницей неслышно прошла молодая женщина. Таких много в деревне, в которую я приехала погостить у тётки. Да, погостить - это прикрытие. Да, прикрываться единственной родной душой подло. Но ведь война продолжается ... Вой в голове стих, зато под сердцем лопнула цепь, на которой вот уже целую неделю бессильно трепыхался мой убийственный дар . Пульс участился, в такт ему рвалось наружу чёрное пламя. Стечёт оно легонько с кончиков пальцев - и нечисть замрёт, теряя силы. Швырну пригоршню - и чёрный столб бездымного огня отправит бьющийся силуэт во всеядное небо. Если грудью броситься на врага, то на земле останется воронка. И десять лет ни травинки не прорастёт на её обугленных краях. Где окажусь я? Говорю же, небо всеядно. Ему всё равно, чей пепел поднимется к липким белым облакам. Нет, так не пойдёт... Сначала дело, отточенный до сотых секунды ритуал убийства, а потом "отходняк". Он уже унёс много наших. Туда, где жизнь и не-жизнь смешались в одно целое. В спрессованный дождями и снегом глинистый песок. В кресты, которые царапают верхушками неподвижную кладбищенскую тишину. Глаза ловили каждое движение тёмной фигуры, а передо мной сквозь серебристо-зелёное плетение ив проступил крест на общей могиле отца и матери. У его подножия - стальная рука, а в ней - сломанный меч. Это память о тех, кто прожил последние минуты в бою. Ярость заклокотала в груди, а кончики пальцев пронзила боль.
Женщина в белой рубашке (была ведь в тёмном платье!), вытянув пред собой руки, сыпала что-то в воду. Ветерок колыхал и нёс вдоль течения протяжное причитание. Небо стало будто ближе к земле, а цвета чудного речного пейзажа размыл серый заплесневелый налёт. В реку словно чернила вылили, а потом щедро разбавили белилами. Рябые волны кисельно задрожали, и река подобрала подол прибоя, оставив на берегу комок тины. Он зашевелился, женщина подбежала и осторожными гладящими движениями смахнула тину ... с синего личика. Крохотный рот с чёрными губами широко раскрылся, и раздался мяукающий плач. Женщина заквохтала что-то невнятное, быстрым движением спустила рубаху с плеча и сунула грудь с громадным лиловым соском в распахнутый рот.
Я передёрнулась от омерзения. Ива согласно прошуршала листьями. Кончики пальцев словно распирало от пульсации. Сейчас...
На берегу за долю секунды всё изменилось. Река вытянулась недвижным стальным лезвием, покрылся неровной потрескавшейся коркой песок. Женщина съёжилась и уткнула лицо в сладко чмокающий комок тины. Рядом с ней стояла моя тётя Женя и с презрением глядела на вздрагивающие плечи.
-Вот, значит, как? А я думаю, отчего Ксюха в наши края заявилась? Вроде тихо... Сто лет уж как тихо. Спит наша силушка...- тётя Женя взвыла в голос и долго гасила покашливанием горестную судорогу в горле. - Спит наша силушка средь берёзок. А что осталося, глубоко запрятано!
Тётя Женя неистово стукнула себя в грудь кулаком. Что-то гулко отозвалось в небе и реке. А может, это во мне откликнулась родная кровь. Последним толчком в пуповине, связывающей меня с этим местечком, с двоюродной сестрой матери, с полушёпотом няни в уютной детской: "Дед да бабка твои, Ксенюшка, страшной силы колдуны были. Вот началася война..." Родители начинали войну против ведовства, а я продолжаю. Пока. Возможно, она сегодня для меня закончится. Так, наверное, кем-то спланировано: столкнуть лбами двух ведьм. При любом исходе - очевидная победа. Тётя Женя сдёрнула с головы платок и сжала его в руке так, что пальцы побелели. Молодайка со своим отродышем повалилась набок. Тина в её руках на глазах превращалась в шевелящуюся гнойно-серую массу, расползалась, чернея, пачкала белую рубаху. Потянуло смрадом, в напрягшемся воздухе взвился и растаял детский плач. Молодайка растерянно зашарила рукой по песку. Встала на колени и недоумённо поднесла выпачканные чёрным руки к глазам. От дикого воя всколыхнулась в реке вода.
-Поплачь, поплачь, - сурово, без жалостливого участия сказала тётя Женя. - Как всей деревне плакать бы пришлось, головы под огонь подставляя. Чтоб разум и сила его выпарились. Ишь, чего удумала: тайком ведовствовать. Ума не имея. Без разрешения, без защиты. Вычислили тебя, дорогуша, вычислили и Ксюху прислали. Даст Сила, для индивидуальной зачистки. А нет - так пропадать нам всем. Что война не сделала, дурная баба довершит.
-Пошли уж, стемнеет скоро. Ксюха домой явится, искать станет. Чует, что порядку ихнего здесь мало, учёная она у меня. И никакое слово её не берёт - наших кровей. Слышишь, что говорю? Пойдём! - последнее слово тётя Женя произнесла севшим до глуховатой хрипоты голосом.
Женщина подняла голову, ответила долгим печальным взглядом. Не было в нём упрёка и робости. Так смотрят связанные для убоя бараны, я это помнила с самого первого сбора. Тогда нужно было барана прирезать. Для плова на весь отряд. Легко справилась. Странным показалось только то, что кровь из-под ногтей трудно было отмыть. Молодайка поднялась и медленно вошла в воду. Так и шла, пока не плеснула над её головой речная волна. На берегу осталось тёмное платье. " Вот и ладно", - прошептала тётя Женя, поднимая его.
В кустах роз под окнами мигали светлячки. В ночном воздухе кружился нежный и беззащитный аромат крупных бело-розовых бутонов. Я тихо потянула дверь на себя. Рука дрожала. Не от волнения, от готового сорваться огня. Тётя Женя встретила меня своей обычной половинчатой улыбкой. Лицо её было перекошено длинным шрамом, а кожа словно обуглена пламенем. Только я поздно поняла, каким. Не из печки уголёк выстрелил, ох, не из печки. Я села за лавку у окна, чтобы видеть кухню и комнату. Слишком ярко сияет люстра, слишком блестит поверхность зеркала напротив входной двери. В доме топится печь, но холод пробирает до дрожи. Я напрягла плечи, и люстра ответила троекратным миганием. В печке ухнуло, из-под заслонки заструились тоненькие язычки дыма. Тётя Женя поставила на стол кувшин с молоком, присела на стул. Склонив голову к плечу, о чём-то думала. Зеркало затянула синеватая плёнка.
-Видела, - утвердительно произнесла моя тётка, потомственная ведьма и опаснейший внутренний враг. - Видела и всё понимаешь. Ты моя кровь последняя на земле. Трону тебя - нельзя мне после этого жить. Земля задавит. Ты меня тронешь - то же самое будет. Закон Силы.
Да ну? Закон, говоришь? Знаю я эти сказки. Какому такому закону подчиняется оружие вроде ядерной бомбы? Никакому, кроме воли того, чья ладонь лежит на красной кнопке. Так и твой закон зависит от твоих же далеко идущих планов, тётушка. Ради них ты сегодня молодайку с её отродышем не пожалела. Что придёт тебе в голову завтра? Кого ради сохранения Силы не пожалеешь? Я вижу, что оконное стекло, в котором плавится и слоится свет люстры, начинает мелко дрожать. Зеркальная поверхность вскипает и горючими слезами проливается на идеально чистый пол. Вот как? Протяну-ка я немного времени. Напускаю жалостливой дури в глаза и недовольно спрашиваю:
-Тётя, а чем молодайка-то провинилась? За что ты её так? Только не говори, что она сама...смешно ведь будет.
-Да нагуляла она от простого, бессильного. Сама -то наших кровей, ведовских. Я ей и устроила. Срок только большой был. Видать, дитя живое родилось. Ей сжечь велели, чтоб полукровки далее не плодились. А она, дура, в реке его прятала. Приходила да в дочки-матери игралась. Это её вы засекли?
А вот этого тебе, тётушка, не узнать. Что мы засекли. И почему я здесь. И долго ли пробуду. В глазах всё плывёт от непрошенных слёз. Тётя Женя вдруг приподнимается. Почуяла, но не поняла.
-Ксюша, племяшка...- до тётки наконец дошло. - Не делай этого. Хочешь, я сама сейчас в реку прыгну? Ножом горло перережу? Живи, кровиночка, ради своих отца-матери. Не дай Силе исчезнуть!
Я собираю в груди чёрное пламя и почти кричу: "Тётя Женя, дай я обниму тебя! Напоследок!" И бросаюсь к своей последней на земле родной душе.
Тёплый румяный рассвет гладит речную волну. Серебристо-зелёные ивы кланяются лёгкому ветру. Он поднимает запах гари к седым облакам на рдеющем небе. Успешно завершена ещё одна операция по истреблению ведьм.